Текст книги "Нехрупкая Лилия (СИ)"
Автор книги: Вийя Шефф
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)
Глава 19
Будит подёргивание за ногу. Лягаюсь в ответ.
– Дамочка! – грубый мужской голос.
Поднимаюсь, продираю глаза.
Ох, бляха!
Я умудрилась уснуть под тем самым навесом, где пряталась от дождя. Вытаскиваю пучок травы из-за шиворота, щекочет.
На меня смотрят трое бородатых мужиков, которые пришли выгнать лошадей на пастбище. Среди них староста.
– Что вы здесь потеряли? – недружелюбно.
– Пряталась от дождя, – встаю и стряхиваю с себя траву.
– А что вы ночью здесь делали?
– Гуляла. Нельзя?
– В грозу? – сомневается в правдивости моего ответа.
– Люблю, знаете ли, под дождём… Мысли очищаются. Помыслы хорошие появляются, – хлопаю себя по карманам.
Телефон на месте.
– Чистые помыслы – это по-божески, – одобрительно кивает.
– Да… Я пойду. С добрым утром, кстати!
– И вам всего доброго.
Отхожу на несколько метров.
– Извините, а не подскажете, где вашу внучку Дарью можно найти? – разворачиваюсь к нему.
– Так дома. Молится.
– Ну, да… Чем же ещё…
Грехи-то отмаливать теперь усиленно надо.
Трава мокрая, а по дорожке лужи, которые хлюпают под ногами. Вокруг стойкий запах луговых трав и цветов, кружащий голову.
Солнце искрится в капельках воды на листьях миллионами бриллиантов. Приходится зажмуриться, чтобы не ослепнуть от этой утренней красоты.
Вдыхаю полной грудью звенящий чистотой воздух. В траве чирикают птицы.
Куплю, наверное, себе где-нибудь дом в селе и буду туда летом в отпуск приезжать. А может, вообще перееду…
В каждом дворе деревни люди заняты своими делами. Никто почти на меня внимания не обращает.
Дохожу до дома, в котором живёт Дарья.
Нельзя никогда тянуть с решением что-то изменить в своей жизни, потом появляются сомнения и нерешительность. Если надумал – делай сразу, не откладывай. Вот я и не собираюсь. У меня есть весомые доказательства для давления на эту девицу, и я по привычке не собираюсь тянуть с реализацией своих замыслов. У меня нет времени, Воронина надо отсюда к специалистам вывозить. Лечить, так сказать, и душу, и тело. Точнее голову. Чёрт знает, что у него теперь в ней будет твориться.
– Тьфу-тьфу-тьфу, – через плечо.
Нельзя у них нечисть вспоминать, чтоб не притянуть.
Антипова, ты превращаешься в суеверную старуху. Скоро веник в доме будешь ручкой вниз ставить, чтобы деньги водились, и свято верить в это, а не в то, что для того, чтоб они были, надо ишачить.
Стучусь в дверь. Ко мне выбегает голожопый мальчишка лет пяти в одной рубашке. Волосики белые. Улыбается и грызёт сушку. Следом выходит женщина. Лет пятьдесят на вид. Но здесь сложно судить по виду, какого они возраста. Тяжёлая работа, частые роды и не меньше пяти детей в каждой семье вносят свои коррективы.
– Вам кого? – тоже не в восторге, что я пришла.
Они все такие, не любят чужих, так что мы привыкли за время проведённое здесь.
– Здравствуйте! Дарью можно?
– А зачем вам Дарья? – спускается с порога и начинает меня оттеснять к калитке.
А у неё есть чем. Дочь формами в мать пошла.
– Поговорить надо, – встаю в позу, с вызовом глядя на неё.
Испугать меня решила? Не на ту нарвалась. Я и не таких ломала.
– Не об Андрее ли случайно? Шла б ты отсюда. И вообще езжайте восвояси. Нечего тут перед нашими мужиками хвостами мести, шалавы московские. Вам тут не рады.
Вот так поворот.
– Думаешь, я не знаю, что ты хочешь жениха у нашей Дарьи увести? Да все знают. Прицепилась к нему как пиявка. А он дурачок и ведётся. Но ничего… Недолго осталось. Свадьба на следующей неделе.
– В смысле – на следующей? В августе же, – шокирует своими словами.
– А мы посоветовались и решили, что нечего тянуть.
– Хм… Ясно. Ну, посмотрим! – ухожу, громко хлопнув калиткой.
Решили они! Хрен вам, понятно?!
Отправляюсь в сторону дома Митрофана.
Если Воронин в этом участвовал, то я его сейчас просто придушу. Не позволю дуру из меня делать и каким-то хабалкам мне указывать, где быть или куда ехать.
На пороге на солнышке развалилась кверху пузом собака.
– Не сваливай никуда, со мной пойдёшь, – приказываю ей.
Лупает на меня глазками и виляет хвостиком.
В сенях всё тот же запах сушёных трав. Только сейчас он мне до тошноты противен. Спалила бы всё к чёртовой матери.
Стучусь и, не дождавшись, вхожу в хату.
– Есть кто дома?
А в ответ – тишина.
Прохожу. Словно никого нет, но взгляд падает на задёрнутую занавеску, отделяющую комнату от другой части дома.
Отдёргиваю.
Стас спит. Тормошу за плечо. Ноль реакции. Хлопаю по щекам. Не просыпается. Пульс слабый.
– Чтоб тебя, Воронин! Говорила же, что за ним следить надо.
Достаю телефон и набираю Алиску.
– Да, – сонно.
– Быстро за руль и в деревню к дому знахаря Митрофана.
– Лиль, ты чего? – спросонок не понимает меня.
– Блядь, Алиска, подними жопу и в темпе вальса в деревню! Воронин без сознания, пульс еле прощупывается.
Слышу грохот в трубке. Упала что ли?
– Сейчас, – постанывает от боли. – Как найти-то дом?
– Спросишь у кого-нибудь, как доехать до футбольного поля. Дом рядом, я встречу. Ещё сумку мою захвати. В палатке. Чёрная. И быстро! – ору в трубку.
– Что ты здесь забыла?
Поворачиваюсь. Дарья стоит с чашкой воды и полотенцем.
– Думаешь вывести его из обморока своими примочками? Ему врач нужен, – встаю и приближаюсь, со злостью сжимая кулаки.
– Он просто спит… – теряется.
– Ты дура?! Какой сон?! Или ты его чем-то опоила? – хватаю за руку и выворачиваю в запястье.
– Ай!
– Признавайся!
– Митрофан сказал, что у него вечером голова болела. Он пришёл и лёг спать, – не признаётся.
– Слышь ты! Со мной лучше не связываться. Что ты ему дала?
– Отвар успокоительный… – начинает реветь, я сильнее кручу за руку. – Я как лучше хотела.
– С Филом ты спала тоже из лучших побуждений?
Ошарашено распахивает глаза.
Не отпуская, достаю из кармана телефон и показываю ей запись её ночных приключений.
– У тебя сутки, чтобы придумать причину отказа от свадьбы. Иначе я покажу это видео твоему деду. Вот он обрадуется, что его внучка потаскуха. Хотя… – слышу сигнал машины за воротами. – Может и не стоит. Деду скажешь, что Стаса я в больницу забрала.
– Стаса?
– Да, представляешь. Его Стасом зовут. И это мой мужчина. Так что руки прочь! – отбрасываю её ладонь. – А то загрызу.
Ник с Алиской вламываются в дом.
– Помогайте! – киваю им на Воронина.
Ник подхватывает его под одно плечо, я под второе. Алиска шугает онемевшую Дарью. Выволакиваем Стаса на улицу, укладываем на кровать в автобусе.
– Куда? – садится Ник за руль.
– В город. В больницу. Эта идиотка его чем-то напоила, а он отключился, – кладу голову Воронина себе на колени.
Отъезжаем.
Алиска проверяет пульс и смотрит в глаза.
– Плохо дело. Трава здесь ни при чём. У него зрачки разной величины.
– И что это значит?
– А то, что у него какая-то травма. Или…
– Или? – вопросительно приподнимаю бровь.
– В больнице скажут точно, – увиливает от ответа.
– Гасанова!
– Опухоль может быть! – срывается. – Короче, МРТ делать надо. И консультация нейрохирурга.
Час от часу не легче…
Глава 20
– Почему так долго? – встаю и заламываю руки в ожидании хоть каких-то вестей о Воронине.
– Лиль, уймись! – дергает меня Алиска за край рубахи, заставляя сесть обратно. – Можно подумать, тебе обследование не делали. Ты же сама недавно МРТ проходила, знаешь, что это долго. Плюсуй анализы, осмотр. Он же без сознания, сказать и показать, где болит, не может. Ник, ну хоть ты ей объясни!
Гас отходит от стены, на которую опирался всё время.
– Без паники. Нормально всё будет.
– Как-то не звучит успокаивающе, – строю гримасу.
– Пойду я где-нибудь кофе раздобуду, – уходит.
– Помощник, блин! – смотрит ему в спину Алиса.
– Без него мы бы Стаса так быстро не погрузили и не привезли. Так что не гони на мужа.
– Какие-то плюсы от его груды мышц.
Из двери отделения выходит мужчина в больничном халате.
– Вы родственники Воронина Стаса Юрьевича? – подходит к нам.
Нейрохирург Потанин Сергей Александрович, – читаю на бейджике.
– Почти… Друзья. Родственники далеко. Мы его привезли.
– Хм… Ну, идёмте, – показывает рукой в сторону кабинета наискосок.
Я сажусь на стул, в голове шум. Жутко боюсь, что новости плохие.
Доктор крепит снимки на светящуюся панель, чтобы лучше было видно. Алиска внимательно всматривается в них. По озадаченному взгляду понимаю, что ничего там хорошего нет.
Подхожу к ним сзади, стараясь не мешать.
– Вот здесь видите? – показывает участок на затылке.
– Это опухоль? – прищуривается Гасанова и подходит поближе.
– Да.
– Злокачественная?
– Без результатов анализов трудно пока определить. Но вы же понимаете, что в любом случае её здесь быть не должно?
Киваем дружно.
– Метастазов нет, – показывает вокруг.
– Она могла появиться на месте старой гематомы от черепно-мозговой травмы?
– Вполне.
– Раньше она его не тревожила. Почему?
– Разные причины бывают. Возможно, была меньше и не давила на затылочную зону. У него были зрительные галлюцинации?
Алиска поворачивается ко мне.
– Нет… Не знаю… Он не говорил.
– Опухоль находится близко к зрительной зоне головного мозга.
– Он ослепнет?
Я с содроганием думаю, что он может потерять зрение. С Алисой проходили уже это.
– Не могу такое прогнозировать. Каждый человек индивидуален. Но… Опухоль давит вот здесь, – показывает на снимке участок, где спинной мозг переходит в головной. – Если её не удалить, то в один прекрасный день он не встанет.
– Паралич?
– Да. К сожалению, у нас таких операций не делают. Нужно более точное оборудование, в нашей больнице его нет.
– А где есть? – мелькает надежда.
– Москва, Питер, Новосибирск. Там есть специалисты, которые могут помочь. Но сомневаюсь, что можно сейчас попасть под квоту. Только в частном порядке. И это дорого.
– Сумма не важна! – взмахиваю руками. – Скажите имя того, кто может решить проблему и как организовать перевозку.
– Профессор Грушевский делает в центре нейрохирургии в Москве операции. Для транспортировки можем попробовать договориться с санавиацией медицины катастроф. У них техника специальная с реанимацией.
– Реанимация? Всё так плохо? – щемит в сердце.
– Нет. Но это на всякий случай. Всякое, знаете ли, бывает. А там и врачи во время перевозки больных сопровождают.
– Хорошо. Договаривайтесь. Алиска, у тебя нет выходов на это профессора… Грушевского? – вспоминаю фамилию.
– Нет… Но я поищу. И Ника напрягу. Он по своим высшим кругам прочешет, чтоб на светилу нейрохирургии повлиять. Любят они выпендриваться, – достаёт телефон и звонит. – Гас, ты где?.. Ноги в руки и к нам… Без кофе обойдёшься! – выходит из кабинета.
– К нему можно? – с наивным выражением смотрю на доктора.
– Он спит.
– А я тихонько. Пожалуйста…
– Третий этаж, триста двенадцатая палата. Халат у дежурной возьмите и бахилы.
– Спасибо!
Забираю вещи у медсестры, пялю на себя. По пути чуть не падаю с лестницы. Скольжу на мраморной плитке. Кто придумал такую на пол клеить?
В палате пахнет хлоркой и медикаментами. Ненавижу этот запах.
Капельница подключена в руке Воронина. Лекарство медленно капает из бутылочки.
– Вы надолго? – спрашивает медсестра. – Я обедать отойду. Как лекарство закончится, прокрутите колёсико, – показывает, как сделать. – Я минут на пятнадцать.
– Да, хорошо…
Даже сквозь загар на коже Стаса проступает бледность. Веду пальцами по небритой несколько дней щеке. Щетина щекочет и заставляет пальцы немного подрагивать от приятных тёплых ощущений.
Беру за руку и смотрю на капли в стаканчике капельницы. Мне кажется, что вокруг так тихо, что я слышу, как они падают в жидкость. Всё чётче и чётче. Гул в голове нарастает.
Всегда думала, что я сильная и могу держать себя в руках при любой ситуации и решить её. Нихера я не сильная! Как любая баба ломаюсь при трудностях, которые касаются лично меня и моих близких. Снова плачу.
Неожиданно Стас стирает с моей щеки слёзы. Выхожу из оцепенения и улыбаюсь ему.
– Эй, взрослые девочки не плачут, – улыбается в ответ.
– Ошибаешься… Ещё как плачут.
– У меня всё так плохо? – смотрит на капельницу.
– Нет. У тебя всё хорошо, – лгу, сквозь слёзы. – Мы отвезём тебя в Москву, тебе сделают операцию. Алиса и Ник ищут лучшего доктора сейчас. Мы справимся.
– Значит, хреново… – зажмуривается.
– Больно?
– Не очень. Шум в ушах и голова кружится. Я пить хочу.
Осматриваюсь по сторонам. На тумбочке графин с водой и два стакана.
– Можешь подняться? – подношу ему воду.
Садится, опираясь на спинку. Жадно пьёт.
– Давно я здесь?
– Мы утром тебя привезли.
– И дед позволил?
– Я его не спрашивала. Дома кроме Дарьи и тебя никого не было, а её я слушаться вряд ли бы стала. Она тебя чем-то напоила, ты уснул.
– Кипиш теперь в деревне будет.
– Да срать я хотела на них! – озлобляюсь. – Тебе нужна помощь врачей, а они травками поят. Почему сам не попытался ничего сделать?
– Так не принято…
– Ну, да… Умереть-то проще.
– Принять свою участь.
– Не неси мне этой хрени, понятно?! В наше время надеяться, что что-то само рассосётся по велению божьему – глупо! Почти всё лечится, если вовремя обнаружить. Но нет же! Зачем к врачам обращаться, самим же можно вылечить, – срываюсь.
Жарко становится от моего накала. Приоткрываю окно и встаю напротив. Прохладный ветерок обдувает, успокаивая меня.
– Не заводись, – говорит спокойно, чтобы я опять не вспыхнула. – Я поеду в Москву, хоть на край света, если ты хочешь. Только с документами проблема.
– Нет с ними никаких проблем, – не поворачиваюсь к нему и скрещиваю руки на груди. – Они были у деда, я их ещё несколько дней назад забрала.
– А мне не сказала, – с упрёком.
– Не хотела, чтобы ты так узнал правду о себе. Хотела рассказать, когда Алиса приедет. А она, гадость такая, сама тебе всё выложила.
– Теперь я знаю кто я.
– Почти… Не волнуйся, память мы тоже вернём.
У нашего автобуса внизу появляются Алиса и Ник. Спорят о чем-то, Ник пытается позвонить, но, похоже, не берут трубку.
– Мне нужно в деревню вернуться, вещи свои забрать и группе дать вводные. Утром мы вернёмся, – подхожу к нему, сажусь на кровать и беру за руку. – Тебе что-нибудь нужно?
– Нет.
– Правильно. Вещи мы тебе и здесь купим. Особенно трусы, – посмеиваюсь. – А то перед медсестрами неудобно, что ты в ситцевых ходишь. Пока ждала, вся испереживалась из-за них.
– Ненормальная, – смеётся.
Притягивает к себе за шею и целует.
– Будь осторожна.
– Всенепременно.
Глава 21
– Мне нужно в деревню съездить, забрать свою собаку.
– Лиль, ты всё же на лестнице в больнице головой тюкнулась? Какая собака?
– Бегает тут бездомная, я обещала ей, что заберу перед отъездом.
Ник и Алиска смотрят на меня, как на умалишённую.
Ну, бляха, что вы как не люди. Мы в ответе за тех, кого приручили. Это ещё классик сказал.
– Собаке пообещала?
– Ой, не придирайся к словам! – отмахиваюсь от неё. – Она к Воронину тоже жмётся, так что её нужно забрать.
– Антипова, как мы её в Москву повезём?
– В коробке. Переноску куплю.
– А прививки? – усмехается Ник. – Без них собаку в самолёт не пустят.
– Сделаем у ветеринара, пока будем ждать вылета. А это несколько дней. Я поехала.
– Я с тобой! – встаёт Гасанова и идёт за мной.
– Алис, ну, ты-то куда?! – кричит вслед Гас. – Ты ж собак не любишь.
– Помочь, ловить же надо.
– Не придётся её ловить. Она сама в руки идёт, – сажусь за руль.
– А у неё бешенства нет? Больные им животные совершенно не боятся людей. А здесь лес, переносчиков вроде белок – полно.
– Просто ручная собака. Там варежка меховая, чуть больше вашего Халка.
– Халк – скотина с отвратительным характером. Мы с ним взаимно друг друга тихо ненавидим. Он недавно мне сумочку за десять тысяч долларов сгрыз. Подарок Ника, между прочим. Хотела прихлопнуть эту пакость остатками гуччи. Но дети его любят. Иначе я бы давно нашла ему новых хозяев.
Останавливаю джип за углом, подальше от дома Митрофана. Не хочу отсвечивать в деревне.
– Тут сиди, – прижимаю рукой Алиску обратно к креслу, удерживая от желания выйти. – Я сама быстро схожу и заберу его, пока темно и никто не видит.
– Ты собираешься своровать бездомную собаку? Где логика?
– Логика в том, что ничего брать у них нельзя. Это общее. Вот и псина, вроде без дома, но она принадлежит общине, а значит, каждый ей хозяин.
– Какие заморочки…
– Да. Машину не глуши, я скоро вернусь.
По дороге никто не попадается. Не любят здесь люди после захода солнца по улицам шастать, дома сидят или спят уже, встают-то рано.
Отодвинув провисшую калитку, захожу во двор Митрофана. Слегка посвистываю, чтобы собака меня услышала. Вероятно, что её здесь и нет вовсе, но что-то мне подсказывает – где-то тут прячется.
Хватает сзади за штанину.
– Вот ты где. Иди сюда, – шепчу.
Беру пса на руки и прислушиваюсь. В доме голоса, у знахаря гости. Подкрадываюсь к приоткрытому окну и сажусь под ним.
– Митрофан, я тебя по-русски спрашиваю, куда они Андрея увезли? – спрашивает незнакомый мужской грубый голос.
– Так говорю ж тебе – не знаю. У Дарьи спроси. Она дома с ним была, пока я отлучился по делам.
– А не с твоего ли согласия они его увезли? Ты недавно к деду приходил, говорил, что он помолвку разорвать хочет, в бабу городскую влюбился. Бежать собирался.
Чего, бля? Побег? Почему я об этом ничего не знаю.
– Побойся бога, обвиняешь меня в таком, Михаил. Не совестливо?
– Мне? Это ему должно быть стыдно. Сестру мою обесчестил и сбежал с московскими. Кто её теперь такую замуж возьмёт? А если обрюхатил? Ребёнка кому?
Вот же сучка! И я ещё себя хитрой считаю, тут девка похитрожопее будет.
Сваливать надо, а то Гасанова на поиски двинется. На корточках отползаю от окна и иду к калитке. Собака поскуливает под мышкой.
Собираюсь уже выйти на улицу, как кто-то шикает сзади. Единственное, что после этого я помню – удар чем-то тяжелым по голове и мелькнувшее в темноте лицо Дарьи.
Провал.
Просыпаюсь от резкого бьющего в нос запаха. Я его знаю и это не нашатырь. Конюшней воняет и навозом. На улице завывает собака.
Голова гудит жутко от боли. Пытаюсь обхватить её руками, но обнаруживаю, что они связаны. Стараюсь развести ноги. Тоже верёвки.
Кино что ли пересмотрели? Так руки надо сзади связывать, идиоты. Хотя… Если бы смотрели фильмы, то знали об этом.
Прищуриваюсь, чтобы рассмотреть что-нибудь через мутную пелену перед глазами.
Темно, только одинокий слабый свет от притушенной наполовину керосиновой лампы, стоящей на полочке в углу. На полу разбросано сено, за мной целая его целая копна.
Та самая коморка, в которой Фил с Дарьей трахались.
Поднимаю руки и вгрызаюсь зубами в верёвку. Замотано туго и узлы сильно затянуты, но всё решаемо.
– Михаил, она очухалась, – появляется в дверном проёме Дарья.
За ней заходит мужчина, со шрамом на лице, который ещё в первый день мне не понравился. От него веет агрессией и жестокостью. По спине пробегает мороз.
Такой шею легко переломить может. Мне кажется, он вообще не совсем психически здоров. На маньяка смахивает. С виду нормальный, а в голове хер знает, что может твориться.
А где сейчас нормальные? Все непроработанные.
– Андрей где? – присаживается он передо мной на корточки.
– Стаса имеете в виду? – скашивают глаза на Дарью. – В больнице.
– Какой больнице?
– Не очень хорошей. Придётся в Москву везти на операцию.
– Зачем на операцию? – испуганно ойкает девушка.
– Опухоль у него в голове. Залечили травками-муравками. Если её не удалить, то сначала у него откажут ноги, потом он ослепнет, а затем… Сами понимаете, да?
– Врёшь! – срывается мужик. – Он сестру мою обесчестил, а теперь скрывается с вашей помощью.
Ржу ему истерически в лицо.
– Стас ни при чём. Ты спроси у неё, кто её поимел.
Михаил смотрит на сестру, скалясь.
У меня всё сжалось внутри от его взгляда. Про неё вообще молчу.
– Я правду говорю…
Слабое оправдание.
– У меня доказательства есть. В куртке в кармане телефон. В нём видео.
Рывком дёргает за замок и достаёт мой смартфон. Крутит в руках.
– Как он включается?
– Палец приложить надо.
Тыкает во все места. Не получается.
– Мой палец, темнота…
Подаёт мне. Разблокирую телефон, захожу в галерею и листаю до нужного файла. Включаю.
По дороге в деревню я подправила ролик. Убрала всё, что могло помочь опознать Коломыцина, а Дарью немного увеличила. Любой наш школьник понял бы, что это монтаж, но Михаил не он.
Размахивается и со всей силы бьёт Дарью по лицу, та отлетает в угол.
Поделом тебе, сучка! У меня от твоего удара тоже голова болит.
Рыдает, становится на колени.
– Прости меня, Михаил, – подползает к нему. – Бес попутал. Не хотела я, он уговорил…
– Кто он?
Она смотрит на меня умоляюще, слегка кручу головой, чтоб не вздумала рассказать. Задумывается. Выдаст же, глазом не моргнёт. Только открывает рот, как Михаилу из-за угла прилетает доской в голову. Он без чувств падает на пол.
– Алиска?! – смотрю на её воинствующую позу с дрыном в руках.
– Сколько тебя можно ждать, Антипова? Ушла на пять минут, а пропадаешь уже второй час. Я всю деревню в поисках тебя обшарила. Пока не услышала собачий вой и не поехала сюда.
Дарья отползла в угол и схватила лежащую там палку.
– Даже не вздумай! – тыкает в неё пальцем Гасанова. – А то и тебе переебу.
Но неубедительно видимо прозвучали её слова. Дарья с криком поднимается и бросается на Алиску. Завязывается драка.
Я пытаюсь зубами развязать верёвки. С трудом, но получается.
Гасанова берёт верх над соперницей, подмяв её под себя. Уличное воспитание… Когда-то мне было не до нее, и она росла, как сорняк. Вот и научилась драться.
Алиска придушивает девушку и та отключается. Слезает с неё и проверяет пульс. Потом у Михаила.
– Дышат. Жить будут. Но херово…
Я к тому времени развязываю ноги.
Находим ещё верёвки и связываем эту парочку. До утра их никто не найдёт.
– Валить надо, – тянет меня за собой Алиса.
Выбегаем на улицу.
– Куда? – кричит на меня.
– Собака, – возвращаюсь, чтобы отвязать её от верёвки и забрать с собой.
– Вот чокнутая! Да и хрен с этой собакой!
Но я уже забираю пса.
– Он воет, на цепи не сидел никогда. А это привлекает внимание. Кто-нибудь придёт среди ночи и найдёт этих, – киваю на сарай. – А нам надо успеть снять со стойбища всю группу до утра и свалить отсюда.
– Группа-то тут при чём? Пусть дальше снимают. Не туда, – хватает меня за капюшон куртки и тащит за собой в сторону кустов. – Машина там.
– При том, что спала Дарья с Филом. И она расскажет об этом братцу, когда очнуться. Как думаешь, что после этого тут начнётся?
– Расправа. Возможно, кровная…
– Вот и надо уехать, пока их не нашли. Давай за руль, у меня башка трещит.
В лагере наводим шухер и к трём ночи всё снято с места, погружено, и мы уезжаем.








