Текст книги "Жлобские хроники (СИ)"

Автор книги: Владимир Назыров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

Глава 9

– Ну и сосучка размокла у вас на Водопаде, приятели, – выслушав меня, большой человек задумчиво почесал нос, – но унывать не будем. Сегодня же вечером доложу на самый верх.

– Палачу? – удивился я.

Слушающий богов изучающе посмотрел на меня и произнес:

– А почему бы и нет? Великий палач уже давно ни с кем не общался, а тут такое дело, архиважное. Вот что, – поднялся он, и оценив нашу с ним разницу в росте и мощности, Слушающий восхищенно присвистнул – прям два гроха, а не мужика. С такими ребятами любые крысы нам по плечу. Пойдемте, поболтаете со стариком, обрисуете ситуацию. Человек он старой закалки, очень ответственный приятель, обязательно поможет.

Первый слушающий богов по делам Водопада, проводил нас до необычной разноцветной тропы, проложенной прямо в воздухе. Велика же сила богов, подаривших своим детям такое чудо. Тропа с довольно крутым наклоном поднималась вверх и упиралась в Алтарь. Слушающий пробормотал что-то дозорным, и те расступились, пропуская нас наверх.

Неожиданно я почувствовал нехорошие шевеления в животе и, дернув Одноглазого за руку, обратился к провожатому:

– Извините, а где у вас тут…

– Страшно? – ухмыльнулся Одноглазый.

– Почему это сразу страшно? – возмутился я. – На такое ответственное дело идем, а мне вдруг приспичит? Тебе тоже советую.

– Страшно, страшно. – удостоверился в своей тупости Одноглазый.

– Вон за теми молельными местами, – невозмутимо указал мне дорогу Первый Слушающий.

Я благодарно кивнул ему и направился в нужном направлении. Быстро найдя искомое и уютно примостившись, я еще раз позавидовал обитателям Храма – как у них все грамотно устроено! – благоговейно вздохнул, напрягся и тут меня накрыла черная тень.

– Спасибо, Одноглазый. Ты мне очень помог. Вот только больше не стой на входе, проходи вовнутрь, а то свет заслоняешь.

Учитель лишь слегка пошевелился, и не сдвинувшись с места, продолжал смотреть на меня.

– Чего глядишь-то? Ничему новому научить не смогу.

– Не хотел говорить тебе при посторонних, – задумчиво начал Одноглазый, – Ты ведь знаешь, как я отношусь ко всем этим богам… Вот только существует одна правда об Алтаре, которую не очень то признают в Храме. Правда о Палаче.

Одноглазый замолчал и застыл как тролль в полдень.

– Очень интересно, – согласился я и попросил, – Все-таки отойди куда-нибудь, не вижу ничего.

Одноглазый как обычно пропустил мою просьбу мимо ушей, печально вздохнул и продолжил:

– Вот увидишь Палача – сам изумишься его мощи, силе, власти. Он на самом деле вечен, а знаешь почему?

Я для поддержания беседы мотнул головой.

– Найдя Алтарь, Великий Палач взмолился богам и добровольно возлег на него. Истиная Вера и убежденность в доброй воле богов сотворили чудо и он обратился в неуязвимое существо – проводника Высших Сил.

– Ну и что же в этой правдивой истории плохого и почему я ее никогда не слышал? – кряхтя поинтересовался я.

– Да то, что кроме Палача никто так и не решился добровольно взойти на Алтарь.

– И их можно понять.

– А хорошая была бы проверка для Главного Бюрочлена! Коль вздумал избираться – иди докажи себе и всем, что крепок в Вере.

– Плохая, – не согласился я, – плохая проверка. Ну и был бы у нас один Вечный Главный Бюрочлен. А как же свежий ветер перемен?

– Но все-таки согласись, Скок! – продолжил Одноглазый, – Неплохо бы стать неуязвимым сверхчеловеком. Крыс можно было бы разогнать в один момент!

– Угу, – согласился я. – В добрый путь.

Учитель виновато пожал плечами в ответ:

– Не могу, – признался он, – потому, что не верю. Вот тебе рассказываю, а сам не верю.

– Ну, а зачем тогда бормотал здесь, мешал мне сосредоточиться? – удивился я.

– Так ты же другое дело. Ты – не я, – глубокомысленно изрек Одноглазый и удалился.

Неожиданно освобожденный им свет резанул мне по глазам, и я на несколько мгновений зажмурился. Одноглазый, зараза, то в проходе торчал – ничего не видно было, а когда ушел, еще хуже стало!

На выходе я едва не споткнулся о маленького буку, устроившегося прямо на дороге. Зверек ловко выскочил из-под моих ног и встретившись со мной взглядом, лукаво подмигнул. Вот клянусь вам! Он подмигнул мне! Я еще тогда изумился Святой силе Храма – ну надо же, даже буки у них такие смышленые.

– Чего так долго? – злобно прошипел мне Одноглазый, едва я подошел к Тропе.

– Ничего, ничего, не ссорьтесь, приятели, – закрыл мне рот Первый Слушающий, – Со всяким бывает. Проходите.

Быстро выяснилось, что “путь в небеса”, как я его обозвал, был скользкий, и приходилось все время бежать, чтобы не скатываться вниз. Запыхавшись и тяжело отдуваясь, мы вскарабкались на площадку с Алтарем, и я подумал: “Как же покорна должна быть жертва, идущая на заклание, ведь силой по этой тропе не приведешь никого”.

Великий Палач поражал своими размерами. В полтора раза больше меня или Одноглазого, в черных, отливающих синим доспехах; под ними угадывались черные горы мускулов, на черных руках болтались огромные черные кулаки, а из черных плеч торчала черная-пречерная голова с ярко-красными светящимися глазами, и я бы нисколько не удивился, если бы, увидев нас, он закричал: ”Отдай свое сердце!”. Ну, как в детской страшилке, помните? Но вместо этого палач густым басом сказал:

– Чую дух неверия, – и указал на Одноглазого. Святой человек. Все понимает без слов. Вот Одноглазый, зараза, не верил в богов, не верил, а мне теперь одному домой возвращаться.

– Дорогой приятель палач, – я рухнул ниц перед святым человеком и утащил за собой учителя, прижав того к полу, – мы пришли к тебе с вестью о великой беде, обрушившейся на нашу Долину, не вели казнить, вели слово молвить.

– Молви, – благосклонно согласился великан.

– Задолиз, – прошипел из-под меня Одноглазый.

– Разве то беда, – пророкотал Великий Палач, выслушав меня – сейчас попрошу богов изгнать крыс, принесу им жертву, – он сноровисто схватил Одноглазого за ногу – и все дела.

Я благоговейно вздохнул. Сегодня в моей жизни великий день: я стану свидетелем праведной жертвы богам. Мой учитель добровольно расстанется с жизнью во имя спасения народов Долины от крысиного вторжения. О боги, как мне повезло! Но очевидно, Одноглазый, как всегда, не понял святости момента и в силу своей бездуховности устроил пошлую потасовку чуть ли не на Алтаре. Невероятно выгнув тело, он лягнул великана ногой в лицо, высвободился из кулака палача и кинулся было к тропе, но святой человек с небывалой легкостью перехватил его и швырнул обратно к Алтарю. Я бросился помочь чем могу Святому Человеку, но тот – вот обидно! – неправильно истолковал мои намерения, и с развороту нанес мне сверхстремительный удар по голове. Я от стремительного-то уклониться не могу, а тут сверхстремительный.

“Шлемы придумали трусы” – так, кажется, говорил Одноглазый? И вот я лежу в мятом шлеме, в почти полном сознании, хоть и оглушенный, а вот он, не трус, лежит в полной отключке, даже лапками не дергает. Еще бы, пустой головой, да об основание Алтаря грохнуться, мало не покажется. Одного гула сколько было!

Притворившись бессознательным, я решил поймать сразу двух бук. Первое – это непровоцирование святого человека на неправильные действия относительно меня, второе – это возможность отбрехаться от Одноглазого на том свете: “Видел же сам, что кинулся тебе помочь, но пострадал. Когда очухался, было поздно. Но спасибо тебе, благодаря твоей бескорыстной жертве, крысы ушли”.

Тем временем Великий Палач повернулся ко мне спиной, поднял Одноглазого на руки и проговорил: “Радуйтесь, заступники наши. Две жертвы преподнесу сейчас вам”. Затем он, удерживая Одноглазого на вытянутых руках, почтительно склонился над Алтарем и зашептал какую-то молитву. Я же, выждав момент, когда он закончит бормотать, и начнет осторожно опускать Одноглазого на Алтарь, быстро поднялся, и пнул палача в согнутый зад. То есть хотел пнуть. На деле, пока я быстро поднимался, палач еще быстрее развернулся, причем все еще с Одноглазым в руках. А я-то уже начал пинать его в согнутый зад, а вместо зада оказалось не знаю что, ведь он уже успел выпрямиться, и я… я… в общем я застыл в позе пинка и, скорчив придурковатую рожу, уставился на нос казнюка. Палач прижал учителя к своей груди, взглянул мне в лицо и изумленно прошипел:

– Ты?!

– Я! – решился я и двинул ему под Одноглазого.

– Возвращаю тебе Агнца в целости и сохранности, Повелитель, – прогудел он и, бережно вручив мне учителя, сел на Алтарь. Как и обещала дородная тетя в черном, боги сожрали его мгновенно.

Что не так?

А почему бы и нет?

Вот ничего себе! И это после всего, что я совершил? Я! Я! Я не могу именоваться Повелителем?

Да-да, конечно, говорите, дедушка Рэммерих.

Вот слышите…

Вот-вот.

Вот оно! Слышали дедушку Рэммериха: "Нет пророка в своем Отечестве!" Ибо если я с тем же Вонючкой в детстве за пигалицами подглядывал, то теперь и Повелителем быть не могу? И что потом случилось с тем достойным человеком, дедушка?

Ого! То есть он их учил, лечил, рассказки рассказывал, а они его… Ну, у нас думаю до такого не дойдет… Это вообще-то повсеместное явление или единичный случай?

Повсеместное… Спасибо, дедушка Рэммерих, буду осторожнее.

Ну, значит, пнул я Палачу под учителя, и тот, охнув, отдал мне бесценный груз и… ничего не сказав на прощание, сел на Алтарь.

Я потряс Агнца и так и сяк, ничего не добился и, бросив Жертву на пол, подошел к краю площадки, чтобы посмотреть вниз. Если кого и привлекла вспышка на Алтаре, то очевидно не надолго. Видать, жертвоприношения здесь – дело привычное. Плюнув в одноглазую морду, я все-таки добился желаемого и привел Агнца в чувство.

– Великое дело мы с тобой свершили, учитель, – торжественно произнес я. – Отдали себя в жертву богам во имя спасения Долины. Когда сгорел ты в пламени, не выдержал я и кинулся вслед за тобой. Испугался, что не по вкусу ты придешься богам, и не исполнят они запрошенное. Узнав, что попала на тот свет, душа твоя лишилась чувств, а я держал ответ перед Создавшим Мир, отдуваясь за нас обоих. И решил Отец Богов, что не пришло наше время, и вернул нас обратно, пообещав помочь чем сможет.

– А палач? – простонал Одноглазый.

– Мне не понравилось, как он кладет на Алтарь. Грубо, не нежно, без любви. И когда мы вернулись, я показал ему, как надо правильно работать с людьми. Так что, прощай, мой добрый учитель, возвращайся домой, а я остаюсь здесь палачом – место-то теперь свободно.

– Боги ему, Скок, даровали вечную жизнь. А ну вдруг вернется с того света, да поучит тебя, как на самом деле правильно работать с людьми? Какой из тебя палач, Скок, ты же только и будешь, что пигалиц сюда таскать!

– Танцы на Алтаре! Чуешь, Одноглазый, как романтично? Все! Теперь точно остаюсь!

– Ну да, а боги умрут с голоду – пожалел властителей Одноглазый.

– "Какие боги, Скок, тролли это, тролли", – передразнил я своего учителя, и мы весело засмеялись.

– И еще, представь себе, когда Палач хотел возложить тебя на Алтарь, я окликнул его, он обернулся, всмотрелся в мое лицо, благородное, как оказалось – и, вдруг, узнал меня. "Ты?" – благоговейно и с ужасом спросил он. Ага, согласился я. "О, Повелитель, я ждал тебя!". Нет, ты только подумай, он назвал меня Повелителем!

– Да кончай брехать-то.

– Честно тебе говорю. Повелитель, молвил он, сил нет как…

– … оттанцевать тебя хочется, – все испохабил Одноглазый и заржал.

– Дурак, я правду говорю, а ты…

Учитель еще громче заржал, опрокинулся назад головой и, ударившись с размаху шишкой об пол, подавился смехом.

Я гордо перешагнул через стонущее тело – никто не смеет насмехаться над Повелителем – подошел к Алтарю и вознес над ним ногу. Необычное покалывание прокатилось по ней от стопы до колена.

– Ого! – изумился я, – Как, говоришь, возлегать надо?

– Каком кверху, – в своем грубом стиле ответил Одноглазый. У него всегда с чувством юмора плохо было.

– Ну я же серьезно, – расстроился я, – Мне подготовиться надо, помолиться прежде чем взойти на Алтарь, а ты гадости говоришь…

– Начинай возлегать с танцевалки, – убежденно заявил учитель.

Я возмущенно повернулся в сторону Одноглазого и плюнул в него.

– По твоему же глупому совету пытаюсь заняться серьезным делом, а ты мешаешь мне. Как это понимать?

Вновь повернувшись в сторону Алтаря, я закрыл глаза и представил как большие белые крылья раскрываются за моей спиной. Легко взмахнув ими, я поднялся на невероятную высоту и небожители, улыбаясь и пытаясь помочь, протянули ко мне добрые руки.

– О боги, – нараспев заговорил я, – примите мою добровольную жертву во имя спасения…

Мощный удар повалил меня на землю в сторону от Алтаря.

– Ты что, сдурел? – прорычал Одноглазый, наклонившись надо мной.

– Как это сдурел? Ты же сам посоветовал!

– Что посоветовал?

– Неплохо бы стать неуязвимым сверхчеловеком. Крыс можно было бы разогнать в один момент! – гнусаво передразнил я учителя.

– Очень хорошо бы, но причем тут я? – вылупил свой гла… свое око Одноглазый.

Я горестно взвыл и подробно изложил этому тупице все его советы и откровенно высказался о нем как о советчике.

– Когда мы вернемся в Семью, ты обязательно сходишь к Бабке, – заявил мне учитель, – Я еще вчера утром сказал, что тебе надо лечиться. Все то время пока ты избавлялся от страха, я ждал тебя у начала Тропы. Можешь у этого важнюка спросить. И еще – никогда никакой легенды об Алтаре не слышал.

– Ах, мне одному надо лечиться? – возмутился я. – А ты значит лжеБолтуна не видел, да? И не вздумай отпираться! Мы видели его два раза!

Одноглазый плюхнулся рядом со мной и угрюмо замолчал, уставясь в пол.

– Может я и в самом деле того? – через некоторое время спросил я. – Вон и буки мне уже подмигивают, а вчера один говорящий попался и с Марицей как-то странно вышло, а позавчера Старик в буку превратился… Ну-ка, ну-ка… Одноглазый давай начистоту: Что осталось от Болтуна, когда по нему тролль скалой вдарил?

– Дохлый бука, – нехотя признал учитель.

– Точно?

– Ага.

– Точно-преточно?

– Да иди ты! Сказал же тебе, что видел, как тролль ударил по Болтуну и попал, а когда поднял скалу, то там бука валялся.

– Тогда все ясно! – я в волнении поднялся и зашагал по площадке от Алтаря к Одноглазому и обратно, – Рассказываю!

Коротенько, пока ноги не устали, я поведал учителю про величественного Старика, яростную Марицу и ужасного призрака со строгим букой.

– Это все они! – заключил я, – Буки! Чем-то не угодил им. Обиделись неблагодарные твари и мстят. Всю жизнь на них положил! Да если бы не я…

Одноглазый ловко заплел мне ноги и вновь повалил на пол.

– Все, хватит! Сейчас спустимся и домой, домой. – ласково зашептал мне в ухо учитель. – А там сразу же к Бабке пойдем, подлечишься маленько.

– Не хочу к Бабке. Он злой и больно делает, – заныл я.

– Зато всем помогает, – парировал Одноглазый и вдруг свирепо зашипел на меня, – Где это ты видел разумных бук, а?

– Но они такие умные…

– А ты дурак! Двойники Болтуна, мой двойник, двойники Старика, Марицы, призрак – это все что-то одно, но не как не буки сами по себе. Кто-то стоит за этим, – Одноглазый резко поднялся, – И вообще нам пора. Что внизу о палаче расскажем?

Посовещавшись, мы спрыгнули на тропу, и с истошными криками “Горе! О горе!” заскользили вниз. Врезавшись в дозорных, я отчаянно зарыдал:

– Узнав о беде, постигшей Долину, Великий палач молвил, что ему надо говорить с богами напрямую, и взошел на Алтарь. Какой был святой человек, какая утрата постигла всех нас.

А Одноглазый, зараза, нет чтобы помочь, всплакнуть там, порвать на себе что или оторвать себе часть тела какую-нибудь в знак скорби, лишь хватался за голову и глухо стонал. Как будто я не знаю, что у него голова на самом деле от удара об Алтарь болит. Безутешных от горя, нас провели к Первому Слушающему и тот, выпучив от удивления глаза, выслушал мою сказку, а выслушав, сказал:

– Ну вот, приятели, теперь я думаю, ваш вопрос будет в срочном порядке решен, – и, улыбнувшись, нацарапал в ряд каких-то птичек на своих латах новую кривулинку. Хоть он и скалился, видно было, что Слушающий потрясен случившимся и не знает, что теперь делать.

– Мы бы хотели срочно вернуться домой, чтобы доложить обо всем приятелю Старику, – решил я не задерживаться здесь.

– Да, да, если вы мне понадобитесь, вас позовут, – думая уже о своем, начальник наклонился к небольшому отверстию в стене и что-то сказал туда, – идите, идите.

– Мда, вот так сосучка размокла у нас, – донеслось нам в спину из норы Первого Слушающего богов.

Глава 10

Выйдя из Храмовых Врат, мы обомлели. В Ущелье спустилась ночь. Не глубокая еще, тролли не вылезли со своих лежбищ, но все-таки ночь. О возвращении домой не могло быть и речи, о возвращении в Храм – тоже. А ну, как вернется палач с того света или разговаривающим по ночам с богами бюрочленам нажалуется. Нет, лучше забиться в какую-нибудь щель, да и переночевать на свежем воздухе, здоровее будем.

– Вон там, совсем рядом, есть небольшая пещерка, – сказал Одноглазый. – В ней и заляжем.

Сказано – сделано. Распинав выводок бук, так нагло пристроившихся в нашей норе, мы рухнули прямо на камни – а чего, не впервой! – и, немного поерзав на земле и пошипев на особо непонятливых животных, сладко засопели. Но тут тролли, громко топая ножищами, заходили по ущелью туда-сюда, неслыш и грох, днем совершенно тихие и милые ребята, замычали, загыкали, завыли, и начали издавать прочие неприличные звуки. Пещера постоянно тряслась и на нас с потолка сыпался какой-то мусор. К тому же изо всех щелей дуло.

– Эй, Одноглазый, а я ведь тебе жизнь сегодня спас.

– А, ну спасибо.

– Как это спасибо, как это спасибо? – я аж задохнулся от возмущения и толкнул Одноглазого, чтобы он не засыпал.

– Да иди ты, дай поспать, – учитель отодвинулся от меня подальше и снова захрапел.

– Ну ты и зараза, ведь я ж тебя из лап самого Великого Палача вырвал Его одним ударом на Алтарь закинул, а ты…

– Хр-р…

– То есть что, на руках ты меня домой не понесешь? Я что, сам пойду?

– Хр-р…

– В следующий раз, когда ты <пип, пип, пип>, я <пип, пип> никогда.

– Я тебе тоже недавно жизнь спас, – неожиданно ожил Одноглазый, – так, что отвали.

А ведь и вправду. Как я такое мог позабыть? Эта история приключилась в предыдущий День Обмена.

Я неспешно прогуливался между рядами предлагающих всякое барахло и лениво приценивался ко всякой ерунде. В принципе меня ничего не интересовало, но что это был бы за День Обмена без обмена, поэтому, на всякий случай, я притащил с собой два маленьких кусочка соли счастья.

Внезапно я увидел совсем молоденькую красивую пигалицу, которую ни разу до этого не встречал, что было немудрено – на ней были цвета Людей Травы. Я окинул взглядом её ладную фигурку, юное невинное личико, перехватил взгляд еще по детски наивных глаз и обомлел. Исходивший от нее тонкий, еле уловимый аромат свободной, ищущей любви пигалицы овладел мною и потащил, потащил, потащил…

Кто она? Как ее зовут? Сорвал ли кто уже своими грязными лапами этот неокрепший бутон любви, или ей повезло, и опытный садовник Скок, первым нашёл ее? Я заботливо спрячу этот чудо-цветок от похотливых завистливых взглядов, любовно взращу ее, волью в нее силы и страсть, и пигалица, млея от восторга и благодарности, расцветет ярким пламенным танцем, сжирающим мужчин. Я на мгновение закрыл глаза и живо представил себе, как потом, через годы, познавшие ее будут изумленно теряться в догадках, кто же воспитал и обучил эту дивную плясунью, кто?

– Я! Я! Я! – закричав от восторга, я раскрыл глаза.

– Вы? – спросила она меня и, вздрогнув, опустила глаза.

О да! Девушка! Девушка! Девушка! Ей сказочно повезло, что она встретила именно меня.

– В-в-восхитительно, – дрожа от волнения, я глубоко вдохнул ее аромат и пустил слюну.

Кстати, вот интересно – почему это: как только вижу красивую пигалицу, у меня тут же начинает течь слюна? Я же их есть не собираюсь! Правду люди говорят: "Любовь у мужика живет в пузе". Ему, что манны кусок, что бабы хваток – все едино. А лучше и того и другого, да побольше. Ну, так вот, облизнулся я и говорю:

– О боги, какая красота!

– Да. Сегодня так много народа, все очень нарядны и милы, – потупившись, произнесла она.

– Где? – удивился я, – где они все? Одни лишь бледные тени вокруг меня. Здесь только Вы одна. Почему я не встречал Вас раньше? Вы воспитывались в Храме или Трава прятала Вас, боясь потерять? Если Вы хотите сегодня вернуться домой, то просто обязаны убить меня! Я ни за что не отпущу такое чудо от себя никогда!

– О, Вы пугаете меня, – она широко раскрыла глаза и сделала шаг назад. – Вы ведь тот самый Скок о котором так много говорят мои подруги?

– К сожалению, человеческая речь не в состоянии передать всю ту широкую гамму чувств и те тончайшие оттенки наслаждения, которые испытывает пигалица, близко пообщавшись со мной. Я много ярче и сложнее того Скока, которого Вы знаете по рассказам других женщин, – не в силах более удерживать себя, я коснулся ее руки.

– Странно, но Вы совсем не похожи на то чудовище, о котором все говорят, – тихо произнесла она, но руку не отняла.

– Кто говорит? – оторопело спросил я.

– Ну, Листик, например, или Пыльца, – начала перечислять юная красотка, – Травинка тоже…

– Какая Травинка, – мрачно переспросил я, – та, которая немного косит, или та, которая много говорит?

– Обе, – успокоила меня пигалица, – еще…

– Извините меня… – я вопросительно посмотрел на неё.

– Фуксия, – подсказала мне девушка.

– Послушай, дорогая Фуксия, какое замечательное имя, – я легонько погладил её ладошку, и незримая волна пробежала от меня к ней. Девчушка вздрогнула, попав под моё очарование, и полностью потеряла контроль над собой. – Видишь ли, твои подруги, наверное, такое говорили обо мне со зла, не от чистого сердца. Вопреки здравому смыслу они пытались завоевать моё расположение, мою любовь, но я не чувствовал с ними той незримой нити, которая связывает сердца влюблённых, того зова, который идёт из души и шепчет: “Вот она, не проходи мимо”. И ты останавливаешься, смотришь ей в глаза и понимаешь, что нашёл, нашёл ту, которую так долго искал, протягиваешь к ней руки, берёшь её в свои ладони и держишь, держишь, вдыхая её запах, и это может продолжаться вечность, но, что такое вечность для Двоих? Годы проходят мимо, дети вырастают и покидают Нас, а мы с тобой всё те же, что и в момент нашей первой встречи – так же жарко бьются наши сердца, так же с любовью смотрят друг на друга глаза. Надо жить так, чтобы злые друзья смотрели на Нас и говорили: ”Ну надо же, эти Фуксия и Скок, ничего то им не делается, всё так же вместе”. Ты понимаешь, о чём это я, да? Ну а твои подруги, родная моя, что они перед тобой? Тень жухлой травы. Я не обидел твоих родовых чувств, говоря так о Траве? Ну и хорошо. Каждая из них хотела лишь моего тела, а не сердца. Зачем они мне? Вот иду я рядом с тобой и будто… А куда это мы идём, собственно говоря? – я с удивлением обнаружил, что мы двигаемся не в сторону Водопада, как я предполагал, а совсем наоборот – в сторону Травы.

– Ты меня так поразил, – тихо произнесла Фуксия и с придыханием добавила: – Скок…

Я и так уже в принципе был готов, но от этого “Скока” ещё больше разволновался и вспотел.

– Ты меня так поразил, Скок, – продолжила она, – что мне тоже хочется хоть чем-то удивить тебя. Ты живёшь на Водопаде и редко бываешь в Траве…

“Да хоть бы вообще там не бывать”, – подумал я, но вслух ничего не сказал, а лишь улыбнулся.

– Давным-давно, в одном из уголков Густых Трав я нашла укромную полянку, и она стала моей тайной. Никто из взрослых до сих пор не знает о ней. Долгое время я ухаживала за растущими там травами, говорила с ними и в радости и горе, и моя полянка полюбила меня, а я полюбила ее. Это мое тайное место, Скок, и я хочу, чтобы ты посмотрел на него, – неожиданно она резко остановилась, схватив меня за руку, настороженно посмотрела мне в глаза и вдруг провела пальцами по моей щеке. – Ты ведь не будешь смеяться надо мной, правда? Я еще никого не водила туда, даже Фиалку.

– Фиалка твоя подруга? – потерянно спросил я.

Противоречивые чувства раздирали меня. С одной стороны я радовался столь быстрой возможности оказаться с Фуксией наедине в укромном месте, но с другой – все это сквозило таким младенчеством, что мне стало не по себе. Она что, такая малолетка? Тогда я лучше подожду. Хотя возраст – это такая фигня.

– Да, Фиалка моя подруга, – беззаботно подтвердили пигалица. – Я очень люблю ее.

– А дозор? – спросил я, – мне не хотелось бы идти через дозор. – Я ухватился за последнюю возможность отступления.

– У меня есть своя тропа, – Фуксия переломила мою соломинку и взглянула в глаза, – пойдем быстрее, мне уже ой как не терпится.

Она грациозно развернулась и резво припустила между скал в сторону Травы. Чувствуя себя дурак дураком, я потопал за ней. Пробравшись не известным мне туннелем, вход в который прятался за неприметным камнем, мы выбрались в густые травы, растущие по ту сторону Великого Хребта. Проблуждав кучу времени среди отвратительных душных стеблей, она наконец-то вывела меня на небольшую полянку. Склонившиеся шатром высокие травы напоминали чем-то свод моей родной пещеры и я, облегченно вздохнув, упал на колючую землю.

– Тебе нравится? – с плохо скрываемым нетерпением поинтересовалась Фуксия и, грациозно потянувшись, улеглась рядом со мной.

– Да, конечно, дорогая, просто восхитительно, – промурлыкал я, наслаждаясь приятным гулом в уставших ногах.

По травам ходить – это, скажу я вам, не по скалам прыгать. Все ноги в кровь собьешь пока сквозь стебли пролезешь. Я лежал и с ужасом представлял себе обратную дорогу домой. Вот, мать ее, садовник нашелся! Я то что думал на поляне обмена? Что возьму этот цветок неухоженный, бутон нераскрывшийся, притащу к себе в нору, воткну в первый горшок попавшийся, да и начну обихаживать., а она при этом с моей лежанки будет мне внимать, открыв рот. А тут такой поворот! Ну, скажите мне на милость, какие танцы на лысой полянке под сенью гибких трав, если мне еще домой через эти стебли вонючие плестись?

Я лежал и тихо закипал. При этом на лице у меня блуждала милая улыбка, должная по моему замыслу обозначать крайнюю степень наслаждения. Я уже собирался сказать: “Классно тут у тебя. Ну, что пойдем теперь ко мне?”, как вдруг Фуксия совершенно неожиданно совершила тихое красивое танцевальное па и коснулась языком моей щеки. Она это сделала так естественно и очаровательно, что у меня перехватило дыхание, а ноги напряглись и приготовились пуститься в пляс. Вот так удача! Никем непуганая пигалица с врождённым талантом танцовщицы. Ну мне повезло, так повезло. Хотя какое там повезло! На ловца и бука бежит. То тонкое, пронзительное, что живет во мне, незримыми щупальцами постоянно выискивает женщин в окружающем мире и манит их, зовет, тащит к неподражаемому, всеми желанному Скоку, божьему сыну. Спасибо, папа. Твоя голубая кровь так и гонит пигалиц со всего света, так и гонит в мои объятия…

Ну, хорошо. Если у вас есть другое объяснение моей фантастической привлекательности – скажите мне.

Вот то-то и оно…

Кто-кто мне отказал?

Да ты что, Одноглазый, она же жирная и ноги у неё волосатые!

А эта просто дура!

К кому?

Когда это я к ней подваливал?

Она же плоская, как доска! Только и может, что красиво ходить туда-сюда, туда-сюда, а пигалицы совсем не для этого нужны.

Побойся богов, Одноглазый, у неё же нос длиннющий!

Она же совершенно косая!

Пальцы короткие!

Язык длинный!

Прыщики подмышками!

Ну эта просто, просто… Да, мать твою, чего ты опять припёрся-то? Не кажется ли тебе, что перечисляешь здесь исключительно страшных пигалиц, с которыми я пытался завести чистую дружбу только из сострадания к ним?

Конечно, если для тебя порядочная и страшная одно и тоже, то я…

Ах, а у меня значит все были непорядочные, да? Ну надо же!

Всё, всё! Хватит, хочешь меня слушать – сиди тихо и не перебивай, а не хочешь, так вали отсюда. На чем это я остановился? Ах, ну да!

Сидим это мы однажды на Совете, обсуждаем чего-то, а у Одноглазого живот прихватило. Дедушка Рэммерих как раз говорил какую-то умность, и вдруг споткнулся на полуслове, сморщился и спрашивает…

Ага, вали давай.

Фу, наконец-то. Ну сколько можно вас просить, не пускайте вы эту заразу сюда, он же только мешает!

Так вот лежу я на этой дурацкой полянке и тихонько обалдеваю от Фуксии, а в голову сами собой лезут разные приятные мелодии.

Между тем, очаровавшая меня пигалица томно изогнулась, улыбнулась глазами и вдруг начала исповедоваться:

– Я долго берегла себя, сама не знала для кого. Не хотела размениваться по пустякам, – “Да, да, да”, горячо поддержал ее я, – все кого-то ждала, подруги смеялись. А я все равно верила, и вот ты пришел. Это моя полянка привела тебя ко мне, – она сквозь слезы грустно улыбнулась мне.

– Что ты плачешь, дорогая, цветочек мой, – забеспокоился я.

– Это от счастья, – Фуксия смахнула слезинки с глаз и легко рассмеялась.

– Давай, что ли, за встречу, – она неожиданно достала откуда-то парочку тонких сухих стеблей и протянула один из них мне, – Да и боязно как-то в первый раз.

Ох уж эти люди Травы, вечно у них какая-нибудь соломка на все случаи жизни найдется. Я никогда не был любителем пожевать травки, но если пигалица просит, да еще такая… и, зажмурившись, я отправил стебелек в рот.

Башню снесло мгновенно. Волной огня вскипятило мозги и расслабляющее тепло разлилось по телу, осев в ногах и руках. Внутри выжженной головы прошел холодный остужающий дождь и задул ветер. Я медленно раскрыл глаза и прислушался к себе. Ощущения были не из приятных. У меня создалось стойкое впечатление, что я – это голова и больше ничего.

“Что за дела?” – хотел поинтересоваться я у Фуксии, в напряженной позе наблюдающей за мной, но издал лишь невнятное мычание.

Внезапно окружающие нас травы ожили, зашевелились, загомонили, и на поляну одна за другой начали высыпать пигалицы Людей Травы. Листик, Пыльца, обе Травинки, Фиалка, и многие другие.

_ Попался, танцор трам-тарарамский, – Пыльца смачно пнула меня в брюхо. Я лишь криво усмехнулся – живот все равно ничего не чувствовал.

– Молодец, дорогуша, – Фиалка обняла свою подружку, – такого буку завалила.

– А он такой, парень ничего, – протянула Фуксия. – Так меня обставил всю, что я аж поплыла.

– О да, это он мастер, – вступила косоглазая Травинка, – про незримую нить меж сердцами говорил? А про вечность? И про годы проходят мимо, тоже говорил? У, поганец! – злопамятная пигалица лихо лягнула меня вбок.

– Ну, что, как кончать его будем, – поинтересовалась Пыльца, – как договорились, или по-моему?

При этих словах я тихонько забулькал, потому как на иное выражение протеста был не способен. Я – то сначала думал, что бабы побалуют маленько, да и вытолкнут взашей. А тут вон оно как повернулось.