Текст книги "Врата миров. Дилогия"

Автор книги: Виталий Сертаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 44 страниц)

22
СЛЕПЫЕ СТАРЦЫ

– Учитель, я тревожусь…

– Тебе ведь известно, что тревоги напрасны. Ты вернешься в свое тело спустя несколько песчинок.

– Я тревожусь не о себе, Учитель. Эта женщина, ты знаешь, о ком я говорю…

– Скажи нам, Рахмани. А что ты намерен делать, когда нагонишь свою волчицу?

Этот вопрос пригнул ловца к земле сильнее, чем корзина, полная камней, с которой взбираются по строительным лесам к вершине храма взмокшие носильщики. Этот вопрос он задавал себе с того момента, когда в его иглу на краю Тьмы примчался сын королевского астролога.

Что он с ней сделает?

А разве с Женщиной-грозой можно совладать, если она сама этого не захочет? Ему ли, ловцу Тьмы, не знать, кто владеет самым сильным колдовством на Великой степи? Колдовство Красных волчиц даже сильнее колдовства банту, черноногих и носителей масок. О последних Рахмани только слышал, зато сам видел людей, которых прокляли шаманы Южного материка. Чтобы сотворить с человеком такое, надо ненавидеть весь человеческий род…

Но Красные волчицы раджпура рождаются сильнее носителей масок, и уж тем более сильнее убогих хинских гончаров, поскольку магия волчиц не исчезала на Хибре, и даже, в ослабленном виде, сохранялась на Зеленой улыбке. А если волчица вернулась на родину и, кроме всего прочего, вернулась по тайному каналу, который он сам ей прорубил, прямо к ее любимой Леопардовой реке… такую волчицу остановит разве что взвод мушкетеров. Или фаланга центавров. Создатель скупо отмерил им мозгов, полукони почти не реагируют на магию волчиц…

Рахмани ничего не сказал Учителю, но тот, как всегда, догадался без слов.

– Ты опасаешься, что тебе придется драться с ней? – Жрец протянул ученику пиалу с чаем. Рядом с учителем, на ковре, в позе созерцания, сидели еще четверо старцев. У каждого на лбу синел распахнутый глаз.

Если приглядеться внимательно, можно было заметить, что все четверо, кроме Учителя, который недавно посетил верхний мир, не касаются седалищами ковра. Все четверо старцев находились в средней степени созерцания, позволяющей им одновременно парить в мирах сущего и вникать в слова их юного собеседника. По меркам Слепых старцев, Рахмани был почти ребенком.

– Я люблю ее, Учитель.

– Ты произнес это слово так, будто уверен, что я не помню его значения, – рассмеялся старик. – А не забыл ли ты сам, сколько вариантов смысла имеет это слово? Вспомни, как я учил тебя любви…

Саади отпил из пиалы, трогая губами крупные лепестки, плававшие на поверхности, и погрузился в сон еще глубже, снова соскочил по спирали памяти во времена ученичества, когда старцы еще надеялись обрести в нем последователя и преемника…

…В кедровых лесах и соленых ледниках Горного Хибра еще вершили суд цари парсов, еще гордо сияли золотыми крыльями над куполами барельефы Ор-мазда, еще строились в холодных расщелинах башни для мертвецов, когда верховные жрецы впервые спустились в лабиринт под главным храмом. Они держали совет о том, как поступить им, выучившим наизусть свитки со священными текстами, постигшим тайны общения с божеством, но так и не нашедшим истину?

Нашлись среди жрецов храма такие, кто сказал: пусть для народа парсов все останется по-прежнему, неделимо и нерушимо, однако для тех, кто посвящен в сокрытое, кто потерял веру, потому что слишком яростно проповедовал, должны быть иные пути. Пусть цари, как и прежде, собирают шестнадцать видов огня, пусть жрецы, как и прежде, обходят дома, пусть люди поют хвалу великим ахурам.

Но тем, кто испытывает голод даже при полных закромах, – тем нужно иное.

И высшие жрецы выковали формулу посвящения во внутренний круг. Они держали совет, но кто спустя века назовет имя мудрейшего? Для прочих он был Учитель, и так останется всегда.

Известно лишь, что по прошествии праздника Ноуруз, когда крестьяне вознесли жертвы, и весенняя томная влага окутала поля, Учитель впервые повелел запечатать себя в каменном мешке на дне лабиринта. Он провел там семь недель, питаясь скуднейшими припасами и ключевой водой, из одежды имея только овечью кошму и халат. В свое первое созерцание Учитель отправился еще зрячим. Когда прочие жрецы спустились за ним и разобрали кладку, Учитель парил в воздухе, не касаясь седалищем земли, а между ладонями его пробегали слабые молнии.

– Брат-огонь не оставил меня, – медленно выговорил не старый совсем человек.

Друзья повыше подняли факелы и ахнули – за семь недель длинные седые волосы главного жреца вернули себе у корней глубокий каштановый цвет. Хранитель огня помолодел на пять лет, хотя атмосфера подземелья совсем не располагала к оздоровлению. Тут было холодно и сыро, а вода, стекавшая по известковым стенам, пахла так резко, что в носу начиналось раздражение. Однако Учитель не только выбрался на свет помолодевшим и окрепшим, он еще и принес несколько новых идей.

– Пробыть в одиночестве семь или даже семнадцать недель – недостаточно, – подытожил верховный жрец, когда друзья и последователи собрались на вечернюю трапезу. – Звуки достигали моих ушей и отвлекали от созерцания. Я слышал, как пробираются капли воды в горной толще, как перетираются в песок глыбы, образуя каверны, как пробираются между корней дождевые черви. Спустя время я стал видеть стены своей клети, я стал видеть то, на что не обращал внимания раньше…

– Что же нам делать? – спросили остальные. – Что же нам делать для того, чтобы обрести истинное и окончательное знание, если сияющий Ормазд не дает нам ответов о счастье?

– Я полагаю, нам следует копать глубже, – вполне серьезно ответил старец. – Нам следует выкопать несколько слоев лабиринта, наложить магические печати на входы и спуститься туда, где нет ни звука, ни движения. Я полагаю также, что нам следует лишить себя зрения… Но не всем так следует поступить, и не сегодня, – успокоил испугавшихся товарищей Учитель. – А только тем, кто сам почувствует нужду…

С первых дней ученичества, когда ему доверили стоять позади младших жрецов и терпеливо ждать, когда потребуется подать полотенце для омовения рук, Рахмани догадывался, что легенды о первых великих жрецах-Учителях, добровольно лишившихся зрения и ушедших жить под землю, не лишены сказочной составляющей. И сам слепой Учитель, начиная занятия с подростками, никогда не упоминал о склепах, о волшебниках, прячущихся под скалой, о чудесных превращениях и необъяснимой удачливости детей Авесты, столетиями отстаивавшими храм. Вокруг могла гореть земля, могли сталкиваться армии, но храм со священным огнем почему-то обходили стороной…

А когда в душе тринадцатилетнего Рахмани недоверие сменилось верой, все разрешилось легко и просто. Он сам отыскал вход в верхнюю галерею, который не могли найти другие мальчики. С колотящимся сердцем он спустился на первый ярус лабиринта, и… встретил там Учителя. Учитель шел издалека, с лампой в руке, уверенно обходя препятствия, и выглядел так же, как обычно, только на лбу у него появилось изображение глаза.

– Значит, все это правда? – только и смог выдавить юный Саади. Затем язык его словно онемел, но даже с закрытым ртом безусый Саади продолжал задавать вопросы.

– Неужели это правда, что вы летаете через океан и способны принимать облик бури? Это правда, что вы можете поймать вора во сне и пригвоздить его там же, чтобы он не проснулся? Это правда, что вы заранее умеете угадать, где ударит шестнадцатый огонь, и умеете переселить его в душу камня?.. Это правда, что вы научились взвешивать честь и любовь и сделали весы, на которых можно сравнить, сколько чести и любви осталось в человеке?.. Это правда, что вы пьете хаому, поклоняетесь Премудрому творцу, но сердца ваши полны иным восхищением?.. Это правда, что вы оживляли мертвых и…

– Тссс, тихо, – улыбнулся Учитель, хотя Рахмани молчал, и поманил за собой. Он привел Рахмани к развилке и остановился, словно выжидая. Спустя короткое время Учителю стало ясно, что мальчик не видит лестницы, ведущей ниже.

– Пусть будет так, – изрек Слепой старец и хлопнул в ладоши. Мигом зашипели фитили в масляных лампах, лабиринт погрузился во мрак. Наступила такая тишина, что спустя меру песка Рахмани уже смог расслышать, как далеко наверху проделывают себе ходы корни камнеломок.

– Ты останешься тут, – в темноте произнес Учитель. – Останешься, пока не поймешь, что тебе не нужны ни слух, ни зрение, чтобы говорить с нами. Если ты не одолеешь себя, ты снимешь жреческие знаки и вернешься в дом к отцу, почтенному Саади, да продлятся его дни…

Рахмани не знал, сколько прошло времени, прежде чем вокруг него что-то изменилось. Вероятно, Корона успела взойти дважды, а подземный холод почти отвоевал пятки и лодыжки у слабеющего тела, но юный жрец не отступил. Он приплясывал, закрыв глаза, растирал ноги и бока, иногда садился, чтобы тут же вскочить с ледяного пола пещеры.

Спустя много лет он так и не вспомнил, как этого добился. Стало светло и гораздо теплее. Вокруг неровно горели изящные бронзовые светильники, словно плавающие в полумраке. В освещенном круге, на мягком арамском ковре полулежали Слепые старцы. Кто-то беседовал, кто-то неторопливо потягивал кальян, кто-то дремал. Далеко не сразу Рахмани сообразил, что старики вовсе не вместе. Они находились далеко друг от друга, возможно, совсем не в этой пещере, и только частью сознания объединялись для беседы. Кроме того, выяснилось, что двое из них – вовсе не старики, им едва перевалило за пятьдесят. Однако, как и их товарищи, моложавые старцы обходились без зрения и не шевелили губами, ведя разговор…

– Это добрый знак. Ты справился, – голос Учителя влился Саади прямо в уши. – Ты нужен нам, и было бы вдвойне горько изгнать тебя именно теперь, когда ты сам разыскал вход в лабиринт. Ты нужен нам, поскольку дар отпирать Янтарные каналы – это такая же редкость, как крылья или жабры… Но прежде чем ты пройдешь первый круг посвящения, надо многое объяснить. Тебе следует потрогать правду, а не тень от вчерашних одежд правды. Слушай…

Премудрый господь создал этот мир и наделил его тройственной природой. Так сказано в писаниях, и не только в священных свитках детей Авесты. Так упомянуто в суннах, так начертано в перламутровых книгах страны Вед, так сказано в легендах Золотой Орды и преданиях склавенов…

И люди верят в сказку.

Три тверди, похожие друг на друга, но совсем не как близнецы. Над каждой светят Короны, но свет их отличен, где-то он выбеливает кожу, где-то доставляет быстрый загар или наносит лазурь. На каждой моря и материки… Они удивительно схожи, но расположены по-своему, даже реки порой текут в разных направлениях. Далекие звезды, видимые с гор, почти одинаковы, и наречия на всех твердях почти повторяют друг друга, а в хрониках даже упоминаются одинаковые имена шахов, королей и императоров.

И одинаковые даты сражений.

Люди одинаково гибнут на всех трех твердях. Одинаково страдают дети, воют матери, потерявшие сыновей, и одинаково корчатся сыновья этих матерей, нанизанные на ржавые штыки.

Люди повсюду несчастны, Рахмани.

Наш Хибр беден водой, лишь далеко на юге плещется Травяной океан, названный так из-за обилия подводной растительности, а там, где на Зеленой улыбке раскрывает объятия кораблям Атлантика, – у нас лишь мелкие соленые моря, из которых, как клыки, торчат острова. Наш Хибр силен ветрами и красными пустынями, а ближе к Северному полюсу он такой же, как Великая степь. Там на тысячи гязов расстилается тундра, над ней играют полярные радуги, а под радугами бьют в бубны и охотятся на медведей дикари…

И всюду идет война. Всюду люди режут и стреляют в себе подобных…

Иные острова Хибра обитаемы, иные – нет, но почти повсеместно люди поклоняются Печати пророков, носителю зеленой чалмы. Отчего так случилось? Ведомо лишь Премудрому, зачем он допустил завоевания султанов. Отчего же на Зеленой улыбке не признают Печать пророков, а на Хибре никогда не рождался Мессия, умерший на кресте? На Зеленой улыбке верховной властью обладает скорее не император, а папа и его жуткие закрытые ордена, однако последнее столетие эту твердь постоянно трясет от бунтов и революций…

Люди всюду страдают, Рахмани. Отчего центавры Великой степи тяжело болеют на Зеленой улыбке и моментально чахнут на Хибре? А летучие ящеры легко размножаются на Хибре, зато на Зеленой улыбке практически не могут взлететь? Отчего нюхачам с Плавучих островов вольготно в любой атмосфере, зато все прочие разумные формы с Великой степи стенают и угасают на чужбине? На всех трех твердях известна формула Оберегающего в ночи, хотя ни одна рукопись не отвечает на вопрос, кто первый ее произнес.

Оберегающий способен отогнать нечисть, но не способен отвести руку, сжимающую топор или палицу. Люди ненавидят друг друга, Рахмани. Их отравляет ненависть к чужим богам, зависть к чужому состоянию и недоверие к чужим традициям…

Нет, не только формула Оберегающего объединяет нас. Нас объединяет так много… Во все времена рождались те, кто пытался толковать тройственность как двойное отражение единого сущего. Но никто не мог ответить, какова же истинная природа сущего? Какая же из твердей хранит истинную честь и истинную любовь, если прочие следует считать лишь ложными зеркалами?..

Кто прав, если везде льется кровь? Кто прав, если всюду опрокидывают жертвенники и оскверняют алтари? И можно ли надеяться на счастье для всех, если условием счастья одного ребенка является непременное горе другого, живущего по ту сторону вражеских траншей…

Кто прав, Рахмани? Тысячелетняя империя латинов, папские монахи, подчинившие вере Креста все северные королевства Зеленой улыбки? Или истинна лишь вера зеленых знамен, захватившая Хибр? Что же касается Великой степи, Рахмани, то самая великая загадка состоит в том, что эта твердь вообще не должна существовать. Ты еще мал, но если будешь прилежно учиться, то скоро познакомишься с наукой, именуемой астрономией. Великая степь то замедляет, то ускоряет полет вокруг светила, то приближается, то удаляется, что считается неправильным. Кроме того, в небесах Великой степи летают твари, которые у нас не могут даже оторваться от земли, в озерах плавают гады, которые не могут присниться нашим безумцам, а их простые прачки, даже у самых отсталых племен, с детства способны к ворожбе. На Великой степи соединено в целое то, что не может соединиться.

Громадная империя Хин платит дань Искандеру, и торгуты Золотой Орды отправляют ежегодный обоз с золотом на строительство новых храмов в честь олимпийских богов. Люди-перевертыши служат следопытами у работорговцев-норманов, а принадлежащие к касте тайских убийц, имеющих прозвище «голые ладони», нанимаются телохранителями по всему миру и прекрасно расселяются от морозных полюсов до знойных пустынь Нила. На Великой степи горят города и деревни, растут кладбища и невольничьи рынки, давно запрещенные на Зеленой улыбке и Хибре…

Повсюду страдания, Рахмани.

Классики науки пишут труды, в которых доказывают, что не бывает людей-рыб и циклопов. Нам же хорошо известно, что разумных рыб вполне можно повстречать на коралловых атоллах Великой степи, а циклопы есть и у нас, на Хибре, за южным песчаным барьером. Естественно, классики науки все живут на Зеленой улыбке, ведь там пригрелись почти все ученые люди этого мира, а прочие жители этой великой, цивилизованной тверди, как они ее называют, доверчиво внимают лжи…

Часы Зеленой улыбки заведены на три, а то и на пять веков раньше, чем часы Хибра, а про Великую степь и говорить смешно. На Зеленой улыбке короли занимают деньги на биржах, ваятели высекают из мрамора голых женщин и мужчин, а ковры и мундиры для армий давно ткут не дома, а на огромных фабриках. Там по морю плавают на железных кораблях и не теряют направление даже в самый густой туман, потому что у их мореходов есть наука и есть приборы…

Но они точно так же убивают и калечат друг друга, Рахмани. Несмотря на то, что поклоняются своему миротворцу Иешуа, иберийцы находят поводы презирать франков, латины топят корабли греков, а ютландцы враждуют то с руссами, то с британцами…

На Хибре, Рахмани, запрещены вино, табак и рабовладение; по крайней мере, на той части Хибра, куда добираются чиновники султаната. Естественно, они не в состоянии контролировать область Карпатских гор, Балканы и фиорды Балтии, где море принадлежит буйным норвегам и поморам. Контрабандисты, поставляющие в Горный Хибр нелегальные товары, рискуют головой. Ты видел, Рахмани, как расправляются с продавцами вина, их головы торчат на кольях вокруг городских стен… На Хибре любят убивать, Рахмани. Наше время течет медленнее. На Хибре всего два университета, а на Зеленой улыбке их восемнадцать. На Хибре дети Авесты никогда не знают, что принесет им грядущий день, но мы не затеваем восстаний. Зато склавены с Балканских гор безрассудно сражаются за независимость своих крошечных королевств… Там, где развевается зеленое знамя, почти нет воровства, но мелкие князья, шейхи и ханы воюют между собой. Даже в горах Арама, в северных топях Окраины и в джунглях Меконга не стихает звон металла и крики раненых. На Хибре полно нечестивцев, которые курят табак и втихую пьют вино, зато уж и на Зеленой улыбке достаточно ловкачей, пристрастившихся к шише, запрещенной их папами и епископами. На Хибре делают вид, что не поощряют охотников за людьми, однако скрытая работорговля процветает…

Людей продают в рабство, Рахмани, и никому из нас это не кажется чудовищным, хотя в писаниях сказано совсем иное.

На Зеленой улыбке многое иначе, и не зря богатые торговцы, сколь бы они ни кричали о приверженности зеленым знаменам, отправляют детей учиться в Британию и Пруссию. А тех, кто способен к пению, музицированию или живописи, – отправляют во Флоренцию и даже в сам Рим, столицу императора. Твой отец, Рахмани, – образованный человек, и наверняка ты видел у себя дома три шара, обтянутых кожей. Это глобусы, привезенные из академии наук, уменьшенные копии всех трех твердей. Твой отец рискует, храня их у себя…

Глядя на глобусы, можно убедиться, что все три тверди – как родные сестры, но чего-то каждой из них не хватает. Чтобы раскрыть эту тайну, мы собирались трижды и трижды погружались в совместное созерцание. На Хибре словно не хватает океана, на Зеленой улыбке недостает тепла, зато на Великой степи почти нет Европы, лишь архипелаг великой Македонии, родины Искандера. Каждая из трех твердей по отдельности похожа на кривое зеркало, неверно отражающее беды своих повторений…

Зеленая улыбка, как известно, не вращается. Тебе это пока не понять, Рахмани, но весь наш мир вращается, и мы вместе с ним… На ее светлой стороне есть материк Европа, он соединен перемычкой с материком Сумчатых, вдоль перемычки еще много островов, и самый крупный – Ниппон… А западная сторона Зеленой улыбки всегда покрыта льдами и вечной Тьмой. У самой кромки вечной Тьмы, за бурунами океанических течений, в которых гибнут даже железные суда, притаился крупный остров, именуемый Америка.

Там живет такой же народ инка, как и на Западном материке Великой степи, только на Великой степи материк в шесть раз больше скромного острова… Никто из ученых и богословов не может объяснить, как так случилось, что твердь всегда греет один бок. Тем более никто из ученых не может растолковать, отчего на Зеленой улыбке тысячи лет правят императоры Рима, а на Хибре даже в рукописях Аль-Рубайни, служившего при дворе Кира Великого, нет упоминаний о таком государстве. На Зеленой улыбке почти все поклоняются кресту, а на Великой степи с трудом можно найти храмы, увенчанные крестом или полумесяцем. Там тысячи богов одаривают улыбками своих подданных, а поверх них простерлась сияющая десница Искандера Двурогого…

Наши учителя, Рахмани, и учителя наших учителей, достигли многого в познании мира, но это лишь крохотные песчинки знаний. Мы так и не выяснили, где скрываются истинная любовь и истинная честь. Единая для всех людей любовь, и единая честь, преступить которую не сможет уже никто…

На каждой из твердей, Рахмани, у народов схожая история, но… Если мы издалека наблюдаем стаю порхающих бабочек, мы не видим различия. Но если приблизиться вплотную, становится очевидным, что каждое из легкокрылых созданий кичится неповторимым узором… Если приблизиться вплотную к ветхим крыльям истории, становится видно, что год на Хибре не просто длится втрое дольше, чем на Зеленой улыбке. Сама река времени бежит здесь медленнее. А на Великой степи со временем вообще происходит путаница, хотя на то она и Великая степь.

Когда ты подрастешь, Рахмани, и Премудрый призовет тебя в путь, ты столкнешься с Янтарными каналами, на одном конце которых – завтрашний день, а на другом, на выходе – день вчерашний. Ты встретишь колдуний, которые умеют заглянуть за дюжину песчинок вперед и даже в следующий год, и колдуний, которые способны выкатить из будущего куски настоящего, как путник выкатывает печеные плоды из остывающей золы костра…

Зеленая улыбка обрела свое сегодняшнее имя не так давно, после того, как там изобрели воздухоплавание, после того, как дерзкие юноши поднялись к тучам на шарах, нагретых газом, и увидели улыбку вечнозеленых лесов, протянувшуюся поперек материка Европа, которого на Хибре вообще нет.

Отчего так сложилось, что учение страны Вед разрастается и на Хибре, и на Великой степи, однако про мудрецов с Ганга ничего не известно на Зеленой улыбке? Отчего на Великой степи нет продавцов улыбок, этих загадочных кочевников, которые поют вместе с барханами, а на Зеленой улыбке вообще угасает всякое колдовство?..

Зеленая улыбка слишком серьезна, Рахмани.

Раньше было мало известно о том, как живут люди на других твердях, и не потому, что не существовало Янтарных каналов. Каналы были всегда, они открываются, молодые, кипучие, другие стареют и чахнут, как стареет и чахнет любое творение создателя, но люди боялись в них спускаться, так велик был страх перед темной водой. Как тебе известно, существуют поверья, будто бы мудрецы древности умели обходиться без Янтарных каналов, и даже якобы есть целые народы, такие как инка, владеющие тайной перемещений…

Сложно утверждать, правда это или нет. Но есть вещи, Рахмани, которые нам известны доподлинно, и это именно те осколки истины, которые следует впитать вступающему в первый круг посвящения. Впитать, как впитывается влага в морскую губку… После того, как ты их впустишь в себя, эти осколки нельзя будет выплюнуть назад, как выплевываем мы застрявшую в горле кость… Ты можешь вернуться к отцу, и никто тебя не посмеет порицать. Остаешься?..

Первый осколок правды – это то, что Великая степь постепенно покидает нас. Да, Рахмани, это звучит невероятно, но Янтарных каналов, соединяющих Хибр с Великой степью, становится все меньше. И с Зеленой улыбки достичь ее становится все труднее. Пока никто этого не желает замечать, поскольку требуется огромный труд – пересчитать каналы, засечь точные даты, сколько пропущено людей и грузов на вход и выход, засечь разницу во времени относительно небесных созвездий… Вести учет крайне сложно, поскольку в те времена, когда еще не было сильных империй, никто точно и не знал, сколько каналов существует. А в нынешнее время каждый правитель обносит канал забором, будь то болото, пруд или река, ставит стражу и собирает дань… Кроме того, существует великое множество контрабандных каналов, одни рвутся, другие рождаются…

Но Великая степь нас покидает. Мы следим за звездами, за отливами и состязаниями ветров уже много столетий. Мы записываем на серой паутине все, что нас беспокоит, а затем щупаем возникшие узелки и читаем ответы, если у нас получается найти ответ. В сочинениях позднейшего времени, которые нам любезно привозят с Зеленой улыбки, тоже звучит тревога по поводу удаления Великой степи. Один из виднейших философов Рима, Говард Сицилийский, в частности, объясняет это ни чем иным, как божественным промыслом. Якобы отец небесный стремится оградить своих чад от засилья бесов и колдунов. Мы можем воспринимать труды Говарда Сицилийского как пример мракобесия, однако не можем отрицать, что Зеленая улыбка почти полностью избавилась от колдовства. Почти во всех государствах-сателлитах Рима ведьм и травников жгут заживо, жгут их книги и приспособления. Даже султаны Горного Хибра и шейхи Аравии не поступают со знахарями столь жестоко…

Янтарные каналы дрожат от крови, Рахмани.

Мы не можем исключить, что на Великой степи действительно верховодят демоны, и им не по нраву перемены. Великая степь не жаждет перемен и стремится к уединению. Возможно, план Создателя мира был нарушен, нам никогда не постичь его и не окинуть единым взглядом… Существует трактат прорицателя Джиованни Генуэзского, родившегося на Великой степи четыреста сорок лет назад. Там записано одно любопытное пророчество, записано со слов наставника йогов Раджи Пятого, проживавшего в древней столице Вавилонии… Хотя, пожалуй, любое пророчество заслуживает уважения и нашего любопытства.

Там записано, что проснутся два брата, один старший, другой средний, засмеются они над неловким младшим братом, который продолжит спать. Они будут смеяться, радуясь встающей Короне. А младший брат засмеется в ответ и уйдет, пока старшие будут протирать глаза, обожженные светилом. И тогда окажется, что младший брат взял с собой их эхге, что в переводе с древнего языка рукописи может означать душу, или то, без чего человек пуст. Рахмани, вторая и третья части стихотворной легенды посвящены тому, как безутешные старшие братья скитаются в поисках младшего и находят его в объятиях незнакомого взрослого человека, который их пугает и одновременно притягивает. Этот взрослый брат светел и чист нутром, а лицо его голубое, а на макушке его покоится белая шапка. Этот взрослый брат не дробит свою любовь к младшим, у него достаточно места в сердце для всех…

Это самое важное, Рахмани. Это главный осколок истины. Четвертая твердь существует, что бы ни твердили тебе глупцы и трусы. Четвертая твердь существует, она прекрасна, как юная заря, и мудра, как царица кобр, она объятна и необъятна одновременно. Она вмещает в себя все прелести Хибра, Зеленой улыбки и Великой степи и не отдает никому предпочтения. Она любит всех их одинаково, как взрослый старший брат любит своих несмышленых младших братьев. Она готова им прощать безумства и колкости, как и всем нам, кто живет на младших твердях. У продавцов улыбок, сумрачного племени, которое, как тебе известно, нечасто покидает барханы, тоже есть легенды о четвертой тверди. У жриц народа раджпура, обитающих в непроходимых дебрях Леопардовой реки, что течет на месте нашей Акэн-Дарьи, есть цикл сказаний о том, как разом откроются все Янтарные каналы, и по ним успеют перебежать в рай лишь те, кто верно служил духам почв и дождя, которые почитаются, как самые добрые…

Люди ищут спасения, Рахмани, вот что записано на серой паутине. Люди ищут спасения от самих себя, от несчастий, которые они плодят…

Четвертая твердь приемлет всех богов, но они не склоняются там перед троном Премудрого, как привыкли нашептывать бесноватые проповедники. На четвертой тверди боги сливаются в единой сущности, но это тебе пока рано… Запомни лишь одно, запомни и поверь: самые достойные Учителя прошлого, те, кого народ нарек Слепыми старцами, посещали четвертую твердь и видели рай.

Там рай, Рахмани, поистине рай для любого человека. Там люди любят друг друга, как… как молодые голуби, что воркуют на башнях, или как нежные ягнята на лужайке. Там нет убийств и клеветы, там радостно встречать рассветы и провожать Корону…

Мир не тройствен, Рахмани. Мир четырехмерен. Четыре направления у сторон света, и четыре имени у главных ветров. Дома строятся с четырьмя углами, и человек счастлив, когда защищен с четырех сторон. У нас четыре конечности, и, когда мы хотим чему-либо придать устойчивость, мы строим это с четырьмя опорами. К примеру, краснодеревщик не станет делать стол с двумя ногами, как у цапли, либо с тремя ногами, как у цапли, опустившей голову в воду, ибо это ненадежно…

Но доказательств гораздо больше, чем мы себе можем вообразить. И главное доказательство, Рахмани, – это вечная Тьма, сковывающая западное полушарие Зеленой улыбки. Откуда во льдах берутся те изумительные, страшные и роскошные вещи, как не с тверди-прародительницы? Они достаются королям и императору Зеленой улыбки, но те глупы и не в силах разобрать верное значение посылаемых нам знаков. Когда ты вырастешь, Рахмани, ты отправишься туда, на границу вечной Тьмы, и станешь ловцом. Ты сменишь одного из тех, кто сейчас охотится во льдах…

Ты не будешь знать в лицо своих товарищей, других детей Авесты, которых мы посылаем на враждебную твердь. Мы изменим тебе лицо, высветлим волосы и глаза, ты будешь не так заметен и не так ненавидим там, где придется провести много месяцев… Мы будем учить тебя всему, что умеем, чтобы ты не боялся. Может так случиться, что на учебу уйдет много лет, но вся наша жизнь – лишь капля в реке вечности.

Ты будешь искать живой Камень пути…

…Рахмани словно очнулся от сна. Он опять находился в лабиринте, и опять его окружали Слепые старцы, но давно канули в прошлое времена юношества.

Он вернулся по призыву Учителя.

Он шел по следу живого Камня пути.

Он дрался с посланцами доминиканского ордена.

Он забыл свое тело на берегу Кипящего озера.

…По прошествии тягучих и искрометных лет, по прошествии тысяч дней, проведенных в седле и за кафедрой в библиотеке, по прошествии тысяч ночей, проведенных под голыми звездами и под балдахинами из драгоценнейших тканей, Рахмани Саади вздрагивал на твердом глинистом берегу Кипящего озера, а та его часть, что и была настоящим Рахмани Саади, снова беседовала с Учителем.

– Что же теперь? – спросил Саади.

– Шестнадцатый огонь, – озвучил мечту Учитель и распахнул ладонь. На ладони друг за другом, очень быстро, катались три голубых шарика. Они метались с такой скоростью, что Рахмани не сразу разглядел – шарики вовсе не гнались друг за другом, а кружили по вытянутым овальным орбитам, оставляя за собой мерцающие бирюзовые шлейфы.

– Это и есть шестнадцатый огонь? – подставляя ладонь, благоговейно выдохнул Рахмани.

– Это одна из ипостасей его, – вздохнул Учитель, и Рахмани показалось, что третий глаз, начертанный индиговой краской на морщинистом лбу наставника, на мгновение ожил. – Мы не можем указать тебе точно, где искать Янтарный канал. Тебе понадобится особый канал, очень глубокий, самый глубокий и недоступный из всех, которые ты встречал до сих пор. Тебе понадобится мужество, чтобы нырнуть в бездну…

– Я сделаю это, Учитель.

– Шестнадцатый огонь будет ждать внутри тебя.