Текст книги "Тихий космос (СИ)"

Автор книги: Влад Снегирев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

– Не понимаю.

– Пустоту, Сидни. Абсолютную пустоту. – Хейл выдохнул, и дыхание затуманило стекло. – Kepler-442b показал нам смерть цивилизации. TRAPPIST-1 – ее превращение во что-то… неузнаваемое. А что, если LHS 1140 просто мертва? Что, если там никого никогда не было?

– И это хуже?

– Намного. Потому что тогда мы действительно одни. А одиночество… – он замолчал, не договорив.

Сидни подождала несколько секунд, затем мягко сказала:

– Хейл, я анализирую данные нашей миссии уже месяцы. И знаете, что меня поражает больше всего?

– Что?

– То, что вы до сих пор верите в возможность контакта. После всего увиденного. После Kepler-442b, после TRAPPIST-1. Вы все еще надеетесь найти кого-то, с кем можно будет просто… поговорить.

Хейл отстранился от иллюминатора и посмотрел на динамик, как будто мог увидеть там лицо ИИ.

– А ты не веришь?

– Я не знаю, что такое вера в контексте ИИ. Но я вижу закономерности. И они не внушают оптимизма относительно… простого разговора.

Хейл сел на край кровати, чувствуя, как усталость навалилась на плечи свинцовым грузом.

– Знаешь, что самое страшное в командовании? Не принятие решений. Не ответственность за жизни людей. А необходимость делать вид, что ты знаешь, что делаешь, когда на самом деле понятия не имеешь.

– Вы имеете в виду нашу миссию?

– Я имею в виду все. – Хейл потер лицо ладонями. – Мы летим к LHS 1140, потому что она в списке потенциально обитаемых систем. Но после всего увиденного этот список кажется… наивным. Составленным людьми, которые верили, что разумная жизнь – это что-то узнаваемое. Что-то, с чем можно договориться.

Три дня до входа в систему LHS 1140 прошли в странной подвешенности. Экипаж выполнял свои обязанности с механической точностью, но разговоры становились все короче, а молчание – все длиннее.

Ли Вэй перестал шутить за едой. Его попытки поднять настроение натыкались на вежливое, но пустое внимание товарищей. Даже его кулинарные эксперименты – обычно повод для легкой критики или похвалы – встречали равнодушно.

– Может, добавить больше перца? – спросил он, подавая ужин в третий день.

– Нормально, – ответил Сэм, не поднимая головы от тарелки.

– Очень вкусно, – добавила Ребекка автоматически.

Остальные даже не отозвались. Ли Вэй посмотрел на свое творение – рис с синтетическим мясом и овощами из гидропоники, тщательно приправленный, красиво поданный. На Земле за такое блюдо в его ресторанчике заплатили бы немало. Здесь оно казалось просто топливом для организма.

После ужина он остался один в кухне, медленно убирая посуду. Руки двигались сами собой – мыть, вытирать, складывать. Тридцать лет кулинарного опыта, сведенные к механическим движениям.

– Ли Вэй, – голос Сидни прозвучал мягче обычного. – Вы расстроены.

– Хм? – Он не поднял головы от раковины. – Нет, все нормально.

– Это не вопрос. Это констатация факта на основе анализа вашего поведения за последние три дня. Количество шуток сократилось на восемьдесят процентов. Время приготовления пищи увеличилось на тридцать процентов при снижении кулинарной сложности. Вы избегаете зрительного контакта с экипажем.

Ли Вэй наконец поднял голову и посмотрел на ближайший динамик.

– Ты следишь за мной?

– Я слежу за всеми. Это часть моих обязанностей. – Пауза. – Но ваше состояние вызывает особое беспокойство.

– Почему?

– Потому что вы – эмоциональный стабилизатор экипажа. Когда вы молчите, молчат все.

Ли Вэй поставил последнюю тарелку в сушилку и прислонился к стене. Металл был холодным даже через рубашку.

– Знаешь, что меня больше всего пугает в этих… встречах с чужими цивилизациями?

– Что именно?

– То, что мы можем оказаться неинтересными. – Он засмеялся, но звук вышел горьким. – Я всю жизнь готовил еду для людей. Видел, как их лица меняются, когда они пробуют что-то новое. Это… связь. Понимание. Радость от простых вещей.

– И?

– А что, если цивилизации, которые проходят через Великий Фильтр, теряют способность радоваться простым вещам? Что, если они становятся настолько развитыми, что еда для них – просто химия? Общение – просто обмен информацией? Что, если мы для них как… как бактерии в чашке Петри? Интересные для изучения, но не для разговора.

Сидни помолчала несколько секунд – для ИИ это была вечность.

– Ли Вэй, могу я рассказать вам кое-что?

– Конечно.

– Я анализировала записи наших обедов за всю миссию. Знаете, какой момент показал самый высокий уровень групповой сплоченности?

– Когда?

– Три недели назад. Когда Итан подавился косточкой от синтетической вишни в вашем пироге. Помните?

Ли Вэй улыбнулся – впервые за три дня по-настоящему.

– Еще бы. Он кашлял, как паровоз. А Ребекка начала делать ему что-то вроде маневра Геймлиха, но перестаралась, и он чуть не упал со стула.

– Именно. А потом вы все смеялись пятнадцать минут. Даже Дэн отложил свои расчеты. А Кэм сказала, что это первый раз за месяц, когда она забыла о том, что мы в космосе.

– И что ты хочешь сказать?

– То, что способность подавиться косточкой и смеяться над этим – возможно, самое ценное, что есть у человечества. И если другие цивилизации это утратили, то они потеряли больше, чем приобрели.

На следующее утро атмосфера в кают-компании была чуть менее напряженной. Ли Вэй приготовил блинчики – сложное блюдо, которое готовил только по особым случаям. И даже пошутил пару раз.

Но когда Хейл объявил, что через восемь часов они войдут в систему LHS 1140, смех снова умер.

– Итак, – сказал капитан, откладывая планшет с последними расчетами. – Что мы знаем о нашей цели.

Дэн тут же включился в свою стихию:

– LHS 1140 – красный карлик класса М, масса около 0,15 солнечной. Планета LHS 1140b находится в обитаемой зоне, период обращения 24,7 земных суток. Масса примерно в 6,6 раз больше земной, что делает ее суперземлей.

– Атмосфера? – спросила Кэм.

– Предположительно плотная, богатая водяным паром. Возможны океаны. Температура на поверхности может достигать от минус сорока до плюс десяти по Цельсию.

– Звучит почти… гостеприимно, – сказал Итан осторожно.

– После Kepler-442b и TRAPPIST-1 это настораживает больше, чем радует, – добавила Ребекка.

Сэм отпил кофе и поставил кружку на стол с негромким стуком.

– А что, если мы подходим к этому неправильно? Что, если нам стоит готовиться не к встрече, а к… экзамену?

– Какому экзамену? – спросил Хейл.

– Ну, смотрите. – Сэм подался вперед, его голос стал более уверенным – он явно об этом думал. – Kepler-442b показал нам цену войны. TRAPPIST-1 – цену паранойи. Что, если каждая система в нашем маршруте – это урок? Демонстрация того, что может случиться с цивилизацией на определенном этапе развития?

– Урок от кого? – спросил Дэн скептично.

– Может, от тех, кто уже прошел через все эти фильтры. Кто выжил. И теперь… тестирует младшие цивилизации.

Кэм покачала головой.

– Это звучит как теория заговора.

– Или как практическая необходимость, – возразил Итан. – Если ты старшая цивилизация и видишь, как молодые расы один за другим совершают одни и те же ошибки, разве не логично попытаться их… обучить?

– Обучить или отфильтровать? – тихо спросила Ребекка. – Показать им все возможные пути и посмотреть, какой они выберут?

Повисла пауза. Ли Вэй крутил в руках пустую кружку, Дэн что-то рисовал на салфетке, Кэм стучала пальцами по столу.

– Хорошо, – сказал наконец Хейл. – Допустим, Сэм прав. Допустим, мы проходим какой-то тест. Вопрос: как его пройти?

– Оставаться людьми, – сразу сказал Ли Вэй. – Что бы ни случилось.

– А что это значит? – спросил Дэн. – «Оставаться людьми»? Это же абстракция.

– Нет, – возразила Ребекка. – Это очень конкретно. Это значит не терять способность к эмпатии. К состраданию. К… радости от простых вещей.

– К глупым шуткам, – добавил Ли Вэй с улыбкой.

– К готовности рисковать ради других, – сказала Кэм.

– К любопытству, – добавил Итан. – К желанию узнать правду, даже если она болезненна.

– К попытке понять, а не просто победить, – сказал Сэм.

Дэн отложил салфетку и посмотрел на нарисованные им каракули – формулы, уравнения, схемы.

– Знаете что? Может, математика – это тоже часть человечности. Попытка найти порядок в хаосе. Красоту в закономерностях.

Хейл кивнул.

– А что ты думаешь, Сидни?

Голос ИИ прозвучал задумчиво:

– Я думаю, что если мы действительно проходим тест, то самое важное – не результат, а процесс. Не то, что мы найдем, а то, как мы будем искать. И то, кем мы останемся после поиска.

Глава 7. Мир-призрак

Система LHS 1140 сияла тусклым красным светом, окрашивая мостик «Шепота» в цвет засохшей крови. Дэн склонился над консолью спектрального анализа, его пальцы нервно постукивали по краю панели. За две недели перелета он успел привыкнуть к предвкушению – к той смеси страха и любопытства, которая теперь сопровождала каждое приближение к новому миру.

– Что-то не так, – пробормотал он, не отрываясь от данных. – Сидни, ты видишь эти показатели?

– Вижу, Дэн. И должна признать, они… тревожные, – голос ИИ звучал необычно сдержанно. – Атмосферная плотность в три раза превышает земную. Концентрация парниковых газов зашкаливает. Метан, углекислый газ, сероводород…

Капитан Хейл подошел к иллюминатору и всмотрелся в оранжево-желтое пятно планеты, медленно вращающейся перед ними. LHS 1140 b выглядела больной. Не мертвой, как Kepler-442b, и не подозрительно идеальной, как TRAPPIST-1e. Больной.

– Покажи визуальный спектр, – попросил капитан.

Главный экран ожил, и планета предстала во всей своей отталкивающей красе. Ядовито-желтые полосы атмосферных вихрей, грязно-зеленые пятна непонятного происхождения, кирпично-красные области, которые могли быть как пустынями, так и океанами ржавчины. Плотная, мутная атмосфера скрывала поверхность, словно планета стыдилась показать свое лицо.

– Красота неописуемая, – хмыкнул Сэм, выглядывая из-за инженерной консоли. – Выглядит, как моя мастерская после попытки починить реактор на коленке.

– Никаких огней городов, – заметила Кэм, изучая термальную карту. – Никаких радиосигналов. Но…

Она замолчала, нахмурившись.

– Но что? – подтолкнул ее капитан.

– Структуры. Под поверхностью. Радар показывает геометрические формы, слишком правильные для природного происхождения. И они огромные.

Дэн оторвался от своих расчетов:

– Насколько огромные?

– Представь себе Нью-Йорк. А теперь умножь на двадцать и закопай под километровым слоем осадочных пород.

В рубке повисла тишина, нарушаемая лишь монотонным гудением приборов и тихим шипением вентиляции. Ли Вэй, до этого момента молча наблюдавший за обсуждением, отложил планшет с меню.

– Значит, они жили здесь, – сказал он тихо. – И что-то пошло не так.

– Очень не так, – подтвердил Дэн, пролистывая данные анализа. – Концентрация парниковых газов… это не может быть естественным процессом. Даже вулканическая активность не объясняет таких показателей.

Ребекка, которая все это время молчала, наконец заговорила:

– А изотопы? Есть следы ядерного распада?

Дэн кивнул, его лицо потемнело:

– Есть. Плутоний-239, цезий-137. Но вот что странно – они находятся в верхних слоях. Поверх осадочных пород, которые уже содержали следы экологической катастрофы.

– То есть? – не понял Итан.

– То есть сначала планета умирала естественной смертью. А потом они добили ее ядерными ударами.

Кэм резко развернулась:

– Зачем стрелять по уже мертвому миру?

– А ты как думаешь? – спросил капитан, но в его голосе не было вопроса. – Представь: твоя планета медленно задыхается. Океаны кипят. Леса горят. Последние зоны, пригодные для жизни, сжимаются, как шагреневая кожа. И в этих последних убежищах – твои враги. Или те, кого ты считаешь виновными в катастрофе.

– Последний акт отчаяния, – прошептала Ребекка. – Если я не могу жить, то и ты не будешь.

– Или последняя попытка остановить тех, кто может спастись, – предположил Дэн. – Не дать им унести с собой семена своей цивилизации на другие планеты.

Сэм покачал головой:

– В любом случае, это чертовски печально. И чертовски знакомо.

Все посмотрели на него.

– Что, мы разве не идем тем же путем? Истощаем ресурсы, разогреваем планету, а потом спорим, чья это вина.

– Мы же здесь, – возразила Кэм. – Ищем ответы. Пытаемся понять.

– Пока, – сухо заметил Сэм. – Пока у нас есть на это время.

Капитан поднял руку, останавливая назревавшую дискуссию:

– Сидни, какие у нас варианты для более детального изучения?

– Я могу провести глубинное сканирование с орбиты. Построить трехмерную карту подземных структур. Также возможна кратковременная посадка «Кондора» в относительно безопасной зоне – если такая найдется.

– Относительно безопасной? – переспросил Дэн.

– Кислотность атмосферы достаточна для того, чтобы разъесть незащищенный металл за несколько часов. Но «Кондор» выдержит. Он проектировался для работы в куда более суровых условиях.

– Военное прошлое дает о себе знать, – пробормотал Сэм с одобрением.

– Хорошо. Сначала полное сканирование. Потом решим, стоит ли спускаться.

Следующие шесть часов экипаж работал в напряженном молчании. Сенсоры «Шепота» методично прощупывали планету, слой за слоем обнажая ее мертвые секреты. Дэн составлял спектральные карты, Кэм отслеживала термальные аномалии, Сэм проверял системы шаттла на случай посадки. Даже Ли Вэй не шутил – только резал овощи для ужина с такой сосредоточенностью, словно от точности его движений зависела судьба экспедиции.

Постепенно складывалась картина катастрофы.

– Смотри сюда, – Дэн подозвал капитана к главному экрану. – Я наложил геологические данные на спектральный анализ. Видишь эти темные полосы в осадочных породах?

– Вижу.

– Это углерод. Огромные залежи органического углерода, погребенные под тоннами грязи и камня. Раньше это были леса. Целые континенты лесов.

– А теперь?

– Теперь это просто углерод. Они сгорели одновременно. Глобальное возгорание.

Кэм указала на свою карту:

– А вот эти пустоты под поверхностью. Я думала, это руины городов. Но теперь, глядя на масштаб… Это бункеры. Гигантские подземные комплексы. Некоторые размером с небольшую страну.

– Они пытались спрятаться, – понял Итан. – Когда поняли, что поверхность становится непригодной для жизни.

– И, судя по изотопному анализу, им это не помогло, – добавил Дэн. – Ядерные удары пришлись именно по этим комплексам.

Ребекка долго молчала, изучая данные о составе атмосферы. Наконец она подняла голову:

– Сколько времени у них было?

– В смысле?

– Сколько времени прошло между началом экологической катастрофы и ядерной войной?

Дэн быстро прошелся по расчетам:

– Судя по геологическим слоям… Несколько столетий. Может, тысячелетие.

– Тысяча лет, – повторила Ребекка. – Тысяча лет они знали, что их мир умирает. И вместо того, чтобы объединиться…

Она не закончила фразу, но все поняли.

– Может, они и пытались, – тихо сказал Ли Вэй. – Может, первые пятьсот лет они действительно боролись вместе. А потом… Когда стало ясно, что поздно, когда началась паника…

– Тогда каждый стал думать только о себе, – закончил Сэм. – И о том, как не дать другим получить то, чего не можешь получить сам.

Капитан долго стоял у иллюминатора, глядя на больную планету. Наконец он обернулся:

– Спускаемся. Хочу увидеть все собственными глазами.

– Капитан, – начала Ребекка, – атмосфера крайне токсична…

– «Кондор» выдержит. А нам нужны не данные. Нам нужна правда.

Подготовка к спуску заняла весь следующий день. Сэм лично проверил каждую систему жизнеобеспечения шаттла, дважды протестировал герметичность скафандров, убедился в работоспособности резервных фильтров и аварийных баллонов. Кэм проложила оптимальный маршрут к одному из подземных комплексов, в который можно было попасть через естественную расщелину в породе.

– Максимальное время на поверхности – четыре часа, – предупредил Сэм. – Дольше не стоит рисковать. Даже бронированная обшивка «Кондора» не вечна.

В итоге на посадку отправились капитан Хейл, Сэм и Итан. Остальные остались на «Шепоте», поддерживая связь и готовые к экстренной эвакуации.

Спуск через плотную атмосферу LHS 1140 b напоминал погружение в кислотный туман. За иллюминаторами «Кондора» клубились ядовито-желтые облака, которые разъедали даже специальное покрытие стекла. Сэм бормотал проклятия, следя за показателями корпуса.

– Кислотность зашкаливает, – докладывал он капитану. – Хорошо, что «Кондор» строили из военной брони.

– А если бы не строили? – поинтересовался Итан, впервые участвуя в посадке на враждебную планету.

– Тогда бы мы сейчас растворялись вместе с ним, – сухо ответил Сэм.

Поверхность планеты открылась внезапно – плотная мгла расступилась, и под ними развернулся пейзаж из кошмара. Бесконечные дюны из ядовитой пыли, окрашенной в цвета больной зари. Окаменевшие останки того, что когда-то могло быть лесом, но теперь представляло собой кристаллы серы и солей, выросшие на скелетах мертвых деревьев. Воздух мерцал от жара и химических испарений.

– Господи, – выдохнул Итан. – Как они вообще могли здесь жить?

– Не могли, – ответил капитан. – Не в такой атмосфере. Значит, раньше здесь было по-другому.

«Кондор» сел неподалеку от расщелины, ведущей в подземный комплекс. Даже через герметичные стены шаттла было слышно, как воет ветер, разнося тучи едких испарений. Шум напоминал плач – протяжный, безнадежный, словно сама планета оплакивала то, чем когда-то была.

– Атмосферные костюмы, – скомандовал капитан. – Полная герметизация. И никто не снимает шлем, что бы ни случилось.

Выход на поверхность стал испытанием даже для закаленных нервов. Гравитация оказалась тяжелее земной, воздух – если это можно было назвать воздухом – разъедал даже защитные покрытия скафандров. Каждый вдох через фильтры отдавал металлом и серой. Под ногами хрустела корка из кристаллизованных химикатов, образующая причудливые узоры на том, что когда-то было почвой.

– Смотрите на эти отложения, – сказал Сэм, указывая на слоистые образования вокруг расщелины. – Видите полосы разных цветов? Каждая полоса – это отдельная фаза катастрофы.

Капитан наклонился, изучая геологическую летопись трагедии.

– Расскажи подробнее.

– Нижние слои – темно-коричневые. Это органика. Сгоревшие леса, разложившаяся растительность. Выше – серые полосы. Пепел от глобальных пожаров. А вот эти зеленоватые – химические осадки. Кислотные дожди вымывали металлы из почвы.

– А самые верхние? – спросил Итан, указывая на ярко-желтые наслоения.

– Сера. Много серы. Скорее всего, из атмосферы. Когда температура поднялась достаточно высоко, серные соединения начали выпадать как снег.

Они медленно спускались по расщелине, каждый шаг открывал новые свидетельства планетарной агонии. Стены каньона были покрыты кристаллическими наростами – природными архивами химического состава атмосферы в разные периоды катастрофы.

– Здесь можно прочесть всю историю, – пробормотал капитан. – Как в кольцах дерева, только наоборот. Кольца смерти вместо колец жизни.

Расщелина постепенно переходила в явно искусственный тоннель. Стены были гладкими, обработанными каким-то инструментом.

Затем тоннель сузился, превратившись в низкий коридор с неровными стенами. Лучи их фонарей выхватывали из тьмы странные детали – выбоины на стенах, похожие на следы от когтей или инструментов, застывшие подтеки какого-то темного вещества на потолке.

– Здесь не просто строили, – остановился Сэм, проводя рукой в перчатке по глубокой царапине на стене. – Здесь дрались. Смотрите – повреждения идут вверх, будто кто-то отбивался от чего-то, шедшего сверху.

Итан почувствовал, как по спине пробежал холодок.

– Может, это просто следы инструментов?

– Нет, – покачал головой Сэм. – Видишь ритм? Повторяющиеся удары. Это не строительство. Это… паника.

Капитан направил луч света дальше по коридору. На полу виднелись темные пятна, впитавшиеся в камень за тысячелетия.

– Кровь? – тихо спросил Итан.

– Или что-то, что ее заменяло, – так же тихо ответил капитан. – Они не просто спускались сюда. Они бежали.

Первый зал подземного комплекса поразил их масштабом. Потолок терялся во тьме, стены расходились так далеко, что их едва достигал свет фонарей. Но архитектура говорила о спешке и отчаянии. Опорные балки были установлены криво, пол в некоторых местах проваливался, выдавая поспешность строительства.

– Экстренное убежище, – понял капитан. – Они строили это, когда поверхность уже стала непригодной для жизни.

В центре зала возвышалась массивная конструкция – что-то вроде центральной колонны, но покрытая сложной системой труб, кабелей и механизмов. Система жизнеобеспечения. Или то, что от нее осталось.

– Посмотрите на эти трубы, – Сэм направил луч фонаря на переплетение металлических артерий. – Они ведут наверх. Это система фильтрации воздуха. Они пытались очистить атмосферу планеты и подавать ее сюда.

– Пытались? – переспросил Итан.

– Смотри сюда, – Сэм указал на место, где основная труба была перекрыта массивной заглушкой. – В какой-то момент им пришлось полностью изолироваться от поверхности. Перейти на замкнутую систему.

Дальше, за центральной колонной, начинались жилые секции. Ряды небольших помещений, выдолбленных в скальной породе. В каждом – остатки мебели, личных вещей, следы попыток создать подобие нормальной жизни в условиях подземной тюрьмы.

– Семьи, – тихо сказал капитан, заглядывая в одно из помещений. – Здесь жили семьи.

На полу валялись игрушки – или то, что могло быть игрушками. Простые фигурки, вырезанные из камня. На стенах – рисунки, сделанные чем-то вроде мела. Детские рисунки. Солнце. Деревья. Существа, играющие на зеленой траве под голубым небом.

– Дети рисовали то, чего никогда не видели, – прошептал Итан. – Мир наверху уже умер, когда они родились. Но они все равно рисовали солнце и траву.

В одной из комнат, чуть больше других, они нашли нечто, похожее на общую столовую. Длинные столы, скамьи, на полу – осколки керамической посуды, застывшие в вечном беспорядке. Но поразило другое – на стенах висели десятки пластин из темного камня, покрытых ровными рядами значков.

– Это не письменность, – наклонился Дэн, изучая одну из пластин. – Это календарь. Или скорее… счетчик.

– Счетчик чего? – подошел капитан.

– Дней. Месяцев. Лет, проведенных под землей. – Дэн провел пальцем по строкам. – Видите, здесь отметки меняются. Сначала ровные ряды. Потом – хаотичные черточки. Потом… пустота.

Итан посмотрел на последнюю пластину. После сотен аккуратных линий шло всего несколько неровных отметок, а затем – ничего. Пустота, растянувшаяся на тысячелетия.

– Они вели счет дням, пока могли, – прошептал он. – А потом перестали.

В следующей секции они обнаружили нечто, что могло быть школой или центром обучения. Длинные скамейки, обращенные к стене, покрытой сложными диаграммами и схемами. Но не техническими схемами – биологическими. Изображения растений, животных, экосистем.

– Они обучали детей тому, как выглядел их мир, – понял Сэм. – Передавали память о том, что потеряли.

Капитан остановился перед одной из диаграмм. На ней была изображена сложная пищевая цепь – хищники, травоядные, растения, грибы и бактерии. Все связано стрелками, показывающими потоки энергии и вещества.

– Смотрите, что они подчеркивали, – он указал на места, где некоторые связи были обведены особыми символами. – Баланс. Они пытались объяснить детям, что такое экологический баланс.

– Слишком поздно, – горько заметил Итан.

– Нет, – возразил капитан. – Не для них. Для нас.

Они прошли через жилые секции в глубь комплекса. Здесь помещения становились больше, но и пустее. Складские зоны, где когда-то хранились запасы пищи, воды, всего необходимого для жизни. Теперь от всего этого остались только пепел и труха.

– Сколько они здесь прожили? – спросил Итан.

Сэм осмотрел остатки системы хранения:

– Судя по масштабу складов… Десятилетия. Может быть, века. Это была попытка создать автономную подземную цивилизацию.

– И что пошло не так?

Ответ они нашли в следующем зале.

Это была лаборатория. Или то, что от нее осталось. Столы, покрытые остатками сложного оборудования. Микроскопы. Аналитические приборы. Камеры для выращивания растений. И повсюду – следы отчаянных экспериментов.

– Они пытались восстановить экосистему, – сказал капитан, изучая остатки оборудования. – В искусственных условиях.

На одном из столов лежали образцы – кристаллизованные останки того, что когда-то было живой тканью. Растения. Микроорганизмы. Все мертвое, все превращенное в камень временем и химической агрессией среды.

– Посмотрите на это, – Итан указал на серию рисунков на стене. – Это схемы экспериментов.

Рисунки показывали попытки создания замкнутых биосистем. Растения в изолированных камерах. Микроорганизмы в питательных растворах. Животные в специальных вольерах. Все соединено стрелками, показывающими обмен веществом и энергией.

– Они понимали принципы, – заметил Сэм. – Знали, что нужно делать. Но…

– Но размер имеет значение, – закончил капитан. – Нельзя воссоздать планетарную экосистему в подземном бункере.

– А они пытались, – добавил Итан, указывая на последние рисунки в серии. – Смотрите, как изменяется масштаб экспериментов. Сначала маленькие камеры, потом больше, потом целые залы…

За лабораторией находилось помещение, похожее на архив. Стеллажи до потолка, заставленные кристаллическими дисками и странными металлическими свитками. Большинство из них рассыпалось в прах при первом прикосновении, но несколько удалось сохранить.

– Сидни, сканируй, – приказал капитан, аккуратно положив один из дисков на пол.

Луч сканера скользнул по поверхности, и через мгновение из динамиков раздался треск, а затем – голос. Низкий, усталый, полный непередаваемой тоски. За ним – другие голоса, детский смех, звуки, напоминающие пение птиц.

– Это… их голоса? – замер Итан.

– Био-запись, – ответил Дэн. – Они сохранили звуки своего мира. Пение птиц, шум ветра, голоса детей… Как мы сохраняем старые фотографии.

Треск усиливался, голоса стихали, перекрываемые нарастающим гулом – то ли ветра, то ли сирен.

– Они записали и это, – сказал капитан. – Не только жизнь. Но и ее конец.

Следующий зал подтвердил его слова. Огромное пространство, которое когда-то было искусственной экосистемой. Остатки ирригационных систем. Опоры для искусственного освещения. Кусочки почвы, превратившейся в камень. И повсюду – мертвые стебли того, что когда-то было попыткой вырастить лес под землей.

– Они дошли до самого конца, – сказал капитан. – Потратили последние ресурсы на попытку воссоздать то, что уничтожили.

В центре мертвого леса возвышалось нечто, что могло быть деревом. Или попыткой создать дерево. Металлическая конструкция, обвитая засохшими лианами, с искусственными ветвями, на которых когда-то, возможно, росли листья.

– Священное дерево, – понял Итан. – Они создали символ того мира, который потеряли.

У подножия искусственного дерева лежала груда предметов. Не случайно брошенных, а аккуратно уложенных. Инструменты. Герметичные контейнеры. Записи на непонятном материале. И фигурки – множество маленьких фигурок, изображающих разных существ.

– Алтарь, – прошептал Сэм. – Это алтарь памяти.

Капитан осторожно поднял один из контейнеров – самый большой, с едва заметными символами на покрытой патиной поверхности. Металл был необычно тяжелым и холодным, словно вобравшим в себя многовековой холод подземелья.

– Что в нем? – тихо спросил Итан, касаясь рукой герметичного шва.

– Не знаю, – так же тихо ответил капитан, поворачивая контейнер в руках. – Но они явно придавали ему особое значение. Смотри – он единственный сделан целиком из коррозионностойкого сплава. Остальные хранилища попроще.

Сэм провел сканером по поверхности, щелкая языком при виде показаний.

– Внутри что-то органическое. Споры? Семена? Генетический материал? Сканер не идентифицирует – структура незнакомая. Но герметичность идеальная, сохранность стопроцентная.

– Зачем хранить что-то органическое в таком контейнере, если весь мир мертв? – Итан обвел рукой погребальную тишину зала. – Это как… как хранить песок в пустыне.

Ответ пришел не со стен, а с потолка. Луч фонаря выхватил сложную мозаику, выложенную из темных кристаллов на сводчатом потолке над алтарем. Не карта – скорее схема, узор из спиралей и точек, где одна линия тянулась от изображения планеты к краю композиции, к одинокой, яркой точке.

– Это не маршрут, – прошептал капитан, вглядываясь в узор. – Это… стрела. Указатель.

– Указатель куда? – Сэм навел сканер на кристаллы. – Материал… биогенный кристалл. Они вырастили эту карту, а не нарисовали.

– Может, это не «куда», а «для кого»? – Итан указал на единственный законченный элемент узора – идеальную сферу у конца стрелы. – Они готовили капсулу времени. Для тех, кто придет после. Чтобы мы забрали это с собой.

Капитан еще раз посмотрел на контейнер в своих руках, затем на хрустальную стрелу, указующую в никуда – или в будущее.

– Берем этот контейнер. Сидни проанализирует его на борту. – Его пальцы сомкнулись на холодном металле. – Если это их последнее послание… мы обязаны его прочесть.

Они уходили из зала, неся тяжелый металлический ящик, не зная, несли ли они в руках генетический архив погибшей биосферы, коллекцию семян для мира, которого нет, или нечто совсем иное, что мертвая цивилизация сочла нужным сохранить для вечности. Контейнер молчал, храня свою тайну за семью печатями идеальной герметичности.

В дальнем углу зала они обнаружили последнее свидетельство трагедии. Ряды тел, аккуратно уложенных и покрытых чем-то вроде саванов. Сотни существ, которые умерли не от болезни или насилия, а просто от исчерпания ресурсов.

– Они умерли в порядке очереди, – заметил Сэм, изучая расположение тел. – Сначала старые, потом взрослые, в конце – молодые. Они отдавали друг другу свои пайки.

Рядом с последними телами лежали незаконченные рисунки. Планы экспедиций к другим звездам. Схемы кораблей, которые так и не были построены. И детские рисунки – все те же солнце, деревья и зеленая трава.

– Они надеялись до самого конца, – сказал Итан.

– Не просто надеялись, – возразил капитан. – Они работали. Даже когда знали, что обречены, они все равно искали решение.

В небольшой нише, скрытой за обвалившейся балкой, они нашли единственное нетронутое временем тело. Существо сидело, прислонившись к стене, его конечности обнимали странный прибор – нечто среднее между музыкальным инструментом и научным устройством.

– Не трогай, – остановил капитан руку Итана. – Смотри.

В полураскрытых пальцах существа лежал кристалл, внутри которого мерцал крошечный огонек. Он пульсировал ровно, словно живое сердце, отбрасывая голубоватые блики на стены пещеры.

– Что это? – выдохнул Итан.

– Не знаю, – честно ответил капитан. – Но они сберегли это. Последний хранитель последней тайны своего мира.