Текст книги "Энрико Карузо"

Автор книги: Витторио Торторелли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

Бывало, кто-нибудь из друзей в шутку задевал его. Тогда Карузо обрушивал на обидчика шквал звуков, проявляя при этом удивительную артистическую фантазию; весь вид его говорил, что делает он это не только ради забавы, но и для того, чтобы все поняли, что он высокочувствительный аппарат, наполненный звуками.

Американский отоларинголог Уильям Ллойд зафиксировал в голосе Карузо 560 вибраций в секунду. От такого числа колебаний могли лопнуть оконные стекла, не говоря уже о барабанных перепонках. Подумать только, какими были бы сегодня, при современных средствах записи, его пластинки и какой успех они имели бы на мировом рынке (особенно неаполитанские песни, исполнявшиеся им с глубокой страстью, грустью и тончайшим вкусом)!

Но феноменальные голосовые данные Карузо должны рассматриваться, разумеется, не только с точки зрения специалистов-ларингологов. Сам Биланчони забывает о всех своих научных умозаключениях, поддаваясь чувству энтузиазма. Многие отоларингологи превозносили лишь силу голоса Карузо. Действительно, она была предельной: от его голоса дрожали стены в театре. Но нас должны интересовать не только внешние качества тенора (хотя его голос был сказочно сильным). Одна сила голоса не свидетельствует еще о высоком искусстве певца. Величие Карузо, навсегда запечатленное в памяти людей, заключается в удивительной гармонии чувств и мыслей, которые он так мастерски умел донести до слушателей любой национальности и музыкальной культуры.

Бернард Шоу, несмотря на свою ирландскую холодность, сказал как-то о Карузо: “Когда искусство артиста заставляет зрителей подниматься, он – или бог, или дьявол”. И Джорджа Байрона Карузо околдовал бы теми же чарами, которые привели его к пышным берегам великолепной Эллады, а Верди, если бы он прожил еще несколько лет, конечно, отправился бы за тридевять земель послушать Карузо в “Риголетто”, “Трубадуре”, “Травиате”, “Силе судьбы”, “Аиде”, “Отелло”, “Фальстафе”. Его озарила бы счастливая улыбка радости и удовлетворения.

Карузо испытывал особое влечение к Верди, которого называл львом итальянской лирической оперы. Он считал “Трубадура” блистательнейшей оперой маэстро из Буссето, в которой Верди достиг высот поэтической красоты. И в самом деле, эта опера представляет чудесное чередование блистательных и драматических моментов, потрясающих небо искусства и поэзии. Карузо любил эту оперу. Свою партию он неизменно исполнял с душой и пламенным увлечением, потому что в ней – говорил он – каждый раз снова чувствовал тепло своей земли, горячий и гордый темперамент юга.

Маэстро Кампанини, как и раньше мой дядя Маркетти, утверждал, что Карузо в первые годы своей деятельности детонировал ля. Дирижеры, на первых порах не понимавшие причины этого, старались избавить его от этой неприятности, потому что детонация чрезвычайно нервировала его и могла иметь последствия для всего спектакля.

Когда Карузо следовал советам маэстро Верджине, то всегда детонировал ля. Если же он руководствовался указаниями маэстро Ломбарди, то первое ля брал хорошо, а затем, вновь встретив эту коварную ноту, опять фальшивил, что неизменно повергало молодого певца в отчаяние.

После первых миланских успехов описанный недостаток неожиданно и навсегда исчез. Больше того, нота ля, доставлявшая столько хлопот певцу и порой доводившая его до слез, вдруг зазвучала необыкновенно звонко и кристально чисто.

Какой же педагог устранил этот досадный дефект? Сам Карузо – великий артист. Он стал петь в верхнем регистре совсем не так, как ему рекомендовали его учителя. Постановка его верхних нот была настолько необычной и великолепной, что сделалась предметом восхищения критики и дирижеров театра. Большие неприятности доставили Карузо однажды его голосовые связки. С ним случилось то же, что за много лет до него с Гайяре и Лаблашем. Утром 5 июня 1909 года Карузо проснулся в Милане с чувством непонятной тяжести в горле. “Что бы это могло быть? Может быть, результат чрезмерного курения?” (Карузо выкуривал иногда до сорока сигарет в день). Он попробовал пропеть несколько звуков, но обычной легкости не было. Они казались помрачневшими. Чувство тяжести не только не уменьшилось, а, наоборот, возросло. Встревоженный Карузо послал за профессором делла Ведова, который после осмотра заключил:

– Ничего серьезного: мушка, маленькая мушка.

– Муха в моем горле? Невозможно! – запротестовал Карузо.

Отоларинголог объяснил, что речь идет о небольшом наросте, об узелке, появившемся в результате неправильной работы голосовых связок. Его необходимо немедленно удалить. Иначе он разрастется. А это угрожает потерей голоса.

Карузо побледнел. Он чувствовал, что силы оставляют его.

– Э-э, профессор, – воскликнул он, переходя на неаполитанский диалект, – вы хотите ковырять железом в моем горле?!

– Успокойтесь, слегка ущипну – и ничего более!

Таким образом была произведена маленькая операция. Певец был так обеспокоен и встревожен, что сам делла Ведова, видя чрезмерную впечатлительность великого артиста, принял все меры предосторожности и призвал на помощь все силы и спокойствие опытного хирурга, чтобы благополучно закончить операцию.

Виртуозно выполненная операция стоила тогда Карузо шестьдесят тысяч лир. Но он заявил, что готов был заплатить и втрое больше, лишь бы избавиться от такой неприятности.

Вспоминая этот невеселый эпизод, Карузо мрачнел, охваченный грустью, озабоченностью, ибо всегда боялся потерять голос.

Последователи школы Карузо

Можно сказать без преувеличения, что итальянская школа пения достигла благодаря Карузо вершин своего величия в искусстве и техническом совершенстве. На оперной сцене появились тенора Джованни Мартинелли и Беньямино Джильи, последователи школы Карузо и его стиля. У первого был сильный гибкий голос, в течение долгого времени приносивший ему замечательный успех. Второй же, как это уже говорилось, сумел заменить Карузо в крупнейшем американском оперном театре. Он обладал теплым, бархатным голосом. Но по своим вокальным данным и темпераменту оба певца были далеки от нашего величайшего артиста.

Многие американские тенора того времени соревновались, подражая голосу Карузо, его необыкновенной, четкой дикции, свойственному только ему темпераменту. Они постоянно слушали Карузо и до, и во время спектакля, и даже перед самым выходом на сцену. В своих артистических комнатах они прослушивали пластинки Карузо с его лучшими записями, чтобы имитировать потом стиль певца перед публикой. Трудно сказать, кто из тогдашних певцов смог больше всего походить на Карузо. Но Джильи был первым среди всех. И после того, как угас Карузо, Джильи смог занять его место в театре Метрополитен-опера. В отличие от других певцов Джильи сумел приблизиться к искусству своего учителя с удивительной простотой и непринужденностью. Он сразу же сосредоточил внимание на такой окраске звука, которая лучше всего соответствовала музыкальной фразе. Джильи был мастер бархатистых переливов “a fior di labro”, в которых специалисты чувствовали отзвук томительного и мягкого пения Карузо, доводившего публику до истомы, до изнурения…

Тенор Аурелиано Пертиле также пользовался неизменной симпатией критики и любителей пения. В отличие от других певцов, достигших славы, он предпочитал не уезжать далеко от дома, может быть, потому, что его привлекали достаточно высокие гонорары. В Италии он пользовался большим признанием и считался лучшим певцом.

Это был выдающийся тенор. Его даже сравнивали с Карузо, правда, те, кто не видел и не слышал великого певца. Пертиле действительно являлся умным опытным певцом, достойно представлявшим итальянскую школу. Однако его голос был лишен красоты; кроме того, он не умел поддерживать постоянный контакт со зрителями, что было характерной чертой неаполитанского тенора. Недаром это качество Карузо неизменно вызывало восхищение и удивление критики. Нельзя поэтому говорить о сходстве Пертиле с Карузо. Может быть, уместнее сравнить Пертиле с певцом из Реканати или каким-нибудь другим тенором, но ни в коем случае с Карузо. Поклонники Пертиле считали Джильи менее крупным певцом, чем их кумир. Допустим, что это так. Однако Джильи удавалось установить контакт с публикой и передать ей свои чувства благодаря своим певческим данным и горячему темпераменту, родившемуся вместе с ним в Италии. Умение артиста донести до зрителя свое сердце, свою душу – это очень много, почти все. И техника, соединенная с умом, – ценное качество. Но разве не эмоции создают настоящего артиста? Пертиле же отличался довольно холодным темпераментом, был мало эмоционален, хотя его, бесспорно, можно считать выдающимся исполнителем.

Еще один артист обладал теми же качествами, что и Джильи, – Тито Скипа. У него был чистый голос, полный тепла, подчас напоминавший голос Бончи. В одном ряду с Тито Скипа стоят такие певцы, как Бернардо де Муро, Джакомо Лаури– Вольпи, Малипьеро. С ними, может быть, кончается последнее звено плеяды выдающихся певцов-теноров, составляющих гордость итальянской школы, которая прославила искусство бель канто во всем мире.

Но если завтра на вековом дереве итальянской школы появятся молодые побеги, то хотелось бы, чтобы они, питаясь старыми соками, дали многообещающие серьезные плоды, во всем достойные своих великих предшественников.

Несколько лет тому назад в Италию был привезен американский фильм “Великий Карузо”. Он широко демонстрировался на всех экранах. В главной роли снимался итало-американский артист, певец Марио Ланца.

Не вдаваясь в детальную оценку искусства Ланца, талантливого певца с сильным, теплым голосом, приложившего все силы для имитации Карузо (по нашему мнению, это ему не удалось), надо сказать, что фильм очень далек от правды. Он никак не отражает сущности жизни и искусства неаполитанского певца.

Признаюсь откровенно, я испытывал невероятные муки на просмотре фильма, и не столько из-за путаницы событий и фактов, сколько из-за бесплодного усилия даже такого умелого тенора, как Ланца, перевоплотиться в Карузо (ему пришлось играть артиста с несравненно более высокими художественными и певческими возможностями). Я был удивлен, что американцы (во всяком случае, режиссер) так плохо знали жизнь артиста.

Фильм демонстрировался до Италии в США и вызвал восхищение зрителей. Но в Италию, на родину певца, его не стоило привозить. В нем Карузо совершенно не похож на настоящего, хотя он пекарь (как его отец) и носит в пекарню мешки с мукой.

Фильм, о котором идет речь, сделан искусно, но абсолютно лишен исторической правды. Кроме того, очень уж режет ухо исполнение неаполитанских песен с американским акцентом, лишенным характерной дикции. Было бы лучше, если режиссер дал неаполитанские песни в исполнении самого Карузо; записей Карузо в Америке много, и они находятся в довольно хорошем состоянии.

История, о которой повествуется в этом фильме, относится скорее к другому певцу, Родольфо Джильо, известному исполнителю песен, умершему в 1916 году. Он был тоже неаполитанец и до того, как стать артистом, работал пекарем и разгружал мешки с мукой в отцовской пекарне. Очевидно, авторы фильма, давшие ему имя Карузо, не подумали о том, чтобы правильно рассказать о его жизни. Но одно событие, изображенное в фильме, действительно имело место в жизни Карузо: известная певица, не зная, кто такой Карузо, не захотела с ним петь. Но и здесь допущен анахронизм – это произошло не в Америке, а в Италии, в палермском театре Массимо. Ада Джаккетти, певшая с Карузо в начале его карьеры, потом увлеклась им и стала его подругой. В самом деле, как это могло произойти в Америке, когда Карузо приехал туда уже более чем знаменитым, его с нетерпением ждали импресарио, а коллеги, особенно сопрано, сгорали от любопытства!

Фильм завершается печальной сценой: герой сражен удушающим приступом кашля с кровью. Эта сцена, видимо, должна была завершить и жизнь артиста, полную трудностей и лишений. И здесь авторы фильма путают Карузо с каким-то другим тенором, может быть с Гайяре, у которого однажды в Испании лопнул от чрезмерного напряжения сосуд или связка; а может быть, с Лаблашем, с которым однажды случилось нечто подобное в той же стране.

Как уже говорилось, Энрико Карузо последний раз выступал в Метрополитен– опера с большим трудом, когда был уже серьезно болен. Недуг медленно подтачивал его здоровье и привел затем к смерти. Но он никогда не находился в том жалком состоянии, в каком его представили зрителям в фильме.

Существует и другой фильм – уже итальянский, посвященный искусству Карузо, – “Легенда об одном голосе”. Артист, исполнявший роль Карузо, имеет очень мало сходства с ним, а Марио дель Монако, дублировавший пение артиста, не передал красоты и очарования “голоса, ставшего легендой”.

Соперники

Более тридцати лет назад, сразу после кончины великого Карузо, и в Италии, и в Америке делались попытки поставить знак равенства между ним и другими тенорами. Подобной пропагандой занимались определенные круги с коммерческими, рекламными целями. Это были бесполезные и вредные сравнения. Они рождали у начинающего артиста иллюзии, приводившие к зазнайству.

Первой жертвой такой рекламы стал Альдо Онето из Генуи. Он пел в Парме, и генуэзские газеты стали возносить его как преемника Карузо. Это вселило в него такую важность, что он стал избегать даже друзей. Но через несколько лет, после потери своего красивого, многообещающего голоса, ему не оставалось ничего иного, как превратиться в театрального импресарио. Другие же певцы, подражатели Карузо, оставались до конца столь же посредственными, какими они были в самом начале. О них быстро забывали.

Затем появились ди Стефано, Марио Ланца, Марио дель Монако и, наконец, Даниэле Бариони из Феррары. Последний выступал по радио и телевидению, был превознесен как преемник Карузо. Напрасные мечтания!

Нередко то там, то здесь можно слышать о появлении нового подражателя Карузо, причем с ним сравнивают даже посредственных исполнителей песенок. В наши дни это стало манией. Хочется спросить: неужели сейчас даже в Италии – стране оперы и песен – среди великих артистов теряют чувство меры, сущности вещей, подлинный художественный вкус? Не отдают себе отчета в том, каково значение и качество некоторых исполнителей?

Возвратимся, однако, к временам Карузо. Кто же были те певцы, с которыми он честно соревновался? Каким был в то время оперный театр в Италии и Европе?

В то время, когда Карузо был начинающим певцом, в Италии существовало официально зарегистрированных в специальном артистическом альбоме 460 сопрано, 150 меццо-сопрано, 360 теноров первого класса, 200 баритонов, 150 басов, 170 дирижеров оркестра, 800 хореографов, балерин, танцоров, мимистов, 160 известных композиторов. Кроме того, оставались незарегистрированными около 900 артистов, выступавших вместе со знаменитыми певцами во всех театрах Европы и Америки. Они также жаждали славы, хотя и рассматривались как певцы второго класса. Сегодня они наверняка считались бы первокласснейшими…

В течение пяти лет, даже больше, певец из Санта Лючии должен был конкурировать со знаменитыми тенорами. Часто его ожидали разочарования, потому что и тенора, и сопрано, и баритоны, и басы того времени были настоящими художниками. Прежде чем выйти на сцену, они месяцами изучали даже самые маленькие роли со всеми нюансами, жестами и самыми, казалось бы, незначительными мизансценами. А как они следили за голосом, за каждым его оттенком!

Как уже говорилось, Карузо получил первое признание в Милане, выступая в “Сельской чести” и “Арлезианке” с такими большими артистами, как Франсей, Риччи де Пас, Пазини, Фриджотти, Аристи; а в “Федоре” – с Джеммой Беллинчони и баритоном Менотти. Потом он пел в Ла Скала и других итальянских, а также зарубежных театрах.

Из 360 теноров первого класса только 44 считались знаменитыми: Джакомо Арно, Аугусто Бальдоне, Эрнесто Колли, Луиджи Корацца, Франческо Дадда, Эмилио де Марки, Ион Димитреску, Энрико Джаннини, Фьорелло Жиро, Эван Горга, Рафаэле Грани, Луиджи Инноченти, Карло Ланфреди, Акилле Матассини, Джузеппе Русситано, Америго Стампанони, Иво Дзаккари, Пьетро Дзени, Альфредо Дзонги, Джузеппе Эмар, Алессандро Бончи, Джузеппе Боргатти, Энрико Кастальди, Фернандо де Лючиа, Джованни Дзенателло, Руджеро Демария, Ян де Решке, Эжен Дюро, Умберто Франческони, Эудженио Галли, Антонио Гамбарделла, Франсиско Гранадос, Риккардо ла Роза, Родольфо Лонгоне, Риккардо Лоре, Анджело Мазини, Массимо Массими, Карло Монти, Джерардо Перес, Джероламо Пиккалуга, Руджеро Рандаччо, Луиджи Розати, Франческо Таманьо, Владимиро Вассилли, Ичильо Каллейа.

Этот список я мог бы продолжить, перечисляя знаменитых баритонов, во главе которых стоял прославленный Титта Руффо.

У каждого из артистов была своя театральная история. Каждый из них обладал сценическим обаянием, каждый считался мастером в своем репертуаре, был окружен толпой поклонников. Театры строили свои сезоны на именах знаменитых певцов – того или иного сопрано, тенора или баритона. Это была плеяда прекрасных артистов, наводнивших все театры мира.

А как требовательны были журналисты того времени! Огонь критики направлялся против того или другого артиста. И горе тому, кто сфальшивит, ошибется или потеряет чувство меры. На другой же день на него обрушивалась армия безжалостных и жестоких журналистов.

Критик Ф. Ламберти предупреждал: “Нередко срываются певцы и с хорошим верхним регистром. Подбадриваемые одобрительными аплодисментами, они позволяют себе расточать безмерную щедрость там, где композитор требует экономии музыкальных красок. Это одна из причин и потери голоса, и упадка искусства пения вообще”. Ему вторит Э. Эшман-Дюмур: “Потеря чувства меры создает на сцене карикатуру. Будьте естественными и правдивыми. Только так вы заставите трепетать сердца”.

“Без экспрессии не было бы больших певцов. Но экспрессия должна быть неподдельной, без паясничества, она – душа артиста”, – пишет Ф. Ж. Фетис.

И наконец, авторитетный критик Энрико делле Седие говорит: “Певец, который заботится только о том, чтобы пропеть ноты, никогда не поймет мыслей композитора и поэта. Он не сможет придать фразе необходимую выразительность, если он не изучил и не вскрыл посредством глубокого анализа ее внутреннего смысла”.

В наши дни было бы иллюзией искать подобных артистов. Мы переживаем все растущий упадок оперного искусства. Артисты разучились даже подражать. Исканий в этой области мало, стремление к настоящему мастерству ослабло. Может быть, и сегодня могли бы быть серьезные артисты. Но быстрый успех и большие заработки превалируют над искусством. Слава и богатство сильнее скромности и стремления учиться.

Несомненно, у великого Карузо будет еще много подражателей. Их поддержит пропаганда нового искусства, заинтересованная в новых именах, которым она даст славу. Может быть, родится новый Вагнер, Верди или Пуччини, когда вернется славная эпоха театра и итальянской песни со своими Сальваторе ди Джакомо, Франческо Паоло Тости, Либеро Бовио, Джованни Капурро, Николой Валентс, Эдоардо Скарфольо, Эрнесто де Куртисом, Марио Коста, Эвемеро Нарделла, Энрико де Лева, Эмануэле Нутиле, Габриэле д’Аннунцио; может быть, тогда появятся новые великие артисты, подобные тем, которыми гордится история итальянского театра. Но будет ли другой Карузо?

Еще и еще раз хочется напомнить всем любителям безответственной рекламы, чтобы, провозглашая имя нового подражателя великого певца, они каждый раз вспоминали бы о нем и воздерживались бы от нелепых сравнений.

Техническая уверенность, вдохновение, глубокое проникновение в образ – таков был стиль Карузо. В течение всей своей творческой жизни он непрерывным трудом утверждал силу и авторитет своей личности, а вместе с тем день ото дня крепло его великое дарование, обезоружившее самую враждебную критику, заставившее ее выражать удивление и восхищение. Но больше всего привлекали в Карузо простота, искренность и порядочность. Артист глубоко чувствовал поэзию, слово, он пел во всю мощь своих эмоций: плакал, молился, мечтал, восставал против несправедливости; голос его звучал то звонко и повелительно, то задумчиво и мечтательно. Вот в чем секрет его необыкновенного успеха, заключавшийся еще и в обладании чувством меры, красоты и искренности. Радость, муки, страсть героев, даже те чувства, которые только подразумевались или были едва намечены композитором, Карузо делал выпуклыми, сверкающими, как драгоценные жемчужины. Все это вызывало чувство удовлетворения, сердечной благодарности, которые не забывались долго после того, как переставал звучать его волшебный голос и пустел театр.

Для нас Карузо – могучее, последнее эхо голосов великих певцов всех времен, плод постоянного, неустанного формирования. Его рождение и взлет произошли в тот период, когда искусство пения и сам оперный театр начали переживать упадок. Карузо выступил борцом за бель канто и итальянскую школу пения. Он соединил в своем искусстве достижения предшествовавших артистов и открыл новые пути для будущего поколения певцов.

Запись голоса Карузо

Голос Карузо запечатлен на грампластинках, которые много раз переписывались и в настоящее время дают лишь бледное представление об искусстве певца. Голос его обладал волшебной силой и проникновенностью, согревал сердца и вызывал их трепет.

К сожалению, в дошедших до нас записях нет и следа подлинного величия. В этом виноваты и техника записи, находившаяся тогда у своих истоков, и постоянные переписывания пластинок. И тем не менее тот, кто внимательно прослушает старую пластинку, сможет насладиться красотами бель канто, услышать “слезу”, которая была характерна для голоса Карузо. Его выразительный голос с особым металлическим отзвуком единодушно считали самым красивым на земле.

И сейчас можно посоветовать прослушать такие записи, как “Гимн Гарибальди”, “Колокола Сан Джусто”, “Прощание в Неаполе”, “Санта Лючия” и другие неаполитанские песни. Удачны записи “О мое солнце” и “Фуникулú фуникулá” (особенно второй части песен). И наоборот, оперные арии записаны с техническими дефектами. Только некоторые из них, например арию Канио из “Паяцев” и арию Лионеля из оперы “Марта”, можно слушать с удовольствием. В Америке и поныне ревниво хранят сто лучших пластинок, напетых Карузо, которые прослушиваются раз в году – в годовщину его смерти. И в других странах, в том числе в Италии, 2 августа по радио передают записи голоса Карузо, чтобы почтить память артиста. И каждый раз он как бы бросает вызов времени: звучит по-прежнему высоко и прекрасно, остается человечным и недосягаемым, как мечта. На одних пластинках Карузо записан соло, на других – с Фрэнсис Девис или Луизой Тетрацини, с баритонами Джузеппе де Лука и Титта Руффо.

В настоящее время существуют звукозаписывающие аппараты, обладающие удивительной способностью создавать иллюзию подлинного звучания голоса. “Когда я слушаю Карузо, Джильи или Скипа, – говорит один из поклонников новой техники, – мне кажется, будто я нахожусь в зале – так четко звучит и голос, и оркестр”.

Таким образом, при помощи новой, высокочувствительной аппаратуры можно услышать величайших артистов прошлого без ощутимых дефектов записи. Будем же надеяться, что тщательная, кропотливая работа воссоздаст голоса великих певцов.

Однажды я искал оригинальные пластинки Карузо (у таких пластинок запись только на одной стороне). В старых музыкальных магазинах мне удалось отыскать несколько таких записей. Я сразу же купил их. И, несмотря на большую изношенность от чрезмерного проигрывания, слушал их с большим удовольствием.

Как-то на одной из улиц Пезаро я случайно зашел в музыкальный магазин, больше напоминавший антикварный. За прилавком сидел старик лет восьмидесяти, с белой окладистой бородой и беретом на голове. У него был вид собирателя древностей. Я вошел и спросил какую-нибудь старую пластинку известного оперного певца.

Старик посмотрел на меня с интересом, поднялся и сделал несколько шагов по магазину.

– Кое-что у меня есть, – он знаком предложил подождать и поднялся по винтовой лестнице на второй этаж, в ветхое, запыленное хранилище. Я слышал, как он что-то передвигал и шарил над моей головой. Прошло несколько минут. Движение наверху не прекращалось. Казалось, что он перекладывает бревна, передвигает стулья или что-то другое, не знаю что именно, но тяжелое. Я устал от ожидания, когда наконец услыхал:

– Нашел!

Мне вспомнилось историческое восклицание Архимеда. Я приблизился к винтовой лестнице, чтобы помочь ему сойти. Старик держал под мышкой маленький запыленный ящичек с пластинками. Он спускался так же медленно, как и поднимался, и без моей помощи подошел к прилавку, стер пыль с ящика, открыл его и вынул несколько больших старых пластинок. Я сразу же узнал по формату то, что искал. Действительно, это были две пластинки Бончи и одна Карузо. Выбрав последнюю – арию Рудольфа “Холодная ручонка…” из “Богемы”, я попросил старика проиграть пластинку и сказал, что обязательно куплю ее, если запись хорошая. При этом я старался, конечно, не проявлять особенной заинтересованности.

На мою просьбу старик ответил лукавой улыбкой. Затем он завел огромный граммофон и сказал:

– Этот граммофон немецкий, у него особая мембрана.

Пластинка закружилась, и голос Карузо, мягкий и всепоглощающий, зазвенел в старом магазине. У дверей лавки останавливались прохожие.

Это была большая находка. Проигрывалась пластинка на совершенном аппарате. Четко слышалось дыхание тенора, его голос взлетал, парил в высоте, в нем ощущались приливы радости и горечи, одиночества и гордости.

А старик покачивал головой в такт музыке, смотрел на быстро вращающийся диск и удовлетворенно улыбался. Когда же все кончилось, он посмотрел мне в глаза, как бы ожидая моей оценки.

– Мне кажется, неплохо, – произнес я.

– Вот именно, – спокойно согласился старик.

– Могу я приобрести ее?

– Что?! – озабоченно воскликнул он.

– Мне хотелось бы купить ее, если цена не слишком высока.

– Оставьте, это…

Ответ его задел меня.

– Послушайте, – сказал я, – здесь действительно музыкальный магазин, или я ошибаюсь?

– В этом магазине продается все, что вы видите, но пластинку Карузо я не продам и за миллион.

– О-о! Вы заставили меня потерять столько времени.

– Сожалею, – сказал старик все с той же лукавой улыбкой, – но это был оригинальный голос Карузо. Такое случается ведь не каждый день.

Что было делать… Я попрощался с ним и вышел, по дороге проклиная его. А ныне, по прошествии двадцати лет, я с благоговением вспоминаю славного старика из Пезаро, знавшего истинный толк в вещах. Он был прав.

В наши дни пластинки Карузо (оригинальные, а не репродуцированные) найти так же трудно, как редкие марки и монеты. И когда нам приходится слышать его записи по радио, то это не что иное, как много раз переписанный голос, к которому уже позже был добавлен большой оркестр. В действительности же, за исключением самых последних записей неаполитанских песен, Карузо пел в грамстудии в сопровождении фортепиано.

Никто не хочет терять голоса Карузо. Его удел жить окруженным любовью почитателей оперной музыки. Дома звукозаписи работают над переозвучиванием пластинок Карузо. Недавно одно из самых крупных таких учреждений, RCA Italiana, выпустило долгоиграющие пластинки со многими произведениями в его исполнении, пытаясь устранить дефекты старых записей и не менее серьезные дефекты, вызванные изношенностью пластинок. Интересно привести в этой связи сообщение RCA Italiana, в котором говорится о важных технических находках:

“Записи Энрико Карузо произвели на нас глубокое впечатление. Мы с волнением слушали знаменитый голос в сопровождении необычного звучания инструментальных ансамблей или фортепиано. Это объясняется не плохим исполнением, а тем, что в то время при записи на фонографе обращали внимание лишь на звучание голоса. Средства звукозаписи были тогда очень скромными, главной задачей являлось записать голос Карузо. Именно вокалисты сделали пятьдесят лет назад популярным “фонограф”, как неточно называли тогда аппарат звукозаписи. Запись того времени не ставила перед собой цель познакомить слушателей с тонкостями симфонической или камерной музыки. Лишь голоса, способные разбивать стаканы на расстоянии (говорили, что стакан лопался от голоса Карузо), представляли интерес для звукозаписи.

Но, несмотря на все недостатки старых записей, пластинки Карузо имеют большую документальную ценность. Ведь нам важно прежде всего знать, каким был голос великого артиста, а современные перезаписи, сделанные на основе старых, вполне удовлетворительны. Трудно поверить, что записи Карузо, сделанные в начале нашего века, были многочисленными. Но и того, что дошло до нас, более чем достаточно, чтобы составить представление о певце. При этом оно не будет очень отличаться от того, какое было у современников.

Любителям музыки интересно будет узнать, что в настоящее время выпущено шесть долгоиграющих пластинок (на 45 оборотов), на которых записано большое количество музыкальных произведений в исполнении Карузо. Это своего рода небольшая антология его огромного репертуара. Она включает отрывки из “Тоски”, “Богемы”, “Манон” Пуччини, “Риголетто”, “Силы судьбы”, “Трубадура”, “Аиды”, “Макбета” Верди, “Марты” Флотова, “Ксеркса” Генделя, “Кармен” и “Искателей жемчуга” Бизе и знаменитые песни того времени: “Светящееся окно”, “О мое солнце”, “Летняя луна”, “Выйди к морю”. Все это – блестящий опыт современной техники звукозаписи, которая помогла свести к минимуму шумы оригинальных пластинок. Об аккомпанементе уже говорилось вначале. Он достаточен, чтобы поддержать великолепие голоса. Дикция певца может показаться несколько архаичной, но голос, вне всяких сомнений, – блистательный оргáн. Новые пластинки ярко свидетельствуют об этом”.

Искусство Карузо, представленное даже старыми пластинками, ярко, возвышенно и изящно. Как он отличается от многих современных певцов, как возвышается над ними, несмотря на различное качество звукозаписи! Когда слушаешь голос Карузо, кажется, что сливаешься с ним. Голос расцветает многообразием оттенков, живет и трепещет в совершенном слиянии страстей, контрастов, лирических и драматических переживаний… Но дух Карузо повелевает голосом. Это чувствуешь даже тогда, когда слушаешь изношенные, стертые грампластинки. Господство духа над голосом – одно из главных достоинств артиста. Примером может служить его исполнение фразы “Не говори о смерти мне, не мучь меня тоскою…” в партии Альфреда из последнего акта “Травиаты”. Разумеется, одной музыкальной фразой не охарактеризуешь сущность артиста. Но этот пример говорит о том, что певец жил музыкой и ее содержанием. Эта фраза прославила Станьо. Но не знаю, что сказал бы великий певец из Палермо, если бы услышал ее в исполнении Карузо.