Текст книги "На звук пушек (СИ)"

Автор книги: Владимир Барт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Глава 16. Кладбище Сен-Прива

Кладбище Сен-Прива

Франция, Лотарингия, Сен-Прива-ла-Монтань, 18 августа 1870 г

После бойни у Сен-Мари, гвардейский корпус некоторое время приходил в себя. И не только из-за небывалых потерь. А больше из-за утраты руководства войсками. Командиру 2-й гвардейской дивизией генерал-лейтенанту Будрицкому, принявшему командование гвардейским корпусом, пришлось приложить немало сил, чтобы привести подчиненные части в боеспособное состояние. Во многих полках попросту не хватало офицеров. Так лейтенант Пауль фон Гинденбург, утром еще бывший командиром взвода, днем уже занял должность старшего адъютанта полка, по сути начальника штаба полка. Во главе многих рот стали унтер-офицеры, взводов – капралы.

В первую очередь подавить Будрицкий приказал французские батареи, в первую очередь митральезы, столь впечатляюще проявившие себя при обороне Сен-Мари. Благо германские орудия обладали большей дальнобойностью и позволяли вести огонь, оставаясь недосягаемые французами. Просто германские генералы как то об этом постоянно забывали.

Крупповские пушки, залп за залпом принялись отправлять снаряды на позиции французских батарей, подготавливая наступление пехоты. Как это предписывалось диспозицией сегодняшнего сражения.

Будрицкий расположил против Сен-Прива не только гвардейскую артиллерию, но и обратился к командующему XII корпусом кронпринцу Альберту Саксонскому с просьбой расположить часть батарей корпусе против ключевой точки позиции, которым являлось Сен-Прива. А еще затребовал батареи у стоящего в резерве X корпуса, и не получил отказа. Таким образом уму удалось сосредоточить против семидесяти французских орудий, заряжающихся с дула и устаревших, больше двухсот сорока современных скорострельных пушек Круппа[1].

А еще Будрицкий направил в Ставку ординарца с подробным описанием произошедшего и принятых им мер. А также обратился к начальнику прусского Генштаба генералу от инфантерии Хельмуту фон Мольтке с просьбой приказать Командующим армиями направить на левый фланг артиллерию армейского резерва.

Мольтке внимательно прочитал донесение, особенно ту часть, где шла просьба о помощи. В кои веки германские генералы вспомнили о дисциплине и приняли к сведению распоряжение. Может быть впервые, с самого начала компании.

Надо сказать, что все значительные битвы этой войны были начаты вопреки приказам Генерального штаба, в нарушение общего плана компании, который стал трещать по швам, едва войска перешли границу. И пусть противник отступал, это не оправдывало потерь, и той опасности, что враг выскользнет из расставленной на него западни.

Весь август, едва услышав где-то грохот орудий, генералы неслись туда сами и увлекали за собой войска. В поисках славы, чинов и орденов. Наплевав на все приказы, кто бы их ни подписывал. Тем более какой-то штабной, да еще датчанин[2]. Все, что оставалось делать Мольтке, это делать вид, будто все идет по плану. И максима[3] «идти на звук пушек» превыше всех приказов и планов, разработанных штабами, и что такова была изначальная идея Мольтке. А узнав о результатах генеральской жажды сражений, приходилось только сжимать зубы, и запоминать нарушителей. Благо память у него была тренированная. И лишь в самых вопиющих случаях начальник Генштаба выказывал свое неудовольствие, привлекая в качестве тяжелой артиллерии короля. Одно радовало, на этой войне хотя бы не спрашивали, как в 1866 году, увидев подпись под приказом: «Черт возьми! Кто-нибудь знает, кто такой генерал Мольтке»[4]?

И вот генерал, да еще и гвардейский, не просто обращается с просьбой, а этой просьбой подтверждает правоту Мольтке. Это дорогого стоило.

Поэтому Мольтке решил посодействовать гвардейскому генералу. А чтобы его приказание звучало весомей для командующих армиями, под приказом неплохо смотрелась бы и подпись его величества. И начальник Генерального штаба отправился к прусскому королю Вильгельму I, благо тот располагался буквально в нескольких шагах.

*

Взрывы, взрывы, взрывы…

Германские батареи расстреливали французские артиллерийские позиции.

После каждого залпа французы несли потери в людях и орудиях. А ответить не могли. Бошу предусмотрительно установили свои пушки едва ли не на пределе их действия. Это уменьшало точность попаданий, увеличивало расход боеприпасов, но позволяли сберегать орудия и жизни расчетов. Против двух с половиной максимум трех тысяч метров, на которые стреляли орудия Хитте, пушки Круппа отправляли свои снаряды на три с половиной метров. Кроме того они обладали большей скорострельностью. Прусские ударные взрыватели показали себя лучше французских. А главное, лучше была выучка артиллеристов. А потому после пристрелки, большинство снарядов, не смотря на дальность, ложились в пределах батарей. Время от времени попадая в зарядные ящики. И тогда над позицией раздавался оглушительный грохот, и летели во все стороны осколки, щепки и комья земли, уничтожая все вокруг.

– Надо отводить батареи, – сказал генерал Бертран, командующий артиллерией 6-го корпуса.

Маршал Канробер лишь кивнул в ответ, мрачно осматривая позиции. Выдвигать вперед батареи не имело никакого смысла. Сил для атаки у него не было. Но если отвести артиллерию, пруссаки направят огонь орудий на Сен-Прива, переполненный войсками. Это повлечет чудовищные потери. Но, похоже, выхода нет.

– Отводить надо не только артиллерию!

Канробер с удивлением посмотрел на генерала Вильё, не ожидая услышать от него подобное.

– Вы предлагаете отступить? – бесцеремонно вклинился молодой человек, одетый с элегантной небрежностью светского щеголя.

– Лично вам я предлагаю заткнуться! – тут же отреагировал де Вильё, отличавшийся взрывным характером.

Молодчик лишь вчера приехал из Парижа, имея какие-то рекомендации от военного министра и от Председателя Законодательного корпуса к маршалу Базену. А Базен отфутболил его к Канроберу, подозревая в парижском хлыще соглядатая императрицы Евгении. Вот и пусть посмотрит, как военное министерство снабжает и комплектует войска. Шеской корпус, с его половинным составом и нехваткой всего и вся, подходил на эту роль более всего.

А Вильё было наплевать, на связи и знакомства какого-то гражданского, сующего нос куда не следует, будь тот хоть министр, хоть премьер-министр. Вообще, генерал недолюбливал депутатов и чиновников, постоянно урезавших оборонный бюджет и при этом предъявлявших к военным все большие и большие требования.

– Вот смотрите, – продолжил Вильё, демонстративно игнорируя нахала, не стоящего его внимания. – Фронт перед Сен-Прива, составляет всего два километра. Для корпуса, я говорю о прусских гвардейцах, стоящих в сен-Мари. Так вот для корпуса такая полоса наступления недостаточна. Если только они не пойдут сомкнутыми колоннами.

– Они пойдут, – заметил Канробер. – Именно плотными рядами. Как того требует их устав 1847-го дара. К слову, написанный и подписанный самим королем Вильгельмом.

– Тем для них хуже. В любом случае, одновременно по фронту не смогут наступать более десяти батальонов.

– Они могут обойти нас с фланга, со стороны Ронкура. Именно в ту сторону мы наблюдаем движение саксонского корпуса.

– Это удлинит фронт на километр, полтора. Это еще пять… пусть семь батальонов.

– Хорошо, согласен, – кивнул маршал, приглашая генерала продолжить мысль.

– Значит, нам достаточно держать в Сен-Прива силы, достаточные для парирования угрозы. Всего несколько батальонов. А остальные части, занимающие сейчас Сен-Прива держать в резерве, в некотором отдалении. Этим мы снизим потери от артиллерийского обстрела. Сейчас мои солдаты сидят на головах друг друга, заняв все дама, все сараи и даже чердаки. Представляя собой отличную мишень для снарядов. А стрелковый ровик, который мы успели выкопать, не самое надежное укрытие.

Вильё бросил на слушающего разговор гражданского убийственный взгляд. Будто тот лично нес ответственность за то, что в корпус не поступил шанцевый инструмент и отсутствовали саперы.

– А в случае необходимости я всегда смогу усилить оборонные позиции, – озвучил генерал последний довод в пользу своего предложения.

Канробер задумался. Совет был хорош. Но решение принимать ему, и нести ответ тоже ему.

– Хорошо, – наконец произнес он. – Отдайте распоряжение.

Вильё откровенно обрадовался и, ободренный согласием маршала, внес еще одно предложение:

– Подполковник Шеварди предложил расположить батареи митральез прямо в селении, укрыв их до времени в сараях и даже домах.

– Шеварди? Это который Маркиз?

– Сегодня он продемонстрировал возможности митральез у Сен-Мари.

– И неплохо продемонстрировал, надо сказать, – согласился маршал. – Передайте ему митральезы из дивизии Тиксье. Шесть орудий больше, шесть меньше…

– Уже четыре митральезы, – уточнил адъютант. – Две повреждены вражеским огнем.

– Тем более! Возможно, Шеварди сможет найти им лучшее применение, чем гибнуть под прусскими снарядами. И может он нас сегодня еще раз удивит.

Канробер посмотрел на солнце. До заката оставалось около полутора часов.

*

Девяносто четвертый полк оставили прикрывать Сен-Прива с севера, со стороны Ронкура. Можно сказать, что они были на довольно спокойном направлении, откуда не ожидалось скорое появления врага. Саксонцы все продолжали, и продолжали свой анабазис флангового обхода, отдаляясь все дальше и дальше на север.

И, тем не менее, полк нес потери. Очень чувствительные потери.

Далекое уханье пушек, свист снарядом, грохот взрывов, после которых слышен оглушительный шум обрушившихся крыш и стен, крики раненных… И вновь уханье, свист… Раз за разом… Минуту за минутой. Целый час. Целый час нескончаемого ужаса и ожидания смерти.

Обстрел Москвы был страшен тем, что огонь многих батарей был сосредоточен на небольшом пространстве одной фермы. Зато в Сен-Прива было больше жертв, просто в силу простого правила: где больше солдат, там больше и убитых. Защитники Москвы стреляли в ответ и унесли немало жизней врагов. А в Сен-Прива не было возможности ответить, враги не атаковали, оставаясь вне досягаемости. И приходилось умирать, не сделав ни единого выстрела. И не известно, что страшнее.

Но солдат не выбирает место, где ему лечь в землю.

Роте капитана Леру в качестве места дислокации выпало северное кладбище. Что вызвало всплеск кладбищенского юмора среди солдат роты.

Было ли в Сен-Прива еще и южное, никто не знал. Но это почему-то называли северным.

– Вот же не повезло, – говорили все в начале, располагаясь среди могилок.

А потом, когда начался обстрел, заметили, что среди тех, кто вынужден был ждать атаки врага, устроившись среди надгробий, потери ниже, чем у соседей.

Кто-то сказал:

– Может здесь похоронен какой святой?

– Думай сам, что говоришь! Над могилами святых всегда сооружают храмы. К ним приходят паломники. Ты здесь где-то храм видишь? Вон один, святого Жоржа вроде, в центре деревеньки.

– Может неизвестный святой.

– Какой может быть неизвестный без чудес?

– А ты выгляни за забор! А сюда не залетело ни одного снаряда.

Впрочем, не было никакой мистики в том, что снаряды пока не залетали на кладбище. Одна лишь баллистика и геометрия. Но у солдат всегда свой взгляд на жизнь и смерть.

Вера в чудодейственную защищенность кладбища только усилилась, когда капитана Леру вызвали к командиру полка, и он был убит германским снарядом, едва отойдя на десяток шагов от кладбищенской ограды. Так и не узнав, что мог бы сегодня стать командиром батальона.

Место командира роты временно занял лейтенант Гренье. А Дюпон неожиданно для себя поднялся до взводного.

Солдаты погрустили минуту о хорошем командире. Гаспар Дюпон даже хлебнул чуток из фляги в память о покойном. А дальше занялись своими делами. А что тут говорить: сейчас Леру, а вскоре ты, или он, или я. Дело то обыденное.

Слишком много смертей. Слишком много крови, стонов и мучений. Слишком.

В какой то момент, страх, терзавший с утра всех и каждого, притупился, а то и вовсе исчез. Люди устали бояться и на время утратили чувство самосохранения. Сейчас солдат сейчас заботило, столько воды осталось во фляге и патронов в сумке. Но все могло измениться в одну минуту. Наступил момент, когда усталость от войны могла переполнить допустимую природой грань. И тогда плотина, воздвигнутая в разуме солдата дисциплиной, долгом, тщеславием и бог весть еще какими отвлеченными понятиями, позволяющими управлять солдатской массой в бою, могла рухнуть, превратив воинское подразделение в обезумевшую толпу. Это чутко уловил старый контрабандист, разрядив томительное ожидание новой атаки немудренной шуткой:

– Вы как хотите, парни, а мне на кладбище нравится! Тихо, спокойно, и снаряды не летают.

– Смотри, Гаспар, придет за тобой сюда Ганс[5]! – скаламбурил Пауль Монс из Страсбурга.

– Ну, придет, здесь и ляжет!

– Э нет! – возразил поляк Доминик. – Французские кладбища для французов!

– А я к святому Петру не тороплюсь! – отвечал Гаспар. – Пропущу бошей вперед!

– Эй, будущие покойнички! – раздалось из-за ограды. – Где мне найти капитана Леру?

– Если праведник, то увидитесь с ним в раю. Если грешник, придется подождать.

– Да я почти святой!

– Уж не Жорж ли? Мы его только недавно вспоминали.

– Будете смеяться, но именно Жорж, – проговорил неизвестный, что-то делая по ту сторону ограды.

– Ну-ка, глянем, как сейчас святые выглядят, – пробурчал Дюпон, направляясь к импровизированному проходу в тыл, пробитому заранее.

– Святой Арбогаст[6]! – внезапно отшатнулся от проема, опередивший его Монс.

Любопытному лотарингцу на какое-то мгновение показалось, что он видит упомянутого к вечеру Ганса Траппа. Хотя ни бороды, ни цепей, не мешка у стоящего перед оградой гвардейского сержанта-майора не наблюдалось. Зато от пришельца явно пахло порохом и серой, и рядом с ним стоял Конь Бледный. И было что-то во взгляде незнакомца пугающее, потустороннее. Это ощущение усиливалось странным, неподвижным, будто неживым, лицом незнакомца, наступающими сумерками и атмосферой кладбища, еще минуту назад мирной, а ныне мрачной и пугающей.

Выглянув след за подчиненным, Гаспар увидел того, кто испугал впечатлительного Пауля. Это был тот самый сержант-майор, что при Сен-Мари командовал картечницами на повозках. А занят он был тем, что привязывал коня светло-пепельной масти.

– А где же черный? – почему-то спросил Гаспар.

Сержант-майор ничего не ответил, даже выражение лица у него не переменилось, но старый контрабандист понял: погиб черный красавец.

– Так насчет командира роты? – напомнил артиллерист.

– Вон оба, – кивнул Дюпон в угол кладбища.

Там несколько солдат, сменяя друг друга рыли могилу. А рядом, прямо на порожке лежало тело капитана Леру. Рядом на могильном камне о чем-то задумался лейтенант Гренье.

– Сержант-майор Бомон, – представился артиллерист, подходя к лейтенанту. – Генерал Бертрана приказал оказать вам поддержку огнем.

– Лейтенант Гренье. Временно командую ротой. А сколько у вас орудий?

– Три картечницы Гатлинга. Одно я расположу здесь, – Бомон кивнул в сторону дома к северо-востоку от кладбища. – Это будет отсечная позиция. А две расположу вон там… Видите усадьбу, над которой поднимается дым? Там мы какое-то время сможем остаться незаметными для немцев и держать под контролем западное и северо-западное направление.

– Вы думаете, что немцы ударят между Сен-Прива и Ронкуром?

– Даже не сомневайтесь! Взгляните, и сами убедитесь.

Гренье посмотрел в ту сторону, что указывал сержант-майор. В бинокль было видно, что саксонский корпус, прекратив свой бесконечный фланговый маневр, разворачивается для атаки Ронкура.

– Но почему? – Гренье не заметил, что задал этот вопрос вслух.

– Пока они будут обходить, наступит темнота, – пояснил сержант-майор. – И они опасаются ловушек, подобных тех, что поджидали их у Сен-Мари.

– А ловушки есть? – заинтересовался Гренье.

– Мы пошумели чуток, и заставили думать, что есть.

Только теперь лейтенант уловил, что от сержант-майора буквально несет сгоревшим порохом.

Значит эти странные фиакры с митральезами, не так давно были с той стороны Ронкура, на пути саксонцев. А теперь они хотят встретить их здесь.

«Да они водят саксонского принца и весь его корпус за собой, как медведя на веревке!» – удивился Гренье, но вслух спросил другое:

– Какие ваши планы.

– Подпустим саксонцев или пруссаков, кто первым подойдет, на дистанцию огня Шасспо и больно ударим в три ствола. А пехота поддержит. Жаль только, что как показывает опыт, огневую точку боши в конце концов засекут. Они не дураки. А потом они раскатают ее своей артиллерией. Но надеюсь, к этому моменту нас там не будет. При малейшей паузе в атаке, я перемещусь на запасные позиции. Да и пользы так будет больше. С тем количеством и качеством митральез, что имеется у нас, лучше вести фланкирующий огонь.[7]

Гренье с удивлением посмотрел на сержанта, который говорил как опытный штаб-офицер. Причем так, что он, выпускник Сен-Сира чувствовал себя рядом с ним зеленым юнцом.

– А вам я посоветовал, пока есть время, выкопать среди могил несколько окопов, ячеек или хотя бы ям. Вам пока везет, но везение не может быть бесконечным. И лучше при артиллерийском обстреле спрятаться в окопах, оставив лишь наблюдателей.

– Я бы с радостью. Но две лопаты – это все, что у нас есть. И те мы нашли в одном из сараев, здесь на погосте.

– Парочку лопат я вам выделю, – проявил щедрость сержант-майор.

– Буду вам благодарен. И спасибо за совет, – искренне произнес Гренье, удивляясь, как война переворачивает с головы ценности. Пара лопат в Сен-Прива в этот момент ценились на вес золота. Да что там золота – человеческой жизни.

Как только лейтенант свернул разговор, солдаты снедаемые любопытством, но удерживаемые дисциплиной, тут же засыпали артиллеристов массой вопросов. Их интересовало, что слышно при штабе? Будут ли еще подкрепления? Что происходит южней, на позициях остальных корпусов?

– По поводу подкреплений – это вы при случае у маршала спросите, – ответил Бомон, не уточняя, какого именно маршала он имел в виду. – На юге… Я слышал, что корпуса прочно держат фронт. Кое-где удержали даже и передовые пункты. В этот раз Москва хоть и сгорела, но гарнизон держится. А под Лейпцигом, сколько боши народов не согнали, но пришлось им отступить.

Впрочем, шутку про Москву и Лейпциг[8] смогли оценить только лейтенант и капрал Дюпон.

Бомон отправился к своим позициям, сопровождаемый Дюпоном. А лейтенант, пребывая в хорошем настроении, стал насвистывать популярную солдатскую песенку «Мальбрук в поход собрался». Три орудия не слишком большая подмога. Но главное, в чьих руках находятся эти орудия. А этот сержант Бомон и его командир продемонстрировали, что они настоящие мастера во владении митральезами.

– Рота, слушай приказ! – прокричал лейтенант. – Хватайте лопаты, и все что их напоминает, и превращайтесь в кротов. Через пятнадцать минут чтобы все свободные участки земли превратились в окопы, где можно укрыться от осколков снарядов. Вольные стрелки, вас это не касается. Вы продолжаете наблюдение за противником.

А чтобы, чем то занять паузу перед боем и поднять дух солдат, лейтенант приказал Шарлю Сорелю, парижанину и вечному студенту, что считался лучшим певцом не только батальона, но и всего полка, спеть что-то повеселей.

Вильгельм в поход собрался.

Вернется ли назад?

Капусты обожрался,

И сдох, измучив зад.

Запел хорошо поставленным баритоном Сорель, слегка переиначив слова песни. Знакомые куплеты, тут же подхватили солдаты. Они пели хриплыми голосами, не всегда попадая в такт, зато громко и с энтузиазмом.

Его похоронили,

Где раньше был сортир.

В могилу положили

Изгаженный мундир.

Слова песни разносились над кладбищем, то и дело заглушаемые разрывами снарядов, падающих где-то за оградой.

Между тем пушечная канонада теперь раздавалась и со сторону Ронкура. Обернувшись в ту сторону, Гренье увидел как в кладбищенские ворота входит Дюпон с двумя лопатами на плечах. Тут же к сержанту подскочили наиболее бойкие солдаты и освободили его от ноши.

– Вовремя сержант нас предупредил, – сказал лейтенант подошедшему Гаспару. – Скоро саксонцы повернут и на нас.

– Тогда и пруссаки пойдут, – добавил Дюпон. – У них не останется выбора.

– Кстати, я забыл спросить Бомона, а куда они дели трофейное орудие.

– Я спросил, – усмехнулся Гаспар. – Но он ответил как то непонятно. Сказал, что это его хаудах. Знать бы еще, что это такое.

– Я знаю. Это короткоствольное ружье или пистолет очень большого калибра. В Индии охотники его используют как оружие последнего шанса, если они только ранили, а не убили тигра. Или если тигр выпрыгнет из засады.

– Значит, ко всему прочему этот Бомон еще и охотник на тигров. Странная, вам скажу, личность этот сержант-майор.

[1] В реальной истории 30 батарей, всего 180 орудий.

[2] Мольтке родился в Померании, окончил кадетский корпус в Копенгагене и служил в датской армии. Не имея перспектив сделать карьеру в Дании, перешел на службу в прусскую армию. В 1864 г Мольтке разработал план компании, в результате которого Дания потерпела сокрушительное поражение.

[3] Максима – афоризм, а так же основной принцип, которым следует руководствоваться.

[4] Исторический факт.

[5] В Лотарингии существует легенда о Гансе Троппе, рыцаре, которого Господь превратил в демона.

[6] Святой покровитель Страсбурга.

[7] устаревший термин от франц. flanquer – фланкировать, обстреливать во фланг.

[8] О ходе сражений у фермы Лейпциг и Москва (Moscou) в книге было написано ранее. Продолжая тему ферм, названных в честь наполеоновских битв, следует добавить, что к востоку от Сен-Прива находилась ферма Маренго.