Текст книги "Паломничество жонглера"

Автор книги: Владимир Аренев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 39 страниц)

– Потом! – кричал один из таких умников. – Потом оплачете своих мертвых – спасайте тех, кто остался жив! – Он накинулся на суховатую женщину, рыдавшую в полный голос: – Ты же травница, Маррикэ, ты же обет давала! Посмотри, скольким сейчас нужна твоя помощь! – И буквально силой повел ее к рыночным прилавкам, на которых укладывали раненых. – Давай, займись ими!

Женщина судорожно кивнула и обратилась с вопросом к человеку, который врачевал пострадавших. Тот показал на соседний ряд и что-то объяснил и она аккуратно, с нарочитой неторопливостью принялась осматривать лежавших, а слезы по-прежнему катились по ее лицу…

Но Иссканр уже забыл о травнице, его взгляд вернулся к человеку, который работал рядом с ней, который показал ей, кем следует заняться в первую очередь. Ему помогали двое, толстяк и низкорослый, с тюленьими усами, мужчина – оба явно не были целителями, а просто оказались под рукой и выполняли несложные поручения. Но что-то, несомненно, связывало их с врачевателем – немного сутулым, чуть старше Иссканра человеком в плаще с капюшоном. Капюшон был отброшен, волосы растрепаны, по лбу стекала струйка пота. В черных как ночь глазах не отражалось ни единого чувства, но вот врачеватель перехватил взгляд Иссканра, поднял голову и на мгновение застыл, словно увидевший змею птенец.

И таким же птенцом в тот миг застыл Иссканр.

…Потом его толкнули в плечо, у черноглазого о чем-то в очередной раз спросили – наваждение пропало, и каждый из них занялся своим делом: врачеватель лечил, Иссканр – бежал к тому единственному дому на Колбасной, куда так стремился попасть в эту ночь.

Но ни один из них не забыл о той вроде бы случайной встрече посреди развороченного Сна-Тонра.

И когда спустя почти два года чародей по имени Фриний нашел его и позвал с собой в Лабиринт, Иссканр, конечно, узнал черноглазого – и почти не удивился.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Грачи в полете. Опасные гости из Внешних Пустот. Холодная: день открытых дверей. Прощание со Сна-Тонром. Последнее желание осужденного

Выпьем жизни! —

и станет, мой друг, веселей.

«Мы двужильны» —

гремит танцовщицы браслет.

Этот праздник

мы скоро закончим, приятель.

«Вот пожили…» —

и выйдем, ушедшим вослед.

Кайнор из Мьекра по прозвищу Рыжий Гвоздь

До Родниковой рощицы было топать и топать, и Кайнор очень скоро пожалел, что не умер прямо на трактирном столе. Всегда так: из всех вариантов выбираешь самый обременительный, а ведь пора бы уже поумнеть!..

Кстати, за посещеньями местных трактиров, избиениями невинных жонглеров, лежаньем на столах и беседами с тааригом день почти и прошел. А во рту, если не считать кружечки дармового пива и терпкого вкуса собственной крови, ничего и не побывало. О чем желудок откуда-то снизу и заявляет, зануда, недвусмысленным урчанием, аж крестьяне испуганно шарахаются, а чей-то ребенок грудной от страха в плаче зашелся. Некрасиво получается. Хотя… тут бы до вечера дожить без увечий. Кстати, забавная строчка, запомним, а при случае – покрутим ее так-эдак, может, что-нибудь проклюнется…

…И зазевавшись, споткнувшись о какой-то корешок, не к месту торчавший из земли, сам Кайнор как раз и клюнул носом в нее, родимую.

Но между моментом взлета и падения, появилось вдруг совершенно неуместное ощущение театральности происходящего: господин «ихняя справедливость», врачеватель Туллэк и прочие трехсосновцы представились вдруг актерами, небо – дурно выкрашенной холстиной, поле и рощица у горизонта – аляповатым задником, а земля – досками помоста. Весьма, между прочим, твердыми досками.

Его подхватили под руки и подняли – почему-то сквернословля и заметно оживившись.

– Оставьте, – послышался голос таарига. – Если правда то, что нам говорили… никуда он не убежит.

«Ну хоть один здравомыслящий человек здесь есть!» – мысленно умилился Кайнор.

– А попытается – шибаните его, но так, чтоб жив остался, – добавил «ихняя справедливость», задумчиво клацая ногтем по своему значку. – Может, он нам еще пригодится, этот артист. … Ну, далеко еще?

– Так уже пришли, – осторожно сообщил кто-то из крестьян. – Вот…

– Что «вот»? – полюбопытствовал, вроде даже благодушно, таариг.

Они разношерстной толпой застыли на дороге, тянувшейся через поля к Родниковой рощице – и дальше на юг, в сторону Нуллатона. Никакими особыми приметами это место не отличалось – ни на первый взгляд, ни на второ…

Кайнор, рассмотревший таки рощицу повнимательнее, присвистнул. Таариг вздрогнул и раздраженно осведомился:

– Господин актер чем-то удивлен?

Тот молча ткнул пальцем в небо над тремя вихрастыми соснами, что стояли чуть поодаль от рощицы и дали когда-то название деревне, – единственными соснами во всей округе. Однако внимание Кайнора привлек не сей бесспорно выдающийся факт, но несколько темных клякс над упомянутыми деревьями. Приглядевшись, можно было понять, что кляксы эти – грачи в полете.

Если позволительно назвать полетом то, что Гвоздь сейчас наблюдал. Втайне он надеялся, что господин таариг, ихняя справедливость и зоркость, посмеется и махнет рукой, мол, примерещится же такое! А ведь предупреждал: не бить пленного по голове! – и что теперь будем с помешанным делать?

Увы и еще раз увы, господин таариг, узрев наконец грачей, напрягся, судорожно дернул рукой в сторону оных – и остался с вырванным значком в горсти. Распереживался, значит. Что вполне понятно: он, наверное, как и Кайнор, впервые видел грачей, застывших в небе, – не паривших в нем, а будто прикнопленных между во-он той тучкой в форме рогалика и левой, если смотреть со стороны дороги, сосной.

Кто-то из крестьян, сообщивших о «беде», всхлипнул и пробасил:

– Это еще что…

– Звучит многообещающе, – пробормотал Гвоздь.

– Почему про птиц не сказали? – холодным и злым голосом спросил таариг.

«Как будто не догадываешься – почему. Да потому, что остальное будет пострашнее!»

Вспомнив, о чем лепетали крестьяне и мальчишки, он попытался сделать пару шагов в сторону грачей и рощицы. Дорога ложилась под ноги услужливо, ни коряжки, ни выбоинки,но Кайнор нарочно старался смотреть на нее, родимую, а не на пейзажи вдали. Так сказать, ради чистоты проводимого опыта.

Долгонько шагал.

– Вот, значит, как, – сказал у него за спиной таариг. – Вот, значит…

Кайнор обернулся. Вся толпа, от Тицци до «ихней справедливости» включительно, стояла в таком же составе и примерно в тех же позах, что и прежде. И на том же расстоянии от Гвоздя.

Как и славные три сосны, застывшие в небе грачи, а также рощица и прочие составные части пейзажа, которые сейчас еще больше казались размалеванным задником покинутой всеми сцены.

– Пелена, – тихо произнес господин Туллэк и переступил с ноги на ногу, натужно вздохнув. – Или, скорее всего, Узел.

– Вы о чем? – повернулся к нему таариг.

– Об этом. – Врачеватель тростью указал в сторону грачей и рощицы. – Явление, которые мы наблюдаем, называется теперь я в этом почти уверен – Узлом. Точнее, Узлом Сети. – Перехватив изумленный взгляд таарига, он кивнул: – Да-да, той самой Сети, благодаря которой Ллаургин именуют Отсеченным. О Пелене вы, разумеется, слышали, господин Нагир. Так вот, ваша справедливость, в запеленутых районах, то есть находящихся рядом с Пеленой, такое явление, как падение Узлов, случается с удручающим постоянством. Не сказать, чтобы к нему привыкли, но и переживают по поводу очередного такого падения мало. Как правило, люди уверены, что Узел рано или поздно исчезнет.

– Но мы не в запеленутых районах, – напомнил кто-то из толпы.

– Да, я знаю, – рассеянно отмахнулся врачеватель. – Но, если мне не изменяет память, примерно год назад в Северном Сна-Тонре упал такой вот Узел, а Сна-Тонр, хоть и примыкает вплотную к Неарелму, всё-таки запеленутым районом не считается.

– Очень интересно, – отозвался ихняя справедливость. – И чем закончилась история?

– Башни-Держатели сделали свое дело. Они ведь предназначены именно для того, чтобы оберегать город от падения Узлов. Правда, при этом все три были разрушены, но Узел распался.

Взгляд таарига способен был пробивать каменные стены.

– У нас Держателей нет, господин Туллэк. Скажите, а чародеи или ученые знают, почему падают эти самые Узлы?

– Вообще-то, существует несколько предположений, – оживился врачеватель. – Некоторые утверждают, что с годами Сеть всё больше слабнет – и иногда опускается на Ллаургин – как правило, повторяю, именно по краям. Другие считают, что падение Узлов происходит по воле зверобогов…

Таариг отмахнулся:

– Ну, всё в мире происходит по воле зверобогов…

– Я имею в виду, что они нарочно опускают Узел на тот или иной район… хотя, конечно, слово «Узел» не совсем верно отображает суть данного явления, скорее это похоже на дырку в пространстве, нежели…

– И зачем это зверобогам – опускать Узел? – перебил его таариг.

Господин Туллэк только развел руками, мол, откуда мне, простому смертному, знать, но бросил косой взгляд в сторону Гвоздя. И тот это заметил – к счастью, только он один.

– Значит, Узел, – пробормотал, поджав губы, таариг. – И долго он может вот так держаться?

– По разному, – как-то очень уж кратко ответил господин Туллэк. – Не стоит ждать, что он исчезнет через пару минут.

– Ясно. А… – Тут ихняя справедливость, господин Нагир, вспомнил наконец, что рядом замерли внимательно прислушивавшиеся к каждому их слову трехсосенцы, и рявкнул: – Ну а вы что столпились?! Расходитесь, ничего страшного не случилось, сами же слышали, что господин врачеватель говорит. Давайте-давайте… Да, господин Хожмур, вы хотите о чем-то спросить?

Господин Хожмур, судя по характерному балахону, здешний жрец, кивнул, блестя глазами и топорща пышную бороду.

– Я думаю, – заявил он, – что появление этого… смехача и то, что на деревню нашу рухнул Узел, отнюдь не случайно, господин Нагир. Недаром ведь говорится, что глумословы и артисты носят в своих котомках беду.

«Ну и где ты видел у меня котомку?» – озлился Кайнор. Но покамест молчал – ему хотелось понять, почему жрец вдруг решил выступить против него, в чем состоит интерес бородача. Или это за него Данисса собиралась замуж выйти?..

– Глядите, как ловко выходит, – продолжал Хожмур, – сперва тонет (и еще разобраться нужно, отчего именно) Кнурш Кружечник, потом появляется этот вот смехач – откуда, кстати, он появился?! И почему – в своем пестром платье, он что, всегда так в дорогу выряжается? Я никогда не слышал, чтобы актеры вроде него странствовали без нормальной одёжки. Да хотя бы из заботы о том, чтобы платье не порвалось, ему же в нем выступать! И почему этот смехач оставил одежду на утопленнике, обрядил Кнурша в свои шутовские наряды?!

– Короче, – велел таариг. – Насколько я понял, господин Туллэк утверждает, что Кнурш действительно утонул, никто его не топил.

– И Узел упал на нас сам собой, – дерзко заявил жрец. – Но всё это почему-то совпало с появлением в Соснах смехача. Я, ваша справедливость, выскажу, наверное, мнение всех деревенских: лучше бы подержать его под стражей. Да и всё равно ведь, пока Узел не исчезнет, ему никуда не уйти, так? Вот пусть и посидит в холодной… на всякий случай.

– Пусть, – кивнул таариг.

– У вас хоть кормят, в холодной-то? – полюбопытствовал, заглушая бурчание в животе, Гвоздь.

* * *

Лабиринт живет своей жизнью, и дыхание его – ветер в коридорах.

– Мне кажется или стало дуть сильнее? – спросил Быйца, оторвавшись от лепешки. Пока остальные отдыхали, он решил-таки позавтракать, а вот теперь прервался и, склонив набок голову, то ли прислушивался, то ли принюхивался.

Фриний ожидал, что Иссканр скажет что-нибудь едкое, но тот, похоже, всерьез о чем-то задумался. Так даже лучше: чем скорее его спутники перестанут задирать друг друга, тем проще им будет выполнить замысел.

Замысел Фриния.

– Не обращай внимания, – сказал чародей Быйце, – это всего лишь…

Иссканр вдруг толкнул Фриния в плечо, сам перекатился по полу и вскочил уже у стены, сжимая в руке обнаженный меч, а другой помахивая в воздухе, чтобы огненный браслет засиял ярче. Впрочем, и без того чародей разглядел две приземистые фигуры то ли псов, то ли крупных обезьян, несущиеся прямо на Иссканра. Когда они показались ближе, Фриний увидел, с кем предстоит иметь дело, и закричал Быйце, чтобы тот увел подальше Мыкуна.

«С этими не поговоришь!» – Фриний перехватил поудобнее посох и в очередной раз поморщился из-за сломанного мизинца, который давно уже следовало бы вылечить.

Твари действительно были похожи на обезьян или даже скорее на людей, скинувших с себя одежду и опустившихся на четвереньки. Однако их задние лапы заканчивались копытами, да и передние, с четырьмя короткими когтистыми пальцами, тоже не слишком напоминали человеческие. Это смешение разнородных черт делало их отвратительными, но еще более мерзкими существа казались из-за массивных, с внушительными надбровными дугами и выпуклыми лбами голов, с распатланнымп волосами, горящими глазами и – главное – с прямыми, заостренными на концах клювами.

– Не обращай внимания на когти, главное – клювы! – рявкнул Иссканру чародей, но тот лишь отмахнулся.

«Да, конечно, – догадался Фриний, – он же был тогда в Сна-Тонре и, наверное, насмотрелся там всякого…»

Этих тварей называли махсраями; считалось, что они наряду со многими другими подобными чудовищами населяют области за пределами Тха, называемые Внешними Пустотами. Впрочем, некоторые исследователи утверждали, что Внешние Пустоты являются составной частью мира, который люди именуют Тха, – просто, мол, следует различать Тха Реальный и Тха Внереальный.

Фринию на эти тонкости, честно говоря, было сейчас плевать!

Оба махсрая резко прыгнули в разные стороны и поднялись на задние лапы. Раскачиваясь из стороны в сторону, они принялись пощелкивать пальцами, причем звуки получались четкие, ритмичные, завораживающие. Чтобы не подпасть под их влияние, Фриний не придумал ничего лучше, чем по-босяцки заорать популярную в приморских кабаках песню: «Капитан Дырявый Борт прибыл в Нуллатонский порт…» Впечатлялись все – и махсраи, и спутники Фриния; впрочем, Быйца быстро смекнул что к чему и подхватил: «…а ниже ватерлинии он зарос актиньями!»

К счастью, Иссканра пение не отвлекло – он помнил махсраев по Сна-Тонру и знал, на что они способны. Прыжок, взмах мечом, еще прыжок – оставшийся в живых монстр распахивает клюв и плюет в Иссканра ядовитой слюной, но парень успевает увернуться, одновременно делая выпад, – и лезвие отделяет голову чудовища от тела.

– …в пучине не сгинул, не шел он ко дну, он в кружке своей утонул! – жизнеутверждающе закончил балладу Быйца.

Иссканр засмеялся, счищая с клинка вязкую фиолетовую жидкость. А потом тихо произнес:

– Вот уж не ожидал повстречать их здесь…

«Кажется, это не самое страшное, с чем мы столкнемся в Лабиринте», – подумал Фриний.

Но промолчал. Медленно, делая вид, будто ничего особенного не случилось, он опустил занесенный для удара посох и в который раз поморщился из-за боли в мизинце.

Похоже, никто ничего не заметил. Они и не должны. Они ведь не понимают… да не допустят зверобоги, чтобы поняли!

Мизинец болел невыносимо.

* * *

Кормили в холодной так себе. А вот ходили сюда все, кому не лень. Прямо день открытых дверей устроили, как в каком-нибудь ллусимском Храме Первой Книги.

Сперва спустился таариг. Значок он уже прицепил наново, кафтан поменял. лысина, правда, блестела тусклее, и сонливость в глазах пропала.

– Я тебя помню, – сказал он без обиняков, – ты сюда не первый год приезжаешь, так? Но раньше всегда был в компании, а теперь заявился один. С чего вдруг?

Кайнор собрался было отвечать, но «ихняя справедливость» покачал головой:

– Правду. Иначе ты у меня отсюда никогда не выйдешь. А если Узел долго будет на нас лежать… – И снова покачал головой, мол, ты же не дурак, должен понимать.

Кайнор понимал – и очень хорошо.

– Гонятся за мной – вот и пришлось дать дёру. Так, один тамошний рогоносец застал в постели со своей женой, вот я и подался в бега прямо в чем был. Думал встретиться со своими в столице.

– Ну как знаешь, – сказал, поджав губы, таариг. – Не хочешь говорить правду – не говори. Но если захочешь, чтоб я тебя выпустил, придумай другую историю, чтобы концы с концами сходились. Объясни, например, зачем переодел в свое платье Кнурша, если действительно от рогоносца удирал. И, – добавил он, уже стоя у двери, – сделай так, чтобы Узел исчез. Тогда и поговорим.

Господин Туллэк, врачеватель, явился много позже. Кайнор успел как следует вздремнуть и проснулся от стука – создалось впечатление, будто во дворе открыли столярную мастерскую. Некоторое время он лежал, ловя ускользающие клочья дремы, а потом дверь в камеру с грохотом распахнулась и пришлось-таки вставать.

– А-а, это вы… – Гвоздь зевнул и сел на ободранном тюфяке, всю солому из которого, кажется, давно вытащили крысы. – Что, уже утро?

Господин Туллэк дождался, пока один из стражников принесет и поставит у стены табурет – на котором врачеватель и устроился, опершись руками на трость. По просьбе господина Туллэка стражник воткнул в гнездо на стене горящий факел, после чего вышел и закрыл за собой дверь.

– Так вы думаете, сейчас утро, – переспросил врачеватель, внимательно глядя на Гвоздя. – Сколько, по-вашему, времени прошло с тех пор, как вы оказались здесь?

– Часов семь-восемь, а то и больше.

– Десять, – отрезал господин Туллэк. – Я нарочно воспользовался клепсидрой, чтобы знать наверняка. В конце концов, все эти пружины-колеса в часах со стрелками могут сломаться, но отверстие в стеклянных колбах вряд ли расширится или сузится, и вода не станет капать медленнее, верно?

Кайнор кивнул, размышляя о том, далеко ли ушел стражник и сможет ли он сам в случае чего справиться с сумасшедшим врачевателем.

– Не удивляйтесь, – сказал господин Туллэк, – лучше посмотрите в окно.

Конечно, называть окном эту щель у самого потолка было тем еще преувеличением, но Гвоздь решил не занудствовать. Он встал ногами на койку и выглянул наружу. Холодная располагалась в здании местного, с позволения сказать, Центра королевской власти – точнее, в подвалах дома, где таариг вершил свой справедливый суд, а также (в свободное от работы время) жил и, судя по звукам, доносящимся со двора, занимался столярничаньем – так, для души. Окно камеры Гвоздя выходило во внутренний двор упомянутого здания; сейчас здесь царил полумрак.

«Предрассветные сумерки, если врачеватель не врет. Только… какие же предрассветные, если десять часов?!» – удивился Кайнор.

Он осторожно, чтобы не разболелись свежие раны, сел на койку и вопросительно поглядел на господина Туллэка.

– Время снаружи течет иначе, – промолвил тот наконец. – Мы в Соснах живем, как и жили до падения Узла. А солнце движется по небу не так быстро. И вообще жизнь, оставшаяся по ту сторону нашей местной Пелены, замедлилась. Я попросил ребятишек сбегать к Родниковой рощице посмотреть на грачей. Грачи переместились, они почти опустились на ветви… сейчас, наверное, уже сидят.

– А здесь, значит, только-только вечер наступил, – подытожил Гвоздь. – Забавно.

– Кто вы такой? – вдруг спросил у него врачеватель. – Мне Борк-Шрам рассказал, что прошептала вам тогда Матиль. И эти зрачки, про которые вы спрашивали… в первый момент, когда я осматривал ее, мне действительно показалось, что они не совсем обычной формы, но потом… А-а, не о том я говорю! Вы хоть знаете, почему, как считается, иногда падают Узлы?

– Неужели из-за бродячих жонглеров?

– Если это необычные бродячие жонглеры – да, из-за них. Есть люди, которые… привлекают особое внимание Сатьякала.

– Особые люди, – хмыкнул Гвоздь, хотя в происходящем не находил ничего веселого.

– Особые. Поговаривают, что в Сна-Тонре случилось именно это: туда приехал кто-то, обративший на себя внимание зверобогов.

– Это был не я, клянусь! – признаться, Кайнор бывал в Сна-Тонре, маршрут Жмуновой труппы проходил и там; слышал Гвоздь и про разрушения в северной части города, но он действительно не был в городе, когда случилась катастрофа. – И почему, как вы считаете, привлекшие внимание зверобогов оказываются под Узлом?

– Не секрет, что Сатьякал пытается влиять на мир. собственно, и делает это. Отсечь Ллаургин или уничтожить пралюдей для него ничего не стоило. А цели… что мы знаем о целях Сатьякала? Мы можем лишь догадываться. Я думал, вы мне поможете.

– Я?! Чем? Я не философ, не чародей и не ученый.

– И я… Вокруг вас происходят необычные вещи. Поверьте, я не горю желанием копаться в чужих тайнах – всё, чего я добиваюсь, это чтобы пропал Узел. За долгие годы я навидался всякого – и хотел бы дожить свой век тихо, спокойно. Меня, признаюсь, пугают кое-какие вести, которыми со мной делится Борк-Шрам, а получает он их от таких, как вы.

– Вы меня и в этом обвиняете? – теперь Гвоздю стало по-настоящему смешно.

– Я вас ни в чем не обвиняю, для этого существует таариг… и господин Хожмур. Но поймите, падение Узла, ваше появление здесь, то, что случилось с Матиль, – всё это, скорее всего, связано.

– В единый Узел.

– Да. Если хотите – да! Вы знаете об этом больше, чем я. Хорошо, ничего не рассказывайте мне, но хотя бы разберитесь в этом сами – и сделайте что-нибудь!

– Сидя в холодной?

– Если вам понадобится помощь… но сперва вам придется предъявить мне убедительные доказательства того, что вы знаете, как заставить Узел исчезнуть. – Врачеватель поднялся с табурета и собрался было уходить.

Кайнор кашлянул:

– Господин Туллэк…

– Да?

– Вы ведь, кажется, тоже не чародей и не ученый, верно? Тогда откуда вы столько знаете об Узлах?

Пухленький человечек улыбнулся так, что Кайнор пожалел о своем вопросе.

– Я был за Хребтом, господин жонглер. Участвовал в двух захребетных походах. И видел многое, а слышал еще больше – такого, о чем здесь, в Иншгурре и Трюньиле, попросту предпочитают забыть. Или не знают. Мы считаем, что мир заканчивается там, где заканчиваются границы нашего королевства и Трюньила. Те, кто побывал за Хребтом, понимают: мир намного больше, чем мы себе представляли. Он больше даже, чем весь Ллаургин, включая захребетный Тайнангин и запеленутые земли. И намного сложнее. А порой – намного страшнее, чем мы себе можем представить. – Врачеватель покачал головой, что-то припоминая. – Но когда понимаешь это, постепенно начинаешь понимать и то, что, где бы ты ни жил, любовь, дружба, честь, верность везде одинаковы. И еще – начинаешь ценить покой. Мир, господин жонглер, – произнес он тихо, – в конце концов, всего лишь то, что мы носим в самих себе. Я хочу умереть спокойно – умереть и знать, что родным мне людям не будет угрожать ничто, кроме обычных житейских невзгод. Я видел графов и простолюдинов, готовых собственноручно убить человека за горсть монет, за славу, за власть. Но нам, тем, кто живет в тихих деревеньках вроде Трех Сосен, дороже покой – и за него мы, господин жонглер, тоже готовы бороться всеми способами.

– И вы бы убили ради того, чтобы сохранить этот покой?

– Я убивал, господин жонглер, – сухо промолвил врачеватель и вышел из камеры, знаком приказав стражнику забрать табурет и запереть дверь. Факел, правда, они оставили – но нужен ли он был Кайнору? Размышлять об услышанном от господина Туллэка он предпочел в темноте или хотя бы с закрытыми глазами. Если бы еще не мешал этот стук во дворе, но тут уж Гвоздь ничего не мог поделать.

Разумеется, врачевателя послал таариг… ну, скажем так, он пришел сюда с ведома «ихней справедливости». Хоть не исключено, что преследовал собственные цели, однако в первую очередь должен был выспросить у Кайнора то, о чем не удалось узнать господину Нагиру.

То, о чем сам Кайнор не имеет ни малейшего представления.

Он лег на койку и уставился в неровный, покрытый трещинами и паутиной потолок – как будто там мог быть начертан способ спасения. Неожиданно и, казалось, совсем не к месту всплыло воспоминание о другом потолке (с которого сыпались пыль и мелкие клочки паутины, словно тамчто-то двигалось и эти падающие пылинки отмечали невидимое движение) – воспоминание прокралось в сознание Кайиора и почти целиком завладело им. Вместо того чтобы ломать голову над способом выбраться сперва из холодной, а потом из Трех Сосен, Гвоздь пытался сообразить, откуда взялось это воспоминание.

Как и в прошлый раз, его отвлекли – теперь в камеру явился Борк-Шрам. Без долгих приветствий и вопросов «как жизнь?» уселся на койке рядом с Кайнором и проворчал:

– Плохи твои дела, Гвоздь.

– Знаю, – бросил тот. – Что посоветуешь?

– А что тут советовать? – Борк-Шрам потер руки, словно они были частью его трактирчика, которую следовало держать в постоянной чистоте. – Жалко Матиль. Сам решай, рассказывать про нее или нет. Если расскажешь, думаю, таариг оставит тебя в покое. Я твои слова поддержу, господин Туллэк – тоже.

– Но если я промолчу, промолчите и вы, – сказал Кайнор.

– Промолчим. – Гвоздь не сомневался, что Борк-Шрам переговорил с врачевателем. – Ты чужак, Гвоздь. Хороший мужик, толковый артист, душа у тебя… всё у тебя в порядке с душой, не мелкая. Но ты – чужак, а Матиль из Трех Сосен. И главное, никто толком не сможет доказать, кто из вас виноват в том, что появился этот Узел. Поэтому…

– Отсюда можно сбежать? – спросил у него Кайнор. Ведь зачем-то же Борк-Шрам пришел сюда, не только чтобы успокоить свою совесть.

– Всё, что я могу, это уговорить таарига подождать. И с людьми я побалакал, с некоторыми… Но Хожмур… у них с господином Туллэком давняя вражда, а страх пробивает в человеческой душе такие бреши, которые не заткнуть ничем.

– Кроме крови.

– Я очень надеюсь, что до этого не дойдет, – сказал трактирщик, вставая. – И если ты всё-таки решишь… насчет Матиль…

– Я уже всё решил, – ответил ему Гвоздь. – Иди. Успокой господина Туллэка, ему не придется свидетельствовать о том, о чем он предпочитает молчать. Я… как-нибудь выкручусь.

Борк-Шрам занес руку, словно собрался похлопать его по плечу, но в последний момент передумал и коснулся пальцами своей шеи, точнее, шрама на ней. Странно так посмотрел на Гвоздя и вышел вон.

– Шут, – сказал Кайнор в пустое пространство камеры. – Ш-шут. Шут.

Ему пришлось сцепить пальцы в замок, чтобы не дрожали. Для жонглера нет ничего хуже, чем дрожащие пальцы.

Во внутреннем дворике тааригового дома гавкнул, а потом радостно заскулил пес. Непонятный, «столярный» стук наконец-то прекратился.

– А ты вправду артист? – спросили в окошко камеры.

– Вправду. – Гвоздь снова стал на койку и выглянул наружу. – Ты как сюда попала, конопатая?

– А у меня знакомые всюду, понял!.. Слушай, тебе сильно досталось?

– Ты это о чем, мелюзга? Если про холодную, так я, знаешь, доволен: сижу в тепле, накормлен, напоен.

– Дурак!.. Ой, прости! Я хотела сказать, что… ну, так получилось, я не нарочно. Я же не собиралась ничего такого про тебя говорить, что ты батю убил. Я знаю, он сам утоп. Я б и не сказала, только… Смеяться не будешь?

– Буду, – пообещал Кайнор.

– Ну и смейся себе на здоровье! А мне тогда смешно совсем не было! Мне… в меня как будто забрался кто-то, понимаешь. Живой… и как бы неживой – и такой, и такой, но один… забрался и делал так, чтобы я ходила и говорила, как он хочет. Вот я и говорила… А потом, в трактире, он исчез.

– Я знаю, конопатая, – улыбнулся ей Кайнор и, видит Цапля Разящая, впервые за весь долгий сегодняшний день улыбнулся искренне! – Он больше не вернется, не бойся.

– А ты откуда знаешь, что не вернется?

«Он – кто бы он ни был – сделал то, чего добивался, вот и всё».

Но девчонке Гвоздь сказал другое:

– Ты же слышала, что время замедлилось? – Она с серьезным видом кивнула. – Ну вот, и этот твой «он» просто не может теперь попасть в Три Сосны.

– Но время же когда-то… размедлится?

– Его это так напугает, что он больше не помыслит сюда вернуться. Веришь?

– Честно? Не очень.

– Ну, как хочешь, – с напускным безразличием отмахнулся Гвоздь. – Потом сама убедишься. А теперь давай-ка беги домой, а то я устал и хочу спать.

– Держи. – Она просунула ему через окно помятый хлебец. – Знаю я, как здесь кормят. А ты вон какой тощий.

– Спасибо. Ну, беги теперь.

Он сидел на койке и лениво жевал горбушку, когда на лестнице снова раздались шаги.

– Эй, скажи им там, что на сегодня прием закончен! – крикнул стражнику Гвоздь. – Пусть приходят завтра, я устал. Нельзя же так, в самом деле…

Дверь, однако, лязгнула о стену – и внутрь ввалились три дебелых молодца в стражницких плащах. Позади маячил господин Хожмур, отблески факелов и тени ложились на его лицо и делали похожим на лик идола из храмовенки: то ли Муравей, то ли Крот…

– Вяжите его! – рявкнул жрец, свирепо топорща бороду. – «Завтра», ха! Не будет тебе, зандробово отродье, никакого завтра!

И Гвоздь как-то сразу поверил: действительно, не будет.

* * *

Они оставили убитых махсраев прямо посреди коридора и отправились дальше. Теперь Иссканр пренебрег советами чародея и держал обнаженный клинок в правой руке так, на всякий случай. В другой раз может не повезти.

…Впервые с махсраями он столкнулся в Сна-Тонре, во время падения Узла. Подтвердились еще одни байки, в которые Иссканр до того времени не верил: о Внешних Пустотах и о том, что попавшая в Узел местность теми или иными «слоями реальности» сопрягается с Пустотами, которые в действительности не такие уж пустые, а наоборот, обильно населены тварями, одна другой отвратительнее и смертоноснее. При падении Узла на ту или иную часть Ллаургина Отсеченного твари имели возможность прорваться в Тха – и пользовались ею на всю катушку. Те, кто пребывал воплощенным в физическое тело или находился, как это называли чародеи, в «пограничном состоянии», – те начинали убивать всё живое, ну а те, кто был на момент прорыва полностью развоплощен, первым делом искали себе подходящую телесную оболочку.

Обитателей Внешних Пустот называли по-разному; как правило, демонами или зандробами. Ну а чтобы как-то отличать развоплощенных от прочих, первых называли зандробами ночными. (Считалось, что под покровом темноты бестелесные чудища и творят большую часть своих мерзостей.)

Признаться, убийство было не единственным любимым занятием зандробов. Не менее привлекательным они считали плотские утехи – и при возможности предавались им с неистовством, которому позавидовал бы иной герой-любовник. Обычно люди, которыми овладевали зандробы, вскоре умирали, не перенеся психических и телесных увечий, да и случалось такое редко, ведь Узлы, как правило, падали на необитаемые земли. Но были известны случаи появления родившихся от зандробов детей… точнее, детёнышей, ибо больше всего младенцы походили на животных, да и вели себя соответственно. Их истребляли… или (подозревал Иссканр) говорили, что истребляли, а на самом деле такие полулюди-полудемоны отправлялись в подвалы чародейских башен, откуда уже никогда не выходили.