Текст книги "Кремовые розы для моей малютки (СИ)"

Автор книги: Вита Паветра

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)

– Я т-тебя щаз-з...

Из трубки послышался звон металла, шипение и визг, что-то тяжелое упало и покатилось.

Майклу Гизли надоел этот «радиоспектакль». Больше всего на свете ему сейчас хотелось швырнуть трубку, но сделать это не было никакой возможности. Да что ж они там нашли?! Майкла Гизли распирало от любопытства.

– Простите, господин офицер, – покаянным голосом сказал звонивший. – Это у нас тут разбор... я хотел сказать: рабочие моменты.

– Вы хозяин автостоянки? – догадался Гизли.

– Ну да. Рональд Энс, к вашим услугам. А бесстыжая, ленивая рожа рядом со мной – охранник.

«Интересно, он через час до сути доберется? Или полчаса хватит?», подумал Гизли.

– И что же вы нашли, господин Энс? У нас в отделе всего один телефон. Понимаете, да? Возможно, кто-то еще пытается сейчас до нас дозвониться. Давайте-ка побыстрей!

– Ох, простите, господин офицер! Это я от радости в себя придти не могу – вот и разболтался. Труп мы нашли, труп – вот прям щас.

Гизли подобрался.

– Мужской? Женский? Возраст?

– Мужской. Лет сорока пяти, похоже. Никогда бы не подумал – такой приличный на вид господин – и баловался угонами. Надо же... Так вы скоро приедете?

– Скоро, скоро, – подтвердил Гизли.

– Божечки... ушам своим не верю! Вы, наконец-то, займетесь нашей бедой?! Неужели это паскудство, наконец, прекратится? Сам себе не верю... услышал ты мои молитвы, Господи! Спасибо Тебе! Самую большую свечу в соборе поставлю!

– Стоп, – прервал этот поток радостных славословий Гизли. – Какое паскудство? Вы о чем?

– Да угоны эти почти еженощные. Забыли уже? Сами же говорили, чтобы не звонили вам зря, время не отнимали. Мол, угоны – это не по вашей части. Вот как убьют кого прямо на стоянке, а вы – мы то есть – его «хладный труп» найдете, тогда и приедем.

– И вы его нашли, – вздохнул Гизли.

«Или сами грохнули, потому как достал он вас.»

История с угонами тянулась уже месяц. Однажды кто-то пришел ночью забирать машину (внезапно понадобилась, да!), а ее – хе-хе! – и нету. Крики, оскорбления, чуть ли не драка... а где-то и она; не все умеют и хотят сдерживаться. Скандал за скандалом, каждый божий день. Но качай ты права, не качай – толку-то? Нету машины, не-ту – и хоть ты застрелись!

Машины стали менять местами, а то и перегонять на другие стоянки, словом, двигать их – как фигурки на шахматной доске. Но Угонщик-Невидимка неизменно их обыгрывал, раз за разом ставил измученным неизвестностью хозяевам и шах, и мат. Потом – внезапно для всех! – настала неделя передышки. Все: и хозяева машин, и хозяева автостоянок, больших, средних и совсем крохотных; охранники, полицейские из Отдела по расследованию хищений – устало выдохнули и скрестили пальцы на удачу.

Неужели все закончилось, недоверчиво перешептывались обыватели – у себя дома или в барах. Вроде, ничего страшного не произошло. Но это ведь дело такое: сегодня не произошло, а завтра – обязательно произойдет. Кто знает, что в башке у этого негодяя. Или в машину к себе заманит – уж он-то сумеет, ага-а! – а потом на полном ходу из нее и выбросит. Или же выбросит, остановится – и машиной жертву свою доверчивую «отполирует», туда-сюда, сюда-туда... собирай потом его руки-ноги-кости по всей округе. А, может, он – угонщик этот – вовсе и не один. Может, их двое или трое. Ох, чего они натворить могут – как подумаешь, как представишь, брр! – глаза сами зажмуриваются. И открываться потом не хотят. Небось, фантазий у этого... у этих... буйная, веселая такая фантазия. Им только попадись – ног не унесешь. И головы, да. Ох, спаси нас, бедных, святая Клара!

Маленькие дети просто обожают страшные сказки. Можно без леденцов, ирисок и шоколада их оставить, только не без очередной порции кошмаров. Если же слушать больше нечего – ведь любая сказка когда-нибудь заканчивается, дети начинают сочинять их сами. Так поступали – вольно (от скуки) или невольно (от страха) – и многие взрослые жители города. Газетчики делали все, чтобы не стихал нервный, какой-то болезненный интерес к Угонщику-Невидимке. Разумеется, писать об этом – означало строить гипотезы и раздувать подозрения, подбросить, как бы невзначай, «дровишек в костерок», публиковать непроверенные свидетельские показания; грубо говоря: сочинить серию триллеров, опираясь на некие аргументы. Ах, как это было соблазнительно... О цифрах возможных тиражей не просто хотелось мечтать – на них хотелось молиться! Газетчики ухмылялись и потирали руки, в предвкушении своего «печатного» счастья – и, взахлеб, ругали полицию.

«Неслыханные по своей наглости происшествия уже который раз омрачают умы и души горожан – честных налогоплательщиков, подписчиков и покупателей нашей газеты. Почти каждую ночь неизвестный угоняет частные автомобили – от его бесчинств не спасают ни камеры наблюдения, ни бдительная охрана. Поэтому дерзкого преступника окрестили – Угонщик-Невидимка. Каждую ночь исчезают авто, а под утро – возвращаются на стоянку. Но в каком виде?! Грязь на корпусе, царапины, порой, разбитые фары и взбесившийся спидометр. Дерзкий преступник не только наносит владельцам авто материальный урон, этот негодяй еще и глумится над самой идеей частной собственности! Бесконечный стыд – вот что испытываешь, думая о вашем бездействии, нерадивые господа полицейские!»

«Доколе, спрашиваю я вас, доколе наши деньги будут уплывать в карманы бдительной полиции?! Бдительной... ха-ха-ха! Отличная шутка, от которой почему-то не весело. Господа полицейские, которым предписано – денно и нощно! – искоренять порок и охранять имущество честных граждан – эти самые господа не видят дальше собственного носа! Проще всего – на многочисленные справедливые вопросы и письменные претензии как горожан, так и прессы, отвечать: «Без комментариев». Мы оплачиваем ваш труд, а вы принимаете важный вид и валяете дурака?! Может быть, уже пора разогнать нашу «бдительную и доблестную» полицию? И нанять тех, кто постарается отработать деньги честных налогоплательщиков?»

«Преступник – социалист по убеждению? И заурядным обывателям нечего бояться? Как бы не так! Он не чурается и самых заурядных авто, беспощадный и к бедным, и к богатым. Но ведь лучшие автостоянки находятся под знаком правящего дома. Уж не отрицает ли дерзкий негодяй саму идею монархии? Нет ли у него тайных союзников? Уж не потакают ли господа полицейские опасному умонастроению негодяя? Может быть, они тайно готовят государственный переворот? Много вопросов без ответов. Но мы непременно узнаем всю правду, чего бы это нам не стоило – и расскажем вам, уважаемые подписчики и покупатели. Как гласит древняя мудрость: «Все тайное станет явным».

Но тут из Управления полиции позвонили во все редакции, высокому и мелкому начальству. Не погнушались, да. Разговор получился не слишком долгий, зато внушительный. Исключительно на повышенных тонах. После чего сенсацию пришлось отменить. Что ж, найдется другая, хорохорились расстроенные газетчики, надо только подождать. А будет пробегать или пролетать мимо, да хоть красться на цыпочках – тут мы ее р-раз! – и сцапаем. Первый раз, что ли, хех!

Затейливое народное мифотворчество – «кудрявое», по словам Гизли – стало постепенно сходить на «нет». Оказалось, это была небольшая передышка. И через две недели ночные приключения дорогих авто возобновились. Как ни в чем не бывало.

– Да! Вот же счастье нам привалило, господин офицер, – умиротворенно произнес хозяин «Райских кущей». – Аж самому не верится.

– Ждите! И ничего – слышите?! – ничего там не трогайте, – перебил Гизли и положил трубку.

Он вновь поймал себя на поганой мысли: выезд «на труп» отвлечет его от горя. Хоть немного, хоть ненадолго, но отвлечет. «Сопли подобрал, живо!», мысленно скомандовал он самому себе. Майкл Гизли объявил в громкоговоритель о выезде группы, подмигнул обескураженному напарнику и глазами показал ему на телефон. Мол: давай, бди! Ребята уже выехали, и шеф. Значит, и мне пора: «Ноги в руки – и вперед!» Снял с гвоздя куртку, похлопал себя по карманам: ничего не забыл... вроде, ничего. А потом – вышел из дежурки.

[i] В англоязычной полицейской практике так называют неопознанные трупы мужского пола (личность неизвестна или не подтверждена). Женский вариант – Джейн Доу.

Глава 3

То ли хозяин элитной автостоянки отличался чрезмерной набожностью, то ли соседство с одной из местных городских достопримечательностей, грандиозным собором святой Клары – с его несмолкаемым громом органа, с его вечными толпами прихожан и туристов, на него так подействовало... бог весть. Потому как у самого входа, над ажурными коваными воротами, красовался стальной щит с подсветкой: «Райские кущи». В левом верхнем углу – распростер крылья ангел, анемичный и златокудрый. Будто приглашая «особо важных персон» доверить ему свою машину. Гарантируя полнейшую ее сохранность.

В правом верхнем углу, едва касаясь светящихся букв, парили танцующие голограммы. Ровно три. Знак правящего дома. И все входящие или мимо проходящие понимали, что это место находится под высочайшим покровительством – особое место для особо важных клиентов. А, значит, полагается немедленно преисполниться почтения.

«Щазз!», со злостью подумал Гизли и сплюнул. Он с силой вдавил кнопку вызова – и верзила в форме, по ту сторону ограды, схватил мигающий пульт. Алый огонек погас, а нимб ангела – наоборот, зажегся. И крылья, с легким скрежетом, взметнулись. Нежный голос пропел: «Милости просим в «Райские кущи»! Аминь, аминь, аминь! Дзынь-дзынь!» Ворота медленно и плавно разъехались.

– Ох-ре-неть... – выдохнул Майкл Гизли.

Прямо перед ним расстилалось огромное пространство, до самого горизонта заполненное машинами. Чего тут только не было. Двухдверные, скоростные «Лоренцо-Дуо», «Джульетты-Ди» и «Римини»; маневренные «Аудильо» и «Курасано», мощные «Минхерцы» и «Верхгольцы»; и не уступающая им по величине «Одиллия» («Лучшая машина для вашей семьи!» – как гласила реклама); маленькие и юркие, будто дождевые капли, «бернардинки» (с ценой, обратно пропорциональной их размерам) – любимая «игрушка» жен дипломатов и высокостатусных чиновников; респектабельные «Митриксы» и «Санктосы» – или «золотые монахи», любимая модель святых отцов – разумеется, рангом повыше и к небу поближе. Обычными среди этой роскоши были разве что классические «Мерседесы» и джипы всех мастей. Этакие скромняжки, рабочие лошадки, отягощенные ежедневным трудом и напрочь свободные от пафоса и напыщенности.

От такого количества благопристойной или кричащей роскоши, собранной и запертой в одном месте, у любого закружилась бы голова. Боже мои! Настоящая ярмарка тщеславия... Душа Майкла Гизли, стажера Отдела по расследованию убийств Управления полиции – пребывала в смятении. Она металась между возмущением (вполне оправданным!) и восхищением (оправданным еще больше и сильней!). Казалось, две эти могучие силы вот-вот разорвут ее пополам.

Наконец, Гизли опомнился. Потряс головой. Вздохнул. Черт меня подери, я не любоваться тачками сюда пришел, а дело делать. Но до чего ж нелегко быть в монархической стране социалистом по убеждению.

Хозяин автостоянки с претенциозным названием «Райские кущи», господин Рональд Энс, оказался низеньким, толстеньким и подвижным, как мячик. Он даже немного подпрыгивал на ходу. Над ним горой нависала фигура охранника.

– Уголовная полиция, – сказал Гизли, когда они приблизились, и раскрыл удостоверение.

– Как же я рад, господин офицер. Лежит, молчит... сука такая, – сказал хозяин автостоянки, не скрывая довольной улыбки. – Откатался, гад. Отворовался, паскуда.

Он потер пухлые белые ручки. Бриллиантовые перстни полыхнули белым огнем.

– А, может, вы его сами того? – подмигнул громила-стажер. – Грохнули и в машину, первую попавшуюся, ненавистного покойничка и запихнули? А? Что молчите, господин Энс?

– Можно просто – Ронни, – улыбнулся тот. – Я успешный бизнесмен, знаете ли. Уважаемый человек. У меня есть некоторые понятия о морали и ведении дел – это между нами, надеюсь?

Он вопросительно глянул на Гизли. Тот неопределенно хмыкнул. Записывать я не буду, ладно, а вот забыть – не обещаю.

Охранник за спиной «успешного бизнесмена» снова тяжело вздохнул. Будто подтверждал: есть-есть, не врет начальство. А хоть бы и соврало – как проверите.

– Всякое случается, конечно, – продолжал господин Энс. – Однако убийство как способ устранения досадной помехи и вреда для репутации в бизнесе – не комильфо. Ну, не по мне это. Я человек набожный, да и вообще... брезгливый.

– Ну, показывайте, – нарочито суровым голосом произнес Майкл Гизли. – Где тут у вас свежеупокоенный... тьфу ты, я хотел сказать: пострадавший?

– Сей секунд! – оживился охранник, и хозяин стоянки закивал, как фарфоровый болванчик.

Все трое прибавили шагу и, наконец, оказались почти у самой ограды. Дорога туда заняла целую вечность, как думал Гизли, с грустью глядя по сторонам. Количество красоты на ярд зашкаливало, зрелище ее причиняло неопытной душе стажера почти физическую боль. Наконец, они остановились почти возле самой ограды.

– Вот он, поганец! – злорадно произнес хозяин «Райских кущей» и хохотнул: – Ишь, на что позарился... губа-то не дура!

Зажатый между яично-желтым, двухдверным, «Аудильо» и четырехдверной, белоснежной «Джульеттой-Ди», застыл угольно-черный кабриолет, знаменитая «Пантера» – с удлиненным, изогнутым корпусом, убийственно роскошный даже на фоне своих собратьев. Ее сиденья были обтянуты телячьей кожей. На одном из них и сидел неизвестный.

Дверцы автомобиля были распахнуты – точно рот орущего от возмущения человека или пасть обозленного до последнего предела дикого зверя. Неожиданно для себя, Гизли подумал: если бы машина была живой, то непременно бы пожаловалась им: «Гляньте, господа, что за дохлятину в меня упаковали! Вот это – и в меня?! Вот ЭТО – и в МЕНЯ?!! Да как же посмели...» Она бы фыркнула и, сверкнув изумрудными глазищами, зарычала от ярости и негодования. И в этом Майкл Гизли ее преотлично понимал.

Описание внешности покойного сводилось к сплошному «не»: невзрачный, неинтересный, неприметный, то есть абсолютно незапоминающийся. Одним словом, ни-ка-кой. Впридачу ко всему, категорически небогатый.

Челюсть покойного отвисла, и тонкая коричневая струйка застыла в уголках губ и на подбородке. Взгляд его выпученных от удивления глаз был устремлен в рассветное небо. Словно там, среди лениво плывущих облаков и мелькающих птиц, и был написан ответ на главный вопрос: кто ж его, бедолагу, ухайдокал? И за что, боже мой, за что?! Длинные ноги торчали наружу. Щегольские, но дырявые носки съехали, обнажая бледные до синевы, тощие лодыжки. На правом башмаке белело пятнышко чего-то, напоминающего крем. Сладкий, кондитерский. В животе у Гизли забурчало: эх, позавтракать-то и не успел.

Не по чину и не по карману была столь внезапно почившему бедолаге такая машина. Не его это уровень – просто заоблачный. Ну, разве что: первые полжизни о ней мечтать, вторые полжизни – на нее копить. А потом – взять, да и не купить. Потому как очень страшно этакой красотищей пользоваться. Да и некогда уже. Можно все-таки купить и попросить похоронить в ней свое бренное тело, вместо гроба. Как некоторые толстосумы делают – цыганские бароны и просто сбрендившие от собственного богачества нувориши. Майкл Гизли видел подобное – и на похоронах, и во время эксгумации. Что произошло здесь, почему этот серенький, унылый до зевоты и ломоты в зубах, типчик – явно жилец арендованной квартиры в дешевом пансионе («завтраки и стирка – включены!»), почему он оказался здесь? Внутри одной из баснословно, просто безумно дорогих машин? Нафига ему понадобилось ее угонять – у стажера Гизли нашлись кое-какие соображения. И этим «кое-чем» он решил позднее поделиться с шефом. Разумеется, хорошенечко все обдумав. «Обмусолив со всех сторон», как говорила бабуля, «чтоб не выглядеть потом идиотом бессмысленным».

– У нас для машин уважаемых господ – просто райские кущи, – елейным голосом произнес хозяин автостоянки. – А этот паразит нас компрометировать вздумал. Ишь, разлегся тут...тварь!

И господин Энс, со всей дури, пнул несчастного покойника по ногам.

– Глумление над мертвым телом, статья 375-я Уголовного Кодекса. Штраф – от 50 до 100 фунтов, – скучным голосом произнес Гизли.

– Мерзавцу, значит, надо мной глумиться можно, а мне над ним – нет? И никакой сатисфакции?! Хорошенькое у нас правосудие!

– Нормальное. Не по вкусу вам – в следующий раз не беспокойте полицию. Сами справляйтесь, – отбил подачу Гизли. – А за то, что нарушили целостность места происшествия – вам бы и самому наподдать не мешало. Но добрый я, да и начальство заругает. А вот и оно, кстати.

К ним быстрой походкой направлялся коренастый, плотного телосложения мужчина в классическом «плаще гениального детектива». То есть трудноопределимого цвета, без двух пуговиц и до того мятого, будто его накануне жевало стадо коров. Задумчиво и старательно. Карманы оттягивал неведомый, явно полезный, груз, отчего полы плаща не хлопали на ветру, а уныло обвисли. Из правого кармана выглядывал конец черного вязаного шарфа, засунутый туда явно впопыхах. Зато в его модные туфли можно было смотреться вместо зеркала. И разглядеть все-все-все – до мельчайших подробностей.

Шагал он бодро, смотрел пронзительно и цепко. Майкл Гизли знал, о чем сейчас размышляет идущий к ним человек. И то, что сомневается он всегда и во всем, но уяснив главное – реагирует быстро, без промедления. А порой – молниеносно. И, судя по всему, прожитые полвека ему «нигде не жали». Да, то был комиссар Фома Савлински собственной персоной.

Следом за ним, зевая и передавая друг другу бумажные стаканчики с кофе, шли криминалисты.

Хозяин элитной автостоянки, с претенциозным названием «Райские кущи», мистер Энс тоскливо наблюдал за полицейскими. И чем дальше, тем тоскливее. Один из только что прибывших стал разматывать белую ленту с надписью «Полиция. Вход воспрещен!» Другой фотографировать покойника и место происшествия с разных сторон и ракурсов, что-то бурча себе под нос. Господин комиссар строго-настрого запретил, в присутствии хозяина стоянки, отпускать замечания и шуточки: чтобы никаких «портретов покойника в интерьере/на пленэре» или «какой изумительный оттенок кожи, натуральный ультрамарин!», и прочее, в том же духе. Подобное «восхищение» фотографа-эстета действовало нехорошо даже на его коллег. Что уж говорить о простых смертных.

Наконец, господин Энс не выдержал.

– А без вот этого «украшения» нельзя, господин комиссар? Совсем никак?

– Нельзя, – не глядя, отозвался Фома. – И никак. Если, конечно, вам небезразличен исход дела. Но даже если безразличен, во что я не верю – и ни за что не поверю... все наши действия происходят строго по протоколу.

Г-н комиссар обернулся – и, в упор, взглянул на хозяина автостоянки. Тот стоял с видом человека, у которого вот-вот отнимут последний грош и сухую корку хлеба. Разумеется, тоже последнюю. А его самого – оставят подыхать в канаве, голодного и холодного. Золотую булавку с пятикаратным бриллиантом, которая сейчас украшала его галстук – окажется сначала у него в глазу (левом или правом – неважно), а потом уж и в кармане кого-то очень недовольного. А хладный труп несчастного «украсят» только мухи да черви.

Г-н комиссар смотрел на это низкорослое и расфуфыренное воплощение вселенского горя. Бедняга, не повезло тебе, до разорения один шаг... возможно. Однако надо взглянуть в глаза фактам – неизвестному, которого господин Энс упорно продолжал называть «Угонщиком-Невидимкой», гораздо больше не повезло. Состояние можно потерять, а потом – опять нажить. Если умеючи, конечно. Репутацию – аналогично. С трудом, адовым порой, но все-таки. Этому бедняге ни хлопотать, ни трудиться, ни бояться уже не надо. Путь ему предстоит, в высшей степени, незамысловатый. До боли предсказуемый. Морг, лаборатория судмедэксперта, кладбище. Похороны эконом-класса то есть за казенный счет. Предельно скупой.

«Вот и сказочке конец. А кто слушал и хорошо кушал, тот и молодец», чуть было не произнес вслух господин комиссар. Но сдержался.

– Не переживайте, господин Энс. Утрясется помаленьку. Первый раз, что ли? Мы вам сообщим все, что необходимо, – нарочито бодро произнес господин комиссар и усмехнулся.

Господин Энс тяжело вздохнул в ответ, кивнул и поплелся назад, в офис.

...

«Черт бы тебя побрал», думал господин комиссар. «И без тебя хлопот немерено». Простая задача – оцепить место происшествия здесь требовал ювелирной точности. Куда ни повернись – всюду роскошь и, как следствие, возможные неприятности. Вот и приходилось господину комиссару зорко следить, чтобы никто из его подчиненных не нанес этой самой роскоши мало-мальского ущерба. Боже упаси и сохрани! Даже подумать – и то страшно. На безумные деньги раскошеливаться заставят, а взять-то их ребятам где? Нет, взять можно, конечно. Квартиру продать и все имущество, все-все отдать, до последней мелкой монетки. И ночевать под мостом, в «уютной» картонной коробке. Или в подвале Полицейского управления. «Неплохая мысль, кстати», усмехнулся господин комиссар. «Очень экономно: тратиться на такси и автобус, или ходить пешком – почти не придется. Вместо пяти пар обуви хватит и одной. И никаких тебе счетов за свет и воду, хе-хе!»

Господин комиссар развеселился, но вспомнил о начальстве – и поскучнел. «Да, но ведь перед этим он вдоволь наслушается криков господина суперинтенданта, вызванных «явным и вопиющим неуважением к сливкам общества и чудовищном, абсолютно небрежном отношении к делу!» Будет этот разнос и даже скандал, конечно же, происходить с глазу-на-глаз. «Однако услышат его все желающие и поймут «всю правду, до мелкой денежки» – кабинет высокого начальства располагался хоть и выше этажом, но как раз над кабинетом младших офицеров. О чем он, Фома Савлински, старался никогда, ни на минуту, не забывать – находясь в стенах родного управления.

От нехороших мыслей господина комиссара отвлек вкрадчивый женский голос:

– Ах, какая беда, служивый, какая беда. Неважно день начался, а?

Фома резко обернулся.

Перед ним стояла цыганка.

Молодая, красивая, она улыбалась так, что г-н комиссар невольно залюбовался. При том, что и сам, и по долгу службы, не жаловал «фараоново племя». Надо гнать, пока все тут не затоптала и головы ребятам не задурила. Вон, уже оглядываются. А кое-кто – уже мысленно облизывается. Принесла же недобрая эту кралю...

– Чего надо? – буркнул господин комиссар, напуская на себя суровость и важность. И нахмурился.

Красавица в пестрых юбках и глазом не моргнула – только улыбнулась еще шире. Как будто встретила не большой полицейский чин за работой, а доброго приятеля. Старого, нового – не суть важно.

– Если что-то видела, говори. Если погадать, поклянчить – ворота вон там. Дорогу сама найдешь?

– Ай, грубый какой, недобрый, – зацыкала зубом цыганка. – Верить людям надо, служивый.

– Вам если верить – без штанов останешься. Давай по делу говори – или уходи. Нечего тут юбками трясти, блох натрясать.

Цыганка прищурилась.

– Зачем гонишь? Может, я тебе пригожусь. Правду тебе скажу, верь!

И, цепко схватив протянутую руку, стала внимательно разглядывать ладонь. Выражение ее лица ежесекундно менялось.

– Что, женюсь на днях?

Цыганка покачала головой. Многоярусные серебряные серьги зашелестели.

– Две жены было, третью не вижу. Тяготишься одиночеством, тишиной в доме.

Фома нахмурился. Вот уж это никого не касалось! Абсолютно ни-ко-го!

– Не печалься, служивый. Скоро встретишь ты безмолвного друга. Умного и верного. Полегче тебе станет, повеселей: ты его спасешь, а он тебя. Береги его, – с улыбкой, подмигнула цыганка. – Хм, странно...

– Ну, что еще? – нетерпеливо спросил г-н комиссар.

– Друга ты среди мертвецов встретишь, – она мелко перекрестилась и трижды сплюнула через плечо.

– В морге, что ли? – развеселился Фома.

Цыганка лишь сверкнула зубами в ответ.

– А славы и богатства почему не напророчишь?

– Будет тебе слава. Большая, громкая, громче не бывает. Но перед этим – очень, очень плохо тебе придется. Болезнь вижу, много смертей, серую печаль твою вижу.

– А потом – хорошо? – засмеялся г-н комиссар.

Его забавляло гаданье. Дикость и дурь, страшная глупость... а поди ж ты!

– Очень хорошо, – подтвердила цыганка. – Но не сразу, нет.

– Это как водится. А что там с богатством?

– Не суждено тебе богатым стать, – немного виновато, будто извиняясь, сказала цыганка. – Не судьба.

– Ладно. И так проживу.

– Неужто пустой меня отпустишь? Неужто и без одной монетки уйду?

Господин комиссар пошарил, пошуршал в карманах, вынул горсть серебра и протянул ей.

– Скудновато, бедновато... что ж, Розочке на монисто пойдет.

– Все, не морочь мне голову! – замахал руками господин комиссар.

– Пока, служивый. Еще увидимся.

Фома отвернулся.

А цыганка за его спиной ушла, будто растаяла.