Текст книги "Соблазненная"
Автор книги: Вирджиния Хенли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 35 страниц)
Сэвидж снова терял терпение. Было очевидно, что они просто не в состоянии обойтись без взаимных колкостей.
– У меня не было выбора. Если вы считаете, что я отдам все, что принадлежало Антони, его убийце, то вы, должно быть, глупее грудного младенца.
– Замолчи! С меня довольно выслушивать твои дерзости!
Шрам у рта придавал ему зловещий, свирепый вид. В ледяном взгляде ни капли жалости.
Его слова на нее не действовали. Она сама была настроена не менее воинственно.
– Если я женщина, значит, можно лишить меня права говорить. Боже, как я хотела бы быть мужчиной!
– Ты лживая хитрая лиса. Ничего этого тебе не надо. Ты женщина до мозга костей. Ты упиваешься тем, что родилась женщиной, со всеми хитростями и уловками, но, как все женщины, ты алчна и хочешь заполучить все преимущества, которыми обладают мужчины. Ты, черт возьми, просто забавлялась, разгуливая в брюках, болтая и делая все, что взбредет на твой дьявольски извращенный ум. Выставляя дураком каждого знакомого тебе мужчину.
Антония трясла головой, разбрасывая по плечам в диком беспорядке свои черные волосы. Гневно сверкающие глаза были подобны изумрудам.
– Какая нужда дурачить мужчин, когда они сами все до единого выставляют себя дураками!
Сэвидж больше не злился. Он просто поддразнивал ее ради удовольствия полюбоваться ею. В своей ярости она была захватывающе, невиданно прекрасна.
– У тебя ни капли совести, – поддел он.
– Это у меня нет совести? У меня нет совести! Сукин сын! – Она набросилась на него и стала колотить кулачками его широкую грудь. – Это у вас нет ни капли совести. Вы готовы на все ради денег, потому что деньги – это власть. Вы плюете на законы. Тайно торгуете всем, что запрещено. Днем затаскиваете в постель влиятельных лондонских матрон, а каждую ночь шатаетесь по борделям. А если говорить о совести, то вы только что купили себе титул, паршивый лорд Блэкуотер!
Сэвидж снова вскипел. Она без конца провоцировала его. Схватив ее за руки, он словно тисками прижал их к бокам и вкрадчивым голосом с угрозой произнес:
– Весь этот нелепый фарс никому не был нужен, и ты это хорошо знаешь, леди Дрянь. Чтобы сохранить свое драгоценное имение, когда пропал брат, требовалось всего лишь объявить, что он уехал на Цейлон утешить мать.
Антония, не произнеся ни слова, ошеломленно глядела на него. Как просто! Господи, почему она до этого не додумалась?
– Я освобождаю тебя от своего бесцеремонного присутствия. Лондонские хозяйки дома ждут возвращения моих ненасытных мужских прелестей. – Серебристый шрам растянулся в издевательской улыбке. Сэвидж помахал всесильной рукой. – Прошу пользоваться гостеприимством Блэкуотерского замка сколько душе угодно. А мне еще предстоит заняться контрабандой во Франции, – довольно правдиво сообщил он.
Глава 34
К вечеру Адам Сэвидж добрался до Дангарвана и взял билет на идущий в Англию корабль. Как ни старался он выбросить из головы Антонию с ее нелепыми выходками, ему это не удавалось. Он вновь и вновь вспоминал каждую мысль, каждое слово с того момента, когда увидел ее спящей в гамаке и когда окончательно понял, что Тони Лэмб – не изнеженный, как женщина, юнец, а настоящая женщина.
Открытие ошеломило его, однако какая-то мысль подспудно не давала ему покоя, но он никак не мог ухватить ее. Только ему начинало казаться, что он вот-вот ее поймает, как она ускользала.
Пересекая Ирландское море, он оживлял в памяти случаи, когда был преисполнен решимости сделать из Тони мужчину. Тяжело вздыхал, вспоминая, как привозил ее домой мертвецки пьяной, передавая в руки мистера Бэрке. Отчетливо помнил, как в конюшне Эденвуда дал ей в руки лопату и смотрел, как она убирает навоз. Его вдруг разобрал смех. Отважная женщина, потому что, черт побери, вычистила по меньшей мере полдюжины стойл.
Он покраснел, вспомнив, как велел Тони забраться в свою постель и потом умышленно дал понять французскому чиновнику, что они гомосексуалисты. Гнев Тони красноречиво свидетельствовал о том, что она поняла омерзительный смысл разыгранной сцены, тем не менее осталась и ухаживала за ним всю трудную ночь.
Черт возьми, неудивительно, что она с таким вкусом обставила дом и выбрала для импорта-экспорта дамские платья и парики – в этих вещах она разбиралась что надо. Как же, скажите на милость, до него ни разу не дошло, что Тони – женщина? К тому же очень красивая и привлекательная.
Адам тотчас оборвал такие опасные мысли. Он ее опекун, она его подопечная, и к тому же самая несносная, способная вывести кого угодно из себя особа. Но что-то в ней вызывало другие, неуловимые воспоминания и чувства. Что же такое вертелось в памяти?
Он докопается до истины в связи с проклятым делом Бернарда Лэмба. Если Антонии угрожает опасность, то он мигом оградит ее от двоюродного братца. Сэвидж прогулялся по палубе, избегая команды и пассажиров, потом, опершись на борт, постоял на носу, чтобы проветриться. Он определенно был не прав в одном. Мужчины будут добиваться ее руки. Красивая женщина, к тому же такая пылкая и страстная, была редкостью. Ее мать, Ева, бледнела в сравнении с ней. Эти задумчивые зеленые глаза, которые в считанные секунды вспыхивали изумрудами, эти длинные стройные ноги… нет, не может быть! Анн! Анн Лэмбет! Не нашлось никаких следов, потому что Анн Лэмбет – это Антония Лэмб!
Эта мысль была невыносима ему. Его внезапно охватила ярость. Еще сильнее, чем при открытии, что Тони – женщина. Хитрая сучка! Эта мысль шокировала его. Господи, да он же помолвлен с ее матерью! Он был опекуном Антонии. По всей вероятности она должна стать его дочерью. Это же равносильно кровосмешению! Опекун, спящий с подопечной, – это же попрание любого кодекса чести, пренебрежение всеми нормами нравственности. Его гнев не знал границ. Его охватила слепая ярость. Он решительно направился к стоявшему за штурвалом капитану.
– Мне нужно немедленно вернуться в Ирландию!
Капитан посмотрел на него как на сумасшедшего:
– Не могу же я разворачивать корабль посреди Ирландского моря!
– Почему бы и нет? – твердо заметил Сэвидж.
– Мы идем по расписанию. Сейчас полночь. На борту другие пассажиры. Они потребуют назад свои деньги.
– Я покрою все убытки, связанные с возвращением корабля в Дангарванскую гавань.
Капитан оценивающе оглядел его, и в считанные минуты они пришли к обоюдному соглашению.
Когда Сэвидж пустился в обратный двенадцатимильный путь до Блэкуотера, в небе разгоралась заря. «Небо красно поутру, моряку не по нутру», – произнес он про себя, зная, что предстоит жестокий шторм.
Блэкуотер только просыпался. Кричали петухи, мычала скотина. На буйной зеленой траве бриллиантами переливались капли росы, каждая паутинка была увешана драгоценными камнями.
В парадном зале до него донесся восхитительный запах ветчины и свежеиспеченного хлеба. Поднявшись наверх, он вошел в просторную спальню с двуспальной кроватью и поставил на пол дорожную сумку. Подошел к окну, и у него захватило дух, когда увидел, что находится в крыле, расположенном на краю скалы. Комната его вполне устраивала. Массивная дубовая кровать с пологом на четырех столбиках, сложенный из местных камней камин. Комната висела между небом и землей. Из окон было страшно смотреть.
Глянув в зеркало, Сэвидж увидел, что его небритая, нечесаная наружность была еще страшнее. «Хорошо, – подумал он, – сегодня она не посмеет ослушаться меня. Она не подозревает, что я вернулся. Нападение будет внезапным», – с мрачным удовлетворением размышлял он. Но в конечном счете самолюбие не позволило ему явиться перед своей золотой богиней в таком неопрятном виде. Прежде чем спуститься, Сэвидж побрился и переоделся.
Мистер Бэрке страшно удивился, увидев Адама Сэ-виджа. Он слышал, как вечером, после того как рассерженный Сэвидж покинул замок, Антония плакала, и собирался утром послать ей завтрак в постель, чтобы она немного успокоилась. Теперь, как он понял, эта затея отпадает. Сэвидж явно ждал, когда она спустится вниз. Он вернулся, чтобы начать второй раунд.
Сэвидж сдерживал себя, но внутри тлели угольки, готовые вспыхнуть с каждым новым ударом часов.
Когда Антония спустилась в зал, на ней было кремовое муслиновое платье, в шелковистые черные локоны вплетены кремовые розы. Она была воплощением невинности, незащищенности и доброты. У него сладко екнуло сердце. Но потом крутой нрав взял верх. С угрожающим видом он приблизился к ней.
– Должно быть, я самый большой слепец, если не узнал твоих кошачьих глаз.
– Знать свои недостатки – бесценный дар, – мягко заметила она. В ее словах, хотя и сказанных невинным тоном, звучала насмешка.
– Ты хотя бы представляешь все неблагоразумие своего поведения? – Он будто щелкал кнутом. – Я твой опекун. Понимаешь ли ты, что всякая близость между нами абсолютно недопустима?
– Недопустима, – покорно согласилась она. Он был взбешен.
– Твой поступок возмутителен! – гремел его голос.
– Возмутителен, – покорно согласилась она.
– Я в ответе за твою нравственность, – ревел он. – То, во что ты заманила меня, совершенно непозволительно!
– Непозволительно, – грустно прошептала она.
– Перестань. Ты ведешь себя как распущенная куртизанка!
– Картинки, которые вы показали мне в «Кама сутре», многому меня научили, – обольстительно улыбнулась она.
– Боже милостивый, осталась ли у тебя хоть капля стыда?
– Вы учили меня, что, когда мужчина и женщина делят постель, для стыда нет места.
– Тебе только семнадцать лет! – воскликнул он.
– В Венеции это не имело значения.
– Нет, черт возьми, имело значение. Почему же, по-твоему, я не овладел тобою? Не лишил тебя девственности?
– Вы сказали, что это подарок моему любовнику, – обольстительно прошептала она.
Он схватил ее за плечи и встряхнул, стараясь привести в чувство. Лицо потемнело от гнева. Он грубо тряс ее, так что у нее стучали зубы, но, когда он перестал, она прильнула к нему и заглянула в его светло-голубые глаза.
– Мы еще не завершили наши дела, Адам. Теперь он, разумеется, испытывал не только гнев, но и вожделение. Непреодолимое сочетание. Он отпрянул. Она, по существу, стремилась обольстить его, когда он и без того был готов повалить ее на мягкий ковер, раздвинуть ноги и утонуть в ней.
Адам Сэвидж углубился в долину реки Блэкуотер, пытаясь унять ярость и вожделение. Красота окружающей природы скоро умерила его ярость. Куда ни кинь взгляд, отовсюду в глаза бросалась волнующая красота высоких башен замка, черно-зеленой воды, зеленеющей долины. Этот уголок Ирландии, который он теперь мог считать своим, был словно зачарован. Может быть, он сам зачарован и Блэкуотер заявляет на него права? Он проникался его древней красотой, находившей путь к его сердцу.
Образ Антонии не отпускал его. Злость остыла, но страсть не утихала. Казалось уместным, что он нашел свою золотую богиню здесь, ибо она была колдуньей. Она заколдовала его в Венеции. В этом вечном городе они нашли свою любовь. Как только он закрывал глаза, перед ним вставал ее образ. При каждом вздохе ему чудился аромат лесных фиалок. Его мозолистые пальцы помнили шелковистую кожу ее горячего тела. Одно воспоминание об этом возбуждало его плоть. Однако Адам Сэвидж понимал, что его пленили не зеленые глаза и не красивые длинные ноги. Причиной был щедрый, полный отклик с ее стороны. Она находила его в высшей степени привлекательным и не скрывала этого. Его шрамы не отталкивали ее, наоборот, возбуждали.
Но он заставил себя считаться с фактами. Взять молоденькую подопечную себе в любовницы было противно светским нравам. Он был честолюбив. Если он рассчитывал иметь голос в английских верхах, то ему требовалось одобрение со стороны людей своего круга и всех влиятельных лиц. За ним было и без того достаточно поступков, которые приходилось держать в абсолютной тайне, чтобы позволить себе связь, которая уронила бы его в глазах света.
Во всяком случае, Антония заслуживала лучшей судьбы. Ей было нужно блестящее замужество. Такое, которое оградило бы ее от бернардов лэмбов мира сего. Она питала страсть к величественным зданиям, пышной обстановке и естественным паркам. Ей был нужен муж достаточно богатый, чтобы удовлетворить ее запросы. Они больше не будут ссориться. Станут друзьями. Когда она выдавала себя за Антони, они могли обсуждать что угодно. Пусть будет так и теперь. Они все обговорят и наметят планы на будущее. На обратном пути маркиз Блэкуотер чувствовал себя весьма великодушным и благородным.
Всю вторую половину дня Антонии нигде не было видно, Сэвидж получил возможность тщательно осмотреть зимой, парни и три с половиной тысячи акров земли. Он поговорил со всеми арендаторами, узнал, как кого зовут, кто сеет хлеб, а кто держит скот. Узнав, сколько они платят казне, он недовольно нахмурился, понимая, как тяжело наскрести такую сумму. Он снизил аренду наполовину, благодаря Бога, что достаточно богат, чтобы сделать такой великодушный жест. Узнав, что в расположенном поблизости городке Таллоу бывают конские ярмарки, Сэвидж решил до отъезда наведаться туда.
Мистер Бэрке сказал, что ужин будет в восемь, но только что пойманный и закопченный на месте лосось стоит того, чтобы подождать. Адам Сэвидж тщательно побрился и переоделся. Надел чистую полотняную рубашку, правда, пренебрег галстуком или шейным платком.
Когда он вошел в банкетный зал, свет от камина трепетал на стенах, как и столетия назад. Он сразу увидел, что Антония спустилась раньше него и сидела за освещенным свечой дубовым трапезным столом. Усевшись напротив, он удивленно раскрыл глаза, увидев, во что она одета. На ней был золотой лиф в виде короны, который она носила в Венеции. Быстрее забилось сердце, отвердели шары, но он усилием воли подавил желание.
Овладев собой, он криво улыбнулся. Теперь он ясно представлял, какую игру она затеяла. Она пыталась обольстить его. В Венеции ей это удалось, но сегодня совсем другое дело. Он по праву заговорил первым. Голос был сильным и твердым:
– Антония, сегодня у нас все начинается сначала. Мы слишком хорошо знаем друг друга, чтобы разводить церемонии, и я надеюсь, что мы поладим.
Антония совсем не собиралась начинать ссору. Не произнося ни слова, она с подчеркнутым вниманием слушала его, надеясь, что романтическая атмосфера и соблазнительный лиф, позволяющий мельком увидеть груди, настроят его на легкий флирт.
– Приношу прощения за все требования, которые я предъявлял к тебе, когда принимал за молодого лорда Антони Лэмба.
Он терпеливо ждал ответа, но она лишь макала ложку в суп, задумчиво глядя на него своими зелеными глазами.
Ей хотелось сказать, что она принимает извинения, но она понимала, что ее слова вызовут новую вспышку. Адам Сэвидж, несомненно, относился к тем, кто редко извиняется.
Он доел суп.
– Отныне мы должны всеми силами беречь твою репутацию. Я уже объяснил миссис Кении, что ты приехала сюда в мужской одежде, чтобы избежать сплетен, так как путешествовала не в сопровождении женщины. Она лопалась от любопытства, наблюдая за твоими ни на что не похожими выходками.
Мистер Бэрке подал копченого лосося в собственном соку, приправленном петрушкой и укропом, с крошечными клубнями молодой картошки, хвостиками спаржи, морковкой и пастернаком. Блюдо завершал салат из зеленого лука, свежих грибов, кресса и папоротника. Когда они принялись за лосося, из печи достали сочных куропаток и пирог с крольчатиной.
Настала очередь Антонии улыбаться. Сначала она была мужчиной, потом стала женщиной. Интересно, за кого ее примет миссис Кении сегодня вечером.
Глядя на игру света и тени на прелестном личике и оголенных плечах Тони, Адам старался угадать ее заветные мысли. Можно было подумать, будто она знала что-то такое, что неведомо ему. Он допустил ошибку, посмотрев на ее рот. Последствия для него были немедленными и вполне определенными. Ее рот был создан для любовных утех.
Макнув палец в соус, она облизала его. У него напрягся и затрепетал. Адам незаметно пошевелился, чтобы отпустить натянувшуюся между ног ткань. Он старался подавить желание, но оно разгоралось, вырываясь из-под контроля, при воспоминании о том, как обсасывал ее чувственную нижнюю губу. Когда же она потянулась за бокалом и груди ее чуть не вывалились из лифа, его до самого кончика фаллоса словно током пронзило. Ему больше не хотелось есть – грыз другой голод.
Когда мистер Бэрке принес следующее блюдо, Сэвидж покачал головой и сказал, что ему достаточно. Когда он заговорил, оказалось, что голос сел. Он прокашлялся.
– Когда вернемся в Лондон, ты появишься в свете как леди Антония Лэмб. Скажешь, что жила у друзей далеко от города. Я же оповещу, что лорд Антони Лэмб отправился на Цейлон.
Антония не сводила с него глаз, пропуская мимо ушей его слова об устройстве ее судьбы. Здесь, в его собственном замке, его надменный вид казался вполне естественным. С длинными волосами и изрезанным шрамами лицом он мог свободно сойти за воина из прошлого века. Она представила, как его бронзовое тело овладевает ею и она уступает, и по телу пробежала легкая дрожь. Она бы отдала душу за то, чтобы эта фантазия сбылась.
Адам Сэвидж бросил на стол салфетку и отодвинулся от стола, ожидая, когда она встанет. Он выглядел настолько невозмутимым и полностью владеющим собой, что ей ничего так не хотелось, как разнести эту невозмутимость на мелкие кусочки. Она вышла из-за стола. Встал Адам. То, что он увидел, заставило его прирасти к полу. Изящный женственный золотистый лиф дополняли узкие брюки и туфли на высоких каблуках. Мальчишечьи штаны подчеркивали ее длинные стройные ноги и обтягивали очаровательные округлости. Он вспомнил, как эти ноги обвивали его голое тело, и… погиб.
О планах выдать ее замуж было забыто. Она принадлежала ему. Навсегда.
Он решительно подошел к ней и обнял сильными руками. В голосе звучали бархатистые чувственные нотки:
– Мы еще не завершили дела.
Глава 35
Антония, дрожа, обвила руками его могучую шею, перебирая пальцами его длинные черные волосы. Щека покоилась на широком плече, и она слышала сильное, ровное биение его сердца. Он шагнул к лестнице. Нежной щекой она ощущала грубую ткань рубашки и внезапно обмякла всем телом, вспомнив, что его голая волосатая грудь будет жестче полотна. Закрыв глаза, она вдыхала запах мужчины, и от желания кружилась голова.
Взбегая по лестнице, он прижал ее к себе, и она почувствовала, как его твердые, словно мрамор, бедра трутся о ее мягкие ягодицы, осознавая, какой могучий прилив энергии получило его великолепное тело благодаря ее присутствию. Он нес ее как пушинку Она наслаждалась ощущением его огромной сексуальной мощи, зная, что вся она будет растрачена на нее.
Внезапно ею овладели робость и страх. Что, если она не удовлетворит Сэвиджа как женщина? Когда он вносил ее в свою спальню, она украдкой взглянула на его лицо:
на нее пристально смотрели светло-голубые глаза. В них светились пламя и лед. Упрямо сжатый рот казался невероятно жестоким. Тони судорожно вздохнула. Она никогда еще не видела у него такого выражения лица. Он был похож на сатира, нет, это было свирепое выражение дикого зверя, первобытного, неукрощенного. Похож на леопарда.
Ее почти опалило жаром его тела. Необузданная мужская стихия полностью поглотила ее. Неужели она сошла с ума, позволяя ему нести к себе в постель? Он был устрашающе черен. Слишком огромен, слишком стар для нее! Он был опытным распутником, безнравственным, погрязшим в разврате и грехе.
Неся «добычу» к себе в постель, Адам Сэвидж чувствовал, как его захлестывает высоко вздымающаяся волна желания. Кровь, замедлив бег, пульсировала в груди, чреслах и даже в подошвах. Его член так налился, что он с трудом поднимался по лестнице, а когда он терся о ее ягодицы, это было настоящей пыткой.
Ее черные волосы, одного цвета с его собственными, водопадом стекали по его руке. Зеленые глаза будто большие бездонные омуты. Пока они не кончат, он будет смотреть, как они потемнеют от желания, затуманятся сладострастием, вспыхнут вожделением, потом остынут и засветятся нежной истомой.
От нее веяло пьянящей смесью аромата фиалок и запаха женщины. Ему хотелось попробовать ее на вкус, но он, не доверяя себе, опасался, что сокрушит соблазнительный рот, сводивший его с ума. Занося ее в спальню, он окинул взглядом ее затянутые в брюки длинные стройные ноги. Насколько помнится, он никогда раньше не видел женщину в штанах, и эффект был невероятно возбуждающий. Тони знала, какое действие ее наряд окажет на него. Она намеренно надела брюки в сочетании со сверхженственным лифом и туфлями на высоких каблуках, чтобы возбудить его как мужчину и овладеть его чувствами.
Она прильнула к нему, показывая, что жаждет любви не меньше него, чем еще больше подхлестнула его страсть. Опуская ее на широкую постель, он заметил написанный на ее лице испуг и вдруг понял, что ей страшимо. В груди затеплилась нежность. Глядя на нее, Адам сел на краешек кровати. Она не двигалась. Он взял ее руки в свои.
– Любимая, ты боишься того, что произойдет, или боишься меня? – Н-не знаю, – еле слышно ответила она.
– Думаю, понемножку того и другого, – прошептал он.
– Ты… вдруг показался мне страшным. Он поднял бровь:
– Если боишься обжечься, не надо играть с огнем. Она вспомнила, как в Венеции он говорил ей, что не станет лишать ее девственности, потому что не было времени привыкнуть к боли и пойти дальше. Сегодня у них было время.
– Адам, когда в тот раз мы были вместе, это была самая чудесная ночь в моей жизни. Можешь сделать так снова?
– Постараюсь, – прошептал он, гладя ей щеку тыльной стороной ладони. – В тот раз из-за того, что я тебе отказал, тебе до смерти хотелось. Теперь, когда ты знаешь, что я завершу соитие, ты не уверена, хочешь ли ты этого. Таковы капризы человеческой природы, а ты – самая своенравная женщина, каких я встречал.
Ее губы расплылись в улыбке. По телу пробежал сладостный трепет. Под его жадным взглядом она чувствовала себя самой прекрасной, самой желанной из всех женщин. Бесчисленные монетки, которые она в детстве бросала в колодец, загадывая желания, должно быть, оказывали свое волшебное действие.
Адам понимал, что ему придется умерить пыл своих желаний, пока он не раздует в ней такое пламя, которое поглотит последние страхи. Опершись на руки, он наклонился над ней, его рот чуть-чуть коснулся ее рта, и стал дразнить.
– Помнится, я запретил тебе ходить в мужском убранстве. А ты нарочно выставляешь напоказ свои прекрасные длинные ноги, чтобы разозлить и раздразнить меня.
Он провел своими губами по ее губам.
– И как, удалось? – затаив дыхание, прошептала она.
– Раздразнила что надо, – хрипло произнес он, на этот раз касаясь ее губ кончиком языка. – Я собираюсь снять с тебя штаны, но не знаю, высечь ли тебя или расцеловать в попку.
От этих слов и от его близости сердечко Тони сладко затрепетало. Она открыла рот, чтобы ответить на его шутку, но он моментально овладел им, полностью подчинив ее себе. Поцелуй был долгим, означавшим, что отныне она – его женщина. Он разбудил в ней неуемную страсть, она была готова стать его рабыней, подчиниться его воле, независимо от того, какими бы порочными ни были его требования.
Он встал, ни на миг не сводя с нее глаз. Ему хотелось видеть малейшие проблески ее чувств. Она следила глазами, как он снимал полотняную рубашку и стягивал с себя бриджи. Ее широко раскрытые зеленые глаза восторженно светились при виде прекрасного обнаженного тела. Конечно же, он был самым великолепным представителем мужского пола, какой когда-либо создавала природа
Он продемонстрировал свои мужские достоинства, и она со страхом и благоговением разглядывала превосходный образец мужской мощи. Ей страстно хотелось быть обнаженной рядом с ним, прильнуть к нему голым телом, хотелось с жаром тереться о его кожу, слиться с ним губами, чувствовать жар его плоти, пока оба они не обезумеют от желания. Желания чего-то, что по-прежнему оставалось глубокой, покрытой мраком тайной, до сего момента запретной.
Он снял с нее туфли, потом, затаив от предвкушения дыхание, стянул с длинных стройных ног мальчишечьи брюки. Под ними ничего не было, и он был вознагражден, мельком увидев между ног розу, обрамленную шелковистыми черными кудрями. Сняв с нее лиф, он не отрывал глаз от ее лица, но мозолистыми пальцами гладил мягкие соски ее грудей, чувствуя, как они превращаются в твердые наконечники копий. Он видел, как глаза ее темнеют от желания, не замечая, что и его глаза меняют цвет
– У тебя глаза синие, как Бискайский залив, – прошептала она. Она всегда будет говорить ему эти слова Они станут частью их ритуала и всегда будут приглашать его заняться любовью. По ее груди, животу и бедрам пробежала легкая дрожь. Его взгляд не упустил ни единого трепетного движения.
Он прилег на кровать, прильнув к ней всем телом. Она тихо простонала, ощущая каждой частицей тела прикосновение его плоти. Уткнувшись лицом во впадину на его шее, она вдыхала запах, она ощущала вкус, целовала незабываемое загорелое тело, по которому она тосковала после ночи в Венеции.
Он расправлял пальцами копну спутанных волос, потом, взяв в ладони лицо, приблизил его к своему и стал покрывать поцелуями, шепча, как она прекрасна и желанна.
Ее руки ощупывали твердые мышцы на плечах и курчавую шерсть на груди Тони чувствовала, как между их телами поднялся его фаллос и, твердый как мрамор, вдавился ей в живот Она протянула руку погладить его и охнула, поразившись его величине. Слегка отодвинувшись, поглядела на этот таинственный корень. Необычайно толстый, он красиво изгибался в сторону его пупка. Налитая кровью темно-красная шелковистая головка. Она вспомнила, что, как говорил Адам, он изогнут, чтобы следовать изгибу внутри женского тела. Ее тела! По телу пробежала дрожь.
Ей не верилось, что такое толстое и длинное поместится внутри нее. Она отчетливо вспомнила, как ей было не устоять перед тем, чтобы взять в рот эту гладкую головку. Тогда ей хотелось ощутить ее внутри себя, и она, огромная, свободно поместилась во рту. Она скользнула вниз вдоль его тела, ей хотелось снова попробовать на вкус, ощутить, как он, увеличиваясь в размерах, трепещет у нее на языке.
Она не успела добраться до цели – Адам притянул ее голову к себе.
– Нет, любимая, не сегодня.
Ее глаза затуманились сладострастием, которое искало выхода в физической близости. Его жаркие губы обожгли ей шею, потом он, взяв шершавыми пальцами груди, поднес их ко рту, воздавая должное каждой из них. Сначала он целовал набухший бугорок, потом касался языком, а дальше забирал целиком в рот, словно ощипывая с черенка сочную вишню. Он сдерживался, чтобы не укусить – до того было вкусно!
Антония дрожала от желания, какого она не испытывала раньше, и в то же время хотела этого меньше, чем раньше. Ей казалось, что он доведет ее до безумия.
– Пожалуйста, – умоляла она, – не делай мне слишком больно.
– Любимая, не надо бояться. Я буду терпелив и нежен… – Он умолк, потом твердо добавил: – На этот раз.
– Не всегда? – удивленно выдохнула она. Он покачал головой:
– Только, первый раз. Когда я занимаюсь любовью, то становлюсь диким, необузданным, даже жестоким Мои любовные ласки будут бурными, как гроза, горячими, как раскаленный металл. Я буду неукротим в стремлении утонуть в тебе, и как можно глубже. Дорогая моя, ты так Удивительно раскованна, что я сомневаюсь, что мне нужно быть с тобой нежным больше, чем однажды.
Его возбуждающие слова воспламенили ее глаза огнем неукротимого желания. Он раздвинул ее прекрасные длинные ноги и провел пальцами по шелковистым завиткам, отыскивая ее розовый бутон. Она, бессвязно вскрикивая, подалась навстречу его руке, и он подушечками пальцев скользнул внутрь, раздразнивал ее, пока она не отдала влагу Потом встав на колени он большими пальцами раздвинул розовые губы
Он наклонялся к ней, пока набухшая головка его стержня не уперлась в выступающий бутон Тогда он убрал пальцы, и ее плотное влагалище всосало внутрь кончин его фаллоса, сжав крошечными крепкими мускулами.
Адам не стал входить глубже, а овладел ее ртом, изображая языком, что он собирается делать своим мужским орудием. Опьяненная его поцелуями, она не чувствовала никакой боли, тогда как скользкие стенки влагалища засасывали его все глубже Когда он углубился наполовину, она испытывала лишь ощущение полноты и изумленного восхищения, что наконец-то его роскошное тело сливается с ее телом
Он проник языком в сладостную глубину ее рта, и ей вдруг безумно захотелось его, всего его. Она впилась ногтями ему в плечи и обвила ногами спину, выгнувшись навстречу и требуя от него полной отдачи.
Оттого что не нужно терпеливо добиваться податливости с ее стороны, им овладел дикий восторг. Лобзая ее чувственную нижнюю губу, он обдумывал, как будет ломать преграду. Он возбудил в ней страсть до такой степени, что она укусила его, и он вдруг тоже почувствовал, что не в состоянии больше сдерживаться.
Когда он погрузился в нее, она вскрикнула и расцарапала его до крови. Он замер, ожидая, когда утихнет боль. Ее распирало изнутри так, что она боялась лопнуть, до того он был огромен. Потом, когда он не двигался, а влагалище растягивалось, как лайковая перчатка, она поняла, что выдержит, и стала ощущать его внутри себя. Это породило поразительное ощущение своей власти над ним. Постепенно до нее стали доходить слова, которые он шептал ей на ухо. Он говорил, как ему тепло и плотно внутри нее. Слова были полны любви и эротики, разжигали желание не уступить ему в страсти и в полной мере проявить свою сексуальность.
Они распаляли друг друга. Наконец, когда ни он, ни она больше не могли сдержать огонь мучительной страсти, он начал работать. Она удивленно раскрыла свои зеленые глаза, не отрывая взгляда от его светло-голубых глаз. Вместо горячего распирания она почувствовала скользящие ритмичные движения. Он входил глубоко, сливаясь с ней своей великолепной плотью, и оба испытывали невыносимо сладкие муки.
Хотя он побрился, его щетина терлась о ее нежную щеку, и это доставляло ей наслаждение. Еще больше возбуждал ее запах мужского тела. Их соитие было бурным и безудержным, как первобытная стихия, и она понимала, что с ней случилось необратимое и она никогда не будет прежней. Ни в мыслях, ни в душе, ни телом. Их хриплое дыхание слилось в одно. Они так бурно отдавались друг другу, что, казалось, бесследно сгорят. Длинные черные локоны, опутывавшие их шеи и плечи, больше не принадлежали ему или ей, а спутались в один клубок. Потом чувства вырвались наружу. Антония вскрикнула, на этот раз от удовлетворенного сладострастия.
Адам, мощно спустив, тоже хрипло вскрикнул. Он крепко сжал ее, будто мог прижаться еще плотнее и войти еще глубже, и она ощутила жаркое, судорожное извержение. Он обнял ее еще крепче, и они закончили одновременно. Глаза ее затуманилсь, и, наконец смежив их, она поплыла между небом и землей.
