Текст книги "Брачный приз"
Автор книги: Вирджиния Хенли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)
Глава 23
В конце июня Роджер вернулся в Кенилуорт и столкнулся лицом к лицу с Симоном де Монфором, развлекавшим Ллевелина Уэльского.
– Господин граф, спасибо, что позволили мне навестить Розамонд. Я обещал вернуться к этому времени.
– Поскольку сегодня полнолуние, принимаю твое объяснение, хотя инстинкт подсказывает мне держать тебя подальше от лорда Эдуарда.
– Так он еще здесь? – притворно удивился Роджер.
– Еще? – резко переспросил Симон.
– Вы не собираетесь увезти его отсюда?
Граф тут же заподозрил, что друзья замыслили устроить побег принца.
– Почему тебе нужно, чтобы лорд Эдуард остался в Кенилуорте? – стал допытываться он.
Род сделал вид, что лихорадочно пытается придумать правдоподобный ответ.
– Я… просто подумал, что Эдуарду будет лучше здесь, в компании с Гарри и Ричардом.
Отговорка показалась Симону столь неубедительной, что его сомнения только усилились.
– Ллевелин Уэльский приехал, чтобы подписать мирный договор. В отсутствие войн обе страны начнут процветать. Все только выиграют, если станут жить в дружбе.
– Да, если вы доверяете Черному Волку Сноудона, – льстиво заметил Роджер.
– Я не доверяю никому, – многозначительно бросил Симон.
Роджер поспешно попрощался и повел своего скакуна в конюшню, чтобы растереть и задать корма. Там, в стойле Нимбуса, он застал жену.
– О, Роджер, спасибо, что вернулся…
Она обняла его, и в этот момент сын толкнулся в его ладонь. Роджер вознес к небу молчаливую молитву.
– Готовься перебираться в другой замок, – предупредил Роджер Эдуарда. – Побег отсюда немыслим.
– Знаю. Будь это по-другому, меня бы здесь только и видели! Моя жена по-прежнему в соборе? Она в безопасности?
– Да, и по уши в тебя влюблена.
– А я – в нее. Она не такая, как другие женщины.
– В этом и кроется тайна твоего влечения. – Роджер понизил голос, хотя вокруг вроде бы никого не было. – Мортимер предлагает тебе скрыться в его замке Уигмор на валлийской границе. Если тебя перевезут в другое место, мы оставим поблизости свежих лошадей и будем дожидаться удобного момента, чтобы осуществить побег. Все верные нам войска переброшены в замок Ладлоу, в семи милях к северу от Уигмора.
Эдуард понимающе кивнул, но тут же, выругавшись, прошипел:
– Ллевелина принимают как настоящего короля, коим он себя вообразил!
– Симон де Монфор понимает – он не сможет одновременно справиться с нами и Уэльсом, вот и носится с Ллевелином.
– Меня от всего этого тошнит! Старый лев, король Генрих, мой прапрадед, покорил Уэльс сто лет назад, и с тех пор наши приграничные бароны удерживали эти владения, подавляя восстания, беспорядки и мятежи! Теперь же чертов Монфор преподносит его Ллевелину на серебряном блюде.
– Вот станешь королем и снова покоришь Уэльс, – беспечно отмахнулся Род.
Эдуард пронзил его ледяным взглядом.
– Будь уверен, друг мой. Я объединю Англию и Уэльс.
У Роджера не было ни малейших сомнений в том, что
Эдуард сдержит слово.
– Но сначала придется вернуть себе Англию, – ухмыльнулся принц.
За обедом в парадном зале Кенилуорта Розамонд заметила, что смуглолицый Ллевелин постоянно следит взглядом за Демуазель, игнорируя остальных дам. Розамонд подумала, что он напоминает голодного волка, преследующего добычу. Розамонд, вздрогнув, решила предупредить подругу, когда все встанут из-за стола. Но не успела – Демуазель сама поспешила к ней, задыхаясь от возбуждения.
– Что ты о нем думаешь?
– О ком? – притворилась непонимающей Розамонд, предчувствуя и страшась ответа подруги.
– О принце Уэльском, глупышка! Он такой смуглый и на вид ужасно опасен. Каждый раз, как взгляну на него, ноги подгибаются! Какое счастье, что я выучила валлийский! Отец велел мне сегодня за ужином сесть рядом с ним на возвышении!
– Ты увлечена им потому, что он уже немолод! Совсем как я – сэром Рикардом, – пожурила девушку Розамонд. – Но не забывай, что Ллевелин – враг Англии.
– Я знаю, но все это так волнующе!
Деми облизнула губы, а Розамонд возблагодарила Бога, что подружка слишком молода для серьезных отношений со зрелым мужчиной.
Этим вечером Розамонд наблюдала за сидевшими вместе Ллевелином и Деми, полностью поглощенными друг другом. Обернувшись к мужу, она заметила, что и его взгляд устремлен на эту парочку.
– Деми без ума от него, – призналась Розамонд. – Когда он уедет, сердце бедняжки будет разбито.
– Вряд ли, если их обручат.
– Обручат? Но Деми только исполнилось пятнадцать. Неужели Симон способен отдать дочь врагу?
– Почему бы и нет? Плохо ты знаешь де Монфора! Ллевелин – самозваный принц Уэльский, почти король, как сам Симон. Так что они равны. Узы брака укрепят мир между Англией и Уэльсом.
Розамонд с отчаянием посмотрела на леди Элеонору, державшуюся с истинным величием принцессы крови, а потом на графа Симона. Впервые она увидела их глазами Роджера. Поняла, что оба жаждут власти. Если им представится возможность выдать дочь за принца, пусть и врага своей страны, они на это пойдут. Деми, как и ее когда-то, принесут в жертву жажде власти и политическим амбициям.
Розамонд порывисто сжала руку Роджера:
– Я не хочу оставаться в Кенилуорте. Не могли бы мы вернуться в Виндзор?
Роджер взглянул жене в глаза.
– Еще рано, любимая. Я отвезу тебя в Тьюксбери, откуда ты сможешь часто ездить в свой замок Дирхерст.
– О да, пожалуйста, это будет восхитительно!
Он нежно поцеловал ее руку.
– Пойдем наверх.
Едва начав раздеваться, Розамонд ощутила на себе взгляд мужа и смутилась. С тех пор как они в последний раз ласкали друг друга, ее беременность стала еще заметнее.
– Позволь мне раздеть тебя, – тихо попросил он.
– Я… мое тело потеряло стройность, господин.
Он в мгновение ока очутился рядом.
– Ошибаешься, Розамонд. Ты никогда не выглядела прелестнее, чем в эту минуту.
Он взял тунику, которой она прикрывала живот, и отшвырнул к изножью кровати, а сам сел и поставил ее между своими расставленными ногами.
– Твои груди и чрево – как спелые плоды. – Он провел ладонью по тонкой ткани ее камизы и ощутил легкую дрожь, а когда приподнял подол, она попыталась отвернуться, но Роджер не позволил. Его руки скользнули по атласной спине, губы коснулись нежной кожи. – Твоя красота и зрелость возбуждают меня, Розамонд. Поцелуй меня.
Ощутив трепет желания, она обняла его и приблизила губы к его рту. После первого поцелуя она ощутила ненасытный голод и почти сорвала с него одежду. Роджер уложил ее на постель.
– Когда ты прижимаешься ко мне, твоя кожа кажется горячим шелком. Обожаю ее вкус и запах, – хрипло прошептал он.
– Род, я тоже хочу знать твой вкус, – прошептала Розамонд, впервые осмелившись открыть свою тайную мечту.
Она приподнялась над ним, жадно оглядывая его мускулистое сильное тело, затем медленно втянула в рот его сосок. Когда светлые волосы рассыпались по его груди, Роджер едва сдержал вопль восторга.
Сегодня его смелость и сила стали черной магией, возбуждавшей в ней чувственность, которая до сих пор не находила выхода. Но теперь Розамонд дала волю безумию. Роджер был для нее самым красивым мужчиной на свете, а его зеленые глаза и смоляные волосы просто завораживали. И то, что он находил ее прекрасной даже в таком состоянии, стало мощным афродизьяком. Все запреты, все ограничения куда-то исчезли, а пламя жаркой страсти взметнулось до самого неба, угрожая поглотить ее.
Она ласкала его плоский живот и наклонилась, чтобы окунуть язык в пупок, и тут услышала стон наслаждения. Взгляд Розамонд остановился на его мощном копье, и она дразняще улыбнулась.
– Я так давно хотела это сделать, – призналась она, обводя губами контуры длинного шрама на бедре, лаская серебристый рубец, пересекавший плоть от колена до паха.
– Розамонд! Не нужно!
Ответом был низкий чувственный смех.
– Это часть тебя, а я нахожу все части твоего тела просто неотразимыми… Род.
Она осторожно сжала тяжелый мешочек, перекатывая яички в ладони, неожиданно накрыла губами головку его мужского естества и стала обводить языком. Она сосала его осторожно, ритмично, словно поглощая… Постепенно едва ли не половина гигантской плоти исчезла у нее во рту.
Род зачарованно наблюдал, как она ласкает его. Ее волосы гладили его бедра, скрывая от взора те откровенные ласки, которые она ему дарила, и он в который раз возблагодарил Бога за то, что получил в подарок эту женщину. Если он сумел пробудить в ней такую страсть, значит, когда-нибудь она его полюбит.
Почувствовав, что сейчас извергнется, Род попытался отстраниться, но Розамонд повелительно подняла руку, и он отдался экстазу.
Позже, когда она подняла голову, он коснулся губами ложбинки между ее грудями.
– Я целую твое сердце, Розамонд.
– Я счастлива, когда ты это делаешь, – выдохнула она. Род завладел ее ртом и ощутил на губах свой вкус.
– Я люблю тебя, Розамонд.
Он впервые признался в этом и вдруг подумал, что не так уж важно, произнесет ли она те же слова. Почему-то Роду показалось, что она уже любит его, но боится признаться в этом даже себе самой.
– Тогда покажи мне это!
Ей хотелось почувствовать его в себе. Как никогда нужны были его сила и пыл чувственного исступления. Пусть он силен, но восторжествовала сегодня она!
Когда Розамонд прощалась с Деми, подруга по секрету сказала, что отец действительно обсуждал с Ллевелином возможность помолвки. У бедняжки Деми глаза сияли полуночными звездами, а у Розамонд не хватило духу омрачить счастье подруги.
– Вспомни, Деми, мое обручение растянулось на много лет. Не слишком спеши покинуть Кенилуорт ради Уэльса.
Роджер настоял, чтобы по пути они остановились в Першоре, и Розамонд удостоверилась, что при новом управителе поместье процветает. По чести говоря, ей следовало бы поблагодарить за это мужа.
Прибыв в Тьюксбери, Розамонд с восторгом увидела Нэн и Чирк.
– О, мой ягненочек, да вы ждете малыша! Сэр Роджер и словом не обмолвился! Должно быть, вы устали с дороги! Не стоило ехать верхом… немедленно идите в постельку… отдохните…
– Нэн, ты еще хуже Роджера. Путешествие было долгим лишь потому, что мы тащились как улитки! Но я с удовольствием полежала бы в этой невероятной ванне-корабле!
Пока Розамонд раздевалась, Нэн не сводила с нее глаз.
– Когда появится малыш?
– Сама не знаю, – ответила Розамонд, поняв, что Нэн может заточить ее в замке до рождения ребенка. – Месяца через четыре, наверное.
На самом деле она была уже на седьмом месяце, но не признаваться же в этом служанке!
В комнату вошел Роджер и попытался отделаться от Нэн:
– Я сам поухаживаю за Розамонд, Нэн.
– Но мне нужно развесить ее чудесные платья, господин. Нельзя же, чтобы они помялись!
Род лукаво подмигнул Розамонд:
– Платье можно назвать чудесным, только если мужчине хочется его снять с хозяйки! Придется довольствоваться поцелуем, раз уж Нэн отказывается оставить нас наедине.
– Судя по моей госпоже, вы и без того оставались наедине чересчур часто, – пошутила Нэн.
Едва Род получил свою награду и ретировался, Нэн заметила:
– Господин, естественно, хочет, чтобы его сын родился в принадлежащем ему замке.
Розамонд, лежа в ароматной воде, размышляла над словами Нэн. Когда-нибудь великолепный замок, полный сокровищ, будет принадлежать их ребенку, как и Першор с Дирхерстом. Впервые она поняла и одобрила честолюбивые замыслы мужа. Земельные владения означают богатство, власть и безопасность. Она хотела для своего малыша всего самого лучшего.
Отпечаток его губ еще горел на груди в том месте, где он целовал ее сердце. Поразительно, как быстро изменились их отношения и как смягчились ее чувства по отношению к нему. Как он уверял ее, смеясь: «Милая, я намереваюсь умереть либо в бою, либо в собственной постели, а не из-за какого-то безрассудного плана, который, по-твоему, замыслили мы с Эдуардом».
А она еще сомневалась, может ли ему доверять! Род поклялся, что если она доверится ему, он ни за что ее не предаст.
Розамонд счастливо вздохнула, любуясь фигуркой дракона. Вероятно, и дракона можно усмирить.
Но на следующий день Розамонд убедилась, как жестоко ошиблась. Во двор замка то и дело въезжали молодые дворяне, и Роджер подолгу запирался с каждым.
В конце концов Розамонд спросила мастера Берка, кто они такие, и тот стал называть одно имя за другим:
– Тот, смуглый, – это лорд Мортимер. Его замки расположены вдоль границы с Уэльсом в Уигморе. Тот, хмурый коренастый мужчина, – лорд Хей, а красавец – Монтгомери.
– Можете больше не продолжать, мастер Берк. Все это приграничные бароны, я о них слышала.
– Верно, госпожа, если не считать рыжеватого молодого человека. Это Линкольн де Уоррен, семья которого владеет замками в Льюисе и по всему Суррею. А теперь прошу меня простить, госпожа. Мне нужно проверить, как дела на кухне. Сэр Роджер приказал приготовить не баранину, а оленину.
Когда Роджер пришел в семейные покои сменить тунику, Розамонд набросилась на него.
– Какие тайные заговоры ты вынашиваешь? – рассерженно взвизгнула она.
– Я рассказал бы, дорогая, не будь они тайными, – отшутился он.
– Не смей обращаться со мной как с младенцем! – взорвалась Розамонд. – Ты снова солгал мне! Утверждал, что я это все напридумывала! – Она бросилась к нему и замолотила кулачками по груди. – А ведь ты клялся мне!
Род накрыл ее кулачки широкими ладонями.
– Я клялся никогда не предавать твое доверие и сдержу слово. Но вот ты, очевидно, так и не удостоила меня своим доверием.
– Господи, ты пошел на войну и проиграл! Неужели не можешь смириться?
– Мы не войну проиграли, Розамонд, а всего лишь одно сражение.
– Да ты, должно быть, спятил! Неужели только и можешь думать что о войнах? Симон де Монфор – человек чести. Он добивается, чтобы Оксфордские провизии исполнялись. Он созвал парламент и стремится заключить мир с Уэльсом.
– Позволь мне кое-что объяснить, Розамонд. Теперешняя Англия – это рассерженный улей раздоров и свар. Симон де Монфор использует ничтожного слабеющего короля как куклу, чтобы вбивать свои идеи в головы баронов. Но он быстро забывает свои обещания. После битвы при Льюисе Симон обещал обменять пленных, а сейчас требует выкупа с каждого дворянина. Приграничные бароны слышали от валлийских шпионов, что он согласился на самые позорные уступки Ллевелину. Мало того что Уэльс теперь получит независимость, ходят слухи, будто Симон позволит Ллевелину сохранить все, что тот захватил в приграничье. Ты сама видела – граф прочит валлийца себе в зятья! Почему Симон настаивает на том, чтобы в парламенте заседали простолюдины? Понимает – они всегда помогут ему деньгами. Все бароны Севера отреклись от него, опасаясь, что любой пивовар получит столько же прав, сколько титулованный граф. Он прибирает к рукам все владения принца Эдуарда: Бристоль, Честер, Ньюкасл, Ноттингем. Отдал одному сыну Дувр, а второму – замок Херефорд. Оттолкнул от себя высокородных лордов вроде Гилберта Глостера, помогавшего ему в битве.
– Не верю! – воскликнула Розамонд. – Ты выгораживаешь Эдуарда, потому что он твой друг.
– Я на его стороне, потому что он наш будущий король. Трон Англии – его божественное право. Он правитель страны, а не граф Симон.
Розамонд демонстративно заткнула уши и встала к мужу спиной. Роджер схватил ее за руку и повернул лицом к себе. Голос его был обманчиво мягок, но глаза горели зеленым пламенем.
– Можешь говорить что хочешь, Розамонд. Считай, что спор окончен. Однако вечером ты наденешь лучшее платье, изобразишь самую милую улыбку и спустишься в зал, чтобы приветствовать гостей. Ты – леди Розамонд де Лейберн, хозяйка Тьюксбери, и будешь вести себя как подобает.
Розамонд откинула волосы и вызывающе вздернула подбородок. Щеки горели румянцем ярости, но она не посмела пренебречь приказом мужа.
Глава 24
Алиса де Клар с тоской смотрела в окно. Жизнь под покровительством королевы стала невыносимой. Когда она вырвется отсюда?!
До приезда прекрасной принцессы Элеоноры Алиса находила благодарную слушательницу в королеве, которую засыпала жалобами на сэра Роджера де Лейберна. Королева ненавидела сыновнего управителя, которого обвиняла во всех бедах принца, а заодно и в краже своих драгоценностей из Нью-Темпла. Когда Алиса предположила, что управитель разбогател, запуская руки в королевскую казну, королева назначила проверку счетов и поклялась конфисковать Тьюксбери с земельными владениями.
Кроме того, королева гневалась на Гилберта де Клара, упорно поддерживавшего вероломного Симона де Монфора. Поэтому она и приказала Алисе вернуться в Глостер и перетянуть Гилберта на сторону короля. Алиса, поразмыслив, согласилась. Теперь, когда она стала графиней Глостер, ее место – рядом с богатым могущественным мужем. Мальчишка Гилберт скоро станет мягким воском в ее руках!
Алиса собрала вещи и слуг и покинула Лондон.
Этим летом Роджер редко бывал в Тьюксбери. Он был вне себя от радости, узнав, что перед возвращением в Лондон к открытию сессии парламента Симон де Монфор перевез принца Эдуарда из Кенилуорта в замок Херефорд, поручив охрану своему сыну Генри.
Гасконцы Эдуарда, сбежавшие во Францию после битвы при Льюисе, вернулись обратно, высадившись в Пемброке. Воины Гарри Олмейна, скрывавшиеся.в Ирландии, тоже постепенно подтягивались в Англию. Роджер вместе с приграничными баронами собирал войско в замке Ладлоу, в семи милях от Уигмора, принадлежавшего барону Мортимеру.
Роджер де Лейберн решил, что настала пора поговорить с Гилбертом де Кларом. У первого пэра Англии под командой было больше людей, чем у любого другого барона, и Роджер знал: гордость юноши жестоко задета пренебрежением де Монфора. Роджер провел в Глостере неделю, где льстил, убеждал и уговаривал Гилберта перейти в лагерь короля, как сделал его отец.
– Надеюсь, ты не отдашь замок Глостер в руки короля, как он приказывал? – спросил Род.
– Ни за что на свете! Де Монфор всего лишь граф Лестер, а Лестеры всегда были ниже Глостеров! Если он назначит новых управителей моих владений, я их повешу на первом же суку!
Роджер заподозрил, что Гилберт не хочет присоединиться к ним из-за сплетен и слухов о его отношениях с Алисой, но когда попытался намекнуть на это, Гилберт равнодушно отмахнулся:
– О женщинах мы говорить не будем!
Род решил, что определение «женщина» вряд ли сулит что-то хорошее Алисе де Клар. Зато Гилберт взорвался, узнав о помолвке Демуазель де Монфор с Ллевелином Уэльским. Род вспомнил, с какой тоской смотрел Гилберт на Деми во время своего последнего визита к графу в прошлом году. Похоже, Гилберт вообразил себя влюбленным в дочь Симона.
Перед тем как покинуть Глостер, Роджер намекнул, что Эдуард Плантагенет, взойдя на трон, намеревается выполнить условия Оксфордских провизии, и это перевесило чашу весов. Гилберт согласился на тайную встречу с Эдуардом, как только принца освободят.
Роджер вернулся в Тьюксбери за день до отъезда в Лондон на открытие сессии парламента. Розамонд держалась с ним холодно, и хотя Роджеру хотелось совсем иного, у него совсем не осталось времени вновь завоевать ее. Хорошо еще, Розамонд больше не одолевали страхи за ребенка, которого она носила. Роджер пообещал себе, что вернется в Тьюксбери до родов.
Розамонд делила время между замками Тьюксбери и Дирхерст. Мастер Берк, как главный управитель обоих хозяйств, часто сопровождал ее и давал советы, касающиеся всяких нововведений. Теперь Дирхерст мог соперничать с Тьюксбери по количеству стад и процветающих ферм. Особенно Розамонд гордилась кладовой, в которой хранились различные травы. Теперь она понимала, насколько Род был прав, предложив объединить хозяйства. По правде говоря, она признавала правоту мужа во многих вещах, включая их брак. Но она так и не смогла смириться с его замыслами и заговорами с приграничными баронами. Симон де Монфор выиграл войну и правит Англией. Почему же де Лейберн не может жить спокойно? Почему Роджер постоянно стремится насолить ее опекуну? А сама она? На чьей стороне?
Розамонд не знала.
Днем ее отвлекали бесконечные хлопоты, но вечерами, когда она вместе с Нэн шила крохотные одежки для малыша, все ее думы были только о Роджере, об этом загадочном, непонятном человеке. Она жестоко тосковала о нем и мечтала о его возвращении. Розамонд сожалела о том, что жестоко обошлась с ним, и признавалась себе, что его преданность лорду Эдуарду достойна восхищения. Она проводила ладонью по животу, лаская растущее в нем дитя, и понимала, что маскировала гневом страх перед грядущими битвами. Страх за жизнь мужа. И хотя она любила Элеонору и Симона, в глубине души сознавала: ее преданность должна быть отдана супругу, отцу ее ребенка. Более того, нельзя отрицать, что Эдуард – законный наследник престола и когда-нибудь станет великим королем.
Августовское утро выдалось теплым и солнечным, а в воздухе пахло только что скошенной травой. В полдень, услышав цокот копыт, Розамонд бросилась во двор, готовясь кинуться на шею мужу. Но сердце упало, когда она увидела Алису де Клар и ее слуг в сопровождении полудюжины тяжело груженных вьючных лошадей. Постаравшись скрыть досаду, Розамонд вежливо приветствовала гостей и велела конюхам напоить лошадей.
– Доброе утро, леди де Клар.
Алиса с завистью уставилась на тяжелый живот Розамонд.
– Я спешу домой, в Глостер, и заглянула сюда лишь затем, чтобы передать моему дорогому другу Роду слова королевы.
– Сэра Роджера нет дома, госпожа, но позвольте мне предложить вам погостить немного.
– До чего забавно! – рассмеялась графиня.
– О чем вы? – бросила Розамонд, ожидая уничтожающей реплики.
– Ненавижу сообщать плохие известия, тем более что вы на сносях, но королева решила конфисковать Тьюксбери и все имущество королевского управителя, – злорадно выпалила Алиса.
Больше всего в эту минуту Розамонд хотелось швырнуть гостью на брусчатку двора и выдрать все волосы, но она стояла словно пригвожденная к месту, не в силах вымолвить ни слова.
– Поскольку Рода здесь нет, я тоже не останусь, – продолжила Алиса. – Глостер всего в нескольких милях отсюда, и меня зовет уют моего дома!
Розамонд не шевельнулась, пока последний всадник не исчез из вида. Почувствовав, что мастер Берк коснулся ее локтя, она обернулась, боясь, что упадет в обморок, но гнев, как всегда, спас ее. Неожиданно она пришла в такое бешенство, что глаза застлала багровая пелена.
– Мастер Берк, я желаю, чтобы все вещи из замка перевезли в Дирхерст! И немедленно!
Ярость подстегивала ее, и она понеслась по замку, отдавая приказы. Поставила Нэн распоряжаться горничными, велев им разобрать все кровати и сложить постельное белье. Мастер Берк отправил конюха в Дирхерст к мастеру Гору передать, что скоро прибудет обоз из Тьюксбери, послал к крестьянам за телегами и стал помогать слугам выносить мебель и сворачивать бесценные ковры. Два дня ушло на то, чтобы снять шпалеры, занавеси и завернуть дорогие безделушки, собранные по всему свету. Телега за телегой тянулась к Дирхерсту и обратно, пока в Тьюксбери почти ничего не осталось. Розамонд с помощью Нэн сложила свои платья и одежду Роджера. Гигантская резная кровать исчезла вместе со столиками из черного дерева, обтянутыми испанской кожей. Осталась только перина на полу, но ее и не собирались выносить.
Они вышли во двор. Нэн забралась в телегу. Розамонд передала ей Чирк и щенят.
– Было бы куда лучше, если бы и вы с нами поехали, – настаивала Нэн.
– С мастером Берком мне ничто не грозит! Поезжайте и приготовьте нам постели. Я не задержусь. Пока нагружают последнюю телегу, пройду по комнатам, посмотрю, не оставили ли в спешке чего-нибудь ценного.
Поднимаясь по лестнице, Розамонд потерла ноющую спину. До сих пор она была слишком занята, чтобы обращать внимание на неотвязную боль. Пожалуй, сегодня нужно подольше полежать в ванне. Кстати, а где она?
Розамонд поспешила обратно, к мастеру Берку, который вместе с погонщиком нагружал последнюю телегу.
– Мы забыли красную ванну! У вас есть место?
– Есть, и много. Положим ее сверху и привяжем, – заверили мужчины.
Розамонд держала лошадей под уздцы, пока они ходили за ванной. Мастер Берк взвалил ее на плечи, а погонщик взобрался на телегу. Розамонд с удивлением наблюдала, как легко дюжий крестьянин управляется с тяжелой ванной. Неожиданно бедняга пошатнулся и свалился вниз.
Розамонд и управитель встали на колени, чтобы осмотреть корчившегося в муках парня.
– Он сломал ногу! – воскликнула она. – Это я виновата!
– Нужно наложить шину, и лучше всего это сделать в Дирхерсте. Я сам буду погонять лошадей, – решил мастер Берк, взваливая крестьянина на телегу.
– Скорее! Приедете за мной, когда позаботитесь о нем!
Розамонд смотрела им вслед, чувствуя себя виноватой.
Случившееся так ее расстроило, что голова закружилась. Она решила посидеть немного. Войдя в замок, Розамонд опустилась на ступеньки. Неожиданно резкая боль словно кинжалом ударила в спину и, охватив все тело, стиснула мышцы живота. Розамонд с ужасом осознала – начались схватки, хотя внутренний голос монотонно повторял: «Слишком рано… слишком рано…»
Паника овладела ею. Каждый звук эхом отдавался в пустоте замка. Никого. Она совсем одна.
Когда боль утихла, она попыталась успокоить себя:
– Я всего в двух милях от Дирхерста. Можно дойти пешком.
Розамонд с трудом встала и побрела к обитой железом двери, но раздирающая боль вернулась так быстро, что едва не разорвала ее надвое. Нет, она не сумеет добраться даже до конюшни. Розамонд вцепилась в дверной косяк, чтобы не упасть, а когда стало немного легче, поползла к лестнице.
Она безумно любила свое дитя и сейчас судорожно хваталась за живот, думая не о себе, а о том, выживет ли ребенок. Какая горькая ирония в том, что она спасла все сокровища мужа, но из-за этого потеряла самое дорогое на земле! Если бы она так не надрывалась, малыш не просился бы на свет раньше срока. Почему же она сделала это? Ответ прост: эти вещи были дороги для Роджера. А Роджер безмерно дорог ей.
Эта мысль стала для нее настоящим откровением. Розамонд постоянно отрицала, что любит его, боясь признать очевидное. Но любовь не скроешь. Она расцвела в душе вопреки желанию, наполнила сердце, и теперь каждая частичка ее существа горит любовью к Роджеру и их ребенку.
Страх снова поднял свою уродливую голову. Любить кого-то означает потерять!
– Нет, – поклялась Розамонд. – На этот раз – нет! Я до последнего дыхания буду бороться, чтобы спасти своего ребенка!
Она вспомнила о перине наверху и умудрилась проползти еще две ступеньки, прежде чем началась очередная схватка. Когда ее отпустило, она немного отдохнула. Каким-то образом Розамонд нашла в себе силы добраться до лестничной площадки, но следующая схватка окончательно вымотала ее. Она прилегла, кусая губы от боли. Неожиданно вспомнив о чудесной восковнице, которую сама давала роженицам, чтобы облегчить страдания, Розамонд смахнула слезы. Ей не нужна восковница.
И тут ее скрутила еще более жестокая боль. Розамонд выкрикнула:
– О Боже, кто бы дал мне восковницу!
Время, казалось, замерло на месте. Похоже, прошло много часов, но никто не явился за ней. Она помогала роженицам достаточно часто, чтобы знать: начались потуги, вот-вот покажется головка.
Розамонд надавила на свой набухший живот и поняла: головки внизу нет. Помощь! Ей необходима помощь!
Все напрасно. Никто не придет.
Перед глазами замелькали страшные картины: умирающие женщины… младенцы, так и не увидевшие света Божьего…
Розамонд тряхнула головой, пытаясь прийти в себя. Нет, смерть не заберет ее ребенка!
Она начала истово молиться, припоминая слова псалма Давидова:
– И будет Господь прибежищем угнетенному, прибежищем во времена скорби… – Но слова переросли в вопль, когда боль захлестнула ее и милосердно погрузила в пучину беспамятства.
Торопясь вернуться в Тьюксбери, Роджер де Лейберн обогнал своих рыцарей и оруженосца Гриффина, которому поручил заботиться о большой деревянной колыбельке, на которой были вырезаны львы. Де Лейберн был рад, что побывал на сессии парламента. Все его подозрения подтвердились: там присутствовали в основном простолюдины и священнослужители, но едва ли двадцать баронов явились предложить поддержку де Монфору. Король Генрих тоже прибыл, хотя с трудом высидел положенное время, безучастный ко всему. Он выглядел настолько состарившимся и ветхим, словно от него осталась одна оболочка.
Въехав во двор, Род поднял забрало, осмотрелся и не увидел ни одного человека. Замок словно вымер. Неестественная тишина висела над ним. Охваченный дурным предчувствием, Роджер спешился. Неужели на Тьюксбери напали?
Внезапно мучительный вопль разорвал тишину. Род выхватил меч и ворвался в замок.
В комнатах не было ни людей, ни мебели, и Род, ничего не понимая, решил подняться наверх, но замер на полпути, увидев…
– Матерь Божья, Розамонд! – Он выронил меч. Отбросив шлем, подхватил жену на руки, поднял с холодного камня и наконец понял, что она рожает. – Тише, любимая, я здесь… Я здесь…
Роджер был вне себя от злости на слуг, покинувших Розамонд. Но сейчас не время гневаться. Он еще успеет все выяснить и покарать виновных.
Род отнес жену в их покои, тоже оказавшиеся пустыми, и бережно уложил на перину.
Опыт и воля помогли ему справиться с паникой.
– Я помогу тебе, – тихо говорил он. – Мы все сделаем вместе.
Розамонд вцепилась в его руки, и Род представил, какие муки она терпит. Потом она обмякла, снова уносимая водоворотом беспамятства.
– Розочка, не покидай меня! – вскрикнул он.
Ее ресницы на миг затрепетали, но тут же опустились. Во рту Рода пересохло, когда он увидел, что ребенок идет вперед попкой!
Какой-то инстинкт подсказал ему верное решение. Он с силой нажал на живот жены – вниз и назад.
Розамонд завопила, и у него сжалось сердце. Бедняжка! Он только усилил ее терзания. Зато ребенок каким-то чудом перевернулся!
Заметив головку, Роджер приказал:
– Тужься, любимая, тужься!
Она повиновалась, но минуты текли невероятно медленно. И все это время Род говорил с ней, ободряя, восхваляя, уговаривая, а когда она уже была готова сдаться, он потребовал:
– Покажи мне свою ярость, Розамонд.
Она вскрикнула в последний раз, и ребенок упал в подставленные ладони. Пуповина обмоталась вокруг его шеи. Роджер трясущимися пальцами распутал ее, больше всего на свете боясь, что придется сказать Розамонд о смерти ребенка.
– Успокойся. Успокойся… – повторял он.
Ребенок, захлебываясь, вдохнул и запищал, и Роджер с облегчением засмеялся. У него был нож, чтобы перерезать пуповину, и обрывок камизы Розамонд, но он не спешил – слишком дрожали руки.
Рыцари прибыли в Тьюксбери почти одновременно с мастером Берком и Нэн, вернувшимися за Розамонд. Нэн первая заметила Роджера, стоявшего на коленях подле жены с сыном на руках. Она быстро перевязала пуповину, а Роджер взмахнул ножом и с радостью положил малыша на руки матери. Нэн помчалась за водой обмыть мать и новорожденного. Род присоединился к управителю и своим людям, оставшимся внизу.
