Текст книги "Паломничество жонглера"

Автор книги: Владимир Аренев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 39 страниц)

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
«…а Смутного всё нет», или Скользкий путь к истине

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Метод «равновесного треугольника» господина Фейсала. Последний день службы в эрхастрии. Матиль, Гвоздь и врачеватель прогуливаются. «Нанимаю!». Храм Первой Книги, снаружи и изнутри. Старые привязанности… прежние знакомства. О бродяжках, ереси и о чем угодно. Договор на пять лет. «Чем я могу помочь?». Дворняги, увлекшиеся дележкой. Конфликт поколений в осеннем лесу

Доверие к другим – монета дураков.

Обманешь лопуха – и здрасьте, был таков!

Доверие к другим – надежнее железа:

способно удержать друзей, казнить – врагов.

Кайнор из Мьекра по прозвищу Рыжий Гвоздь

Когда через много дней после событий в ллусимском Храме Жокруа К'Дунель пытался анализировать, что же тогда произошло, он пришел к неизбежному выводу: всё было предопределено. Как только они въехали с обозом на территорию обители Алых Букв, для них уже не оставалось пути назад. Едва лишь пересекли границу, обозначенную межевым столбом – с яркой, явно часто подновляемой отметиной, – они оказались, как говорится, в закипающем котле.

В котле с наглухо закрытой крышкой.

– Ну, – прокашлялся Ноздря, – почти добралися. Скоро Старый Клык завиднеицца, а там уж… – Он махнул рукой, предвкушающе ухмыляясь, и лениво рявкнул на запрудивших тракт паломников, чтоб посторонились. – Ишь ты! – Добавил вдруг, показывая на одинокую горбатую фигурку, бредущую не по дороге, а прямо по полю – и в противоположную сторону. – Все на гулянье, а он, стал-быть, взад. Встречаются ж дуралеи, а?

Жокруа ничего не ответил; мысленно сопоставил расстояние до обители с положением солнца на небе и решил, что еще к обеду они окажутся в стенах монастыря.

Вскоре справа замаячила башня Старого Клыка, черная и выкрошившаяся, словно древний зуб старухи-земли. Чуть позже показались и стены городка с прилегающими к ним слободками – все в пестроцветье вымпелов и флагов, наполненные жизнерадостным гудением праздника. Даже крестовины полевых страшил были украшены яркими лентами, пучками сухих трав и гроздьями рябины. Там же, на полях, нередко отыскивали себе пристанище наиболее бедные из паломников, чьи средства не позволяли снять угол в Клыке, принадлежавшем монастырю, или в Лимне, городке, расположенном севернее и находившемся на землях Храма. Низкие, словно расплющенные крыши паломничьих шалашей тоже обязательно украшались, чаще всего – стилизованным изображением Сатьякалова Круга.

– Слишком поздно, – пробормотала Элирса, глядя на поля. – Вряд ли в обители остались свободные места. Даже в Клыке – вряд ли.

– Поищем, – вяло откликнулся К'Дунель. Он и сам понимал, что в нынешний, соборный год паломников к Храму пришло больше, чем обычно, и найти где-либо жилье будет непросто. А селиться чересчур далеко от графини, которая наверняка остановилась в обители Алых Букв, он не хотел. Самое же досадное, что, не будь Элирса так истощена, они втроем давно могли бы отправиться дальше без обоза и прибыть в монастырь уже вчера.

– Не бойтеся, – подал голос Ноздря. – Местов завсегда хватаить. Конешша, не с перинами пуховыми, но для ночёвли – вполне.

Брат Готтвин дипломатично промолчал.

«В крайнем случае, – подумал мрачно К'Дунель, – приткнемся в какую-нибудь из деревушек, что поприличнее». Они лежали вдоль тракта – бурые, присосавшиеся к голым полям, словно клещи. При одной мысли о том, что придется иметь дело с тамошним быдлом, капитану стало не по себе.

– Пройдусь, – буркнул он и спрыгнул с телеги. Сейчас, когда «пёсушек» из-за близости к населенным землям посадили в фургоны, можно было хотя бы поразмять ноги. Или перекинуться парой-тройкой слов так, чтобы не услышали попутчики.

По знаку капитана Ясскен оставил телегу и отошел к обочине, вроде как по малой нужде. Это было рядом с показавшимся впереди Ярмарочным холмом, гул оттуда, звуки труб и барабанов пронизывали воздух и заглушали шепот.

– Удалось?

Ясскен кивнул, делая вид, что глазеет по сторонам.

– Итак?..

– Он там. – Трюньилец указал рукой вперед, туда, где находилась обитель Алых Букв. – Точнее, он был там вчера вечером, когда я… проверял.

– Отлично!

Они оба вернулись на телегу, один за другим, чтобы брат Готтвин не насторожился. Меньше всего К'Дунель склонен был привлекать к себе внимание храмовников, особенно здесь и сейчас. Хотя, конечно, храмовники – это не всегда Сатьякал, что бы они сами по этому поводу ни думали…

К тому же есть вещи, за которые даже капитана гвардейцев вполне могут взять в оборот «кроты» или «стрекозы».

Ну да ты, капитан, найдешь способ умаслить недовольных и успокоить подозрительных, верно?..

– Побережись! – теперь Ноздре приходилось выкрикивать это предупреждение постоянно: на тракте было не протолкнуться от паломников. Кто пешком, кто на повозках, кто верхом – все направлялись к монастырю или к Храму. С гомоном и сутолокой здесь посоперничать могла разве что вонь. А вот порядок путники более-менее соблюдали, держались у обочин, и фургоны со священными жертвами пропускали безропотно. Некоторые, отвернувшись, сотворяли украдкой охранительный жест или шептали слова молитвы.

К'Дунель наклонился и коснулся рукой узкого плеча монаха.

– Брат Готтвин. В знак нашей признательности и в качестве дара Проницающему мы хотели бы подарить вашему монастырю двух лошадей. Увы, третья, возможно, понадобится нам, чтобы перевезти госпожу Трасконн, если в обители для нас не найдется места.

– Монастырь принимает этот дар, – кивнул брат. – Мы будем молиться за вас.

Горбатый старик упорно продолжал идти прямо по полю, косясь желтым совиным глазом на заполонивших тракт паломников. Иногда, когда выбивался из сил, он останавливался и, вывернув голову, смотрел в сторону Храма или обители Алых Букв.

– Безумцы! – шептал он – и кривился, презрительно, испуганно. – Безумцы!

А потом, отдышавшись, спешил дальше.

– Зачем вы сделали это? – спросил Ясскен, когда они наконец оставили обоз, направлявшийся в Храм, и свернули от перекрестка к монастырю. – Зачем подарили им?..

– Так было нужно, – отрезала Трасконн. – Господин К'Дунель всё сделал правильно. Проклятие!.. Ну что, «слепцы» уже убрались достаточно далеко? – Она перехватила предупреждающий взгляд Жокруа и скривилась: – Не буду, больше не буду. Простите, сорвалась… Так что там, они уже не увидят, если я сползу с седла и пойду пешком? Довод вы придумали неплохой, но всё ж таки на верховую езду я еще не скоро буду способна. – Элирса оценивающе пригляделась к распахнутым воротам обители, выполненным в форме раскрытой книги. – Значит, по-вашему, жонглер вчера был здесь? Надеюсь, Клин тоже.

Ей никто не ответил. Жокруа внимательно смотрел по сторонам, выискивая знакомые лица, Ясскен же, кажется, искренне восхищался видом монастыря.

«Увидел бы ты его с вершины Ярмарочного холма или с одного из Храмовых зданий», – мимолетом подумал капитан. Сверху монастырь тоже напоминал раскрытую книгу, причем одна страница представляла собой внешний двор с расположенными по периметру гостиницами для паломников, конюшнями и амбарами, другая же – внутренний двор с обязательным круговым клуатром, храмовенкой, кладбищем, залом для собраний, братиной, кухней и прочая, прочая, прочая. Каждое помещение, каждая деталь, от свода храмовни до двери в амбар, подчинялись строгим законам гармонии чисел и строго соответствовали представлениям об устройстве мира. Разумеется, представлениям высших иерархов Церкви – которые (и представления, и иерархи) могут быть весьма далеки от истины.

Общую гармонию, если таковая и существовала, нарушали галдящие и гадящие паломники. К'Дунель не сомневался, что по окончании осенних праздников здешний отец-настоятель как минимум дважды возносит благодарственные молитвы зверобогам. Сперва – когда убираются прочь пилигримы, второй раз – когда подсчитывает доходы. А до того времени – всячески пытается упорядочить хаос, в том числе и с помощью самих прибывающих.

У ворот в обитель бурный поток паломников попадал в узкое и управляемое русло. Одних отваживали сразу, другим позволяли войти, предварительно снабдив медной бляшкой-пропуском. Во внешнем дворе с них взимали «пожертвования» и распределяли по гостиницам, конюшням и палаткам, кого куда. И если приемом «пожертвований» занимались только монахи, то в роли стражников выступали и сами паломники – из тех, кто прибыл раньше и предпочел оплатить постой и столованье работой, а не монетой.

– Эй, вы, трое! – окликнули К'Дунеля и компанию.

Он обернулся и увидел Клина: вместе с невысоким, давно не бритым пожилым мужчиной тот управлял новоприбывшими.

– Гостиницы забиты под самую кровлю, – сообщил Клин, делая вид, что не знаком с ними. – Но можете рассчитывать на местечко под одним из навесов – ежли, конечно, деньга имеется…

– Имеется, – заверил К'Дунель. – А что насчет лошади?

– В конюшню определим. Сейчас… Ты, Грихх, постой пока один, а я помогу господам дойтить. – Он подмигнул своему напарнику, мол, за «дойтить» я с них еще пару «очей» сдеру-то.

– А быстро вы, – сказал, когда отошли подальше. И хотя вокруг было много людей, говорил Клин не таясь – да и кому бы взбрело в голову подслушивать? – Я боялся, не успеете и до конца празднеств.

– Об этом позже, – отмахнулся капитан. – Что наши подопечные, здесь?

– Куда ж денутся! В гостинице поселились. Так что Элирса, будь поосторожней, рыжий тебя тогда на дороге заметил. Подставилась ты…

Трасконн скривилась:

– Вот холера! Уверен?

– Он рассказывал.

– Где он сейчас? – стараясь казаться безразличным, спросил К'Дунель.

– Спозаранку отправился в Клык. В компании с прихрамывающим стариком и девчонкой.

– Куда именно, не знаешь?

– Знаю, – не колеблясь ни минуты, ответил Клин. Но капитан заметил, что в голосе бородача прозвучала некая странная интонация.

«А интересно, – вдруг подумал Жокруа, выслушивая подробности, – где-нибудь в городке можно купить порошок из кровяных цветочков?»

…К'Дунель не подозревал, что оказавшись в пределах монастырских земель, они все словно попали в закипающий котел.

И уж подавно Жокруа не имел представления о методе «равновесного треугольника», которым предпочитал пользоваться господин Фейсал, отправляя на задание своих людей.

* * *

694-й год от Первого Нисхождения, говорят, запомнился иншгурранцам прежде всего хорошим урожаем вин. И еще кое-какими, не столь приятными событиями.

Но для Фриния он был незабываем по другим причинам.

Они сидели в Янтарном зале башни Свечи Вдовы. Летняя ночь за окном бушевала стрекотом цикад и шумом ветра в ветвях, врывалась в распахнутые окна и тревожила огоньки свечей.

– Последний, – сказал, смакуя это слово, чародей Кирхатт, в прошлом – сын купца Ахаз. – Последний день нашей службы в эрхастрии! Думал ли ты когда-нибудь, Найдёныш?..

– Я не Найденыш, Кирхатт. – Фриний возразил вовсе не от желания позанудствовать. Тот вопрос, который собирался задать ему приятель… Конечно, Фриний думал над тем, что когда-нибудь годы их служения эрхастрии в отплату за обучение закончатся. Думал он и о том, что станет с ним после этого.

«Как всё было просто до… до смерти Омитты!»

– Перестань, – лениво отмахнулся Кирхатт. – Сам же знаешь, как переводится «эвримм» с труннайского. А я вот, наверное, для начала подамся в родной Улурэнн, к папеньке. Пусть сморчка удар хватит. А я его потом, говнюка старого, вылечу и поблагодарю, что не впряг меня в семейное дело. И сам, добровольно, впрягусь. Сморчок давно собирался наладить контакты с Неарелмом, но переживал, мол, дело хоть и прибыльное, но чересчур уж рискованное. Ну я и предложу ему услуги профессионального чародея.

– Будешь облапошивать вольноземельцев, подсовывая им протухшую рыбу и траченные молью меха? – поддел Фриний.

– Сразу видно: лишен ты, Найдёныш, деловой сметки. Такой финт ушами, в принципе, возможен – но только один раз. Рано или поздно обман раскроется, и тогда нам дадут прокашляться – аж в Трюньиле будет слышно. Неарелмцы – народ крутой. Нет, я папику услуги другого рода предложу. Его пугает слишком высокая вероятность встречи с тварями из Внешних Пустот. Что вполне оправдано, учитывая тенденции к продвижению Пелены на юг и повышению активности этих самых тварей. Помнишь, Фальвул рассказывал?

– Фальвул преувеличивал, – вмешалась чародейка Фриндзоля, носившая когда-то прозвище Пышка и имя Илли. Всё это время она молчала и, казалось Фринию, подремывала, баюкая в ладонях бокал с абрикосовым ликером. – Я, между прочим, слышала, что именно рассказывали те, от кого он набрался таких «страшных» новостей. Несколько чародеев, которые проходили испытание на шестую ступень и заезжали к нам, в Хайвурр.

– А ты, как обычно, не смогла себе отказать в удовольствии и подложила под дверь раковину-ухо, – съязвил Кирхатт. – Думаешь, Фальвул не обнаружил ее?

– Обнаружил и оставил лежать, где лежала? – парировала Фриндзоля. – Очень умно.

– Если он хотел, чтобы ты потом растрепала об этом по всей эрхастрии – да, умно.

– Но ведь он сам…

– Подумай, Пышка.

– Купчина наш имеет в виду, – вмешался Фриний, – что Фальвул вроде как преувеличивал факты, а ты, наоборот, их преуменьшишь. Те редкие в наше время умники, которые привыкли судить о чем-либо, сравнивая информацию из разных источников, – сравнят и получат более-менее верную картину.

– И, – добавил Кирхатт, – может, сделают соответствующие выводы. Например, не полезут на Север неподготовленными. Как любит говаривать М'Осс, чародеев слишком мало, чтобы разбрасываться ими направо и налево.

«И с каждым годом становится всё меньше», – подумал Фриний, вспоминая недавние испытания махитисов на первую ступень. И то, сколько «посошных» деревьев осталось невыкопанными.

– У вас с мозгами не всё в порядке, – фыркнула Фриндзоля. – Слишком уж запутано получается.

– Ну да, ты любишь, когда попроще, – поддел Кирхатт. – Вот для таких, как ты, Фальвул и устроил предупреждение. Чтоб не совались на Север.

– Я и не собиралась! Я вообще останусь при эрхастрии. Платят прилично, и пользы от меня здесь будет больше, чем в Неарелме. Признайся, Купчина, тебя же самого туда тянет не стремление защищать людей, а банальное желание подзаработать деньжат, смешанное с пацанячьей любовью к приключениям.

– Признаюсь, – совершенно спокойно ответил Кирхатт. – А тобой, когда решаешь остаться здесь, – желание подзаработать деньжат и… хм… материнский инстинкт. Каждый из нас идет на поводу у тех или иных стремлений. Во всяком случае – руководствуется ими при принятии решений. А вот ты, Найдёныш, что скажешь?

– Скажу, что вы – те еще зануды! – Он нарочно зевнул, собираясь увести разговор подальше от скользкой темы.

– Не увиливай. Ты-то где намерен пристроиться? Тоже при эрхастрии, ступени подземные стирать, юных махитисов наставлять, а?

– Жить же на что-то надо, – буркнул Фриний.

– Перестань. «Жить на что-то…» Лицемер! У нас, старик, выбор-то пошире, чем у какого-нибудь ювелира с Нижних Карпов. Хотя и нас, – добавил он, пристально глядя на собеседника, – может иногда кой-что держать на крючке, как тех таки карпов. Только ты плюнь, вот что я тебе скажу.

– Это его дело, Купчина.

– Это его дело, Пышка, – кивнул тот. – В конце концов, через это все проходят. Спроси любого старшего чародея, ступени хотя бы третьей-четвертой, и тебе о чем-то расскажут, а о чем-то и промолчат. Только глупо же… Я ведь вижу, старик, в тебе есть талант, а здесь ты скиснешь.

– Не дождетесь! – Фриний отсалютовал им бокалом, давая понять, что тема закрыта.

Немного позже, он лежал у себя в комнате и обдумывал одну и ту же мысль. Из соседней комнаты раздавалось ритмичное поскрипывание Кирхаттовой кровати и – иногда – долгие стоны. Пользуясь словами самого Купчины, «это их дело», то есть его и Пышки. Их роман длился уже несколько лет, то прерываясь, то возобновляясь опять, но изначально был обречен; и он, и она это очень хорошо понимали.

Фриний устало усмехнулся: вот чего его приятели не понимали, так это что сам он остается в эрхастрии отнюдь не из-за женушки ювелира с Нижних Карпов. Связь с нею была волнующей и богатой на новые ощущения, но не более того. И если Кирхатт с Фриндзолей расстаются потому, что оба уже определились со своими интересами в этой жизни, то Фриний такого сказать о себе не может. Да, конечно, заниматься самосовершенствованием и поиском знаний. Да, подыскать работенку по своему профилю, и чтобы денег хватало на жизнь. Да, конечно…

Да… Зачем?

Не в масштабе – да простит Сатьякал – глобальном а попроще, в пределах этой конкретной жизни, – зачем?!..

Мысль-стрела, вся в крови, норовила выскользнуть из полусонных пальцев. Напоследок Фриний позавидовал Купчине и Пышке, у которых было свое дело в жизни, и из-за этого дела каждый из них готов был даже… А у него – ни Омитты, ни…

Стрела не выскользнула – снова вошла в старую рану и растворилась где-то там, в крови наверное…

Он заснул.

* * *

В каждом мире, стране, городе и в каждой, буквально каждой голове – будь это хитиновая бусинка муравья-стражника или же костяное вместилище человеческих мозгов, – везде прописаны свои законы и свои запреты.

Например: «Слушайся старших!» – наставляют тебя эти самые старшие. Слушаешься (куда деваться!..), но внутренне бунтуешь.

А вот когда кто-нибудь не слушается тебя…

– Матиль! Я кому сказал, не приставай к обезьянке, она устала и не хочет с тобой играть… И прекрати дергать ее за хвост, с чего ты взяла, что он, как у ящерицы, отрывается?! А если тебя бы кто-нибудь дернул…

– У меня нету хвоста, – рассудительно заметила конопатая. – И, чтоб ты знал, мы играем!

Господин Туллэк кашлянул и о чем-то спросил у продавца сладостей. Если бы Гвоздь не знал врачевателя, он бы решил, что тот отворачивается, дабы спрятать ироничную усмешку.

Матиль улучила момент и снова дернула зверька за хвост. Обезьянка заверещала (по мнению Кайнора – отнюдь не радостно) и забегала вокруг столба, к которому была привязана. Монах-«лягушка», хозяин обезьяны и еще зандробовой дюжины других животных, на этакое измывательство внимания не обратил, во всяком случае ругать конопатую не стал. Вот уже некоторое время он зычным голосом созывал желающих «насладиться поучительным и угодным Сатьякалу зрелищем! » – и желающих собиралось всё больше. К легкой досаде Гвоздя, пришлось и им троим подзадержаться: девочке непременно захотелось поглядеть на «зверушек», а господин Туллэк решил кое-чем подзатариться на Ярмарочном холме. Казалось, он совсем не торопится в Старый Клык, к оговоренному месту встречи со своим загадочным «Смутным».

Боится, что там никого не окажется?..

Гвоздь надеялся: именно поэтому. С самого их прибытия в монастырь Алых Букв врачеватель вел себя необычно, будто охотничий пес, разом потерявший и нюх, и хозяина. Чего стоила одна история с горбатым дедуганом, от которого господин Туллэк шарахнулся, как от королевского сборщика налогов! Гвоздь подозревал, что дело тут нечисто, но его самого занимали другие заботы. Тянущиеся – чтоб их!.. – еще от замка К'Рапасов.

«Талисса-лапушка» оказалась из тех девиц, которые всякого попавшего к ним в постель мужика считают своей собственностью, о чем и сообщают окружающим любыми мыслимыми способами, от приторного «рыжульчик ты мой» до вполне откровенных – зандроб их побери! – щипков прямо на людях. И как бы ты на это ни ответил, выглядеть будешь полным дураком. В случае с Гвоздем – вдвойне, по роду занятий и по жизни.

Самое же отвратительное заключалось в том, что служаночка вела себя подобным образом не из зловредности, она всей душой верила: так и должно поступать. На все разговоры и объяснения Гвоздя Талисса отвечала истериками и слезами, приходилось утешать ее, а из всех способов утешения Лисса признавала лишь один-единственный. При этом (точнее – после этого) она кивала и соглашалась, мол, да, поняла, буду вести себя сдержаннее.

А назавтра вновь в самый неподходящий момент всхихикивала и щипала или поглаживала, наплевав на усмешки окружающих!

Графинька, как назло, сюсюканью Талиссы всячески потворствовала, чем доводила Кайнора до бешенства. «Ей-то какое дело?!» Нет чтоб держать служанку при себе, добросердечная госпожа Н'Адер, как ни постоялый двор, – отпускала ее к Гвоздю. За утешениями.

Кайнор всерьез начал подумывать о том, чтобы засунуть себе в штаны медный таз, но не сомневался: «лапушку» сей прием надолго с толку не собьет, она найдет способы.

Справедливости ради следует признать: прочие паломники совместному путешествию тоже рады не были. У графиньки по-прежнему оставались кислыми отношения с Дровосеком-младшим, Матиль откровенно наскучила езда в карете, господину Туллэку – ее болтовня. Только Айю-Шун да Шкиратль, будто смуглокожие братья-близнецы из далекого Тайнангина, хранили невозмутимость и преимущественно молчали.

В общем, со стороны сия разномастная компания должна была казаться семейством единовременно мучающихся запором бедолаг. В этаком обществе скорехонько забудешь обо всех Носителях и запретниках!

Жаль – ненадолго.

Толпа собралась достаточно внушительная, и монах, приняв подобающую позу, провозгласил, указуя на обезьянку:

– Возгляньте, люди добрые, на этого зверя! Две природы смешалися в нем: человечья и тварная. И оттого, что чрезмерно много в нем человечьего, нечист он, запакощен. Возгляньте на рожу его препакостнейшую, на лик любого из нас похожую…

– Ты до кучи всех не складай, – обиделся кто-то из толпы. – На тебя, святой отец, может, и похожая, ты своими зверствами к естественности, может, у себя в монастыре приблизился вплотную, но мы-то те не ровня. Рылом, ха-ха, не вышли!

Народ одобрительно загомонил. Зверек взвизгнул и, задрав многострадальный хвост, вскарабкался по столбу насколько позволяла цепь.

– Так и вы, – заявил монах, тыча в обезьянку пальцем, – бежите от правды в насмешки, являя скудоумие свое. Но бегство ваше – одна фата-моргана! Ибо рано или поздно цепь перерождений, – он нарочито дернул прообраз оной, стаскивая животное вниз, – напомнит о себе. И окажетесь вы во власти сил вышних, противу которых ни зубоскальство ваше, ни что другое не помогут.

– На что ж нам тогда надеяцца? – то ли в шутку, то ли всерьез всхлипнули из народа.

– А об том, – шевельнул бровями монах, – поведаю я вам детальнее и на примерах доходчивых в Шатре Истин. Вход – два медных «ока», – добавил он с той же вдохновенной интонацией. – Кто же возжелает добавить сверх того – на угодные Сатьякалу дела – за тех наши братья непременно вознесут благодарственные молитвы зверобогам.

– Непременно, – передразнил чей-то сиплый голос. – В харчевне, за кувшинчиком винца, купленным на те самые, «сверх того», монеты.

Остальные поддержали его нестройным смехом. Но деньги при этом выложили охотно и, подталкивая друг друга, поспешили к Шатру Истин.

– Не понимаю, – пробормотал господин Туллэк. Он закончил торговаться с продавцом сладостей, прикупил несколько сахарных цапель на палочках, одну вручил Матиль, другую предложил Гвоздю, а третью, ничуть не боясь уронить собственное достоинство, стал жевать сам. – Не понимаю и никогда не понимал. Они приходят на праздник – и потешаются над монахом. А потом всё-таки идут слушать его.

– И посмотреть на животных, – пожал плечами Гвоздь. – Никаких противоречий. Не больше, чем в любом из нас. Люди часто собираются делать одно, а делают другое. Идут в город, например, а застревают на Ярмарочном холме, трескают сахарных цапель, глазеют на цепных обезьян – в общем, ведут себя не слишком последовательно. Если не предполагать, что у них имеются еще какие-то мотивы, стороннему наблюдателю не известные.

– Может, упомянутые люди не спешат возвращаться туда, где они остановились на ночлег? – предположил господин Туллэк. – Или же просто наслаждаются жизнью, предполагая, что следующая такая возможность выпадет им нескоро?

– Ну вы ску-учные! – Матиль дернула Кайнора за рукав. – Пойдем в Шатер, а? Дядька-монах обещал кучу зверей показать. Пошли?

– Извини, конопатая, у нас мало времени. Мы пойдем – только не в Шатер, а в город. Хочешь в город?

– А чего там интересного?

– Много всего, – вмешался господин Туллэк. – Во-первых, древняя башня, из-за которой город и называется Старый Клык. Она единственная уцелевшая от старых застроек, которые находились здесь еще до Нисхождения.

– Ух ты!

– Во-вторых…

– Ух ты! Вы гляньте, гляньте!.. – Матиль заплясала, показывая на тракт. – Страшнючие какие!

– Обоз со священными жертвами, – тихо сказал Гвоздь. – Если не ошибаюсь, «кротовий». Ну-ка, пойдем отсюда.

– Пойдем, – поддержал его господии Туллэк, отворачиваясь от черной горбатой фигурки, что брела по полю прочь от холма, подальше от Старого Клыка. – Да поскорее.

По северной террасе, сквозь гомон, толчею, зазывные крики торговцев и проповедников они поспешили к Старому Клыку.

* * *

– Спишь, чародей! Сны смотришь – полноцветные, разновсякие?.. А пора бы и вставать, люди уже давно на ногах, добывают хлеб насущный в поте лица своего!

Это определенно был Тойра. Никто больше не умел так нагло и непонятно врываться в вашу жизнь, не стесняясь поднимать с постели ни свет ни заря и выплескивая вам на голову холодный кувшин своих забот.

– Уф!

– Добавить?

– Не надо.

– На полотенце, вытрись. Как вчера посидели?

– Душевно. Ты-то откуда взялся, Смутный?

– От верблюда. Проснулся уже?

– Угу.

– Ну, рассказывай. А я пока завтрак сбацаю. Утянул из вашей трапезной, там сегодня народу мало предвидится, все отходят после вчерашней бурной ночи. Так что мне, на правах друга эрхастрии, выдали твою пайку и добавили кое-что сверх того.

– Ого!

– А ты думал! Урожай Сатьякал-ведает-какого-года. Где тут у тебя чарки?

– Эй, та, высокая… я в ней настой для полировки посоха готовил…

– Ополоснем. Ты рассказывай, рассказывай!

– Что рассказывать-то?

– Как дальше жить собираешься, чем думаешь заняться.

«Ну вот, и этот туда же!» – подосадовал Фриний.

– Да не кривись ты так! Я к тебе, как говорится, с самыми серьезными намерениями… Что уставился! Работу хочу предложить, лет этак на пять. Или ты твердо решил остаться в эрхастрии?

– Да нет…

– Ага, значит, сомневаешься.

– Что за работа?

– В двух словах сложно объяснить. А охарактеризовать ее могу так: сложная, но интересная. Скучать не придется, но и бездельничать – тоже.

– А кто нанимает и сколько платят? – Тойра усмехнулся и развел руками:

– Я. Нанимаю я. Платить буду для начала по три золотых «ока» в неделю. Потом поглядим.

– Что от меня требуется? – Три золотых «ока» были довольно приличной суммой. Если бы Фриний по косвенным признакам не подозревал, что у Тойры есть такие деньги, он бы, конечно, отказался. Но, судя по этим самым признакам, деньги у Тойры водились, причем явно не только от проповедей.

– В первую очередь – научиться не задавать лишних вопросов. Когда наступит время, я сам всё объясню. Пока же тебе придется проводить разного рода изыскания, часть из которых может показаться необычной. Не напрягайся, – хмыкнул Тойра, – ничего нездорового или извращенного не будет. Но некоторые штудии тебе действительно могут показаться… странными. Так вот, вопросы «зачем» и «почему» из возможных исключим заранее. Да, еще тебе обязательно придется повышать свой уровень мастерства. Надеюсь, что через пару-тройку лет на, уж прости за тавтологию, пару-тройку ступеней ты поднимешься. Ну как, не слишком сложные тебе задачки ставлю?

Фриний пожал плечами:

– Да нет.

«Во всяком случае, чем это хуже любых других вариантов? »

– Значит, договорились. Уф-ф!.. Н-да, надо было мне чарку получше сполоснуть. Ты это чем, интересно, посох полируешь?!

* * *

Когда переходили через навесной мостик, Матиль замерла и уставилась на блиставший севернее Храм.

– Ух ты!

– Это… – начал было врачеватель.

– Я знаю! Это Храм Первой Книги!

– Не перебивай старших, – вмешался Гвоздь. – Знает она! А если знаешь, тогда нечего пялиться, пошли, мы людям мешаем.

– Так красотища ж! Людёв сколько, ты глянь!

– И мы им мешаем, – повторил Рыжий, сам удивляясь собственному занудству. Видать, общение с Талиссой таки подпортило характер. – А посмотреть на «красотищу» можно и с террасы. Пойдем.

На упомянутой террасе пришлось сделать длительную остановку. Не внимая увещеваниям о том, что на днях они отправятся туда и увидят всё изнутри, Матиль вцепилась в поручни ограды и не желала отходить.

– Храм, – пояснял господин Туллэк, – в действительности состоит из множества зданий. Самых главных – тринадцать, причем шесть из них расположены на воде. Основное – видишь, оно больше других и у него позолоченный купол? – построено на берегу Ллусима. Оно общее для всех зверобогов, двенадцать же остальных… кхм-кхм… индивидуальные.

– Че-его?

– Личные. Каждый принадлежит тому или иному зверобогу. Если считать от дороги, которая идет – видишь? – вдоль берега и соединяет Храм с обителью, где мы остановились, то на берегу расположены храмовни Нетопыря, Кабарги, Крота, Сколопендры, Змеи и Дракона. Далее идут надводные – Мотылька, Акулы, Цапли, Стрекозы, Лягушки и Муравья. В общем-то циклический… хм… круговой порядок у них другой, но здесь устроили так, видимо, чтобы водные располагались на воде… преиму… в основном, н-да… – Врачеватель свирепо глянул на ухмылявшегося Гвоздя и продолжал лекцию: – Все храмовни связаны между собой и с основным храмом широкими мостами, и когда начнется служба, по этим мостам пройдут процессии. Места хватит и для паломников, которые в основном как раз и являются сюда ради… хм… ради этого зрелища.

– Ой, а это что?!

С террасы видно было, как из каждой храмовни почти одновременно вышли небольшие группы торжественно одетых людей и направились по мостам к основному храму. Вообще отсюда все вместе здания Храма напоминали колесо – вот по спицам этого колеса и шли к центру разодетые люди.

– Это, – неожиданно подал голос Кайнор, – верховные настоятели и патты отправились на Собор Двадцати Четырех. Вернее, на одно из его заседаний. Я прав, господин Туллэк?

– Думаю, да. Но, так или иначе, нас это мало касается. Матиль, если ты уже достаточно насмотрелась, не продолжить ли нам…

– Продолжить, продолжить!

– Да не беги ты так, егоза! Господин Туллэк за нами ввек не угонится. И потом, разве ты знаешь, куда нужно идти?

– А что, мы идем кудай-то? Я думала, просто гуляем…

Под звон колокольцев, переливы флейт и стук ритуальных барабанчиков они вошли в Храм, каждый через свою арку. Двадцать четыре верховных иерарха Церкви, каждый в сопровождении свиты, каждый – в праздничных одеждах.

Каждый – в предчувствии наихудшего.

«Хотя нет, – подумал Баллуш Тихоход, стоя у арки и обводя взглядом остальных. – Нет, кое-кто так ни о чем и не догадывается, до сих пор».

– Скажи, Герник, ты когда-нибудь завидовал слепцам?