Текст книги "22 июня, ровно в четыре утра (СИ)"

Автор книги: Влад Тарханов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

– Я тут мало що знаю. Кажуть, що вони недобудовані були, та ще познімали там зброю, та я напевно цього не знаю, так, тільки чутки по базару ходять.

– Та це все такеє… добре. Чекай на звістку. [16]

– Так тут така справа: призвати можуть. Що тоді робити? Сховатися мені нема де, тільки но у старого Гната, та це не діло, так я скажу.[17] – Богдан развёл руками, действительно, он понимал, что получит повестку, скорее всего, вместе с братьями. Разве что Иван останется на своем руководящем месте, а их точно заберут в армию.

– Це питання ми вирішимо. Завтра скажу, до кого тобі треба буде звернутись, буде в тебе хвороба, в армію вже не заберуть. Ми побратимів у біді не залишаємо![18]

Панас Вовчук, которого с таким трудом вспомнил Богдан, развернулся и направился к шинку. Парень же сел в телегу и потрусил по дороге на хутор. Дорога – успокаивает. Алкоголь выветрился из его головы, он думал о том, что смог узнать в Могилеве, и услышанное его угнетало. Не таким он видел будущее Украины, не такой представлял себе борьбу за ее свободу. Да, Богдан был по убеждениям националистом, может быть, не таким уж ярым, точнее сказать, он был осторожным, начинающим. В двадцатых проходила компания по украинизации, ее пример давал надежду, что даже в условиях советской власти Украина станет украинской. Но, как всегда, большевики обманули крестьянина. Не дали ни земли вдоволь, ни свободы, ни панствовать в своей сторонке. Он молчал, ждал, сам не знал чего, ушел в крестьянский труд, благо, как работаешь на хуторе, так это любого подполья надежнее. Правда, за языком приходилось следить. Но как это было трудно. Нет-нет, да прорывалось что-то такое, из-за чего получал выволочки от Ивана, который не столько за брата переживал, как за себя. Богдан это прекрасно понимал и давно с этим смирился. Надо сказать, что отец, Архип, ненавидел большевиков и считал их вселенским злом. Правда, об участии отца в восстании против власти краснопузых никто из детей Майстренко не знал, пожалуй, из участников тех событий, только Гнат Горилко остался живым свидетелем, да еще старый Лойко. Иногда они с отцом рыбачили – на Днестре есть места, где никто не подслушает и можно говорить свободно. Там и наслушался он про большевиков… Разное, и ничего хорошего.

Дорога потянулась меж живописными холмами, покрытыми изумрудной зеленью. В этой священной тишине не верилось, что вот-вот, и сюда придет война. За Бронницей Богдан остановился около источника, который славился на всю округу своей целебной водой, набрал, по просьбе сестры, двухведерный бочонок, дал передышку лошадке, напоил и ее, и в горьких раздумьях отправился домой.

[1] тайников

[2] – Добрый день, ромале

–Тебе тоже не болеть

– Ты слышал, война… все уже слышали… А ты не слышал, что сейчас твориться? Может что-то знаеш?

[3] Богдан! Богдан Майстренко! Добрый день!

[4] Да, это я. Чем могу быть вам полезным?

[5] Вы, наверное, меня не запомнили, мы встречались с вами у Николая Савуляка. Я приезжал к нему, вы тогда еще молодым парнем были, но Николай говорил, что подаете большие надежды.

[6] Да, вспомни, пан Панас…

– Просто пан Панас, этого достаточно.

[7] Богдан, надеюсь, вам можно доверять, как другу Николая Николаевича?

[8] Вы помните, как мы говорили в то время: Украина важнее всего!

[9] – Вижу, что вам, Богдан, я могу доверять? Да?

– Конечно

– Вы знаете, в какой организации состоял покойный пан Николай?

– Да, он мне рассказал.

–Не будем говорить эти слова вслух, пан Богдан, мы с паном Савуляком побратимы, так что у меня один вопрос: вы с нами или нет?

– Украина важнее всего. Я с вами, пан Панас.

[10] Хорошо, пан Богдан, вы помните, как быстро бежит Днестр за его порогами?

[11] За порогами течение Днестра вдвое меньше чем до них, добрый пан.

[12] Скажи, друг Богдан, тебе побратим Николай ничего не оставлял?

[13] Да, он указал на место, где спрятаны документы, которые надо отдать

Хорошо, завтра утром встретимся на базарной площади, сам тебя найду, спрошу за зерно, пол мешка брось в подводу и туда документы спрячь.

Хорошо, сделаю.

[14] Наше время приходит. Украина станет свободной. Гитлер дал согласие на создание независимого украинского государства, теперь дадим москалям прикурить! Наши идут за немцами и уже создают администрации на местах. Все органы местной власти будут нашими. Пока не разбили большевиков, мы будем под контролем немцев. А потом – нет. Тогда мы будем властвовать в своей сторонке. Моя миссия предупредить верных людей, я уже собирался к вам на хутор, но удачно получилось. Через неделю-вторую немцы будут тут. Не представляешь, какая сила ударила по москалям и жидам, им всем капут! А до осени немцы дойдут к Уралу, тогда Сталину и его голопузым прихлебателям конец! Зимой будем в своей державе!

– Да, а мне что делать?

[15] До времени спрятаться и дождаться освобождения. Только немцы придут, за ними придут наши, они тебя на хуторе найдут. За это время присмотрись к людям, подумай, кого рекомендовать во власть, в полицию, потому что мы сами будем поддерживать на нашей земле порядок. Хорошо? Вижу, что все понял, что согласен. Да, скажи еще, Богдан, что говорят про укрепления, те, что по старой границе?

[16] Я тут мало что знаю. Говорят, что они недостроенные были, да еще и вооружение с них поснимали. Нот точно я это не знаю… так, слухи по базару ходят.

–Ну, это все неважно… хорошо, жди весточку.

[17] Тут такое дело: могут призвать. Спрятаться мне негде, разве у старого Гната, да это не дело.

[18] Этот вопрос мы решим. Завтра скажу, к кому обратиться, будет тебе болячка, в армию не возьмут. Мы своих побратимов в беде не оставляем.

Глава двадцатая. Остап

Глава двадцатая

Остап

24 июня 1941 года

Этот день для Остапа начался, как обычно. С утра сделал домашние дела, собрался на работу, бат уехал в город, а сестра осталась хлопотать по хозяйству. У Ульяны появилась новая игрушка – кроли, она их обхаживала, заготавливала траву, нашла заросли молодой крапивы и быстро ее нарвала, знала, что кроли крапиву уважают. Глядя на увлеченность старшенькой, парень невольно любовался сестрой, столько в ее движениях было свободы и любви, что нельзя было не засмотреться. Невольно сравнивал со своей пассией, и все сравнения были не в пользу последней. Чувствовал Остап, что ничего у него с ней не получится, вроде бы Маруся бабенка ничего, и гулять с ней приятно, да на язык востра, да сама из себя телом вышла, крепкая, есть что ухватить, вот только что-то в ее характере было такое, что парня настораживало, он еще не понимал что, но понимал, что ЭТО уже существует. И что делать, сердцу ведь не прикажешь, а сердце ему говорило постоять пока в сторонке. Самойлиха тоже глаз на Остапа положила, а тут уж из ее крепких рук вырваться попробуй. Недаром ее в контору взяли, она была что называется всем головам голова – так что свободные дни Майстренка были уже сочтены. Но тут вмешалась война.

Зайдя поутру в контору, Остап застал Марусю в слезах, когда поинтересовался, в чем дело, та протянула ему повестку из военкомата. Завтра надо было отправляться с вещами в Могилев-Подольский. Он спокойно взял повестку, ведь ожидал это, понимал, что надо будет Родину защищать. Призвали, значит пришло его время. Поинтересовался, или будет его Маруся ждать, та еще больше разревелась и сказала, что будет, но сказала это так жалобно, как-то так фальшиво, что парень ей не поверил. Он понял, что девушка жалела не его, уходящего на войну, а себя, то ли за то, что не того парня выбрала, то ли за то, что не успела Остапа раньше на себе оженить. Не слушая причитаний Самойлихи, Майстренко повернулся и в раздражении вышел из конторы. Домой он пошел напрямик, огородами, тропинка шла меж невысоких холмов, за плетнями тянулись аккуратные огороды, засаженные овощами, по краям многих огородов тянулись тонкие ряды подсолнечника. Дорожка спускалась в небольшую лощинку меж холмов, тянувшуюся к Днестру, чуть ниже бил родник, втекавший в реку, но ему надо было еще до источника с ледяной в самую жару водой подняться по откосу и тогда выйти прямо к его хутору. Когда парень уже начинал взбираться вверх, услышал чьи-то торопливые шаги и его окликнули:

– Остапе! Остапе! Стій![1] – он оглянулся. Его догоняла Наталка Коваль, молоденькая девушка, младшая из пяти дочерей Панаса Коваля. Худенькая, невзрачненькая, с тонкой косой, русыми волосами, маленькой грудью, Наталка не была во вкусе Остапа, он ее никогда не замечал, хотя и сталкивался с нею, то на сельских танцах, то на посиделках молодежи, то на гуляниях в городе. Наталка была одета в самое свое нарядное платье, в косу вплела яркую желтую ленту, ей золотистый цвет был к лицу, даже подкрасила губы, чем несказанно удивила парня.

– Наталка, ти що? Чого так вирядилася? Куди зібралась?[2] – от неожиданности Майстренко младший немного опешил и вместо того, чтобы поздороваться, завалил девушку глупыми вопросами.

– Для тебе причепурилася! Гарно?[3] Я знаю, що ти в армію йдеш. Вирішила проводити тебе. – и девушка скромно потупила глаза.

– Гарно…[4] – только и нашел, что сказать Остап. Но девушка не собиралась отступать, она готова было выложить парню, о котором давно уже сохла все, как на духу.

– Ти знаєш, Остапе, я тебе давно вже кохаю. Ти все з Самойлихою, та Маруська недобра, вона злюща, тільки себе любить, та я тобі нічого сказати не могла, боялася, не хотіла твоєму щастю мішати, а тепер… тепер розумію, що можу втратити тебе, назавжди втратити. Не хочу цього. Ось і вирішила все тобі розповісти. Любий мій, що ж ти мовчиш?[5]

Остап чувствовал себя круглым идиотом. Он никогда не присматривался к Наталке, никогда не думал о ней, как о будущей невесте, вообще о ней никак не думал. А тут такое. Каким же он был слепым! Новорожденные котята и те на его фоне страдают дальнозоркостью. Он даже на девушку стал смотреть по-другому, понял, что в ее фигурке есть своя грация и нежность, вызывающая желание защитить, укрыть от бед, тонкая, как тростинка на ветру, такая же беззащитная, она была красива своей особой красотой, которую парень только сейчас сумел разглядеть. Наконец, он решился:

– А що тут казати? Дурнику я, Наталка. Дивився, та все не в той бік. Прости мене… Ти мені дуже подобаєшся. Ти гарна, така гарна, що побачиш тебе, замружиш очі, а ти все перед очима стоїш. Це я примару бачив, та за примарою побіг. Мені б усе життя бути разом із тобою, та вже завтра… завтра на війну.

– Так хоч сьогодні побудь зі мною, будь ласка, хоч декілька годин, та будеш моїм і тільки моїм, Остапе! Будь ласка… пішли… пішли…

– Куди ти мене ведеш?[6] – толком ничего не сообразив, спросил парень.

– Ти побачиш, побачиш, йдемо…[7]

Но Остап вместо ответа привлек девушку к себе и поцеловал. Его поцелуй был нежным, не грубым, он сразу почувствовал, что Наталка еще ни с кем не целовалась, отвечала ему неумело, хоть и с пылом. Стараясь быть таким же осторожным и нежным, он опять привлек ее к себе и поцеловал снова, уже более страстно. Но тут девушка чуть-чуть отстранилась от Остапа, взяла его за руку и повела дальше, в сторону родника. На этот раз парень не сопротивлялся, покорно следуя за коханой. Они вышли к небольшому лужку, на котором стояла несколько коп со свежескошенным сеном, в такую копу и упала Наталка, притягивая к себе Остапа.

– Наталя, ти що? Я ж завтра поїду, ти що…[8] – парень пытался как-то сопротивляться, но понимал, что это только притворство, его мужское естество требовало своего, требовало настойчиво, он чувствовал, что желание подталкивает не только его, но и Наталку, вот только остатки патриархального воспитания требовали хотя бы соблюсти проформу приличия.

– Дурнику мій, – жарко прошептала девушка, прижимаясь к телу мужчины, упавшего рядом, – я ж цього хочу! Бажаний мій! Як я сподівалась, що ця хвилина настане! А зараз ти мій, ти тільки мій! Йди до мене, я ж цього хочу! Йди![9]

И они слились в поцелуе, страстном, порывистом, Остап, который уже пробовал, что это такое был в их дуэте главным, он командовал, заводил, он спешил, быстро раздев Наталку, и покрыл поцелуями ее грудь, добрался до розовых маленьких сосков, и не мог остановиться, наслаждаясь каждым поцелуем. Он старался быть нежным и осторожным, насколько это было в его понимании и силах, ему так не терпелось немедленно овладеть девушкой, но он сдерживал себя, и был прав, когда понял, что она была девственницей. А потом они еще долго целовались и ласкали друг друга, с удивлением Остап понял, что Наталка его совершенно не стесняется, а ласки его ей приятны. Она тоже старалась ласкать его, неумело, по-своему скромно, но при этом доставляла парню огромное наслаждение тем, что была рядом.

Вечерело. Над Днестром стали собираться короткие летние сумерки. Большая круглая луна повисла над лесом, хотя было еще достаточно светло. В это время переход от светлого дня к абсолютной ночи совершался быстро, Наталка смущенно засобиралась, одеваясь и поправляя измятую одежду. Остап, который все еще был в какой-то рассеянной задумчивости, внезапно оторвался от своих мыслей, видя, что девушка собирается с ним распрощаться.

– Стій, Наталю, куди це ти зібралась?

– Так вже пора, піду до батьків, щоб не сварилися, тобі ж треба зібратись…

– Ні, почекай, так буде недобре. Пішли до мене. Все. Ти вирішила, що будеш зі мною сьогодні, тоді будь вже до кінця. А за батьків не турбуйся, я це влаштую.[10]

Было видно, что девушка, не знает, принять ли ей предложение Остапа, но и не принять было уже как-то странно, и не с руки. Немного поколебавшись, Наталка все-таки решилась и пошла за Остапом. Вскоре они добрались до хутора Майстренков. Богдан только-только приехал и начал разгружать подводу, Остап бросился на помощь брату, помня о его недавней болезни. А Наталка осталась стоять у открытых ворот, не решаясь войти. Тут появилась Ульяна, и сразу же обратила на девушку внимание.

– Добрий день, Наталка!

– Доброго дня, Ульяна!

– Чого стоїш на дорозі, заходь, як вже прийшла, що тебе до нас привело?

– Я з Остапом прийшла… – неожиданно Наталка набралась смелости и выпалила Ульяне самое главное, что привело ее на хутор, продолжила уже совсем робко: – його завтра в армію забирають, на війну.[11]

– Остапе, що ж ти мовчиш? – в отчаянии взмахнула руками Ульяна, – я зараз стіл накрию, проведемо тебе по-людськи, та й речі треба зібрати. Наталю, допоможеш, якщо вже ти тут.

– Авжеж, допоможу.[12]

И женщины ушли в дом, а Богдан и Остап стали заканчивать разгрузку подводы.

– Так ти з Ковалихою? А я думав, що ти з Самойлихою загуляв, а тут ось как,[13] – вроде как попенял брату Богдан.

– Розумієш, така справа… Маруська вона дівка гаряча, та якась ненадійна, нема віри в неї…[14] – немного смущаясь, ответил Остап.

– Це ти брате, вірно міркуєш, Наталка вона дівчина вірна буде, Ковалі вони всі такі, на жаль тілько, що ви не одружитесь, тобі ж завтра їхати.

– Богдане, я ось що міркую, Василь Карпович, він же ще о пів на сьому в конторі, іноді й раніше. Збори призовників на вісім, потім тільки в район. Будемо там о шостій та нехай нас з Наталкою розпише, піду на війну, їй спокійніше буде, а якщо дитина? Як їй людям в очі дивитись?

– А що, брате, це діло… Й роду Майстренків не прибуває, так що поганого в цьому я нічого не бачу. Ну, поздоровляю тебе, братику![15]

И братья крепко обнялись.

За ужином Остап огорошил Наталку новостью о том, что завтра они распишутся. Поэтому весь вечер девушка сидела раскрасневшаяся, смущенная и почти ничего не говорила. Они выпили за победу, за Красную армию, за счастливое возвращение Остапа с войны, потом за здоровье молодых, желали им счастья, от чего девушка еще больше раскраснелась и совсем потерялась. Говорили о последних новостях, правда, Богдан о неожиданной встрече с Панасом Гайдуком и разговоре с ним умолчал. Говорили, что все равно ничего страшного не будет, Красная армия обязательно победит, им надо оставаться на родной земле, она, земля, им и силы даст, и всё равно поможет. Ульяна выделила молодым отцовскую комнату, там самая лучшая кровать, не чета той, что у Остапа, нечего всю ночь скрипеть, знает она их, молодых. Надо сказать, что Наталка совсем спать не хотела, а хотела миловаться своим суженым. Так они до самого утра и не заснули, так, задремали буквально полчасика, чтобы снова наброситься друг на друга.

Рано утром село гудело. Сначала новость о том, что шестерых односельчан призвали в армию и они пойдут бить клятого немца. И никто не сомневался, что побьют и быстро вернуться домой. А еще старый Коваль с утра искал свою младшую, Наталку, а нашел её в сельсовете. Ульяна помогла девушке привести одежду в порядок, Она с Богданом провожали Степана в армию. Тот зашёл в сельсовет, поговорил с председателем, немного, пару минут. Потом быстро зазвал Наталку и через пару минут они вышли уже мужем и женой. Так что, когда разгоряченный Назар Коваль прибежал к сельсовету, оказалось, что дочка его уже и не его, а Майстренкова, так что такие новости. Сам Назар Михайлович был в селе человеком уважаемым, фамилия его сама говорила о том, чем он занимается. Кузнецом был его отец, дед, даже прадед, который первый осел в Бандышовке. Не каждое село имело своего кузнеца, а вот тут сельчанам повезло, переехавший мастер был человеком толковым, работящим, мог сделать любой инструмент, а починить что – так это к нему. Свой талант передал сыну, тот внуку. При советской власти организовался колхоз, при колхозе сделали небольшую мастерскую: где что починить, отремонтировать, да мало ли что может в хозяйстве пригодиться. И главным в этой мастерской был, конечно же Коваль. Узнав новость о замужестве дочери, которая несмело выглядывала из-за плеча супруга, он перекрестился, обнял и расцеловал дочку, потом крепко сжал в объятиях зятя, поручкался с новыми родичами, потом они выпили по чарке самогона, сначала за молодых, потом за Красную армию и за товарища Сталина. Потом молодежь поехала в город на стареньком грузовичке, который выделил колхоз.

В девять часов утра они приехали в Могилев-Подольский военкомат. Там он прошёл медицинскую комиссию, узнал, что совершенно здоров и годен к службе, потом долго ждал решения, кого и куда направят. Людей во дворе военкомата было много, так что было время перекусить, тем более, что Уля сложила ему в дорогу пирогов, шмат сала, половину душистого домашнего хлеба, четыре вареных яйца и две больших луковицы. К полудню он узнал, что служить будет в Могилеве-Подольском, в гарнизоне укрепрайона. Это была хорошая новость, ведь можно будет увидеть Наталку, Васыль Калинченко, колхозный шофер, ждал возле военкомата, ему Степан передал весточку родным.

Утром, чуть попозже, сельчане в конторе застали зареванную Марусю Самойлиху, на столе у которой лежала книга записей гражданского состояния по селу. И потом была она такой злющей, что еще несколько дней подходить к ней никто не решался.

[1] Остап! Остап! Остановись!

[2] Наталка, ты что? Зачем так принарядилась? Куда собралась?

[3] Для тебя принарядилась! Красиво?

[4] Красиво…

[5] Знаешь, Остап, я тебя давно уже люблю. Ты все с Самойхою, но Маруська плохая, она злющая, только себя любит, только я ничего сказать тебе не могла, боялась, не хотела счастью твоему мешать, а теперь… теперь понимаю, что могу тебя потерять, навсегда потерять. Не хочу этого. Вот и решила все тебе рассказать. Любимый мой, что же ты молчишь?

[6] А что тут говорить? Дурачина я, Наталка, смотрел, да все не в тот бок. Прости меня… Ты мне очень нравишься. Ты красивая. Такая красивая, что увидишь тебя, глаза закроешь, а ты все перед глазами стоишь. Это я приведение видел, за привидение побежал. Мне бы всю жизнь быть с тобою, но уже завтра… завтра на войну.

– Так хотя бы сегодня побудь со мною, пожалуйста, хотя бы пару часов, но будешь моим и только моим, Остап! Пожалуйста… пошли… пошли…

– Куда ты мня ведешь?

[7] Ты увидишь, увидишь, идем…

[8] Наталя, ты чего? Я ж завтра уеду, а ты…

[9] Дурачек ты мой! Я же это хочу! Желанный мой! Я так надеялась, что эта минута настанет! А сейчас ты мой и только мой! Иди же ко мне, я ведь этого и хочу! Иди…

[10] Стой, Наталя, куда это ты собралась?

– Так уже пора, пойду к родителям, чтобы не ругались, тебе ведь надо собраться…

– Нет, подожди, так будет неправильно. Пошли ко мне. Все. Ты решила, что будешь сегодня со мной, так будь уже до конца. А за родителей не беспокойся, я с этим разберусь.

[11] Добрый день, Наталка!

– Добрый день, Ульяна!

– Чего стоишь на дороге, заходи, раз уже пришла, что тебя к нам привело?

– Я с Остапом пришла… его завтра в армию забирают, на войну.

[12] Остап, что же ты молчишь? Я сейчас стол накрою, проводим тебя по-людски, да и вещи надо собрать. Наталка, поможешь, раз ты уже тут?

– Конечно, помогу.

[13] Так ты с Ковалихой? А я думал, что ты с Самойлихой загулял, а оно вот как…

[14] Понимаешь, дело то такое… Маруська она девка горячая, только ненадежная какая-то не верю ей.

[15] Это ты, брат, верно мыслишь, Наталка, она девушка верная будет. Ковали они все такие, жалко только, что не поженитесь, тебе завтра уезжать.

– Богдан, я вот что думаю, Василь Карпович, он ведь в половине седьмого уже в конторе, иногда и раньше. Сбор призывников на восемь, потом только в район. Будем там к шести, пусть нас с Наталкой распишет, пойду на войну, так ей спокойнее будет, а если еще и ребенок? Как ей людям в глаза смотреть?

– А что, брат, это дело… Да и род Майстренков как-то не прибывает, так что плохого ничего в этом не вижу. Поздравляю тебе, братик!