Текст книги "Второй шанс (СИ)"

Автор книги: Влада Крапицкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 31 страниц)

В Матвее всё казалось несуразным и непропорциональным. Из-за своей худощавости он постоянно сутулился, а черты лица выглядели негармонично. То в один год у него как-то неожиданно и быстро вырос нос, да и он сам вытянулся ввысь. На следующий год, когда остальные черты лица догнали нос, почему-то уши стали казаться большими, потом – губы. Начавший затем ломаться голос резал слух нотками баса, а жёсткие волосы всегда смотрелись взъерошенными и неопрятными. Одно оставалось неизменным – его глаза. Чёрные, глубокие, они порой гипнотизировали и, разговаривая с ним, я часто ловила себя на мысли, что не могу отвести взгляда.

Лина согласилась помочь, и тех, кто осмеливался хотя бы бросить косой взгляд на парня, морально опускала так, что класс устраивал ему бойкот. Но при этом сама постоянно пыталась разузнать у меня – почему я обратила внимание на этого мальчика и удивлялась нашей с ним дружбе. Правда, со временем это прошло. Поняв, насколько Матвей начитанный и интересный собеседник, она не меньше меня начала с ним общаться, и он стал частым гостем в нашем доме.

Три с половиной года мы были неразлучными друзьями, и больше всего мне нравилось, что он не смотрел на нас с Линой с обожанием, не пресмыкался, как большинство знакомых и не боялся отстаивать свою точку зрения, если она не совпадала с нашей. Он вообще был единственным, к кому Лина прислушивалась и не начинала травить, если он перечил. Я часто думала почему так, и всё же нашла ответ – Матвей казалось, был всех школьных дрязг, самоутверждения за счёт других одноклассников и попыток доказать свою крутость. Хотя мог бы начать использовать нашу с ним дружбу и смотреть на всех остальных свысока. Но спокойный характер, интеллигентность и умственная развитость не по годам, делали его особенным, и порой казалось, что мы с Линой малые дети, а он старше нас лет на пять-десять.

Но однажды наша дружба закончилась. Отец Матвея делал стремительную политическую карьеру, и пришло время переезжать в столицу. Семью он естественно забрал с собой и потихоньку мы с парнем перестали общаться. Если по окончанию одиннадцатого класса мы ещё созванивались, то после первого курса университета окончательно утратили связь. Я знала только, что отец Матвея стал послом в какой-то европейской стране и парень направился туда же получать высшее образование. А потом в моей жизни появился Андрик, и я забыла обо всех парнях, с которыми когда-либо общалась.

И вот сейчас, глядя на него, я была удивлена, потому что от прежнего Матвея остались только глаза, в остальном он полностью изменился. Передо мной стоял не тот долговязый, нескладный мальчик, которого я запомнила, а симпатичный и привлекательными парень, с пропорциональными чертами лица. Теперь и нос, и уши и губы гармонично соответствовали друг другу, а волевой подбородок придавал ему мужественности. Тёмные волосы были пострижены по последней моде и по ним сейчас сбегали блестящие капли растаявшего снега. Он стал ещё чуть выше, чем раньше, и от худощавости не осталось и следа. Теперь он больше походил на атлета. А стильная одежда завершала облик успешного и уверенного в себе парня.

–Матвей, это действительно ты? – изумлённо переспросила я, не веря глазам и таким разительным переменам, да и вообще тому, что он приехал на похороны.

Парень неожиданно встрепенулся после моих слов и оглянулся по сторонам, но никого не увидев, опять посмотрел на фотографию, глазами, полными отчаяния и боли. А потом подошёл к кресту и, положив букет, прошептал:

–Эва… я так старался и не успел вернуться… Не рассказал, как любил тебя всегда и сколько ты для меня значила… Думал, что всё ещё успею, как только стану достоин тебя и докажу, что на многое способен, но…

Опустив голову, он замолчал, а я оцепенела от его слов. “Любил? Матвей любил меня?” – растеряно переспрашивала я себя. “Но ведь он и малейшего повода не давал так думать! Никогда не смотрел, как остальные мальчики. Не заискивал и не пытался привлечь внимания выходками. Всегда вёл себя сдержанно и ровно, уделяя одинаковое внимание мне и сестре… А сейчас выходит, что я значила для него намного больше, чем думала?” – зависнув перед ним, я не могла в это поверить. Но его глаза, и та скорбь, что явно читалась во всём его облике, говорила о том, что это правда.

–Ты всегда была моей путеводной звёздочкой, к свету и теплу которой я так стремился, не успел. Покойся с миром, а я тебя никогда не забуду, – добавил он и, поцеловав мою фотографию, развернулся и пошёл прочь от могилы.

С изумлением глядя ему в спину, я всё ещё пыталась переваривать его слова. А потом подумала: ” В случаи с Матвеем, хорошо, что я умерла. Если бы он приехал и начал говорить о своей любви, его бы ждало разочарование, потому что моё сердце отдано Андрею… Надеюсь, парень найдёт свою любовь и не будет слишком сильно скорбеть по мне. Матвей заслуживает настоящего счастья”.

Тяжело вздохнув, я вернулась к могиле, и витая над ней, ожидала момента освобождения от тела. По моим расчётам оставалась часа четыре, и я старалась успокоиться и набраться сил, зная, что возвращение домой дастся нелегко.

–Здравствуй! – неожиданно рядом со мной появилась женщина лет тридцати. – Новенькая?

Подлетев к могиле, она взглянула на дату смерти, а потом на меня и печально добавила:

–Такая молодая. Отчего умерла?

–Здравствуйте, – ответила я. – Поскользнулась и, упав, сломала шею и разбила затылок.

–Фух, хорошо, что не от наркотиков умерла и не по пьяни, – с облегчением ответила она. – Наркоманы и алкоголики самые беспокойные духи и их все не любят.

–Почему?

–Ну, им в жизни хотелось ярких и острых ощущений и чего-то постоянно не хватало, поэтому они баловались дрянью. Умерев, они продолжают испытывать потребность в допинге, а у духов, как ты понимаешь, нет возможности вести такую жизнь. Вот они и начинают доставать окружающих, не желая успокаиваться, – произнесла она и нырнула в мою могилу, а спустя пару секунд снова появилась передо мной. – Ух ты, твои родные не поскупились и на одеяние, и на гроб… Кстати, меня зовут Лида. Умерла год назад. Машина сбила, когда я возвращалась вечером с работы.

–Мне жаль, – начала говорить я и осеклась. – Год назад? Но как же так? Разве через сорок дней душа не покидает землю?

–Если захочет, то покидает, – женщина кивнула. – Но у меня тут дело одно есть, и пока я добьюсь правосудия, не хочу улетать. Того, кто меня сбил не наказали, хотя он нарушил правила, да ещё и пьяный сел за рулём. Но он нашёл знакомых, дал денег и виновницей аварии признали меня, а пожилым родителям пригрозили, что если они попытаются искать правосудия, ещё и заставят выплачивать ущерб за повреждённую машину. А что они могут выплатить, живя на мизерную пенсию? Ничего. Но я так просто не хочу оставлять это дело.

–А что может сделать дух? – я удивлённо на неё посмотрела.

–Ну, шепчутся тут некоторые между собой, что и мы кое-что можем, – уклончиво ответила она. – Но это так, вилами по воде писано. Толком я ещё ничего не выяснила. Опытных, старых духов мало. В основном молодняк, умерший недавно, а потом уходящий в свет. Ищу тех, кто давно мыкается по свету, но редко на таких попадаю.

–Ясно, – ответила я, дипломатично решив не лезть с разговорами о том, чём женщина не особо хочет говорить и решила спросить другое: – А почему здесь нет духов? Ведь это кладбище, и по идее, нас здесь должно быть много…

–Это люди считают, что нас здесь должно быть много, – Лида улыбнулась. – Но кому захочется сидеть возле своего разлагающегося тела, да ещё в месте, где живёт только печаль и скорбь? Как только дух освобождается от тела, он сразу старается улететь отсюда и крайне редко возвращается. Я вон прилетела, только потому, что мама сегодня пришла на мою могилку, – кивнув вдаль, она вздохнула. – Снег такой валит, а она всё не хочет уходить.

–Мне жаль, – пробормотала я, жалея и эту молодую ещё женщину и её мать, не желающую покидать могилу дочери.

–И мне жаль, но такая видать судьба, – грустно ответила она, а потом встрепенулась и спросила: – Ты в курсе, что с тобой будет дальше или рассказать?

–Меня уже в морге просветили, что после трёх дней, девять я буду привязана к дому… Вот только не знаю к какому – к родительскому, или тому, где жила с сестрой.

–К тому, куда стремится твоё сердце и душа, – ответила Лида.

–Тогда, наверное, к родительскому, – с облегчением ответила я. – А потом, сказали, что до сорока дней смогу находиться на земле.

–Ага, – она кивнула. – Самое интересное время! Можешь проведывать всех, кого знала. Побывать в местах, о которых мечтала… Я вон совершила кругосветное путешествие и побывала везде, где только можно. Это очень захватывающе! Правда, так жаль, что такие ощущения, как вкус, запах, возможность прикоснуться – для нас закрыты, но всё же и такие путешествия очень интересны, особенно если раньше никуда не могла съездить.

–А потом? Что происходило на сороковой день? – с интересом спросила я.

–Ой, очень красивое зрелище! В час моей смерти на небе сначала появился белый луч и, приближаясь ко мне, становился всё ярче. Ощущения непередаваемые! – восторженно заявила Лида. – Он влёк к себе, манил, обещая любовь, тепло и ласку, и я не могла оторвать от него взгляда, а потом увидела свою бабушку, зовущую меня к себе. Если бы не боль за родителей и желание удостовериться, что виновного накажут, я бы не задумываясь, отправилась в свет. Но попросила бабушку пока оставить меня здесь, и она согласилась.

–А как ты потом уйдёшь, если надоест здесь, и не сможешь добиться справедливости?

–Бабуля сказала, что стоит её позвать, и она вернётся за мной. Но пока много дел и планов, поэтому я здесь… Ой, прости, мать уходит с могилы, поэтому мне пора, – взглянув вдаль, произнесла она. – Ты держись, и не раскисай. Скоро окажешься дома. А родственники со временем перестанут слишком болезненно реагировать на твою смерть, и станет легче. А потом и на мир посмотришь. Ну, а если захочешь встретиться, мы чаще всего собираемся на Монастырском острове. Прилетай туда, если захочешь поболтать.

–Хорошо. Спасибо! – крикнула я вслед удаляющемуся духу и, улыбнувшись, и помахав мне рукой, она скрылась в наступающих сумерках.

Оставшись одна, я почувствовала, что после разговора с женщиной стало чуть легче, потому что я знала, чего приблизительно ожидать и оставалось только дождаться, когда тело меня отпустит.

Не зная точно, как это происходит, я начала кружить над могилой, делая периодически попытки продвинуться дальше. Но каждый раз натыкалась на невидимую стену, и приходилось возвращаться назад.

На улице стало совсем темно, и по расчётам я должна была уже вот-вот освободиться, а душа уже рвалась в отцовский дом. И в этот момент я ощутила, как внутри что безболезненно и мягко обрывается, как паутинка на ветру, и почувствовала неимоверную лёгкость. “Ого! Как прекрасно!” – испытывая чувство свободы и невероятного облегчения, я взмыла вверх, поняв, что привязка к физическому телу служила обузой для души. Однако не успела я долететь до облаков, как меня резко потянуло вниз, и с неимоверной скоростью я понеслась в сторону родительского дома.

“Ох, не встреть духов и не знай, что полечу домой, я бы сильно испугалась”, – подумала я и, не сопротивляясь, продолжила свой путь, зная, что снова окажусь рядом с папой и сестричкой. “Жаль только, что с Андриком на шесть дней придётся расстаться. Но буду надеяться, что он захочет проведывать папу и Лину”, – мысленно готовя себя к новым испытаниям, я очень надеялась, что следующий шесть дней будут не такими тяжёлыми, как прошедшие три.

Глава 3.

Дом встретил меня тишиной и пустотой. “Наверное, все ещё на поминках”, – поняла я, и решила облететь родную обитель. Теперь, когда тело не тянуло назад, и появилась относительная свобода, я поняла, что летать изумительно прекрасно. Это чувство невероятной свободы и лёгкости захватывало с головой и мне очень нравилось парить в воздухе, или резко сорвавшись с места, нестись вперёд.

“Главное привыкнуть, что теперь не надо открывать двери и можно пройти прямо через стену” – напоминала я себе, когда облетая дом, постоянно затормаживала перед дверью или резко уворачивалась от стены, боясь столкновения. До сих пор казалось непривычным, что рука проходит сквозь ручку двери, и я не могу её открыть, как раньше.

Облетая дом, я вспоминала наше с Линой детство и чувствовала, как на глаза наворачиваются слёзы. Но это были слёзы не горя, я тихой радости, что я успела это пережить и почувствовать. “Как бы там ни было, но с уверенностью могу сказать – я прожила хоть и недолгую, но счастливую жизнь. Мама, пока была жива, любила нас всей душой и о ней остались только тёплые воспоминания. Затем папа холил и лелеял нас. Да, внешне он не проявлял любви, но мы с сестричкой всегда ощущали её. Он служил нам опорой, и что бы не случилось, мы всегда знали – он поймёт нас и поддержит. Потом появился Андрик. Благодаря ему я испытала чувство настоящей любви. Жаль конечно, что я так рано умерла и не испытала счастья материнства, не узнала, каково это – жить с любимым мужчиной под одной крышей, заботиться о нём каждый день и ждать его вечером домой… Многое я так и не успела почувствовать, но что выпадала на мою долю, с уверенностью могу сказать – приносило мне по большей части счастье и положительные ощущения… Вот только как это донести Лине, чтобы она не горевала обо мне? Как сказать ей, что нужно радоваться тому, что есть, а не лить слёзы о том, что могло бы быть, или что не вернуть? Как уменьшить её боль, Андрика и папы?”.

Вздохнув, я залетела в нашу детскую и зависла там под потолком. До переезда в квартиру мы всегда проживали в одной комнате, засыпая и просыпаясь вместе, ругаясь и мирись, споря и замышляя каверзы для недоброжелателей. Но переехав, стали жить в разных комнатах и часто, просыпаясь по утрам, я жалела, что нельзя, как в детстве, не вылезая из кровати поболтать с сестрой о всякой ерунде, рассказать о снах, которые увидела ночью, понежиться в постели или запустить в Лину подушкой, а надо идти на кухню или к ней в комнату. А здесь, в нашей просторной и уютной детской, казалось до сих пор витала атмосфера того счастья и единства с сестрой, которое стало не таким сильным, после переезда. Но всё же не исчезло, потому что приезжаю к отцу на выходные и, останавливаясь здесь, мы как будто снова становились маленькими девочками.

“Ох, если я всё это чувствую, то каково будет Лине здесь находиться” – оборвав воспоминания, подумала я и ощутила боль за сестричку. “Надеюсь, она поселилась в другой комнате, а не здесь”.

Со двора донёсся звук открывающихся ворот, и я понеслась на первый этаж, чтобы посмотреть – кто там приехал. “Хм, а чего я собственно, как человек лечу по коридору, спускаюсь по лестнице? Ведь я могу просто вылететь через стену и, завернув за угол, всё увижу… Да уж, не просто теперь привыкнуть к бестелесному существованию и возможности беспрепятственно перемещаться” – пронеслось в голове и я в очередной раз отметила, что нужно привыкать мыслить и действовать по другому и тут же снова совершила оплошность, потянувшись к дверной ручке. “Тьфу ты! Вот только себе сказала о необходимости мыслить иначе, и снова, действую по старой привычке!”.

Пройдя через дверь, я попробовала отойти от крыльца и, поняв, что могу двинуться дальше, порадовалась. “Наверное, понятие “дом” включает в себя и участок вокруг него. Это хорошо” – подумала я и двинулась к машине отца, въехавшей во двор.

Зависнув возле неё, я просунула голову в салон и ощутила новую волну боли. На заднем сиденье сидел отец, а рядом с ним Лина. Положив голову на плечо отцу, она безучастно смотрела впереди себя, а папа, обнимая её за плечи, плотно сжимал губы. “Бедные мои, поминки дались им не легче похорон”.

Машина остановилась возле главного входа, и помощник отца вышел из машины. Открыв задние двери, он дождался пока папа выйдет и выведет Лину, а потом взял сестричку под локоть и помог отцу завести её в дом.

Следуя рядом с ними, я с тоской смотрела в пустые глаза Лины и на папу, и снова душа наполнилась горем и отчаянием. “Сестричка так и не смогла выплакаться. Ох, не нравится мне это… Нехорошо, что она не может выплеснуть горе”.

В холле сестра высвободилась из рук провожатых и, ссутулившись, начала подниматься по лестнице, а когда скрылась из виду, папа глухо произнёс, обращаясь к помощнику:

–Вызови врача. Лина меня очень сильно беспокоит. Ей необходимо хотя бы поспать.

–Хорошо, – Кирилл кивнул и достал телефон, а папа тяжёлой походкой направился в свой кабинет.

Разрываясь между двумя родными и дорогими людьми, я не знала за кем лететь в первую очередь. Хотелось и папу как-то утешить, и сестричку пожалеть. Метнувшись сначала наверх, я вернулась вниз, но потом передумала и снова полетела к сестре.

Нашла я её в гостевой спальне и порадовалась, что она решила остановиться здесь, а не в детской. Но это был единственный положительный момент. Сев на стул, Лина не двигалась, смотрела невидящими глазами в пустоту, и с каждой секундой мне становилось страшнее. Безжизненный взгляд уже вселял ужас, и казалось, что сестра душевно сама умерла, оставив лишь жить телесную оболочку. Не выдержав, я затараторила:

–Линочка, сестричка, не делай так. Я не умерла совсем, и нахожусь рядом с тобой! Мне очень больно смотреть на тебя и я хочу, чтобы ты продолжала жить как раньше… Нет! Я хочу, чтобы ты теперь жила за нас двоих! Если ты сломаешься, то будешь несчастна и сделаешь несчастной меня… Пожалуйста, умоляю, не грусти сильно обо мне!

Витая вокруг неё, я говорила без умолка, пытаясь донести, что она должна жить полноценно и счастливо, но сестра продолжала сидеть, не двигаясь и смотреть в одну точку. Чувствуя, как меня всё больше охватывает отчаяние и боль, я закричала:

–Лина, не смей так себя вести!

И в этот момент сестра встрепенулась и громко спросила:

–Эва? – а потом вскочила со стула и начала оглядываться вокруг.

–Да-да! Я здесь! Ты меня чувствуешь! – воскликнула я. – Смерть – это не конец! И я всё равно рядом с тобой.

Однако, не увидев никого, Лина снова понуро опустила голову и сколько бы я не кричала, никак не реагировала, так и оставшись стоять, а спустя несколько минут двинулась к двери. Проследовав за ней и увидев, что она направляется к дверям нашей детской, я испугалась ещё больше. “Нет, нельзя ей сейчас идти туда! Там будет только хуже… Что же делать?”. Мечась по коридору, я пыталась преградить ей путь, но сестра продолжала идти.

“Нельзя её сейчас оставлять одну! Нужно позвать папу! Вдвоём им будет легче” – решила я и полетела на первый этаж.

Пройдя сквозь дверь отцовского кабинета, и увидев папу, я замерла. Сидя за столом, в одной руке он держал нашу с Линой фотографию, во второй – бокал с коньяком, а по его лицу катились слёзы.

–Папочка, нет… – выдохнула я. – Пожалуйста, ну хоть ты не смей скорбеть сильно по мне! Ты нужен Лине! Живи ради неё! Иди к ней, умоляю! Ей тоскливо, тебе плохо и вы должны сейчас поддерживать друг друга!

Подлетев к столу, я начала парить возле отца и страстно желала, чтобы он услышал меня. То крича, то нашёптывая ему слова, я изо всех сил пыталась показать своё присутствие, но всё было тщетно. Отец не слышал меня. Продолжая разглядывать фотографию, он всё чаще делал глотки из бокала, а слёзы не переставали течь из его глаз. Было ясно – папа, погружённый в своё горе, хочет сейчас напиться.

–Господи, да что же это такое! – закричала я, подняв голову вверх. – Хоть кто-нибудь, помоги мне достучаться до родных! Они нужны друг другу как никогда, и я хочу, чтобы они находились вместе!

Внезапно в дверь кабинета постучали, и я заметалась по комнате, надеясь, что папа отвлечётся от своего горя и пойдёт к сестре.

Вытерев слёзы и сделав ещё один глоток коньяка, он поставил фотографию на стол и отрывисто бросил:

–Войдите.

–Борис Анатольевич, там врач приехал, – зайдя в кабинет, тихо произнёс помощник отца. – Куда его проводить?

–В гостиную, – сухо приказал он и поднялся из-за стола.

Кирилл тут же исчез, а папа, тяжело вздохнув, снял пиджак и развязал галстук, а потом, бросив ещё один взгляд на снимок, и вышел из кабинета. Увидев, что он направляется к лестнице, я испытывала сильное желание упереться руками ему в спину и подогнать его, потому он шёл медленно, но руки ловили лишь пустоту и я начала недовольно сопеть из-за его медлительности.

–Иди сразу в детскую, – подсказывала я, видя, как отец идёт к гостевой спальне. – Лина в детской!

Но папа не услышал меня, и только поняв, что сестры нет в комнате, направился в верном направлении.

Проскользнув следом за отцом, зашедшим в нашу комнату, я снова ощутила, как меня захлёстывает волна боли. Сестричка сидела на моей кровати и, прижав к груди мою любимую мягкую игрушку, что-то беззвучно шептала губами.

–Лина, доченька, ну зачем ты сюда пришла, – с болью произнёс отец, подходя к сестре. – Мы же договорились, что ты поживёшь в другой комнате.

–Не могу я там находиться, – прошептала сестричка, а потом тоскливо добавила: – И здесь не могу… Мне нигде теперь нет места… Без Эвы всё неправильно и не так…

–Родная моя, я так тебя понимаю, – папа сел рядом и обнял её за плечи. – Но ты должна держаться и жить дальше. Это чувство пустоты никогда не пройдёт и никто не сможет занять место Эвы в твоём сердце, но со временем боль притупится. Просто подожди и возьми себя в руки. Не усугубляй всё.

–У тебя так с мамой было, да? – она посмотрела отцу в глаза.

–Да, – лицо папы исказила болезненная гримаса. – Столько лет прошло, а мне её до сих пор не хватает… Ты, да Эва были моей единственной радостью и помогли через всё пройти, обрести новый смысл жизни…

–Но ты справился ради нас, а мне – ради кого? – Лина не своди пристальный взгляд с папы. – Как мне теперь быть?

–Девочка моя, ты должна жить за двоих теперь…

–Вот-вот! – воскликнула я, кружа возле родных. – И я то же говорю! За двоих!

–Думаю, если бы Эва находилась рядом, она сказала тебе именно это, – продолжил отец. – Она была жизнерадостной девочкой и её бы огорчили твои страдания…

–Очень сильно огорчили! – поддакнула я.

–Постарайся быть собой…

–Папа, не могу я быть собой, – Лина горько усмехнулась, прервав его. – В том-то всё и дело – не могу! Часть меня умерла, а половина никогда не сможет быть полноценной! Я боюсь ложиться спать, потому что не представляю, как проснуться с утра и не найти Эву, не выпить с ней чашку кофе, не поболтать, не посмеяться… Как день провести и не поприпираться с ней о какой-нибудь ерунде… Как вечером прийти домой и не иметь возможности поговорить с ней… Как пойти в университет или к друзьям и понимать, что она больше никогда не составит мне компанию… Всё о чём я думаю, меня теперь пугает и я не представляю, как с этим справиться…

–Из вас двоих ты всегда была более сильной и стойкой девочкой…

–Я такой была только потому, что Эва стояла у меня за спиной… Она была моим крепким тылом! – вскрикнула Лина и подскочив на ноги, начала сновать туда-сюда по комнате. – Как ты не понимаешь этого? Эва всегда была мягкой и деликатной, и я хотела её защищать, чтобы она оставалась такой же всегда! И одновременно этого же придавало мне сил! Я знала – чтобы я не сделаю, как не поступлю, что не скажу, она поймёт меня, поддержит, укажет верный путь или мягко пожурит и попытается показать ситуацию с другой стороны. Но чтобы не случилось – она всегда будет любить меня чисто и беззаветно! И как теперь жить без неё? Никто меня не поймёт, так как она, не пожалеет и не поругает, не остановит, а у нужном месте не подтолкнёт… Всё потеряло смысл без неё и нет больше внутренней силы! Эва была моим внутренним стержнем…

–Доченька, ну перестань… – отец судорожно вздохнул, а на его глазах выступили слёзы. – Ты ещё обретёшь себя. Научишься жить заново… Понимаю, что сейчас слова тебе совсем не помогут и боль очень сильна, но однажды наступит день и ты почувствуешь, что она отступает. А я тебе помогу в этом. Всегда буду рядом и поддержу.

Поднявшись, папа поймал бегающую туда-сюда сестру и прижал её к себе, а потом измученно добавил:

–Знаю, что был вам плохим отцом… Когда ваша мама умерла, я долго не мог прийти в себя и погрузился в работу. А потом, чем больше вы росли, тем сильнее напоминали мать и мне становилось ещё больнее… Чтобы лишний раз не бередить рану, я старался немного с вами общаться, надеясь, что потакая вам во всём, компенсирую своё невнимание… И постоянно себе говорил, что в любой момент могу наверстать упущенное… Но оказалось, что я ошибался… Но теперь точно всё изменится, – твёрдо заверил он. – Ты можешь рассчитывать на меня в любой момент. Эву никто не заменит ни тебе, ни мне, но жить дальше необходимо. Мы есть друг у друга, а значит, всё вынесем.

–Не уверена, что вынесу всё это, – нервозность сестры сменилась апатией и стоя в крепких объятиях папы, Лина заговорила бесстрастным голосом. – Я как будто наполовину мертва и так жить невозможно. А знаешь, что самое страшное? Это я накликала смерть на Эву…

–Эй, ты что говоришь? – недоуменно спросила я. – Это моя неуклюжесть во всём виновата!

–Там, в салоне, мы с Эвой как обычно поддевали друг друга, и на одно из её замечаний, я сказала, что скорее костлявая с косой замаячит на её горизонте, чем появится тот, кто заткнёт мне рот, – продолжила Лина, и я нахмурилась, совсем позабыв про её шутливые слова. – Понимаешь? Это я виновата! Я! Я!

–Доченька, ну что ты говоришь? Это тут совсем не причём, – ответил отец, гладя её по голове.

Но Лину как заклинило. Повторяя постоянно “я”, она замотала головой и я поняла, что дело совсем плохо. “Или нет? У неё истерика. Может, будет лучше, если она выплеснет всю боль? Ох, надеюсь папа поможет ей”, – кружа возле них и не имея возможности облегчить страдания родных, мне оставалось только сопереживать и наблюдать за происходящим.

–Не трогай меня! – внезапно закричала Лина и, отпихнув отца, снова принялась бегать по комнате. – Я ужасный человек, раз смогла такое сказать сестре! И недостойна сочувствия сейчас!

–Шшш, моя родная, – папа вытянул руки и стал медленно подходить к ней. – Ты не виновата. Это была шутка. Просто сейчас она кажется мрачной и неуместной. Это из-за переживаний… Тебе надо поплакать или отдохнуть, и ты поймёшь, что твои слова здесь ни при чём…

–Нет! Именно я виновата! – на секунду остановившись, завизжала сестра. – Я! Я! Я!

“О, Боже! Это не истерика, а нервный срыв. Бедная моя Линочка! Папа должен хоть что-нибудь сделать!” – подумала я, с отчаянием наблюдая за метаниями сестры.

А папа и сам понял, что Лине требуется помощь. Поймав, он сжал её в своих медвежьих объятиях и громко крикнул, перекрывая голос сестры:

–Кирилл, врача!

Врач, по-видимому, уже находился рядом, потому что дверь открылась спустя несколько секунд, и вошёл сначала помощник отца, а за ним подтянутый мужчина лет сорока.

–Отпустите меня, – ещё громче завизжала Лина и попыталась вырваться. – И уйдите все! Не хочу никого видеть!

–Линочка, солнышко моё, сейчас тебе сделают укол, и ты поспишь, – начал увещевать отец, продолжая держать её. – А завтра станет легче, вот увидишь…

–Не станет! Мне никогда не станет легче! – сестричка перешла уже на такие высокие ноты, что меня пробрал ужас.

–Необходимо девушку уложить, – печально произнёс врач и, поставив на стол небольшой саквояж и открыв его, достал одноразовый шприц и ампулу.

–Кирилл, помоги, – отрывисто бросил отец и кивнул на одну из кроватей.

Тот с готовностью подбежал к отцу, и когда тот приподнял сестру, взял её за ноги. Пока её несли к кровати, Лина орала и брыкалась, но потом неожиданно на секунду затихла и наконец-то разразилась слезами.

–Поплачь, моя хорошая, поплачь, – ласково сказал папа, когда её уложили на кровать, и сев рядом, принялся гладить её по голове.

Слушая рыдания сестры, её судорожные всхлипы, глядя в глаза полные слёз, я не выдержала и сама расплакалась. Зависнув рядом, я очень хотела стереть слезинки с лица Лины и постоянно приговаривала, поглядывая на доктора:

–Ну пожалуйста, быстрее! Сделайте ей укол, чтобы она успокоилась.

Только когда Лине его сделали, я смогла с облегчением выдохнуть.

–Всё хорошо. Сейчас заснёшь, и тебе обязательно приснится что-нибудь хорошее, – нежно сказала я, наблюдая, как сестричка постепенно затихает и её охватывает сон.

–Здесь Ангелину оставим или перенести в гостевую спальню? – спросил Кирилл.

–Я сам перенесу её. Проводи доктора, – устало сказал отец, а потом повернулся к врачу. – Возможно, завтра снова понадобится ваша помощь.

–Я приеду в любое время суток по первому же вызову, – заверил врач, складывая всё в саквояж. – И порекомендовал бы ещё обратиться к психологу. Специалист быстрее поможет преодолеть такую потерю.

Ничего не ответив, отец снова посмотрел на сестричку и тяжело вздохнул, а когда доктор и помощник покинули комнату, осторожно подхватил Лину на руки и отнёс в гостевую спальню. Сняв с неё только туфли, он прямо в одежде уложил её в кровать, и заботливо укрыв одеялом, ещё минут двадцать наблюдал за ней, а потом поднялся и тихо вышел из спальни.

“Ох, надеюсь, что больше такого не повторится. Не вынесу я. Невероятно больно и тяжело, а самое противное в этом – беспомощность!” – подумала я, опускаясь рядом с сестрой на кровать и зажмурилась, пытаясь отрешиться от увиденного в детской.

И к счастью, такое больше не повторилось. Последующие дни прошли хоть и в гнетущей, но в более спокойной атмосфере.

Следующий день после похорон Лина практически не вставала из кровати и постоянно плакала. Летая вокруг неё, я, не переставая говорила, пытаясь утешить, и порой казалось, что она слышит меня, потому что, настораживаясь, сестричка начинала оглядываться по сторонам. Но потом слёзы начинали течь с новой силой, и к вечеру я замолчала, боясь, что спровоцирую новый срыв. А на второй день Лина начала уже подниматься и бродить по дому. И хотя внутри всё разрывалось от боли за неё, облегчение приносило то, что она выплёскивает своё горе и хоть как-то пытается двигаться. Очень хотелось надеяться, что это поможет ей не замкнуться в себе и со временем она возьмёт себя в руки и вернётся к полноценной жизни.

Большую часть времени я проводила с сестрой и испытывала огромную благодарность к папе, что он постоянно находился дома и во всё шёл ей навстречу и как мог, старался утешить. Хотя и на него смотреть было тяжело. При Лине он держался, но закрываясь у себя в кабинете по вечерам, он с такой тоской рассматривал нашу фотографию, что меня пробирала дрожь. Иногда казалось, что папе ещё хуже, потому что он держит всё в себе, и я волновалась на него не меньше, чем за сестру.