Текст книги "Записки натуралиста"

Автор книги: Владимир Водяницкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

1910—1914 гг.

Реальное училище окончено, и казалось несомненным, что я должен поступить в университет. Но для этого нужно было сдать экзамен по латинскому языку, о чем я не позаботился своевременно. Я оказался в Харьковском технологическом институте, однако спустя год все же перешел в университет.

В эту пору материальное положение нашей семьи резко ухудшилось, и мне пришлось подумать о самостоятельном заработке. Я стал давать уроки по математике и французскому и немецкому языкам, что занимало все вечерние часы. На некоторое время я превратился в заправского репетитора.

В университет я поступил на естественное отделение физико-математического факультета. Известно, что сейчас принято более дробное деление по факультетам. В то же время физико-математический факультет объединял математику, физику, астрономию, геологию, физическую географию, почвоведение, метеорологию, химию и биологию. Естественное отделение охватывало биологию, химию и геологию. Имелось также агрономическое отделение с упором на почвоведение и физиологию растений. Посещать все лекции оказалось очень трудно: отделение размещалось сразу в трех местах. Но делать это было не обязательно.

Больше всего студентов собирали лекции А. М. Никольского. Он читал необыкновенно ясно и подробно, растолковывая все обстоятельнейшим образом. Я не видал Александра Николаевича с тех пор, как бродил с ним по окрестностям Кочетка. Но теперь я уже много знал о нем по его замечательным книгам. Уже тогда мы понимали, как трудно быть натуралистом широкого профиля в условиях неизбежно надвигавшегося процесса узкой специализации наук.

Александр Михайлович был крупнейшим герпетологом того периода, видным ихтиологом, зоогеографом и истинным художником-натуралистом, охотником и знатоком природы многих местностей России. За его спокойной, сдержанной и очень четкой речью лектора-профессионала чувствовалось огромное личное знакомство со всем, о чем он говорил. Он был представителем именно того «истинного природоведения», знать которое так необходимо начинающим биологам, прежде чем они перейдут к специализации.

Некоторые воспринимали подобный тип ученого как пережиток того времени, когда биология создавалась главным образом в путешествиях, как общее описание флоры и фауны. Не правильнее ли было сказать, что тогда, в середине XIX в., начался расцвет одного из направлений биологической науки, названного Э. Геккелем экологией, значимость которого теперь признается всеми. Ведь недаром Д. Бернал поместил экологию как науку о взаимоотношениях организмов и среды в число научных дисциплин, имеющих наибольшее значение в наше время: воздействие человека на природу приобрело грандиозные размеры, и приходится здорово задумываться о разумных пределах и формах этого воздействия.

Студентам было уже известно, что Александр Михайлович вскоре оставляет свою должность, переходит на пенсионное положение «заслуженного профессора»[1]1
  В 1919 г. А. М. Никольский избирается действительным членом только что созданной Украинской Академии наук.


[Закрыть] и будет читать только необязательный курс зоогеографии. Одновременно уедет в Петербург, в Академию наук, его ближайший помощник В. В. Редикорцев, ученик Гейдельбергской школы знаменитого зоолога В. Бючли, отличный специалист по оболочникам, блестящий и экспансивный руководитель зоологических практикумов. В университете предстояла реформа преподавания зоологии. Курс позвоночных животных теперь должен был читать профессор кафедры сравнительной анатомии и эмбриологии Петр Петрович Сушкин (будущий академик), а на кафедру зоологии беспозвоночных был приглашен из Петербурга профессор Евгений Александрович Шульц, близко связанный с новейшей европейской школой экспериментальной зоологии.

Студенты сожалели об уходе А. М. Никольского, но с интересом ожидали перемен, тем более что руководство кафедры зоологии за последние годы не очень активно вовлекало студентов в самостоятельную работу.

В этом отношении совершенно другую картину представляла кафедра ботаники. Здесь профессором был Владимир Митрофанович Арнольди, человек особого склада, все действия которого буквально пронизывала глубокая и искренняя патетичность. Чувствовалось, что университет и ботаника для Арнольди не «служба», а «служение». Это впечатление усиливалось и манерой его речи: несколько поспешной, с небольшим заиканием и пришепетыванием. На лекциях с одинаковым увлечением он говорил и о формах листьев, и о проблемах эволюции. Арнольди являлся популярным общественным деятелем, одним из создателей Высших женских курсов и первой гимназии с совместным обучением. Ботанический институт, как мы называли эту кафедру, и ботанический сад всегда заполняли студенты, получавшие ответственные научные задания, преимущественно в области альгологии – изучения водорослей. Мы, новички, еще застали здесь старших студентов, уже ставших специалистами: А. А. Коршикова, быстро снискавшего себе европейскую известность тончайшими исследованиями хламидомонад, Д. О. Свиренко, занимавшегося евгленовыми водорослями, Я. В. Ролла – плодовитого исследователя десмидиевых, Т. Д. Страхова, изучавшего низшие грибы[2]2
  А. А. Коршиков, впоследствии профессор университета, был во время интервенции расстрелян немцами, Д. О. Свиренко, Я. В. Ролл – впоследствии известные гидробиологи-ботаники, члены-корреспонденты Украинской Академии наук, Т. Д. Страхов – один из крупнейших фитопатологов, почетный член Академии сельскохозяйственных наук.


[Закрыть].

Занимался здесь и мой старый знакомый – А. Ф. Ткачев. За годы, что мы с ним не виделись, он побывал на нескольких факультетах, жил за границей среди русских эмигрантов, а теперь решил всерьез вернуться к ботанике. Он совершенно не изменился ни по внешности – спокойный голубоглазый блондин, ни по характеру – энтузиаст и искатель, но что в нем появилось – это политическая определенность. Ткачев стал большевиком, а не просто социал-демократом, каким я его знал раньше. Это и определило его будущую судьбу как крупного партийного деятеля и одного из первых наркомов труда Украины. Но сейчас он был охвачен жаждой исследовательской работы и стремлением настроить каждого на этот лад. На десять лет старше почти всех первокурсников, он не позволял нам называть его Александром Федоровичем, а требовал такого же обращения, как ко всем студентам.

Были у нас и другие «великовозрастные» студенты, например Яков Фомич Лепченко, пришедший в университет с изрядным стажем учительства на селе и работы бухгалтером в крупном имении. «Фомич» вскоре стал центром группы студентов-украинцев, прекрасно знавших украинский язык и ратовавших за возрождение национальной культуры и государственности. Заметно выделялась группа учащихся-барчуков, державшихся в стороне от основной массы студентов. В значительной части это были сыновья помещиков, для которых общебиологическое образование могло пригодиться в ведении сельского хозяйства и в то же время обеспечивало известный вес в обществе. К моему удивлению, среди однокурсников оказалась и группа «предпринимателей», уже в то время затевавших различные выгодные дела. Как-то В. М. Арнольди спросил одного из таких студентов, почему он не бывает ни на лекциях, ни на занятиях. Тот, не моргнув, ответил: «А что это мне даст?»

Но большинство первокурсников (их было 120) очень рьяно слушали и записывали лекции, внимательно отрабатывали практические занятия.

А как поживает моя старая привязанность – кружок натуралистов? Книги из библиотеки выдаются по-прежнему, но собраний и докладов что-то не слышно. Но вот появляется объявление: годичное собрание, отчет, перевыборы бюро, доклад о поездке в Хевсуретию.

Ткачев собирает группу первокурсников и объявляет нам: «Вот что, ребятишки, я уже переговорил с Владимиром Митрофановичем, будем кружок натуралистов забирать в свои руки. Там сейчас застой, председатель, Петр Петрович Сушкин, не имеет времени им заниматься, а члены бюро – все студенты последнего года и им не до кружка. Нужно все перевернуть и наладить жизнь кружка так, как было раньше. Придем все на собрание, сразу вступим в члены».

Все прошло, как договорились. Собралось более 50 студентов-первокурсников и 30 участников старого состава кружка. В новое бюро вошли Владимир Митрофанович Арнольди, доцент-ботаник Михаил Яковлевич Савенков, студенты Т. Д. Страхов, Б. С. Виноградов, В. С. Михайловский, Я. Ф. Лепченко, А. Ф. Соколовский (все будущие профессора), А. Ф. Ткачев и я. Председателем решили иметь студента и выбрали меня, заместителем председателя согласился быть В. М. Арнольди, секретарем – В. С. Михайловский.

Вскоре мы забрали в свои руки и студенческое общество взаимопомощи, которое выдавало ссуды, участвовало в содержании столовой, имело ларек лабораторной посуды и реактивов, издавало учебные пособия. Хозяйство оказалось порядочным, но у нас появились рачительный председатель В. С. Михайловский и превосходный бухгалтер Я. Ф. Лепченко. Общество играло также определенную роль в формировании студенческого общественного мнения. В комнате, где располагалось правление общества, всегда было людно и оживленно.

В названном составе (с небольшими изменениями) бюро кружка натуралистов работало несколько лет. Регулярно собирались собрания, часто проводились тематические экскурсии и дискуссии.

В это время среди биологов наблюдалась вспышка интереса к проблеме наследственности. Появились первые крупные экспериментальные исследования, базирующиеся на новых идеях, хромосомы начинали свое победное шествие. Не прошли мимо этой проблемы и ученые России, в частности Харьковского университета. В Ботаническом саду ставились опыты по менделевскому расщеплению признаков, доцент Л. А. Бенике впервые подготовил курс «Учение о наследственности», В. И. Талиев читал курс «Эволюционные теории».

Кружок натуралистов старался быть в курсе всех этих новых веяний. Эту задачу нам значительно облегчали время от времени появляющиеся хорошие обобщающие книги по вопросам наследственности и эволюции. Мы знали, что в Москве (в университете) уже складывается группа генетиков вокруг профессора Н. К. Кольцова, а в Петербурге – вокруг Ю. А. Филипченко. Оба они были связаны с харьковскими биологами, главным образом с В. М. Арнольди, основной специальностью которого являлись морфология и эмбриология голосемянных растений (чему посвящены обе его диссертации). Он много работал за границей и провел два года на Яве, в знаменитом Бейтензоргском саду (его замечательная книга «По островам Малайского архипелага» и в наши дни не потеряла научного значения).

Вскоре Владимир Митрофанович перенес свои интересы в область альгологии и гидробиологии. Быть может, до некоторой степени он продолжал традицию своего предшественника по кафедре профессора Л. В. Рейнгардта, который был не чужд альгологии и, в частности, первый дал характеристику фитопланктона Черного и Мраморного морей.

Мы слышали от В. М. Арнольди, что по инициативе С. А. Зернова начата подготовка большого издания «Флора и фауна пресных вод России» по типу знаменитых в свое время немецких руководств Пашера и Брауэра. Но осуществление этого дела требовало очень большой предварительной исследовательской работы с участием многих специалистов. Владимир Митрофанович выдвинул план: создать бригаду молодых ученых по основным систематическим группам водорослей и организовать вблизи Харькова биологическую станцию для регулярных исследований жизни водоемов. Так было положено начало созданию «харьковской школы альгологов», получившей впоследствии большую известность. Кроме студентов университета в состав специалистов-альгологов вошли слушательницы Высших женских курсов, где Владимир Митрофанович также состоял профессором,– Н. В. Морозова, А. И. Прошкина, Н. Т. Дедусенко, Т. И. Выставкина и другие, ставшие в дальнейшем известными гидробиологами-ботаниками.

Организация биологической станции на реке Северный Донец, вблизи г. Змиева, стала подлинно общественным делом. Официальным хозяином станции считалось Общество испытателей природы, но средства добывались отовсюду, в том числе и от частных лиц. Поблизости находились дачи Владимира Митрофановича и его ближайшего помощника и будущего преемника – Леонида Андреевича Шкорбатова, так много сделавшего в дальнейшем для развития пресноводной гидробиологии и санитарно-биологических исследований в Харькове. Летом станцию посещали студенты-ботаники, для которых мир разнообразных водоемов Северодонецкой поймы с ее озерами и старицами, прудками между песчаных дюн и расположённым невдалеке большим соленым лиманом представлял разнообразный материал. Может быть, уже тогда перед сотрудниками станции следовало поставить какую-нибудь гидробиологическую проблему, но и первая задача оказалась очень обширной и сложной: провести полный анализ состава флоры и подготовить монографии по систематическим группам.

Зоологические исследования поначалу были представлены слабо. Но вскоре быстро выдвинулся как зоолог-гидробиолог и специалист по коловраткам Н. Н. Фадеев. В университет он пришел хорошо подготовленным опытным исследователем и даже со своим микроскопом, определителями и ящиком планктонных сборов. Отличаясь большим умением организоваться и настроиться на работу, Фадеев не любил терять время на разные несерьезные дела. Впоследствии вокруг него сплотилась группа гидробиологов-зоологов, которая вместе с ботаниками, возглавляемыми Л. А. Шкорбатовым, провела превосходные санитарно-биологические исследования бассейна Северного Донца. К сожалению, спустя некоторое время Николай Николаевич Фадеев умер.

Большое образовательное и воспитательное значение для нас, студентов, имели дальние поездки в Крым, Финляндию, на Белое море и в другие места. Обычно руководил ими Владимир Митрофанович. Давая пояснения по ходу экскурсии, он умел так мастерски объединять вопросы географии, истории, искусства и биологии, что за месяц путешествия буквально насыщал нас массой сведений и впечатлений.

Тем временем на зоологических кафедрах университета произошли изменения. Из Петербурга прибыл новый профессор зоологии беспозвоночных животных, враг всяких обязательных программ и закоренелых порядков, общительный Евгений Александрович Шульц. Он сразу же объявил, что считает ненужным типовой курс беспозвоночных животных: с этим материалом студенты могут познакомиться по учебникам и на практических занятиях. Шульц предлагал рассматривать каждое полугодие какую-либо одну группу животных, но очень углубленно и со всякими общебиологическими экскурсами и новейшими экспериментальными данными. По словам профессора, это будет интереснее и ему самому, и студентам, а кто не собирается углубляться в зоологию, может довольствоваться учебником. Для начала выбрали: на первое полугодие – простейших, на второе – ракообразных. Понятно, что лекции Евгения Александровича были очень далеки от учебников. В результате некоторые студенты, «убоясь бездны премудрости», перестали их посещать, другие, напротив, стали делать это еще усерднее.

Для всех нас было новым и необычным то, что Е. А. Шульц вел оживленную переписку со многими отечественными и иностранными зоологами. Он часто делился со студентами научными новостями, которые ему сообщали Гертвиг, Бючли, Вейсман, Дриш, Ру, Пршибрам, Камеррер, Провачек и другие известные зарубежные ученые, а также его петербургские друзья – Гурвич, Метальников, Аверинцев. Так неожиданно мы смогли окунуться в самую гущу новых дискуссионных биологических вопросов. Евгений Александрович не был крайним виталистом, но утверждал своеобразие жизненных процессов и считал, что в конечном счете должна быть вскрыта такая специфика жизни, которая не сводима к простой сумме физических и химических явлений. В отношении организма он придерживался мнений, что «целое больше суммы частей». Он печатал свои работы главным образом за границей. Его докторская диссертация, посвященная процессам обратимого развития червей при голодании, подверглась нападкам со стороны многих отечественных зоологов. Нам, студентам, больше всего импонировало то, что Шульц был представителем экспериментального направления в биологии в отличие от господствовавшего в то время описательного.

Вместе с Е. А. Шульцем прибыл его товарищ Георгий Федорович Арнольд, последние годы работавший в Киевском университете. Это был исключительно образованный и по настоящему современный ученый, к тому же подлинный мастер в преподавании зоологии и ведении практикумов. Он очень быстро вошел в студенческую среду и стал деятельным участником кружка натуралистов. Впоследствии, уже при Советской власти, стал заведующим кафедрой зоологии беспозвоночных животных, Г. Ф. Арнольд сыграл большую роль в подготовке кадров советских зоологов.

Я с особенным увлечением занимался простейшими. Евгений Александрович посоветовал мне перейти к экспериментальным работам в духе описанных в недавно появившейся большой книге Дженнигса, рассказывающей о поведении одноклеточных организмов. Я провел серию опытов с реакциями некоторых инфузорий на механические раздражения и получил интересные данные о способности инфузорий реагировать в какой-то целесообразной последовательности различными движениями и перемещениями и, возможно, даже кое-чему кратковременно «учиться». На кафедре работу одобрили, и Евгений Александрович решил представить ее для поощрения факультету и Совету университета. Последний присудил мне за нее премию им. профессора Степанова, разностороннего зоолога второй половины XIX в., посвятившего себя изучению фауны морей и пресных водоемов. При этом оказалось, что эта премия не присуждалась никому уже 10 лет (очевидно, зоологи о ней забыли!) и, согласно правилам, мне полагались еще и процентные накопления. Таким образом, я неожиданно стал обладателем суммы, которая обеспечила существование моей семьи на добрые два года.

В основном занимаясь на кафедре беспозвоночных, я не прерывал тесной связи и с кафедрой позвоночных, где творил Петр Петрович Сушкин. Строгий дарвинист и блестящий эколог-зоогеограф, он сумел поднять на должную высоту преподавание на факультете систематики, сравнительной анатомии и эмбриологии позвоночных. В лекциях П. П. Сушкин умело соединял классическое наследство московской зоологической школы своего учителя – М. А. Мензбира – с новыми течениями в науке, в частности в любимой им орнитологии. До позднего вечера засиживался я в лаборатории кафедры вместе со своим другом Б. С. Виноградовым, прирожденным биологом и неутомимым экскурсант-натуралистом, исследователем жизни степей и пустынь. Впоследствии он стал заведующим отделом наземных позвоночных Зоологического института и профессором Ленинградского университета.

Большим событием в жизни факультета были защиты докторских диссертаций иногородними учеными. В те времена диссертант представлял работу в количестве 300 экземпляров, и они раздавались всем присутствующим на защитах. На них собирались обычно сотни студентов – ведь каждая защита вводила нас в новую область любимой науки. А диссертации Б. Л. Исаченко (о бактериях Северного Ледовитого океана), Ю. А. Филипченко (об изменчивости пшениц), С. И. Метальникова (о питании и пищеварении у инфузорий), С. В. Аверинцева (о цитологии простейших), В. П. Горяева (о гистологии головоногих моллюсков) буквально заменяли нам целые курсы лекций, тем более что оппоненты часто сообщали массу интересных фактов. На защитах диссертаций мы учились искусству вести официальные дискуссии. Случалось, что строгость научных споров нарушалась шуткой. Например, С. И. Метальников в ответ на упреки оппонентов, что он не сделал того-то, темпераментно воскликнул: «Прошу судить меня за то, что я сделал, а не за то, чего не делал!»

Наши гидробиологические интересы получили неожиданное подкрепление. В Харьков переехал из Москвы известный гидробиолог-зоолог Николай Васильевич Воронков. Он начал читать систематический курс гидробиологии, в котором широко охватил вопросы круговорота веществ и затронул проблемы продуктивности водоемов. Одновременно в Москве на рыбохозяйственном факультете Сельскохозяйственной академии приступил к чтению своих лекций известный гидробиолог С. А. Зернов, автор первого в России курса гидробиологии.

Н. В. Воронков и С. А. Зернов принадлежали к славной плеяде московских гидробиологов, участвовавших в создании знаменитых подмосковных биологических станций и своим трудом прославивших отечественную гидробиологию. И если замечательные книги «Жизнь пресных вод» Ламперта и «Жизнь моря» Келлера явились фундаментом, на котором зародились наши представления о внешней стороне жизни водоемов, то лекции Н. В. Воронкова – прекрасный пример перехода от описательного направления к аналитическому – впервые ввели нас в мир углубленного понимания жизненных процессов в водной среде.

Лекции Н. В. Воронкова еще теснее сплотили студентов, объединенных общей работой на кафедре ботаники и в кружке натуралистов. Всех нас связывала общность интересов, причем не только учебных и научных, но и общественных.

В связи с изданием лекций В. М. Арнольди я познакомился с Ниной Васильевной Морозовой, которая занималась подготовкой иллюстраций для будущей книги. В студенческие годы она работала ассистентом на кафедре ботаники Высших женских курсов и начала изучать протококковые водоросли. Мы неоднократно встречались и в 1915 г. поженились.

Одно лето мы с Ниной Васильевной работали на Бородинской биологической станции, которая находилась в то время на озере Селигер. Еще раньше в большой компании студентов вместе с В. М. Арнольди побывали на Белом море, посетили Соловецкие острова. Некоторое время мы практиковались на биологической станции, руководимой К. К. Сент-Иллером (профессором Юрьевского, а потом Воронежского университетов). Станция располагалась в Ковде (Кандалакшский залив). Домой возвращались на лодках и телегах по нынешней трассе Беломорско-Балтийского канала. Перед нами лежал бездорожный «край непуганных птиц», как его описал Пришвин,– сокровищница старинной деревянной архитектуры и народных обычаев Древней Руси и местных жителей – карелов. Прибыв в Петрозаводск, мы узнали о начале первой мировой войны. Многие наши спутники были сразу же призваны в армию.

В. А. Водяницкий и Н. В. Морозова-Водяницкая

Летом 1914 г. Евгений Александрович Шульц отправился в Японию. Там на одной из биологических станций он хотел провести исследования по развитию морских ежей. Но в пути он простудился, заболел воспалением легких и скончался в возрасте 48 лет. Кафедра беспозвоночных животных осталась без профессора. В условиях военного времени невозможно было и думать о новой кандидатуре. Между тем мне предложили вести практические занятия по зоологии в Женском сельскохозяйственном институте и на Педагогических курсах, и я взялся за новое дело с большим увлечением.