Текст книги "Аквариум-2"

Автор книги: Виталий Никольский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Никольский В
АКВАРИУМ-2
(Рассекреченные жизни)

Светлей памяти моей незабвенной супруги, дорогой помощницы, делившей со мной все радости и горести жизни, Евдокии Андреевны Никольской – посвящается

Необходимое авторское пояснение

Аквариум (от лат. аква – вода): 1) сосуд для содержания и разведения водных животных и растений; 2) учреждение, где содержатся представители морской и пресноводной фауны и флоры с целью их изучения и демонстрации.

Большой энциклопедический словарь

Я давний противник предисловия. Ведь в нем вольно или невольно предисловщик обязательно старается навязать свое мнение читателям. Это неуважительно. Люди в наше время достаточно образованны и умны, чтобы промывать им мозги. Сразу отобьешь у них охоту прочитать книгу до конца.

И все же, что касается «Аквариума-2», я считаю нужным очень коротко, не разжевывая азбучных истин, ввести читателей в историю создания своего труда.

Писать воспоминания я начал давно, лет двадцать тому назад, после того как оставил службу. Это были «Записки офицера оперативной разведки». В них я хотел рассказать о наших делах молодому поколению, которому не пришлось пережить героические и трагедийные годы Великой Отечественной войны против германского фашизма и японского милитаризма.

Но напечатать «Записки» не удалось. В журналах и газетах прошли кое-какие отрывки, с книгой же не получилось.

Так и лежала рукопись до 1993 года, когда мне попалась книга Виктора Суворова «Аквариум», наделавшая много шума и ставшая, как теперь говорят на американо-английский лад, бестселлером в нашем перманентно обновляющемся обществе. Шутка сказать: двенадцать лет все реформируемся и переделываемся, а конца не видно. И все за счет страданий нашего архитерпеливого трудяги-народа.

Но вернусь к Суворову. Оказалось, за этой дорогой сердцу каждого россиянина фамилией скрывается отвратительная личность – Владимир Резун, родившийся в 1947 году и поэтому военного лихолетья не нюхавший, ставший офицером советских вооруженных сил, сотрудником Главного разведывательного управления (ГРУ) Генштаба. Он был направлен в 1974 году в Швейцарию «добытчиком» секретной информации, прослужил там четыре года, но затем изменил присяге, Родине и своему народу и перебежал к англичанам. Обеспечив себе безбедное существование на «туманном Альбионе» за счет продажи британской секретной разведывательной службе военных и государственных тайн Советского Союза, этот иуда с Ходынки (спешу пояснить: не все, наверно, знают, что у Ходынского поля, недалеко от станции метро «Полежаевская», расположено главное здание ГРУ) засел за сочинение книг. Выпустил он их уже с полдюжины, если не больше. И все о военной разведке, советской армии, Великой Отечественной войне – «Аквариум», «Освободитель», «Ледокол», «День М» и другие.

Честно говоря, природа не обделила отступника литературными способностями. Пишет он складно, образно, занимательно, ловко жонглируя формальной логикой, искусно смешивая факты и действительные события с полуправдой и отъявленной ложью. И люди проглатывают это привлекательное на внешний вид месиво из диких вымыслов, лихого армейского трепа и занимательных солдатских баек.

Судите сами. С чего, к примеру, начинается «Аквариум» – главная книга о ГРУ и его сотрудниках? С того, как офицер-новобранец попадает в разведку. Прежде, чем получить от него согласие, неофиту, фантазирует Резун, прокручивают фильм, как в ГРУ, этом «тайном рыцарском ордене», расправляются с разведчиком – предателем. Его живым сжигают в огромной, как в крематории, печи.

«– Он кто? – спрашивает главный герой «Аквариума» у седого полковника, принимающего его в разведуправление.

– Он? Полковник. Бывший полковник. Он был в нашей организации. На высоких постах. Он организацию обманывал. За это его из организации исключили. И он ушел. Такой у нас закон. Силой мы никого не вовлекаем в организацию. Не хочешь – откажись. Но если вступил, то принадлежишь организации полностью… Итак… я даю последнюю возможность отказаться. На размышление одна минута.

– Мне не нужна минута на размышление.

– Таков порядок… Посиди и помолчи.

Седой щелкнул переключателем, и длинная худая стрелка, четко выбивая шаг, двинулась по сияющему циферблату. А я вновь увидел перед собой лицо полковника в самый последний момент, когда его ноги уже были в огне, а голова еще жила; еще пульсировала кровь, и еще в глазах светился ум, смертная тоска, жестокая мука и непобедимое желание жить…

– Время истекло. Тебе нужно еще время на размышление?

– Нет.

– Еще одна минута.

– Нет.

– Что ж, капитан. Тогда мне выпала честь первым поздравить тебя с вступлением в наше тайное братство, которое именуется Главное разведывательное управление Генерального штаба».

Вот так, не более и не менее.

Я прошу прощения за столь пространную цитату из, можно сказать, программного опуса Резуна. Но иначе трудно понять, зачем ему понадобилось забивать головы читателей такой галиматьей. Ведь любому здравомыслящему человеку ясно: это грубый, топорный гротеск на разведуправление. И очень жаль, что это кое-кому нравится, кажется чем-то невероятно новым, привлекательным. Люди воображают, что автор помогает им приобщиться к тайнам, которые до сих пор хранились за семью печатями и в которые были посвящены считанные единицы сверхдоверенных персон.

А на самом деле никаких тайн нет. Все это выдумки и голая ложь, которые приятно щекочут нервы читателей.

Чего-чего, а буйной фантазии дезертира нет предела. Откуда, скажем, взялся только что изложенный эпизод с приемом новобранца в ряды военной разведки? Я совершенно случайно наткнулся на источник, из которого Резун полной мерой зачерпнул вдохновение. В сентябре 1945 года шифровальщик оттавской резидентуры ГРУ лейтенант Игорь Гузенко изменил Родине и бежал к американцам, прихватив с собой чемодан секретных документов. Предатель, как водится, обжившись на обетованной для шпионов земле, написал книгу воспоминаний «Железный занавес». В ней он красочно поведал, что не последнюю роль в его бегстве якобы сыграла установленная в советском посольстве большая печь для сжигания служебной переписки, которой, зловеще ухмыляясь, резидент НКГБ в Оттаве стращал несчастного шифровальщика. Вот откуда буйный фантазер Резун «примыслил» чудовищное устройство, где обитатели «Аквариума» уничтожают не только ненужные секретные бумаги, но и отступников-предателей.

«ГРУ – моя любовь, – клянется Резун. – Об «Аквариуме» я писал с любовью и не скрывал этого. Я зачарован красотой и мощью «Аквариума».

Ничего себе любовь, ничего себе восхищение и очарование!

В «Аквариуме» одна ложь громоздится на другую. Делает это Резун явно по заказу своих хозяев: выставить нашу службу, ее деятельность и людей в самом неприглядном виде. Это – главное. Но есть еще кое-что.

Злобный фантазер плохо знает нашу разведку. Он мало осведомлен о ее делах. Ведь Резун в общем-то оперативник, как говорится, без года неделя. Прикиньте сами. Оставил он Родину в 1978 году, ему только что минуло три десятка лет. Занимался разведывательными делами всего четыре года. До этого учился в академии, служил в войсках. Значит, пробыл в ГРУ совсем ничего, едва азов набрался. Но как-то нужно пустить пыль в глаза людям: он, мол, знаток нашей службы. А знаний глубоких то нет. Вот и врет вероломец, говоря по-русски, как сивый мерин.

Историки, люди глубоко знающие и трезво мыслящие, сразу раскусили Резуна. «Это – мистификатор, – сказали они, – малограмотный, опасный фантазер». И не только российские специалисты, но и зарубежные, такие авторитетные и уважаемые ученые, как немецкий общественный деятель, профессор Боннского университета Ханс-Адольф Якобсен и израильский профессор Габриэль Городецкий, длительное время занимающиеся проблемами истории второй мировой войны.

Касается ли Резун разведуправления, как в «Аквариуме», или Великой Отечественной войны, как в «Ледоколе» и «Дне М», везде он идет от концепции к факту или документу, а не от факта к концепции. Собственно, достоверных фактов или документов у него почти нет. Он использует лишь то, что историки называют вторичными источниками.

Так, с упорством маньяка изменник утверждает, что Кремль своей подготовкой к нападению на Германию спровоцировал Гитлера начать превентивную войну против Советского Союза. Мы-де сами замышляли вторгнуться в гитлеровскую «третью империю», да только прозорливый фюрер нас опередил. В России многие из молодого поколения не знают: эта ложь была придумана в 1941 году фашистским ведомством пропаганды и широко распространена во всем мире, чтобы ввести в заблуждение международную общественность относительно истинных зачинщиков вооруженного конфликта. Мы, старики, об этом хорошо помним, а вот люди помоложе часто забывают или просто не знают.

Резун воспользовался этим обстоятельством и выдал наследие гитлеровского министра пропаганды Геббельса за свое «открытие». Фальшивку он ловко замаскировал второстепенными фактами. Так советские войска, стоявшие вдоль западной границы, получили яловочные сапоги. Ага! Было такое? Было. Значит, они готовились к нападению на Западную Европу. Ее в кирзовых сапогах и ботинках с обмотками завоевывать просто неприлично.

Ничего не скажешь – железная логика, доказательство неоспоримое.

А вот еще: многим советским писателям задолго до 22 июня 1941 года присвоили воинские звания и стали обучать ратному делу, готовя их к деятельности фронтовых военных корреспондентов. Следовательно, делает вывод Резун, Красная Армия собиралась напасть на Германию. Чем не убедительное доказательство коварных замыслов Кремля?!

Вот так, тасуя факты, фактики, полуправду, выдумки и ложь, сочинял свои крикливо-сенсационные труды беглый шпион Владимир Резун. А ведь он, как военный человек, прекрасно знал, что в Главном политическом управлении Красной Армии существовал 7-й отдел, который занимался вопросами пропаганды среди войск и населения противника. И там в мирное время, задолго до войны составлялись тексты всевозможных листовок, воззваний, обращений и других пропагандистских материалов, сценарии радиопередач и тексты песен. Он должен был знать, что в Генштабе в мирные дни разрабатывались самые разнообразные планы будущих сражений, которые наряду с оборонительными операциями включали и наступательные, в том числе на вражеской территории. Советская военная доктрина предусматривала, что мы никогда не начнем первыми. Нам предписывалось отразить удар агрессора, а потом перейти в контрнаступление и бить врага на его земле. Этой задаче подчинилось все военное строительство, боевая подготовка личного состава Красной Армии. В этом духе воспитывалось население Советского Союза.

Да, наш Генеральный штаб разрабатывал наступательные операции. Это входило в его обязанности, иначе он не был бы Генштабом. И это было широко известно. Так что напрасно ломится Резун в открытую дверь.

В наше время широко открылись архивы, российские и зарубежные. И нигде историки не обнаружили документов, которые свидетельствовали бы о том, что готовилась агрессия против Германии. Это непреложный факт. Но Резун прошел мимо него. Почему? Да потому, что это не укладывалось в воскрешенную им дезу Гитлера-Геббельса.

Не обратил мистификатор внимания и на немецкие документы, ныне повсеместно известные. Такие как секретная директива № 21 – план «Барбаросса» – о нападении вермахта на СССР, которую Гитлер подписал 18 декабря 1940 года. Уже тогда, за полгода до начала военных действий, агрессия была разработана до мелочей. А Резун в своих книгах уверяет: Гитлер не успел подготовиться как следует к наступлению на русских, ему, мол, пришлось спешить, чтобы упредить Кремль.

Похоже, и Резуну пришлось так торопиться, что он не заглянул в изданный после войны дневник начальника Генерального штаба сухопутных сил Германии генерал-полковника Гальдера. А в этом документе с величайшей точностью и аккуратностью, день за днем, подробно зафиксирована тщательная подготовка гитлеровцев к нападению на СССР задолго до роковой даты – 22 июня 1941 года.

Мистификатор игнорировал такие факты.

Чем же тогда Резун привлек к своим опусам читателей? Почему эти книги разошлись в нашей стране миллионными тиражами?

Я уже писал, что природа наделила вероломца литературными способностями и богатой фантазией. Еще раз повторю: пишет он увлекательно, красочно, изобретательно. И все же не в этом главное.

Дело в том, что Резун первым заполнил информационный вакуум, который возник у нас после начала перестройки. Речь идет о деятельности разведки, в первую очередь военной. Если о внешней разведке КГБ наше общество стали понемногу информировать с началом демократических перемен, то в отношении ГРУ россияне продолжали находиться, можно сказать, в полном неведении. А отсутствие правдивой и объективной информации приводит к распространению мифов, сказок, выдумок, небылиц. Короче говоря, к искажению истинного лица спецслужбы.

Я считаю, что в создавшемся положении, пожалуй, больше всего виноваты мы, вышедшие в отставку ветераны. Это мы должны были рассказать молодому поколению все, что можно, все, что не нарушает федеральный закон «О государственной тайне». Рассказать о наших делах и наших людях. Убедить обновленное общество Российской Федерации в настоятельной необходимости разведывательной службы для укрепления безопасности государства, обеспечения мирной жизни народа и свободы каждого гражданина.

Насколько мне известно, никто из ветеранов ГРУ, к сожалению, до сих пор не опубликовал своих воспоминаний, не поделился с людьми радостями и горестями своей нелегкой службы. Образовавшуюся информационную нишу до предела заполнил ловкий мистификатор, ненавидящий наше управление, Владимир Резун.

Вот почему я корю себя за то, что очень сильно затянул публикацию своих записок. Если бы мне удалось закончить рукопись лет 10–15 назад, глядишь, Резун не так нагло вольничал бы у нас. Надеюсь, уважаемые читатели, вы не сочтете, что я страдаю манией величия. Нет, я отдаю себе отчет в том, что в моей книге много недостатков, в ней далеко не все сказано. И места не хватило – нельзя же издавать многопудный том: никто читать не будет. И многое еще не рассекречено. Закон есть закон, и я обязан его соблюдать, хотя некоторым издателям обязательно подавай сенсации.

Я старался рассказать о разведуправлении нашей армии и его людях, моих боевых товарищах, однокашниках и однополчанах, правдиво и объективно, показать положительные и отрицательные стороны разведки в разные периоды жизни нашего государства без прикрас и очернительства. Мне хотелось представить разведслужбу такой, какая она есть на самом деле, без выдумок и преувеличений в худшую или лучшую сторону.

Резун назвал здание, где сейчас размещается ГРУ, «Аквариумом» и вынес это слово в название книги. У некоторых моих коллег это вызвало почему-то возмущение или, по крайней мере, неприятие. А мне кажется, зря ворчат. Это самое лучшее, что придумал мистификатор. Ничего тут зазорного или обидного нет. Действительно, наша военная разведка самая молчаливая служба. И аквариум битком набит рыбами, но ничего не слышно. Тишина, ни одного громкого слова.

Поэтому я решил озаглавить свою книгу «Аквариум-2». Надеюсь, меня поймут правильно: речь идет о ГРУ, но мой «Аквариум» не имеет ничего общего с резуновским. Это «Антиаквариум» и не более того.

Пусть люди читают и сравнивают, что написано у меня, а что у Владимира Резуна. Пусть думают и делают свои собственные выводы.

Счастливые и страшные тридцатые

Летом 1937 года закончилось самое счастливое и беззаботное время в жизни каждого студента, будь он гражданским лицом или военным, – время учебы. Мы, выпускники Военно-химической академии, должны были разъехаться в разные утолки Советского Союза.

Основная масса слушателей нашего потока, получив очередное воинское звание воентехников I ранга, что соответствовало нынешнему старшему лейтенанту, назначалась в качестве помощников начальников химической службы стрелковых дивизий по технической части. Некоторые направлялись на полигоны, а еще меньше оставались в аппарате Военно-химического управления Народного комиссариата обороны и академии.

Не обошлось и без исключений. Некоторых наших коллег, кстати, не блещущих особыми талантами, но зарекомендовавших себя активными общественниками, сразу взяли на крупную партийно-политическую работу. Вскоре они стали видными государственными деятелями. Якуб Алиев, узбек по национальности, поднялся до поста министра иностранных дел Узбекской ССР; Николай Патоличев стал секретарем обкома партии, затем ЦК КПСС и министром внешней торговли СССР; Даниил Стрелянный назначен начальником ПВО Ленинграда. Ставили их на посты, о существовании которых выдвигаемое зачастую не имели ни малейшего понятия. Забирали на оперативную работу в НКВД, военную разведку, посылали парторгами на большие оборонные заводы, комиссарами военных научно-исследовательских институтов.

Десятки, если не сотни тысяч государственных и партийных работников к этому времени были уничтожены или находились в лагерях и тюрьмах в результате необоснованных репрессий, достигших в 1937–1938 годах своего апогея. Нужно было срочно заполнить вакуум в кадрах. И это проводилось зачастую наспех на основании анкетных данных, с упором на пролетарское происхождение и партийность выдвигаемого. С отсутствием опыта и знаний при назначениях обычно не считались, полагая, что это дело наживное. Слишком много вакансий было создано в громадном государственном и партийном аппарате, и число свободных мест продолжало расти во всех его звеньях. При таком огульном выдвижении создавались благоприятные условия для проникновения в государственные и партийные структуры карьеристов, перестраховщиков, стяжателей, а в лучшем случае просто добросовестных невежд.

Зимой 1937 года, когда мы все еще трудились над дипломными работами, меня вызвали в Разведывательное управление РККА к комбригу Стигге, где, к моему удивлению, предложили по окончании академии должность в военной разведке. После беседы с оперативным сотрудником управления капитаном Вайнбергом я понял: в этом учреждении обо мне все знают, вопрос о моем зачислении практически решен, и требуется лишь мое согласие, поскольку в разведку брали только добровольцев.

Очевидно, мои предки при предварительной проверке не вызвали сомнений в надежности и добропорядочности, хотя пролетарским их происхождение назвать было явно нельзя. Матушка моя – сельская учительница, а отец – дьячок деревенского церковного прихода. Стигга представил меня комбригу Туммельтау. В разговоре со мною они обрисовали всю сложность будущей профессии, ее крайнюю важность для государства и армии, романтику пребывания на заданиях в капиталистических странах, а также напомнили о большой чести и доверии, выпавших на мою долю. Два комбрига так умело подействовали на мои патриотические чувства, что я без колебания согласился поступить на службу в это «таинственное» учреждение, куда партия и командование направляют только лучших из лучших. Когда же они заявили, что мои скромные инженерные познания будут особенно полезны на новой службе, последние сомнения в целесообразности поступления в разведку пропали, и я, заполнив несколько анкет, вышел из маленького особняка во дворе дома № 19 по Большому Знаменскому переулку в полной уверенности, что решение принято правильное. Кстати, знания инженера-химика за три десятка лет службы в разведке мне не потребовались. Весь комплекс оперативно-тактических и специальных дел пришлось осваивать в последующем самостоятельно, как говорят, без отрыва от производства.

Как мне стало известно позже, рекомендовали меня в разведку мои однокашники А.А.Коновалов и К.Л.Ефремов, попавшие в поле зрения отдела кадров разведслужбы несколько ранее.

По окончании академического курса, к моему удивлению, я был назначен приказом НКО не в разведку, а на должность помощника начальника химслужбы 43-й стрелковой дивизии, штаб которой находился в городе Великие Луки. В Разведуправлении мне сообщили, что это дело временное и пока мне необходимо ехать к месту новой службы, оставив жену в Москве.

По наивности я не предполагал, что проверка молодого советского человека, прожившего 25 лет на виду у всех, потребует столь длительное время, а она, эта проверка, продолжалась около года. Скорее всего, дело было не в моей персоне, а в том, что за этот период были репрессированы один за другим начальники Разведуправления комкоры Урицкий, Берзин, Никонов, а затем Гендин и Орлов. Посадили как врагов народа и лиц, беседовавших с нами в РУ. Поэтому разведке было не до нас.

В ту пору мы этих деталей не знали и считали, что все идет строго по плану. Утешало также и то, что я не был одинок. Константина Ефремова, раньше меня оформлявшегося в то же ведомство, направили помначхимом куда-то в отдаленный гарнизон на Дальнем Востоке.

Летом 1937 года штаб 43-й стрелковой дивизии дислоцировался в Великих Луках, а полки и дивизионные подразделения в городах Себеж, Идрица, Опочка, Пустошка вдоль границы с Латвией. Дивизия входила в пограничное прикрытие первой линии и считалась одной из лучших в Ленинградском военном округе. Командовал ею полковник Смирнов, начальником штаба был майор Викторов, начхимслужбы, к которому я поступал в прямое подчинение, майор Степанов. Он, как и большинство старших командиров штаба, участвовал в гражданской войне. Сейчас его использовали в основном по оперативно-тактической подготовке, для работы во всевозможных комиссиях. Руководство дивизии не без оснований считало, что хим-подготовка не самый главный участок в боевой учебе. Приоритетными направлениями были политическая, тактическая и огневая подготовка. И это было совершенно правильно.

Армию в ту пору можно было в прямом и переносном смысле назвать гигантской школой, где все – от рядового бойца до старших и высших командиров – учились, причем многие не только науке побеждать, но и элементарной грамоте. Весь личный состав вооруженных сил проходил за время службы большую политическую школу и приобретал прочные знания, в практической необходимости которых ни у кого не возникало сомнений. Всячески поощрялись занятия бойцов в вечерних средних школах, а для командиров – в заочных отделениях высших учебных заведений.

Относительная малочисленность армии, которая к концу тридцатых годов не достигала миллиона человек, позволяла мобилизационным органам призывать в нее лучшую часть молодежи.

Здесь я не могу удержаться от небольшого замечания. Вдумайтесь только, уважаемые читатели: наши вооруженные силы насчитывали всего миллион, как тогда называли, бойцов и командиров. И это в то время, когда, по версии Резуна, Кремль якобы начал подготовку к превентивной войне против гитлеровской Германии. Да разве мы были в состоянии совершить агрессию? Это означало бы самоубийство.

Но продолжу свой рассказ.

Отказ в призыве на военную службу расценивался молодыми людьми как большое личное несчастье. Армейская служба была поистине почетной, к ней стремились. В военкоматы поступало большое число рапортов о призыве досрочно, особенно на флот и в авиацию. В военные училища был большой наплыв абитуриентов. Бойцы и командиры пользовались любовью и уважением народа. Можно было наблюдать, как в очередях гражданские лица пропускали военнослужащих вперед, на общественных мероприятиях им уступали лучшие места. Редких в ту пору орденоносцев провожали восхищенными взглядами. Учреждения и предприятия шефствовали над армейскими частями. Комсомол, как шеф ВМФ, направлял туда свои лучшие кадры. В обращении между трудящимися и воинами чувствовалась простота и сердечность. Граждан в военной форме, не без основания, считали наиболее грамотными в политическом и общеобразовательном отношениях, воспитанными, дисциплинированными. К ним обращались за помощью и советами.

Простая, удобная, почти одинаковая для командиров всех звания и рядовых форма одежды, со скромными, резко отличающимися от всех ранее принятых в армиях мира знаками различия, выгодно подчеркивала демократический характер вооруженных сил. Отсутствие ненужных в мирное и вредных в военное время дорогостоящих для массовых армий пестрых атрибутов формы одежды в виде эмблем, нашивок, погон, литеров, кокард, лампасов, кантов, позже введенных в нашей армии, делало ее ближе нашему простому народу, а единый для всех военнослужащих по форме и качеству головной убор – буденовка с красной звездой вместо кокарды – символизировал равенство всех воинов – от народного комиссара обороны до рядового – в выполнении своего воинского долга перед Родиной.

Непререкаем был авторитет командира для подчиненных. Он был основой сохранения высокой воинской дисциплины. Командир, как правило, был на голову выше своих подчиненных не только в военном отношении, но и в политическом, в вопросах общей культуры, жизненном опыте.

В армии почти полностью отсутствовали дисциплинарные нарушения по причине пьянства. За год службы в Великих Луках, а затем Ленинграде мне ни разу не приходилось видеть на улицах пьяных солдат, не говоря уже о командирах. Это в известной мере объяснялось тем, что среди гражданского населения употребление спиртных напитков в то время было весьма ограниченно. В части приходила молодежь, не знавшая вкуса водки, а попав в условия напряженной боевой учебы, она не чувствовала потребностей в этом наркотике. Командный состав за пьянку безжалостно увольняли из армии. Коммунисты и комсомольцы исключались из организации.

Это не значит, что не было происшествий и проступков. В многотысячном коллективе, коим является дивизия, полностью избежать их крайне трудно. Но они, как правило, не являлись злостными и в основе своей имели слабые знания уставов, низкий общекультурный уровень отдельных бойцов.

Нарушения дисциплины, особенно неповиновение и невыполнение приказаний, строго наказывались. В соответствии с дисциплинарным уставом того времени командир был обязан требовать неуклонного выполнения своего приказа. Необходимо заметить, что в 43-й дивизии случаев применения таких мер принуждения к нерадивым военнослужащим мною отмечено не было.

Органы комендантского надзора в гарнизонах тщательно следили за соблюдением всеми военнослужащими установленной формы одежды, и внешний вид как отдельных воинов, увольняемых в городские отпуска, так и подразделений, проходивших строем, был молодцеватым.

Случаи конфликтов на почве национальных различий были весьма редки и рассматривались как чрезвычайное происшествие. Представителям национальных окраин, слабо знающим русский язык и отстающим в боевой подготовке, стремились помочь и командиры и товарищи. К таким представителям братских народов прикрепляли для индивидуальных занятий наиболее подготовленных красноармейцев, и к концу службы «нацмены» мало чем отличались от остальных воинов.

Имеющие место в настоящее время случаи диких выходок старослужащих солдат по отношению к новобранцам, доходящие до унижения человеческого достоинства новичков, вымогательства у них предметов обмундирования, избиения и третирования в ту пору в армии были не известны.

Стрелковая дивизия того времени по техническому оснащению была несоизмеримо далека от того, что мы понимаем под нею теперь. В ней не было танков, почти отсутствовали автомашины. Артиллерия и все тыловые части и подразделения передвигались на конной тяге. Дивизия была в буквальном смысле слова пехотной, хотя этот термин официально отменили. Она имела весьма ограниченную маневренность, прямо зависящую от скорости пешехода и натренированности личного состава в совершении маршей. В этом отношении дивизия мало чем отличалась от соединений первой мировой войны. Отличием была лишь несколько большая огневая мощь – значительно больше было ручных и станковых пулеметов и артиллерии. Бойцы имели на вооружении модернизированные винтовки образца 1891–1930 годов, ручные пулеметы Дегтярева, пулеметные взводы рот и пулеметные роты батальонов – станковые пулеметы Максима со станком Соколова, испытанные еще в русско-японской войне.

Связь использовалась только проводная, а также конными и пешими посыльными. Полностью отсутствовали радиосредства. Не было автоматов, минометов и бронетанкового вооружения, если не считать роты броневиков на шасси грузового автомобиля ГАЗ-2А, позже названного солдатами «Прощай, родина» за свою плохую проходимость, слабую бронезащиту и легкую воспламеняемость.

Тем не менее организация, техническое оснащение и вооружение войск казались нам, молодым командирам, верхом совершенства. И действительно, на учениях полностью укомплектованная дивизия из трех стрелковых и одного артиллерийского полков виделась нам грозной силой. Да и наши старшие товарищи и начальники, участники гражданской, а некоторые и первой мировой войн, воспитанные на героике Красной Армии, когда она, слабо вооруженная, раздетая и голодная, одерживала блестящие победы над врагом, считали, что при таком оснащении наши вооруженные силы надежно защитят Советский Союз от любого врага и война, если ее развяжут империалисты, будет проходить на их территории в течение короткого промежутка времени и закончится полным разгромом противника.

От бойцов до старших и высших командиров – все воины считали, что трудящиеся капиталистических стран в случае опасности вооруженного столкновения агрессора с СССР единодушно выступят в защиту первого в мире пролетарского государства. Занятия с командирами по изучению армий основных капиталистических стран почти не проводились и их вооружение практически не знали. В обществе, особенно в военных кругах, господствовало официальное мнение, что все советское самое передовое и лучшее. При этом имелся в виду не только общественный строй, но и техника, организация труда, состояние науки, ткани, моды, самолеты, авторучки, автомашины, иголки… Короче говоря, все и вся.

Конечно, узкий круг партийно-советских и военных руководителей был осведомлен о бурных темпах перевооружения армий капиталистических стран. Но наши «вожди» и их окружение не находили нужным честно информировать народ о военно-технической отсталости советского государства и жестоко пресекали слухи о техническом превосходстве армий буржуазных государств.

Официальная пропаганда показывала лишь слабые стороны наших вероятных противников. Не случайно комсостав 43-й дивизии продолжительное время изучал латвийскую, эстонскую и финскую армии, которые по своей организации и вооружению не относились к числу передовых. Выступление Карла Радека [1]1
  Радек (настоящая фамилия Собельсон) Карл Бернгардович (1885-1939) – деятель международного социал-демократического движения. Член ВКП(б) с 1917 года. Партийный публицист. В 1919-1924 годах член ЦК партии, член исполкома Коминтерна. Сотрудник редакций «Правды» и «Известий». Обвинен В троцкизме. Необоснованно репрессирован. Посмертно реабилитирован.


[Закрыть]о предстоящем экономическом крахе фашистской Германии, доклады Дмитрия Мануильского [2]2
  Мануильский Мануил Захарович (1883–1959) – советский партийный и государственный деятель. В 1928–1943 годах секретарь исполкома Коминтерна. В 1944–1953 годах зам. председателя Совета народных комиссаров (Совета министров) и одновременно нарком (министр) иностранных дел Украины.


[Закрыть]об углублении всеобщего кризиса капиталистической системы были весьма популярны в то время и им верили. К сожалению, лишь после начала второй мировой войны мы убедились, как далеко было желаемое от действительного.