Текст книги "На звук пушек (СИ)"

Автор книги: Владимир Барт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Глава 5. Марлезонский балет

Франция, Париж, осень лето 1869 г

Внезапные, неожиданные визиты большого начальства всегда оборачиваются множеством хлопот и волнений для подчиненных. Император Наполеон III высказал совершенно неожиданное для его близкого окружения пожелание лично присутствовать на испытаниях митральез Реффи, своей любимой игрушки. Император несколько лет страдал ревматизмом и неизвестной болезнью, причинявшей мучительные боли. В последний год болезнь обострилась настолько, что врачи прописали лауданум, спиртовую настойку опиума. Они и прежде время от времени прописывали императору это надежное средство от болей. Но теперь лекарство приходилось принимать постоянно, с каждым днем увеличивая дозы.

Боли были столь сильны, что Луи-Наполеону пришлось не только отказаться от поездок верхом, но и сократить выезды в город. Но в этом случае он высказался твердо за поездку. Хотя для этого предстояло выехать за город и преодолеть 14 километров только в один конец. Особой нужды в этой поездке не было, но Наполеон не отступил даже перед уговорами императрицы Евгении. Императрица поберегла бы силы супруга на что-то более важное, имеющее значение для укрепления власти императорской семьи или повышения популярности Наполеона, которая последние года неуклонна падала. Но его императорское величество супруг уперся как баран. Наверно ему казалось, что стрельбы на полигоне смогут отвлечь его от ноющей боли, не отпускающей ни день, ни ночь.

В общем, для руководства полигона и начальников оружейных мастерских, визит императора оказался как волос в супе[1]. Неделю на стрельбище все красили и подметали, а потом перекрашивали или задвигали в угол. Солдаты и работники щеголяли или в новом, или в отстиранном и даже выглаженном! Пуговицы и бляхи сияли, начищенная обувь блестели. А митральезу, предназначенную для показа, едва не стерли до размера пистолета. Зато она сияла как золотая, хоть депутатов приводи и демонстрируй, куда ушел военный бюджет.

Наводчиком орудия поставили Жоржа Бомона, хотя он и был вольнонаемным, а в орудийном расчете был свой наводчик. Уж больно метко палил Бомон из митральезы. Костюм только пришлось справить такой чтобы был схож с военной формой, но и было сразу понятно, что человек не находится в настоящий момент на службе. Для этого Шеварди отвел Жоржа к своему портному и обрисовал задачу.

– Не извольте беспокоиться, господин полковник, – обнадежил портной. – Охотничий костюм, венгерку со шнурами. Надо только определиться с цветом костюма и шнуров. А головной убор выберете у шляпника.

Как ни противился Бомон, но работу портного, в том числе доплату за срочность, оплатил Шеварди:

– Это моя идея, поставить вас наводчиком. Значит, и платить мне, – безапелляционно заявил подполковник.

Зато Жорж наотрез отказался от пилотки-бикорна и панонийской токи, которые им навязывал шляпник. Возможно это были весьма модные головные уборы, лучше всего подходящие к охотничьему костюму, Жорж ни разу не видел никого с чем-то подобным на голове и отклонил предложение. По его мнению, шляпник просто пытался всучить зашедшему в лавку простаку залежалый товар, да еще и за несусветную цену. Хотя лавка была, действительно, дорогой и модной.

В конце концов Бомон удовольствовался форменной кепи без кокарды. Так он издали не отличался от солдат расчета митральезы, а с близи было понятно, что владелец кепи отставной военный.

За неделю полигон и мастерские в Медоне привели в божеский вид. А император не приехал.

Из дворца Тюильри дали весточку: неожиданный приезд состоится через неделю или две. Как только императору позволят государственные дела. О здоровье ничего не было сказано, но и так было понятно.

Начальственные лица на полигоне только тяжко вздохнули: еще две недели волнений и ожиданий. А Бомон только пожал плечами. Но потом, ему пришло в голову, что неплохо бы использовать с пользой внезапно свалившееся на них дополнительное время. И Бомон пошел к Шеварди, чтобы задать единственный вопрос:

– Что можно показать Очень Высокому Начальству, чтобы вызвать у него действительный интерес?

Шеварди принялся перечислять все, что необходимо делать, ожидая визит августейшего посетителя. Причем ссылался на требования устава, писанные и неписанные правила воинского и придворного этикета, а также свой собственный опыт, и опыт других офицеров.

– Все это замечательно, – сказал Бомон. – Подметенный плац и выправка солдат способны порадовать монарха, как и любого генерала. Но не думаю, что в Тюильри не убирают дорожки, а выправка гвардейцев хуже, чем у нашего расчета. Мне кажется обычная показуха[2] не вызовет большого интереса.

– А нам нужно вызвать интерес?

– Уж наверняка не нужны равнодушие или разочарование императора.

– Когда ты успел превратиться в придворного? – поинтересовался Шеварди. – Но что ты предлагаешь?

– Нам нужно удивить императора, показать ему то, что он не видел раньше. Или нечто оригинальное. Раз мы рядом с Версалем, покажем ему «придворный балет»[3].

– Марлезонский балет в 16 частях?

– Достаточно двух или трех.

– А конкретно? Ты не пришел бы своим вопросом, если бы не имел на него ответ.

– Мы можем продемонстрировать быстрый перевод огня с одной цели на другую по команде офицера.

– Насколько быструю?

– Уж я постараюсь.

– Хорошо, принимается. Для первой части Марлезонского балета пойдет. Что на вторую? Но ново, но эффектно.

– Тоже самое, но через преграду. По невидимой цели, на большое расстояние.

– Ну-ка, ну-ка! Стрельба с закрытой позиции? Интересно. В крымскую войну такой способ стрельбы из орудий использовали и мы, и русские. Но возможно ли это для митральезы?

– Если на расстояние более километра, то возможно. Можно продемонстрировать перевод огня на цели, находящиеся на разном расстоянии от позиции. На колометр, полтора, два… И на максимальную дальность, два с половиной километра.

– А попадешь?

– Да. Если вместо вспомогательных целей буду использовать таблицы стрельб.

– Таблицы стрельб? Ты знаешь, сколько времени понадобиться на их создание?

– Мне нужны формулы на поправку на ветер и расчеты всего на три-четыре позиции[4]. Хороший математик рассчитает это за неделю.

– Это должен быть хороший математик, имеющий разрешение доступа к секретным военным разработкам, – уточнил Шеварди. – Но ты уверен, что имея такие таблицы, сможешь попасть?

Бомон усмехнулся:

– Я собираюсь немного сжульничать. Установлю специальные колышки и метки, благодаря которым и буду вести огонь. Не используя вспомогательные цели.

– Так может, заранее пристреляешь и не нужны будут таблицы?

– А поправка на ветер?

Шеварди задумался и начал отбивать пальцами Марш Великой армии[5].

– Мне кажется, у меня есть подходящая кандидатура. Генерал Дидион. Он с 60-го года в отставке, но пользуется влиянием в Артиллерийском комитете, как признанный авторитет в области баллистики. Возможно, он заинтересуется сам. Это сняло бы все вопросы. Но если и назовет другую кандидатуру, к его рекомендации прислушаются и в Тюильри, и в артиллерийском комитете. И нам повезло, что я знаком с ним. Он тоже из «Иксов», и сейчас работает в Политехнической Школе.

– А когда вы поедете в Париж?

– Вот сейчас и поеду. Но сперва с вместе тобой отправимся в Медон к полковнику Реффи. Надо убедить и его. Готов продемонстрировать полковнику хоть что-то?

– Первое из предложенного, хоть сейчас.

– Кстати, что ты предлагаешь в качестве третьего акта?

– Стрельбу батареи митральез. Это выглядит впечатляюще.

Реффи, как и ожидалось, находился в оружейных мастерских. Полковник долго, не менее сорока минут, сомневался в целесообразности «придворного балета», но сдался под напором Шеварди. Впрочем он оговорил, что окончательное решение, примет лишь после демонстрации новых приемов стрельбы, предложенных Бомоном. Тем не менее, Шеварди отправился в Париж, в Политехническую школу навести справки о генерале Дидионе. А Жорж остался в Медоне, чтобы, пользуясь разрешением Реффи, внести в митральезу, предназначенную для показа, некоторые изменения, облегчающие прицеливание, а также в механизм поворота ствола. Сектор обстрела митральез Реффи, по мнению Бомона, был явно недостаточен.

Следующим утром Шеварди сообщил приятное известие, что генерал заинтересовался исследованием баллистики митральез. И если Дидеону направят соответственное официальное письмо, будь то от артиллерийского комитета, будь то военного министерства, да хоть он директора ружейных мастерских, он с удовольствием займется данной темой. Генералу это ближе, чем расчеты колес для водяных мельниц, которыми он занят ныне.

А днем, когда Шеварди возвращался в коляске с обеда, его окликнул сторож-вахтер у ворот полигона.

– Господин подполковник! Вас тут спрашивали.

– Кто?

– Некий мсье Дарбу!

Сам подполковник был равнодушен к религии. А вот ее супруга и теща… Как и императрица Евгения они были ревностными католичками, что вообще присуще испанкам, даже если они мексиканки. Поэтому фамилию Дарбу[6] он слышал от домашних, причем совсем недавно. Архиепископ то ли наложил какой-то на кого-то запрет, толи отстранил от службы… Что-то там такое… Полковнику эти церковные дрязги были неинтересны, а вот его женщины принимали их близко к сердцу и горячо обсуждали. Поэтому Шеварди удивился и уточнил:

– Архиепископ?

– Да вроде нет… – произнес сторож. – Уж больно молод. Да и приехал на дилижансе[7]. Да вон он идет.

Обернувшись, Шеварди увидел мужчину лет двадцати пяти-тридцати, торопливо шагавшего в сторону проходной. Худой и нескладный, с пенсне на носу, он выглядел как типичный преподаватель одной из Школ Парижа. Уж их-то Шеварди немало повидал на своем веку.

– Добрый день! – приподнял шляпу незнакомец[8].

– Добрый день, монсеньор! – прикладывая пальцы к форменной фуражке, проговорил Шеварди.

Подполковник подумал: чем он хуже Наполеона, и решил немного пошутить. Однако результат оказался немного не тем, что ожидал офицер. Дарбу растерялся и даже оглянулся, чтобы посмотреть, кого приветствует Шеварди. Процедура знакомства, принятая в обществе была нарушена, и теперь визитер не знал, что делать дальше.

Есть такой тип людей, которые могут быть и умными, и проницательными, иметь множество талантов, однако теряющиеся при изменении привычного им порядка вещей.

– Прошу прощения, – повинился подполковник. – Неудачная шутка.

– Добрый день, – начал с самого начала визитер. – Жан Дарбу, преподаватель математики лицея Людовика Великого.

– По всей видимости, вы приехали в Версаль по поручению генерала Дидиона?

– Меня рекомендовал генералу академик Шаль[9]. Он был моим учителем в Сорбоне.

– Вы сталкивались раньше с баллистикой?

Вместо того чтобы кратко ответить «да» или «нет», математик сообщил каким разделам этой науки он посвятил свои занятия, и какие из них и как связаны с баллистикой или имеют нечто общее, а какие нет.

Заодно выяснилось, что, не смотря на молодость, Дарбу уже имел несколько работ по математике, получивших высокую оценку в научном мире. Дарбу с удовольствием перечислил эти работы, так и научные журналы, в которых они были напечатаны.

– Садитесь в коляску, – вклинился в монолог ученого Шеварди. – Расскажите все по пути. А я, в свою очередь, введу вас в курс дела. Вам сообщили, какую работу предстоит выполнить?

В помещении Депо, где располагался кабинет Шеварди, подполковник познакомил математика с Бомоном. В этот раз, выполнив все требования этикета. И в этот раз Дарбу вспомнил о переданном ему генералом рекомендательном письме. К слову, Дидион отозвался в своей записке весьма комплементарно о подателе.

Несмотря на свой вид «ученого не от мира сего», Дарбу сразу ухватил суть того, чем ему предстоит заняться. Ему предоставили все необходимые для расчетов цифры, а те что математик попросил дополнительно, обещали доставить прямо тому на квартиру уже завтра.

Учитывая секретность, договорились о том, что все расчёты Дарбу будет вести дома, запирая в ящик с надежным замком. Об окончании работы или при неожиданно возникших вопросах Дарбу телеграфирует Шеварди.

Бомон был откомандирован сопровождать Дарбу до его квартиры в Париже. Для этого Шеварди передал в его распоряжение коляску вместе с кучером.

Так как в присутствие посторонних было нежелательно вести разговоры на секретные темы, к каковым относилось все связанное с митральезами, болтали о всяких пустяках.

Дарбу рассказал о той схватке, которая возникла в нынешнем году между французскими и английскими учеными. Академик Шаль, которого Дарбу называл не иначе как Учитель, обнародовал несколько писем Паскаля, из которых следовало, что французский мыслитель открыл закон всемирного тяготения раньше Ньютона. Это новость вызвала бурное обсуждение в научном обществе. Документы были подвергнуты лингвистической экспертизе, подтвердившей их подлинность, а также химическим исследованиям на предмет возраста чернил. Однако англичане не признали письма подлинными, настаивая на приоритете Ньютона. В ответ французы обвинили Ньютона в банальном плагиате[10].

«И тут война между Францией и Англией»! – подумал Бомон, вспомнив недавнюю встречу с биржевым брокером. – «И чем спор о научном приоритете как повод хуже, чем тот, что привел к войне Лилипутии с Блефуску[11]»?

Реффи, был настолько впечатлен демонстрацией возможностей его собственного оружия, что увлекся и предложил добавить в программу стрельбу с завязанными глазами. Как и при стрельбе через преграду наводчик должен был действовать по командам офицера-корректировщика, но с черной повязкой на глазах. Идея эта у него возникла спонтанно, при наблюдении стрельбы с закрытых позиций и продемонстрированной при этом наводчиком меткости. Раз наводчик и так не видит цели, почему бы это не подчеркнуть? Тем более, что на вопрос о возможности подобного трюка Бомон только хмыкнул:

– Вполне. Ловкость рук и никакого мошенничества. Только вот что… Армия хоть и похожа на цирк, но это все же демонстрация боевого оружия, а не аттракцион на потеху публики.

И Реффи с сожалением отказался от циркового номера, согласившись, что черная повязка – это уже слишком.

– Кто в армии служил, тот в цирке не смеется, – сказал Бомон тоящему рядом Шеварди, когда Реффи укатил к себе в Медон.

– Знаешь, я много слышал нелицеприятных отзывов об армии, – засмеялся Шеварди. – но чтобы ее сравнивали с цирком!

– Тем не менее, это первое, что приходит в голову, глядя на попугайские цвета мундиров военных.

Позже, наблюдая прибытие на полигон свиты императора, Шеварди вспомнил о фразе отставного сержанта. Впрочем, сохраняя на лице почтительно-сосредоточенное выражение.

Что сказать о самой демонстрации?

Балет удался на славу! Император был впечатлен представлением.

Он забыл о своих болезнях, политических проблемах, о выборах нынешнего года, в результате которых оппозиция получила большинство в Законодательном корпусе и теперь угрожала самому существованию Второй Империи. Все было забыто. Император за много дней был в чудесном настроении. И пожелал увидеть бравых артиллеристов, продемонстрировавших исключительную выучку.

– А кто это взирает на нас со своей высоты? – поинтересовался Наполеон, указывая на стоящего на правом фланге Бомона.

Надо сказать, что Бомон, действительно, несколько нарушил порядок, не поедая начальство газами, а глядя с некоторым удивлением. Дело в том, что Бомон, неожиданно для себя нашел некоторое сходство императора Наполеона III с портретом барона Мюнхгаузена, нарисованного иллюстратором Гюставом Доре.

– Жорж Бомон, – пояснил полковник Реффи, сопровождавший высокое начальство. – Служащий полигона. Отставной сержант. Сегодня он исполнял обязанности наводчика.

– Отставной сержант? А смотрит так, как будто маршал. Впрочем, кто знает? Сколько сержантов выбились в маршалы!

При этом он посмотрел в сторону маршала Базена, недавно вступившего в командование императорской гвардией.

– Так это ты наводил орудие? – обратился Луи-Наполеон к Жоржу. – Из каких ты Бомонов? Английских, испанских, итальянских? Или вовсе Капет по крови[12]?

– Я из простых Бомонов, ваше императорское величество.

– А по лицу и не скажешь. Прямо принц или граф.

– Сир, это результат контузии, которую сержант Бомон поучил под Сольферино, – Шеварди поспешил пояснить неподвижность лица Жоржа.

– А, это ты, Маркиз! – милостиво вспомнил говорящего император. – Значит, это ты командовал сегодняшними стрельбами?

– Так точно, сир. Но должен сказать, что всю подготовку к демонстрации я провел совместно с Бомоном.

– И как всегда скромен! – произнес Луи-Наполеон, хотя, честно говоря, не был осведомлен, скромен ли Шеварди или хвастлив. Император играл роль милостивого государя, помнящего всех и вся, подобно его великому дяде. И эта роль императору нравилась.

– Порадовал, Маркиз! Быть тебе непременно полковником, при первой же вакансии! А молодцу, – Луи-Наполеон вновь указал на Бомона, – присвойте звание сержанта-майора. Заслужил.

Император осмотрел с ног до головы представительную фигуру Бомона, одетого в полувоенный костюм хорошего качества.

– Экий великан! – улыбнулся Император. – Ну, хотя бы, по нему сразу видно, что это определенно мужчина![13] А скажи-ка, сержант, как ты думаешь, сложно ли выучить такой меткости других наводчиков?

– Это возможно, ваше императорское величество! – ответил Бомон. – Тем более, это необходимо! Ведь митральеза более сложный механизм, чем обычное орудие. Подготовка расчета митральезы требует более длительного времени, чем обычного канонира. И стоило бы озаботиться этим уже теперь, ваше императорское величество.

Луи-Наполеон, который задал вопрос о подготовке наводчиков без особого умысла, только для того чтобы что-то сказать, удивился… Франция, конечно, великая страна, а французы великая нация, но сержант его удивил, удивил…

Император повернулся к генералу Лебёфу, командующему 6-м парижским корпусом. В недавнем прошлом Лебёф совмещал должность члена Артиллерийского комитета и генерал-инспектора артиллерийских и инженерных депо и парков императорской гвардии. В самое ближайшее время ожидалось его назначение военным министром.

– Что скажешь, Лебёф?

– Хочу напомнить, по распоряжению Вашего Величества, все, что касается митральез Реффи строго засекречено.

– Действительно, – согласился император.

– Вопрос секретностью можно легко обойти, – вмешался в разговор Бомон, нарушая все правила этикета.

Этим он вызвал неудовольствие свиты. Однако император не разгневался. Во первых, он обладал такой положительной чертой характера, как терпимость к недостаткам других. А во вторых, он в свое время написал «Учебник артиллерии» и имел представлении о сложностях подготовки артиллеристов. И кроме того, ему просто стало любопытно: что предложит рядовой служащий стрельбища. Поэтому он милостиво кивнул Бомону, разрешая говорить.

– Можно купить десяток-другой бельгийских митральез Монтиньи, имеющих сходное устройство и боевые качества. И начать обучение наводчиков и командиров орудий на бельгийских митральезах. Освоить митральезы Реффи после этого будет не сложно. А чтобы скрыть учебный процесс, замаскировать его под затянувшиеся сравнительные испытания. Для чего произвести закупку нескольких картечниц Гатлинга.

– А ты действительно всего лишь сержант? – усмехнулся Луи-Наполеон и вновь обернулся к Лебёфу.

– Работы по митральезе ведутся за счет секретных фондов, – ответил Лебёф. – А они весьма скромные. Из военного бюджета выделить что-то на организацию обучения не получится. Да и нет в этом нужды. Опыт перевооружения артиллерии с гладкоствольных орудий на нарезные «наполеоны»[14], показал, что орудийные расчеты быстро освоили новое оружие.

– Митральеза, хоть и на орудийном лафете, но не пушка! – весьма невежливо вклинился в разговор высокопоставленных Бомон. – Десять или двадцать ружей, сложенных вместе, не превращаются в орудие. А митральеза полковника Реффи, это двадцать пять крепостных ружей в одной установке, снабженных единым механизмом ускоренного заряжания. Это не пушка, она только похожа на пушку! И если не организовать обучения персонала, то все средства на создание нового оружия будут потрачены зазря!

Лебёф побагровел, а сопровождавшие императора генералы и маршалы недовольно заворчали. Какой-то отставной нижний чин, посмел спорить с генералом! И только маршал Базен довольно жмурился как кот на солнышке. Всех присутствующих он воспринимал как конкурентов, к тому же был единственным из сопровождающих императора, кто поднялся столь высоко с самых низов армейской иерархии. И он надеялся, что нынешний его пост еще не вершина.

А вот Луи-Наполеон услышал в речи сержанта то, что не услышали его генералы. Митральеза – не пушка, хоть и похожа. Эта мысль его удивила. Он привык смотреть на митральезу как на орудие, созданное для выполнения ограниченной специальной задачи. Картечь, бьющая всего на 400 метров, перестала представлять угрозу для пехоты, способной стрелять на значительные расстояния. На замену картечи и должны были прийти митральезы, как вспомогательные пушки, способные стрелять на расстояние до 2,5 километров и поражать пехоту, когда та еще не приблизилась на линию ведения огня.

– Вот как! Не пушка… – проговорил император. – Это двадцать пять ружей на одном лафете… Очень любопытная мысль. Новое оружие – новая тактика.

– Совершенно верно, Ваше Императорское Величество! И простите за горячность, – проговорил Бомон, хотя его лицо не выражало раскаянья. Что взять? Контуженый!

– А что ты говорил насчет зря потраченных средств? – продолжил Наполеон.

– Недостаточно создать новое оружие. Надо еще и научить войска пользоваться им. Это как если бы пехота видела в винтовке только усовершенствованное копье и училась только штыковому бою. В этом случае все затраченные на перевооружение средства можно считать выброшенными на ветер. Солдаты, а также роты, батальоны и полки будут использовать новое оружие, вряд ли эффективней, чем то, что было прежде. Вы сами, Ваше императорское Величество, изволили сказать…

– Проще, проще говори, сержант. Не стоит ломать язык. Можешь обращаться к моему императорскому величеству, сир!

– Как скажете, сир! Вы сами сформулировали, ухватив суть проблемы: новое оружие – новая тактика. Ее еще предстоит разработать. А вот обучать солдат можно уже сегодня. Неподготовленный солдат вообще не сможет использовать оружие с толком, если то будет технически сложным. Значит, деньги на перевооружение были потрачены зря. А митральеза хоть и не часы, но как всякий механизм имеет свои секреты.

– Что ж, меня ты убедил, сержант, – сказал император и улыбнулся. – Теперь уже императору надо будет убедить в этом своих генералов и депутатов.

– Сочувствую, сир, – совершил новую бестактность Бомон.

Когда пестрая кавалькада маршалов, генералов, министров, секретарей, пажей и адъютантов вслед потянулась за императором и скрылась за воротами полигона, Шеварди повернулся к Бомону и осуждающе покачал головой.

– А ведь я еще этим летом мог стать полковником.

– Но ведь император остался доволен?

– А все остальные? Ты потоптался по мозолях всех! Даже Реффи не забыл.

– А Реффи-то при чем?

– Ты сказал, что митральезы Монтиньи обрадают теми же боевыми качествами, что и митральезы Реффи. Вот здесь, на этом самом полигоне, десять лет назад Жозеф Монтеньи показывал императору свое пулевое орудие. Получается, за десять лет, истратив внушительную сумму, Реффи по чертежам Монтеньи собрал нечто, что ничуть не лучше изделия бельгийца.

– Если говорить, положа руку на сердце, митральеза, в том виде, как мы ее сегодня имеем – это типичный пример сферического коня в вакууме, – произнес ответил Бомон.

– Причем тут конь?

– Это выражение такое. Из анекдота.

– Никогда не слышал.

– Математика попросили вычислить, на какую лошадь лучше всего поставить на скачках. Тот сходил на ипподром, расспрашивал о разных породах лошадей, потом что-то долго считал. И, наконец, выдал результат расчетов: самое лучшее время покажет сферический конь в вакууме.

– Смешно. Я бы даже посмеялся. Но право, я не знаю, чем обернется завтра твое сегодняшнее красноречие.

– Хотелось бы, чтобы император все же не просто услышал предложение об обучении наводчиков и командиров орудий и батарей. Хотелось бы, чтобы сегодняшний разговор имел результат.

– Вот относительно результата можешь не сомневаться. Но вряд ли он будет таком, какой ты ожидаешь. Что касается обучения… Император сказал «да», а собачка тявкнула «нет»! Ведь даже работы Реффи оплачиваются не из бюджета. Даже если деньги выделят, ты представляешь хоть немного: чему учить канониров и офицеров? Стрельбе с завязанными глазами.

– Зачем же, – усмехнулся Бомон.

– Ты представляешь чему обучать? – удивился Шеварди.

– Я уже думал об этом. Обучать надо азам: три навыка, три тактических приема. Это достаточно.

Шеварди пораженно посмотрел на подчиненного:

– Повторю за императором: ты точно просто сержант? Кто из нас оканчивал Школу Генштаба и Школу Артиллерии?

– Вот вам и карты в руки, – улыбнулся Бомон.

– А что за навыки и приемы?

– Собственно, те же что у пушек. Расчёты обучать смене позиции, переносу огня и стрельбе по внезапно появившимся целям. А офицеров ставить огневой заслон, прикрывать маневр пехоты или конницы и в тех случаях, когда позволяет расстояние, подавлять артиллерию противника. Не забывая, что у пушек дальность стрельбы несколько больше, чем у митральез. А если верить сообщениям Круппа и обещаниям Реффи, то новые орудия куда дальнобойнее «наполеонов». Поэтому надо думать о защите позиций. Да и вообще, тактика использования митральез должна быть связана с подразделениями, которым они приданы. Нам сейчас, дай Бог, основы дать.

– Бог, может, услышит твои молитвы, посмотрим, что скажут святые.[15]

[1] Как волос в суп (Venir comme des cheveux sur la soupe), французская пословица, аналог русской «Как снег на голову».

[2] Habillage de fenêtre – приукрасить действительность, буквально «украсить окна». Выражение идет от эффекта цветных стекол в храмах, свет, льющийся через витражи, окрашивал внутренность храма и одежды прихожан в яркие цвета, создавая соответственное настроение.

[3] Ballet de cour, «придворный балет» – выражение, знакомое армейцам, участвовавших в маневрах, парадах и прочих мероприятиях в присутствии Очень Большого Начальства. Возникло при Людовике XVI, и обозначало богатое постановочное мероприятие с множеством участников, а позже перекочевало в армейский сленг.

[4] Не знаю как велась стрельба с закрытых позиций из митральез, но теоретически она возможна. При описании сцены использовалось Наставление по пулеметной стрельбе для Российской армии 1912 г.

[5] La Victoire est à Nous, Победа за нами, популярный марш наполеоновских времен.

[6] Шеварди ошибается. Парижского архиепископа звали Жорж Дарбуа. В описываемое время в Париже живо обсуждался его конфликт со священником и книгоиздателем Жаком Минем.

[7] Между Парижем и Версалем имелась железная дорога, кроме того перевозки осуществлялись дилижансами. Состоятельная публика пользовалась более «скоростными» колясками-«гондолами» или личными экипажами.

[8] Не важно, что сторож уже назвал подполковнику фамилию Дарбу. Пока не состоялось представление он считался незнакомцем.

[9] Шаль, Мишель (1798–1880), академик, входит в список 78 величайших ученых Франции, чьи имена выгравированы на первом уровне Эйфелевой башни.

[10] Поединок за научный приоритет в данном случае завершился убедительной победой англичан. Письма Паскаля, как и десятки тысяч других исторических документов, купленных Шалем на сумму 140 тыс. франков, оказались подделкой, выполненной ловким мошенником по имени Денис Врен-Люка.

[11] Из романа Джонатана Свифта «Путешествия Гуливера».

[12] Есть несколько независимых друг от друга ветвей аристократов разно происхождения, но с фамилией Бомон, как например «делатель королей», граф Уорвик. В числе таких аристократов были и принадлежавшие к роду Капетингов, такие как Эврё-Наваррские, имевшие права на титул графов Бомон.

[13] Намек на известного авантюриста шевалье де Бомона, оказавшегося женщиной по рождению. Герой многих романов, в том числе романа В.Пикуля «Пером и шпагой».

[14] Дульнозарядные нарезные орудия, разработанные во Франции в 1853 г.

[15] Перефраз французской пословицы: «Лучше иметь дело с Богом, чем с Его святыми». По смыслу соответствует русской: «Жалует царь, да не жалует псарь».