Текст книги "Мертвая хватка"

Автор книги: Виталий Гладкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 33 страниц)

Киллер

Я просто не узнавал горбуна. Когда я впервые встретил его, он работал… ну, не знаю кем: может, слугой, а возможно, охранником в специальном медицинском центре-пансионате, где мне сделали пластическую операцию. Я считал его несчастным, обездоленным уродом, у которого даже не нашлось денег на докторов, чтобы привести в порядок хотя бы свое лицо. Мое мнение о нем несколько поколебалось, когда я случайно узнал, что Марио принадлежал к Братству Божественного Красного Ягуара, могущественной мафиозно-кастовой организации, наводящей ужас не только на простых граждан, но и на, так сказать, «коллег» по криминальному бизнесу. Братство было настолько законспирировано, что скудная информация о нем больше походила на легенды южноамериканских аборигенов. Похоже, структура Братства строилась по принципу китайских триад, где все повязаны кровью и жизнь каждого всецело принадлежит организации. Насколько мне удалось выяснить, братчики были неуловимы, вездесущи и предельно жестоки. Братство не пыталось подмять под себя другие мафиозные образования Южной Америки, но свои интересы отстаивало с непревзойденным коварством и такими методами, что одно их упоминание заставляло бледнеть даже колумбийских наркобаронов, отнюдь не отличающихся чересчур большой впечатлительностью.

И вдруг Марио – один из функционеров Синдиката. Я не сомневался, что и среди организации киллеров есть люди Братства, но чтобы безобразный горбун, южноамериканский Квазимодо, мог принадлежать к иерархии Синдиката… нет, такое мне и в голову не могло прийти.

И тем не менее факт был, что называется, налицо: операцию с тайными счетами наци боссы Синдиката могли доверить только кому-то из своего круга. Близкого круга…

– Ты изменился. – Взгляд Марио доставал до мозга. – Вот только не пойму, в какую сторону.

– Все течет, все изменяется… – уклончиво ответил я, глядя прямо в глаза горбуна.

– Мы очень удивились, когда узнали, что ты служишь в охране экспедиции.

– Кто – мы?

– Верно. – Марио с удовлетворением кивнул. – Ты обязан был спросить. Синдикат.

– И что вас так удивило?

– Ты наш человек. Да, тебе пришлось работать с Крученым, курировавшим Восточную Европу, но тем не менее ты выполнял задания не отдельной личности, а Синдиката.

Марио произнес кличку моего бывшего хозяина (которого я благополучно переправил в иной мир) на испанский лад, и мне пришлось поднапрячься, чтобы сообразить, кого он имел в виду. Я и не подозревал, что Тимоха, бывший русский вор в законе, занимал такое высокое место в руководстве Синдиката.

– Кстати, его убили. – Черные глаза горбуна жалили словно шершни. – Интересно кто?

Я равнодушно пожал плечами. Равнодушно и спокойно – я был абсолютно уверен, что Эрнесто, помогавший мне ликвидировать Крученого и получивший за это большие деньги, на сей счет болтать не будет.

– Работали профессионалы, – после небольшой паузы продолжил Марио. – Никаких следов. И похоже, твои соотечественники.

– Издержки нашей проклятой профессии…

– Она не хуже и не лучше других. Только намного опасней. Но к нам не идут яйцеголовые и мягкотелые.

Я промолчал. И в самом начале своей "карьеры" я не относил себя к романтикам ножа и пистолета, а теперь и подавно. К сожалению, трудно свернуть с наезженной колеи…

– Так вот – мы были озадачены твоим появлением в Сан-Паулу.

– Почему?

– Просто ты надолго исчез с нашего горизонта.

– После того как Крученый не вышел на связь, мне ничего иного не оставалось, как забиться в тихий угол и ждать. Что я и делал.

– Резонно… – Марио был угрюм и сосредоточен. – Но может быть и иное толкование твоего поведения…

– Меня в чем-то подозревают?

– Возможно, тебе еще неизвестно, но в случае малейшего подозрения, подтвержденного даже не фактами, а намеками на факты, что кто-то из нас ведет двойную игру, так, как мы сейчас, с отступником не беседуют.

– Я польщен. – Меня постепенно начал забирать гнев.

Какого черта я здесь делаю?! Да плевать мне на Синдикат с его убийцаминевидимками и Марио, вместе взятыми! Худшее в моей жизни уже случилось – я потерял семью, единственное, что удерживало меня на этом свете. После камеры смертников, где я ждал исполнения приговора, произошла переоценка ценностей; жизнь для меня стала мало значить, и только вековой инстинкт самосохранения заставлял избегать смертельных опасностей. Но все, что я для этого делал, казалось мне не больше чем забавной игрой, в которой тренируются мозг и мышцы.

– Нет, ты все-таки изменился. Сильно изменился. – Горбун смотрел на меня с сомнением.

– Так же, как и ты. – Я ответил резко и вызывающе.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Когда я с тобой познакомился, мы были на равных: ты – слугой, я – изгоем. Мы оба страдали. Каждый по-своему, но – страдали. К сожалению, нам тогда не удалось изза языкового барьера сойтись поближе, но все равно мы почувствовали взаимное притяжение. По крайней мере, я – точно. Теперь мы стоим на разных концах лестницы. И я начинаю сомневаться: а тот ли ты человек, каким я тебя представлял?

– Отвечу честно – тогда я выполнял задание.

– Я тоже являлся частью твоего задания?

– Нет. Ты сказал верно – я почувствовал к тебе симпатию… и даже больше.

– Я могу быть откровенным?

– Иного от тебя я и не жду.

– Марио, я завязал с прежней жизнью. Я никогда не чувствовал удовлетворения от своей работы. Меня заставляли убивать, и до сих пор это делают, вольно или невольно. Иногда мне кажется, что, когда я родился, меня искупали не в кипяченой воде, а в крови. И, Марио, прошу тебя, не говори о полезности нашей профессии и том, как почетна и нужна работа мусорщика и ассенизатора человеческого сообщества.

– Да, ты меня сразил… – Горбун тяжело, с сочувствием вздохнул. – Но ты правильно подметил – сейчас мы находимся на разных концах лестницы. И суть даже не в том, кто наверху, а кто внизу. Уж если продолжать говорить образно, то я тоже нахожусь не на самом верху лестницы, а всего лишь где-то посередине. И в любой момент могу оказаться не то что наравне с тобой, но и гораздо ниже… ты понимаешь, о чем я. Знаешь, с кем-нибудь другим я не вел бы такой беседы. Но ты – иное дело. Ты гораздо умнее тех, с кем мне приходится работать. И должен, просто обязан меня понять: Синдикат такими ценными кадрами, как ты, не разбрасывается. У нас с тобой одна дорога – только вперед. Отступать мы можем лишь по приказу.

– Марио, я не хочу убивать! Не хочу!

– А я хочу? Никто не хочет. За исключением дегенератов с садистскими наклонностями. Но приходится. История человечества началась с убийства – Каин ухлопал Авеля.

– Какое мне дело до библейских сказок? Да и тебе тоже.

– Верно. Но мне есть дело до тебя.

– Надеешься заставить меня выполнять "заказы"?

– Не только надеюсь – я уверен, что так оно и будет.

– И на чем зиждется твоя уверенность? – Меня этот разговор уже начал забавлять. – Ты был прав – я очень изменился. И хочу, чтобы меня оставили в покое.

– Я похож на трепача? Нет? То-то… Я знаю, о чем говорю. Мне не хочется тебе лгать, говорить, что, мол, выполнишь несколько заданий – а может, и одно – и тебя спишут в ветеранский резерв. С выходным пособием, а позже – и полным забвением. У нас так не бывает. Ты знал, под чем подписывался.

– Меня никто не спросил, хочу ли я подписаться.

– Тем более. Ты – должник Синдиката по гроб жизни.

– Марио, а как отреагируют твои боссы, когда узнают, что ты относишься к Братству Божественного Красного Ягуара?

– Мигель, зря ты зацепил эту тему… – Взгляд Марио был страшен. – Надеюсь, ты никому не рассказывал об этом?

– Я никогда не отвязываю язык.

– Знаю… – Лицо горбуна стало бледным, а шрамы налились кровью. – Поэтому сейчас находишься здесь, а не в сельве, где за сутки от тела остаются одни кости. Открою тебе тайну – приняв от меня талисман, ты стал кандидатом на вступление в Братство. Я увидел твою душу и понял – ты достоин стать одним из посвященных.

– Час от часу не легче… У меня только одна жизнь, Марио.

– Но в отличие от Синдиката, для которого жизнь его членов – всего лишь средство достижения цели, Братство заботится о посвященных до конца их дней. Мы избавляемся только от предателей, хотя на моей памяти подобных случаев было всего два. Однако и в таких, прямо скажу, нехарактерных ситуациях, Братство не посягает на жизнь отступников.

– Вы их отпускаете с миром. – Я не удержался от злой иронии.

– Они уходят сами. Живыми и невредимыми. И никто потом их не преследует.

– Мне в это не очень верится.

– Сам увидишь. – Марио хищно ухмыльнулся. – А что касается работы на Синдикат, то посвященным Братства не возбраняется заниматься любым видом деятельности.

– Я все-таки думаю, что ты – глаза и уши Братства в Синдикате.

– Возможно… – Марио по-дружески подмигнул. – Но пусть тебя эта проблема не волнует.

– Меня волнует другое.

– Что именно?

– Твое предложение опять стать киллером. Я…

– Стоп! Ни слова больше. Давай поговорим об этом позже.

– Когда?

– После экскурсии в сельву. Туда мы пойдем вдвоем. Об этом не говори никому.

– Я здесь никого не знаю, кроме Эрнесто и Кестлера.

– Особенно Кестлеру. Эрнесто неглупый парень, но – тюфяк. Его недавно повысили, однако я бы не сказал, что он зазнался. Ему доверять можно… правда, не в нашем случае. А вот Кестлер… Держись от него подальше, Мигель. Это человек с тысячью лиц. Его роль в Синдикате я еще не выяснил до конца, но думаю, что он работает во внутренней службе безопасности. И отнюдь не рядовым сотрудником. Именно Педро тебя и вычислил в Сан-Паулу.

– Сукин сын… – пробормотал я с ненавистью.

Мои подозрения насчет Кестлера начали оправдываться. Но он был артист… Я вспомнил, как Педро "проговорился" насчет шкатулки. А ведь он точно знал, что я видел, как ее нашли. Правда, не придал этому значения. Тогда зачем Кестлер акцентировал мое внимание на шкатулке? Может, поделиться своими мыслями с Марио? В свете того, что горбун поведал мне о Педро, я уже не сомневался, что тот ничего не делает просто так. Копает под Марио? Но зачем и как?

Запутавшись в домыслах, я в отчаянии плюнул на все эти тайны – пусть у каждого болит голова от своих проблем. Тем более, что сейчас у меня их было по самое некуда.

Марио будто подслушал мое сокровенное:

– Одну из "вертушек" я отправлю на базу. Кестлер и Эрнесто улетят. Мы с тобой останемся. У меня тут, кроме обещанной тебе экскурсии в сельву, есть еще кое-какие дела.

– "Зачистка"? – Мой голос неожиданно дрогнул.

– Да, – коротко ответил горбун.

– Как ты решил… с профессором?

– Тебе он так дорог?

– Он хороший человек. И влип в эту историю с экспедицией только из любви к науке.

– Хороший человек – не аргумент. Но проявлять чрезмерную жестокость в отношении Штольца я не намерен. Есть и другие способы заставить его держать язык за зубами.

– Спасибо, Марио. Но как я смогу убедиться, что ты выполнишь свое обещание?

– Ты мне не веришь?

– Кроме тебя, есть еще и другие…

– Ты лично проводишь Штольца в Сан-Паулу и посадишь на самолет. Убедил?

– Нет проблем.

– Но это будет только тогда, когда я найду с тобой общий язык. Сам понимаешь, мне нужны очень веские аргументы в случае чего…

Я понимал. Мое соглашение вернуться в лоно Синдиката в обмен на жизнь профессора. И волки сыты, и овцы целы. Все логично и вполне благопристойно.

Однако Марио не мог не учитывать вариант, что я в конце концов не соглашусь на возвращение в Синдикат. И даже могу сбежать, не убоявшись мести совета боссов. А ведь горбун не был наивным и легковерным человеком. Значит, он что-то приготовил, какой-то неприятный сюрприз, чтобы напрочь отбить у меня охоту нарушить обязательства. Но что это за сюрприз?

Марио смотрел на меня и загадочно улыбался. От его улыбки у меня мороз по коже пошел, хотя я и не отличался особой чувствительностью.

Что у тебя на уме, чертов горбун?!

Волкодав

Если семейная жизнь хотя бы чуть-чуть напоминает ту «идиллию», которую мне устроила Кей, то гад буду, если когда-нибудь женюсь.

– Милый, – пропела мне она в первый же вечер, – если ты попытаешься исполнить свои супружеские обязанности, то знай, что твое мужское достоинство я вырву с корнем.

– А как же конспирация? – ехидно поинтересовался я.

И, как оказалось, на свою голову.

– Особо любопытным мы скажем, что я лесбиянка, а ты гомосексуалист.

– Не хило… – пробормотал я, сраженный наповал ее непосредственностью. – Кто нам поверит?

– Глупенький, ты отстал от жизни. – Она смотрела на меня с жалостью, будто на недоразвитого. – На этом гнилом Западе и не такие чудеса бывают. Да объяви здесь во всеуслышание, что я садомазохистка, а ты скотоложец, никто и бровью не поведет. Все подумают, что у нас брак по расчету.

– Господи, верни меня в Россию…

– Лучше проси у него, чтобы он уберег тебя от СПИДа.

– Не учи ученого…

– Между прочим, по самым свежим научным данным, никакие резиновые изделия от последствий кобеляжа мужиков не спасают. Учти.

– Намек понял. – Я демонстративно устроился на диване. – Спокойной ночи… Склифосовский в юбке.

– Бай-бай… – Она показала мне свои великолепные зубки и повернулась ко мне спиной, начала разоблачаться, как опытная стриптизерша.

Перед тем как уснуть, я подумал, что мне не хотелось бы оказаться на месте какого-нибудь ловеласа, не обученного нашим диверсантским штучкам, которого угораздило приударить за Кей вопреки ее желанию…

Уладив небольшие формальности по официальному внедрению "жены" в свой номер, на следующее утро я повел ее завтракать в ресторан отеля.

Наверное, мы были неплохой парой. По крайней мере, не из последних. Нас провожали глазами, и не только старички.

– Дорогая, ты произвела фурор, – не преминул я уколоть свою напарницу. – Посмотри вон на тот столик. Там сидит старый пердун со вставной челюстью. Так он скоро слюной изойдет, глядя на тебя.

– По-моему, у него другая сексуальная ориентация, – отпарировала Кей, для вида мило улыбаясь и преданно заглядывая мне в глаза. – Он не сводит взгляд с твоих ног.

Сегодня я нарядился в шорты и гавайку.

– Кроме того, что из него уже песок сыплется, так он еще и косой. На самом деле этот старый сладострастник смотрит на твою грудь – она вот-вот вывалится из выреза блузки.

Дальше завтрак прошел в гробовом молчании. Я и впрямь почувствовал себя женатым человеком. Как говорили опытные люди, семейная жизнь – это сплошной скандал с редкими примирениями, и то в основном в постели. Но поскольку подобные разрядки мне не светили, я упал духом ниже бордюра.

Сегодня я ждал нового связника. Так сообщила мне Кей.

И теперь осечки я просто не мог допустить, пусть для этого мне пришлось бы взорвать к чертовой матери весь Лимассол. Я обязан был разобраться в ситуации и понять, кто нас пасет и почему.

– Я тоже пойду, – безапелляционно заявила Кей, когда мы после завтрака поднялись в номер.

– Слушай, детка. – Я был угрюм и зол. – Здесь старший я, а потому ты будешь делать то, что тебе прикажут. Иначе я побеспокоюсь, чтобы тебя срочно отозвали и заставили пыль с архивных папок стирать.

– Но я ведь могу узнать тех, кто шел за Гюрзой… – попыталась она протестовать.

– Благодаря твоему описанию я могу их вычислить в толпе. И на этот раз я не буду изображать подсадную утку из резины. Так что отдыхай. Но будь наготове. Если я не приду к назначенному времени, чтобы в отеле тебя и твоего духу не было. Используй запасной канал эксфильтрации. Надеюсь, отдел планирования спецопераций продумал такой вариант.

– Да. Но…

– Никаких "но"! Это приказ. Будешь путаться под ногами – пущу в расход. – Я был жесток с нею; оправданно жесток – сколько раз самые, казалось бы, подготовленные во всех смыслах операции оказывались на грани срыва (а то и кой-чего хуже) из-за самодеятельности неопытных агентов.

Она обиженно умолкла. И скрепя сердце смирилась. Теперь Кей уже не пыталась изобразить из себя верблюжью колючку. Она смотрела на меня со смешанным чувством удив-ления и страха.

Пока, милая… Встретимся – извинюсь еще раз…

Теплоход прибыл из Египта. Он был набит туристами под завязку. Кого только там не было: арабы, возвратившиеся домой киприоты, англичане, немцы… и наконец, наша братва. Кого-кого, а бывших узников соцлагеря не узнать может лишь забитый негр из островного племени мумбо-юмбо, отродясь не видевший белых. Конечно, по одежде наших от прочих цивилизованных и полуцивилизованных, не в пример совсем недавним временам, уже не отличишь. Но выражение лиц… убиться и не жить! Совершенно невообразимая смесь настороженности, скованности, жадного любопытства и циничной забубенности – мол, имеем мы вас, чурки неогороженные, несмотря на все ваши фешенебельные красоты и сортирные комнаты с биде; мы и не такое видали. Да и карман теперь у нас не дырявый; выставьте ваш островок на продажу, купим тут же за наличку и не торгуясь.

Я его узнал не сразу, несмотря на то, что он теперь вовсе не выглядел сереньким невзрачным мужичонкой в годах, каким я запомнил его по нашей первой встрече в Турции. Тогда ему толькотолько дали звание подполковника, и он выполнял очередное задание ГРУ, играя роль руководителя туристической группы. А я, в свою очередь, изображал "челнока" Ваньку Иванова из Богом забытой Сухогрызовки, пьяницу и раздолбая; это был мой первый вояж в качестве сотрудника военной разведки за границу.

Наверное, его прислали в качестве связного только по той причине, что мы знали друг друга в лицо: подполковник ГРУ (впрочем, не исключено, что ему уже прицепили на погоны и третью, большую звездочку) – не жошка на побегушках. А он был умен, очень умен.

И все равно, несмотря на радость, которую я испытал, узнав подполковника, тревога из моего сердца не ушла, а, наоборот, усилилась. Дома я с ним так и не встретился, но мне было известно из уст Кончака, что он является одним из самых доверенных сотрудников шефа. Возможно, исключая лишь меня. Хотя… Кончак до конца не верил даже самому себе. Наверное, он был бы без памяти рад, появись в наших засекреченных лабораториях разведчик-биоробот – бездушная, бесчувственная и безотказная машина, готовая по приказу, совершенно не размышляя, броситься в пропасть.

Почему? Я знал, что связник должен обеспечить нашу, пока небольшую группу в лице Кей и майора Левады, то бишь меня, деньгами, спецснаряжением, средствами передвижения и связи. Вернее, не обеспечить, а, выражаясь блатным языком, дать наколку, где мне все это взять; пожалуй, за исключением "капусты" – чеки и кредитные карточки он должен вручить лично: наши постсоветские жлобы финансисты считали деньги, как и в былые времена, со скрупулезностью папаши Гобсека, а потому их передавали только из рук в руки, притом доверенные лица, как кассир банка своему клиенту. И попробуй потом в отчете после работы "на холоде" упустить хотя бы один пенс – живьем сожрут, а кости измельчат в муку.

Но почему в качестве "кассира" Кончак послал аса разведки? Что-то там опять не связалось у наших толстозадых лампасников? Снова власть переменилась? Или в глотки друг другу вцепились, как уже бывало?

Ладно, все это можно переморгать. Утрясется как-нибудь. Обычно склоки в наших верхах не затрагивали оперативной работы в целом. За исключением отдельных личностей (кроме тихушников-нелегалов; их берегли, как зеницу ока), имевших неосторожность во всеуслышание заявить о своей преданности тому или иному проигравшему подковерную схватку боссу от разведки. Отставка таких бедняг являлась самым желанным выходом из серьезной ситуации – пенсия, льготы и снисходительное забвение куда лучше, чем неожиданная смерть от инсульта, инфаркта или примитивного отравления грибами; возможны и иные вариации на тему.

Но что, если в еще не начавшуюся игру по партитуре, названной операцией "Альянс", включились другие разведки, заинтересованные в совсем ином ее продолжении? И это тогда, когда мы еще не готовы принять открытый бой. А коль так, значит, случилась утечка информации, что для нелегалов страшнее атомной войны…

Пока я предавался горестно-недоуменным размышлениям, пассажиры теплохода постепенно сходили на причал. Я сидел на скамейке в окружении каких-то девиц и поддерживал веселый непринужденный разговор, но без обычного охотничьего азарта, а как автоответчик, только одушевленный. Маскировка у меня была на высоте: рядом тоже кучковались разнокалиберные компашки, собравшиеся поглазеть на суда и парусные яхты, болтающиеся в акватории порта.

И все равно подполковник меня вычислил. Он посмотрел в мою сторону таким безразличным взглядом, что, не будь я Волкодавом, съевшим не один пуд соли в разведке, подумал бы только одно – первый, визуальный, как и оговаривалось через Кей, контакт не состоялся.

Но он меня заметил. Мало того, подполковник подал мне знак, от которого я просто заледенел. Мой связник быстрым, едва уловимым движением, не глядя в мою сторону – он уже понял, что я его узнал, – потер пальцами правое ухо. А этот жест на нашем условном языке толковался без разъяснений – внимание! опасность! в непосредственный контакт не входить!

Я машинально продолжал болтать с девушками, убивающими время до обеда, а сам незаметно следил за подполковником и его окружением.

Он был одет с подчеркнутой элегантностью, как человек, у кого водятся денежки, и немалые. Его сопровождали два парня характерной наружности – коротко стриженные, квадратные в плечах, невозмутимые, словно бульдоги. Подполковника можно было принять за нового русского, приехавшего вместе с охраной погреть косточки на золотых песках Средиземноморья. Вот только я хорошо знал, кто эти парни: они принадлежали к команде "Айс", специализирующейся по Западной Европе. Среди профессионалов их называли "ледяные драконы", но Кончак как-то проговорился, что сами себя они кличут "айсбергами". Не знаю, откуда пошло немецкое название команды; скорее всего, первоначально группа "Айс" работала в основном на северном направлении – по странам Скандинавии и в Германии. Потом, когда развалился Союз, о команде из-за ее сверхсекретности просто забыли. А руководство ГРУ не стало никому напоминать, что есть еще, кроме "Альфы", "Вымпела" и других спецподразделений, расформированных ошалевшими от свободы "демократами", и нигде не засветившаяся команда "Айс".

Когда закончилось временное помутнение общественного ума – правда, уже не в Союзе, а в России – и когда кинулись по крохам собирать бездарно и безответственно разбросанное, вот тогда и вспомнили, что, к счастью, остались еще настоящие профи, спецы по Европе.

Мне привелось как-то видеть "айсбергов" в деле. Эт-то было зрелище… Говорили, что контингент команды "Айс" набирался из детдомовцев – пацанов двенадцатичетырнадцати годков. Их учили, как минимум, трем европейским языкам и нашим диверсантским премудростям до двадцати четырех лет. По выходе из спецучебки это были и впрямь "ледяные драконы" – холодные, беспощадные, прекрасно подготовленные, верные идее и командиру-отцу, который вел группу с их самого первого дня под крылышком ГРУ до своей отставки, как могут быть преданы только дети, лишенные счастья иметь семью и родную крышу над головой, когда найдется добрый человек, согревший их иззябшие души. Одного из парней, идущих по бокам подполковника, я встречал в нашем учебном центре; там он, несмотря на молодость, заведовал переподготовкой боевых кадров группы "Айс". Похоже, моего связника берегли лучшие из лучших.

И что теперь мне делать? За подполковника я был спокоен: даже если его и вычислили наши пока неизвестные противники, "айсберги" в состоянии разрушить два "Титаника". Однако, как мне поступить дальше, я пока понятия не имел. Я, конечно, знал, как выйти на связь с подполковником после того, что случилось в порту. Но вдруг он "засвечен" – я подставлю под удар и себя и Кей. А ожидать развития неконтролируемых событий было равносильно смертному приговору. В общем, куда ни кинь, везде клин.

Оставалось последнее – лебединая песня…

Я бросил взгляд на часы и решительно поднялся. Попрощавшись с девушками, я неторопливо пофланировал вслед за подполковником. Он будто подслушал мои соображения и пока не брал такси, а шел неторопливо, прогулочным шагом, с интересом разгляды-вая достопримечательности Лимассола. Его багаж составлял небольшой саквояж, который нес один из парней; у "ледяных драконов" были только "репортерские" сумки через плечо.

Топтунов я заметил лишь на подходе к рынку. И узнал сразу. Наконец-то! Это были те, что убили Гюрзу.

"Бля!" – как сказал бы Акула. Ну ничего, вот теперь я с вами, козлы, и побеседую… Но сначала погуляю для променада, чтобы вычислить всех: бесконечные и нудные финансовые отчеты после заграничных командировок приучили меня к скрупулезности. А я очень хо-чу, прямотаки мечтаю заплатить счет Гюрзы до последнего цента. Иначе просто перестану себя уважать.

Привет, молодчики! Чтой-то вы нервные, крысомордники. Все оглядываетесь. Счас будет вам и кофа, и какава с чаем, и шампанское по утрам в постель… мать вашу! Жаль, что у меня руки пустые. Ну, ничего, поступим, как учили наши деды и отцы – будем воевать оружием, отобранным у врага и на его территории.