Текст книги "Энрико Карузо"
Автор книги: Витторио Торторелли
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)
Майор Нальяти играл на скрипке. Он был истинным любителем музыки и пения, а позже стал настоящим “болельщиком” Карузо, как сказали бы сегодня. Чтобы послушать Карузо, он ездил вслед за ним по всем городам Италии.
Ласковая мелодия звучит для всех одинаково.
Но каждый слышит ее по-разному,
В зависимости от переживаемых чувств.
Бертакки
Трудное начало
24 декабря 1895 года в маленьком неаполитанском театре Нуово состоялся первый официальный дебют Энрико Карузо. Шла опера Морелли “Друг Франческо”. Малоизвестная опера Морелли не понравилась публике и была освистана. О дебютирующем теноре забыли. Правда, галерка аплодировала Карузо, но там были его друзья. Настоящий же большой успех еще не пришел.
А печать?.. Пресса даже не заметила нового тенора. Ее внимание было поглощено яростным соперничеством театральных столпов. Героями газет были Таманьо, де Лючиа из театра Сан Карло, Мазини и еще не более чем один-два певца.
В то время в Неаполе, на улице Муничипьо, было знаменитое кафе “Дей фьори” (“Кафе цветов”), где часто собирались артисты со всего города, в том числе и безработные, без сольдо за душой. Они готовы были на любую работу на театральных подмостках, лишь бы свести концы с концами. Кафе “Дей фьори” не случайно носило свое звучное название. Здесь можно было видеть таких знаменитых певцов, как Тамбурини, Базадонна, Ронци, Дабеньис, Този, великий Иванов, певший в опере Доницетти “Анна Болена” в театре Фондо (память о нем жива по сей день); композиторов Беллини, Доницетти, Глинку.
Бывали здесь и знаменитый комик, и сопрано, которую постигло обычное несчастье, и престарелый тенор, “бравший до, как сам Таманьо”, баритоны, жертвы интриг, которым в свое время улыбалась фортуна, балерина, мечтавшая о дебюте, мелкие импресарио и многие другие увлеченные театром.
Сюда заходили драматурги и комедиографы с рукописями в кармане, ожидавшие благоприятного момента, непонятые поэты, скептически смотрящие на жизнь, и композиторы, в надежде найти импресарио для своей новой оперы.
Молодой Карузо, нервы которого были расстроены невеселым дебютом в театре Нуово, стал частым гостем в кафе “Дей фьори” на улице Муничипьо. Однажды утром к нему подошел театральный агент Франческо Дзукки, присутствовавший на спектакле неудачной оперы Морелли. Он был потрясен случившимся.
Франческо Дзукки, чистокровный сицилиец, отлично знал вкусы публики и был совершенно уверен в том, что говорил. Он мог оценить настоящий голос, потому что сам был артистом и, если бы не проклятый бронхит, лишивший его голоса, мог бы помериться силами со многими знаменитыми певцами. Словом, Дзукки пытался успокоить Карузо и маэстро Верджине, уверяя их со страстью истинного сицилийца, что молодого певца ждет большой успех в самое ближайшее время.
Несмотря на все свои недостатки, помпезный сицилиец хорошо знал дело театрального агента. С помощью маэстро Верджине он быстро собрал оперную труппу и прямо из кафе “Дей фьори” отвез ее в город Казерту, в театр Чимарозы, где 26 января 1896 года и состоялось представление оперы Доницетти “Фаворитка”. Труппа была импровизированной, она состояла из самых посредственных артистов. И только такой смелый, опытный и ловкий импресарио, как Дзукки, смог выжать из нее все, что только можно.
Он напечатал громадную афишу, в которой было начертано огромными буквами: “В опере выступит замечательнейший тенор Энрико Карузо”.
– Вот как надо все устраивать! – восклицал он, обращаясь к маэстро Верджине, сопровождавшему Энрико Карузо. – Сегодня вечером, слово Дзукки– сицилийца, – театр разорвется от аплодисментов!..
Дзукки оказался прав. Успех Карузо был полным. Сразу же после этого он устроил певцу выступление в “Фаусте” Гуно, принесшее Карузо еще больший успех.
Но сицилийский агент не был удовлетворен. В нем проснулось юношеское, безмерное честолюбие. Он приписывал лично себе открытие Энрико Карузо и считал, что его выступления должны быть еще триумфальнее. Дзукки звал певца “u beddu nicu”, что означает по-сицилийски “славный мальчишка”, и уверял Карузо, что его по-настоящему никто не понимал, что его ждет подлинная слава и грандиозная карьера.
Он сразу же налаживает контакт с известнейшими импресарио и, исполненный терпения и веры, ждет момента для начала гастролей. Наконец случай представился. Друг Дзукки Пьетро Мастроени, известный мессинский импресарио, попросил порекомендовать ему хорошего тенора, который мог бы возглавить труппу для гастролей по городам Сицилии и в Александрии (Египет). Разумеется, тенор должен быть не начинающим, а опытным, способным стать украшением труппы.
Есть ли у Дзукки тенор? О, конечно, и какой! Славный мальчишка, маленький, юный Карузо, великолепнейшим образом подготовленный актер, который будет самым большим певцом в мире! Наивный друг Мастроени еще сомневается, сможет ли его тенор достойно украсить труппу! Пусть приедет и послушает, если он не верит слову друга, артиста и тенора!..
Импресарио из Мессины сразу же подписал контракт с Карузо. Певца действительно ждал повсюду неизменный успех. В городе Салерно на торжествах по случаю годовщины дня Конституции ставили “Риголетто”. Франческо Дзукки, после триумфальных гастролей Карузо, договорился о выступлении певца в салернском театре Коммунале. После гастролей в Сицилии и Александрии талант Карузо значительно окреп. В нескольких спектаклях “Риголетто” он пел с блистательным успехом.
Признание было полным и единодушным, жители города обратились к городским властям с просьбой продолжить гастроли певца. Театральный сезон был продлен. В репертуар театра включили оперы “Сельская честь” и “Пуритане”, главные партии в которых были отданы Карузо. Вместе с ним пели сопрано Анита Франко и баритон Пиньятаро, дирижировал замечательный музыкант Винченцо Ломбарди. Спектакли принесли огромный успех всем исполнителям, особенно Карузо. Он стал кумиром Салерно, жители которого после окончания контракта устроили в его честь прощальный вечер.
Вскоре на пути Карузо появляется еще один импресарио, более авторитетный и известный, чем предыдущий, – дон Пеппе Грасси. Это была колоритная фигура – журналист и директор еженедельника “Фруста”, выходившего в Салерно. Газета Грасси сыпала удары без разбора направо и налево, на головы богатых и бедных. Кроме того, дон Пеппе Грасси был в Салерно и руководителем театра Коммунале. Он работал там с таким рвением, что жители города называли его не иначе, как “дон Пеппе – артист”.
Под влиянием сицилийца-импресарио синьор дон Пеппе Грасси всерьез заинтересовался судьбой Энрико Карузо. Он ангажировал его на восемнадцать спектаклей следующего сезона, в том числе на “Травиату”, “Фаворитку”, “Кармен”, “Риголетто”, “Паяцы”, “Джоконду”. Карузо должен был выступать по три раза в каждой опере. Вместе с ним были приглашены Анита Франко, Мазола, Пагани, Пиньятаро. Дирижировал и на этот раз маэстро Винченцо Ломбарди.
После спектакля “Паяцы”, среди всеобщего энтузиазма и одобрительных возгласов публики, Дзукки подбежал к дону Пеппе Грасси восклицая:
– Кавальере! Что я говорил! Ошибся я или нет? Слово Дзукки-сицилийца: славный мальчишка Карузо будет самым знаменитым тенором мира!
Это прозвучало как великое предсказание!
Несмотря на необычайный успех в Казерте, Мессине, Трапани и Александрии, Карузо получал за каждый спектакль 15 лир – ничтожнейшую сумму! Этих денег едва хватало на жизненные расходы. После триумфа в театре Коммунале Грасси увеличил гонорар до 20 лир, но и эта сумма не могла обеспечить артиста. Дон Пеппе Грасси, однако, не скупился на энтузиазм, с которым он представлял Карузо в других городах. В общем, он симпатизировал Карузо, а вместе с ним – и его дочь Джузеппина, которая хорошо играла на фортепиано и много раз помогала Карузо разучивать партии.
За незначительную плату и обеды Карузо часто приглашали в частные дома Салерно, где он (по его собственным словам) весело проводил вечера: пел, пил, ел, получал маленькие подарки и немного денег. Всюду его сопровождал верный маэстро Гульельмо Верджине, единственный бескорыстный человек из всех, кто окружал Карузо.
После длительного и счастливейшего сезона в Салерно маэстро Верджине увез Энрико домой, в Неаполь, где ему удалось устроить выступление своего ученика у Ланди, державшего антрепризу в театре Меркаданте. Карузо с блестящим успехом пел в опере “Джоконда”. Но это не было еще настоящим признанием таланта Карузо. Маэстро Верджине знал, что такое признание придет к его ученику после появления в одном из больших театров.
Карузо выступал в Ливорно и Палермо, где дирижировал знаменитый тогда Леопольдо Муньоне. В Палермо Карузо пел с сопрано Адой Джаккетти-Ботти, великолепной актрисой и красивейшей женщиной, в которую он сразу же влюбился. Позже она станет его подругой на многие годы, принося ему то счастье, то страданье.
С большим успехом Карузо выступает в Парме, а затем снова возвращается в Салерно, в театр Коммунале, где Грасси ангажирует его на сорок выступлений в операх: “Манон” (Пуччини), “Джоконда”, “Травиата”, “Риголетто”, “Паяцы”, “Тайный пророк” (Даниэле Наполитано), “Марьедда” (Джанни Буччери), “Сан Франческо” (Арриго Себастьяни), “Драма во время сбора винограда” (Винченцо Форнари). За каждое выступление он получал все те же 20 лир! Салернский импресарио изрядно наживался на таланте певца… И тем не менее Карузо пел много. Ему еще не хватало опыта, уверенности, о чем говорил в свое время и Мазини. После Салерно Карузо снова пел в Ливорно, Парме и Палермо. На этот раз выступления не принесли ему прежнего успеха. Тогда было очень трудно долго сохранять расположение публики – слишком много было блестящих певцов. Выступления Карузо были вдохновенными, но он еще не обладал зрелым мастерством, его оперная “лексика” была основана на интуиции, ей недоставало целеустремленной мысли. Карузо бесконтрольно, подсознательно, весь, целиком отдавался красоте своего пения, забывая об авторе. Он был молод, лишен всякого тщеславия. Мысль о выработке своего собственного стиля была ему чужда. Часто, увлекаясь на сцене, он выходил за рамки своей роли.
В Салерно о доне Пеппе Грасси говорили не только как о ловком импресарио, но и как о будущем тесте Карузо. И не напрасно, так как последний перед гастролями по городам Италии попросил руки Джузеппины. Однако разговоры были преждевременными. Мог ли подумать Грасси, что Карузо, этот “славный мальчишка”, как любил называть его Дзукки, в Палермо влюбится в Аду Джаккетти-Ботти и забудет о Джузеппине и о своем предложении! Разрыв с дочерью Грасси неминуемо повлек за собой и полный разрыв с самим импресарио. Для Грасси-импресарио и Грасси-отца это было ударом. Печаль камнем легла на его сердце на многие годы… Пришлось похоронить мысль о блестящем будущем любимой дочери, для которой он уже строил воздушные замки.
*
К этому времени Карузо встречает человека, сыгравшего важную роль в его жизни, человека, который помог ему окончательно утвердиться и как певцу, и как артисту, открыть двери к настоящей славе.
Это был Никола Даспуро из Неаполя, автор либретто к операм Умберто Джордано “Mala Vita” (“Плохая жизнь”) и “Il Voto” (“Обет”), музыкальный критик и публицист, фигура известная и уважаемая в музыкальном мире того времени. Кроме того, он являлся представителем миланского агентства Эдоардо Сондзоньо, занимавшегося постановкой спектаклей в крупных оперных театрах Европы.
Даспуро только что вернулся в Неаполь из Парижа, для того чтобы вместе с маэстро Дзуккани подготовить оперный сезон в театре Меркаданте, который был по этому поводу обновлен и переименован в театр Нуово. Вездесущий маэстро Верджине буквально атаковал Даспуро просьбами послушать Карузо. Даспуро был потрясен. О своем впечатлении он писал в Милан:
“Дорогой Эдоардо, здесь, в Неаполе, я нашел некоего Карузо, великолепный материал для великолепного тенора. Он напомнил мне Мазини в его лучший период. Я бы хотел ангажировать его на предстоящий сезон в Меркаданте (театр Нуово), а затем и в Миланскую оперу”.
“Если Вы считаете возможным ангажировать певца, пожалуйста. Я полностью полагаюсь на Вас”, – таков был ответ Эдоардо Сондзоньо.
Так Карузо начал новую деятельность. Разучив “Миньон”, он вместе с дирижером Дзуккани выступил в Неаполе перед своими земляками. Однако успех был очень скромным, как и в первый раз, когда он пел в опере Морелли. Как и тогда, ему аплодировали только друзья и поклонники. Печать заговорила о нем, но лишь для того, чтобы повергнуть его наземь. Неаполитанская газета “Пунголо” писала о том, что манера Карузо при годна только для “Отелло”, да и голос его по тембру скорее баритон, чем тенор. Приблизительно то же самое писала и “Иль Маттино”.
Карузо играл перед своими согражданами с огромным воодушевлением, но чувствовал себя на сцене не всегда твердо, несмотря на то, что много работал над своей партией. Не помогло ему необычайное терпение и гибкость такого дирижера, как Дзуккани. Будто черный глаз смотрел на него в родном городе… Фиаско и еще раз фиаско… А ведь он и в этот раз собрал всю свою волю и молился всем святым. Может быть, его снова предала чувствительная натура, которая брала верх над выдержкой?..
Артист еще не умел владеть собой. Несмотря на лестные отзывы о выступлениях в Парме, Казерте, Салерно, Палермо и других городах Италии, было совершенно очевидно, что голос певца еще не определился: трудно было сказать – тенор это или баритон. Заметка в газете “Пунголо” получила широкий резонанс в компетентных кругах. Этим воспользовались поклонники других певцов, создавая рекламу “бесспорным” тенорам. Маэстро Муньоне придерживался о Карузо того же мнения, что и газета “Пунголо”. А в своей оценке артиста (в письме к Эдоардо Сондзоньо) он был просто беспощаден: не рекомендовал приглашать Карузо на ведущие спектакли в Миланскую оперу, потому что голос артиста – то ли тенора, то ли баритона – “странно загнан в горло”. У маэстро Муньоне характер был не из легких, это знали все, кто имел с ним дело. У него были свои, личные симпатии и антипатии среди артистов. Пуччини даже поссорился по этому поводу с ним во время одной из репетиций оперы “Манон” в Неаполе. Но больше всего знали о тяжелом нраве Муньоне его оркестранты.
Леопольдо Муньоне считался тогда одним из крупнейших дирижеров Италии, и поэтому его отзыв о Карузо встревожил Эдоардо Сондзоньо. (Поговаривали о том, что отзыв Муньоне о Карузо вызван его ревностью к Аде Джаккетти-Ботти.) Владелец Миланского музыкального агентства писал своему представителю в Неаполь:
“Дорогой Даспуро, благодарю Вас за услугу, которую Вы мне оказали, ангажировав Вашего Карузо: вместо тенора Вы ангажировали мне какой-то странный баритон”.
Никола Даспуро знал о ревности Муньоне к прекрасной Аде, которая предпочла ему красивого молодого певца. Он знал также и о том, что газета “Пунголо” поместила статью о Карузо под влиянием того же авторитетного маэстро. Даспуро сразу же пишет в Милан. Его ответ краток и спокоен:
“Дорогой Эдоардо, Вы знаете, с каким чувством долга я всегда относился к Вам. Не прислушивайтесь к сплетням. Прежде чем судить, надо увидеть и услышать”.
Нелегкой была жизнь у артистов в те времена. Лишь немногим удавалось утвердиться на сцепе, да и то ценой больших жертв и напряжения. Даже опытные, получившие известность певцы и артисты должны были постоянно подвергать себя самоконтролю, чтобы критика не уничтожила их.
И все же Карузо выдержал сезон в театре Меркаданте. Он с успехом пел в “Сельской чести” под руководством маэстро Дзуккани. Маэстро отнесся к Карузо с симпатией и уважением, оценив в нем не только артистические качества, но и его доброту, и скромность.
Но настоящий успех ожидал Карузо в Милане, городе свободных взглядов на артистическое искусство, не связанных какими-либо традициями или кастовыми предрассудками. Артист получал здесь объективную оценку и признание, если он того заслуживал.
В программе летнего сезона 1897 года в ливорнском театре Политеама были четыре оперы. На август для выступления в двух из них – “Манон” и “Паяцы” – был приглашен Карузо. Молодой певец прибыл в Ливорно вместе со своим неразлучным маэстро Верджине и спел по два раза в каждой из этих опер. Успех и сборы превзошли все, что театр знал до сих пор. Жители Ливорно – большие любители и авторитетные ценители театра и оперной музыки. Блестящие спектакли с участием Карузо навсегда остались в их памяти. О них вспоминают и поныне с чувством подлинной грусти, как о невозвратимом прекрасном.
Гонорар Карузо составил 500 лир за четыре выступления. Это было хорошим предзнаменованием; до того ему никогда не приходилось зарабатывать такой большой суммы.
В один из вечеров Карузо пел в Ливорно в небольшой таверне. Он был приглашен туда своими поклонниками. И лишь маэстро Верджине сидел как на иголках, серьезно обеспокоенный экстравагантным поведением своего необыкновенного ученика.
Уже в 1932 году один из старожилов Ливорно, с трудом сдерживая волнение, вспоминал, как пел тогда Карузо в таверне, ставшей с тех пор знаменитой:
Пой скорбно,
Пусть твое сердце поет о любви.
… … … … … .
Как много хочу я сказать
Своим вздохом…
Ч а с т ь в т о р а я. От успеха к триумфу
Дебют Энрико Карузо в Миланской опере состоялся вечером 3 ноября 1897 года. Он пел в опере Массне “Наваррка”. Успех был большой. Вечером 10 ноября он снова поет (и опять успешно) в опере “Обет” Умберто Джордано (либретто переделано из “Плохой жизни”). И, наконец, 23 ноября – выступление в третьем спектакле, “Сельская честь”. Успех триумфальный.
Эдоардо Сондзоньо ангажировал певца на всю осень и масленицу с гонораром пятьсот лир в месяц. Невысокая для артиста Миланской оперы плата была результатом коварных стараний того же Муньоне. А Эдоардо Сондзоньо, как истинный импресарио, первое время был неумолим и не менял своего решения. Но довольно скоро, благодаря необыкновенному успеху у публики и восторженным отзывам прессы, гонорар Карузо возрос до тысячи лир. Контракт был продлен еще на год. В операх “Манон” и “Сельская честь” раскрылось все необыкновенное дарование Карузо. Он разрушил существовавшие ранее представления, показав, что для артиста нет творческих барьеров.
Триумф Карузо рос от спектакля к спектаклю: публика, критика, печать единодушно превозносили певца. Одна газета называла его “Данте теноров”, другая – “певцом с рыданьем в голосе”.
Композитор Франческо Чилеа избрал Карузо для своей оперы “Арлезианка”, в которой тот пел впервые 27 ноября. Своим исполнением арии “Плач Федерико” он привел в восторг переполненный театр, утвердив и успех композитора Чилеа.
Позже, когда певец был уже в Америке, Чилеа рассказывал об этом незабываемом вечере:
– Я ждал большего успеха от своей оперы. Но воспоминания о премьере настолько живы во мне, что до сих пор звучит полный обаяния голос артиста.
Пророчество артиста и тенора, сицилийского театрального агента Франческо Дзукки: “Славный мальчишка” Карузо будет величайшим певцом мира” – сбывалось.
С тем же огромным, неизменным успехом у публики и в печати он выступает в Миланской опере в “Богеме” и “Африканке” Мейербера. Композитор Джордано приглашает Карузо петь в своей опере “Федора”; триумф певца неколебим. С этого времени самые знаменитые композиторы соперничали между собой: каждому хотелось, чтобы Карузо пел в его опере.
Певец продолжает работать в Миланской опере за тот же гонорар в тысячу лир, но его престиж растет, его уже наперебой приглашают другие театры Италии и Европы, предлагая за выступление от пяти до десяти тысяч лир.
Сондзоньо договаривается с Карузо еще о трех выступлениях с гонораром по две тысячи лир за каждое. Большего он предложить не мог. Певец же в знак признательности Миланской опере участвует во всех трех спектаклях за пять тысяч лир. Это была первая крупная сумма, полученная артистом, она пошла на приведение в порядок его театрального гардероба.
Карузо и слышать не хотел о том, что наступило время расстаться с Сондзоньо, с многочисленными друзьями, с замечательным маэстро Верджине, который нигде не оставлял своего ученика, любовно подбадривал его, являясь для него скорее вторым отцом, чем учителем. Карузо не хотелось уезжать. Он думал остаться, если не в Милане, то, во всяком случае, в Италии.
В официальной критике того времени уже не существовало о нем двух мнений. Она пришла к единодушному признанию Карузо: о нем писали как о твердо определившемся теноре, обладающем большим дыханием, сочным сильным голосом подчеркнуто металлического тембра, свободно звучащим на верхах, гибким и чрезвычайно выразительным, полным жизни, красок, обаяния и драматизма. Голос певца увлекал за собой слушателя, отличался широтой и свободой фразировки, полнозвучным верхним регистром. Таково резюме тогдашней рядовой критики. А вот что писал о Карузо знаменитый критик А. Лауриа:
“Двух лет оказалось достаточно для молодого неаполитанца, чтобы занять первое место среди сегодняшних артистов, оставив в тени вчерашних.
Карузо выработал свой собственный исполнительский метод, которому остался верен и через тридцать и через сорок лет… Над этим стоит призадуматься! Поразмыслите над приемом, использованным Карузо в одной из наиболее неблагоприятных для тенора опер – “Ирис” [Масканьи]. В первом акте мне показалось, что он такой же, как и все другие. Однако в финале второго акта к моменту кризиса экзотической лихорадки Осаки, голос певца точно удвоился, учетверился, и могучее звучание его великолепнейших верхов заполнило зал, который, очнувшись от изумления, шумно утвердил новый триумф молодого тенора. Он заслуживал этого сполна.
Скажите, можно ли назвать хоть одного другого артиста, который смог бы сфилировать так, как это сделал Карузо? Есть ли на свете еще хоть один драматический тенор, способный выразить все то лучшее, что дано лишь лирическому тенору? В эпоху великих певцов, может быть, и были, но сейчас существует лишь Энрико Карузо, артист, который царствует… В пение свое он вкладывает всю душу. Не так ли?… Но к этому мы еще вернемся позже…”
Критик был прав. Это было именно так. Молодой, победоносно шествующий тенор начал гастролировать в крупнейших театрах мира. Как и раньше, его не покидал преданный маэстро Верджине и друзья, уговорившие Карузо начать турне. Миланский театр Ла Скала, театр Метрополитен в Нью-Йорке, театр Колон в Буэнос-Айресе, Сан Карло в Неаполе, прославленные оперные театры Петербурга и Москвы и многие другие театры Европы и Америки приглашают Карузо. Они посылают к артисту своих представителей.
Идя по славным стопам Рубини, Гайяре, Лаблаша, Марио, Николини, Станьо, Маркони, Таманьо, Мазини и других знаменитых певцов, составляющих честь оперного искусства, Карузо продолжал завоевывать своим голосом, искусством, большим сердцем театры и симпатии зрителей в каждой стране, где бы он ни гастролировал.
Вместе с Джеммой Беллинчони Карузо выступает в Буэнос-Айресе в театре Колон в опере “Федора”, одерживая большую победу уже за пределами родины. После долгих и триумфальных гастролей по странам Латинской Америки Карузо снова появляется в Милане, а затем в Болонье, где вместе с Адой Джаккетти и Луизой Тетрацини поет в “Ирисе” и “Тоске”, утверждая славу этих опер.
В начале 1900 года Карузо после неоднократных приглашений русских театров выезжает в страну великих артистов. В Петербурге он поет вместе с Луизой Тетрацини, пользуясь неизменным успехом у публики и критики. После гастролей в Петербурге Карузо приезжает в Москву, где вечером 12 марта 1900 года дебютирует в Большом театре в опере “Аида” Джузеппе Верди. Энтузиазм публики, переполнившей зал театра, перерос в настоящий гимн актеру. Московская печать дает высокую оценку Карузо, горячо восхваляя его голосовые данные. Певец покорил публику.
В “Мефистофеле” Карузо был настолько велик, человечен и правдив, что дирекция театра вручила ему от имени москвичей в знак признательности и симпатий под нескончаемые аплодисменты и крики “ура” серебряный кубок тонкой художественной работы.
Вот что сообщил один из итальянских журналистов 20 марта 1900 года из Москвы о начале сезона и премьере “Аиды”:
“В воскресение, 11 марта, оперой Чайковского “Евгений Онегин” открылся сезон в Московском оперном театре. Мазини, Баттистини, Арнальдсон, Бромбара; дирижировал Витторио Подести. Выступление каждого артиста было блестящим.
12 марта, в понедельник, шла “Аида”. В ней пели: де Лерма, Кучини, Карузо, Начини, Аримонди и Сильвестри. Спектакль был грандиозным.
Триумфальным героем вечера был знаменитый тенор, кавалер Энрико Карузо, еще незнакомый московской публике. Карузо превзошел самого себя. В арии Радамеса из первого акта он был божествен, вызвал фантастический восторг публики: весь зал поднялся как один человек, требовали повторения. Но повторения не последовало… В третьем акте, в дуэте, он был великолепен. Карузо, как и де Лерма, вызвал огромную симпатию публики. Все московские газеты восхваляют Карузо, называя его богом музыки, великим певцом. “Новости дня”, “Русское слово”, “Московский курьер”, “Слово” в унисон называли Карузо уникальным Радамесом, лучшим из всех, какие только были до сих пор.
В ближайшие дни я постараюсь дать более подробную информацию о гастролях, на основе еще более точных и авторитетных источников”.
А вот что вспоминал о Карузо один из русских скрипачей:
– Я никогда не видел за всю свою артистическую жизнь такого скопления народа перед дверьми театра. И это в тридцатисемиградусный мороз! Люди стремились в театр, чтобы послушать Карузо, который превзошел самого себя.
Театр Ла Скала ангажирует Карузо на зимний сезон: с 26 декабря 1900 года по 26 февраля 1901 года. В эту зиму там пели известнейшие артисты – Таманьо и другие. После успешного выступления с Карелли и Джаккетти в пуччиниевской “Богеме”, вечером 17 января Карузо ждал огромный успех в “Масках” Масканьи (он снова пел вместе с Джаккетти, Карелли, Беллатти и Арканджели). Спев в “Мефистофеле” Арриго Бойто, шедшем в присутствии автора (в феврале 1901 года), Карузо окончательно завоевывает публику, проявляющую к нему самую горячую симпатию. Успех спектакля разделили с Карузо русский бас Федор Шаляпин, Карелли, замечательный дирижер Кампанини и тогда еще совсем молодой Артуро Тосканини.
Во время этого оперного сезона умирает Джузеппе Верди, крупнейший композитор Италии. В театре Ла Скала на вечере, посвященном великому артисту, дирижировал Артуро Тосканини. В исполнении “Te Deum’а” приняли участие сопрано Карелли и Пинто, тенора Таманьо, Карузо, Боргатти, баритон Арканджели.
Карнавальные праздники 1902 года Карузо провел в Милане. Вместе с Розиной Сторкио он поет на бале-маскараде в Ла Скала, подчиняясь волшебной палочке Артуро Тосканини. Успех сопутствует Карузо и здесь.
В это время в музыкальной критике стало устанавливаться мнение о вырождении настоящих оперных голосов. Против этого восстали критики Галли и Монтанелли. Они говорили, что хотя кризис голосов бывал в различные времена, но настоящие певцы никогда не переводились. Замечательный критик Аминторе Галли писал:
“Я не думаю, чтобы современные хорошие голоса потускнели в сравнении с золотым веком бель канто. Я утверждаю, что лучший голос, какой только знала история, принадлежит Карузо, за ним следуют Таманьо, Мазини и другие”.
Это была ясная, интересная и объективная оценка, заставившая умолкнуть многих критиков, движимых полемическим духом. В музыкальном мире чувствовалось свежее веяние. Бурное биение жизни, проникновение нового и прекрасного, выразившееся в поисках правды, открывали неведомые еще горизонты в искусстве.
На самом деле, в начале века в Италии наблюдается большое оживление во всех областях искусства. Артисты всех стран выступают на сценах итальянских оперных и драматических театров. Это были годы, когда еще пел Таманьо, когда в театре Ла Скала властвовал Дзенателло, а скромный Джузеппе Боргатти из Феррары продолжал утверждать себя в трудном вагнеровском репертуале. Ева Тетрацини, Эрминия Борги-Мамо, Джованнони Дзакки, начавшие уже преподавательскую деятельность, продолжали еще утверждать славу бель канто. Во флорентийском театре Пальяно звучали славные голоса Антонио Котоньи и Соммарко, а совсем недавно пришедшая в оперу Лина Кавальери создавала в театре Даль Верме образ Манон, очаровывая публику своей красотой и талантом. Это было время знаменитой японской актрисы Сады Якко, прекрасной танцовщицы Отеро, завоевывавшей театр за театром, время Амелии Соарес, Пины Джотти, Сильвии Гордини-Маркетти, Абеля Поля Деваля. Эдоардо Ферравилла, Эрме Новелли выступали повсюду с труппами из первоклассных артистов. Это была эпоха танцев и балета, французского ревю и оперетты с ее крупнейшими представителями Эммой Векла и Джеа делла Гаризенда. В те годы в Италии получили широкое признание Сен-Санс, Гуно, Массне, Шарпантье, вступившие в соревнование с признанными итальянскими композиторами Пуччини, Масканьи, Леонкавалло, Чилеа, Дзандонаи, поэт Жан Ришпен, скульптор Паоло Трубецкой и многие другие.
В эту эпоху плодотворной деятельности великих оперных композиторов, авторов песен, выдающихся дирижеров и замечательных поэтов имя Энрико Карузо становится все более и более популярным.
В 1902 году по предложению импресарио театра Сан Карло де Санна Карузо был ангажирован для выступления в “Любовном напитке” Доницетти и “Манон” Пуччини на этой крупнейшей неаполитанской сцене. Импресарио попросил Карузо, теперь уже знаменитого певца, быть снисходительным к театру и позволить сделать скидку в гонораре. Карузо же, связанный обязательствами с театром Ла Скала, с болонским театром Коммунале и с пармским театром Реджио, решил петь для своих сограждан бесплатно. Он отказался от всех своих обязательств и приехал в Неаполь. Он чувствовал себя счастливым в родном городе, верил в свои силы, в свое искусство. Однако Неаполь снова принес ему разочарование. Это был последний удар в жизни непревзойденного артиста. Грусть и горечь камнем лежали на сердце Карузо до самой его смерти. Сейчас кажется абсурдным, что певец с мировым именем, вложивший в свое искусство огромный труд, мог потерпеть фиаско!
Об этом событии вспоминают по-разному. Одни, не зная сути дела, говорили, что Карузо потерпел неудачу потому, что плохо себя чувствовал. Другие утверждали, что, вопреки всем правилам, он пел в такой опере, как “Любовный напиток”, в полный голос, а не грациозно и нежно, как это было принято. В результате Карузо был освистан капризной публикой. Были и заявлявшие, что Карузо смущался от волнения, путался, поэтому публика не аплодировала ему и не вызывала на бис.
