Текст книги "Аракчеев"

Автор книги: Владимир Томсинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 33 страниц)

***

Принципы, которым Аракчеев следовал при управлении военными поселениями, применялись им и в управлении собственным имением. И здесь он решительно брал на себя роль благодетеля. В 1817 году в одном из писем к императору Александру Аракчеев подчеркивал: «В моем понятии помещик, или владелец, обязан по праву человечества наблюдать два главных правила: 1) Не мыслить о своем обогащении, а более всего заботиться о благосостоянии крестьян, вверенных Богом и правительством его попечению; 2) Доходы, с них получаемые и составляемые всегда ценою их пота и крови, обращать главнейше на улучшение их же положения». В одном же из писем к государю, датируемом 1824 годом, граф возвышенно заявлял, что Грузинская вотчина доставляет ему «несказанное удовольствие заниматься благосостоянием крестьян», вверенных его попечению.

И в самом деле, Аракчеев проявлял особую заботу о материальном обеспечении жизни крестьян. Он устроил для них немало полезного в своем имении. Так, в июне 1820 года благодаря его энергии в Грузине был открыт Мирской банк для оказания помощи крестьянам. Алексей Андреевич самолично составил его устав – «Положение о заемном банке для крестьян Грузинской вотчины» – и внес 10 тысяч рублей ассигнациями в основной его капитал. Банк этот и устав его, составленный Аракчеевым, будут долго существовать после смерти графа. «Грузинская волость и теперь с благодарностью вспоминает графа Аракчеева за открытие Мирского банка, и это доброе дело примиряет крестьян с прежним пережитым горем, которое иногда невольно пробуждается в памяти» – так напишет в 1875 году в журнале «Древняя и новая Россия» Н. Отто.

Не меньшее благодеяние для своих крестьян совершил Аракчеев в 1817 году, когда Комитет министров принял решение возвратить ему из казны 86 тысяч 589 рублей, израсходованных им на постройку большой Тихвинской дороги на 25-верстном ее протяжении по территории Грузинской вотчины. Эту денежную сумму Алексей Андреевич внес с согласия императора в государственную комиссию погашения долгов. Проценты с нее он распорядился обращать, как при его жизни, так и по смерти, на уплату следующих с грузинских крестьян государственных податей.

Кроме того, Аракчеев устроил в Грузине бесплатный лазарет для крестьян. За весьма приличное содержание он нанял доктора, которого обязал регулярно объезжать деревни вотчины и лечить больных, не взимая за это платы. «Табель о продовольствии больных в Грузинском гошпитале», составленная 13 февраля 1819 года, показывает, как было организовано питание крестьян, проходивших здесь лечение. Порции для больных делились в зависимости от степени болезни на четыре рода. Первая, ординарная, включала в себя: хлеба ржаного – два фунта, мяса – полфунта, круп овсяных – 1/15 гарнца, квасу – одну треть кружки. Третья, слабая, предполагала добавление полфунта белого хлеба. В примечании к ней говорилось: «При варении сей порции мясо прежде, нежели положится в горшок, должно несколько сбить, дабы лучше разваривалось и вываривалось». На листе, на котором начертана данная «табель», стоят написанное рукой Аракчеева слово «утверждаю» и его подпись.

В аракчеевском фонде Российского государственного военно-исторического архива сохранился документ под названием «Краткая Ведомость о числе душ, состоящих в Грузинской вотчине по 7 ревизии (1816 года)». Из этого документа видно, что в Грузинской вотчине было помимо села Грузино 29 деревень. Во всей вотчине проживало в указанном году 2266 душ. В том числе в самом Грузине было дворовых людей 23 человека, крестьян – 101 человек.

К 1820 году принадлежавшие Аракчееву крестьянские селения были в основном отстроены и приобрели довольно благообразный внешний вид. Но особое впечатление производило село Грузино. На берегу Волхова, у перевоза, где ходил паром, граф распорядился водрузить две белые четырехугольные башни. Ими открывалась шедшая в гору широкая, мощенная камнем дорога. На горе возвышался величественный собор с высокой и красивой колокольней, напротив него располагался каменный двухэтажный графский дом, построенный на месте прежнего деревянного жилища. За домом раскинут был огромный сад со множеством цветов и деревьев, прорезанный аллеями и каналами, выходившими в пруды с лебедями. Общую картину сада разнообразили и украшали многочисленные мостики, гроты, руины, монументы, лужайки и острова.

Еще в 1815 году Аракчеев предложил протоиерею Грузинского собора Федору Малиновскому написать об истории и о достопримечательностях Грузина. Тот с охотой взялся за этот необычный труд. В следующем, 1816 году он был закончен и тогда же напечатан в журнале «Сын Отечества» под названием «Историческое описание о селе Грузине», а впоследствии вышел и отдельной книжкой. Возведенные в Грузине постройки сравнивались с чудесами Древнего мира, с висячими садами Семирамиды. Генерал-майор А. Писарев, организовавший печатание данного труда, писал Аракчееву: «Таковое сочинение любопытно было бы для каждого русского и для самих чужестранцев, которые полагают, что мы в снегах рождаемся и умираем, не зря красот природы и ея изящности».

Позднее Аракчеев велел сделать литографические картинки с видами села, которые потом раздаривал в Петербурге среди сановников. Те с воодушевлением принимали этот дар, видя в нем признак благоволения к себе со стороны могущественного временщика. «Я имел честь получить прекрасные виды Грузина, которые ваше сиятельство изволили мне прислать и не могу их не принять как особый знак вашего ко мне, милостивый государь, благорасположения, принося за оные чувствительнейшую мою благодарность», – радостно писал графу 30 марта 1824 года Е. Ф. Канкрин, менее года назад ставший министром финансов вместо Д. А. Гурьева.

Подобно тому, как восхвалялись военные поселения, славилось столичными сановниками и аракчеевское имение Грузино. В столице ходил даже слух, что временщик устроил в Грузине порядки, при которых крестьяне сами себя судят, да так, что граф вынужден приставлять к ним своего человека для сдерживания их строгости.

«Ваше Грузино так прельстило меня, – сообщал Аракчееву 2 декабря 1818 года А. Ф. Малиновский, – что удаляясь оттуда по берегу Волхова, я написал карандашом стихи, которые не иначе могу писать, как по влечению чувств». Другой современник Аракчеева высказался о Грузине еще более возвышенно: «Господа наши восхищаются благоденствием иноземных поселян, красотою их сел и порядком домоводства; их же собственные крестьяне, утомленные работами, истощенные оброками, покрытые рубищем, в дымных, нечистых избах, кажутся им непохожими на людей. Дабы иметь понятие, как может быть счастлив русский поселянин, пусть они наедут в Грузино, там вникнут во все подробности хозяйственных заведений. Восхищаясь картинами правильного житья крестьян, они уверятся, что и в России села могут быть красивы, а поселяне счастливы, когда помещик решается быть их отцом». Некто Юшин, побывавший в мае 1824 года в Грузине, писал графу в письме от 21-го числа указанного месяца: «Я теперь счастливым себя почитаю, что имею живое понятие о том месте, где на всяком шагу – истинно Русский – встречая полезное с приятным, должен с восторгом любоваться, научаясь тому примерному устройству и порядку, который привлекает уже любопытство и просвещенных иноземцев».

Восхищался Грузиным и сам государь император, который почти каждый год приезжал отдохнуть в это, пожалуй, самое необычное во всей тогдашней России место.

Единственные люди, которые испытывали недовольство заведенными в Грузине порядками, были грузинские крестьяне. Свое неприятие «аракчеевщины» они выражали по-разному: кто тихим ропотом, кто руганью в адрес хозяина, а кто и побегами. Бежали в леса, поля, куда угодно, лишь бы скрыться от графа-благодетеля. Бежали не только теплым летом, но и студеною зимою, готовые скорее замерзнуть, чем жить под Аракчеевым.

А происходило все это оттого, что благодеяния свои в отношении крестьян Алексей Андреевич совершал таким образом, что они на деле переставали быть благодеяниями и превращались в сплошное насилие над естественным течением крестьянской жизни. Он стремился переселить крестьян в новые дома, желал, чтобы жили крестьяне в чистоте и комфорте, и это было, несомненно, благим намерением, но как оно осуществлялось? Дома получались красивыми снаружи, да мало приспособленными для житья-бытья внутри, особенно зимой. Ко всему прочему проживание в них граф обставлял таким множеством различных правил, что вместо жизни выходила вечная служба.

В 1821 году Аракчеев самолично составил «Правила хозяевам о содержании домов, вновь построенных в селе Грузине». «Всякий хозяин дому, – говорилось в них, – обязан содержать оный в том точно положении и исправности, в каковых первоначально принят им по печатной описи. Для чего необходимо нужно соблюдать нижеследующие правила: 1) Через каждые три года, считая с сего 1821 года, хозяин должен на свой счет выкрасить за один раз красной краской, на вареном постном масле, железные крыши на дому и на крыльцах… Оное крашение крыш должно быть сделано в мае и июне месяцах. 2) Ежели случится, что крыша будет иметь течь или попорчена сильным ветром, то немедленно должен исправить, наняв для онаго кузнеца». В таком духе излагались и другие правила для крестьян. Ради сохранения чистоты в деревнях граф запрещал там держать свиней. Запрет сей формулировался в специальном приказе, изданном 17 ноября 1815 года на имя грузинского головы Ивана Дмитриева. В данном документе хорошо раскрывается аракчеевский характер. Во всяком случае трудно найти другой пример, где бы столь ярко проявил граф свою способность серьезно относиться к самым несерьезным вещам. Вот текст приказа Аракчеева о свиньях:

«1) Усмотрено мною в прошедшую осень, что после запрещения моего содержутся свиньи в ближних деревнях к Грузину. Почему сим письменным приказом запрещаю иметь крестьянам свиней в деревнях: Грузино, Хотитове, Мотылье, Модне, Новой деревне, Графской слободе, Вые и Переходе. 2) Во всех оных деревнях свиней перевесть и не иметь оных к 1-му апреля 1816 г. 3) Если после онаго числа у кого окажутся в оных деревнях свиньи, то оных взять в гошпиталь, а хозяина и хозяйку записать в книгу, дабы их будущим летом можно было взять в сад на работу, на месяц. 4) Если кто в оных деревнях торгует оными и будет просить позволения держать свиней с тем правилом, что оне никогда не будут ходить не только в поле, но ниже на улице, а будут всегда содержаться на дворе, таковым выдать для содержания билеты, за твоею подписью. 5) Если у такого крестьянина оныя выйдут на улицу, то всегда оных брать в гошпиталь».

Поскольку зашла речь о госпитале, заметим, что и здесь обыкновенным излечением больного дело не кончалось. Граф завел порядок, по которому каждый вышедший из госпиталя крестьянин должен был идти в Грузинский собор. В январе 1818 года им был отдан следующий приказ церковному старосте и смотрителю госпиталя Егору Павлову: «Поставляю отныне навсегда непременным правилом наблюдать тебе, чтоб все выздоровевшие от болезней в гошпитале крестьяне не иначе были из онаго отпускаемы в свои дома, как возблагодарив в соборе за исцеление от болезни всех благ подателя Бога, и по нем святого апостола Андрея Первозванного, и приложась к его святой иконе. Которое правило, написанное особо, иметь в рамке в госпитале для сведения всех больных, коим и прочитывать оное самому себе или лекарскому ученику».

Военизированный характер устройства Грузинской вотчины был настолько ярко выражен, что бросался в глаза даже тем ее посетителям, которые склонны были всецело восхищаться здешними порядками. Ф. В. Булгарин, посетивший в 1824 году графа Аракчеева в его имении, был до глубины души тронут радушным приемом. «Кушанье было отличное, вина превосходные, десерт богатый, и хозяин находился в хорошем расположении духа, был разговорчив и любезен, – вспоминал он об этом посещении Грузина. – Радушие с гостем – отличительная черта русского характера, и я ссылаюсь на всех, бывавших в доме графа А. А. Аракчеева, что невозможно быть гостеприимнее его и любезнее, когда он принимал человека не как начальник, а как хозяин в доме». Естественно, что при таком приеме в Грузине Фаддей Венедиктович смотрел на все встреченное здесь с непроизвольным умилением. Тем ценней для нас сделанные им при описании увиденного признания:

«Грузинский Английский сад бесподобен; он лежит вокруг горы, на которой построена усадьба. Сад вмещает в себя пруды, беседки, павильоны и прелестные рощи. Цветов множество, растительность богатая… Меня удивило, что в саду нет ни одного сторожа. Но воспитанник графа захлопал в ладоши – и в разных местах показались сторожа. Будки для них устроены в ямах и закрыты кустами. Это что-то необыкновенное! Осмотрев чугунный портик, под которым стоит Лик Андрея Первозванного, мы зашли в церковь, подивились ее великолепию и полюбовались памятником работы знаменитого Мартоса. Ризница богата драгоценною старинною утварью. Отсюда мы прошли в деревню или на село. Улицы выметены; дома прекрасные и выстроены в линию; в домах такая чистота, как в самых лучших казармах. В одном крестьянском доме нас поподчивали сотами. Крестьянский хлеб превосходный. Крестьяне показались мне зажиточными. Потом осмотрели мы инвалидный дом и госпиталь. Инвалиды одеты в форму, бывшую при Императоре Павле Петровиче. Везде удивительная чистота, порядок, дисциплина, все на военнуюногу. Окрестные поля возделаны превосходно» (курсив мой. – В. Т.).

Сходное впечатление вынес из посещения Грузинской вотчины и Василий Александрович Сухово-Кобылин: «Несмотря на пышность Грузина и на полную свободу, предоставленную его посетителям, казалось, что в самом воздухе присутствует какой-то стеснительный элемент, и становилось особенно неловко при мысли о возможности встретиться с владельцами этого волшебного дворца. Ничто не нарушало заведенного раз навсегда машинного порядка. Часы обеда, чая и ужина были неизменны. На дороге и даже по деревенским богатым улицам Аракчеевских сел крестьяне заметали следы, оставленные колесами каждого проезжего экипажа».

Поддержание такого порядка требовало немалой энергии, и одними собственными усилиями граф, безусловно, не смог бы создать в Грузине тот мир благоустроенности, дисциплины и размеренности, который столь резко поражал его посетителей. Император Александр, дабы знать насколько возможно больше о происходящем вокруг себя и все в государстве своем контролировать, держал подле себя временщика, роль которого на протяжении всего его царствования успешно исполнял Аракчеев. В свою очередь граф Алексей Андреевич, желая за всем в своем по-государственному организованном имении иметь строгий присмотр, завел себе собственного «временщика». В роли последнего выступила его любовница – Настасья Минкина.

Письма этой женщины к Аракчееву удивительны по своему стилю, тону, содержанию. Кажется, в них и таится разгадка той роковой привязанности, которую Алексей Андреевич испытывал к Настасье Федоровне…

«Батюшко ваше сиятельство Алексей Андреевич! – обращалась любовница-временщик к своему патрону 17 августа 1816 года. – Прибыв в Грузино 15 числа Августа в ночи, нашла все в доме благополучно и в порядке – люди все здоровы, а также и скот благополучен. У флигелей: музыкантского и людского, крыльца переделаны; в погребном флигеле пол опустили ниже и лестницу для входа в комнату перенесли к южной стене – к церкви…» Далее Настасья подробно расписывала графу все, что было сделано в саду, на дорогах, на островках, кто приезжал в Грузино и как проводил время. 9 сентября Минкина сообщала Аракчееву: «У нас был бешеный Ланской [187]187
  Имеется в виду Сергей Степанович Ланской, служивший в то время в Министерстве финансов.


[Закрыть]; ах, друг, этот дурак не стоит, чтобы быть в Грузине; поверь, граф, что я столь сердита на него, – скакал во весь упор – я была это время на пристани – подумала, что вы едете во весь дух, но карета жолтая показалась, догадалась, что Ланской, и думала, что спешит к обедни; подумай, душа моя, – прямо в сад и в дом, а потом в собор и всего три четверти был в милом Грузино; спросить его, что он видел, то верно, не может сказать – какие глупые были вопросы у человека! Бегал почти по саду – сделайте милость, не позволяйте навещать дуракам!»

17 июля 1819 года: «Прошу вас – мой единственный друг – беречь свое здоровье; я прошу Всевышнего Отца о сохранении вашем. Будьте покойны по дому вашему – я сказала, что люблю более своей жизни вас, – то и хочу всем доказать, что слуга верная своему графу». Через три дня: «Любезный мой отец граф! Сколь ваше милое письмо обрадовало – как вы ко мне милостивы! Ах душа, дай Бог, чтобы ваша любовь была такова – как я чувствую к вам – един Бог видит ее. Вам не надобно сомневаться в своей Настасье, которая каждую минуту посвящает вам. Скажу – друг мой добрый, – что часто в вас сомневаюсь, – но все вам прощаю, – что делать, что молоденькие берут верх над дружбою, но ваша слуга Настасья все будет до конца своей жизни одинакова».

11 августа 1820 года: «Отец мой граф! Я получила ваши милые письма, за которые целую ваши ручки и ножки, за галстук также целую ваши ручки. Если вас мне не беречь и не любить, то я недостойна и по земле ходить – вы мой отец, и все мне сделали – вы любите моего Мишу: неужели я могу все это забыть! Нет, мой любезный друг, – нет минуты, чтобы могла вас забыть: всегда прошу Бога о сохранении вашего здоровья и продолжении жизни вашей на многие годы, чтоб нам сиротам видеть отца и благодетеля веселого между своих подданных. У нас в доме все, слава Богу, хорошо – люди здоровы, а также скот и птицы благополучны; лошадей проезжают, как при вас было».

14 апреля 1823 года: «Отец мой, что могу сказать, кроме моего мучения, что не могу быть с вам[и] завтра. Но вы любете все чтоб было хорошо, то я от Семена [188]188
  Имеется в виду Семен Алексеев – крепостной Аракчеева из числа дворовых людей, поставленный им управляющим Мирским земским банком и секретарем для ведения переписки.


[Закрыть]принимаю все вещи, да Степан [189]189
  Степан Миловидов – казначей Аракчеева.


[Закрыть]просит, чтоб ему все так здали, как от него принили. Обос я отправляю… Сколь я благодарю Бога, что вы меня любете и рада, когда слышу чью молитву о вас, мой отец».

Весьма примечательно и следующее письмо Настасьи Аракчееву, писанное в 20-е годы: «Отец мой и милый друг. Я в любезном вашем Грузино. Ах, как я покойна. В нем жалаю служить и умереть. У нас все, слава Богу, здоровы, а работы идут хорошо и будем стараца все зделать по вашему приказанию. Теперь зачну приготовлять занавески в гостину комнату и царковны работы… О, друг, граф, дай Бог, чтоб вы были здоровы и я могла б вам служить. Одна мысль утешает меня – люби меня, не миняй на времиных обажательниц, которые все свое хитрости потребляют для улавления любви, а вы знаете свое здоровье. Сие мучит вернова и преданова друга и слугу. Цалую ручку несколько рас».

Письма Настасьи к Аракчееву – одновременно и ни о чем, и обо всем: о делах и любви, о порядке в имении и состоянии здоровья, о людях и животных с птицами, о жизни и смерти, с клятвами и ревностью, с благодарениями Богу и графу. Они просты и непосредственны – натура Настасьи, как в зеркале, отражается в них. Она была графу и любовницей, и слугой и, кажется, очень успешно играла обе эти совсем непохожие одна на другую роли…

Благодаря своей домоправительнице Аракчеев знал все, что происходило в его имении. Минкина хорошо поняла характер графа и старалась доносить ему даже о таких мелочах, на которые другой хозяин не обратил бы внимания. 19 января 1817 года Алексей Андреевич писал своему дворецкому и по совместительству музыканту Ивану Некшинскому: «Настасья Федоровна докладывала мне, что ты ей донес о Власе Дмитриеве, как он ходил без позволения на поседки и надевал мое платье, за что я объявляю тебе мою благодарность и очень доволен, что ты справедливо исполняешь свою должность. Надобно и всегда быть таковым и обо всем доносить, что есть дурнаго. Каковая усердная твоя служба будет и Богу приятна и мною не оставится без вознаграждения».

Маленькая сия записочка, собственноручно начертанная графом Аракчеевым, лучше многих пространных описаний историков показывает, какие порядки, какой дух господствовали в его вотчине. Можно назвать дух этот «аракчеевщиной», но нельзя не признать при этом, что ничего удивительного он не представлял. Доносили друг на друга чиновники и помещики. Следил за сановниками и доносил императору об их действиях, как мы знаем, и сам Аракчеев. Следили и за графом. По некоторым сведениям – по поручению Александра I, не доверявшего никому из своего окружения.

И в вотчине своей, и в военных поселениях Аракчеев строил новую жизнь, не похожую на ту, что была в иных местах. Строил увлеченно, не жалея ни себя, ни других, надеясь облагодетельствовать своих подопечных и поразить воображение посторонних. И в результате трудов его действительно выходило новое, небывалое прежде общество. И казалось бы, вполне удобное для жизни. Но обитатели нового мира, созданного графом-строителем, почему-то были недовольны. Пусть не все, но в очень большом количестве. Почему так получалось?..

***

В 1871 году журнал «Русский вестник» опубликовал статью П. К. Шебальского «Военные поселения и граф Аракчеев». В ней помимо прочего говорилось: «Если читатель захочет вникнуть в сущность этого оригинального учреждения, то оно должно будет, кажется, представиться ему чем-то вроде огромной военно-рабочей коммуны. В самом деле, наши поселения были осуществлением в самых широких размерах многих сторон программы коммунистов. Вступая в военные поселения, человек переставал принадлежать себе и становился вещью той коллективной единицы, которую Фурье назвал фаланстерой, а Аракчеев военными поселениями. Предупреждая социалистические теории нашего времени, Аракчеев сделал все человечески возможное для удовлетворения материальным потребностям людей и для благоустройства поселенной общины: отличные дороги, чисто содержимые дома, многочисленные школы с направлением вполне реальным, ссудные, банки, заводы, большое развитие ремесленного производства, почты, пожарные команды, больницы, даже особые домы для инвалидов – все это было устроено нашим сановным коммунистом. Труд был его божеством, польза была его лозунгом, точно так же как у новейших позитивистов… И подлинно, что могли бы возразить Аракчееву адепты известной социальной доктрины? На какое темное пятно могли бы они указать в этой светлой картине? Аракчеев был несколько суров, скажут? Но нежнее ли его были те социальные реформаторы, которым случайно попадала в руки власть, и разве суровость не неизбежна при всякой ломке, при всякой реформе? – говорят люди, провозглашающие себя наиболее прогрессивными».

Согласимся, приведенная оценка военных поселений, организованных графом Аракчеевым, вполне справедлива.