Текст книги "Кричащие часы (Фантастика Серебряного века. Том I)"

Автор книги: Владимир Обручев

Соавторы: Георгий Северцев-Полилов,Сергей Минцлов,Андрей Зарин,Н. Чапыгин,Борис Леман,Борис Лазаревский,Николай Толстой,Михаил Первухин,Рюрик Ивнев,Сергей Гарин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

С нее, точно живые, глядели на меня знакомые, дорогие черты… На этот раз я не отделался так легко, глубокий обморок овладел мной. Я очнулся на кровати, куда стащили меня обе женщины, на лбу у меня лежал холодный компресс.

– У синьора чересчур слабые нервы, – заметила колдунья.

Я приподнялся с кровати, достал свой тощий кошелек и хотел отблагодарить ее лирой. Но молодая женщина, заметив мое намерение, отказалась от моего вознаграждения.

– Мне ничего, синьор, не надо, я сама очень довольна, что могла показать вам кое-что из моих знаний.

Я распростился с нею и просил хозяйку не забыть меня разбудить в шесть часов, боясь, чтобы не проспать.

– Будьте спокойны, синьор, – сказала Концепциона, – вы не только не проспите, но даже, не зная дороги по извилистым улицам нашего города, дойдете спокойно до станции.

И обе женщины ушли, оставив меня одного.

На другое утро я проснулся и вскочил, точно поднятый неведомой силой. Машинально одевшись, я вышел в коридор и, найдя дверь отпертой, выбрался на улицу…

Михаил Ордынцев-Кострицкий
ЧЕРНЫЙ МАГ

I

Я и сам не знаю, что на меня повлияло: Аркадий ли Семенович Шадурин с его уверениями, удивительные россказни о знаменитом восточном медиуме или, наконец, общие условия жизни в Константинополе.

Понятно, что Петербург о его суетой и хлопотами представлялся мне в гораздо более прозаическом освещении, чем теперешнее мое существование, когда я по вечерам, сидя на террасе в доме Шадурина, в Константинополе, посматривал на золотые маковки мечети, сверкавшие в лучах заходящего солнца.

Удивительно ли поэтому, что, воспользовавшись подходящей минутой, Аркадий Семенович заручился моим согласием и в один прекрасный день повел меня к мудрецу. Жил он где-то далеко за городом.

Свернув с дороги, усаженной сикоморами, мы вошли в ворота и направились по аллее темно-зеленых кипарисов. Откуда-то со стороны доносилось журчание фонтанов. После душных городских улиц здесь казалось особенно свежо.

Миновавши двор, мы вошли в приемную, вымощенную мрамором, откуда слуга провел нас в заколдованную комнату прославленного мага. Я говорю – заколдованную, потому что едва мы вошли в нее, как я впал в удивительное, почти неописуемое состояние: я чувствовал какую то истому, негу, возраставшую с минуты на минуту, так что пребывание в этой комнате казалось восхитительной грезой или волшебной сказкой, которую слушаешь в сумерки не то во сне, не то наяву.

Без сомнения, это странное состояние объяснялось отчасти красотой окружающей обстановки. Комната была убрана тканями мягких, нежных, гармонически подобранных оттенков. В ней не было окон, которые пропускали бы солнечные лучи, но свет проходил в изящно задрапированную дверь, ведущую под мраморный портик вокруг тенистого двора, в глубине которого бил фонтан среди роскошных папоротников и водяных лилий. Вокруг него росли пальмы и апельсинные деревья; пышные розы обвивали колонны портика. Воздух был напоен сладким ароматом. Даже монотонное жужжание насекомых, доносившееся извне, располагало усталых посетителей к безмятежному покою.

Но вот до нашего слуха долетели более приятные и музыкальные звуки, чем жужжание насекомых, – кто-то играл на лютне в женском отделении дома, которое легко было узнать по решеткам в окнах; вскоре за тем послышался чистый, глубокий контральто, вполголоса напевавший незнакомую мне песню.

Печальная мелодия звучала, как грустная колыбельная песня у постели больного в безмолвную ночь, и заканчивалась обещанием радостного утра.

Мы слушали, точно очарованные. Но вот раздались звуки шагов под портиком, и в комнату вошел наш маг.

Остановившись в дверях, он воздел руки кверху и произнес какое-то заклинание на непонятном для меня языке; может быть, впрочем, это было приветствие или благословение.

Мы встали и, в ожидании, пока он к нам приблизится, я наблюдал за ним так внимательно, как только позволяло мое напряженное состояние. Он был высокого роста и казался еще выше благодаря восточной одежде, которая удивительно шла к нему. Платье его из блестящей глянцевитой материи представляло странное сочетание ярких цветов, которое так поражает и восхищает европейца на Востоке. Голова его была обвита зеленым тюрбаном, какой носят потомки Магомета. Длинное узкое лицо говорило о недюжинном уме; быстрый взгляд сверкающих черных глаз точно проникал вам в душу. Подозрительное и неприятное выражение мгновенно исчезло с его лица, когда он подошел и приветствовал нас очень вежливо, с ласковой улыбкой. Вообще его приветливое обращение быстро рассеяло невыгодное впечатление, испытанное мною при его появлении. Притом же, сверхъестественные явления начались тотчас по его приходе и отвлекли мои мысли от его наружности.

Он начал разговор с заявления, что мы пришли в счастливый день. Он только служитель духов; если они не захотят почтить его своим присутствием, он должен покориться. Но сегодня он имеет основание рассчитывать на полный успех.

Движения его были легки и непринужденны, голос звучный и сильный; он говорил тихо, как будто, подобно нам, испытывал на себе усыпляющее влияние заколдованной комнаты. Мы говорили по-французски, так как русского языка он не понимал.

В то время как мудрец продолжал сидеть на кушетке рядом с нами, серебряный колокольчик, стоявший на столе подле меня, поднялся на воздух и начал звонить. Затем целый хор серебристых звуков раздался вокруг нас. Звуки сочетались в стройное целое и даже гармонировали с лютней, все еще слышавшейся на противоположной стороне двора. Потом легкая драпировка на стене заколыхалась, и свежий ветерок пронесся по комнате. Занавески над дверью опустились, и в комнате стало темнее. Отдаленные женские голоса запели торжественный гимн; красноватое пламя вспыхнуло в золотом светильнике, висевшем с потолка, и аромат, наполнявший комнату, сделался почти удушливым.

В глазах у меня потемнело… Но вот аромат ослабел, и я снова отчетливо стал видеть окружающее. Чародей уже не сидел подле нас. Он стоял под лампой и держал в руке три золотых кольца. Одно было снято с моего пальца, другое – с пальца Аркадия Семеныча, третье – с моей часовой цепочки.

– Смотрите! – прошептал мудрец.

Мы уставились на него. Он взял два кольца в правую, одно в левую руку и, пробормотав несколько слов на непонятном языке, поднес их к огню. В то же мгновение они соединились друг с другом. Тогда он подал их нам. Мы осмотрели их, ощупывали, дергали, но не могли разъединить.

– Можно их разъединить? – спросил я.

– Духи все могут вернуть в первоначальное состояние, – отвечал он. – Этим они отличаются от смертных.

Вот оно что! Какой смертный не пожелал бы стать духом при таких условиях!

Пока я думал это, маг снова поднес кольца к лампе. Опять аромат усилился, и на мгновение я почти потерял сознание. Когда я, сделав над собой усилие, очнулся, мудрец еще стоял у лампы, но кольцо Шадурина было на его пальце, мои тоже вернулись на свои места.

Снова раздался звон серебряных колокольчиков. Торжественный хор умолк, низкие звуки контральто опять раздались с противоположной стороны двора, и в то же время занавеси поднялись над дверью.

II

Драпировка на стене висела неподвижно, и мудрец сидел на диване подле нас. Мне казалось, что я видел сон; однако ж, я отчетливо помнил все, что было.

Черный деревянный стол подле меня сильно зашатался. Я с удивлением увидел, что колокольчик, стоявший на нем, остался в прежнем положении, точно прилип к столу.

– Видите вы эти белые пальцы, схватившиеся за ручку колокольчика? – спросил мудрец вполголоса.

Я глядел, но ничего не видел. Но вот что-то белое промелькнуло мимо меня, и стол снова зашатался.

– Духи желают иметь общение с вами, – произнес маг, подымая и протягивая мне грифельную доску с грифелем. – Не угодно ли вам предложить им какой-нибудь вопрос? Напишите его. Может быть, они пожелают показать вам свою силу.

Я взял доску и предложил ее Шадурину. Он отказался.

– Я уже не раз бывал здесь и убедился в могуществе духов. Но вам представляется удобный случай проверить мои слова. Спросите о чем-нибудь таком, чего никто, кроме вас самих, не знает.

– Не нужно показывать мне того, что вы пишете, – сказал мудрец. – Духи не нуждаются в моей помощи.

Говоря это, он подошел к двери и стал смотреть во двор, повернувшись к нам спиной. Голос на той стороне двора умолк, и только мелодические звуки лютни доносились до моего слуха.

Я думал, что бы мне написать. В подобных случаях часто спрашивают о причине чьей-нибудь неожиданной смерти. Мне вспомнилось презрительное замечание одного из моих приятелей о поразительном недостатке оригинальности у спрашивающих. Люди, уверял он, то же стадо, – раз установился прецедент, ему все следуют; благодаря этому так называемые медиумы знают почти наверняка, о чем их будут спрашивать. Если же предложить какой-нибудь не совсем избитый вопрос, то духи не пожелают отвечать. Тот же приятель рассказывал мне об очень распространенном среди медиумов способе угадывать надлежащий ответ. Медиум указывает последовательно каждую букву алфавита, а дух стуком извещает, какую из них писать. В сущности, все здесь сводится к тому, что нервный человек бессознательно дает указания медиуму, когда тот водит его руку по азбуке.

Думая об этом, я вдруг вспомнил, что недавно, гостивши у моей замужней сестры в Москве, я почти ежедневно встречал на улице замечательно красивую, но с таким трагически-скорбным взглядом даму, что невозможно было не обратить на нее внимания. В последнем своем письме сестра сообщала мне, что заинтересовавшая меня особа внезапно умерла при обстоятельствах, возбудивших сильные подозрения. Я решил спросить о причине ее смерти. Если позднейшие справки подтвердят ответ, который я теперь получу, то, без сомнения, я вправе буду поверить в его сверхъестественное происхождение. Простое чтение мыслей недопустимо уже потому, что я сам ничего не знаю об интересующем меня вопросе. Правильный ответ, полученный в Константинополе от восточного медиума, который ни слова не знает по-русски, будет вполне убедительным доказательством. Впрочем, я решил не называть фамилию этой дамы.

Взявши доску, я написал на ней по-русски:

«Тамара Д.! Отчего вы умерли?»

Я положил доску на стол подле себя, повернул ее вниз той стороной, где была надпись, и сказал магу, что я кончил.

Он тотчас подошел ко мне. Я заметил, что лицо его изменилось, – он был бледен, как полотно, и тяжело дышал.

Обыкновенно фокусники остаются спокойными и бесстрастными; но настоящий медиум всегда более или менее взволнован и возбужден. Казалось, этот человек боролся с кем-то или с чем-то и был сильно утомлен борьбой. Он остановился передо мной и бросил на меня быстрый, но испытующий взгляд. Я спокойно выдержал его взгляд. Наконец, он сказал тихим, дрожащим голосом:

– Русский дух желает иметь общение с вами. Я не знаю его языка и вряд ли сумею повторить его слова. Но, может быть, он напишет свой ответ.

Шадурин и я инстинктивно взглянули на черную сторону доски, обращенную кверху.

На ней ничего не было.

В течение нескольких секунд царило гробовое молчание. Даже музыка прекратилась. Наши нервы были напряжены до крайней степени. Маг стоял, скрестив руки, с полуоткрытым ртом, устремив взгляд на доску и, по-видимому, все еще испытывая внутреннюю борьбу. Хотя мой вопрос был довольно труден, но вдохновленный вид этого человека невольно внушал мне доверие. Наконец, он повернулся ко мне:

– Она напишет ответ при моем посредстве. Она сообщила мне свое имя. Я вижу его перед собой.

Закрыв глаза, он с усилием разбирал незнакомое ему христианское имя. Затем он обнажил левую руку и, пробормотав несколько непонятных слов, стал тереть ее пальцами правой пониже локтя. Вскоре на ней появились одна за другой какие-то красные буквы. Он остановился и показал их нам.

Я с изумлением прочел: «Меня отравили».

– Что тут написано? – спросил маг, с любопытством глядя на меня.

Шадурин перевел ему эту фразу по-французски.

– Правилен ли ответ? – спросил он.

– Не знаю, – отвечал я. – Я слышал о ее смерти и хотел узнать, отчего она последовала.

Маг поклонился и выразил надежду, что мы удовлетворены.

Шадурин поспешил ответить за нас обоих, но я вмешался и заметил, что мы не можем судить о точности ответа, пока не навели справок об обстоятельствах, при которых умерла эта дама. Мудрец снисходительно улыбнулся и заявил, что духи никогда не ошибаются. Затем ослабевшим голосом он сказал, что усталость не позволяет ему продолжать сеанс.

Заплатив, что следовало, – гонорар довольно высокий, – мы оставили заколдованную комнату.

Маг вывел нас под портик, и мы снова услышали хор женских голосов, гармонические звуки которого долго еще отдавались в моих ушах, когда само пение уже прекратилось. В приемной зале хозяин простился с нами, и слуга-туземец проводил нас до дверей.

III

Дня два спустя я вместе с женой должен был выехать в Россию и не мог вторично посетить мага. Жена была очень довольна этим. Она отказалась сопровождать меня в его дом и, совершенно искренне считая спиритизм одной из военных хитростей врага рода человеческого, вообще крайне недоброжелательно относилась к моей «новой фантазии».

Вернувшись в Петербурга, я нашел у себя письмо от сестры, полученное во время моего отсутствия. В нем я прочел поразительную новость. Не оставалось почти никаких сомнений в том, что интересовавшая меня дама, Тамара Дертельман, была отравлена. Подозрение падало на ее мужа, скрывшегося тотчас же после ее смерти за границу и там исчезнувшего без следа. Хотя моя сестра и не была знакома с умершей, но, естественно, заинтересовалась этим делом. Добровольное показание химика, который снабжал Дертельмана некоторыми препаратами, обратило внимание знакомых на обстоятельства, оставшиеся до того времени совершенно незамеченными.

Само собой понятно, я теперь был совершенно убежден, что ответ, сообщенный мне восточным мудрецом, «потустороннего» происхождения.

Желая ознакомиться поближе с миром таинственного, я сделался ревностным приверженцем пышно расцветших у нас за последнее время оккультных знаний. Я посещал сеансы не для того, чтобы исследовать, а для того, чтобы поучаться; убеждал сомневающихся, советовал тем, кто отправлялся на Восток, непременно побывать у чародея и, таким образом, без сомнения, составил ему довольно обширную клиентуру…

Прошлой зимой я и жена получили приглашение съездить на неделю в Москву, к моей сестре. Пришлось поехать, хоть я и побаивался этого посещения. Мой beau-frère[27]27
  …beau-frère – здесь: зять (фр.).


[Закрыть], молодой врач, подававший большие надежды, был прекрасный муж и отличный малый. Но он отличался беспощадной насмешливостью и, если я раньше не боялся его нападок, то теперь чувствовал, что в моей броне есть слабое место. Две вещи в особенности возбуждали его иронию: морская болезнь и нервы. В этом отношении он мог поумнеть со временем, но, к несчастью, был у него еще один предрассудок, который я считал более серьезным. Он разделял всех спиритов на два разряда: мошенников и дураков, – и говорил, что с первых же слов может решить, к какому из двух разрядов относится данный субъект. Если кто-нибудь говорил, что видел духов, Сергей рекомендовал ему бром. Если кто– либо уверял, что предчувствует несчастье, Сергей советовал дождаться, когда оно случится, и тогда уже грустить. Может быть, оно не случится вовсе, и в таком случае будет очень досадно, что столько горя пропало даром. Словом, в этом отношении Сергей был несносен, и я не без содрогания думал о встрече с ним.

Однако, наше первое свидание обошлось без всяких выпадов в сторону моего легковерия. Но я не чувствовал особой благодарности, так как сразу заметил в его глазах довольно странный огонек, да и само молчание его насчет моего недавнего обращения не сулило ничего доброго. Сдержанность была не в его характере.

Мы прожили у них уже дня два, но ни разу еще речь не заходила о восточном маге. Как-то вечером, когда дамы вышли из столовой и мы остались вдвоем за бутылкой вина, он вдруг обратился ко мне и стал расспрашивать об особенностях восточной жизни. Когда я добросовестно ответил на все его вопросы, он бросил на меня лукавый взгляд и неожиданно спросил:

– Ну, а теперь расскажите мне о фокусах.

– Что вы хотите сказать? – спросил я, хотя прекрасно понимал, на что он намекает.

– Ну, кольца, таинственная надпись и все прочее. Я бы желал знать, как это было сделано? В прошлом году, когда мы с Марусей ездили в Париж, мне пришлось видеть одного фокусника, который произвел такой же опыт с кольцами, но только без всяких магических аксессуаров, так как вовсе не выдавал себя за чародея. Но расскажите мне о надписи. По совести говоря, я никак не пойму, каким манером он тут-то ухитрился…

Все это было мне не по нутру. По милости моих восточных похождений, я сделался почти светилом среди спиритов и отнюдь не желал лишаться своей славы.

– Что же, вы думаете, что ваш фокусник, действительно, спаял кольца? – произнес я саркастически. – Это было бы чудо, а не фокус.

– Милый мой, никто и не воображает, что здесь было что-нибудь чудесное. Главная задача фокусника – обмануть наши чувства. Кольца казались нам спаянными; в этом-то и состоял весь фокус.

– Нетрудно же обмануть ваши чувства! – отвечал я.

Я раздражался, хотя и досадовал на себя за это.

– Да, – произнес Сергей благодушно, – совершенно верно. Да что же вы не пьете? Я нарочно приберег для вас эту бутылочку. Да, так о чем мы говорили? Наши чувства… Да, их очень легко обмануть, как вы заметили. Парижский фокусник обошел нас так же легко, как ваш восточный человек в одежде хамелеона обошел вас и Шадурина. Это доказывает, что нельзя считать несомненным всякое свидетельство чувств. Мы получаем впечатления только при помощи чувств и, если они заблуждаются, наши впечатления не верны. Я считаю фокусников очень полезными членами общества: они иллюстрируют эту истину наглядными доказательствами… Но как же надпись на руке? Расскажи– те-ка мне о ней.

– Сама по себе надпись не представляла бы ничего загадочного, – ответил я с некоторым нетерпением. – Допустим, вы узнаете, как она была сделана, допустим, что опыт с кольцами был простым фокусом, – но растолкуйте мне, каким образом мой восточный человек, как вы его называете, мог узнать причину смерти этой несчастной Дертельман раньше, чем ее узнали здесь?

– Вот, вот, – отозвался Сергей с убийственным добродушием. – Я и сам об этом думал. Наши мысли удивительно совпадают. Ваша правда, это, действительно, загадочная штука…

Мне становилось несколько не по себе. В словах Сергия было нечто, доказывавшее, что он знает гораздо больше, чем высказывает. Страшное подозрение мелькнуло у меня. Уже не подстроено ли все это? Уж не выдумали ли они эту историю об отравлении, чтобы посмеяться надо мною?

Но минутное размышление убедило меня в неосновательности такого предположения. Едва ли бы Маруся решилась сообщать такую выдумку в письме и, хотя я написал ей тотчас же после сеанса, рассказав обо всем и прося сообщить мне о причине смерти г-жи Дертельман, но дата на ее письме, ожидавшем меня в Петербурге, ясно указывала на то, что оно было отправлено до получения ею моего. Притом же волнение и возбуждение мага были очевидно неподдельны…

Только что я ушел оправиться, как Маруся вбежала в комнату.

– Сережа, – воскликнула она, – послушай! Я потеряла мой зонтик и никак не могу найти его. Боюсь, что он остался где-нибудь, когда я ездила сегодня за покупками… Быть может, на извозчике… Что же делать?

Так как этот зонтик был подарок мужа, который сам выточил для него ручку, то потеря была серьезная.

– Ну, ничего, – отвечал Сергей. – Мы его отыщем, будь покойна. Сегодня я поеду еще к Хлебинским. Они ожидают меня не раньше десяти, так что времени достаточно…

Откровенно говоря, я очень обрадовался, когда услышал, что мой beau-frère еще не закончил объезд своих больных. Для меня этот перерыв в нашем разговоре был как нельзя больше кстати, так как я, благодаря ему, временно избавлялся от его назойливых расспросов.

IV

Сергей вернулся поздно ночью, так что я увидел его только на следующий день за чаем. Здороваясь с ним, я заметил на его лице такое торжествующее выражение, что смело спросил, удалось ли ему найти зонтик.

– Нет, – ответил он, смеясь. – Зонтика-то я не нашел, зато нашел нечто другое. Гонялся за зайцем, а поймал лису – да еще какую!

Маруся тоже рассмеялась, а мы с женой недоумевающе посмотрели друг на друга.

– Объясните же нам эту загадку, – попросил я.

– Помаленьку!.. Скоро вы обо всем узнаете. Не торопитесь, а то пропадет вся соль. Я приготовил вам сюрпризец!

После завтрака Сергей осведомился, не буду ли я так добр – съездить с ним в город и вернуться обратно с экипажем? Его человек-де отлучился, так не возьму ли я на себя роль грума? Я согласился, не совсем, впрочем, охотно, и мы, сразу свернув куда-то в сторону, поехали по грязным, кривым улицам.

– Скверная часть города, – весело говорил Сергей. – Правду говорят, что фортуна любит пышность. Какая разница между этим захолустьем и вашим раем с фонтанами и пальмами! Какой резкий контраст между этой дымной атмосферой и безоблачным небом, восточными благоуханиями. Знаете, дружище, я теперь согласен с вами. Это либо истинное чудо, либо нечто очень близкое к нему…

– Куда вы? – спросил я, не зная, как отнестись к его словам и потому избегая отвечать на них.

– В полицейский участок… Вот он, направо… Остановитесь!

Минуту спустя мы слезали с экипажа.

– Зайдем, узнаем, не нашелся ли зонтик, – сказал Сергей. – Вчера я заявил здесь о пропаже.

Мы вошли.

– Доброго утра, – обратился Сергей к приставу, который с необычайной предупредительностью поднялся нам навстречу. – Вот я привез к вам господина, который может сообщить кое-какие сведения об интересующем вас субъекте. Взгляните-ка сюда, дружище: что вы скажете об этом произведении искусства?

Ничего не понимая, я машинально посмотрел по направлению его руки и увидел прямо перед собой, на стене, портрет.

Как ни грубо он был написан, но художник удивительно схватил сходство. Я знал это лицо. Всякий, кто хоть раз видел его зловещее выражение, недоверчивые глаза, длинный крючковатый нос, несомненно узнал бы их на этом полотне. Я смотрел на него, разинув рот. На портрете этот человек был изображен без тюрбана, но тем не менее я узнал его.

– Как он попал сюда? – пробормотал я.

– А вот, господин пристав будет так любезен…

Тот щелкнул шпорами.

– Охотно!.. Тем более, что и говорить-то нечего. Портрет этот, видите ли, был написан одним каторжником по памяти, – когда-то в жрецах свободного искусства числился, стариной тряхнул… Оригинал – как теперь выяснилось, армянин, но жил здесь некоторое время под именем Дертельмана. Занимался ростовщичеством и шарлатанством, чем в большей степени – определить не берусь. Отсюда уехал тотчас после смерти своей жены, и мы не имели никаких сведений о нем вплоть до вчерашнего дня, когда вот они…

Я едва не лишился чувств.

– Сергей, уведите меня… – пробормотал я через силу.

– Простите, он не совсем здоров, – послышался голос Сергея. – У вас ужасно душно! Выйдемте на улицу, дружище! Не правда ли, удивительное совпадение? Почти чудо! Как только я услышал от Маруси вашу историю, так тотчас догадался, что вы имели дело с самим убийцей. Я никогда его не видел, но знал, что он восточный человек, скрывавшейся под вымышленной фамилией. Его волнение при вашем вопросе понятно, так как, без сомнения, он видел то, что вы написали на доске… Ваше описание его наружности совпадало с тем, что я узнал в полиции; но надо было удостовериться в тождестве, и я был в восторге, когда наткнулся здесь на этот портрет. Оставалось только показать его вам. Ловкая бестия! Говорят, он живет отшельником, никуда не показываясь. Думал ли он, что найдется художник, который напишет его по памяти?..

– Но… Но если он убийца, то как же он решился…

– О, это, конечно, большая смелость!.. Но, вероятно, он сообразил, что вы не догадаетесь об истине, а правильный ответ послужить для него отличной рекламой… И благодаря вашему содействию, мне кажется, он до сих пор не имел оснований об этом сожалеть, не так ли?