Текст книги "Без родины (СИ)"

Автор книги: Виталий Малхасянц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

  – Извини, я не хотела ничего такого!

   О, гордость! О, честь! Зачем? Для кого? Все впитано с молоком: в этой стране прав тот, кто сильнее.

   Нервно вздохнув, я сворачиваю гигантскую самокрутку. Затем наливаю пару глотков самогонки, и, выпив их, швыряю в стену пустой стакан. Он эффектно разбивается. Знакомая картина: пьяный мужик в трусах, чадящий 'козьей ножкой', действует на Валентину успокаивающе. Она думает, что самое страшное позади, и заискивающе спрашивает:

  – Ты чего по голове бил, а?

  – Чего пришла? Чего хочешь? – с гневом кричу я.

  – Еще! – произносит она низким приятным голосом.

   С ума сойти! Люди толстенные книги пишут по этому поводу, от энциклопедий до романов, а у нее все умещается в единственном слове! Я говорю ей безразлично:

  – Через чур много хочешь. Нету.

  – Может, поищем? – робко просит Валя.

  – И не мечтай. Хватит и того раза.

  – Я бы сказала, разочков! – говорит она, несмело вильнув бедрами.

   Я вяло пожимаю плечами: самогон у нее сегодня очень крепкий, а спорить неохота, и к тому же опять хочется спать. Валя же, наоборот, чувствует прилив энергии. Она живо скидывает шубу и сапоги, подходит к зеркалу, ощупывает шишку на макушке. Я с издевкой замечаю ей, если она будет ходить ко мне, будет еще хуже. Валентина, не обращая на мои слова внимания, садится на стул рядом и спрашивает:

  – А мне не налил?

  – Сама наливай. Стаканы на подоконнике. – Безразлично говорю я.

  – Гриша, ты не джентльмен!– восклицает она.

  – В России джентльмены не водятся. Здесь для них климат убийственный! – мрачно шучу я.

  – Не понимаю я, о чем ты говоришь! – произносит Валя. Она пьет самогон, чихает от его запаха, и, как я, бросает стакан в стену. Стакан не разбивается. Глядя на него, я истерично смеюсь, потом резко замолкаю и лезу обратно под одеяло. Валя тут же снимает свитер и пытается лечь со мной. Чтобы не оставить ей никаких надежд, я грубо отталкиваю ее со словами:

  – Отстань, дуреха!

   Валины глаза наполняются слезами. Стоя на коленях возле моей кровати, со съехавшим на бок бюстгальтером, она, пытаясь быть твердой, говорит:

  – Милок, а что изнасиловал, не хочешь послушать? В милицию пойду, заявление напишу!

  – А, делай, что хочешь! – апатично говорю я.

  – И сделаю! В милиции скажу, беременна! Родителям уже сказала! Нас поженят!

   Я широко зеваю, закрываю глаза и думаю: а собственно, почему бы и нет?

  – Что ж, считай, уговорила сочетаться законным браком. Надеюсь, у тебя все? – спрашиваю я.

   Валентина немного молчит, наша встреча рисовалась по-другому, а затем говорит плаксиво:

  – Гриша, я не могу без тебя! С тех пор, как мы... я... летаю на крыльях...

   Далее я уже не слушаю, засыпаю. Спиртное, как всегда, подействовало на меня, как хорошее снотворное. Напрасно я пил: где гарантия, что гостей больше не будет?.

   ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ.

   Я резко просыпаюсь, усаживаюсь на кровати и осматриваюсь. Мне кажется, что я и не спал вовсе, а общежитие уже полно звуками: бурчат новостями радиоточки, звенят убираемые после вечерних попоек бутылки. Старожилы утверждают, что раньше по утрам в общежитии обязательно присутствовал запах приготовляемой пищи. Но сейчас пахнет чем угодно, но только не едой. Вот такая у нас, в России, проблема!

   Валя крепко спит на столе, свернувшись калачиком и подложив руки под щеку, как ребенок. Я хочу разбудить ее, но в дверь так барабанят, что мне приходится открыть. Мужик неопределенного возраста, держась за стену, просит:

  – Сосед, умираю, налей! Есть чего у тебя?

  – Пошел вон, ублюдок! – кричу я.

   Мужик кивает головой и вдоль стеночки двигается к следующей двери. Я удивляюсь: похоже, мне удалось найти верный тон для общения с соседом. Он часто просит у меня чего-нибудь, а едва я даю, скандалит, что мало. Теперь же исчез, как тень. Хотя, не исключено, что это другой. Все живущие в общежитии мужики постоянно пребывают в том состоянии, когда и лицо, и одежда, и рост, у них одинаковые.

   Я ухожу умываться. Возвратившись, вижу, что Валя проснулась, прибралась в комнате, и за неимением чая заварила в стаканах сушеную яблочную стружку. Мне бы улыбнуться ей, но вместо этого я с ехидцей спрашиваю:

  – Как? Ты еще здесь?

   Она что-то отвечает мне, но я, не слушая ее, включаю электробритву и становлюсь к тому, что у меня называется зеркалом. В нем видно, как девушка приветливым жестом приглашает меня сесть и позавтракать. Я выключаю электробритву. Спрашиваю, что она хочет, и тут же включаю опять. Валя повторяет. Я кричу ей, что не разобрал. Девушка понимает, что я измываюсь над ней нарочно. Заплакав, она срывает с вешалки верхнюю одежду и убегает. Я выдергиваю шнур из розетки и швыряю электробритву на полочку. Мне очень грустно. Может быть, действительно на ней жениться? Хоть кормить будет, уже хорошо!

   Дверь, которую Валя оставила не до конца закрытой, отворяется. Некая страдающая личность, со свистом дыша, говорит:

  – Похмели, товарищ!

   В гневе я хватаю нож и бросаю, но только не в мужика, а в деревянный наличник над его макушкой. Лезвие уходит в дерево почти полностью.

  – Так бы сразу и сказал! – говорит алкоголик, ничуть не удивившись моей реакции. От полученного адреналина он приходит в себя без опохмелки. Замычав военный марш, мужик, браво печатая шаг, направляется дальше по коридору. Я слушаю топот его кирзовых сапог, и на душе становится совсем худо.

   Через полчаса я движусь пешком к автобусной остановке: 'Москвич' в минус тридцать пять не завелся. Обувь у меня не по сезону, ноги мерзнут уже через несколько шагов, и я иду этакой 'танцующей' походкой. Слабым утешением является то, что здесь я не один такой. В ожидании автобуса пляшут все, от мала до велика. Конечно, это мы не по своей воле: ботинок и валенок в магазинах нет. Вероятно, так правительство заботится о кружках народного танца. В них, по слухам, солистов не хватает.

   В воздухе кружатся снежинки, дует ледяной ветер. В тот момент, когда мне чудится, что я превратился в сугроб и слышу, как ' ангелы поют на небеси', заиндевевшая толпа бросается штурмовать появившийся автобус. Он стоит недолго, почти сразу трогается с места. Я успеваю в нешуточной борьбе отвоевать себе местечко в проходе. Дверь за моей спиной закрывается не до конца, и на ходу я мерзну от макушки до пяток. Интересно, а Головань лечит обморожения?

   Меня спрашивают, заплатил ли я за проезд. Я осматриваюсь, кому предать мелочь, и неожиданно вижу в салоне автобуса работницу прокуратуры, духи которой так взволновали меня вчера. Она смотрит в мою сторону. Я замечаю, что у девушки зеленые глаза. Мне кажется, что они меняют оттенок в зависимости от того, как падет свет. Я родился у моря, соленного, как моя ностальгия по родине, и красивого, как ее взгляд!

   Когда я покидаю автобус на нужном мне перекрестке, как ни удивительно, я уже не чувствую холода. Радуясь круглому оранжевому солнцу, показавшемуся из-за хмурых туч, я энергично голосую приближающемуся грузовику. Он со скрипом останавливается. Я по приставной лестнице залезаю в будку, где жарко, как в бане, а в железной печке весело трещат березовые полешки. Сизолицые монтеры по очереди здороваются со мной за руку, сообщают план работ, и трудовой день сразу наваливается на меня своими заботами.

   Цифровое оборудование заменяет аналоговое, наступает новая эпоха. Я любуюсь делом рук своих, когда ко мне подходит монтажница, бабка с очками на одной дужке. Это она регулярно угощает меня парным молоком. Теперь впервые просит об одолжении: связаться с абонентом в Европе. Я сначала не совсем понимаю, о чем речь.

  – Так ведь станция уже несколько дней в рабочем состоянии, можно пользоваться! – наконец объясняет она, – только ты сделай так, чтобы наш номер не определился! У меня денег нет платить!

   Обеденное время скоро, молока хочется, и я иду ей навстречу. Беседует она минут пять. Закончив, задает вопрос:

  – А вы разве не хотите позвонить?

  – Куда? – безразлично спрашиваю я.

  – Вы же не местный! Неужели не к кому? Пользуйтесь, пока есть возможность!– монтажница пожимает плечами и уходит.

   Как загипнотизированный, я смотрю на оставленный ею пульт. Конечно, я и без нее знал о наших возможностях, но до этой минуты даже не хотел думать о них. Позвонить на родину? Будто вдохнуть ее запах, почувствовать ее материнское дыхание, и заплакать от того, что стал ее гонимым сыном? Сердце мое, ты ведь там! Душа моя, она не со мной – на родине! Дух мой потерянный, он – в моем городе!

   Чей номер мне набрать? Там не осталось никого, с кем бы я хотел поговорить! Эльдара? Или Наташи? Неужели к Наташе? А что я скажу ей? Что уехал, не намекнув даже, где искать? Но кто она мне? Жена мужа, которому от меня рожает детей? Может быть, тогда мне лучше ему позвонить? Скажи жене, что с ее любовником все в порядке, пусть не переживает! А лучше дай трубку, я сам скажу! Бред! Наверное, позвоню к Эльдару. Тоска такая, что хочется хоть его голос услышать.

  – У меня ведь свадьба! Я три дня отпуска взял. Если с ерундой, не обижайтесь!– недовольно шумит трубка на фарси.

   От нахлынувших чувств я задыхаюсь и слегка подкашливаю. При отличной слышимости Эльдар, мой брат, сразу понимает, что это я.

  – Гриша!? Ты?! Не клади трубку, слышишь, не клади! Ты откуда звонишь? У меня номер не высветился! А, наверное, это твои профессиональные штучки. Ты где, в городе? Я женюсь, слышишь, женюсь завтра, приходи! Хотя нет, вряд ли ты в городе. Мне бы сказали.

  – Поздравляю, Эльдар!

  – Гришка, родной, это ты... как мне тебя не хватает! Как не хватает, если бы ты знал! В прошлые выходные ездил на нашу косу в бухте, на вечерний клев. Помнишь, как там?

  – Да.

  – Вобла в этом году мелкая, да и на червя не берет. Но вода чистая, море ласковое, я купался на закате. Красиво было, и на душе спокойно, как в детстве. Тебя вспоминал, банку выкопал с клятвой. Наши подписи сохранились, будто вчера поставили! Надеялись тогда, что вырастем, и...(Эльдар вздыхает) но теперь тебя здесь нет, а у нас отдельное государство. Все свои, будь они неладны! По нашей улице бараны стадом ходят, не могу на работу проехать. Как в ауле! Пустые дома заселили выходцами из гор, живем по Закону. Вечером все закрывается, не выйдешь погулять, да и некуда. Мрачно! Я твой дом никому не отдал, так и стоит. Старик Садых ухаживает, развел такие великолепные розы во дворе! А зачем? Цветы продавать все равно некому. Возвращайся, Гриша, я тебе паспорт на республиканский поменяю! Фамилию, имя, отчество, на наш манер перепишем, как Наташке. Рожа у тебя – не отличишь, языку ты еще и меня научишь. Сделаем тебя ... начальником всей связи города. Она у нас очень плохо работает. Все специалисты уехали, техническая документация на русском, а чабаны даже на родном читать не умеют! Могут только орать на митингах 'долой инородцев', в то время как промышленность стоит! Возвращайся!

  – Я – Россланов Григорий Алексеевич, русским родился, русским и умру!

  – Жалко, что ты такой принципиальный! А Наташка ничего, согласилась. Ее мужа послали усмирять провинцию, откуда он родом, они там, если помнишь, всегда требовали автономию. Решили воспользоваться моментом! Он им про единую нацию, а они его после митинга избили так, что сделали инвалидом. Так Наташка туда с военным отрядом, лично народу погубила ... официально отомстила за мужа, но мы знаем, что она озверела от того, что ты исчез. Теперь герой гражданской войны, мы ее орденом наградили. Никто сейчас и не вспомнит, что нашу национальную гордость когда-то звали Наташей. Самостоятельная политическая фигура! Полетит в составе нашей делегации на переговоры в Москву. Красивая, молодая, а носит прозвище: 'злая ведьма'. Мне по секрету сказала, что подобреет, если тебя найдет. Иногда меня спрашивает, нет ли от тебя чего. Не хочешь передать ей весточку? Впрочем, мне надо идти готовится к свадьбе, позвони в другой раз, а?

  – А невеста кто? Дочь нужного человека? Свадьба в интуристе?

  – Язва ты, Гриша. Справлять будем у меня. Моя невеста – Карина. Часто вспоминает, как ты их спасал. Но они так и не уехали из города.

  – Ты женишься на инородке? Эльдар, что с тобой? И тебе разрешили?

  – Я замминистра госбезопасности, мне разрешение не нужно. К тому же, в отличие от тебя, Карина на смену личности согласилась. Теперь Камиля, не подкопаешься!

  – Удивил, удивил! А Костя где?

  – Он теперь Керим. Правая рука Наташки, или, вернее, Наргиз. Ты же знаешь, как она не любит наших. Ей так спокойнее: они его не купят. Да и надеется, что ты с ним свяжешься. Ну, извини, мне вот, точно идти надо. Позвонишь еще?

  – Нет! – говорю я, и, вытерев нечаянную слезу, даю отбой..

   ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ.

   Не передать словами, в каком душевном смятении я нахожусь, когда на объекте появляется Андрей с рабочими. Они привезли электрогенератор. С тех пор, как прошел слух о моем возможном назначении, Андрей стал искать дружбы. Теперь подходит ко мне, желая поболтать. Я, почти не слушая его, отвечаю односложно. Вдруг он говорит:

  – Наверное, тебе надо знать. Коля повесился!

  – Какой Коля? – растерянно спрашиваю я, хотя и сам понимаю, какой.

  – Дружок твой больничный. Похороны сегодня. Марфа в очереди за хлебом стояла...

   Мои переживания после разговора с Эльдаром сразу отодвигаются на второй план. Я набрасываю куртку и бегу к нашему грузовику. Обещаю водителю бутылку, если срочно отвезет меня в райцентр. Водитель соглашается, и мы, покинув совхоз, несемся 'во весь опор'. Я неотрывно наблюдаю за стрелкой спидометра, застывшей на цифре 'сорок'. Слушая мои настойчивые просьбы увеличить скорость, молодой парень лишь застенчиво улыбается. Его старенький 'Газ – 52' давно должны были сдать в металлолом.

   В результате проститься с Колей я не успеваю. Улочка, ведущая к его избе, уже усыпана знаками скорби – елочными веточками. В знакомом дворе собрались соседи, в комнатах видны накрытые поминальные столы. Всем распоряжается решительный мужчина с загорелым лицом. У меня такое же было, когда я только приехал. Откуда он взялся?

   Варвару я нахожу в боковой пристройке с незнакомой женщиной в цветастом платке. Обе женщины плачут. Я становлюсь перед ними, и, опустив голову, говорю:

  – Прости меня, Варя!

  – А.... Григорий! О чем вы? – с недоумением спрашивает она.

  – Винюсь за вмешательство в вашу жизнь. Не надо было его кодировать. От этого только с ума сходят, а не пить бросают. Виноват, прости!

  – Что это вы такое придумали?– Варвара от удивления перестает плакать,– причем здесь вы? Не знаете ничего! У него вся родня по мужской линии – самоубийцы. Знала ведь, за кого шла. Но любила, ох, любила покойника! Недолго бабье счастье, короток его век. Проклятая у нас местность, окаянная судьба. Сколько их, в нашем селе, пьяниц, повесилось или утопилось, не сосчитать. И что ж, во всех случаях тоже друзья и жены виноваты?

   Не найдясь, что сказать Варваре, я вынимаю из кармана заплату, и, роняя мелочь на пол, сую ей в руки:

  – Как же ты теперь с малым? Возьми, не побрезгуй!

  – Спасибо. Неловко мне, но возьму, не хочу тебя обижать. А впредь не беспокойся. Без него, прости Господи, лучше будет. Он и детское пропивал. Вот, приехал родственник из средней Азии. Хочет остаться с семьей. Мужик справный, не пьет, места у нас много, пусть живут, веселее будет. Девки у них, все мой оборванец, мальчишничать не будет. Так что не беспокойся за меня, не пропаду! Идем, сядем миром, помянем покойника!

   Женщины поднимаются со скамьи и идут. Я за ними. Глядя на приезжих девочек во дворе, я замечаю, что они, от непривычного им мороза, жмутся друг к другу. Я думаю, что, возможно, это великое возвращение русских в Россию, людей, впитавших культуру и других народов, изменит Русь не только физически, но и нравственно, идеалистически, даст новый, более мощный толчок к ее развитию?

   После поминок я еду домой на автобусе. Мне везет: достается сидячее место. Я смотрю в окно, на разыгравшуюся снежную пургу, и, погрузившись в свои мысли, вспоминаю подробности разговора с Эльдаром. Сидящая рядом девушка беспрерывно воюет с огромным количеством коробок и пакетов, которые расползаются из ее рук. Девушку ситуация раздражает, и она в резкой форме спрашивает у меня:

  – Да перестанете вы ерзать, или нет?

   Я мысленно возмущаюсь – это она мне? Кто из нас на самом деле ерзает? Не ее ли багаж является причиной того, что нам неудобно сидеть? Я собираюсь выразить свое возмущение, поворачиваюсь к ней, и... девушка, глядя на меня, недовольно произносит:

  – А – а, это снова вы? Почему вы всегда так странно смотрите?

  – Вы мне нравитесь. Я приезжий, и до сих пор таких красивых девушек здесь не встречал. Вы для меня – прекрасный цветок в стране снега и мороза. – Отвечаю я.

   Девушка краснеет и недовольно поджимает губы: пассажиры с любопытством наблюдают за нами. Мне становится неловко, я отворачиваюсь и опять смотрю в окно.

   Когда в автобусе интерес к нам пропадает, я тихо предлагаю ей:

   – Давайте часть вашей поклажи, нам обоим будет удобнее.

   После некоторого сомнения девушка откликается на мою просьбу. Сидеть становится действительно лучше. Остаток пути я молчу: боюсь, что в разговоре выберу неверный тон, и дальнейшие отношения будут невозможны. Когда на конечной остановке я с отчаянием думаю, что мы сейчас расстанемся, она вдруг спрашивает у меня:

   – Вы торопитесь?

   – О нет, нет, что вы! – к сожалению, излишне горячо восклицаю я. Ничего не могу с собой поделать, волнуюсь!

  – Поможете сумки до дому донести? Мне ещё надо в магазин зайти, кое-что купить. А тащить, уже рук нет! – она просит таким голосом, будто только что, ради меня, изменила свои правила.

  – Разумеется! – отвечаю я осторожно, боясь спугнуть удачу. Она просит меня о том, о чем я мечтать не смею! Я иду за ней, как, вероятно, в средние века ходили рыцари за прекрасными дамами, и, похоже, со стороны выгляжу полным болваном.

   В магазине мы стоим в очереди к таинственному окошечку, через которое люди получают некие свертки, завернутые в плотную бумагу и хорошо перевязанные бечевкой. Между нашей очередью и той, что ждет хлеба, идет постоянная перебранка, иногда доходящая чуть ли не до драки. Я сообщаю девушке несколько идей, появившихся у меня в связи с экономической ситуацией в стране, и у нас на эту тему завязывается оживленный разговор. Затем я рассказываю подходящую смешную историю и пару анекдотов.

   В результате, когда мы покидаем магазин, и направляемся к многоэтажке, где она живет, между нами имеют место вполне теплые, почти дружеские отношения. Воспользовавшись этим, я сообщаю подробности о себе: холостяк, тружусь в связи, ну, и так далее. В ответ я узнаю, что она все про меня знает, работа у нее такая. Представляется Евгенией, одиноко живущей в доставшейся по наследству квартире.

   На лестничной площадке перед лифтом я думаю, что, пожалуй, достаточно, не стоит тащиться до ее двери. Это будет навязчиво, может испортить все, чего я успел добиться. Девушка вызывает лифт, я возвращаю ей сумки, но не ухожу, стою, глядя на нее. Вот так, без надежды на продолжение знакомства, трудно расстаться. Створки лифта открываются, сердце мое наполняется печалью, и тут Евгения неожиданно спрашивает меня:

  – Что вы делаете вечером?

  – Еще точно не знаю. Наверное, буду лежать на кровати и думать, как мне с вами встретится.

  – Ха-ха, шутка понравились! У меня к вам такое предложение: в моей квартире сегодня небольшая вечеринка, и я ... приглашаю вас к себе. У нас мальчиков не хватает! – неуверенно улыбнувшись, Евгения заходит в лифт, и створки скрывают ее лицо.

  – Ах! ах! – довольный, я подпрыгиваю на месте и смеюсь.

   Однако по возвращении в общежитие настроение у меня портится: дверь в мою комнату не заперта, открывается от легкого толчка. Я осторожно заглядываю, кто у меня. Ну конечно, Валя! Сидит за столом, неумело курит. Очень интересно, где она взяла сигареты с фильтром?

  Я вхожу и с недовольным видом говорю:

  – Возмутительно! Подобрала ключ, ходишь ко мне, как к себе домой! Издеваешься над совершенно чужим тебе мужчиной...

  – А мужчина не голоден? – прервав меня, задает вопрос Валя и легким движением поднимает со стола чистое полотенце. Слезы умиления появляются на глазах: я вижу гречневую кашу с яичницей, и набрасываюсь на еду, не снимая куртки. Валентина напрасно сидит молча. Если попросит, женюсь немедленно!

   Грушевый чай с настоящими конфетами мы пьем медленно, так, что это уже похоже не на чаепитие, а на особый ритуал. После третьего стакана, устав от тишины, я спрашиваю:

  – Валя, а куда ты все время исчезаешь и откуда появляешься? Ты ведь ты не в поселке живешь, а в райцентре?

   От такого простого вопроса Валентина неожиданно напрягается так, что мне становится неудобно, что я его задал. Она отвечает, избегая смотреть на меня:

  – В Дальнем, мой старший брат живет. Жена у него сейчас в больнице. Я переехала пока к нему, помогаю с малой, и вообще...

  – А с женой что? – не желая прекращать беседу, спрашиваю я.

  – Вздумала рожать, да кругом все стало тоскливо, она передумала. Сделала поздний аборт, получила осложнения. Ничего, поправится.

  – Пожелаем ей это! Погоди, так ты что, продукты от больной оторвала? – возмущаюсь я.

  – Нет, нет! – Валентина отрицательно машет рукой и задает вопрос, – тебе талоны положены?

  – Да. Но я никак не выясню, где их получить. К тому же, чтобы отоварится, очередь занимают с шести утра, и стоят в ней по несколько часов. Я в это время на работе, а кроме меня, в магазин сходить некому. – Я с сожалением развожу руками.

  – Нашла я, где твои продуктовые талоны! У заведующей общежитием! Она так наваривается! Если люди не берут, продает. Они ужас, как ценятся! Ничего, я ей показала 'правду-матку'! – с бахвальством говорит Валя.

  – Ты молодец! Что заведующая сказала в оправдание?

  – А то, что ты не подходишь в назначенные ею часы, а она за тобой бегать не будет. Ей некогда!

  – Да чем же она таким занимается? – от скуки зевнув, спрашиваю я.

  – Эта крыса... махинации.., – начинает рассказывать Валя.

   Но до меня доходят лишь отдельные слова: я придремываю. Перед внутренним взором мелькают люди, события, и мои мысли меняют направление, подобно маятнику, от плохого, к хорошему.

   Валентина звякает грязной посудой. Вздрогнув, я открываю глаза. Чувство признательности за то, что она накормила меня, уже прошло. Как же мне от нее избавиться?

  – Валя, я не знаю, ну, почему тебе, непонятно?

   Валентина опускает лицо вниз и перебирает пальчиками симпатичные бусы из янтаря, которые одела, видимо, для того, чтобы понравится мне. Чувствуя в душе нарастающую неловкость, я продолжаю говорить:

  – Валя, и брат твой! Что он подумает?

  – Он все знает! – отвечает Валентина запальчиво, покраснев.

  – Возможно, ты ему что-то сказала, – соглашаюсь я, – Но у нас нет ничего общего! Ты сама, как представляешь наше 'счастливое' будущее? К тому же мне грозят крупные неприятности с земляками, которые сводят счеты...

  – Я знаю! – перебивает меня Валентина.

  – ...?! – я смотрю на нее в немом изумлении.

   Теперь Валя смущается гораздо сильнее, чем при рассказе о своих исчезновениях. Однако все – таки отвечает, бледнея и заикаясь:

  – И-извини, я не сказала. З-заведующая, как отдала талоны, стала говорить по телефону. А повесила трубку, начала со мной ругаться: звонят всякие черные, будь они неладны, о твоем Россланове вопросы задают! И-извини, я не хотела тебя огорчать!

  – Это все? Или есть еще, что ты не хочешь рассказывать? – зло спрашиваю я.

   Валя, глядя на мое изменившееся лицо, испуганно отвечает:

  – Ничего, только это!

   Однако мне внезапно кажется, что не так она проста, эта Валя! Что-то в эту минуту есть в ней двойственное, ускользающее от моего понимания. Впрочем, думаю я, мне ни к чему сейчас думать о ней. Мои земляки люди жестокие, и надо сделать так, чтобы Валентина держалась от меня подальше.

  – Ступай к брату! – отрывисто говорю я ей.

  – Не пойду! – говорит она, сжавшись.

  – Вы, женщины, обожаете трагическую любовь! Пойми, что ты связываешь меня! Тебя что, поколотить, чтобы ты убралась?

  – Я не уйду! Ты без меня не справишься! Я тебе пригожусь! Я люблю тебя и готова на все! – решительно заявляет она.

   Фантазерка сопливая! Я, не слушая отчаянных возражений, выталкиваю Валентину в коридор, вслед за ней выбрасываю ее потертую шубу и закрываю дверь. Валя падает на пол и всхлипывает возле порога:

  – Гриша, хороший мой, родненький! Ну почему ты со мной так?

  – Убирайся немедленно, пока я тебя не поколотил! Срам какой! – жестко кричу я.

   Валентина, продолжая всхлипывать, говорит, что забрала все мои вещи стирать, обратно принесет их ближе к ночи. Поэтому, хочу я этого, или нет, а пустить ее все-таки придется. Я открываю шкаф и убеждаюсь, что она говорит правду. У меня теперь нет ни чистой рубашки, ни носков. Вот уж, решила Валентина выйти замуж, так решила! Если ли способ в такой ситуации остаться холостяком?.

   ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ.

   Наконец, Валентина уходит. Я ложусь на кровать и смотрю, сколько времени. Оказывается, вечер еще весь впереди. Я успею и о своей жизни подумать, и к Евгении сходить.

   Итак, Эльдар! Надо же, они его зам министром сделали! Тогда наш институтский диск жокей, тот, точно министр! Эх, хорошо оказаться в городе, пройтись по бульвару! Много отдал бы! А что, поехать, руководить там телефонной связью? Подумаешь, паспорт поменять! Эльдар, наверное, это сделает. Хотя, сперва заставят сказать, что я не русский, потом в другую веру начнут склонять. Им на крючок только попадись! Нет, правильно я отказался, отец не одобрил бы!

   А Карина! Ох, Карина! Эльдар тогда, на вокзале, как на нее смотрел! Я еще подумал, чего он? А оказывается, понравилась! Впрочем, она для него – это наша интернациональная юность, по которой мы все тоскуем, и которая, увы, уже не вернется. Но с мечтами не хочется расставаться. Эльдар, женившись на Карине, намеревается создать в нынешнем городе чабанов персональный оазис из прошлого. Дадут ли ему?

   Наташа – когда я вспоминаю город, чаще всего думаю о ней. Но кто она для меня, и я для нее? Так же, как Карина для Эльдара – греза наяву и во сне? То, что является лучшим, что есть у нас памяти, и что наверняка можно разрушить настоящим? Вот узнай я, что она стоит у меня под окном, не раздумывая, выпрыгнул к ней! А Эльдар сказал, что Наташа будет в Москве, в восьмидесяти километрах от меня, и я не могу понять, буду ли я преодолевать это расстояние. Эти километры надо помножить на время, что разделило нас, на события, что произошли, на душевные волнения, что мы испытали, и тогда будет понятно, насколько мы теперь далеки!

   Чтобы я сказал при нашей встрече?

   Здравствуй, Наташа, это я, твой любимый! Не хочешь ли ты развестись с мужем – инвалидом и выйти замуж на меня?

   Здравствуй, Наташа, это я, твой любимый! Можно, я, как Костя, буду работать у тебя, и мы будем тайно встречаться?

   Здравствуй, Наташа, это я, твой любимый! Давай у мафии, который ты заправляешь, украдем деньги и убежим на другой континент, где будем жить долго и счастливо? Деточки, рад знакомству, сообщаю вам, я ваш настоящий отец!

   Нет, ни один из этих вариантов не подходит. Моя бедная головушка болит от напряжения! Похоже, напрасно я звонил к Эльдару, эх, напрасно! Разговор с ним растревожил меня необычайно!

   Лучше подумаю, что у меня с земляками. Отдельная тема, и весьма пугающая. Никак не соображу, что им от меня нужно. Они уже отомстили Насте! Я случайный участник, к тому же я не Настя, меня так просто не возьмешь! Зачем им рисковать? Потом, они должны на жизнь зарабатывать, но рынка с восточными рядами в районе нет, да и не сезон зимой! Но, судя по происходящему, они беспрерывно торчат где-то поблизости. В чем причина? Что их держит, почему не уезжают домой до весны? А ведь дождусь, они придут, сами скажут! Спасибо судьбе за такую засаду, мне только этого не хватало! Еще раз звякнуть к Эльдару, пожаловаться, что два чабана хотят меня обидеть? Брат, пришли Костика, пусть их пуганет для острастки! Самому смешно! Пожалуй, Эльдар не поверит, что это я, положит трубку, разговаривать не будет. Короче, тупик, не знаю, что делать.

   Теперь про Евгению. Что я в ней нашел? Двойника Наташи? Вот тогда, в прокуратуре, увидел ее, и воспламенился, как это уже было когда-то, при схожих обстоятельствах, с любимой. А сегодня в автобусе? Ой, да вы, девушка, красивы, я от вас с ума схожу! Валентина тоже ничего из себя, между прочим! И не виновата, что у меня не срабатывает в отношении нее ассоциативная цепочка воспоминаний!

   Похоже, запутался я в своих мыслях и чувствах так же, как и в своей жизни. Правильно Сашка говорил: в районе от скуки только водку кушать, и по бабам бегать! Кстати, то, что с другом, из-за его пристрастия к девицам, я поругался, это пока к лучшему. Саше встречаться с земляками ни к чему, а он любит приходить без спросу. Еще попадет ему, вместо меня!

   А между тем часы тикают. Надо определяться, пойду ли я к Жене на вечеринку? Или нет? Она работает в прокуратуре! Стоит рассказать ей в домашней обстановке, что со мной произошло у колхозной гостиницы, и к чему это теперь привело? Спросить совета? Расчувствуется, и сведет с кем-нибудь, кто хоть и в погонах, но чисто по-человечески захочет помочь, без протоколов.

   Да, пожалуй, пойду, а там, по обстоятельствам!

   Я резко поднимаюсь и думаю, что, к сожалению, Валентина забрала всю мою одежду. Придется идти в том, в чем пришел с работы. Жалко, не будет лоска. Валентина, какая ж ты после этого хозяйка? Не могла подготовить меня к свиданию с другой женщиной! Бестолковая! Впрочем, есть вещь, с которой, похоже, мне лучше теперь ходить: это мой нож. Я выдергиваю его из косяка и вставляю в чехол на застежке. Хорошо, что Валентина не смогла вытащить, а то, тоже унесла. Почистить или заточить, она бы придумала!

   Музыка из квартиры Евгении разносится по всей многоэтажке. Не нужно знать адреса, чтобы найти, где она живет. Я громко стучу, но, очевидно, меня никто не слышит. Я дергаю за ручку, дверь открывается, и моему взгляду предстает большая темная прихожая с вешалкой, плотно завешенной верхней одеждой. Кажись, гостей собралось много! Справа от вешалки, на стене, висит телефон для глухих: его звонок дублируется загорающейся лампочкой. Я вижу, что кто-то звонит, и, не дождавшись чьего-либо внимания к аппарату, прохожу и снимаю трубку.

  – Алло! – слышится 'официальный' голос, – а прокурор у вас?