Текст книги "Паломничество жонглера"

Автор книги: Владимир Аренев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 39 страниц)

«А что бы чувствовал ты, если бы?..» – Гвоздь кривит губы в ироничной, злой усмешке. Он уже давно пообещал себе не мучиться бессмысленными вопросами навроде этого; после Мьекра – зачем?

Запрещать Матиль смотреть на Печатанье он тоже считает бессмысленным. Девочка оказалась здесь, ей интересно… да и как?.. велишь, чтобы не смотрела? закроешь ей глаза? выгонишь отсюда на мост? Последнее благодаря Дальмину невозможно, остальное… Нет, пусть смотрит. Пусть знает.

Потом она спросит, а Гвоздь объяснит что к чему – так, как понимает это сам.

Гроздья человеческих тел продолжают раскачиваться из стороны в сторону, задевая друг друга и издавая при этом липкий, плотский звук, который не заглушить ни барабанам, ни флейтам, ни тем более колокольчикам. Не к месту вспомнился похабный анекдот о священных жертвах и колокольцах… Гвоздь покраснел: чувство такое, будто плюнул в лицо новорожденному младенцу или умирающему старику.

Отец Луммурах уже идет к священным жертвам, в его руках нож кажется естественным продолжением пальца – обычный коготь, разве что чересчур блестящий. И кровь, которая, будучи выпущена этим когтем, начинает течь по ноге священной жертвы, – она тоже здесь и сейчас совершенно естественна. Естественна и беззаботна.

Вскоре к первой струйке прибавилась еще одна… две, три… десять, двенадцать… Отец Луммурах, исполнив предписанный ритуал, отошел, чтобы не вымазаться в крови, а остальное довершали служки. Они же сноровисто подставляли специальные кувшинчики, когда очередная священная жертва от боли и шока не выдерживала и опорожняла мочевой пузырь. Кровь для Печатанья должна быть чистой, по возможности не смешанной с другими жидкостями.

Толпа наблюдает за действом затаив дыхание, возбужденно дыша, обмениваясь впечатлениями, храня молчание, жадно, растерянно, испуганно…

– За что их? – срывающимся шепотом прошелестела Матиль. – Они плохие, да?

– Они священные, – сказал Гвоздь. – Мы, малыш, потом об этом поговорим. А сейчас… если хочешь, выйдем, подышим воздухом.

Матиль упрямо помотала головой – тем самым спасая жизнь ему и себе.

И они остались на галерее до конца.

* * *

В Клыке, в местной храмовне Стрекозы, бился в припадке очередной из стихийных прозверевших. Человек просто вполз сюда, чтобы возложить дары к идолу Акулы, покровительницы нынешнего месяца, – а теперь корчился в судорогах. Корчился, стонал и шептал бессмыслицу, катаясь по мозаичному полу. Несколько жрецов и с десяток служек пытались унять его, но прозверевший оказался неожиданно сильным и отбивался решительно, хотя, похоже, не отдавал себе отчета в том, что происходит.

– Она прекрасна! – Надорванный голос звучал хрипло и не по-человечески. – О, она убийственно очаровательна! Она гневается! Она нисходит! Она будет карать ослушников!

– Достаточно, – мрачно процедил жрец по имени Льятрэх, баюкавший сломанную у запястья руку. Он первым прибежал к прозверевшему, за что и поплатился. Теперь у Льятрэха не было ни малейшего желания нянчиться с безумцем. – Хватит! Избавьте его от мучений.

– Она! – прокричал прозверевший. – Она совсем рядом, она поднимается из пучин…

Однако милосердный нож одного из служек отправил бедолагу во Внешние Пустоты раньше, чем она начала наказывать непокорных.

Раньше, но ненамного.

* * *

Зачем, капитан, ты изменил свои планы? Захотел, чтобы «как проще», «меньшей кровью»? Хоть и понимал: нет, не «меньшей», что так, что эдак, – просто тебе претила мысль об убийстве Клина и Трасконн… или ты боялся, что не сможешь их убить?

И… да, так проще, тут ты прав.

В коридоре было тихо и царил полумрак. Паломники, даже самые неподъемные и ленивые, отправились к Храму, чтобы поглазеть на церемонию внесения святых реликвий, и в гостинице остались лишь занедужившие и обслуга из монахов.

Да еще на сеновале лежит Элирса, которую усыпил своими колдовскими чарами Ясскен. Сам Ясскен сейчас замер у коридорного поворота, что ведет к лестнице, – сторожит. Клин отправлен следить за жонглером и помешать не сможет.

Ну, капитан, чего ждешь? Чтобы в голове просветлело? – не жди, после такой-то порции лепестков (точнее, после череды дней, когда порции следовали одна за другой, с перерывом на еду-питье и сон, похожий на бред), после всего этого не требуй от своей головы слишком многого, капитан. И коридор, который дрожит, подобно натянутой струне, не виноват да и не дрожит он, стоит как стоял. И ты стоишь на месте а тебе бы поспешить, капитан!..

Нет, правда, ведь поймают с тем, что у тебя в руке, – и… «роющий яму сам в нее…»

Ох, не надо было про яму! Ладно, давай, по стеночке медленно крадись к двери, потянуть ее на себя (дверь! дверь! – не стену, капитан!), открыто? – входи!

В памяти скороговоркой бьется: «…горький хрен, что не слаще редьки, кровь с песком на борцовой арене, хорь в курятнике, вор в гареме, взбунтовавшийся раб триремный, запах воли, вкус листьев прелых!..»

– О да, – громко сказал К'Дунель пустой комнате, – о да, наша прелесть! Угадай, что у меня за пазухой! Ни за что не угадаешь, сукин ты сын! Сюрприз!

Он вытащил припрятанный под кафтаном экземпляр «Не-Бытия» (куплен в Лимне за большие деньги, между прочим! – и с большим риском!) и засунул в сундук жонглера, на самое дно.

Впрочем, монахи, когда будут искать, обязательно найдут.

– Скажешь, нечестно, наша прелесть?

* * *

После двух порций священных жертв, когда купель наполнилась до краев, Хиларг Туиндин дал знак, и цепь чуть приподняли. Жертвы продолжали висеть и истекать кровью, но теперь она сочилась тоненькими струйками… остатки, последние капли.

Пора печатать Книгу.

Оправив на себе праздничную мантию, патт принял из рук жреца первый фолиант с чистыми страницами и приблизился к купели. Здесь он расстегнул замок на обложке и пролистал книгу, показывая, что ее страницы пусты; снова клацнул защелкой, запирая переплет. «Как старый Жмун перед фокусом», – подумал Гвоздь.

Тем временем двое служек предупредительно подвернули патту рукава, и Туиндин, ловко перегнувшись в поясе, наклонился и окунул фолиант в кровь. Подержал (барабаны били, били, били! и флейты – как рыдающие голоса умерших…), вынул и вытянул руки, чтобы служки отерли с оклада лишнее. Затем подошел к пюпитру, что рядом с купелью, и расстегнул замок. Согласно обычаю, первую напечатанную Книгу следовало раскрыть на случайной странице и прочесть, что там написано. Считалось, таким образом Сатьякал подавал неумным человекам знамения о грядущем.

Барабаны умолкли в одночасье, будто упругая кожа на каждом превратилась в пустоту и стучи, не стучи…

Клацнула застежка замка, Хиларг Туиндин с преисполненным естественности и беззаботности лицом распахнул книгу (нет, уже Книгу!) примерно посередине.

И отшатнулся, по-женски прикрывая рот рукой; потом вороватым жестом перелистнул несколько страниц: вперед, назад, скорее, скорее, еще, ну же!..

Наконец захлопнул… точнее, попытался захлопнуть, влажная Книга выскальзывала из трясущихся пальцев, он пошатнулся, потерял равновесие, упал.

Наверное, ожидал смеха с галереи, где стояли паломники, но нет… оттуда уже увидели, кто-то прочитал, кто-то услышал шепот и догадался.

Алые буквы, проступавшие на каждой странице, были большими, заметными издалека:

МЫ СНИЗОШЛИ

И только это… хотя, этого было более, чем достаточно. Мгновение спустя они услышали, как на внешней галерее истерично закричали паломники – все разом.

* * *

Ясскен еще немного постоял в коридоре, убеждаясь, что К'Дунель слишком увлечен собственной местью и видениями, дарованными дурманящим порошком. Исподволь влиять на капитана, чтобы тот принимал дозы так часто, было нелегко, но Ясскен предпочел подстраховаться. Он не имел права на ошибку.

Теперь, бесшумно приблизившись к комнате, соседней с той, где жил жонглер (а также Дальмин и Айю-Шун), трюньилец прислушался. Из-за двери доносились приглушенные голоса: молодой графини Н'Адер, Дровосека-младшего и Кукушонка. Паломничество в Храм уравняло всех – и на одном этаже, рядом, теперь могут жить власть имущие и обычнейшие жонглеры. А капитан гвардейцев – ночевать на конюшне.

Тонкая, будто порез, улыбка искривила губы Ясскена. Он протянул руку и дважды резко постучал в запертую дверь (голоса мгновенно смолкли), после чего отступил в тень и «набросил» на себя «паутинку».

Теперь никто не смог бы увидеть трюньильца, разве что человек, обладающий чародейскими способностями, но таких поблизости не было, Ясскен знал.

Скрипнула дверь. Шкиратль, собранный, как леопард перед прыжком, замер на пороге, огляделся, заметил, что дверь в соседнюю комнату открыта, услышал голос одурманенного К'Дунеля – и поспешил туда.

Ясскен же шагнул в комнату графини. Он почувствовал, как соскальзывает с него «паутинка» (при ходьбе так и должно быть), увидел изумленные взгляды Флорины Н'Адер и Эндуана.

– Кто вы такой? Что вы здесь…

На сбивчивый лепет Эндуана Ясскен внимания не обратил, на графиню, метнувшуюся за кинжалом (догадлива!), – тоже. Ясскену был нужен взгляд молодого человека – найти, поймать, удержать. И вынуть из кармана тряпичную куколку – махонькую, сожмешь в кулаке – не видно даже.

Только сжимать куколку в кулаке Ясскен не собирался. Не отводя взгляда от Эндуана, он улыбнулся и… оторвал куколке ее тряпичную голову.

Тотчас, одновременно с движением руки, закрыл глаза.

В лицо брызнуло теплым и соленым. Закричала в панике графиня. Что-то тяжелое упало на пол.

Не «что-то», мысленно поправил себя Ясскен, не «что-то», а Эндуан, единственный наследник герцога нашего Трюньильского. «Что и требовалось…»

И в этот момент мир вокруг содрогнулся в рыданиях.

* * *

Ллусим вскипал, воды его потемнели и, казалось, были преисполнены ярости – первозданной, Сатьякаловой! Волны ударялись о берег, будто хотели во что бы то ни стало разрушить и его и вообще весь этот проклятый мир.

С не меньшим ожесточением волны бились и в каменные основы мостов, в стены храмовен, расположенных на воде. Те паломники, которым не посчастливилось попасть внутрь и которые наблюдали за взбесившимся озером с внешних галерей, были буквально зачарованы буйством стихии.

Первым Её заметил семилетний мальчонка, сын пекаря из Лимна, который вместе с двумя другими приятелями сбежал из города, чтобы поглазеть на Печатанье. Пекарёнок устроился прямо на перилах галереи, на скульптурном изображении кого-то из великих прозверевших древности, и теперь старался делать вид, что не мерзнет и не боится. Здесь в общем-то было скучно: того, что творилось в храмовне, он не видел – оставалось глазеть на озеро, которое всё больше и больше напоминало папкин громадный котел для супа. Котел, долгонько провисевший над огнем и булькающий – аж брызги во все стороны летят!

Поваренок утер дырявым рукавом лицо и вдруг завопил, указывая куда-то вниз:

– Вы тока гляньте! Ух ты!

Даже в темных волнах, отплясывающих, будто монахи на зверстве, было видно длинное, кургузое – огромное! – тело. Шесть мохнатых лап с крючками на концах вяло двигались и, кажется, не слишком-то помогали в плавании. Массивная голова с полусферами фасетчатых глаз и двузубцем усиков вдруг поднялась, будто почуяла людей, которые, затаив дыхание, наблюдали за ней с галереи. Членистое брюшко напряглось, изогнулось – и исторгло из себя мощную струю воды. Благодаря силе противодействия Она рванулась вперед и вверх, просто-таки выпрыгивая на мост!

Где-то далеко-далеко, на другом конце мира, за Пеленой, во внутренней галерее храмовни раздался перепуганный шепот, когда Хиларг Туиндин открыл свеженапечатанную Книгу.

МЫ СНИЗОШЛИ

Стрекоза-личинка вскарабкалась на мост, не обращая внимания на раскачивающиеся каменные опоры. Тело ее, покрытое многочисленными волосками и водорослями, казалось ожившей рощицей, среди щетинок копошились мелкие подводные тварюшки и билось несколько рыбин.

Паломники на внешней галерее закричали – все разом, будто единый человек или даже весь Ллаургин Отсеченный.

Стрекоза неожиданно ловко прянула к ним – не туловищем, а уродливым образованием, вдруг выскочившим у нее из-под челюстей. Это была так называемая «маска» – хватательный орган навроде складного ножичка, только с горизонтально расположенными клыками на конце. «Маска» ухватила сразу трех паломников и отправила их, еще живых, к челюстям. А сама, не останавливаясь, продолжала бить «маской» по человеческой толпе, зажатой в узком пространстве галереи, – сшибая каменные перила, роняя в бешеные волны тела вперемешку со статуями великих прозверевших древности.

Потом, ощутив, как зыбко качается под нею мост, Стрекоза метнулась к храмовне и зависла на ее боку, продолжая разить паникующих паломников, безжалостно, быстро… естественно и беззаботно.

Внутри Хиларг Туиндин уже оставил попытки закрыть Книгу, он улепетывал к выходу вслед за Луммурахом Блажным, а пророческая надпись насмехалась им вослед, алая на белом:

МЫ СНИЗОШЛИ

* * *

Странны дела твои, Сатьякал! Встряска, уронившая на колени Шкиратля-Кукушонка, только заставила К'Дунеля протрезветь. Одним прыжком он преодолел расстояние до молодчика, рассеянно мотавшего головой, и хорошенько стукнул его в висок кулаком (а чем еще, зверобоги?! – да ладно, получилось ведь) – Шкиратль мигом вырубился.

Та-ак, а где Ясскен, змей болотный, почему не предупредил?!

Ишь ты, весь в крови, шатается, рукой машет: убегаем, мол, насилу, мол, того, второго, остановил. Как скажешь, дорогой, как скажешь. Убегаем так убегаем, здесь Жокруа больше делать нечего.

…Интересно, это тебя так шатает после дозы лепестков или всё-таки мир сошел с ума, а, капитан?

Мир, всё-таки мир – иначе отчего бы и Ясскен тоже шатался, лапая руками стены, точно перебравший выпивоха – трактирных девок, всех подряд! – лапает, но ползет к лестнице вниз, и в глазах его (ты видел, капитан?! ты видел) – ужас.

Если б не раненая Элирса, если бы не Клин, ушедший вслед за жонглером, ты бы велел уходить из монастыря. Бежать!

Но вы не ушли.

И потому остались живы, капитан.

* * *

О том, что произошло, Гвоздь узнал много позже. А тогда прочел слова в Книге, услышал вопли умирающих на внешней галерее («…и этот скрежет! будто что-то невероятно громадное пробирается по стене храмовни…»), увидел бегущих патта и верховного настоятеля – и просто начал действовать. Это как во время выступления: на раздумья времени нет.

Рывком, едва не упав, наклонился к Матиль:

– Малыш, слушай меня внимательно. Сейчас дядя Айю-Шун посадит тебя мне на плечи, а ты будешь держаться крепко-крепко, ногами за талию, а руками за плечи. Поняла?

– Д-да… А чего?..

– Фокус покажу, – подмигнул он и повернулся к тайнангинцу. Тот молча кивнул и приподнял малышку, в то же время отпихивая подальше напирающих паломников. Пока еще – напирающих неуверенно, растерянно. Они еще не поняли, что происходит.

– Дальмин, Айю-Шун, – сказал Гвоздь. – Я прыгаю, вы – за мной. Не тяните, потом будет поздно.

Он вскочил на перила оградки, отстраненно удивившись, каким же неупругим и постаревшим стало тело за последние месяца два-три. За спиной заволновалась толпа и вздрогнула Матиль, сообразив наконец, что он собирается сделать.

А что? – ничего особенного!

 
– Я держусь на плаву – и довольно неплохо.
Для жонглера канатные пляски? – несложно!
Всё равно что побитому жизнью купчине
балансировать вечно меж правдой и ложью.
 

Выкрикнув «гвоздилку» – как заклинание, как молитву! – Рыжий прыгнул. Цепь больно ударила по лбу и рукам, но он удержался («несложно!»), намертво вцепившись в громадное звено пальцами. Потом поставил на металлический изгиб обе ноги и поглядел вниз. Да, спускаться будет… интересно.

И поспешил – медленно – вниз, понимая, что еще пара мгновений – и таких сообразительных, как он, станет чересчур много.

Уже стало.

Они прыгали… да нет, сыпались вниз, как перезревшие груши с сотрясаемого ветром дерева, как цвет яблони… как до смерти перепуганные люди, которым нечего терять. Чаще не удерживались, срывались и падали на мозаичный пол, на пюпитр с Книгой («МЫ СНИЗОШЛИ!»), застревали между безжизненно покачивающимися священными жертвами. Цепь сотрясалась от рывков и ударов, но Гвоздь держался крепко и даже ухитрялся понемногу спускаться. Матиль за спиной молчала, только сопела встревоженным совенком.

Рыжему оставалось надеяться, что Дальмин и Айю-Шун будут удачливее, чем остальные паломники, и найдут путь к спасению. Сейчас он ничем не мог помочь своим спутникам, он даже не был уверен, что сумеет позаботиться о девочке, которая испуганно прижималась к его спине.

Цепь заканчивалась на высоте двух-трех человеческих ростов над полом.

– Держись, конопатая, – шепнул Гвоздь.

Он прыгнул, крайне неудачно: не смог погасить силу удара и, поскользнувшись, завалился на бок. Позади ойкнула Матиль – и тотчас, отпустив ручонки, заглянула ему в глаза:

– Ты как?

– Жи-ивой, – усмехнулся Гвоздь, хотя, кажется, слов она не расслышала. Барабаны уже молчали, но в зале ни на минуту не смолкали крики раненых или просто перепуганных до смерти людей, а снаружи доносились грохот и вопли, еще более надрывные, безнадежные.

Он взглянул наверх – с галереи продолжали прыгать паломники, некоторым удалось-таки зацепиться за звенья и теперь кто висел, боясь сдвинуться с места, а кто и понемногу спускался. Но ни Дальмина, ни Айю-Шуна среди них…

– Вставайте, – похлопал его по плечу тайнангинец. – Храмовня рушится и, думаю, долго не выдержит.

– Где Дальмин? – Гвоздь поднялся и ощупал себя: одни ушибы, переломов нет, а значит, еще поживем! – Он был с вами?

Лицо смуглокожего помрачнело.

– Он упал, но неудачно. Я проверил… он мертв.

«Был ли он мертв, когда ты проверял?» – подумал Рыжий. Айю-Шун наверняка понимал, что с раненым они бы далеко не ушли. Впрочем, вполне может быть, что Дальмин умер сразу и Гвоздь зря подозревает тайнангинца в милосердной жестокости.

– Куда теперь?

– За мной, – приказал Айю-Шун.

Пока Рыжий приходил в себя, тайнангинец откуда-то раздобыл ритуальную глефу, с какими здесь стояли стражники, нынче все как один сбежавшие. С глефой наперевес смуглокожий и возглавил их троицу, безошибочно выбирая нужные повороты и двери.

Они выбежали из центрального зала храмовый и помчались по запутанному клубку коридоров, где уже воцарились сумятица и паника. Несколько раз Айю-Шуну приходилось применять силу, чтобы отбиться от обезумевших служек или стражников-«мотыльков».

– Куда мы?! – прокричал, задыхаясь, Гвоздь.

– К причалам! Мосты наверняка разрушены, а в воде у нас будет хоть какой-то шанс.

«По правде сказать, – подумал Рыжий, – не слишком большой».

Но выбора у них не оставалось… как и лодок у причала.

– Проклятие!

– Вы же не думали, что кто-нибудь из местных жрецов будет нас дожидаться, – съязвил Айю-Шун.

– Тогда – как?! Вплавь? По такой погоде?! Да мы тут же пойдем ко дну!

– До берега не так далеко, – отрезал тайнангинец. – Или вы хотите погибнуть здесь, господин Кайнор?

– А если найти надежное убежище?..

– Не выйдет. Там, наверху Стрекоза! – Он ткнул пальцем в гранитный потолок; причал-пещера, устроенный внутри утеса, на котором стояла храмовня, отозвался злобным плеском волн и эхом под сводами. – Стрекоза разрушает стены, купол, потом доберется до остального. Нас здесь завалит камнями.

– А, з-зандробова сыть! – Гвоздь не стал говорить ему, что потолок пещеры уже заулыбался сетью трещин. – Может, поищем хоть какие-нибудь доски?

– Некогда!

– А вон! – закричала Матиль. – Это чего такое?

– Лодка! – Гвоздь метнулся к коричневому днищу, горбатившемуся, будто выброшенная на берег щука-переросток.

– Дырявая, – не скрывая разочарования, протянул он. Слышно было, как наверху обрушиваются опоры моста и как лютует пробравшаяся в центральный зал храмовни Стрекоза. По коридору к причалу уже бежали, вопя от ужаса, выжившие паломники.

– Хватит! – махнул рукой Айю-Шун. – Прыгайте и поплывем. До берега, – повторил он, – недалеко.

Оба они понимали (а Матиль, наверное, догадывалась), что это неправда. Но быть растерзанными или затоптанными обезумевшей толпой?..

Они вошли в холодную воду и поплыли.

* * *

– Это ведь именно то, чего вы столько ждали, чего так хотели?! Вот вам, получили – что теперь?! – Камэн Свендирэг размашистым, свирепым жестом указал в одно из окон Храма. В окне было видно, как низошедшая Стрекоза крушит мосты и храмовню Мотылька.

«Убираться подальше – вот что теперь», – мрачно подумал Ларвант Тулш. Он, как и прочие иерархи, пришел сюда, едва лишь стало известно о событиях в храмовне Яркокрылого.

– Или надеетесь договориться с Ней ? – не унимался верховный иппэас.

– Навряд ли, – сказал Ильграм Виссолт, устало сдирая с головы маску Цапли. – У самых тонко чующих прозверевших – массовый припадок, больше половины уже умерли от разрыва сердца… или еще от чего, я плохо разбираюсь в лекарском искусстве. Полагаю, господин Камэн, вам следует немедленно отправляться в Лимн и пробовать навести там порядок: успокоить людей и вообще взять город под свой контроль.

«Чтобы нам было куда отступать, – мысленно закончил за него Ларвант Тулш. – И следует признать: он прав». Сдерживать в своем сознании напор извне становилось всё труднее, но патт пока крепился.

К счастью, приказы уже отданы, сноровистые служки и младшие жрецы спешно грузят на телеги самые драгоценные реликвии и самые дорогостоящие вещи из Храма и наземных храмовен. Теперь дело за господином Свендирэгом.

– До встречи в Лимне! – Верховный иппэас иронично отсалютовал иерархам и размашистым шагом покинул зал.

Больше они никогда его не видели; сам он пока не знал, что Лимн уже захвачен войсками графа Неарелмского, которого господин Свендирэг столь неосмотрительно не пожелал признать. Когда верховного иппэаса и сопровождающих его людей окружат и предложат им сдать оружие, они, разумеется, не согласятся. И погибнут – все, кроме господина Свендирэга.

Ему предстоит встреча с одноглазым повелителем Вольных Земель – и с незримым повелителем того, кто называл себя графом Неарелмским.

* * *

Наверное, подумал Гвоздь, они с самого начала были обречены на поражение. Проплыть в по-осеннему холодной воде расстояние от храмовни до берега…

Ноги свело судорогой, и он по-детски обиженно ойкнул, выгибаясь дугой и шлепая по поверхности окоченелыми ладонями.

– Держись! – умоляла Матиль. Сама она тоже замерзла, но Айю-Шун не давал девочке утонуть – и Гвоздь был благодарен ему за это, как еще никогда и никому в своей жизни. Может, им двоим, тайнангинцу и конопатой, удастся…

– Плывите… – выдохнул он. – …Догоню.

Вода заливала рот, говорить было сложно… «Я держусь на плаву и довольно неплохо!»

Матиль отчаянно замотала головой из стороны в сторону, но что она могла поделать с еще не потерявшим силы тайнангинцем? Хвала Сатьякалу, ничего!

«…хоть отдохну, – подумал Гвоздь. – Наконец-то по-настоящему отдохну…»

Он закрыл глаза и поплыл – вперед и вниз, в мягкое, беспробудное ничто. Там было хорошо. Тихо. Почти тепло.

– Сук-кин сын! – сказал вдруг кто-то у него над ухом. – Ишь чего!.. – И чьи-то наглые, сильные руки бесцеремонно выдернули Кайнора обратно, вверх, на воздух, в жизнь…

– …растереть, – сказал Айю-Шун, уже успевший оказаться в лодке. – И если бы был какой-нибудь крепкий напиток…

– Я вам не плавучий кабак, – отмахнулся спасатель. – Эй, малявка, сиди спокойно, не вертись, а то лодку опрокинешь.

– Я не вертюсь!

– И не пререкайся со старшими! – пробормотал Гвоздь сквозь цоканье собственных зубов. Ему накинули на плечи какой-то мешок, одежду сняли и теперь в четыре руки растирали, чтобы пришел в себя. Матиль, судя по ее живости, уже подверглась такой процедуре – и вполне успешно. – Эй, а кто на веслах и руле?

– Я на руле! – Еще и язык показала.

– Ты?! Так ты ж его не повернешь даже…

– Поверну, – обиделась конопатая. – Еще как поверну!

– Сейчас, – сказал хозяин лодки, – сейчас тебя разотрем и сядем на весла.

– Куда плывем?

– К монастырю, куда же еще. На дороге неспокойно, поэтому и вам, и мне очень повезло с лодкой. – Мужчина помолчал, наконец ухмыльнулся и огладил намокшую бороду. – А ты, гляжу, меня не узнал.

В итоге, пока они плыли вдоль берега к монастырю, Гвоздь только тем и занимался, что насиловал собственную память. Наконец она сдалась и швырнула ему – на, подавись! требуемые воспоминания сколько-то-там-летней давности.

Ну да, было. Ложь, что священные жертвы никогда не совершают побегов – просто в этом никто никогда не признается: ни сам сбежавший, ни те, кто его упустил. Ни те, кто, как Гвоздь когда-то, спас беглеца.

Этот мужик («кажется, он назывался в тот раз Клином – явно не настоящее имя») – он тоже был в обозе священных жертв. Из-за распутицы фургоны застряли, а два даже перевернулись, и некоторые из обреченных бежали. Выжил один Клин – и то по случайности: он наткнулся на труппу Жмуна, и Гвоздь, еще не зная, кого и от каких преследователей прячет, впихнул бедолагу в колдовской гроб. А когда прибежали стражники, отбрехался, мол, ключ потеряли, но если хотите… и распилил гроб надвое. Стражники походили вокруг, попробовали пальцами остроту пилы (один долго потом слюнявил свеженький порез) – и согласились, что да, без дураков, здесь не спрячешься, этот гроб… да… ну, мы пошли.

Они пошли, а Гвоздь еще сутки не вынимал Клина из его утайки, и, как оказалось, не зря, ибо вскоре обнаружилось, что за ними-таки решили проследить. Но потом бравые охранители священных жертв убедились в невинности циркачей и утопали восвояси – и Клин тоже утопал, предварительно рассыпавшись в скупых, но искренних благодарностях. Гвоздь и прочие только рукой махнули: иди, каков с тебя спрос-то, да и не ради корысти же…

Теперь оказалось, что благодетелю воздалось-таки по заслугам. Вот вам и высшая справедливость в своем весьма приятственном проявлении.

На берегу, помогая Гвоздю выйти из лодки, Клин тихо сказал:

– Ты спас меня тогда. Я тебя сейчас. Теперь мы квиты, жонглер, никто никому ничего не должен.

– Ты это про что?..

Но бородач уже уходил, а догонять его и требовать объяснений Гвоздю вдруг расхотелось.

– Ну, – сказал он, – пошли, что ль, к нашим? Они, лентяи, небось и не знают еще ни о чем.

Гвоздь в сопровождении Айю-Шуна и Матиль успел войти на территорию обители и подняться к себе на этаж, когда ворота, выполненные в виде страниц Книги, захлопнулись, – буквально в последний момент перед тем, как к ним подбежала разъяренная и вооруженная толпа.

* * *

К'Дунель выглянул в узкое оконце чердака и увидел: к стенам обители будто подступило ожившее озеро, кипит, черное, бьет волнами о стены, грозится затопить, поглотить навсегда…

– Паломники вперемешку с местными, – сказал за спиной Клин. Он уже успел покрутиться у ворот и вызнать, что к чему. Теперь вот забежал, чтобы рассказать, и снова пойдет к воротам, потому как обязан по договору с монахами быть среди добровольного ополчения постояльцев. – Их еще больше наберется, – угрюмо пообещал Клин. – В бошках у них сейчас такая каша горелая… – Он махнул рукой: о чем говорить, без слов ясно. – Те, кто выжил у Храма, а их немало, считают себя обманутыми – и жрецами, и монахами. И обманутыми, и преданными… а еще – им просто страшно. Поэтому…

– Чего они хотят? – спросила Элирса. Она полулежала в гнезде, устроенном в сене, и, кажется, понемногу восстанавливала силы. Вчера даже пыталась ходить, довольно успешно.

«А сегодня, – напомнил себе Жокруа, – проспала почти целый день благодаря чарам Ясскена».

Сам Ясскен после случившегося находился в полубредовом состоянии. Он кое-как добрался с капитаном до конюшни, а здесь уж свалился, беспамятный, и только бормотал что-то в свой амулет, издалека очень похожий на высушенное ухо.

Рассматривать амулет вблизи у Жокруа не было ни малейшего желания.

– «Чего хотят»? – переспросил Клин. – Защиты и возмездия; они еще и сами не решили, чего больше. Но настоятель велел ни в коем случае ворота не отпирать. Даже тем, у кого есть входные бляхи.

– Думаешь, скоро осмелятся штурмовать?

– Рано или поздно обязательно. Еще немного хлебнут той самой горелой каши в бошках, потом кое у кого головы поостынут, а страх… Стрекоза ведь не пропала, Она рядом и может прийти в любой момент, куда угодно. Да и, похоже, не она одна.

– Стены монастыря нас вряд ли спасут, – мрачно заявила Элирса. – Если уж Храм…

– То-то и оно. – Клин зло ощерился и сплюнул себе под ноги. – Мы здесь в западне, это точно. Но если б мы оказались за стенами, вообще отправились бы во Внешние Пустоты, без вариантов.

– Жонглер-то вернулся?

– Вернулся.

– Значит, – подытожил К'Дунель, – будем пока отсиживаться здесь.

Клин кивнул и, не прощаясь, начал спускаться по лестнице.

– Как будто, – пробормотал он, – у нас есть выбор, отсиживаться или бежать!..

К'Дунель эти его слова слышал, но промолчал. А что говорить, капитан?

* * *

– Итак, мы в осаде, – изрек Гвоздь бесспорную истину.

Хотя все это понимали, никто не спешил указать жонглеру на очевидность его изречения. Каждый по-своему разжевывал сермяжную правду, изреченную им, – и каждый ощущал своё.

За исключением мертвого Эндуана К'Рапаса, который ничего уже не мог ощущать по причине отсутствия головы. Объяснения графиньки на сей счет были сбивчивы и откровенно бессмысленны (сейчас господин Туллэк вообще увел ее в соседнюю комнату и там отпаивал успокоительным отваром), Шкиратль же, как выяснилось, при умерщвлении приемного брата не присутствовал. И потому в рассказе о случившемся был не более внятен, чем графинька.

Но Кукушонок хотя бы понимал, что их главная тревога сейчас не в обезумевших паломниках да местных жителях, которые обложили монастырь и грозятся поджечь его, если… (далее следует длинный и в принципе невыполнимый перечень требований); Шкиратль-то понимал, что таинственный убийца почти наверняка не достиг своей цели… точнее, убийцы… точнее, достигли, но не всех, ибо целей у убийц было несколько. Одна из них – Кайнор из Мьекра по прозвищу Рыжий Гвоздь.

– Итак, – повторил упомянутый Гвоздь, – мы в осаде. А те двое, по-вашему, уже вне стен монастыря.

– Да, – согласился Шкиратль. На этом импровизированном военном совете роль ведущего он уступил безродному жонглеру, но отнюдь не собирался отмалчиваться. «Просто, – считает Гвоздь, – ждет подходящего момента. Подходящего для чего?»

– Подумайте, – продолжал Кукушонок, – они не уверены, что я, свидетель, мертв. Так что даже если им нужен был не один Эндуан, оставаться в монастыре для них теперь небезопасно. Графиня Н'Адер тоже видела одного из них, а может, и обоих, они не знают. И главное, она видела, как умер Эндуан.

Айю-Шун и Гвоздь растерянно моргают, дескать, вы о чем, любезный?

– Вот что я нашел на полу, когда мы немного прибрались в комнате. – Шкиратль протянул им матерчатую куколку с оторванной головой. («Разумеется, – думает Гвоздь, – это ты, любезный, переборщил с „прибрались“. Не могу представить тебя с ведром воды и тряпкой. А впрочем… Сегодняшний день полон сюрпризов!) – Кукольник… – Шкиратль указал пальцем на несколько прядей волос, пришитых к оторванной голове. – Это умерщвляющее колдовство, которое запрещено на территории королевства. Но которое, насколько мне известно, еще практикуют в Трюньиле – конечно, тайно. У нас подобных душегубов „выдавили“ чародеи, а там… как видите, нет.