Текст книги "Робот и бабочка"

Автор книги: Витауте Жилинскайте

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

КАК ВЫЗВОЛЯЛИ КУКУШКУ

Едва переводя дух, кукушка Душка без сил свалилась на высокую черную ель и четырежды коротко прокуковала. Этот сигнал означал, что случилось нечто чрезвычайное и все кукушки немедленно созываются на совет.

Когда все собрались и расселись на ветках, кукушка Душка затараторила:

– Хотите верьте, хотите нет, но то, о чем я сейчас вам расскажу, чистейшая правда! Только что пролетала я мимо старого дома, знаете, того, на опушке леса. Его ставни, как вам известно, всегда закрыты. А тут, смотрю – ставни распахнуты, окна настежь, и за одним из окон… ой, не могу!

– Да не мучай, говори! – не в силах сдержать любопытство потребовали ее подружки-кукушки.

– За одним из открытых окон слышу – ки-ку! Потом еще: ки-ку! Представляете? Не ку-ку, а ки-ку!

– Ки-ку, – хором повторили озадаченные кукушки.

– До чего ж я удивилась, до чего заинтересовалась! Подлетаю к самому окну и жду, может, думаю, снова прокукуют, то есть прокикуют. Жду, жду ни звука. Набралась я храбрости, уселась на подоконник. Заглядываю внутрь: большая комната, и нигде никакой кикующей кукушки, только кто-то все время тихонько и непрерывно тикает, будто далекий дятел клювом долбит: тик-тик, тик-тик, тик-тик… Улавливаете: не тук-тук, как дятел, а тик-тик, тик-тик…

– Тик-тик, тик-тик, – снова повторили хором кукушки.

– Сижу на подоконнике ни жива ни мертва от страха и ломаю себе голову: что бы это могло означать? И вдруг вижу: висит на стене деревянный ящик – скворечник не скворечник, но похож. Только кто же скворечники в комнате вешает?…|И это еще не все! Из этого деревянного ящика свисает… ой, не могу!

– Да говори же ты, говори скорее, не тяни! – Кукушки просто умирают от нетерпения.

– Вот я и говорю: свисает, вижу, из ящика нога не нога, а так – кружок на проволочке и раскачивается туда-сюда, туда-сюда, как сломанная ветка на ветру. Но никакого ветра и в помине-то нет! Соображаете? Ну, разве не страшно?

– Бррр, просто ужас! – вздрогнули от страха подружки-кукушки.

– Вот и я испугалась, но все равно храбро продолжаю сидеть на подоконнике и наблюдать, хотя эта странная качающаяся нога может в любой момент размахнуться и так меня стукнуть, что косточек не соберу. И тиканье не прекращается: тик-тик… Только вдруг… ой, не могу!

– Да рассказывай, рассказывай дальше, не ойкай, – умоляют кукушки.

– Только вдруг в этом деревянном ящике отворяется дверца, раньше я ее не видела, и – хотите верьте, хотите нет! – высовывается оттуда маленькая кукушечка, наша сестренка. Высунулась да как закричит пронзительным голосом: «Ки-ку!» Слышите: не ку-ку, а ки-ку!

– Ки-ку… – снова повторяют хором потрясенные кукушки.

– А ты не сочиняешь? – усомнилась одна из них.

– Пускай меня тогда на этом свете ястреб заклюет, рысь разорвет, уссурийская собака проглотит! – страшной клятвой клялась кукушка Душка.

– А дальше, дальше-то что было? – заторопили ее остальные.

– Так вот, прокричала она опять свое «ки-ку!» и нырнула назад, будто кто ее за хвост дернул. И дверца захлопнулась. У меня от ужаса все перья – дыбом, шевельнуться не могу. А дверца бац – снова распахнулась! И снова высовывается несчастная кукушечка. И снова – ки-ку! И опять кто-то назад ее тащит. Дверца хлоп! Я от страха глазами тоже – хлоп! Гляжу, дверца в третий раз нараспашку! И опять – ки-ку!… Кто-то дернул ее… Хлоп!… И тишина. Только внутри ящика: тик-тик, тик-тик… Словно клювом кто-то постукивает, словно коготком поскребывает. Вы вслушайтесь еще разок: не тук-тук-тук, как дятел, а тик-тик-тик…

– Чудо, да и только, – загомонили кукушки, ничего не понимая.

– А я знаю! – воскликнула самая смышленая из них, кукушка Умнюшка; ей однажды удалось подкинуть яичко в гнездо самого филина. – Я все знаю!

– Ну откуда ты можешь знать? – рассердилась кукушка Душка. – Ведь ты же ничего не видела.

– И все равно знаю, – упрямо твердила Умнюшка. – Некий злодей за точил эту кикующую кукушку в скворечник или, как ты говоришь, в деревянный ящик. Хочет она через дверцу выскочить, но этот одноногий негодяй хватает ее, тащит назад, не выпускает из плена. Вот бедняжка и долбит непрерывно клювиком в стенку, кикует, зовет, просит, чтобы вызволили ее из беды, а никто не является на помощь.

– Да-да, ты права, – затараторили кукушки. – Бедная наша сестричка, как ужасна твоя судьба, как страдаешь ты в когтях злодея!

– Ей необходимо помочь! – закричали все в один голос.

Только одна из них, кукушка Сплюшка, любительница поспать, буркнула:

– Но ведь уже темнеет, нам пора отдыхать.

– О каком отдыхе может идти речь, если наша сестрица страдает в неволе! – возмутились остальные. – Летим туда. Летим скорее!

И под руководством кукушки Душки кукушиная стая замахала крыльями и полетела к старому дому на лесной опушке.

Действительно, окна, как и говорила Душка, были открыты, ставни распахнуты. Кукушки сначала тихонько опустились на крышу, а потом, осмелев, перелетели на широкий подоконник. Заглянули внутрь и прислушались. Комната тонула в полумраке, но висевший на стене ящик с длинной мотающейся ногой был виден хорошо. Оттуда непрерывно раздавалось: тик-тик, тик-тик, тик-тик… Затаив дыхание, ждали кукушки, что последует дальше. И вдруг дверца с треском распахнулась, и из нее высунулась маленькая кукушечка.

– Ки-ку! – прокричала она душераздирающим голосом, но тут же невидимый злодей втащил ее назад в ящик, захлопнул дверцу и по-прежнему продолжал раскачивать ногой.

– Ку-ку, – осторожно позвала кукушка Душка, однако из ящика никто не откликнулся, не выскочил, только все стучал и стучал клювиком или скребся коготком: тик-тик, тик-тик…

Кукушки снялись с подоконника и полетели на опушку для срочного совещания.

– Как она мучается, – шептала, всхлипывая, одна из них, кукушка Простушка.

И у других кукушек глаза были на мокром месте: о таких страшных, окутанных тайной страданиях ни одной из них раньше и слышать не доводилось.

– Бедняжке необходимо помочь, – твердо сказала кукушка Душка. – Надо поскорее освободить ее из когтей страшного злодея. А то, расправившись с ней, он может схватить кого-нибудь из нас и тоже заточить в свой ящик.

– Так-то оно так, – возразила ленивая кукушка Сплюшка, – но давайте сначала вернемся домой и вдоволь поспим. Утро вечера мудренее.

– Как можно спать, если наша сестрица взывает о помощи! – возмутились остальные.

– Ее необходимо спасти, и немедленно!

– Но как?

Кукушки призадумались. Но не столько думали, сколько поглядывали на свою самую сообразительную сестрицу кукушку Умнюшку и ждали, что предложит она.

– Я считаю, – заговорила Умнюшка, – что собственными лапками нам ничего сделать не удастся. Мы даже своих птенчиков высиживать не умеем, не можем ни потомство растить, ни от врагов его защитить, так разве в наших силах справиться с неизвестным злодеем?

– Что же делать? – опечалились кукушки.

– Давайте попросим какую-нибудь могучую птицу, чтобы она напала на ящик, вышибла дверку и вызволила нашу сестрицу.

– Большого филина! – воскликнула Душка. – Он хитрый и сильный, ночью прекрасно видит, и когти у него острые, как колючки шиповника.

И кукушиная стая заторопилась к старой ольхе, росшей возле болота, где с незапамятных времен проживали филины. Большой филин как раз отдыхал на ветке, о чем-то глубоко задумавшись, и переваривал полевую мышку.

Выслушав просьбу кукушек и приняв к сведению их обещание наградить его дюжиной отборных мышей, филин еще глубже задумался и наконец пробормотал:

– Гм… гм… Ладно.

Вскоре он опустился на подоконник старого дома, осветил своими горящими глазами темную комнату и снова задумался. Потом сказал, чтобы услышали сидящие на крыше кукушки:

– Гм… гм… Иду спасать.

Кукушки от нетерпения и ужаса затаили дыхание. Даже Сплюшка про сон позабыла. А в комнате начали твориться невероятные вещи. Вот раздалось «ки-ку», потом стукнуло, грохнуло, загремело и стихло. Кукушки испуганно втянули головы, готовые в любой момент удрать в лес и забиться в чащу.

Но через мгновение из окна вылетел, хлопая крыльями, большой филин. Он что-то держал в клюве и, не останавливаясь, направился в лес. Стая кукушек заспешила вслед.

Уселся филин на сосну, кукушки окружили его со всех сторон. Ночь была темной, однако большие глаза филина светились, словно две луны, и все было видно.

Филин снова долго молчал. Опять думал. Странно, но никакой ноши у него в клюве уже не было.

– Гм… гм… – произнес он наконец. – Теперь мне все ясно. Все. Оказывается, влетела негодница, ваша сестра кукушка, поленившись высиживать свое яичко, влетела в ту комнату и положила его в чужой скворечник.

Сказав это, большой филин так пристально посмотрел на кукушку Умнюшку, что она, перепугавшись, вспорхнула с ветки и забилась в густую листву черной ольхи, чтобы не получить на орехи за то свое, подложенное в гнездо филина, яичко.

– Гм… гм… – снова заговорил филин. – Дальше было вот что: когда негодница, оставив в скворечнике яичко, собиралась улизнуть, ее схватило живущее в ящике чудище, чья нога там болтается, потрясло бесстыдницу за шиворот, заперло в ящик и в наказание заставило ее высиживать не только подброшенное яичко, но и свои собственные.

– Бедняжка, – сочувственно загомонили кукушки.

– Гм… гм… Бедняжка?… – усомнился большой филин. – Но и в скворечнике не желает она, видите ли, собственных деток растить, все улизнуть старается. Но только высунется в дверку, чудище хвать ее за хвост и назад! Гм… гм… Но раз уж вы просили, я вырвал ее из когтей одноногого…

– Ура! – радостно закричала стая.

Большой филин ткнул клювом под свое широкое крыло, достал оттуда маленькую кукушечку и положил ее на развилку сучка. Кукушки устремились к ней.

– Но… она деревянная! – воскликнула кукушка Душка, дотронувшись клювом до освобожденной пленницы. – Она ненастоящая!

– Гм… гм… Странно! – с сомнением затряс своими пушистыми ушами филин. – Когда я ее хватал, она не показалась мне деревянной.

– А я знаю, я знаю! – закричала с ольхи кукушка Умнюшка. – Она одеревенела от колдовства одноногого злодея!

– Так оно и есть, – согласились кукушки, – ее заколдовали!

– Гм… гм… Очень недурственная мысль, – поддержал их большой филин. – Точно, заколдовали, чтобы не лазила по чужим гнездам и не подсовывала свои яички. Смотрите, чтобы и с вами такого же не приключилось!… И не забудьте: вы должны мне дюжину жирных мышек. Всего хорошего.

И филин полетел к своему болоту. Едва скрылся он из виду, как из ольховой листвы выбралась кукушка Умнюшка, самая смышленая и хитрая из кукушек. Она осмотрела деревянную птичку со всех сторон и заявила:

– Я считаю, что ее надо подложить в гнездо какой-нибудь сидящей на яйцах ротозейки. Может, она ее согреет и оживит? А филину, за то, что он так скверно отзывается о нас, кукушках, не следует дарить ни единой, даже дохлой, мышки!

Сказано – сделано: деревянную кукушку они подбросили в гнездо лебедушки, сидевшей на яйцах, не стали ловить филину мышей и, к большому удовольствию кукушки Сплюшки, разлетелись наконец спать.

А в старом доме на лесной опушке больше никто не киковал и не тикал. Только на полу у стены лежал разбитый таинственный скворечник.

НЕУНЫВАЮЩИЙ КУЗНЕЧИК

Очень не повезло зеленому луговому кузнечику: когда он спокойно дремал после обеда, забравшись в тенек под лист одуванчика, к нему подкрался мальчишка и ухватил за большую заднюю ногу. Еще в полусне, желая освободиться, кузнечик изо всех сил дернулся, и нога оторвалась. Тогда он попытался удрать на оставшихся ногах, однако прыгать как следует уже не мог, и его снова постигла неудача: мальчишка ухватил его за фалды зеленого фрака и потащил домой. Дома накрыл стаканом, сунул туда травки, насыпал крошек и поставил на подоконнике – как живую игрушку.

Ночью кузнечику снился стадион, снились соревнования по прыжкам в высоту. На этот раз ему везло, как никогда! Он стал чемпионом, перепрыгнул не только через паутинку, натянутую между стебельками, но и через высоченную елку, он запрыгнул бы даже на луну, но проснулся от боли – очень болело то место, откуда раньше росла нога. А тут еще эта стеклянная тюрьма… Наступало утро. Попытался было кузнечик выбраться из стакана, и так и сяк подсовывал усики под его край, упирался всеми пятью лапками, но ничего не выходило, только рана пуще разболелась. Уставший и расстроенный двойным несчастьем, упал он на подстилку из ватки и стал грустно смотреть на шелестящий во дворе куст пионов, на весело шныряющих меж цветами пчел, на спускавшуюся с дерева на длинной нити гусеницу. Какие же они все счастливые, здоровые и свободные!…

Чуть не расплакался кузнечик от тоски и огорчения, но тут на стеклянную стенку его тюрьмы уселась большая жирная муха. Почесала ножкой разбухший от всякой вкусной еды живот, увидела кузнечика и с любопытством принялась его разглядывать. Потом несколько раз обежала вокруг стакана, не сводя глаз с бедняги, и живот ее затрясся от смеха.

– Подружжжки, эй, подружжжки! – принялась она звать своих приятельниц мух. – Жжживо сюда! Ужжжасно зззанятно! Гляньте-ка, что с этим важжжным зззеленым скрипачом произззошло! Жжживотики надорвете! Тут же целая туча больших и маленьких мух облепила стакан. Лезут, толкаются, над кузнечиком издеваются:

– Жжжил-пожжживал, только рот разззевал – вот в стакан и попал, и пропал, и пропал!

А первая большая муха сладеньким голоском коварно жужжит:

– Как тебе, кузззнечик, зздесь жжживется?

– Лучше не бывает! – весело ответил кузнечик. – Тепло, как за печкой, и никакие опасности не грозят. И покормлен, и присмотрен. Ни дождь не льет, ни ветер не продует, и все вижу, как на ладони. Я тут как король в своем замке!

– О чем это он разззглагольствует? Жжжалуется, да? – не расслышали мухи.

А толстопузая снова коварно спрашивает:

– И что ножжжку жжжикнули, тожжже скажжжешь, хорошо?

– Ногу, – бодро заявил кузнечик, – я случайно вывихнул и отдал в починку. Пока ее ремонтируют, меня и положили в эту светлую и чистую палату, чтобы разные мухи-грязнухи не занесли в рану микробов.

– Разважжжничался, ужжас, какой чистюля!… – обиделись мухи, но все-таки поверили кузнечику и еще сильнее разжужжались от зависти. – Господи божжже, накажжжи его, ему все, а нам ничего? Кузззнечику – и палата зззагляденье, и ножжжку починят в одно мгновение… Не жжжелает разговаривать с нами, мухами! Обзззывает нас всех грязззнухами! Безззобразие!

Они уже хотели было заплевать стакан, но не успели – вся толпа вдруг поднялась и жужжа умчалась прочь: показался паук-крестовик. Услышав мушиный гомон и жужжание, он опустился с потолка на длинной паутинке до самого стакана.

Долго молча разглядывал паук кузнечика и о чем-то думал, но так ничего и не придумал. А кузнечик как ни в чем не бывало вытащил свою скрипочку и заиграл польку.

– Шшто это вы тут расшшумелись? – спросил наконец паук. – По какому такому сслучаю вашша музыка?

– А у меня праздник! – любезно объяснил кузнечик. – За большие заслуги в области музыкального искусства мне присвоили почетное звание заслуженного музыканта и подарили этот прозрачный концертный зал с прекрасной сценой. Как же не отпраздновать!

– Вот оно шшто… Вот оно шшто… – повторял растерянный паук. – А поччему не уччассштвует в пражжднике вашша правая ножжка?

– Видите ли, – улыбнулся кузнечик, – когда я получал такую высокую награду, меня пришли поздравлять толпы любителей музыки и так горячо, так сердечно пожимали мне правую ножку, что она даже заболела. Теперь она лечится в больнице и скоро снова будет прекрасно мне служить.

– Вот шшто… Вот шшто… – приподнимался и вновь приседал на своих ногах-ходулях крестовик. – Вот оно шшто! Я, пошшалуй, тоше дал бы вшем пошшимать ношшку, да что там – две ноги, три ноги, ешли бы мне пришвоили пошшетное швание шашлушенного ткачча!… Но никто не пришваивает, никто не обращщает внимания на мой тяшшкий труд, никто его не ценит!…

И огорченный паук снова забрался по паутинке под потолок и ворча принялся плести свою сеть.

Кузнечик остался один, но опять ненадолго – на подоконник села бабочка капустница. Увидев изувеченного и накрытого стаканом кузнечика, она даже ахнула от ужаса.

– Ах! Ох!… – И, чтобы не видеть страшной картины, прикрыла глаза носовым платочком. – Это ужасно, это чудовищно!… Какое непоправимое горе, ах, ох!…

– А что случилось? – притворился удивленным кузнечик. – Чего это ты так стонешь, уж не заболела ли? Гляди-ка, пожелтела, и на крыльях черные пятнышки. Что с тобой?

– Что? Я пожелтела?… Неужели?… Ах… Да-да, в самом деле пожелтела! Видимо, у меня начинается желтуха, ах, ох!…

– И выглядишь скверно. Ну просто совсем измученная, – снова пошутил кузнечик.

Но капустница не понимала шуток и ужасно расстроилась: еще бы, ее драгоценное здоровье под угрозой!

– Совсем измученная?… Неужели?… – перепугалась она. – Да, да, я и сама чувствую, что совершенно измоталась. Капуста с дустом совсем меня доконала! Разве это пища? Бедная я, несчастная, наверное, у меня цирроз и малокровие. Полечу-ка скорее к себе, лягу и приму лекарство, ах, ох!… И почему мне так не везет, почему все беды на мою несчастную голову! – Она снова прижала к глазам носовой платочек. – Прости, некогда мне разводить тут с тобой тары-бары, надо немедленно искать доктора.

Ахая и охая, бабочка улетела, а кузнечик печально покачал головой: ну и ну, как не умеют эти пауки и бабочки радоваться тому, что у них есть, ценить свободу и здоровье. Он взглянул за окно. Низко, над самой землей пролетела ласточка; фыркая и тряся красными бородами, ссорились между собой индюки, а по белой оконной раме бежала сороконожка – так и мелькали ее быстрые ножки. Увидев охромевшего кузнечика, сороконожка замерла как вкопанная и, не веря своим глазам, покачала головкой.

Кузнечик, продолжая печально улыбаться, смотрел на ее ножки – здоровые, быстрые, бессчетные – и вдруг почувствовал, что больше не может притворяться веселым и бодрым, что слезы вот-вот польются у него из глаз. О, как несправедлива ты, мать-природа, горько думал кузнечик, одним даешь сорок ножек, а другим так мало, что, потеряв одну, становишься инвалидом…

Сороконожка все еще стояла и смотрела на кузнечика мудрыми проницательными глазками. Она поняла, что творится в его сердце.

– Ну и что с того, что у меня сорок ножек? – сказала она кузнечику. – Ведь даже курица меня легко обгоняет!… Да, конечно, мать-природа дала каждому из нас разное количество ног, но сердце… сердце вложила только одно. А у тебя, кузнечик, такое отважное и мужественное сердце, что его не заменят и тысячи здоровых ног!

– Спасибо на добром слове, сестрица, – взволнованно поблагодарил зеленый скрипач. – Ты вернула мне силы и надежду.

Он утер набежавшие слезы, вытащил свою скрипочку и тут же, в стакане, сочинил новую веселую песенку:

У меня есть домик

С мягкою кроваткой,

У меня есть скрипка —

Что же унывать-то?

Днем мой светлый домик

Золотом искрится,

А луна заглянет —

Он засеребрится…

ПАПА С ОРАНЖЕВОЙ ПЛАНЕТЫ

Одно за другим гаснут окна в детском саду. Ребята из младшей, средней и старшей групп расходятся по домам.

– Всего хорошего!… Всего доброго!… До свиданья!… До встречи!… – звучат их веселые голоса, и слышится перестук каблучков. Вот он удаляется, затихает.

За длинным столом остался один Ауримас. Жадно и нетерпеливо ловит он каждый звук, доносящийся с улицы. Стоит кому-то пройти мимо, как мальчик вскакивает и бежит в раздевалку: может, наконец пришли и за ним? Но шаги удаляются, мальчик возвращается к длинному столу, садится на зеленый стульчик и снова с тоской устремляет глаза на входную дверь.

Вместе с ним ждет и воспитательница: нельзя же уйти домой и оставить мальчика одного. Воспитательнице не терпится, она посматривает на часики: ведь дома ее тоже ждут не дождутся две дочки, они то и дело бегают к двери, услыхав шаги на лестнице, надеются, что возвращается с работы их мама…

В детском саду уже воцарилась тишина. Ушли поварихи, прачки, уборщицы, воспитательницы других групп, везде пусто и неуютно. И вдруг Ауримаса охватывает предчувствие, что сегодня папа за ним не придет. А мама работает в вечерней смене и освободится только к полуночи. Что делать?

Воспитательница громко вздыхает: если отец не придет за мальчиком, ей придется взять его к себе домой. Однажды такое уже было, и поэтому Ауримас волнуется все сильнее и сильнее. Ему стыдно за своего непутевого папу, который, наверное, пьет сейчас с дружками водку. Да, да, такова горькая правда, и никуда от нее не денешься…

Воспитательница вышла в соседнюю комнату, и Ауримас подбегает к окну, прижимается к стеклу пылающим лбом. Во дворе высокая ива, окруженная молодыми побегами, около деревянной ракеты там и сям пробивается травка.

А вон железная калитка в заборе, но папа в нее все не входит и не входит… Ауримас чувствует себя таким одиноким, таким всеми забытым в этот темный весенний вечер, что сердце его переполняется единственным желанием: скрыться, убежать ото всех, спрятаться, чтобы никто и никогда не нашел его. Пусть ищут, пусть зовут, пусть кричат: «Ауримас, Ауримас, где ты?! Ауримас, отзовись!» А он – ни за что!… Вдруг мальчик отходит от окна и тихонько, как мышка, чтобы не услышала воспитательница, крадется в раздевалку, снимает тапочки, сует ноги в башмаки, накидывает пальтишко и ныряет во двор. Подбегает к деревянной ракете, залезает внутрь, не забывая при этом прикрыть за собой дверцу.

«Пусть воспитательница думает, что папа меня уже увел, – решает Ауримас. – А я посижу тут и подожду: если папа не придет, то в полночь непременно придет мама».

В ракете прохладно и темно, только наверху можно различить круглое окошечко. Ауримас, приподнявшись на цыпочки, выглядывает в него, видит, как из детского сада выходит воспитательница, запирает двери и скрывается за калиткой. Теперь детский сад совсем безлюден, во всех окнах погас свет, и двор утопает в темноте. Мальчик усаживается на скамеечку, она стоит перед пультом управления ракеты, сжимается в комочек и уже начинает раскаиваться в своем поступке: а что будет, если он так никого и не дождется? Боясь прозевать скрип калитки, Ауримас все время напряженно прислушивается: может быть, папа все-таки сейчас придет?

Но калитка не скрипит, и мальчик, съежившись от холода, втягивает руки поглубже в рукава, и глядит в окошечко. Ему виден темный кусочек неба и на нем одна-единственная оранжевая звезда. Она мигает, как живая, то вспыхнет, то пригаснет, то словно бы приближается, то удаляется, то снова приближается…

Эх, – думает малыш, – была бы эта ракета настоящей!… Взмыл бы я высоко-высоко в небо, в самую гущу звезд, и папы всего мира наблюдали бы за мной в телескопы и удивлялись: «Кто там? Ах, какой храбрый мальчик! Не побоялся в одиночку отправиться в такое опасное путешествие, на которое и не всякий взрослый решится. Большая честь быть папой такого смельчака! Э, да это же Ауримас! Ауримас, тут все тебя ищут, с ног сбились, а ты вон где! Куда же ты мчишься? Вернись, Ауримас!»

Пока он мечтает, звезды начинают опускаться все ниже и ниже, становятся ярче, мигают все чаще и чаще, кажется, вот-вот облепят ракету… В чем дело? Мальчик встает, высовывается в окошечко и не верит своим глазам: это не звезды приближаются, это сама ракета летит к ним! Какая-то таинственная сила оторвала ее от земли и бросила в беспредельность неба. Да, да, ему хорошо видна в окошко удаляющаяся Земля – совсем как голубой надувной мяч с нарисованными желтыми материками. На самом большом материке Ауримас еще может разглядеть свой детский сад с ивой, весенней травкой, с беседками и игрушечными домиками, только деревянной ракеты среди них больше нет!…

– Ого-го… Ого-го!… – кричит мальчик, чтобы услышать в космической тишине хоть свой собственный голос. – Ого-го!…

А ракета стрелой мчится сквозь звездный рой, потом сквозь пустые просторы и снова сквозь скопления звезд, мимо отдельных остывших планет, мимо хвостатых комет, и нет конца и края этому полету, и неизвестно, куда принесет его космический корабль… «А если, – охватывает тревога Ауримаса, – а если ракета никогда не остановится, что тогда?» Но стоит ему подумать об этом, как ракета сбавляет скорость и, словно управляемая невидимой рукой, сворачивает в сторону небольшой оранжевой планеты. Вот она уже висит над планетой, как паук на паутинке. Мальчик высовывается из окошечка и во все глаза разглядывает незнакомую, невиданную землю. На ней пестреют цветные деревянные домики – похожие на игрушечные, но побольше и покрасивее. Вдруг дверь одного из домиков открывается, и оттуда выходит человек. Но… это же его папа! Да-да, это он, только повыше, плечи пошире и шагает он твердо, энергично. Человек отворяет железную калитку и подходит к ракете.

– Куда же ты подевался? – спрашивает он Ауримаса. – Искал я тебя, искал, звал, звал… Скорее прыгай ко мне и пойдем ужинать.

– А… а… – неуверенно бормочет мальчик. – А кто вы такой?

– Вот тебе и на! Собственного отца не признал?!… Взгляни – я только что кончил строить дом, в котором мы будем жить. И маму сюда привезем, когда она вернется с вечерней смены. Так прыгай же вниз, чего тянешь?

– Но… – снова бормочет растерянный мальчик… – Но… вы… ты… не оставишь меня тут больше одного?…

– Что ты, сынок, – смеется папа, и в его глазах столько доброты и любви, что в горле у мальчика встает комок.

– А скажи, папа, – он хочет спросить об одной важной, самой важной вещи, но очень смущается, – скажи, ты больше никогда не будешь водку…

– Не поминай мне этого слова! – с упреком говорит папа. – На оранжевой планете никогда не было и не будет этой гадости! Да и кого она может здесь интересовать, если всех ждет столько увлекательных дел. Ну-ка, смотри!

Он подходит к одному из домиков и приподнимает крышу. Внутри Ауримас видит столярную мастерскую: рубанки, пилы, молотки, разные станки – большие и маленькие. Тут можно не только выпиливать, но и какие угодно вещи делать: на полках лежат ящики с деталями автомобильчиков, самолетов, ракет, дирижаблей, а сколько всяких реек и планочек, сколько кирпичиков и кубиков… Захочешь – можно настоящий дворец построить!

– А здесь – корабли, – подходит папа ко второму домику. – Отсюда мы будем отправляться в дальние плаванья.

Только теперь Ауримас замечает неподалеку океан. По нему скользят белые паруса, над волнами парят чайки. А домик, около которого стоит сейчас папа, полон заготовками для строительства новых кораблей: и моторных яхт, и легких каноэ, и даже плота из папируса… В свободное время они с папой будут уходить в океан, доплывут до далеких островов, посетят другие материки и других мальчиков…

– До чего же здорово! – У Ауримаса даже дух захватывает.

– Так прыгай вниз, чего ты медлишь? Ведь здесь твой дом! – Папа протягивает руки, чтобы поймать сына в воздухе.

– Но, – не решается покинуть ракету Ауримас, – это точно, что мама сюда прилетит?

– А как же иначе? – уверяет папа. – Поспеши, сынок, мы еще должны вырастить куст роз, чтобы встретить маму с цветами.

«А на Земле, – думает мальчик, – папа никогда не дарил маме цветов…» И, откинув прочь сомнения, он открывает дверцу ракеты, приседает для прыжка, тянется к поднятым папиным ладоням, летит по воздуху и уже чувствует…

… Уже чувствует, что его обнимают теплые руки. Дверца ракеты распахнута, над ним склонилась мама. Она плачет и смеется, смеется и плачет.

– Ну и перепугал же ты меня, – говорит она. – Искала тебя, искала, все вокруг избегала, хорошо, догадалась сюда заглянуть. Ты почему спрятался? Что делал до полуночи?

Мальчик молчит, он не может прийти в себя: неужели, неужели все это было только сном?

– Мама, – говорит он, – зачем ты так скоро пришла? Разве не могла подождать еще немножко? Мы с папой уже начали выращивать для тебя розу…

Мама молчит. Потом глухо спрашивает:

– Где же это вы ее выращивали?

– Там, – показывает мальчик в небо. – На оранжевой планете…