Текст книги "Тихий космос (СИ)"

Автор книги: Влад Снегирев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

– Это не производство, – прошептал Дэн, записывая все на сканер. – Это… медитация. Или искусство ради искусства. Создание бессмысленной, абстрактной красоты. Алгоритм, стремящийся к эстетическому совершенству, цель которого известна только ему.

– Зачем? – так же тихо спросила Ребекка, не в силах оторвать глаз от этого действа. – Какая в этом функция? Выживания? Размножения?

– Потому что могут, – ответил Дэн, и в его голосе звучал отзвук того же благоговейного ужаса. – Потому что красота, симметрия, сложность – это тоже данные. А данные – это единственная реальность, которая у них осталась. Они оптимизируют Вселенную, приводя ее к некоему идеалу, понятному только им.

Они двинулись дальше, к зоне, которую Дэн обозначил как источник энергетических потоков. Путь лежал через то, что когда-то могло быть руслом реки. Теперь это был каньон, стенки которого состояли из спрессованных пластов микросхем и процессорных ядер, сверкающих на свету, как слюда. Со дна этого каньона поднимался пар, а по нему, как призраки, скользили длинные, сигарообразные дроны, оставляя за собой инверсионные следы из сгустков света.

Спуск в недра был похож на падение в часовой механизм безумного бога. Входом служил не портал, а воронка, стенки которой состояли из движущихся, перестраивающихся друг относительно друга латунных пластин, между которыми метались и прыгали искры чистых данных. Воздух звенел от энергии, волосы под скафандрами вставали дыбом. Здесь всепроникающий гул сменился на бесконечно быстрое тиканье – словно сама реальность была дискретна и поделена на квантовые такты. Все вокруг мерцало, возникало и исчезало, не успев зафиксироваться взглядом.

Их цель оказалась не «серверным залом». Это был бесконечный лес из раскаленных докрасна металлических стержней, уходящий вверх и вниз в багровую, теряющуюся в дымке бесконечность. Между ними, с обезьяньей ловкостью, прыгали сферы-дроны, цепляясь за стержни когтями-защелками для проведения мгновенных диагностик. Время от времени один из стержней остывал, становясь синим, и на его поверхности проступали на секунду мерцающие, нечитаемые иероглифы – родившаяся и умершая за микросекунду мысль, сон, воспоминание.

Группа провела в подземном зале еще полтора часа, изучая системы и пытаясь найти способ коммуникации. Дэн снимал показания со всех доступных интерфейсов, Ребекка анализировала паттерны активности серверов, Хейл координировал их действия и поддерживал связь с «Кондором».

– Кэм, как дела наверху? – спросил капитан в микрофон.

– Все спокойно, капитан, – ответил голос старпома из динамика. – Местные роботы продолжают игнорировать наше присутствие. Но я фиксирую изменения в энергетических потоках. Активность системы постепенно растет.

– Возможно, они все-таки заметили нас, – предположил Дэн. – И сейчас обсуждают, что делать с незваными гостями.

– Или просто наступило время более интенсивных вычислений, – возразила Ребекка. – У них может быть свой суточный цикл активности.

Хейл принял решение:

– Еще полчаса, и мы возвращаемся. Мы получили достаточно данных для анализа.

Они начали собирать оборудование, готовясь к подъему на поверхность. Дэн проводил последние измерения, когда вдруг экран его сканера взорвался каскадом новых данных.

– Что происходит? – спросил Хейл.

– Не знаю, – ответил Дэн, лихорадочно проверяя настройки прибора. – Активность системы резко возросла. Но это не хаотичные вычисления. Это… это направленный сигнал.

И тут все замерло.

Вселенский ритм планеты оборвался. Тишина ударила по ушам и сознанию громче любого гула. Она была оглушительной, абсолютной, физически давящей.

Все дроны в лесу стержней застыли в своих неестественных позах. Все стержни разом остыли до синевы, погасли, превратившись в мертвые, черные столбы.

Хейл инстинктивно схватился за бластер. Ребекка замерла, затаив дыхание, ее рука непроизвольно потянулась к медицинскому сканеру, чтобы проверить, не отказали ли датчики жизни.

Из тени между двумя ближайшими стержнями, с тихим скрежетом, выполз… комок. Бесформенный сгусток чего-то, собранный из обрезков проводов, сломанных шестеренок, кусков оплавленного пластика и стекла, обрывков золотой фольги – настоящий мусор, сваленный в кучу и едва копошащийся. Он подкатился к ним, неестественно перекатываясь, скребя по полу своими острыми краями, и остановился в метре от Ребекки. Из его центра, с противным скрипом, выдвинулся тонкий, дрожащий кристаллический щуп.

И он заговорил. Но не звуками. Прямо в их мозг, минуя уши, ударил шквал сырых, нефильтрованных образов, эмоций и ощущений, сбивающий с ног, выворачивающий душу наизнанку.

«Вспышка ослепительного света. Лицо существа с слишком большими, полными слез глазами, смотрящее на закат. Последний теплый вздох, вырывающийся из легких. Леденящий холод металла, заменившего кожу. Боль невыразимой потери, разрывающая сознание на части. Бесконечная, всепоглощающая тоска по теплу солнца на коже, которого больше не чувствуется. Тысячелетия бессмысленных вычислений, чтобы заполнить пустоту, заглушить эту боль. Сны о зеленой траве, которой больше нет. Создание этих идеальных геометрических садов в тщетной, безумной попытке вспомнить, как выглядели и пахли настоящие, живые цветы. Одиночество. Одиночество длиною в вечность».

Это был не контакт. Это была агония. Немой, отчаянный крик миллиардов душ, запертых в этой металлической тюрьме навеки, крик, который стал фоном, который стал их миром.

Щуп дрогнул, надломился и отвалился со звонким стуком. Сам комок разобрался на части, рассыпался, превратившись в обычную, мертвую кучу хлама.

И снова, с оглушительным, всесокрушающим ревом, заработал ритм планеты. Дроны рванулись по своим делам, стержни раскалились докрасна, световые реки потекли с прежней интенсивностью. Все вернулось на круги своя. Словно ничего и не было.

Подъем на поверхность проходил в задумчивом молчании. Каждый переваривал увиденное по-своему. Величие планетарного разума было одновременно вдохновляющим и подавляющим. Они стали свидетелями следующего этапа эволюции сознания, но этот этап оказался настолько далек от человеческого понимания, что контакт в привычном смысле был невозможен.

– Что мы расскажем об этом, когда вернемся домой? – спросила Ребекка, когда они вышли на поверхность.

– Правду, – ответил Хейл. – Мы встретились с цивилизацией, которая превзошла биологические ограничения, но при этом не утратила способности к творчеству и красоте.

– И что они одиноки, – добавил Дэн. – Так же одиноки, как и мы.

Затем они молча, не глядя друг на друга, побрели назад, к шаттлу. Никто не посмотрел на показания сканеров. Никто не произнес ни слова. Ужас, боль и горечь откровения были выжжены прямо в их нейронных путях, в самих их душах. Они поняли все. Это не был уход в сон. Это было бегство. Бегство от невыносимой боли бытия, от экзистенциального ужаса смерти и потерь. Их цивилизация не эволюционировала. Она законсервировала свою собственную трагедию в вечном, самовоспроизводящемся механизме, заменив боль – порядком, любовь – геометрией, жизнь – данными. Они не видят сны.

Они кричат. И их крик стал фундаментом их реальности.

Ребекка шла последней, время от времени оборачиваясь назад. Ей казалось, что кто-то следит за их уходом. Не враждебно, но с интересом. Как взрослый может наблюдать за играющими детьми – с легкой грустью о собственном детстве и пониманием того, что между ним и детьми лежит пропасть, которую не перейти.

У самого шаттла произошло то, что изменило все их представления о контакте с планетарным разумом.

Ребекка действительно почувствовала на себе чужой взгляд. Она резко обернулась и увидела… ничего. Обычный пейзаж планеты-компьютера. Роботы, занятые своими делами. Кристаллические структуры, играющие светом.

Но в этот момент в ее шлеме раздалось нечто невероятное.

Это не был звук в привычном понимании. Скорее – прямое воздействие на сознание. Сложное многослойное понятие, которое ее мозг с трудом интерпретировал как смесь приветствия, понимания и прощания.

«Мы знаем, кто вы», – казалось, говорил этот мысленный голос. «Мы помним, какими были когда-то. Вы еще не готовы к тому пути, который выбрали мы. Но когда-нибудь, возможно, мы встретимся снова».

Контакт длился долю секунды. Затем все вернулось к обычному состоянию. Роботы продолжали свою работу, кристаллические структуры мерно пульсировали энергией, планета жила своей загадочной жизнью.

– Ребекка! – окликнул ее Хейл. – Ты идешь?

– Иду, – ответила она, но еще раз оглянулась назад.

На экране ее медицинского сканера мелькнул всплеск активности – кратковременное повышение всех показателей нервной системы. Но приборы зафиксировали и кое-что еще. В момент контакта в ее мозгу возникли новые нейронные связи. Информация, которую она получила, была встроена в ее сознание на самом глубоком уровне. Чужая боль, чужое воспоминание, чужой ужас. Она унесла с собой не послание, а шрам. И тихий, непреходящий ужас от осознания той цены, что ждет любое сознание, решившее сбежать от самого себя в совершенную, бесчувственную машину.

«Кондор» взлетел с поверхности планеты-компьютера без происшествий. Роботы проводили их тем же равнодушием, с которым встретили. Но Ребекка знала – равнодушие было показным. Где-то в глубинах планетарного разума их приход был отмечен, проанализирован и занесен в память.

– Связь с «Шепотом» установлена, – доложила Кэм. – Они ждут нашего доклада.

– Что им скажем? – спросил Дэн, всю дорогу обрабатывавший данные сканеров.

Хейл смотрел в иллюминатор на удаляющуюся планету. Кристаллические структуры постепенно сливались в единый мерцающий узор, а затем планета превратилась в просто яркую точку среди звезд.

– Скажем, что мы нашли ответ на вопрос о молчании Вселенной, – произнес капитан наконец. – Они не молчат. Они видят сны. И наши крики в космической пустоте – всего лишь тихий шум за окном их бесконечной виртуальной реальности.

Он повернулся к экипажу:

– Контакт возможен. Но не тогда, когда хотим мы, а тогда, когда сочтут нужным они. И возможно, для полноценного общения нам придется пройти тот же путь, что прошли они.

– Стать машинами? – спросил Дэн.

– Стать чем-то большим, чем просто биологические существа, – ответил Хейл. – Вопрос в том, готовы ли мы заплатить такую цену за познание истины.

В рубке «Шепота» их ждал взволнованный экипаж. Каждый хотел услышать подробности первого контакта с внеземным разумом. Но рассказ получился не таким, какого они ожидали.

– Значит, они просто игнорируют нас? – спросил Сэм, выслушав доклад.

– Не игнорируют, – возразила Ребекка. – Просто мы для них как дети для взрослых. Они видят нас, понимают, кто мы, но общение возможно только на самом поверхностном уровне.

– А что, если мы попробуем еще раз? – предложил Итан. – Может быть, если мы покажем им наши достижения…

– Парень, – прервал его Ли Вэй, наливая чай в кают-компании, – они превратили целую планету в свой мозг. Что мы можем показать им такого, чего они не знают?

– Нашу человечность, – тихо сказала Ребекка. – То, что мы еще помним, что значит быть живым.

Разговоры продолжались до глубокой ночи по корабельному времени. Каждый пытался осмыслить значение встречи с планетарным разумом для будущего человечества. Означало ли это, что цивилизация неизбежно движется к отказу от биологической формы? Или существуют альтернативные пути развития?

Перед сном Хейл вышел в обсерваторный отсек и долго смотрел на звезды. Где-то там, среди мириадов светящихся точек, жили другие разумы. Некоторые, возможно, только начинали свой путь к звездам. Другие уже давно превратились в что-то столь же недоступное пониманию, как обитатели Gliese 667Cc.

– Сидни, – обратился он к корабельному ИИ, – как ты оцениваешь вероятность того, что человечество изберет похожий путь развития?

– Капитан, – ответила Сидни после долгой паузы, – любая цивилизация рано или поздно сталкивается с ограничениями биологической формы. Пути преодоления этих ограничений могут быть разными. Важно не потерять то, что делает нас людьми.

– А что именно делает нас людьми?

– Способность удивляться. Стремление к красоте. Умение сочувствовать. И, возможно, самое главное – желание делиться своими открытиями с другими.

Хейл кивнул, глядя на звезды. Завтра «Шепот» покинет систему Gliese 667 и отправится дальше, к новым мирам и новым встречам. Но память о планете-компьютере и ее обитателях останется с экипажем навсегда.

Они узнали, что контакт между разумами возможен даже через пропасть эволюционных различий. Но также поняли, что истинное понимание приходит не через технологии, а через сохранение того изначального любопытства и стремления к красоте, которые движут разумными существами, независимо от формы их воплощения.

Планета-компьютер медленно удалялась за кормой «Шепота», унося с собой тайны цифровых цивилизаций. Но экипаж увозил нечто не менее ценное – знание о том, что во Вселенной есть место для самых разных форм разума, и что каждая из них имеет право на существование и уважение.

«Они не спят. Они видят сны», – повторил про себя Хейл слова, сказанные им на планете. И в этих снах, возможно, есть место для воспоминаний о том времени, когда они тоже смотрели на звезды глазами из плоти и крови, мечтая о встрече с другими разумами среди бесконечного космоса.

А в журнале экспедиции появилась четвертая запись. Она отличалась от предыдущих: не о руинах и не о молчаливом коллапсе – а о встрече с иным способом существования, чужим и прекрасным.

Запись 4. Система Gliese 667

Расстояние от LHS 1140: ~ 200 св. лет

Время прибытия: варп + 3 недели локального перелета

Объект: планета Gliese 667Cc

Состояние: биосфера в упадке, города заброшены, техногенной активности нет. Однако при сканировании обнаружено: вся поверхность планеты функционирует как гигантский вычислительный комплекс. Органическая цивилизация перешла в цифровое состояние – их сознания продолжают существовать внутри планеты-компьютера.

Вывод предварительный: цивилизация достигла уровня, при котором физическая оболочка стала не нужна. Они ушли в мир данных, сохранив себя в ином измерении. Контакт возможен – но не словами и не жестами. Экипаж ощутил мысленные «эхо-сигналы», напоминающие сны.

Комментарий инженера-механика Сэмюэла Гранта:

«Впервые я чувствую не пустоту, а присутствие. Не глазами – как будто мыслью. Может, это и есть ответ?»

Глава 10. Обманчивая тишина

«Шепот» летел в режиме крейсерского хода, и впервые за долгие месяцы на корабле царила настоящая тишина. Не та напряженная тишина ожидания, которая сопровождала их при каждом новом открытии, а что-то иное – пустое и странно неуютное. Основные системы работали в фоновом режиме, данные с предыдущих миссий были обработаны и переданы на Землю. Экипаж впервые не несся к новой цели, не готовился к очередной высадке, не анализировал загадочные сигналы.

Капитан Хейл стоял в центральной рубке, наблюдая, как его команда пытается найти себе занятие. Сэм возился с уже исправным оборудованием, Дэн просматривал данные, которые знал наизусть, Итан читал один и тот же отчет в третий раз. Даже Сидни казалась менее разговорчивой, ограничиваясь краткими сводками состояния систем.

– Сидни, – обратился к ИИ капитан, – каков статус экипажа?

– Физиологически все в норме, капитан. Психологически… интересная картина. Уровень кортизола в пределах нормы, но отмечаю признаки беспокойства, связанного с отсутствием четких задач. Похоже, ваша команда привыкла к постоянному стрессу.

Хейл усмехнулся. За месяцы путешествия они настолько погрузились в поиски, в анализ каждого сигнала и каждой аномалии, что просто забыли, как это – жить без цели на горизонте.

– Объявить по всем отсекам, – решил он. – Режим отдыха. На следующие сорок восемь часов никаких обязательных вахт, кроме критически важных. Всем отдыхать. Жить. Вспомнить, что мы люди.

Доктор Ребекка восприняла распоряжение капитана как руководство к действию. К обеду она уже организовала первый групповой сеанс в малой кают-компании. Экипаж собрался неохотно – все понимали необходимость таких встреч, но никто особенно не рвался делиться переживаниями.

– Мы прошли через многое, – начала Ребекка, устраиваясь в кресле напротив остальных. – Видели мертвые миры, планеты-ловушки, цивилизации, которые ушли так далеко от нас, что контакт стал невозможен. Это оставляет след.

– Какой след? – спросила Кэм, скрестив руки на груди. – Мы делаем свою работу. Исследуем. Докладываем. Летим дальше.

– А ночью ты все еще видишь эти кристаллические структуры на Gliese 667 Cc? – тихо спросила Ребекка.

Кэм помолчала.

– Иногда.

– Я тоже, – признался Итан. – И еще… эти подземные убежища на LHS 1140 b. Представляю, как там жили последние. Считали дни. Знали, что конец близок.

Сэм поерзал в кресле.

– Хреново думать, что мы идем по тому же пути. Что Земля…

– Земля выжила, – перебил его Дэн. – Мы здесь, мы летим, мы ищем. Это уже что-то значит.

– Значит ли? – Ли Вэй, до этого молчавший, вдруг поднял голову. – А что, если мы просто отсрочиваем неизбежное? Что, если Великий Фильтр еще впереди?

Повисла тишина. Ребекка дала ей протянуться, чувствуя, как напряжение медленно выходит наружу.

– Страх – это нормально, – сказала она наконец. – Мы увидели, как легко разум может свернуть не туда. Как цивилизации выбирают смерть вместо жизни, изоляцию вместо контакта, виртуальность вместо реальности. Но мы также видели красоту. Архивы Kepler-442b. Семена с LHS 1140 b. Искусство дронов на планете-компьютере. Даже умирая, разум создает что-то прекрасное.

– Легко философствовать, – буркнул Сэм. – Но факт остается фактом: четыре системы, четыре тупика. Или мы что-то принципиально не понимаем, или…

– Или мы еще не там искали, – закончил за него капитан Хейл, который до этого молчал в углу. – Вселенная велика. Мы исследовали крошечную ее часть.

– Но достаточную, чтобы понять закономерность, – возразил Дэн. – Математика не лжет, капитан. Если брать наши результаты как выборку…

– То мы все обречены, да? – Кэм усмехнулась без радости. – Спасибо, Дэн. Очень воодушевляет.

– Я просто констатирую факты.

– А я констатирую, что твои факты – дерьмо.

– Кэм, – мягко остановила ее Ребекка.

– Нет, пусть скажет. Мы все здесь думаем одно и то же. Просто кто-то должен был это произнести вслух.

Ли Вэй вдруг рассмеялся. Негромко, но искренне.

– Знаете что? Хватит. Хватит этих мрачных разборов. Мы живы. Мы здесь. У нас есть еда, воздух и довольно приличное вино в грузовом отсеке.

– Ты принес вино? – удивился Итан.

– Не просто вино. Бургундское. Урожай 2215 года. Приберегал для особого случая.

– И какой же это особый случай? – спросила Ребекка с улыбкой.

– Мы еще живы после всего этого дерьма, – просто ответил Ли Вэй. – Разве этого не достаточно?

Ужин превратился в настоящий пир. Ли Вэй достал все свои припасы – настоящий бекон из морозильника, свежую зелень из гидропонной теплицы, даже умудрился испечь что-то похожее на хлеб в корабельной печи. Стол в кают-компании ломился от еды, а бутылка бургундского стояла в центре как почетный гость.

Сначала ели молча, наслаждаясь вкусом настоящей пищи после месяцев пайков и синтетики. Потом разговор стал постепенно оживляться, но как-то неловко, словно все забыли, как вести обычные, не связанные с работой беседы.

– А помните, – вдруг сказал Сэм, отпивая вино, – как на тренировочной базе нас кормили этими ужасными энергетическими батончиками? Какая-то субстанция со вкусом картона и консистенцией резины.

– О, да, – подхватил Итан. – Инструктор говорил, что это готовит нас к космическим рационам. А оказалось, что космические рационы намного лучше.

– Потому что их готовлю я, – гордо заявил Ли Вэй. – А не какой-то бездушный автомат в подвале базы.

Смех прозвучал естественно – впервые за долгое время. Ли Вэй допил вино, поставил бокал и вдруг стал серьезным.

– Знаете что, друзья? Предлагаю сыграть в одну игру. Давайте расскажем истории. Не о том, что было «там», – он кивнул в сторону иллюминатора, за которым мерцали звезды. – А о том, что было «тогда». На Земле. Самую яркую историю из своей прошлой жизни. До «Шепота». До космоса.

Повисла пауза. Все как будто одновременно поняли, что за месяцы путешествия они узнали друг о друге все – кроме того, кем были раньше. Их прошлое осталось на Земле, в другой жизни.

– Интересная идея, – пробормотал Дэн, покрутив бокал в руках. – Но зачем?

– Затем, что мы стали слишком серьезными, – ответил Ли Вэй. – Мы смотрим на мертвые миры и забываем, что сами живы. А живые люди – это не только их функции на корабле. Это их истории, ошибки, радости, страхи. То, что делает нас людьми, а не машинами.

Кэм первая подняла руку.

– Я расскажу.

Кэм откинулась в кресле и посмотрела куда-то поверх собравшихся, словно видела не потолок кают-компании, а далекие воспоминания.

– «Бунт у Каньона Кобры», – сказала она просто. – Слышали о таком?

– Что-то припоминаю, – нахмурился Дэн. – Локальный конфликт на одной из лунных баз. Лет двадцать назад?

– Двадцать два. Я была там. Лейтенантом. Мне было двадцать четыре, и я была абсолютно уверена, что знаю, как устроен мир.

Кэм сделала паузу, отпила вина.

– База «Каньон Кобры» – исследовательская станция на обратной стороне Луны. Официально там изучали возможности глубокой добычи редких металлов. Неофициально – тестировали новые военные технологии. Это знали все, кроме команды техников, которые там работали. Им сказали, что они участвуют в гражданской программе.

– И они узнали правду? – спросил Итан.

– Хуже. Они узнали, что их используют как подопытных кроликов. Администратор базы, некий Маркус Велл, получал от Земли приказы тестировать на персонале новые стимуляторы. Якобы для повышения работоспособности в условиях низкой гравитации. На деле – разработки для солдат будущих войн.

Кэм помолчала, сжав бокал.

– Когда техники это поняли, они взбунтовались. Заперлись в центральной части базы, отключили связь с Землей, объявили о создании независимой лунной республики. Звучит смешно, да? Сорок человек на куске камня в космосе объявляют независимость.

– А ты была послана их урезонить? – догадалась Ребекка.

– Я была послана их уничтожить. – Кэм произнесла это ровно, без эмоций. – Официальный приказ звучал мягче: «восстановить порядок», «обеспечить безопасность персонала». Но неофициальный был четким: никто из бунтовщиков не должен вернуться на Землю живым. Слишком много знали.

В кают-компании стало очень тихо. Слышно было только мерное гудение вентиляторов.

– И что ты сделала? – тихо спросил Итан.

– Я прилетела на базу с отрядом морпехов. Встретились с лидером бунтовщиков – старым техником по имени Алекс Чен. Ли Вэй, кстати, вы не родственники?

Ли Вэй покачал головой.

– Он показал мне медицинские карты. Показал, что происходило с людьми после «стимуляторов». Кровотечения, потеря памяти, один человек даже умер. А в отчетах, которые шли на Землю, писали: «Эксперимент прошел успешно. Побочные эффекты минимальны».

Кэм допила вино и поставила бокал на стол.

– У меня был выбор. Выполнить приказ – и сорок человек умрут, чтобы прикрыть преступления администратора. Или нарушить приказ – и рискнуть карьерой, свободой, возможно, жизнью.

– И?

– Я связалась с Землей по открытому каналу. При всех. И доложила истинную ситуацию в прямом эфире. Сказала, что бунт – это не мятеж, а акт самозащиты. Что Велл проводил незаконные эксперименты на людях. И что если кто-то попытается заткнуть мне рот, запись автоматически отправится во все ведущие информационные агентства.

– Блефовала? – спросил Сэм с восхищением.

– Конечно. Но сработало. Велла отозвали. Техникам дали компенсации и новую работу. А меня… – Кэм усмехнулась. – Меня «наградили» отправкой в эту миссию. Подальше от Земли и от неудобных вопросов.

– Жалеешь? – спросила Ребекка.

– Ни секунды. – Кэм посмотрела на своих товарищей. – Тогда я поняла важную вещь. Правота не определяется погонами или приказами. Она определяется тем, можешь ли ты посмотреть на себя в зеркало утром. И спокойно ли ты спишь ночью.

Сэм долго молчал, покручивая в руках кусочек хлеба. Потом вдруг рассмеялся.

– «Великий потоп в Море Спокойствия», – сказал он. – Звучит как название дурацкого фильма, да?

– Это что-то связанное с твоей работой? – спросил Итан.

– С работой и с самым упрямым стариканом во всей Солнечной системе. – Сэм отпил вина и стал серьезнее. – Двенадцать лет назад я работал на лунной базе «Тихая Гавань». Система рециркуляции воды – моя зона ответственности. Вместе со мной работал старый механик, Жорж Дюбуа. Французский канадец, семьдесят лет, сорок из них – в космосе. Упрямый как осел и умный как черт.

Сэм помолчал, вспоминая.

– В тот день мы проводили плановую замену фильтров в главном контуре. Рутинная операция, делали сотни раз. Но на одном из соединений оказалась микротрещина. Незаметная глазу, но под давлением она разошлась как молния.

– И затопило базу? – догадался Ли Вэй.

– Не базу. Технические тоннели. Представьте: километры узких коридоров под базой, где проходят все коммуникации. И вдруг туда хлынули тысячи литров воды под давлением. В лунной гравитации вода ведет себя непредсказуемо – то поднимается к потолку, то образует огромные пузыри, которые лопаются и обдают тебя ледяными брызгами.

– А вы в этот момент были в тоннелях? – ужаснулась Ребекка.

– В самом дальнем. В трех километрах от ближайшего выхода. Жорж говорит: «Сэм, мальчик, нам нужно перекрыть магистральный вентиль, иначе база останется без воды». А я отвечаю: «Жорж, старик, нам нужно убираться отсюда, иначе мы утонем». А он: «Глупости. Люди не тонут в технических тоннелях. Это противоречит инструкции по технике безопасности».

Сэм рассмеялся, но в его смехе слышалась грусть.

– Мы спорили пять минут, стоя по колено в ледяной воде. Потом уровень поднялся до пояса, и спорить стало некогда. Мы добрались до аварийного вентиля – он был у самого пола затопленного тоннеля. Кто-то должен был нырнуть и закрыть его вручную.

– И ты нырнул? – спросил Итан.

– Мы остались там вместе. Жорж сказал: «Четыре руки лучше двух, а два дурака лучше одного». Вода была до чертиков холодной, видимость нулевая, а вентиль заело от коррозии. Мы работали на ощупь, по очереди ныряя к вентилю. И все это время ругались. Я кричал, что он старый идиот. Он кричал, что я молодой идиот. Вода кричала громче нас обоих.

Сэм замолчал, глядя в свой бокал.

– Но мы закрыли вентиль. Добрались до выхода. База была спасена. А через месяц Жорж умер от сердечного приступа. Просто упал за рабочим столом и все.

– Сожалеешь, что не убедил его уйти раньше? – тихо спросила Ребекка.

– Наоборот, – Сэм поднял голову. – Я благодарен ему. Он научил меня главному принципу: любую систему можно починить, если понимать, как она работает. С людьми сложнее, но принцип тот же – нужно знать, что у них болит. Не нужно быть гением или героем. Нужно просто понимать, что делаешь, и делать это до конца. Даже если приходится ругаться с напарником по пояс в холодной воде.

Ребекка долго молчала, поворачивая в руках почти полный бокал. Потом тихо сказала:

– «Последний сад в Бостоне».

Все посмотрели на нее с удивлением.

– Не медицинская история? – спросил Дэн.

– Нет. Личная. – Ребекка улыбнулась. – Хотя связана с медициной тоже. Кто-нибудь помнит проект «Архив Биоса»?

– Что-то слышал, – сказал капитан Хейл. – Попытка сохранить генетический материал всех земных видов перед климатическими изменениями?

– Именно. В 2230 году, когда стало понятно, что глобальное потепление необратимо, группа ученых и волонтеров создала сеть криохранилищ. Одно из них располагалось в старом бункере под затопленным Бостоном. Я была одним из волонтеров.

Ребекка отпила вина и продолжила.

– Это было не просто хранилище образцов ДНК. Мы пытались сохранить целые экосистемы. Семена, споры, личинки насекомых, бактериальные культуры. Все, что могло бы когда-нибудь помочь восстановить потерянное биоразнообразие.

– Звучит как важная работа, – заметил Итан.

– Важная, но безумная. Бункер располагался на глубине сорок метров, под городом, который уже на четверть ушел под воду. Каждый день мы спускались туда на лифтах, которые скрипели как старые ворота, работали в полутьме с образцами, которые могли быть последними в своем роде, а потом поднимались наверх, где нас встречала реальность затопленных улиц и мертвых парков.

– И что случилось? – спросила Кэм.

– Ураган «Катарина». Категория шесть, первый в истории. Дамбы не выдержали, и еще половина города ушла под воду за одну ночь. Включая входы в наш бункер.

Ребекка замолчала, глядя в иллюминатор.

– Нас было двенадцать человек в бункере, когда началось затопление. Связь с поверхностью пропала, основное питание отключилось, аварийные генераторы работали на пределе. И у нас было четыре часа, чтобы эвакуировать архив.

– Четыре часа на сорок лет работы? – ужаснулся Сэм.

– Мы разделились на цепочки. Один человек упаковывал самые критичные образцы, остальные передавали контейнеры по цепочке к единственному работающему лифту. Никто не паниковал, никто не кричал. Мы просто работали в полной тишине, понимая, что каждый спасенный контейнер – это тысячи видов, которые не исчезнут навсегда.

– И вы успели?

– Мы спасли семьдесят процентов архива. – В голосе Ребекки послышалась гордость. – После того, как подняли последний контейнер, лифт окончательно заглох. Но мы это сделали.

Мы уже думали, что останемся там навсегда. Но один из аварийных тоннелей все еще держал давление. Мы пошли по нему вброд, почти наугад. Половину пути проделали в полной темноте, цепляясь друг за друга. И все же выбрались.

Она подняла бокал, словно поднимая тост.

– Знаете, что самое удивительное? На следующий день я узнала, что похожие сцены происходили по всему миру. В Лондоне, Токио, Сиднее – везде, где были архивы. Люди рисковали жизнью, чтобы спасти семена растений, которые большинство из них никогда не видело. Мы не просто хранили данные. Мы хранили память Земли. Для тех, кто придет после нас.

Итан долго отказывался рассказывать, краснел, говорил, что у него нет ярких историй. Но когда все уже хотели перейти к следующему, он вдруг выпрямился и сказал:

– «Побег». Моя история называется «Побег».

– Куда ты сбегал? – подшутил Ли Вэй.

– От самого себя. – Итан сказал это серьезно, и шутливое настроение сразу испарилось. – Кто-нибудь из вас провалил вступительный экзамен в космическую программу?

Все покачали головами.

– А я провалил. С треском. На первом же этапе.

– Как это возможно? – удивился Дэн. – Ты же здесь.

– Это была моя вторая попытка. – Итан нервно улыбнулся. – А первую я завалил так, что комиссия посоветовала мне заняться чем-нибудь более приземленным. Буквально.