Текст книги "Паломничество жонглера"

Автор книги: Владимир Аренев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 39 страниц)

Вот за это Рыжий и уважал Дэйнила. Не «Чего ты хочешь?», а «Чем я могу помочь?» – и всё.

– Две вещи. Во-первых, я хочу, чтобы ты связался с Фейсалом.

Многоликий чуть не подавился.

– Вот так просто, да?! «Связался с Фейсалом»! У тебя брат, богатое воображение. Как ты себе это представляешь: я бросаю всё, пересекаю Ллаургин из конца в конец, и старик тут же хочет лично встретиться со мной, едва я появлюсь у него на порог, да?

Каждый из шептунов (а Дэйнил был одним из них, как и многие странствующие актеры) видел господина Фейсала хотя бы раз в жизни. Когда предварительный этап вербовки заканчивался и человека принимали на тайную службу, «уши и глаза королевства» лично встречался с новичком. Господин Фейсал считал, что это полезно для дела. Но многие после первой встречи больше никогда не виделись с главой тайной службы, хотя исправно продолжали служить на благо Иншгурры. Получить аудиенцию у господина Фейсала было непросто: если ты заявлялся даже со сверхважными новостями, их выслушивали дежурные секретари или другие работники разветвленного механизма государственной безопасности.

– Он примет тебя, если скажешь, от кого ты. Графиня, с которой я приехал сюда, – его племянница. И вполне может быть, что ее жизнь в опасности.

– «Может быть» или «в опасности»? Пойми, в этаком деле каждое слово важней важного.

– Я ни в чем не уверен. Кроме разве того, что Фейсал побеспокоится о ней, даже если есть лишь вероятность угрозы. Понимаешь?

– Думаешь так спасти свою голову?

– Может, не только свою. И учти, ты ничем не рискуешь.

– Ну да! Гвоздь, даже если бы ты был моим родным братом, я бы сотню раз поразмыслил, стоит ли в это ввязываться. Старик отыщет кого угодно и где угодно – и ты это знаешь.

– Ты ничем не рискуешь, – повторил Рыжий. – Ты ведь только передашь то, что я тебе сказал. Я мог тебя и обмануть, правильно?

– По-моему, именно этим, брат, ты и занимаешься. И не убедительно.

– Я заплачу. Деньги у меня есть, графинька не пожадничала.

– Вот, значит, как, – хмыкнул Дэйнил. – И что, за дело?

– То есть?

– Да ладно, что ты лопухи мне на уши вешаешь. Ну, ты ее уже?.. – Многоликий сопроводил вопрос недвусмысленным жестом.

– Да еще, в общем…

– Значит, покамест она тебя, – подытожил Дэйнил. – Я этих знатных навидался будь здоров! Если сразу на место ее не поставить, так и будет тобой крутить-вертеть.

– Как же, будет! У нее в башке комары жужжат! Да и мала она еще, мне с ее служанкой хватает чирьев…

– О! Ты, брат, выходит, еще на первой ступени к… Сперва служанка, потом хозяйка. Проверенный способ, понимаю. А как она, хороша?

– Да обычная, только нос, как у всех знатных, к самому небу задран…

– Я про служанку спрашивал, Рыжий. Да-а, теперь мне ясно, какие такие обязательства держат тебя при этой графине.

– А пошел бы ты куда подальше! Скажи одно: поможешь или нет?

– Не раздувай ноздри, я это по-дружески. Конечно, помогу. Как Собор закончится, так и отправлюсь. Мы всё равно на зиму в Нуллатон собирались. Но ты, как я помню, о двух услугах просил.

Гвоздь набрал в грудь побольше воздуха.

– Вторая тебе понравится еще меньше, чем первая.

– Не сомневаюсь. Выкладывай, не тяни.

– Матиль. Ее нужно увезти отсюда. Долго объяснять, а о многом я вообще не могу сейчас рассказывать, но девчонке здесь оставаться опасно.

– Подожди, подожди. То ты про графиню, то про девочку. У тебя самого-то в голове комары не завелись часом?

– У меня с головой всё в порядке! – огрызнулся Гвоздь. – Насчет графини – одно, насчет Матиль – совсем другое. Тут всё решится за пару дней. Или ничего страшного, или нужно будет срочно куда-то девать девчонку. Причем так, чтобы ни мой спутник, ни кто-нибудь другой из нашей теплой паломнической компашки ее не нашли. Меня они по-любому через неделю отпустят – вот аккурат как Собор закончится. Тогда я отыщу тебя и заберу девочку.

– Не пойдет.

– Что?

– Даже если бы я согласился – где, по-твоему, кинется искать малявку твой «мэтр»? В первую очередь вспомнит обо мне и о том, как мы его здесь споили. И еще я вот чего не пойму: в Нуллатон, выходит, я доберусь уже после того, как ты расстанешься с этой своей компашкой из графинь и баронских сынков. Тогда на кой мне переться к Фейсалу?

– Ладно, – сказал Гвоздь, – ладно. Я бы пришел за девочкой намного позже, чем через неделю. Может, вообще бы никогда не пришел – не смог бы. Я сам не до конца понимаю, что здесь затевается, но… Мне нужно найти человека, который бы позаботился о ней, хотя бы первое время.

– Здесь, брат, ты такого человека не найдешь. У меня не та жизнь и не тот характер: мы слишком солоно живем для этой малявки. Ей нужно что-то попроще и подомашней. Подыщи какую-нибудь сердобольную вдовушку или лучше монаха, чтоб занялся твоей Матиль, определил в школу. Оттуда ты, если захочешь, сможешь ее забрать. А нет – девочка будет пристроена, с крышей над головой, с каким-никаким харчем, с местом в жизни. И кстати, монахи, в отличие от вдовушек, не поставляют таких вот малышек в бордели. Подумай.

– Да, – соскочил с подоконника Гвоздь, – так я и сделаю. Тем более монахов сейчас здесь хоть отбавляй. Но этот старый хрыч никогда не отпускает меня с Матиль одного. Мне понадобится твоя помощь, точнее, твоих ребят…

– Это другой разговор! – Многоликий хлопнул Кайнора по плечу и усмехнулся. – Поможем, брат, поможем.

* * *

Новеньким Непосвященным, попадавшим в Йнуугскую обитель, послушники по секрету сообщали: худшее, что можно себе представить, это попасться под руку разгневанному отцу настоятелю. Тихоход, говорили, когда в гневе, способен словами гвозди забивать. В живого человека.

Баллуш об этих разговорах знал и по возможности подтверждал слухи. Другие высшие иерархи Церкви о характере Тихохода были наслышаны тоже.

– Я в первый раз вошел в Зал Мудрости сорок пять лет назад.

Обычные в общем-то слова. И совсем, кажется, неуместные во время горячего спора (дискуссии!) между собравшимися. А гляди-ка: притихли, даже Эмвальд Секач умолк на полуслове и мягонько на кресло свое опустился.

Молчат. Ждут, что Тихоход дальше говорить станет.

Сейчас… станет!

– Сорок пять лет, – повторил он негромко, словно обращался к самому себе. – Сперва служкой, потом секретарем, теперь вот отцом настоятелем. И с тех пор ничего не изменилось. Мой учитель, Эрх Бездомный, говорил, что двадцати четырех мудрецов вполне достаточно, чтобы любое, даже самое простое начинание никогда не завершилось. А когда я однажды, набравшись храбрости, спросил, почему он так в этом уверен, Эрх сказал: «Поймешь, когда с мое позаседаешь в Соборе». Многие из вас сейчас наскоро примеривают на лица обиженные или даже оскорбленные выражения, а кто-то, уверен, мечтает, чтобы я поскорее заткнулся и вы могли бы продолжить обсуждение жизненно важных вопросов. Хотя, если уж честно, больше это похоже на грызню дворняг над дохлым конем. Да-да, дохлым! И дворняги настолько увлеклись дележкой, что не замечают, как к ним уже подкрадываются волки.

Ильграм Виссолт склонил голову и несколько раз звонко похлопал:

– Крайне эффектное вступление, браво! Емкое, образное. Вы часом не пишете стихи, Тихоход? У вас несомненный дар. Вы ухитрились в столь малом количестве слов запрятать так много смысла – и так изящно, по-доброму пожурить нас, действительно немного увлекшихся дискуссией. Но, полагаю, это только пролог к тому, что вы намереваетесь сказать.

Он по-птичьи склонил голову набок; в свете от сотен свечей правый глаз на его маске Разящей хищно блеснул

– Пролог – но совсем не к тому, чего вы ожидаете. – Баллуш с поклоном повернулся к Тагратваллу, с которым уговорился заранее, еще вчера: – Позволит ли мне уважаемый председатель Собора задать несколько вопросов присутствующим здесь братьям?

– Это что, допрос?! – взвился Секач.

– Это всего лишь вопросы. От которых те из вас, кто сочтет нужным, смогут уклониться.

– Если, разумеется, я на правах председателя не попрошу уклоняющихся всё-таки ответить, – подытожил Тагратвалл. – Начинай, Тихоход.

– Надеюсь, всё это имеет хоть какой-то смысл, – проворчал Хиларг Туиндин, плотнее запахиваясь в расшитую алыми мотыльками мантию.

– Имеет, – весомо произнес Баллуш. – И многие из здесь присутствующих, думаю, скоро догадаются, о чем я намерен говорить. Но сперва – вопросы. Итак, я хочу услышать от каждого из вас, сколько раз за последний год в ваших эпимелитствах были замечены случаи, которые можно расценить как сверхъестественные. Под таковыми я разумею прежде всего признаки присутствия существ, которые обычно в Ллаургине Отсеченном не встречаются… точнее – не обитают в нем.

– Включая возможные мистификации?

– Да, Мэшт, включая мистификации или то, что кто-то из вас счел мистификациями. В том числе – мистификациями свидетельств присутствия в Ллаургине зверобогов. Может быть, ты и начнешь?

Мэшт Риссадор, эрхиэпимелит Тайдонского округа, устало потер правой рукой лицо в том месте, где обычно носил на глазах темную повязку. Сюда, в Зал Мудрости, он пришел без нее, но прочие атрибуты своего сана: черный плащ бархатистым мехом наружу и когтевидные наперстки на левой руке – надел.

– Сверхъестественные случаи… – Риссадор словно попробовал эти слова на зуб – и вкус их ему очень не понравился. – Были. И за эти несколько лет – раза в два больше, чем раньше.

Он рассказал о громадных холмах свежей земли, возникавших посреди полей буквально за ночь, о странном поведении медведок, которые, во-первых, с некоторых пор стали крупнее, а во-вторых, частенько выползали наружу и забирались в дома с каменным фундаментом. О найденных на юге округа окаменелых погадках, размером с поленницу дров – и о том, что для окаменелых эти погадки выглядели очень уж свежо. Об участившихся случаях прозверения среди детей и безумцев; таковые были нередки всегда, поэтому когда Риссадор говорил об участившихся, он подразумевал едва ли не эпидемию в некоторых зверобогадельнях. Наконец, о превысившем все мыслимые пределы количестве священных реликвий, которыми нынче торговали в округе – и хотя часть из них явно составляли подделки, встречались и подлинные, вроде хитиновых кусочков панциря Муравья, фрагментов выползка Змеи или чешуек Дракона.

– Некоторые, я уверен, сохранились еще с прежних времен, но… – Риссадор вздохнул и покачал головой, будто сам не верил в то, что собирается сказать. – Но некоторые выглядят вполне свежими.

– Благодарю, – кивнул Тихоход. – Теперь хотелось бы выслушать остальных.

И они начали говорить: одни нехотя, другие с деланным безразличием, третьи – торопясь поделиться тем, что знали. Так или иначе, они наконец-то обратили свое внимание в нужную Баллушу сторону, задумались над действительно важными вещами.

Хотя – и он не обманывал себя пустыми надеждами на сей счет – мало кто из настоятелей или паттов готов был пойти до конца. Пока еще – нет.

Но постепенно, одного за другим, Тихоход заставлял их же самих произносить слова, от которых им будет сложно отказаться.

– И всё же я хочу понять, к чему клонит уважаемый нами всеми Баллуш, – не вытерпел Хиларг Туиндин. – Мы уже несколько часов, – он наигранно зыркнул на круглый циферблат, установленный в Зале всего-то пару лет назад, – уже почти два часа пересказываем друг другу какие-то небылицы. Вместо того чтобы обсуждать вопросы насущные и важные.

Многие из паттов и настоятелей посмотрели на Туиндина, будто на убогого. Многие – но не все, отметил Тихоход.

Он молчал, не торопясь что-либо объяснять.

Объяснять взялся Осканнарт Хэйр, как и договаривались.

– Видимо, Туиндин, – пауза, – уважаемый всеми нами, не совсем внимательно слушал то, что здесь говорилось. Это и не удивительно: наши сообщения, следует признать, довольно однообразны и скучны. К тому же нет необходимости выслушивать их все, чтобы понять суть – просто, по аналогии. Поскольку я не сомневаюсь, что каждый из нас уже догадался о ней, подытожу услышанное, больше для себя.

– Подытожьте, – милостиво кивнул Тагратвалл. Жезл председателя в его руках описал дугу и клацнул о столешницу набалдашником. – Только без длиннот и заумных фраз.

– Итак, в течение последнего года, а если уж точнее, нескольких лет, во вверенных нам эпимелитствах происходили события феноменальные, сверхъестественные. Собственно, не происходили – продолжают происходить по сей день. Не будем покамест вдаваться в поиски их причин, а отметим в первую очередь то, что…

– Покороче, брат.

– Да, разумеется. Отметим, что все упомянутые события никоим образом не способствовали приумножению спокойствия в королевстве. Простолюдины, да и не только они, начали поговаривать о грядущем Нисхождении, которое, мол, вызвано грехами людей, ибо грехи эти превзошли все допустимые пределы и теперь, как следствие, Иншгурре грозит гибель. Правы или нет утверждающие это – сейчас не важно. Да, не важно! – и не стоит шуметь и возмущаться, братья. Поскольку есть более насущные вопросы, о которых столь мудро изволил выразиться Туиндин, – пауза, – уважаемый всеми нами. Я говорю о стабильности в государстве, а ее становится всё меньше и меньше. Слухи ширятся, волнение в народе приобретает массовый характер. Этому способствуют и многочисленные прозверения детей и безумцев. Мы можем вовремя убрать кучу… э-э-э… артефакта, похожего на окаменевшие погадки, и сделать вид, будто ее не было. Но у прозверевших и тронувшихся от этого умом детей чаще всего есть родители. Словом, нам пора бы наконец обратить внимание на происходящее и принять меры.

– Какие? – почти благожелательно спросил Ильграм Виссолт, подавшись вперед и блестя остроконечным клювом на маске. – Или кто-нибудь здесь полагает, что другие его собратья сидят сложа руки и ничего не предпринимают? Ты прав, Осканнарт, я могу сделать так, чтобы за ночь исчез артефакт, подобный тому, о котором ты упомянул. Я даже могу позаботиться о замалчивании некоторых случаев стихийного прозверения. О некоторых – не обо всех. И вообще, коль уж на то пошло, стихийные прозверевшие меня мало волнуют.

– Наконец-то! – Дэлгэр Ярхамет, сухощавый настоятель Абхонской обители Стрекозы Стремительной, хлопнул ладонью по ручке кресла. – Наконец-то мы заговорили о главном! Прозверевшие, наши прозверевшие. Вот о чем следовало спрашивать! – Он метнул укоризненный взгляд в сторону Баллуша, и Тихоход лениво подумал, что с некоторыми заранее нельзя ни о чем договариваться: тогда они убедительнее играют свою роль; и Ярхамет – тому пример. – Вот что я хотел бы услышать в первую очередь от братьев-настоятелей, – продолжал тот. – Ведь ваши прозверевшие тоже стали рассказывать о видениях.

– Мои прозверевшие только этим и занимаются! – пренебрежительно хмыкнул Армоль Неспокойный. Он с болезненной тщательностью поправил складки плаща, выполненного в виде Нетопырьих крыльев, и сложил на груди холеные, в дорогих перстнях, руки. – С утра до вечера и с вечера до утра, только позволь – они начинают твердить о видениях. Иногда это звучит забавно, и если слушать их перед сном, не нужно принимать маковый отвар. Но стоят такие россказни не больше, чем басни какого-нибудь безумного жонглера.

– Может быть, – не стал спорить Виссолт. – В вашем случае… – он улыбнулся четко выверенной улыбкой, – я ничего не могу утверждать. Однако соглашусь с Ярхаметом: прозверевшие с некоторых пор рассказывают удивительные вещи. Хельминур?

– Я поясню, – кивнул Хельминур Блистающий. – А другие, уверен, дополнят мои слова своими свидетельствами. В обители Птенцов каждый истинный случай прозверения заносился в летописи, поэтому мы могли проследить и сравнить… видения нынешние и видения прежние. Еще пятнадцать-двадцать лет назад прозверевшие путались в том, что с ними случалось во время общения с Сатьякалом. Они бормотали о разновидных чудищах и светящейся бездне, исполненной цветных звуков и сводящего с ума молчания. Послания от зверобогов они часто воспринимали, как набор слов, плохо между собою увязанных, но всё же поддающихся пониманию. Однако в последние годы прозверевшие рассказывают о другом. Всё чаще в их свидетельствах упоминается какой-то многоликий туман, коий некоторые из братьев нашей обители склонны отождествлять с Пеленой. Говорят прозверевшие и об образах этого мира, и иные из них, без сомнения, принадлежат Ллаургину Отсеченному. Прозверевшие в поразительных деталях описывают многие места, кои поддаются опознанию, также и людей, события, даже точные дни порой удается нам вычислить, благодаря упомянутым такими прозверевшими фазам луны.

– Чепуха! – зевнул Армоль. – Басни, жонглерские басни! Нетрудно описать «места и людей», которых когда-либо видел, даже мельком.

– Как правило, наши прозверевшие рассказывают о том, где никогда не бывали и не могли быть. В том числе они описывают некоторые захребетные города. Но и это еще не всё. Кроме таких свидетельств мы чаще и чаще встречаемся с рассказами о сообщениях… об указаниях…

– О том, что нельзя назвать иначе, как приказами зверобогов, – холодно произнес Осканнарт Хэйр. – Четкими, жесткими, недвусмысленными приказами – ничуть не похожими на прежние размытые и едва поддающиеся пониманию. Мы тоже сталкивались с такими. И, к своей беде, успели выяснить, чем грозит их невыполнение.

– Фистамьенны.

– Да, Дэлгэр. Фистамьенны. Уже давно считалось, что зверобоги не используют их. Потому что, мол, вообще не вмешиваются в дела Тха Реального. Мы ошибались… точнее, с некоторых пор, когда думали так, стали ошибаться. – Хэйр поднялся со своего места и подошел к круглому циферблату часов. Рядом с каждым из двенадцати основных делений, обозначавших долю суток – два часа, принадлежавших тому или иному зверобогу, – находились маленькие фигурки: Дракон, Стрекоза, Крот и так далее. Настоятель монастыря Весеннего Роения коснулся громадной стрелки, выполненной в форме обоюдоострого меча.

– Тот, кто придумал этот механизм, поистине обладал мудростью прозверевшего. Время – кольцо, по которому перетекают из одного в другое события тварного мира. Всё повторяется. И если Сатьякал снова начал использовать фистамьеннов, можно предположить, что вскоре нас ожидает новое Нисхождение.

– Похоже, вы излишне много времени уделяете допросам запретников, – пренебрежительно процедил Армоль Неспокойный. – Это ведь они одержимы подобными опасениями? К тому же, Осканнарт, вы скачете с пятого на десятое, уподобляясь сверчку. Допойте до конца хоть одну из своих мелодий. Я хочу знать, что же такого случилось, когда в вашем монастыре не выполнили якобы требование якобы зверобогов.

«И ведь он даже не допускает мысли о том, что это правда, – подумал Баллуш, сочувственно глядя на Армоля. – Не удивлюсь, если через два-три дня отцом-настоятелем в монастыре Кожаных Крыльев будет кто-нибудь другой».

(И в этом Тихоход не ошибся – но причину замены угадать бы не смог, при всём своем желании.)

– Что случилось? – переспросил у Неспокойного Хэйр. – Прозверевшего, которому мы не вняли, заживо сожрали муравьи. Так же, как и исповедника, что выслушал прозверевшего, но не принял его слова всерьез. Позже подобный случай повторился – и, увы, мы опять оказались невнимательны и не поняли, что к чему. Однако в тот раз погиб не только прозверевший – мы лишились одного из наших амбаров, который муравьи уничтожили вместе с продуктами, – не осталось ни щепки, ни крошки! …Признаюсь, братья, я никогда и помыслить не мог, что во всём Ллаургине Отсеченном найдется столько муравьев. И я многим готов пожертвовать, чтобы никогда больше не видеть ничего подобного.

– Жертвовать надлежит без надежды и без торга! – прокаркал Анкалин-Пустынник. – Смирение!.. Вот чего не хватает этому миру! Потому и нисходят сюда зверобоги, чтобы научить нас ему.

– Если они низойдут, некого будет учить, – кривя тонкие губы, заявил патт Ларвант Тулш. Фигурка кабарги, вырезанная из красного дерева, улеглась у него на груди кровавым пятном. – Но вообще-то в одном Армоль прав: мы похожи на сверчков. Хватит перебивать друг друга и скакать от мысли к мысли, будто… – Сбившись, он махнул в воздухе рукой и неловко закончил: – Будто сверчки! Осканнарт, это всё, что вы хотели нам сообщить?

– Почти всё. Насколько я понимаю, не только в нашем эпимелитстве происходили случаи подобного рода, с появлением фистамьеннов и… наказанием невнимательных? – Большинство настоятелей и многие из паттов склонили головы, подтверждая это. – Тогда почему же ни один из нас не сообщил остальным? Перепугались? Или решили, что ни к чему тревожить тех, кто и так скоро узнает? Вот, – Хэйр снова показал на часы, – вот то, чем являемся все мы, братья. Ни прошлое, ни настоящее ничему не учит человека – и в этом он более, чем в чём-либо еще, отличается от животных. Однажды попавший в капкан, волк всегда станет обходить железные челюсти стороной; нажравшаяся яду, но выжившая крыса никогда больше не прикоснется к отравленному мясу. А человек, сколько ни тычь его, как щенка мордой в нагаженное, в прошлые ошибки, по-прежнему будет их совершать. Мы похожи на гиен, которые стоят у самой кромки океана и готовы разорвать друг друга в клочья за шмат дохлой клячи, – и не видят, что на них надвигается волна цунами. А лезвия продолжают вращаться, несмотря ни на что. – Осканнарт коснулся стрелки-меча и отдернул руку, уколовшись. Он повернул окровавленную ладонь к сидевшим за столом иерархам: – Вот это ждет каждого из нас. Крови и смертей не избежать, ибо зверобоги – признайтесь наконец в этом себе! – начали нисходить в Ллаургин. Но, – он выдернул из-за рукавного отворота платок и потер ладонь, – но у нас еще есть возможность избежать большой крови и ограничиться наименьшим количеством смертей. Если вы хотите этого…

Зал взорвался нестройными восклицаниями – испуганными, яростными или удивленными. Тагратваллу в который раз пришлось стучать жезлом и призывать к порядку. Наконец, когда таковой более-менее установился, слово взял Ларвант Тулш.

– Что вы хотите нам предложить? – спросил он у Хэйра. – Если память мне не изменяет, в прошлые Нисхождения и крови и смертей было предостаточно, да и вообще бедствий, больших и малых, тоже. Или вы, Осканнарт, научились договариваться с Сатьякалом?

– Безумие! – гневно воскликнул Анкалин-Пустынник. – Ересь изрекаешь, Ларвант, ересь! Коли уж зверобоги в непостижимой мудрости и милости своей решили низойти в Ллаургин, кто способен помешать им? Лишь безумец или же гнусный вероотступник полагает, будто наделен силою, соразмерной с силой Сатьякала!

– Таковых среди нас нет, – неожиданно мягко произнес Хэйр. – И в этом, братья, наше преимущество.

– Преимущество?! Как можно говорить о преимуществе по отношению к зверобогам?! – всхлипнул Гимфройс Смиренный.

– Успокойтесь, я говорю не о преимуществе по отношению к кому-либо, а о преимуществе в данной ситуации. – Осканнарт улыбнулся, и Баллуш улыбнулся тоже, понимая, что Хэйр попросту балуется освоенными в университете приемами софистики. Удивительно, но больше ни один из Двадцати Четырех не заметил этого, а сидевшие вдоль стен писцы и секретари, может, и обратили внимание, но не могли сейчас вмешаться. – Давайте, – продолжал Хэйр, – порассуждаем логически. Всякий раз зверобоги нисходили в Ллаургин по какой-либо причине. Значит, таковая есть (или недавно появилась) и в нашем случае.

– Только безумец или гнусный вероотступник!..

– Помолчите, Анкалин! – рассердился Тагратвалл. – И дайте наконец Хэйру закончить мысль.

– Благодарю. Итак, причина, которая вынудила… хорошо, из-за которой Сатьякал решил низойти. Благо, у нас есть «Бытие», где каждая из причин предыдущих Нисхождений описана – и мы можем сравнивать. Первое не в счет, сами понимаете почему. Второе, случившееся в двухсотом году, было направлено на истребление пралюдей, ибо они поклонялись Тринадцатому. В нашем случае не годится, потому что потомки пралюдей, живущие в Тайнангине, намного малочисленнее своих предков, а что касается запретников, все мы с вами помним указания самого же Сатьякала на сей счет, тайные буллы Альвакара Последнего и постановления соответствующих Соборов. Далее, Третье Нисхождение, как сказано в Книге, было направлено на окончательное уничтожение Тринадцатого, каковое вроде бы и состоялось. Однако вспомним о Носителях.

– Носители – ложь!

– Анкалин!

– Спасибо, Тагратвалл. Ложь они или нет, но согласитесь, Анкалин, что люди, считающие себя Носителями, появлялись в Ллаургине чересчур часто, чтобы на это не обращать внимания, и недостаточно часто, чтобы можно было говорить о мистификациях, организованных… ну, хотя бы теми же запретниками. Далее. Позабыв на время о Носителях, вернемся к причине нового Нисхождения. Списавшись с некоторыми из присутствующих здесь архиэпимелитов и настоятелей, я отнюдь не из чистого любопытства поинтересовался, чего именно требовал через прозверевших Сатьякал. Разумеется, разумеется, Анкалин, намерения зверобогов непостижимы! И большую часть их распоряжений сами мы вряд ли когда-нибудь поймем. Однако остается еще и меньшая. Согласно которой зверобоги усердно ищут нескольких людей, обладающих некими феноменальными способностями… точнее, тех, кто при определенных условиях инициирует возникновение рядом с собой неких феноменов, чью природу на данный момент ни Церковь, ни чародеи, ни ученые не способны объяснить адекватно. Хорошо, Анкалин, не буду больше… постараюсь не использовать заумных слов. Тем более что слова остаются словами, а факты фактами. Например, как это ни поименуй, никуда не деться от того, что один из монахов нашего монастыря в течение нескольких недель наблюдал за так называемым Носителем. Причем сам Носитель и не подозревал о своих способностях – и об интересе к его персоне Муравья Вездесущего.

– Наконец-то! Наконец-то от говорильни мы начинаем переходить к делу. Так где этот ваш монах? И где – «так называемый» Носитель?

«Вот именно, – подумал Тихоход. – Где?»

– На оба ваших вопроса, Эмвальд, один ответ. Здесь.

– Так покажите нам их!

– Здесь – это неподалеку от Храма. В Старом Клыке. Я хотел взять брата Хуккрэна с собой на заседание Собора, но вчера ему показалось, что на одной из улочек Клыка он видел упомянутого Носителя. И сегодня я был вынужден отпустить брата Хуккрэна на поиски этого… человека.

– Неужто вы не могли дождаться заседания, а уж потом отпускать вашего монаха на поиски Носителя? И почему вы вообще отпустили Носителя в прошлый раз?

– В прошлый раз так повелел Муравей, – отчеканил Осканнарт Хэйр. – Что же до нынешней ситуации… Неужели ваши прозверевшие, братья, не сообщили вам о натяжении пространственно-временной ткани и о том, что вероятность падения на прихрамовый район Узла чрезвычайно высока? Или вы не знаете, что это – один из наиболее характерных признаков пребывания рядом нескольких Носителей? Их необходимо обнаружить до того, как они привлекут снисходительное внимание – с этой целью я отправил в Старый Клык, в Лимн и на Ярмарочный холм тех из прозверевших, кто способен, как я надеюсь, отыскать Носителей. И, конечно, в их числе был отослан брат Хуккрэн, ведь он знает в лицо человека по имени Иссканр. Человека, который в прошлом году был причиной падения Держателей в Сна-Тонре.

* * *

Горбатый старик, похожий на терзаемого пухоедами филина, ковылял по осеннему полю. Он не думал, что так скоро вынужден будет уйти. Он пришел в Клык, к Храму чтобы убедиться в своих подозрениях, но так и не успел.

– Слишком много, – шептал он, тупо глядя себе под ноги. Поле было неровным, земля подмерзла только сверху и часто оседала под тяжестью его тела. Намного легче было бы идти по дороге, однако сейчас там слишком много путников, и все они направляются в Клык или к Храму, а он идет в противоположную сторону. – Слишком много… – Впрочем, слова его явно касались не тех, кто шел по дороге. – Неужели они не почувствовали этого? Неужели?.. Дураки! Они даже не понимают…

Хотя он и сам не вполне понимал. За последние лет десять – не так уж давно! – в мире что-то разительно изменилось. И прежде, чем старик успел сообразить, что же происходит, это «что-то» начало диктовать свои условия, устанавливать свои правила. А никто («дураки!») так ничего и не заметил.

Поле закончилось, старик вошел в старый, опустевший лес и поковылял дальше, держась в виду дороги, но не выходя на нее. Там по-прежнему было слишком много людей.

Костерок он заметил издалека и решил обойти по кривой. Но не сумел – то ли по треску веток, то ли по нелепой случайности старика заметили тоже.

– Эй, дедуля, куды чапаешь?

– Гля, парни, какой хрукт выкотился из чашшы! Ну леший, взаправдный леший!

– Тока, слышь, одно подозрительно – чегой-то он не как все?

– То ись?

– Да, не мути, Косяра! Чё те не нравицца?

– Ну чего старый от Храма идет, када все – к Храму.

– А вот мы у него и спросим. Или ты, дед, Сатьякал не уважаешь?

– Не-е, не уважает, по глазам вижу!

– Нехорошо это, парни! Мы ж уважаем?

– А то!

– Ясен подсолнух!

– И я об чём! Выходит, это нас обижает старичина-то! Нас не уважает, ёлки-морковки!

– Да-а, не порядок. За такое надо б тебе, ста… Ох, ё!.. Ха-х! Шустрый дед попался. Вжарь ему, Косяра, за Тошнотика. Как он бедолагу-то!..

– Н-на!

– Ты что ж себе думаешь, стервь?! Мочи его, парни!

– Н-на, паскудина! Н-на! н-на!

– Н-на!

– Погодь, дай разок Тошнотику вдарить. Это святое. Да всё уже, подох дед. Ну-тка, что у него в котомке. Негусто.

– Ну, мы ж не заради поживы, верно? Мы за идею!

– А то!

– Ладно, парни. Жухайте трупяка вон в те кусты да пойдем супца похлебаем. К завтряму б с рассветца в Храм успеть, пока цейрмоньял не начался. А то потом не протолкнемся.

– Сча', ребят, я тока сапоги стяну с деда – и с вами. Хучь и рванье, а зазря добро выкидывать тоже не годицца, верно?

– Давай уж, стягуй… Мы, чай, не зандробы какие, подожжом тя!