355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Владимир Водяницкий » Записки натуралиста » Текст книги (страница 5)
Записки натуралиста
  • Текст добавлен: 21 сентября 2016, 15:20

Текст книги "Записки натуралиста"


Автор книги: Владимир Водяницкий



сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

1930—1934 гг.

Почти десять лет я и Нина Васильевна работали в Новороссийске. Но за это время каждый из нас только по одному разу посетил Севастополь. Естественно за короткий срок мы не могли наладить близкие контакты с тамошними биологами. Большую роль в этом сыграло и некоторое различие в характере научной деятельности этих двух исследовательских учреждений. Деятельность Севастопольской станции имела, если можно так сказать, пелагический уклон, а Новороссийской – неритический. Очевидно, на отсутствии тесных связей сказывалось и соперничество между экспедициями Ю. М. Шокальского и Н. М. Книповича. Первая, как известно, была тесно связана с Севастопольской биологической станцией, вторая – с Новороссийской. Так или иначе, но в конце концов вопрос о нашем переходе был улажен. По постановлению Президиума Академии наук СССР мне присвоили звание старшего зоолога, Нине Васильевне – старшего ботаника, а должность заведующего станцией была переименована в заместителя директора.

В Севастополе я впервые, как это ни удивительно, встретился с С. А. Зерновым, теперь уже своим непосредственным начальником. Став директором Зоологического института (Ленинград), он часто приезжал в Севастополь в короткие командировки или в отпуск. Станция, как уже говорилось, не входила в состав института, но оба учреждения имели общего директора. Имя С. А. Зернова как одного из основоположников русской гидробиологии было очень популярно среди работников станции. Здесь еще помнили и о его прошлой, весьма активной деятельности как заведующего (он расстался со станцией в 1914 г.) при директоре академике В. В. Заленском.

Среди сотрудников Севастопольской станции мы встретили и старых сослуживцев Зернова. Один из них – знаменитый рыбак Михаил Яковлевич Соловьев, начавший свою службу на станции еще во времена А. О. Ковалевского. О Соловьеве я впервые узнал в студенческие годы на памятном для меня заседании кружка натуралистов, где делал доклад о Севастопольской биологической станции студент Мефодий Тихий. Теперь Соловьев буквально поразил нас тем, что запомнил латинские названия не только животных, но и водорослей, сообщенные ему двадцать лет назад альгологом Н. Н. Воронихиным.

В полную силу трудился замечательный механик, великий труженик, мастер на все руки – от водопровода до микроскопа – 75-летний Кондрат Григорьевич Седов. Этот хороший умный человек, к сожалению, был баптистом.

С 1907 г. работала на станции Лидия Ивановна Якубова, ученица знаменитого швейцарского зоолога Ланга. Она проявила себя хорошим бентологом и специалистом по полихетам, а также блестящим руководителем студенческого практикума. Человек безупречного нравственного авторитета, прямолинейная в суждениях и симпатиях, она иногда отличалась упрямством, в котором ей трудно было противостоять.

Остальные научные сотрудники пришли на станцию уже в годы Советской власти. Михаил Андреевич Галаджиев, бывший преподаватель Крымского университета, а до того сотрудник С. И. Метальникова, вместе с которым он проводил в Ленинграде исследования по «бессмертию» простейших, и теперь продолжал наблюдать знаменитые культуры инфузорий, размножавшиеся без конъюгации в течение уже 20 лет. В Севастополе он занимался зоопланктоном и, кроме того, принял от В. Н. Никитина его работы по изучению обрастаний и лакокрасочных противообрастающих покрытий. Зоолог Владимир Константинович Попов изучал паразитических раков.

Незадолго до нашего прихода на станции появился Евгений Николаевич Мальм. Врач по образованию, он был очень разносторонним человеком, оказавшим большую пользу во многих экспериментальных работах; в руках у Мальма буквально все кипело и ладилось. Одно время он занимался дельфинами.

В результате участия станции в экспедициях под руководством Юлия Михайловича Шокальского были опубликованы очень важные работы В. Н. Никитина по зоопланктону и П. Г. Данильченка по биогенным элементам. Большой интерес представляли экологические наблюдения ряда сотрудников (при участии Е. Н. Мальма). Однако ознакомление с отчетами и планами исследований показало, что деятельность станции в сущности характеризуется многочисленными, не связанными между собой, индивидуальными работами; общих задач и целенаправленной программы исследований на станции не существовало.

Прежде всего пришлось заняться составлением перспективного плана работ станции на 15 лет (этот срок был установлен Академией наук СССР). В зависимости от этого строились соответствующие годичные планы. Спустя много лет мне попалась эта записка, чудом сохранившаяся в многострадальном архиве станции в годы войны и немецкой оккупации Севастополя. Далеко не все намеченное оказалось выполненным на деле, но многое из задуманного было правильным и своевременным. В частности; в записке развивалась мысль о необходимости отказаться от некоторых окаменевших представлений в отношении Черного моря и заново кардинально исследовать его природу, раскрыть ее основные черты в их совокупности и взаимодействии.

Для того чтобы объединить силы и наметить программу новых исследований, я предложил созвать в Севастополе Всесоюзную конференцию по изучению Черного моря. С. А. Зернов поддержал это предложение и провел его через Академию наук. Мы начали длительную подготовку конференции и в первую очередь сформировали несколько бригад по отдельным специальностям для составления обзорных докладов и предложений.

Опираясь на упомянутый 15-летний план наших работ, я представил (через С. А. Зернова) в Президиум Академии наук доклад о необходимости расширения здания станции и создания ряда новых лабораторий: физиологической, биохимической, микробиологической, ихтиологической, а также морского музея и нового аквариума. В 1912 г. С. А. Зернов уже начал расширять первоначальное здание станции, построенное при А. О. Ковалевском в 1897 г., соорудив южное крыло дома. Я предложил пристроить к зданию аналогичное северное крыло, надстроить четвертый этаж над центральной частью, соединить оба крыла полукруговой постройкой, а под ней расположить новый, более обширный аквариум. Предложение было одобрено, но в первую очередь согласились отпустить средства только на постройку северного крыла и четвертого этажа.

Однако неожиданно наш проект натолкнулся на препятствие. Командование Черноморского флота решило построить на Приморском бульваре громадное здание клуба, которое должно было с трех сторон охватить нашу станцию. В этом случае она попадала во двор здания клуба и ни о каком расширении уже не могло быть и речи. Не успели мы опомниться, как станцию вплотную обнесли высоким забором с узким и длинным проходом сбоку. Вокруг нас стали спешно рыть котлованы, завозить камень и сносить соседние дома. Все мои обращения в военные и гражданские органы с просьбой прояснить ситуацию ни к чему не привели. Ничего не изменил и срочный приезд С. А. Зернова. К тому же начальник строительства обошелся с ним очень грубо. Уезжая, Сергей Алексеевич сказал, что доложит президенту Академии наук СССР о положении и будет просить принять меры.

Спустя некоторое время поздней ночью к нам в квартиру позвонили. Незнакомый человек, назвавшийся работником коммунального хозяйства, сказал:

– Я знаю о всех ваших хлопотах. Ваши обращения к местным властям бесполезны, но имейте в виду, что вся их затея незаконная. Без специального разрешения правительства нельзя застраивать парки и бульвары. Проект застройки Приморского бульвара еще нигде в центральных органах не утвержден, поэтому начало строительства по существу является самоуправством. Но имеется желание поставить власти перед свершившимся фактом – деревья уничтожены, соседние здания снесены, фундамент заложен. Немедленно обращайтесь сами в Москву, прямо к высшим органам. Желаю успеха, до свидания, о моем посещении не упоминайте.

На другой же день мы отправили письма Михаилу Ивановичу Калинину и Клименту Ефремовичу Ворошилову. Работы вокруг здания станции шли бешеным темпом, но вскоре вдруг прекратились. Через неделю меня посетили члены прибывшей из Москвы комиссии в составе представителей ЦК ВКП(б), ВЦИК и Академии коммунального хозяйства.

– На завтра, – сказали они, – назначено заседание в Горисполкоме по поводу этого строительства.

Не смущайтесь и отвечайте смело, как находите нужным. Горсоветовцы будут помалкивать, им уже попало.

Заседание было очень многолюдным. Собралось много моряков, которые не скрывали своего возмущения моими действиями и поворотом дела. Члены комиссии ничего не говорили, но все записывали. Неожиданный эпизод развеселил всех присутствовавших.

Выступил заместитель командующего флотом и вдруг начал говорить о бесполезности и бесплодности экспедиции в Черное море, которую организовала Биологическая станция. По-видимому, он хотел показать, что станция не нужна флоту. Я поначалу не догадался и спросил, о какой экспедиции идет речь.

– Так эта ваша знаменитая экспедиция под руководством академика Шокальского, – объяснили мне.

– Во-первых, – ответил я, – Ю. М. Шокальский в период экспедиции был не почетный академик, а профессор Военно-Морской академии. Во-вторых, экспедицию организовала не станция, а Главное гидрографическое управление, которое и ответственно за ее работу. Экспедиция плавала на гидрографическом судне в составе нескольких десятков военных специалистов – океанографов, а Биологическую станцию представляли только два человека – планктонист и химик. Экспедиция работала в 1923—1927 гг. Не сможете ли вы сказать, кто был начальником гидрографических работ в эти годы? Так как вы, очевидно, не припоминаете, разрешите пояснить для присутствующих, что именно вы и были тогда начальником гидрографии и, следовательно, утверждали планы работ и отчеты экспедиции. Поскольку, как вы сказали, экспедиция была плохо организована и дала мало результатов, вероятно, именно вам и следовало за это ответить в свое время. Впрочем, экспедиция в действительности дала очень много, в частности для практических целей гидрографии, что вам хорошо известно.

Общий смех разрядил этот инцидент. И должен сказать, что заместитель командующего не только не обиделся, но смеялся вместе со всеми, а после заседания даже проводил меня домой, пытаясь доказать, что он не хотел «обидеть станцию» и лишь боролся за поднятие культурной работы на флоте.

Комиссия уехала, а через неделю в «Известиях» (ко всеобщему изумлению) были опубликованы от имени ВЦИК выговор ретивым хозяйственникам флота за самочинную застройку Приморского бульвара и приказ привести все в прежний вид.

Вся эта история принесла станции и некоторую пользу. Во-первых, были снесены мелкие постройки, которые загромождали подступы к нашему зданию, а во-вторых, мы купили часть завезенного камня, который пригодился для постройки северного крыла.

Вскоре я встретился на каком-то заседании с командующим флотом И. К. Кожановым. Он был очень любезен.

– Ну поздравляю вас, – сказал он. – Слышал, слышал... Все правильно. Надеюсь больше не будем ссориться. Ведь флот всегда помогал станции в работе и будет помогать.

Наша научная деятельность протекала в Севастополе довольно успешно. Нина Васильевна выполнила ряд разнообразных работ по водорослям макрофитам, писала докторскую диссертацию и готовилась к исследованиям фитопланктона, что было очень важно в связи с назревшей общей задачей изучения биологической, продуктивности Черного моря. Я продолжал заниматься ихтиопланктоном, и некоторые новые находки в районе Севастополя (обнаружение яиц и личинок пеламиды и тунца) представили значительный интерес. При сопоставлении новых результатов с данными, полученными раньше, выяснилось, что пелагическая зона Черного моря заселена рыбами далеко не столь скудно, как считалось прежде. Я приступил к общему пересмотру всех данных, на которых основывалось старое суждение.

Громадным подспорьем для меня явилась новая замечательная работа Н. М. Книповича «Гидрологические исследования в Черном море». В ней были обобщены все опубликованные ранее материалы по Черному морю, а также результаты двух экспедиций – научно-промысловой под руководством Николая Михайловича и гидрографической экспедиции Ю. М. Шокальского. Надо сказать, что еще до начала своей экспедиции Книпович проработал гидрологические материалы «первой черноморской глубомерной экспедиции» Шпиндлера и Врангеля (1892) и установил, что во многих случаях глубинные поверхности равных температур и соленостей (изоповерхности) располагаются в Черном море не горизонтально, а в форме двух куполов – восточного и западного. Из этого следовал вывод, что в Черном море преобладают два кольцевых течения, движущиеся против часовой стрелки (циклонально). Вследствие движения струй течений под воздействием вращения Земли их наружные области, обращенные к берегам, должны опускаться, а внутренние – подниматься (что и вызывает куполообразное строение изоповерхностей в глубинах). Это кардинальное открытие, сделанное чисто камеральным методом и получившее в просторечии наименование «велосипед Книповича», определило направление многих дальнейших исследований на Черном море. Оно подсказывало, что глубинные воды Черного моря не являются безнадежно застойными (как считалось после обнаружения в 1892 г. повышения солености воды с глубиной и зараженности глубин сероводородом), а в какой-то мере подвижны и потому неизбежно подвержены медленным процессам перемешивания.

Книпович обратил большое внимание на существование довольно значительного промежуточного слоя, в котором содержание сероводорода постепенно уменьшается, а содержание кислорода увеличивается. Этот промежуточный слой является зоной смешения и взаимодействия сероводородной и кислородной водных масс, имеющей чрезвычайно большое значение для биологической продуктивности поверхностных слоев (пронизываемых солнечными лучами), в которых развивается фитопланктон – основной созидатель органического вещества в море. В глубинах Черного моря (как и в океанах) имеется высокое содержание питательных для фитопланктона веществ, образующихся в результате разложения падающих из поверхностных слоев отмерших организмов и экскрементов.

Глубинные воды смешиваются с поверхностными и обогащают их питательными веществами. Если смешения не происходит, питательные вещества в поверхностных водах с течением времени истощаются, и развитие планктона замедляется. Именно это, как считалось, и происходит в Черном море. В результате был сделан вывод: пелагическая зона этого моря бедна и планктоном, и рыбой. Такое мнение психологически подкреплялось сравнением с Азовским и Каспийским морями, которые гораздо богаче Черного моря планктоном и промысловыми рыбами.

Севастопольская биологическая станция после пристройки северного крыла здания и четвертого этажа

Вопрос продуктивности Черного моря во всей совокупности входящих в него гидрологических, гидрохимических и биологических проблем был достаточно сложен. Он требовал тщательного пересмотра всех имеющихся данных и, главное, проведения новых целенаправленных исследований. Этим мы и должны были заняться основательно в ближайшее время.

В 1934 г. были построены северное крыло и четвертый этаж здания станции, что увеличило объем рабочих помещений на 50%. Здание выиграло и по внешнему виду: оно стало симметричным и более высоким в средней части, подход к нему украсил разбитый нами садик. С вводом в строй новых помещений появилась возможность создать ряд новых лабораторий и осуществить план модернизации деятельности станции.

В организации физиологической лаборатории деятельное участие приняли академик Л. А. Орбели и его сотрудники Е. М. Крепс и Н. А. Вержбинская. Была создана небольшая биохимическая лаборатория, расширилась микробиологическая, начало которой положил еще Ф. А. Копп. Большое помещение получила гидрохимическая лаборатория. В ней значительно увеличилась площадь столов с проточной морской водой, что обеспечивало развитие экспериментальных работ; появился специальный зал для музея. Станция наша стала более современной. И хотя ее оснащенность еще не достигла полностью уровня лучших европейских биологических станций, она все-же могла уже встать рядом с ними. Штат научных сотрудников насчитывал 12 человек. Я мог считать, что первый шаг в осуществлении планов создания современной морской биологической станции сделан.

С. А. Зернов во время своих приездов в Севастополь принимал деятельное участие в наших научных заседаниях и очень охотно беседовал с каждым сотрудником. Но, как известно, он был очень экспансивен и непосредствен, любил поговорить и пошуметь со своими старыми сослуживцами-рыбаками. Однажды он смущенно заявил мне, что нужно рыбаков и команду судна приглашать на научные собрания: «Ведь вы знаете, в Неаполе из рыбака Лобианко получился крупный ученый». На ближайшее заседание пришли все наши моряки. Сели вдоль стены в ряд, все как один в фуражках, послушали доклад. На мой вопрос, кто желает высказаться, поднимает руку М. Я. Соловьев. Сергей Алексеевич поглядывает на меня и улыбается. Тем временем Михаил Яковлевич заявляет: «Вот что, граждане, пора нам лодки ремонтировать». Сергей Алексеевич досадливо отвечает: «Мы об этом поговорим отдельно, а вот сейчас у нас речь пойдет о научном докладе». «Нет уж, позвольте, Сергей Алексеевич, как это вы говорите, – потом. Без лодок наука не пойдет...»

В ноябре 1934 г. в «Известиях» появилось сообщение о том, что Президиум Академии наук СССР присудил мне и Л. И. Якубовой ученую степень доктора биологических наук. В характеристике моих работ, подписанной Н. М. Книповичем, С. А. Зерновым, Л. С. Бергом и К. М. Дерюгиным, отмечалось, что наши исследования ихтиопланктона открывают новое плодотворное направление, важное как в теоретическом, так и в практическом отношениях. Одновременно некоторые наши сотрудники стали кандидатами биологических наук. Многим из них предлагалось представить к защите докторские диссертации.

1935—1940 гг.

В марте 1935 г. наша расширенная и реорганизованная станция принимала участников Первой Всесоюзной конференции по изучению Черного моря. На ее открытии в Доме флота присутствовала почти тысяча человек. Пленарные заседания проходили в соседнем со станцией здании яхт-клуба. Это своеобразное деревянное здание известно многим по довоенным снимкам. Сейчас на его месте построен летний кинотеатр.

На конференцию прибыло свыше 150 представителей из многих городов. В ее работе участвовали крупнейшие ученые: С. А. Зернов, Н. М. Книпович, Ю. М. Шокальский, Л. А. Орбели, П. П. Лазарев, А. Д. Архангельский, В. В. Шулейкин, В. К. Солдатов, Д. К. Третьяков, И. И. Месяцев, Л. А. Зенкевич; руководящие деятели черноморских учреждений: Ё. Ф. Скворцов, В. А. Снежинский, Н. А. Загоровский, Е. А. Потеряев, В. Н. Никитин, В. П. Воробьев, С. М. Малятский, В. Л. Паули, В. Н. Тихонов; представители Зоологического института: Е. Ф. Гурьянова, П. В. Ушаков, В. М. Рылов и многие другие. Были заслушаны доклады и предложения ряда бригад: гидрографии, гидрологии, метеорологии, гидрохимии, гидробиологии, ихтиологии и морских млекопитающих. Конференция приняла конкретные постановления с характеристикой состояния изученности Черного моря и задач дальнейших исследований.

В период подготовки конференции в бригадах прошли большие дискуссии. Они касались и уже выполненных исследований, и ближайших задач. Особенно горячо спорили в бригаде гидробиологии. Кое-кто вообще выступал против права гидробиологии считаться наукой. Доводы подобных дебатистов были довольно прямолинейны: есть зоология, ботаника, физиология, гидрология и т. д., а гидробиология не имеет ни специфического объекта, ни оригинальных методов исследования и представляет набор отдельных вопросов смешанного характера, решаемых методами фундаментальных наук. Эти утверждения невольно вспомнились через несколько лет, когда Севастопольская биологическая станция была объявлена чисто зоологическим учреждением. Не забылись они и в 1953 г., когда в «Зоологическом журнале» развернулась дискуссия о задачах гидробиологии и о нецелесообразности ее существования как самостоятельной науки.

Участники конференции решили просить Академию наук СССР создать постоянно действующую комиссию по изучению Черного и Азовского морей. Конференция явилась первой попыткой коллективного планирования морских исследований, которое в дальнейшем было широко принято на всех морях и стало основой океанологических исследований, руководимых государственными органами. Опубликованные в свое время резолюции конференции сыграли свою положительную роль и теперь служат небесполезным справочным материалом.

В. А. Водяницкий, 1935 г.

На конференции явственно проявилось кардинальное расхождение во взглядах Н. М. Книповича и Ю. М. Шокальского и, пожалуй, даже их психологическая несовместимость. К этому времени уже вышла упомянутая выше книга Н. М. Книповича. Ю. М. Шокальский демонстративно ее игнорировал и, выступая незадолго перед севастопольской конференцией на Международном географическом конгрессе в Варшаве, без изменения повторил все положения Шпиндлера и Врангеля о несмешиваемости глубинных и поверхностных вод в Черном море. Выпуклость изоповерхностей он приписывал подпору средиземноморских вод, втекающих через Босфор (что но сути дела физически непонятно). Само по себе растекание по дну более соленых вод должно было, конечно, усиливать стратификацию (слоистость), но оно еще не могло образовать выпуклости, да еще и в виде двух куполов. Было удивительно, что, получив громадный новый материал во время своей многолетней Черноморской экспедиции, Ю. М. Шокальский не усмотрел необходимости подойти критически к общепринятой теории гидрологического строения Черного моря, разработанной его предшественниками в Военно-Морской академии.

Н. М. Книпович, по специальности зоолог, создавший капитальные труды по океанографии Баренцева, Каспийского, Черного и Азовского морей и Северного Ледовитого океана, слыл среди профессиональных гидрологов дилетантом-самоучкой. В его адрес была даже пущена острота: «Лучший зоолог среди океанографов и лучший океанограф среди зоологов». Истина заключалась в том, что Николай Михайлович получал существенные результаты, пользуясь несложными методами гидрологических построений и в значительной мере здравым умом глубокого натуралиста, умея видеть то главное, что непосредственно вытекает из анализа материалов экспедиций. Во всяком случае, именно его труды в свое время стали основой действительного комплексного изучения наших морей и того, что теперь называется рыбопромысловой океанографией. Хорошо известно, как высоко ценил Ф. Нансен исследования Н. М. Книповича по Северному Ледовитому океану и Баренцеву морю.

Что касается Черного моря, то гидрологи-профессионалы упрекали Н. М. Книповича в слишком широких обобщениях некоторых выводов, сделанных в результате его плавания в ограниченном северо-восточном районе, и переносе их на весьма далекие районы Черного моря. В особенности острые споры возникли между Н. М. Книповичем и участниками экспедиций Ю. М. Шокальского Е. Ф. Скворцовым и В. Н. Никитиным из-за мощного холодного течения, открытого ими на протяжении от Синопа до Туапсе. Н. М. Книпович утверждал, что у берегов Турции «неоткуда взяться холодным водам, поскольку это самый южный район Черного моря». Впоследствии гидрологи показали, что к берегам Турции зимой действительно приходят весьма холодные воды, образовавшиеся в северо-западном районе и обошедшие (против часовой стрелки) все промежуточные берега.

На фоне таких споров недооценивалась правильная мысль Н. М. Книповича о динамическом происхождении куполообразных поднятий всех изоповерхностей в средних частях Черного моря.

Я полностью разделял это утверждение Н. М. Книповича и все больше и больше убеждался в полной несостоятельности прежних представлений о процессах в открытых частях Черного моря. Тщательно ознакомившись с выводами наших севастопольских гидрохимиков, сделанными на основе обширного экспедиционного материала, я обнаружил их несостоятельность. И это несмотря на то что они базировались на доброкачественном первичном материале.

С такими заключениями мне неоднократно приходилось выступать на наших научных собраниях, И вот спустя несколько месяцев после конференции я заметил, что мои высказывания вызывают враждебную реакцию среди некоторых сотрудников станции. Дело дошло до того, что двое из них обратились в Президиум Академии наук СССР с письменным заявлением, утверждая, что я веду станцию по неправильному пути и дискредитирую советскую науку, критикуя общепризнанные в океанографии авторитеты. С. А. Зернов пытался примирить нас через посредничество М. А. Галаджиева, много работавшего в экспедициях с моим предшественником по руководству станцией В. Н. Никитиным, но из этого ничего не получилось.

Н. В. Морозова-Водяницкая за подготовкой работы по фитопланктону Черного моря, 1935 г.

Президиум Академии наук не поддержал заявление двух недовольных сотрудников. С. А. Зернову поручили принять меры по укреплению дисциплины на станции. Президент Академии наук академик В. Л. Комаров даже сказал «недовольным»: «Я вижу, вы хотите распоряжаться на станции, а Водяницкий вам не разрешает и правильно делает!»

Тем временем Новороссийская биологическая станция решила отметить свое 15-летие. Работа на станции шла в общем хорошо, появились новые сотрудники. В ихтиологических исследованиях работникам станции помогал крупный специалист профессор А. Н. Пробатов, работавший в то время в Краснодаре. В начале 1934 г. Главнаука возбудила вопрос о целесообразности объединения Севастопольской и Новороссийской станций. Вопрос решился быстро, и в справочнике Академии наук за 1934 г. Новороссийская станция уже числилась в составе Академии наук СССР. Но вскоре руководители Ростовского университета предложили присоединить Новороссийскую станцию к созданному на базе университета Биологическому институту, считая, что она станет хорошим местом практики студентов. К просьбе ростовцев прислушались, и станция перешла под начало Ростовского университета. Это событие совпало с юбилеем станции. Меня, Нину Васильевну и группу сотрудников Севастопольской станции пригласили на торжества в качестве гостей.

В. А. Водяницкий в лаборатории. Севастопольская биологическая станция, 1937 г.

Мы прибыли в Новороссийск на теплоходе с некоторым опозданием и попали прямо на юбилейное заседание. Нину Васильевну и меня попросили занять места в президиуме. Мы очутились среди почтенных профессоров, возглавляемых ректором Ростовского университета И. П. Дерновым и деканом биологического факультета, известным зоологом профессором П. Г. Щелкановцевым. Участники заседания уже прослушали доклад Е. А. Потеряева о 15-летней деятельности станции. На трибуне заканчивала выступление незнакомая нам молодая женщина. Неожиданно она обращается к нам с Ниной Васильевной и благодарит за поддержку, которую мы ей когда-то оказали. Ничего не понимаю. «Кто она?» – спрашиваю соседей. Слышу в ответ: «Заведующая Отделом народного образования». Тем временем выступавшая присела около нас:

– Здравствуйте, как я рада, что вы приехали. Вы меня не узнаете? Я ваша бывшая уборщица Нюся Белестова.

Вот так неожиданность! В 1925 г. один наш матрос после долгих поисков разыскал в Сибири свою младшую сестру, потерявшуюся в гражданскую войну. По его вызову она приехала в Новороссийск, работала на станции, а потом получила от комсомола направление на учебу в Краснодар. Там Нюся, так звали девушку, окончила рабфак, потом пединститут, работала в школе, а в прошлом году была выдвинута на руководящую работу. Какая приятная и символичная встреча!

Вскоре слово предоставили мне. Я зачитал приветствие от Севастопольской биологической станции, добавив несколько теплых слов от имени Нины Васильевны и лично от себя. После заседания состоялся банкет.

На станции за последнее время были выполнены основательные работы по комплексному описанию ряда портовых районов Азовского моря и Кавказского побережья. Их результаты легли в основу около десяти очень ценных монографий с большим количеством гидрологических, биологических и санитарных данных. Но вместе с тем, к моему величайшему изумлению, превосходные работы В. П. Воробьева по бентосу Новороссийской бухты и по биологии полихет, уже сданные в печать, оказались возвращенными назад. Их решили не издавать под предлогом, что бумага понадобилась для новых работ станции. Обнаружились и другие довольно грубые попытки затушевывания прошлой деятельности станции. Все это вызвало справедливую, но довольно резкую реакцию со стороны В. П. Воробьева, в то время заместителя директора Керченского института (АЗЧЕРНИРО).

Вскоре после юбилея профсоюзное собрание станции постановило просить об устранении некоторых сотрудников как дезорганизаторов работы коллектива. Ростовский университет признал необходимым сменить директора станции. На эту должность временно назначили одного из местных хозяйственных работников, который действительно сумел установить нормальные отношения в коллективе. Спустя некоторое время по моему совету на должность директора был приглашен С. М. Малятский.

Между тем на Севастопольской станции тоже обострились мои разногласия с маленькой группой «недовольных». Последних я публично упрекал в нежелании печатно отчитываться в своей экспедиционной работе, публиковать результаты экспедиционных исследований. По существующему статусу я был лишь заместителем директора станции, ее же директор академик С. А. Зернов постепенно попал под влияние «недовольных». Это сильно мешало работе, и я подал Зернову заявление с просьбой перевести меня на должность научного сотрудника. С. А. Зернов просил меня не уходить и обещал все уладить миром. Однако вскоре Президиум АН СССР принял решение выдвигать на руководящую работу в академических учреждениях молодые кадры, даже аспирантов. Вскоре мне предложили сдать дела присланному из Ленинграда экономисту. В это же время (1938) наша станция потеряла самостоятельность: ее включили в состав Зоологического института АН СССР на правах лаборатории. Должность заместителя директора упразднялась, прибывший экономист стал просто заведующим станцией.

Все мы с огорчением восприняли понижение станции в «научном ранге». Ведь именно в 1938 г. деятельность станции протекала особенно оживленно: продолжались работы академика Л. А. Орбели, а также важные исследования группы ленинградских физиологов, возглавляемых членом-корреспондентом Е. М. Крепсом; работали 25 студентов-практикантов из Московского университета с группами руководителей во главе с Л. А. Зенкевичем; киноэкспедиции А. М. Згуриди и Б. Г. Долина снимали первый морской биологический фильм «В глубинах моря».


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю