Текст книги "Врата миров. Дилогия"

Автор книги: Виталий Сертаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 44 страниц)

Атаманша каталась по бе-то-ну, оглашая воздух медвежьим ревом. Ее уцелевшие подружки забыли про меня, со всех сторон обступили любимую хозяйку. Но они толкались беспорядочно, не зная, как зашить рану. Кто-то визгливо звал врача, кто-то колотил ногами в запертые двери.

– Все, закончили. – В круг смело вступила невысокая, худощавая домина, с бесцветным хвостом волос.

Лицо ее тоже отличалось удивительной неприметностью, но по поведению моих недавних соперниц сразу стало ясно – появилась настоящая домина.

– Закончили и убрались в норы, – приказала бесцветная женщина и подмигнула мне. – Конопатая, живо лоханок своих собрала, и чтоб я вас не видела… Ты кого ищешь? – повернулась она к Юле. – Ритку Богушар? Уже идет она. Это из-за вас кипеж, что ли?

– Женщина-гроза, тех двоих, что в форме, непременно убьют, – благоразумно не поднимая крышку корзины, предупредила Кеа.

– Кой-Кой, их надо отогнать! – Рукоять хлыста заплясала у меня в ладони.

– Назад! – рявкнула бесцветная женщина. Там, куда она направлялась, мгновенно образовался коридор. – Все назад, разойтись!

Подле окровавленных охранниц немедленно очистилось пространство, многие стали прятаться в свои же камеры. Обе женщины в изодранной форме глядели на «язык кобры». Я хотела их как-то ободрить, но не успела.

– Бабуля, Маргарита Богушар! – продолжала взывать Юля.

– Мы еще поцелуемся, сука! – Стриженая женщина плюнула в мою сторону, делая вид, что хочет вырваться из рук своих прихлебательниц. Она и плюнула нарочно недалеко, кося глазом, оценивая, насколько красиво и достойно покидает поле боя.

– Марианна, тебе мало? – ледяным голосом осведомилась женщина с бесцветными волосами. Дальше она сделала удивительную вещь – открыла книжку и ушла читать. Как будто ничего не произошло.

– И с тобой поцелуемся! – прошипела ей вослед порванным ртом атаманша.

– Юлька, кто тебя сюда, беда ты моя?! – Из толпы растерянных женщин выкатилась подвижная кудрявая старушка с папиросой в зубах. Еще до того, как она подняла крик, я ее узнала.

Узнала и сразу успокоилась. Эта женщина, вне всякого сомнения, обладала силой. Но в отличие от внучки она свою силу прекрасно сознавала.

Несколько минут они бурно обнимались, Юля щебетала, бабушка Маргарита охала и отпускала соленые словечки, но мы им не мешали. Вокруг снова росла толпа женщин. Одни бурно радовались неизвестно чему, другие призывали вернуться в камеры.

– Бабуля, это мои друзья. Это они помогли мне сюда пройти. Это вот – Марта, а это…

– Это еще зачем? – На нас бабушка еле взглянула.

– Что «зачем»?

– Зачем сюда приперлась? Или не слышишь, что творится? Это вы перестрелку учинили?

Как раз в этот миг в железной паутине что-то произошло. Прерывистый лязг оборвался, хотя лампы продолжали моргать. Зато одновременно с грохотом захлопнулись замки на всех открытых до сих пор дверях. Где-то под потолком прокашлялся мужской, хриплый голос. Я уже догадалась, что он скажет.

– Бабуля, мы не стреляли. Это в нас стреляли.

– Час от часу не легче!

– Бабулечка, мы же специально за тобой пришли…

– За мной? – Старушка поперхнулась дымом. – Да ты совсем спятила. Я тебе кто – граф Монте-Кристо? Никуда я не побегу.

– Бабуля, им надо вернуться на свою планету.

– Юлька, я тебя предупреждала: попробуешь шмаль какую – башку отверну! На тебя мне пока сил хватит.

– Я не пробовала шмали! – Рыжая ведьмочка плакала и смеялась одновременно. – Бабушка, ну что ты притворяешься, будто не видишь?..

Старушка косо глянула на меня, на Кеа, которая среди почтительного молчания чистила апельсин. На перевертыша, который, уступая просьбам заключенных женщин, уже трижды обернулся то голым мускулистым юношей, то полногрудой блондинкой с картинки. Толпа ахала, вскрикивала, подавшись назад. Очевидно, Кой-Коя эти простодушные женщины приняли за рыночного фокусника. Нюхача они в таком случае должны были принять за уродца, которого я таскаю по деревням на потеху публике.

– Да вижу я, не слепая. Вижу, что нетутошние они.

Бабка Юли глянула искоса, а я сразу засекла, какая она на самом деле молодая. Она вполне могла себя заставить не стареть, как это делают Матери-волчицы.

Я представилась и сказала ей об этом.

– Кой-Кой, переведи ей… Когда мне исполнилось пять лет, Матери-волчицы пришли в нашу хижину и забрали меня, чтобы не дать угаснуть силе, родившейся вместе со мной. Когда твоей внучке исполнилось пять лет, ты наверняка угадала ее силу, но сделала все, чтобы затоптать этот костер. Ты преступила то, что тебе не положено преступать. Не мы решаем, кому сеять хлеб, кому рожать детей, а кому – стать Красной волчицей. Помоги ей, еще не поздно. Твоя внучка мучается, как мучался бы любой волк, насильно запряженный в телегу с навозом. Она убивает себя, разве ты не видишь?

Кой-Кой перевел, и стало слышно, как ревет их дурацкий звонок и как перекликаются солдаты, окружившие женский корпус.

– А что я могла? – озлилась женщина. – Что я могла, когда у ней мать родная есть. Из бутылки, правда, не вылазит, но – мать. Куда я ее дену? Ну, увезла раз в деревню, к сестре, так протрезвели и туда приперлись. Еще и пригрозили, что не дадут больше внучку. Что я могла, в такой-то семейке? Моя-то дочка – ладно еще, она сама заплачет, придет да повинится. Но мужик у ней дурной. Не отец Юлькин, тот давно в бегах, а отчим, уже третий или четвертый, со счету сбилась…

– Третий, – покраснела Юля.

– Да шут вас разберешь, – отмахнулась Маргарита Сергеевна. – А мне что? Я только-только дождалась пересмотра дела, а вы меня в бега зазываете? Мне скоро семьдесят, ты меня тут навсегда законопатить хочешь? Не, я никуда не пойду. Да и пристрелят нас, как куропаток.

Она отвернулась. Мне стало смешно. Вокруг нас, разинув рты, толпились воровки, убийцы, злодейки всех мастей. За железной дверью пыхтели вооруженные до зубов солдаты. В темнице точили ножи уцелевшие подручные бесноватой Марианны. Где-то неподалеку дружки генерала Сергеева обсуждали, каким способом меня зажарить. Где-то далеко, в больнице, валялся без памяти мой несчастный супруг. Не прошло и суток, как я окружила себя любовью и верностью.

– Твоя бабка не скрывала от тебя, что умеет находить гиблые места, – заговорила я. – И жилы земли она наверняка находить умела и от тебя не скрывала. Твоя бабка наверняка говорила тебе про Плоские миры, где хороводят бесы, и про каналы между мирами, где глупый обыватель гибнет, зато ведьма собирает травы долголетия и цветы мудрости… Твоя бабка учила тебя формулам черной магии и искусству оберегов и учила, как говорить с лесом, и творить големов, и зашептывать чужие волосы, и привораживать мужчин… Она тебе торопилась передать, а ты предала ее память…

– Ее убили! – Кудрявая старушка обернулась ко мне шипящей рысью. – Ее насмерть убили, закололи, замучили в психушке! Что мне, внучке любимой такого конца желать?!

– Бабуля, но ты никогда… – побледнела Юлька.

– Всем… немедленно вернуться в камеры! – загремел оловянный мужской голос. – Прекратить сопротивление…

Этот голос напомнил мне спящего оракула. В нем не ощущалось ни гнева, ни злобы, ни терзаний.

– Да, я никогда не говорила, и что? – Бабушка сердито выплюнула окурок. – А что, мне надо на каждом углу орать, что мать моей матери замучили, мать их, люди в белых халатах? Уж лучше пусть все думают, что в революцию сгинула. На Ленина все списать можно, он вытерпит…

Маргарита Сергеевна дрожащими пальцами раскручивала кремень на за-жи-гал-ке.

– Если вы нам не поможете, мы будем искать дальше. – Кой-Кой подошел вплотную и обернулся точной копией Маргариты Богушар. Женщины в толпе завыли от восторга и от страха одновременно. – Мы и без вас найдем тех, кто умеет вскрывать жилы тверди. Мы и без вас построим мост между Землей и нашей пла-не-той. Только вашу внучку вы не сбережете, Она научится магии не у вас.

Маргарита Сергеевна отшвырнула зажигалку, щелкнула пальцами и добыла огонь из воздуха. Она глядела в глаза своей копии и свирепо жевала папиросу.

– Вау, – произнесла Юля.

– Домина, она колеблется, – шепнула нюхач. – Она поверила тебе, ей теперь стыдно. Мне кажется, ей стыдно, что она одна сбежит, а другие останутся. Я чую – здесь много невинных, Женщина-гроза.

– Кой-Кой, переведи ей… Переведи им всем. Мы выйдем все вместе, и никто нас не остановит. Кто боится – тот останется здесь, но покинуть зиндан сможет любая. Но мне нужна их помощь. Мне нужна помощь каждой из вас, даже тех, кто никогда не молился.

– Твоя подруга совсем чокнутая, еще хуже, чем ты, – похвалила меня Маргарита Сергеевна. – Ладно… видать, не зря мне трижды гадали, что придется черную телку резать. Заводи свою ворожбу, чернявая, пока нас тут псами не потравили!

20
Зоран Ивачич

– Это невозможно! – Аркадий с отвисшей челюстью следил за тем, как высокий усатый мужчина встает.

– Помогите же ему! – дернулся Ромашка, но центавр усадил его обратно железной рукой.

– Он мужчина и воин. Он встанет сам. Дом Саади, переведи мои слова лекарям. Скажи им, что неважно, сколько шагов пройдет воин. Каждый его шаг – это шаг навстречу врагу, а не трусливое бегство. Спроси их, дом Саади, они поняли, что я говорю?

– Они поняли тебя, гиппарх.

Зоран Ивачич поднялся сам с третьей попытки. Из едва затянувшихся ран сочилась кровь. Кровь капала с губы, которую он закусил, чтобы не кричать. Спутанные мокрые волосы падали на глаза, по сравнению с их антрацитовым блеском кожа Ивачича казалась пугающе бледной. Больничная одежда повисла мешком на отощавших плечах. Забинтованное ухо превращало красивую голову в нелепый шар. От прежнего Зорана, каким его помнил Рахмани, остался лишь рост, огненные глаза и тяжелый нагрудный крест, передаваемый в семье по наследству. Даже бравые усы обвисли, точно пересохшие кукурузные початки.

– Ра… Рахмани, это правда? – Запекшиеся губы раненого со свистом выталкивали слова. – Вам удалось вы… вынуть из меня са… сахарную голову?

– Это правда, брат мой. Мы нашли спасение, брат мой. Люди на четвертой тверди не боятся уршада.

– Это… это… – Ивачич облизал губы, покачнулся, но удержался на ногах. – Ра… Рахмани, мне нужно увидеть правителя…

– Мы сами ищем его, брат. Говорят, что правителя нет в городе. Он уехал, но скоро вернется. Как только он вернется, мы вместе отправимся к нему.

– По… почему мы тут?.. – Зоран обвел мутным взором заплесневевшие стены подвала и рухнул на руки друзей.

– Это невероятно, – как эхо, повторял Аркадий, пока Ромашка готовил два последних бинта. – Чем вы его намазали? Что это за дрянь? Спросите у вашего… э-э-э… ги… кентавра, это ведь он плевался и мазал его. Я видел, как он плюется.

Всю грудь и живот Ивачича покрывала остро пахнущая, спекшаяся корка желто-коричневого цвета. Под коркой виднелись вздувшиеся, кое-где лопнувшие шрамы. Раны заживали буквально на глазах.

– Поликрит намазал его лечебной травой, они всегда носят ее в подсумках, – объяснил Рахмани. – Эта трава не спасает от смерти, но быстро заживляет. Центавры разводят особую породу псов и сцеживают у них слюну, чтобы из дюжины трав и слюны приготовить жвачку. Он ее размачивал во рту и плевал…

– Теперь все понятно. – В восхищении Ромашка прищелкнул пальцами. – Нам бы рецепт этого плевательного зелья, нитки бы не понадобились…

– Скажи честно, он умрет? – придвинулся к лекарю Саади.

– У него внутреннее кровоизлияние, – невольно понизил голос Ромашка. – Я вам ничего не могу обещать. Для нас фантастика уже то, что он сумел подняться. Мое мнение – он уже должен был умереть. Вторая пуля где-то в брюшной полости. Я не понимаю, как ваш друг дышит.

– Либо мы немедленно кладем его на стол, либо в любую секунду… – Аркадий выразительно воздел руки.

– Если вы его отнесете наверх?..

– Нас всех арестуют. Пока мы сумеем объяснить, что ему нужна срочная операция… – Ромашка в отчаянии махнул рукой.

– Мы ничего им не сумеем объяснить, это к бабке не ходи, – мрачно подтвердил Аркадий. – Там наверху – четыре трупа.

– Тише, тише, тсс, – замахал руками водомер. – Дом Саади, кто-то проник в соседний подвал. Они еще не добрались до той стены, что я распилил, но если приведут собаку…

– Я убью их всех. – Поликрит выломал из рентгеновского аппарата длинный заостренный угол.

– Ра… Рахмани, – Ивачич снова пришел в себя, – здесь носят кресты?

– Да, брат. Прошу тебя, лежи спокойно, ты еще слаб. Мы попали во владения руссов. Ты не поверишь, их почти сто миллионов… На четвертой тверди живет очень много людей, Зоран.

– Они… они молятся Спасителю?

– Да, Зоран. Они молятся твоему богу.

– Раз они носят кресты, они помогут мне?

– Конечно, помогут. Зоран, на этой тверди тоже есть Балканы, и здешние руссы уже помогали твоему народу.

Ивачич снова тревожно приподнялся. Центавр уложил его на кривом запыленном столе, под бездействующей рентгеновской установкой. Лампочки в подвале погасли и загорелись вновь.

– Что же тут… что же им удалось? Они изгнали султана?

Саади беспомощно переглянулся с хирургами. Те старательно вслушивались в балканскую речь, но не понимали. Снорри с самодельным факелом исследовал заваленные мусором коридоры. Центавр в поисках оружия рвал на части автоклав.

– Да, Зоран. Здешние руссы помогли балканцам изгнать султана. На твоей родине мир и радость.

– Всюду… всюду мир и радость, только на Хибре пламя… только на проклятом Хибре… – прохрипел Ивачич. – Ра… Рахмани, кто эти… кто эти двое?

– Это лекари, они спасли тебя. Здесь замечательные лекари, Зоран, они возвращают к жизни даже тех, кто носил уршада.

– Я… я умираю, брат.

– Ты будешь жить. Лекари вынули из тебя последышей.

– Не лги мне, Рахмани. Ты… неужели ты повстречался с Продавцом улыбок?

– Он сам нашел меня. Лежи тихо, прошу тебя.

– Я скоро умру… Не лги мне, Рахмани. У меня внутри огонь. Мне надо повидать правителя… Молчи, молчи, слушай. Мне надо повидать его. Не наместника, а самого сатрапа. Ты видел его? Нет, ты не видел… Слушай, слушай меня. Я собрал двадцать семь миллионов золотом, я поделил их на три части. Где спрятана треть, известно Марте, еще треть я раскидал в королевских банках на Зеленой улыбке… Девять миллионов заберешь ты. Слушай, слушай, молчи! Нужно найти правителя в стране руссов, нужно говорить с ним. Если я не сумею… обещай, что ты наймешь тут солдат.

– Зоран, ты сам справишься. Ведь я не полководец, как ты. За тобой всегда идут люди, а кто пойдет за мной, да еще воевать в чужой стране? Нет, ты обязан выздороветь, иначе некому спасти Балканы…

– Рахмани, не ду… не дури мне голову. Ты найдешь герцога… Когда он увидит пятьдесят тысяч конницы и столько же пехоты… ему некуда будет деваться. Ему придется возглавить поход. Марта назовет тебе верных людей, на которых можно положиться…

– Хорошо, Зоран, я обещаю. Ты только не кричи, тебе нельзя кричать.

– Слушай, брат… Я замуровал золото там, где мы с тобой когда-то подстрелили сову… Ты помнишь сову? – Ивачич облизал пересохшие губы.

– Зоран, ты меня удивил. – Рахмани невольно оглянулся. Из всех мужчин, находившихся в подвале, только Снорри мог разобрать наречие балканцев, но он понятия не имел, где друзья подстрелили сову. – Вот уж не подумал бы… Действительно, там никто не станет искать.

– Ты… ты мне когда-то сказал, что центавры не станут воевать за деньги. – Каждое слово давалось Ивачичу с трудом, но он торопился все высказать, словно боялся опять провалиться в беспамятство. – Я послушал тебя, брат… Ты был прав. За крест будут воевать те, кто его носит. Если я не выживу, ты наймешь войско у местного правителя. Если он откажет, ты найдешь другого… Ты приведешь к герцогу Михаилу армию…

– Ты сам ее приведешь, – строго остановил раненого Саади, – ты сам приведешь свободу.

– За эти деньги можно нанять лучшую конницу, с двумя запасными лошадьми на каждого всадника… На два года, и обеспечить фуражом… – Зоран говорил как заведенный, словно торопился как можно больше передать своему старинному товарищу. – Слушай, слушай, Марта знает, где купить дешево сено для зимних переходов, где нанять лам и единорогов. Не тягловых… а боевых. Сотни единорогов достаточно, чтобы перекрыть горные проходы… Рахмани, ты помнишь Мячеслава? Мячеслав хранит порох… много пороха он спрятал в пещерах. Мы скупали его шесть лет…

Ловец слушал неровное бормотание друга и поражался, какой жесткой несокрушимой волей обладает этот истерзанный ранами, рано состарившийся человек, которого он помнил еще зеленым школяром. Едва очнувшись от наркоза, дом Ивачич заговорил не о себе, не о своей семье, покинутых факториях и торговых делах. Он снова и снова долбил в одну точку, словно узник, пробивающий случайным гвоздем стену темницы. Рахмани никогда не одобрял безумных планов опальной балканской аристократии, но воля Ивачича воистину творила чудеса. Саади подумал, что даже смертельно больной, в беспамятстве, он сумел проникнуть на четвертую твердь, а здесь, пожалуй, сам примется нанимать солдат! Саади в который раз изумлял удивительный сплав хитроумного контрабандиста, утонченного дворянина и бунтаря. И в который раз его сердце колола ревность, поскольку Женщина-гроза выбрала того, кто заведомо шел к пропасти…

– Рахмани, Мячеслав купит стенобитные машины, надо только провести их через канал…

Ловец кивал, а сам мрачнел. Как найти здешний Янтарный канал? И как объяснить разгоряченному полководцу, что здешний губернатор вовсе не жаждет встречи?

– Рахмани, ты помнишь, что ты мне обещал? – Изачич увернулся от цепких объятий хирурга, снова сел и некрепкой рукой вцепился Рахмани в плечо. – Мы обещали друг другу, что выполним последнюю волю того, кто умрет первым. Ты помнишь?

– Да, я помню, – потупился Рахмани.

– Так отведи меня к правителю руссов. Прямо сейчас, после будет поздно, ты сам это знаешь…

В слабом голосе Ивачича звенела сталь. Балканец спустил ноги в пижамных штанах на ледяной цементный пол. Толик Ромашка следил за перепалкой давних друзей, но не понимал, что происходит. Центавру кое-что успел нашептать Снорри. Теперь они оба быстро шептались в углу.

– Брат, почему ты молчишь? – Ивачич, морщась, запахнул халат. – Или ты забыл о нашей клятве? О дьявол, как больно, ммм!..

– Я отвезу тебя, – решился Саади. – Или отнесу на себе. Толик, ты сумеешь мне объяснить, где живет ваш губернатор?

– А этого никто толком не знает, – скорчил кислую мину Аркадий. – Ее охраняют – будь здоров!

– Так ваш правитель – женщина? – Секунду Рахмани колебался. – Возможно, это даже к лучшему. Раз никто не может мне помочь, мы сами ее найдем.

Он нежно поднял исхудавшего друга на руки. Самый отчаянный контрабандист трех миров весил вдвое меньше обычного.

– Оставайтесь здесь, – сурово приказал Рахмани. – Ждите меня двое суток. Вас за это время найдет нюхач. Я обдумал свое решение, другого выхода нет. Если мой кровный брат умрет, то на меня ляжет слишком тяжелая ноша. Я не вправе воевать в чужой войне, но я обещал ему…

– Сдается мне, дом Саади, что ты решил сбежать от меня? – Водомер встал поперек выхода. – Как хочешь, но я пойду за тобой.

– Снорри, я хочу, чтобы ты вернулся домой.

– Куда домой? – грустно спросил Вор из Брезе. – Ты ведь знаешь, что мои подельнички собирались пристрелить меня, а судья обещал сдать в лапы инквизиции? У меня нет дома, дом Саади. На Суматре меня тоже не ждут, мою семью давно разметало по свету. Я пошел за тобой, потому что надеялся найти здесь новый Брезе…

– Я тоже пойду с вами, – уперся Поликрит. – Это моя вина. Из-за меня вы вынуждены погибать в подземелье. Это я не сдержал гнев. Дом Саади, ты не сможешь нести своего друга и одновременно обороняться. Я отвезу вас.

Оба были настроены столь воинственно, что Рахмани прекратил сопротивление. Он уже понял, что никуда от соратников не деться, непременно пойдут следом.

– Если вы собрались штурмовать губернаторскую дачу, вас завалят издалека, из снайперских, – тихо заметил Ромашка. – Вам просто не позволят подойти ближе километра. Тем более – сегодня, после общения с прессой. Там наверняка идет круглосуточное заседание, они в панике решают, что сказать народу. Но если вы… если вам некогда, я могу отвезти вас туда, где каждый день ездит кортеж. Мне довелось там одно время жить, неподалеку…

– Рахмани, где мое оружие? Где кольчуга? – Ивачич шарил по телу.

– Ты забыл, брат? Марта нашла тебя в яме, в плену у центавров Искандера, – напомнил Рахмани. – Но кинжалом я с тобой поделюсь.

– Я отдам ему рубашку, – предложил Аркадий. – Извините, брюки не подойдут, он слишком длинный. Вы можете сказать, куда вы направляетесь?! Ведь мы с таким трудом спрятались здесь. Ваш Ивачич – не человек, а… я не знаю, безумная машина, вот он кто! Стоило прийти в себя, сразу возбуждение, бежит куда-то. Толик, а ты что молчишь?

– Дом Ивачич – не безумная машина, – холодно парировал Рахмани. – Это святой человек, он каждую песчинку жизни посвятил служению родине.

– Рахмани, но губернатор не продаст ему солдат. – Толик Ромашка истерически надраивал очки. – Поймите же, ни губернатор, ни президент, никто. И золото здесь не поможет.

– Неужели ты думаешь, что я этого не понимаю? – усмехнулся Ловец Тьмы. – Вы предали балканцев, потому что вырвали из сердца крест. Но пустота стремится к заполнению, лекарь. Вам стоит подумать о том, что растет в сердце вместо креста.