Текст книги "Аракчеев"

Автор книги: Владимир Томсинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 33 страниц)

31 марта 1814 года русская армия вместе с войсками союзных государств вступила в Париж. Император Александр был счастлив. По случаю окончания военного похода генерал от артиллерии граф Аракчеев был вместе с генералом от инфантерии графом Барклаем-де-Толли произведен в фельдмаршалы. Казалось бы, граф должен был воспринять сей чин с великим удовольствием. Но нет – никакая награда не могла уже возвысить и успокоить его дух. Для генерала, который в сражениях не участвовал, мундир фельдмаршала – словно одеяние клоуна. Получить фельдмаршальский чин и стать объектом едких острот и насмешек со стороны боевых командиров – такая участь не устраивала Алексея Андреевича. Рука самодержца уже начертала приказ о присвоении Аракчееву высшего воинского звания, но граф оказался упрям: упросил Александра отменить его и остался генералом от артиллерии. И – в прежней своей тоске.

Вскоре к тоске добавилась обида – по армии шло массовое производство в следующие чины, а родных братьев Алексея Андреевича это не коснулось. Единственное, что получили они оба от боевого похода за границу, так это болезни.

Андрей Андреевич свалился в немецком городе Бремене, да так и остался в нем болеть до завершения заграничного похода русской армии. 22 августа 1814 года он умер [166]166
  По сведениям, приводимым в «Русской родословной книге» А. Б. Лобанова-Ростовского, генерал-майор Андрей Андреевич Аракчеев был похоронен на кладбище Свенского монастыря, который располагался недалеко от города Брянска.


[Закрыть].

Петр Андреевич заболел, вернувшись из Эрфурта. «Произвели бездну генералов, а об нем ни слова нету, – жаловался Алексей Андреевич Пукалову 12 апреля 1814 года. – Естли бы нельзя, казалось, его произвести самого за себя, то неужели я оное по сие время не выслужил? В первый раз от роду похвастал; везде в другом государстве я выслужил бы оное, но в России, видно, честность за ничто считается».

Крепко взяла графа обида. А за нею новая мысль об отставке. И кажется, очень серьезная: «Для чего человек сотворен? Дабы сделать полезное; но как я оного не могу, ибо я бы желал, дабы старики почтенные были давно утешены. Но не могу, а все сему не верят; буду же в Грузине, то все будут верить, что я живу смирно и спокойно… Лучше быть в Грузине, нежели на воображаемом благополучии. Время более все объяснит и, может быть, умные и добрые скажут, что и я дальновиден, хотя по-французски болтать не умею».

Чем дольше Алексей Андреевич пребывал в Париже, тем более крепло в нем намерение уйти в отставку. В суете парижских дел, главное из которых было связано с опустевшим французским престолом, император Александр совсем забыл о своем любимце и добрых два месяца не спрашивал его с докладами. Деятельный, вечно занятый какой-либо работой граф вдруг оказался не у дел. Можно ли было сильнее ущемить его самолюбие?

Просьба об увольнении, с которою Аракчеев обратился к Александру, стала для государя полнейшей неожиданностью. Весь день 20 мая Александр и Аракчеев провели вместе: приводили в порядок дела, составляли необходимые указы. Тогда же и произошло между ними решающее объяснение – Аракчеев остался неумолим в своем намерении уйти со службы. Но император Александр в тот же день подписал приказ об увольнении его в отпуск для лечения.

Утром 21 мая Его Величество отправился в Англию. На первой станции остановился на некоторое время поработать. Прислал оттуда в Париж много разных бумаг, а с ними прощальное письмо к Аракчееву. Александр был расстроен. «С крайним сокрушением я расстался с тобою, – признавался он графу. – Прими еще раз всю мою благодарность за толь многие услуги тобою мне оказанные и которых воспоминание останется навек в душе моей. Я скучен и огорчен до крайности; я себя вижу после 14-летнего тяжкого управления, после двухлетней разорительной и опаснейшей войны, лишенным того человека, к которому моя доверенность была неограниченна всегда. Я могу сказать, что ни к кому я не имел подобной и ничье удаление мне столь не тягостно, как твое. Навек тебе верный друг».

Среди писем Александра Аракчееву это письмо особое. С ним сравниться может разве что самое последнее, писанное Его Величеством перед уходом в мир иной осенью 1825 года. Весной 1814 года уходил от Александра Аракчеев. И, пожалуй, в первый раз император почувствовал, что его связывает с графом нечто вовсе и не служебное, что за долгие годы общения с этим мрачным, сухим, деловым человеком он по-настоящему – чисто по-человечески – к нему привязался.

Что же до Аракчеева, то он испытывал подобные же чувства. В обиде его на Александра было что-то женское. Так обижается женщина на своего возлюбленного, переставшего вдруг оказывать ей должное внимание. «Позвольте, всемилостивейший Государь, и мне сказать с прямою откровенностию, что любовь и преданность моя к Вашему Величеству превышали в чувствах моих все на свете, и что желания мои не имели другой цели, как только заслужить одну вашу доверенность не для того, чтоб употреблять ее к приобретению себе наград и доходов, а для доведения до Высочайшего сведения вашего о несчастиях, тягостях и обидах в любезном Отечестве. Вот была другая цель моя! Но почувствовав слабость здоровья и заметя в себе неспособность, которая не дозволяла меня употребить в делах и быть вам, всемилостивейший Государь, полезным, должен был просить себе увольнения. Не смею скрыть также пред Вами, Государь, и того, что бы меня не тяготило душевное огорчение». Так писал Аракчеев Александру 22 мая 1814 года. Утром на следующий день государева канцелярия, которой ведал граф, отбыла в Лондон, а находившиеся при нем офицеры – в любезное свое Отечество.

А утром 24 мая покинул Париж и Аракчеев. Вместе с доктором Даллером и молодым князем Долгоруковым Алексей Андреевич отправился в Ахен. Накануне он скрупулезно подсчитал, во сколько ему обойдется путешествие. Получилось весьма недешево. Но душевное и физическое состояние графа было таким, что ехать надо было, несмотря ни на что. В болезненное воображение его лезли самые дикие мысли. «Я получил с последним курьером письмо самое дерзкое от Казанского протопопа, – сообщал Аракчеев Пукалову за день до своего отъезда из Парижа. – Он пишет ко мне, что он болен, и что для его здоровья нужно жить в деревне два месяца, то он выбрал мое Грузино и туда едет. Я думаю, его посылают туда шпионом, дабы моих людей настроить на что-нибудь странное. Но я, любезный друг, писал в деревню свою, дабы его оттуда выпроводили вон. Это страшная дерзость».

30 мая Алексей Андреевич был в Экс-Шапели и готовился принимать лечебные ванны, надеясь поправить свое вконец расстроенное здоровье. Его мучили частые и жестокие спазмы в желудке, досаждала дороговизна проживания на курорте, но всего сильнее страдать заставляло в первый, пожалуй, раз посетившее его душу чувство тоски по России. «Здесь очень дорого квартира стоит, 13½ рублей в сутки, – жаловался Аракчеев в письме к своему другу, – стол, заключающийся в четырех блюдах и бутылке вина для трех особов и двух наших людей, с лишком 20 рублей; каждая ванна три рубля. Но все это есть ничто противу того желания, какое я чувствую, скорее возвратиться в любезное отечество». Граф намеревался пробыть за границей два года, но пробыл всего два месяца.

30 августа 1814 года император Александр издал Манифест «Об избавлении державы Российской от нашествия галлов…», в котором благодарил русский народ за подвиги во славу Отечества. Высшие сановники империи получили в сей день награды. Графу Аракчееву государь пожаловал собственный портрет, украшенный алмазами. Приложенный к портрету рескрипт гласил: «Доказанная многократными опытами в продолжение всего царствования нашего совершенная преданность и усердие ваше к нам, трудолюбивое и попечительное исполнение всех возлагаемых на вас государственных должностей, особливо же многополезные действия ваши во всех подвигах и делах в нынешнюю знаменитую войну происходивших, запечатлевая заслуги ваши нам и отечеству, обращают на них в полной мере внимание и признательность нашу, во изъявление и засвидетельствование которых препровождаем мы к вам для возложения на себя портрет наш».

Алексей Андреевич не отказался от сей почетной награды, но, верный своему характеру, упросил Александра прислать ему портрет без алмазных украшений.

Глава одиннадцатая
«ГЕНИЙ ЗЛА»

Время и разлука – лекарства хоть и медленно действующие, но верные, надежно исцеляющие от обид и других душевных недугов. Пребывание на заграничном курорте, в удалении от императорского двора явно пошло на пользу Аракчееву. Когда император Александр в августе 1814 года призвал графа на службу, тот охотно откликнулся на высочайший призыв. «Я надеюсь, что ты будешь доволен мною, ибо, кажется, довольно долго я тебя оставлял наслаждаться любимым твоим Грузиным. Пора, кажется, нам за дело приняться, и я жду тебя с нетерпением», – писал государь Аракчееву 6 августа указанного года. С этого времени в служебной биографии графа началась новая эпоха, продолжавшаяся до конца Александровых дней, до самой смерти государя.

Первые же поручения Александра Аракчееву были по-своему примечательны: 18 августа 1814 года император сделал его своим докладчиком по делам созданного для оказания помощи раненым особого комитета и одновременно дал ему задание составить «Положение поселяемому батальону Елецкого пехотного полка». Два этих дела – содействие раненым и создание военных поселений, то есть дело доброе, отмеченное знаком милосердия, и дело, связанное с насилием над людьми, – соединялись в одних руках. И в этом соединении несоединимого символично отпечатывался характер всей государственной деятельности Аракчеева.

Оба столь разных поручения граф исполнил одинаково старательно. 22 августа 1814 года газета «Русский инвалид» сообщила: «Все генералы, штаб– и обер-офицеры, как вышедшие в отставку, так и те, кои за ранами впредь оставят службу, и не имеющие другого состояния, кроме определенного при отставке пенсиона, вызываются прибегать отныне к царю, к отцу своему во всех нуждах! Для рассмотрения же просьб их и скорейшего вспомоществования нуждающимся Государь Император назначил особый комитет, который будет оные доводить до сведения всемилосердного отца и Монарха, чрез преданного Ему и Отечеству с совершенно русским усердием генерала графа А. А. Аракчеева». Деятельность комитета помощи раненым с назначением в докладчики государю по его делам графа Аракчеева резко активизировалась. Капитал комитета в течение последующих 10 лет увеличился с 35 тысяч рублей до 6,8 млн. рублей. Раненым было выдано в виде пенсий и пособий более трех миллионов рублей, и, кроме того, полтора миллиона комитет выделил на воспитание детей инвалидов.

«Положение поселяемому батальону Елецкого пехотного полка» было составлено Аракчеевым к 1 января 1815 года [167]167
  На эту дату указывает добавление к названию данного документа – «Положение поселяемому батальону Елецкого пехотного полка. Сделано генерал-инспектором всей пехоты и артиллерии графом Аракчеевым в селе Грузине на реке Волхове 1815 года 1 Генваря» (РГВИА. Ф. 154. Оп. 1. Д. 141).


[Закрыть]. В тридцати девяти статьях его подробно расписывались порядки, которых должны были придерживаться военные поселяне – солдаты и офицеры, их быт, ежедневные занятия и т. п.

24 декабря 1815 года император Александр назначил графа Аракчеева своим докладчиком по делам Комитета министров. Должность председателя в этом органе занимал тогда престарелый, часто болевший генерал-фельдмаршал князь Н. И. Салтыков, и назначение аккуратного, исполнительного в службе Аракчеева «для доклада и надзора за комитетом» было воспринято как вынужденная мера: считалось, что император решил дать престарелому князю деятельного помощника. Но спустя пять месяцев – 16 мая 1816 года – Н. И. Салтыков умер. На его место был определен 25 мая князь П. В. Лопухин, заместителем – граф В. П. Кочубей. Казалось, Аракчеев перестанет теперь быть докладчиком по делам Комитета, но нет – граф, бывший рядовым его членом, остался в этой роли и при вполне работоспособном Лопухине, занимавшем до этого пост председателя в департаменте законов.

По правилу, установленному изданным 20 марта 1812 года «Учреждением Комитета министров», председатель Комитета являлся одновременно и председателем Государственного Совета. Аракчеев соответственно стал докладывать и по делам Госсовета, то есть отныне все дела двух важнейших в системе управления Российской империей учреждений проходили через его руки.

Во время войны Государственный Совет утратил, правда, прежнее свое значение, которое получил с момента своего учреждения, но в 1816 году император предпринял некоторые меры для его восстановления. Именным, данным Государственному Совету указом «Об отмене установленного на время Высочайшего отсутствия порядка в заседаниях и в производстве дел Государственного Совета и о приведении онаго в первобытное его состояние» Александр вновь сделал это учреждение высшим совещательным органом при своей персоне.

Четвертым пунктом данного указа генерал от артиллерии граф Аракчеев утверждался в должности председателя военного департамента Государственного Совета. Кроме того, Аракчеев оставался на посту управляющего Собственной Его Императорского Величества канцелярией, который он занимал с 17 июня 1812 года. В его руках оказались, таким образом, практически все сколь-нибудь важные государственные дела: подготовка законопроектов и их исполнение, надзор за деятельностью органов центрального и местного управления, назначения на должности и увольнения, награждения и пенсии. Через посредство Комитета министров Аракчеев мог добиться изменения и даже отмены любого решения Государственного Совета. По фактическому положению в механизме управления империей граф стал выше самого председателя Комитета министров и Государственного Совета.

Представляя государю доклады по тем или иным делам Комитета, Алексей Андреевич часто писал на полях карандашом свое мнение о том, как решать какой-либо вопрос, и Александр в подавляющем большинстве случаев принимал именно его мнение.

Так, в 1821 году Комитет министров по инициативе своего председателя князя Лопухина предложил обер-секретаря Сената Куроедова на должность председателя Казанской палаты Уголовного суда. Император, однако, не спешил утверждать данное предложение. Тогда министр юстиции граф А. У. Болотников вторично внес в Комитет министров вопрос о назначении Куроедова председателем судебной палаты в Казань, объясняя свою настойчивость тем, что множество уголовных дел остается длительное время без разрешения и обвиняемые терпят лишние страдания. Комитет, рассмотрев предложение министра юстиции, постановил довести указанное им обстоятельство до сведения государя императора. Аракчеев приписал под текстом постановления: «О Куроедове сделаны справки: об нем отзываются, что он такой же обер-секретарь, как и прочие; у князя Лопухина об нем не спрашивал, ибо он его покровительствует». Александр наложил резолюцию: «Представьте другого».

В том же 1821 году в Комитете министров рассматривалась жалоба вдовы актера Полякова и жены актера Лебедева на штаб-ротмистра графа Салтыкова. Обе названные женщины воспитывались в малолетстве помещицей Матюшкиной, которая, умирая, оставила им, по словесному завещанию, 10250 рублей. Исполнить возникшее из завещания Матюшкиной обязательство должен был ее родственник граф Салтыков, но он отказывался от уплаты денег и не соглашался на решение дела совестливым судом. Комиссия прошений, в которую обратились воспитанницы умершей помещицы, пришла к выводу, что их спор с Салтыковым должен быть передан в третейский суд. Комитет министров не согласился с выводом Комиссии прошений и указал, что по закону никто не может быть принужден к обращению в совестный или третейский суд. Просительницам Поляковой и Лебедевой было рекомендовано искать удостоверения своих претензий в установленном законом порядке. Аракчеев начертал на полях текста данного решения Комитета министров: «Нет ли тут понаровки графу Салтыкову». Александр вынес резолюцию: «Вероятно, но как закон здесь согласен с мнением Комитета, то нельзя мне решить вопреки. Но справедливым нахожу поручить Министру юстиции дать всю законную защиту просительнице с тем, чтобы решить дело немедленно».

Нередко Аракчеев отмечал в журнале Комитета министров, что согласен с мнением членов Комитета. Александр в таких случаях, как правило, писал: «И я равномерно согласен с сим мнением». Когда же мнения министров расходились и граф Аракчеев присоединялся к одному из них, то он приписывал к изложению мнений министров такую, например, фразу: «Я согласен с последним». Александр в подобных ситуациях часто заносил в журнал: «И я равномерно предпочитаю последнее мнение».

Первыми, кто ощутил на себе резкое усиление влияния Аракчеева, были господа министры. С назначением графа докладчиком по делам Комитета министров были отменены личные доклады министров государю. Отныне каждый из них мог обратиться к Его Величеству не иначе как через посредство Аракчеева. Это означало умаление власти министров, так как их возможности влияния на императора, а значит и на принятие решений по государственным делам резко ограничивались. Среди министров не могло, естественно, не возникнуть недовольства графом Аракчеевым. На заседаниях Комитета не раз возникал ропот, имели место и прямые выпады против введенного Александром нового порядка.

На заседании Комитета министров 28 декабря 1818 года тогдашний министр финансов граф Д. А. Гурьев с нескрываемым раздражением заявил: «Правительство, установив общего докладчика и уничтожая оным звание министра, пусть уже обяжет его и всею ответственностью по делам, в Комитет представляемым». Граф Аракчеев, уже привыкший за истекшие два года к своей новой роли, дававшей ему великую власть над министрами, ответил на заявление Гурьева с полным достоинством: «Заключение сие ни до кого более относиться не может, как до меня. Я нахожу таковое выражение в собрании государственных чиновников неприличным и обидным не только в отношении к одному моему лицу, но даже в отношении ко всякому другому, который бы подобно мне находился при исполнении особых поручений Его Величества. Собственная честь каждого из нас, занимающих высшие места в Правительстве, должна охранять взаимные наши друг к другу обязанности; и самым летам нашим свойственно уже более скромности, чтобы не позволять себе оскорбительные выражения, особенно по делам государственным, в которых польза Отечества нашего должна быть единственной целью наших сил и дел. Я покорно прошу Комитет министров приказать все сие, яко всеми гг. членами Комитета слышанное, записать в журнал и представить Государю Императору со всеподданнейшею моею просьбою об увольнении меня от управления делами Комитета с доведением до высочайшего Его Величества сведения тех неудобств, которые г. Министр финансов находит в ходе дел, учрежденном правительством. Мое знание, мои лета и те правила, кои в служении Отечеству я принял и в течение многих лет постоянно сохранял, обязывают меня для пользы онаго всем жертвовать и отнюдь не быть помехою в делах государственных».

Государь император просьбы Аракчеева об увольнении от управления делами Комитета министров не принял, граф Гурьев был посрамлен. Иначе произойти и не могло – Аракчеев вошел в силу уверенно и надолго. Недаром стали звать его в шутку «Силой Андреевичем». И в этой шутке была большая доля правды.

Можно только поразиться, как быстро граф Аракчеев утвердился на вершине власти, как быстро стал первым сановником империи – единственным вельможей в России, если говорить словами Карамзина. Инженер-капитан И. Р. Мартос [168]168
  Родственник известного русского скульптора Ивана Петровича Мартоса(1754–1835), автора многих шедевров и в том числе монумента Минину и Пожарскому на Красной площади.


[Закрыть]заступил на должность адъютанта к Аракчееву в феврале 1816 года. Записки свои он составил в 1818 году, и в мемуарной литературе это, пожалуй, самое раннее свидетельство того, каким был Аракчеев в первый год после того, как император Александр сделал его своим докладчиком по делам Комитета министров и Государственного Совета. «1816-й год я адъютантствовал при графе в Петербурге, – вспоминал Мартос. – Должность самая пустая – дежурить в прихожей комнате и зевать на Литейную улицу, которую и исправлял я, как умел. Надобно вам знать, что граф часто давал мне и прочим намеки, что кто служит при нем адъютантом, должен вменять себе в особую честь, чего мы не догадывались и подлинно как были просты. Его влияние при дворе было самое сильное, одним словом – друг царя, первый министр, должность приятнейшая – делать добро, творить людей счастливыми, отереть слезы невинности, быть защитником противу несправедливости и, владея сим небесным даром, так сказать, выдти вне сферы обыкновенного человека и передать свое имя, подобно Колбертам, Сюллиям [169]169
  Жан Батист Кольбер(Jean Baptiste Colbert, 1619–1683) – французский государственный деятель, занимавший должность генерального контролера (министра финансов) при короле Людовике XIV. Максимилиан де Бетюн герцог Сюлли(Maximilien de Bethune, duc de Sully, 1560–1641) – французский государственный деятель, сыгравший огромную роль в реорганизации экономики и финансов Франции в правление Генриха IV.


[Закрыть], Долгоруким, потомству и бессмертию».

Другое свидетельство того, что уже в 1816 году граф Аракчеев вошел в силу небывалую, принадлежит H. M. Карамзину. В начале февраля названного года Николай Михайлович приехал в Петербург с тем, чтобы встретиться с государем и получить от него разрешение и средства на печатание первых восьми томов своей «Истории государства Российского». Историк восторженно был встречен молодыми дворянами – почитателями его таланта, с радостью принимался в домах столичной знати, приглашался и великими княгинями, и вдовствующей императрицей Марией Федоровной, наконец, и супруга Александра I императрица Елизавета Алексеевна не упустила случая радушно принять Карамзина у себя, хотя и была нездорова. Один лишь император Александр, ради встречи с которым Николай Михайлович, собственно, и приехал в Петербург, никак не отвечал на просьбу его о приеме. «Уже три недели я здесь и теряю время на суету: не подвигаюсь вперед и действительно имею нужду в терпении, – жаловался Карамзин своей жене в письме от 24/25 февраля. – Почти ежедневно слышу, и в особенности через великую княгиню (Екатерину Павловну. – В. Т.), что Государь благорасположен принять меня – и все только слышу. Видишь, как трудно войти в святилище Его кабинета».

Трудность сия объяснялась просто: на входе в «святилище» государева кабинета стоял Аракчеев. Когда Карамзину сказали, что попасть к Александру можно не иначе как через всесильного графа, он возмутился. Нет, это не для него, он скорее возвратится домой, чем обратится к временщику. «Не заключат ли, что я пролаз и подлой искатель? Лучше, кажется, не ехать», – делился Карамзин своими сомнениями с супругой. Но Алексей Андреевич, как оказалось, сам желал видеть знаменитого писателя-историка. 10 марта Николай Михайлович сообщал жене: «Фактотум графа Аракчеева, об котором я писал к тебе, передал мне через Вельяшева, что граф желает видеться со мною и говорит: «Карамзин, видно, не хочет моего знакомства: он приехал сюда и не забросил даже ко мне карточки!» В тот же день Николай Михайлович, надев мундир, отправился в дом Аракчеева и оставил там свою карточку. Через три дня от графа пришло приглашение, и вечером 13 марта историк встретился с ним в его доме и проговорил более часа.

«Он несколько раз меня удерживал, – писал Карамзин сразу по возвращении из дома Аракчеева своей жене. – Говорили с некоторою искренностию. Я рассказал ему мои обстоятельства и на вызов его замолвить за меня слово Государю отвечал: «Не прошу, Ваше Сиятельство, но если вам угодно и если будет кстати» и проч. Он сказал: «Государь, без сомнения, расположен принять вас, и не на две минуты, как некоторых, но для беседы приятнейшей, если не ошибаюсь». В заключение данного письма от 13 марта Карамзин сообщал, что граф Аракчеев обязался способствовать его скорейшему свиданию с государем и даже заверил его, что это откладывание не продолжится. И действительно, вечером 15 марта Карамзин был принят императором. Причем ему не пришлось ждать в приемной ни минуты. Александр встретил Николая Михайловича как старого своего друга и час сорок минут провел с ним в разговоре, по признанию самого историка, «искренном, милостивом, прекрасном». На издание «Истории государства Российского» Его Величество пожаловал из своих средств 60 тысяч рублей и разрешил печатать ее без цензуры.

Мнение историка-писателя о графе Аракчееве изменилось в лучшую сторону после первой же беседы с ним. «Вообще я нашел в нем человека с умом и с хорошими правилами, – делился Карамзин своими впечатлениями о графе в письме к супруге от 13 марта 1816 года. – Вот его слова: «Учителем моим был дьячек: мудрено ли, что я мало знаю? Мое дело исполнять волю Государеву. Если бы я был моложе, то стал бы у вас учиться: теперь уже поздно». Не подумай, милая, что это насмешка; нет, он хорошо трактовал меня, и сказанное мною не могло подать ему повода к такой насмешке».

Граф Аракчеев станет одним из самых увлеченных читателей «Истории государства Российского» и будет с нетерпением ждать выхода в свет новых ее томов. «Исполняя лестную для меня волю вашу, спешу доставить вашему сиятельству два новые тома Российской истории в надежде, что они, если не дарованием автора, то любопытным содержанием удостоятся вашего внимания», – напишет H. M. Карамзин к Аракчееву 13 марта 1824 года. А граф, который будет пребывать в этот день в Старой Руссе, ответит немедля: «Милостивый государь Николай Михайлович! Спешу принесть Вашему Превосходительству мою благодарность за приятный для меня подарок, но жалуюсь вам на моего Николая Назарьевича Муравьева, который прислав ко мне ваше письмо, а книги оставил в Санкт-Петербурге до моего возвращения, почему я лишен еще буду несколько дней желаемого давно мною удовольствия читать оные». Несколько подобных записок историка к Аракчееву и Аракчеева к историку хранятся ныне в Российском государственном военно-историческом архиве.

Резко возросшее по окончании войны с Наполеоном влияние Аракчеева при царском дворе почувствовали и члены императорской фамилии. Имя графа приводило в трепет даже братьев государя, Николая и Михаила Павловичей, в то время совсем еще юных. В конце 1815 года великие князья присутствовали на каком-то торжественном вечере в Зимнем дворце. Чрезвычайно веселые, они сидели на подоконнике и перебрасывались шутками с молодыми флигель-адъютантами из государевой свиты. Вдруг кто-то из офицеров шепнул: «Аракчеев идет!» И великие князья Николай и Михаил мгновенно, как по команде, вскочили, вытянулись в струну, руки по швам и так стояли до тех пор, пока грозный граф не прошествовал мимо.

В приемной зале Аракчеева, где собиралось иной раз до сотни чиновников, офицеров и генералов с рапортами, представлениями и другими бумагами, можно было нередко видеть и великих князей Николая с Михаилом, которые вместе с другими посетителями проводили полчаса-час, а то и более в ожидании выхода графа. Алексей Андреевич, войдя в приемный зал, обыкновенно садился на диван и начинал принимать рапорты от начальников различных департаментов, выслушивал донесения генералов, задавал вопросы, делал замечания. Все присутствовавшие при этом стояли. Но для великих князей граф делал исключение. Спустя пять-десять минут после начала приема он обращался к ним и говорил: «Можете сесть, ваше высочество», слегка кивая головой при этих словах и едва заметно улыбаясь.

Молодая супруга Николая Павловича великая княгиня Александра Федоровна в октябре 1817 года находилась в Москве в то самое время, когда там пребывал император Александр. Однажды по каким-то делам приехал туда Аракчеев, и Александра Федоровна получила возможность в течение нескольких дней наблюдать за тем, как граф работает, как обращается с ним государь и как относятся к нему окружающие. Позднее в своих воспоминаниях великая княгиня писала: «В это время Аракчеев был самым деятельным помощником императора. Он был необходим ему и работал с ним ежедневно. Через его руки проходили почти все дела. Этого человека боялись, его никто не любил».

Великая княгиня Екатерина Павловна, бывшая в то время королевой Вюртембергской, именно к Аракчееву обратилась с тем, чтобы исходатайствовать своему любимому библиотекарю Бушману повышение в чине. Граф писал ей 18 августа 1818 года: «По письму, коим угодно было Вашему королевскому Величеству удостоить меня от 19/9 июля, я имел щастие докладывать Государю Императору, и Его Императорское Величество из особенного уважения к предстательству вашего величества изволил наградить коллежского советника Бушмана следующим чином».

Возвышение Аракчеева, произошедшее в 1816 году, было для Александрова правления беспрецедентным. Никто, в том числе и сам граф, прежде не наделялся императором Александром такими широкими полномочиями и не ставился столь высоко над сановниками Российской империи. Подобного не случалось и в царствование Павла I, не произойдет ничего сходного и при всех последующих российских самодержцах.

Современники не переставали дивиться возвышению Аракчеева и дружно ломали головы, пытаясь доискаться до тайны его, до скрытых от публики пружин столь необыкновенного взлета. Они желали объяснить поступок мягкого, улыбчивого, образованного государя, поставившего рядом с собой грубого, мрачного «невежду».

Многие оставались в недоумении. Великая княгиня Александра Федоровна в конце своего рассказа об Аракчееве признавалась: «Я никогда не могла понять, каким способом он сумел удержаться в милости до самой кончины императора Александра». Декабрист Н. И. Лорер писал в 60-х годах XIX столетия: «История еще не разъяснила нам причин, которые понудили Александра – исключительно европейца 19-го столетия, человека образованного, с изящными манерами, доброго, великодушного, – отдаться, или лучше сказать, так сильно привязаться к капралу павловского времени, человеку грубому, необразованному».

Но желание понять, почему император Александр возвысил Аракчеева так, как никого другого не возвышал, все же брало верх у некоторых дотошных современников, и они находили объяснение. «По возвращении императора в 15-м году он просил у министров на месяц отдыха; потом передал почти все управление государством графу Аракчееву. Дума его была в Европе; в России же более всего он заботился об увеличении числа войск. Царь был всякий день у развода; во всех полках начались учения и шагистика вошла в полную свою силу». Такую картину рисовал в своих «Записках» декабрист И. Д. Якушкин. Другой декабрист А. М. Муравьев также связывал передачу управления страной в руки Аракчеева с тем, что Александр забыл свой долг перед Россией.

Более распространенным было, однако, иное объяснение. Известный сановник павловского и александровского царствований Д. П. Рунич писал в своих мемуарах: «Император Александр, утомленный царствованием, не желая более непосредственно заниматься делами внутренними, поставил между собою и Государственным советом, а также Комитетом министров и самими министрами графа Аракчеева». А. М. Тургенев, также видный сановник того времени, утверждал в своих мемуарах, что Александр по окончании войны с Наполеоном «предался апатии и вверил правление обширнейшего своего государства Аракчееву».