Текст книги "И по делам твоим воздастся (СИ)"
Автор книги: Виорика Высоцкая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)
Тут видно рог изобилия, собирающий гостей, опять опрокинулся на мой дом, потому, что не успели Анфиса Андреевна и Василий Федорович удалиться, как на пороге объявилась Елена Игнатьевна Сухова с дочерью Лизой.
Пришлось опять подавать чай с кофе, выслушивать сплетни и удовлетворять любопытство соседей. Процесс снятия отпечатков пальцев привел наших подруг в такой восторг, что и они, не сопротивляясь, отпечатали свои пальчики на бумажках Николая.
Пока Суховы в библиотеке наблюдали за действиями совершенно измученного Николая, явилась Рахиль Лейбова, ее появление меня изумило. Она, конечно, бывала у нас, я всегда активно помогала приюту, считая, что лучше помогать кому-то конкретно, чем просто отдавать свои деньги разным благотворительным обществам, не зная, куда они уйдут, в самом деле. Но сегодняшнее свое появление она, смущаясь, объяснила, личными делами. Но ничего сказать не успела, потому, что оживленные девочки, увидев бедную женщину, решили просветить и ее по поводу новомодных методов полиции и повторным (вчера она уже удостоилась этой чести) снятием отпечатков у, обалдевшей, Рахиль окончилось представление устроенное Семеном Михайловичем.
Понимая, что все ужасно проголодались, обед обычно подавался часом раньше, а несчастный Коля и устал к тому же, я пригласила всех гостей разом к столу. Слава Богу, Галина была опытной кухаркой и сумела в рекордно короткое время сготовить обильный обед на двенадцать персон.
За столом царило оживление. Разговор крутился вокруг нововведений в следовательском деле. Семен Михайлович, оседлал любимого коня, и мчался вперед с воодушевляем, рассказывая о роли фотографии, дактилоскопии, таким замысловатым словом он называл снятие отпечатков пальцев, и о методе Бертильона, по его мнению, устаревшем, но все же имевшем право на жизнь, по мнению нашего сыщика.
Разговор поддерживали в основном девочки, Елена Игнатьевна, Георгий Федорович и Семен Михайлович. Тетушка и Рахиль молчали. Николай, пытаясь не очень спешить, не культурно, основательно наедался, конечно, свиная вырезка фаршированная грибочками особенно удавалась Галине. Месье Бомон, мрачно косился на Семена Михайловича и тоже основательно заправлялся, аппетит у нашего воспитателя всегда был отменный. Андрюша иногда робко вставлял словечко, побаиваясь своего строгого учителя латыни. Я отвечала, только когда обращались ко мне, а Лиза Сухова, сияя ярким румянцем, не отрывала обожающий взгляд от Георгия, чем сильно меня раздражала.
Я обратила внимание, на то, что Рахиль не ест свинину, отдавая предпочтение, гречаникам и курице в сметане. Ну что ж кому что нравится, остальные гости, не сильно стесняясь, попробовали все, что было поставлено на стол. Наша Галина хоть и не умела готовить жабьих лапок, да разных замысловатых блюд, которые были так популярны в последнее время, но с обычной курицей, кроликом, свининой или телятиной расправлялась виртуозно. А ее манные галушки в курином бульоне, похожие на облачка, просто таяли во рту, когда подавали первое, за столом царило молчание, все наслаждались искусством моей замечательной кухарки.
Наконец обед закончился, гости, побеседовав еще некоторое время, по очереди разошлись. Я с тоской пожала руку Георгию Федоровичу, сожалея, что нам так и не удалось побыть наедине. Попрощавшись с гостями, вернулась в гостиную, мои домочадцы, тоже устали от богатого событиями дня и разошлись по комнатам. В гостиной ожидала Рахиль.
– Рахиль Лейбовна, что же Вы стоите, присаживайтесь. – Я указала рукой на ближайший диван и села сама. Рахиль опустилась рядом, неожиданно из ее глаз хлынули слезы и она быстро и бессвязно заговорила:
– Анастасия Павловна, я пришла к вам потому, что должна сознаться, та дверь, мне пришло письмо, в нем был кредитный билет на целых пятьсот, целых пятьсот рублей, я таких денег никогда не видела разом, они мне очень нужны, я хочу выйти замуж, мы хотим уехать в Америку, но я не знала, что Ева Адамовна умрет, о Боже! – и она упала на мои колени, заливаясь слезами.
Смутные догадки зрели в моей голове, но пока Рахиль не выплачется нечего и спрашивать, я машинально гладила ее по спине и думала, что уже второе мое лучшее платье, Рахиль мнет и измазывает слезами и соплями. Моим платьям не везло, как и мне.
¹ О,мадам, пропал Андрей, мы уже все обыскали, о Боже, мадам, куда он мог запропастится! (фр.)
² "Последний из могикан" Джеймса Фенимора Купера (фр.)
Глава 11
Наконец Рахиль выпрямилась, вынув из старого потрепанного ридикюля носовой платок, принялась вытирать слезы, повторяя сквозь всхлипывания:
– Простите, Анастасия Павловна, простите….
Ее надо было привести в чувство, лучше всего с помощью крепкого кофе, поэтому я велела подать нам этот бодрящий напиток. Из небольшой горки вынула бутылку бенедиктина, тетя сказала бы, что дороговато для нашей гости, но я решила, составить ей компанию, поставила две рюмочки и плеснула нам жгуче-горьковатого напитка с ароматом трав, некоторое время мы пили кофе и смаковали ликер, Рахиль успокоилась, и я решилась начать трудный разговор
– Может Вы, попробуете рассказать мне Вашу историю с начала, а то, признаться, я ничего не поняла.
– Да, но с чего начать?
– Не знаю, может с замужества?
– Нет, это, пожалуй, не будет начало, это скорее конец моей истории. – Рахиль, положила на столик пустую кружку, собралась с мыслями и начала рассказ. – Я, знаете ли, не здесь воспитывалась, меня подбросили под дверь Иоанно-Предтеченского женского монастыря, что на Ивановой горе в Москве. В записке написали, что зовут меня Рахиль, а отец мой Лейб Рабинович, монашки содержали приют для сирот и дом престарелых. Меня, конечно, крестили, дали имя крестное: Мария и приняла бы я постриг, если бы не встретила Еву Адамовну. Она, будучи в Москве, приходила в нашу церковь поклониться чудотворному образу «Иоанна Крестителя с обручем». Ева Адамовна всегда была щедра на подаяния, селилась в нашем доме для паломников, там я с ней и познакомилась, предложила мне стать ее помощницей, ей нужна была умная, порядочная женщина с крепкой верой, так она сама говорила. Я согласилась. Когда уходила, взяла себе имя, данное мне родителями, матушка не противилась, но и не одобряла, а мне хотелось иметь хоть, что-нибудь свое, вы меня понимаете.
Я кивнула.
– Понимаю
–Так вот стала я работать тут, мне не на что жаловаться, была обута, одета, сыта, имела крышу над головой, но год назад познакомилась с одним человеком. Он работает у своего дяди в башмачной мастерской, тоже сирота, в мои обязанности входит заниматься покупками для нужд приюта, я умею торговаться. Так вот в их мастерской я заказывала башмаки для девочек, вы понимаете, как важно для нас, что бы недорого и хорошо носились?
– Понимаю.
– Так мы и познакомились. Сначала встречались только по делам, потом стали гулять в парке, по воскресеньям, у меня полдня выходной. А недавно он сделал мне предложение, но беда в том, что он иудей. Его дядя говорит только на идиш, он же владеет русским, надо же вести торговлю, мы много об этом беседовали, судя по имени, мои родители были иудеи, я решилась принять их веру, что бы могли пожениться, а потом мы уедем в Америку.
Я удивилась, услышав это, и первый раз, внимательно присмотревшись к Рахиль, увидела еще довольно молодую женщину, если бы попустить эти туго стянутые волосы, платье поярче, осветить улыбкой суровое лицо, то она оказалась бы даже очень привлекательной. Женское начало ничем не вытравишь, нам хочется семьи, детей и мы на многое готовы ради этого, даже поменять веру. Я слышала, конечно, о том, что некоторые иноверцы принимали христианскую веру, у нас, к сожалению, не жаловали иудеев, им приходилось селиться в строго оговоренных местах, платить повышенные подати, ограничивался доступ в университеты и, часто в них видели виновников своих бед, хотя чем могли провиниться, эти бедные люди было не ясно. Но первый раз я услышала, что православная христианка, воспитанная в монастыре, хочет принять иудейское вероисповедание. Что же, если она это сделает, то жизни здесь ей не будет, придется и правда уезжать. Рахиль между тем продолжала:
– Но что бы уехать, нужны деньги. Путь неблизкий, через Броды, надо добраться в Гамбург, там придется ждать подходящего парохода, иные и по нескольку месяцев ждут, потом обосноваться на новом месте, тоже нужны для начала некоторые сбережения. Я немного имею отложенных денег, на старость, у него тоже имеется запас, но этого мало. Поэтому я обратилась к Еве Адамовне, и она бы помогла, но я сказала о переходе в другую веру, как же она разбушевалась, как она кричала. А еще я, в пылу ссоры, напомнила ей, что только от деда, окрестившегося, она стала православной, не надо было этого говорить, у нее даже приступ случился. Потом мы успокоились, установили перемирье, но Ева Адамовна стала со мной намного холодней. А три дня назад я нашла у себя на столе, бумажный пакет в нем был кредитный билет на пятьсот рублей, записка и бутылочка с каким-то маслом. На пакете было мое имя, а в записке просьба, смазать этим маслом петли потайной двери и оставить незапертым замок французского окна на ночь. В записке было сказано, что ничего плохого делать, не намерены, просто надо тайно забрать некий документ, а просящий желает сделать это лично и были подробные инструкции, как открыть дверь. Я много раз перечитывала записку, думала, взять деньги, но ничего не делать, потом решила, что это будет не честно, потом подумала, что красть у нас нечего, в кабинете ничего ценного нет, не станут же ночью выносить мебель? А спальню свою Ева Адамовна всегда запирала сама, да и не должна была она в ту ночь оставаться в приюте, не понимаю, отчего изменились ее планы. В общем, как вы уже догадались, исполнила я все инструкции, свой кабинет заперла, чтобы из него в коридор не могли выйти. Ева Адамовна ушла пораньше, а я на всякий случай легла спать на диванчике, в нашей зале для приемов напротив кабинета. Только вот беда, сон у меня крепкий, когда вернулась, Ева Адамовна, даже не представляю, она могла войти через свою спальню, там тоже французское окно, с дверным замком, но она редко так делала. Утром я встала, открыла свой кабинет, там ничего не было тронуто, все на месте, занялась делами, в кабинет управляющей не заходила. Перед самым вашим приходом закончила писать рекомендательные письма девочкам-выпускницам, пошла в кабинет Евы Адамовны, чтобы оставить их у нее на столе для подписи, тогда ее и нашла.
Рахиль замолчала, крепко стиснув губы, она пыталась взять себя в руки, в который раз переживая случившееся и, наверно, виня себя. Я не знала чем ее утешить, поэтому решила, что лучше вернуться к деловому разговору.
– Рахиль Лейбовна, я вас не осуждаю, честное слово, сама женщина и мать, могу понять, но скажите, у вас сохранилась записка?
– Нет, записку я сожгла, а вот пакет и бутылочка сохранились. – И она вынула из ридикюля помятый бумажный пакет.
Я осмотрела его внимательно. Обыкновенный пакет, в который обычно упаковывают в магазинах покупки, с одной стороны было написано: «Рахиль Лейбовне». Надпись была сделана либо человеком еле умевшим писать, либо, что более вероятно, кто-то взял перо в левую руку, желая скрыть свой истинный почерк, значит, Рахиль могла его узнать. Бутылочка также обычная, в подобных бутылочках в аптеках продают микстуры.
– Рахиль Лейбовна, если вы не против, я оставлю это себе.
– Нет, конечно, не против, но я пришла еще просить вас об одном… – она замялась, и продолжила заискивающим тоном: – вы уважаемая женщина, к тому же знакомы хорошо, как мне кажется с господином Рудавским, не могли бы вы просить его за меня, ну что бы…, вы понимаете?
– Не думаю, что имею на него особое влияние, но попрошу, отнестись к вам не очень строго.
– Спасибо, я пойду, пожалуй.
– Что вы намерены делать дальше?
– Выходить замуж и уезжать. Сегодня утром приходил нотариус, Ева Адамовна все свое имущество завещала приюту и мне некоторую суму. – Она скривилась, будто собиралась вновь разрыдаться, но сдержалась. – Она не вычеркнула меня из завещания все же. Этих денег нам хватит.
Рахиль встала, собираясь уходить. Я спохватилась:
– Как же Вы отсюда выберитесь?
– Пешком дойду, всего несколько верст до города, я привыкла, а там возьму извозчика.
– Ну, нет, я вас так не отпущу, сейчас Иван отвезет вас в город.
– Не стоит беспокойства, Анастасия Павловна.
– Рахиль Лейбовна, не знаю, свидимся ли мы еще когда-нибудь, но я желаю вам всего наилучшего, Бог вам судья, я же могу только помолиться за вас. Посидите тут и подождите, Иван вас отвезет в город.
Рахиль снова всхлипнула, я сжала ее руку на прощание, она опустилась на диван, а я пошла, отдавать распоряжения.
Когда, наконец, последняя наша гостя уехала, мной овладела всепоглощающая усталость.
Остаток дня до ужина я провела в раздумьях, вспоминала рассказ Рахиль, все события последних дней, пыталась собрать воедино, то, что знала. Ужин закончился быстро, тетя вообще не спустилась в столовую, дети, вдоволь наевшись за обедом, только колупались в своих тарелках, аппетит не испортился лишь у мосье, впрочем, как всегда.
После ужина мы разбрелись по комнатам. Хотелось оставить тетку сегодня в покое, но любопытство и тревога съедали меня. Пометавшись по спальне, я не выдержала и двинулась к тетушке. Она дремала, подперев щеку рукой, в своем любимом кресле, так и не переодевшись. Я легонько кашлянула, но тетя только пробормотала, что-то и попыталась устроиться поудобней в кресле. Я тронула ее за плечо. Тетка дернулась, резко выпрямилась и уставилась на меня не понимающим взглядом.
–Что? Что такое?
– Тетя ты спишь в кресле.
– Да, устала я очень. – Она тяжело поднялась с кресла. – Позови Даринку, пусть поможет переодеться.
Я дернула за шнурок колокольчика и через несколько минут горничная вошла в спальню, девушка, отчаянно зевая, принялась помогать тете, снять платье и приготовиться ко сну, я все это время ерзала в кресле, но разговор не начинала. Наконец, Анна Ивановна, облаченная в теплую ночную сорочку и закутанная в старенький уютный халат, уселась в кресло, и спокойно спросила:
– Вижу, ты хочешь у меня что-то спросить? Так спрашивай.
– Тетушка, я не спросить хочу, я тебя прошу, расскажи мне все без утайки, не могу больше, мучится догадками, а я потом расскажу тебе, что поведала Рахиль.
– Без утайки говоришь, да я ничего особенного не таю.
– Почему ты все время увиливаешь и Семену Михайловичу не все говоришь?
– Потому, что не хочу пережить всего того ужаса еще раз и тебе не желаю.
Я только вопросительно уставилась на тетушку.
– Ну ладно. – Она помолчала, собираясь с мыслями. – Когда Миша привез старую каргу домой, то мы не сразу поняли, что с ней не так. Она могла с утра вести себя вполне нормально, потом вдруг настроение менялось, то плакала, то хохотала. Гости к нам ходили, тогда часто, тетка, и при них стала закатывать свои странные сцены, пошли слухи всякие, по большей части, сама понимаешь недобрые, а когда мы ее закрыли, то и вовсе стали говорить разную ерунду. Разве пальцами нам вслед не показывали. Все эти шушуканья за спиной, косые взгляды сильно влияли на Мари, она была не такая как ты, ты сильная, можешь отпор дать, а Мари очень чувствительная была, все принимала близко к сердцу. Здоровье ее ухудшилось, ребенка тогда потеряла и за это еще сильнее переживала. Слухи страшная сила. Легче, если тебе в глаза скажут, что вы мол, держите в доме одержимую, что может и сами вы сумасшедшие, тогда можно прямо ответить, что никакая она не одержимая, больная просто. Можно защищаться…. А когда в глаза все такие добрые, ласковые, а за спиной гадости всякие говорят, как ты защитишься, что ответить человеку, вроде и не обидевшему тебя прямо? – Тетя погрузилась в невеселые воспоминания, потом снова заговорила. – Когда мы того покойника во флигеле нашли и я увидела сходство, то на меня так и нахлынули воспоминания, лица соседей, фальшивое сочувствие, смешки за спиной. Я надеялась если буду молчать, никто до того кто он такой не доберется, нас оставят в покое и кошмар не повториться, а тут видишь как все обернулось. – Тетя опять умолкла.
Я погладила ее руку.
– Тетя, может и не повториться, пока о том кто он такой полиция не распространяется, а уж мы точно будем молчать, но рассказывай дальше, что ты знаешь о таинственной невестке?
– Пока, да, полиция молчит, но если найдут убийцу, будет суд, все опять всколыхнется.
– Так это если найдут, что-то не далеко продвинулись наши сыщики и зачем загадывать вперед, так что там с невесткой?
– С невесткой? Когда тетка переселилась во флигель, мы вздохнули с облегчением, сама понимаешь ни Мари ни Миша ее не навещали, она им столько нервов съела, изредка общалась только я, приходилось, по разным хозяйственным делам. Тетя надо сказать, кроме всего прочего ехидная такая была, любила поддеть. Однажды прихожу к ней, а она сидит письмо пишет, я ее так, для поддержания разговора спросила, кому это она пишет, не сыну ли? А тетка так противно улыбнулась и говорит: невесточке своей, любимой, весточку хочу отправить. Я сильно удивилась, никогда не слышала, что бы ее сын был женат, ни о свадьбе, ни даже о помолвке. Поэтому переспросила: жене сына? Она, только ухмыльнулась, и ответила так расплывчато, что, мол, она сейчас ему не жена, я ничего не поняла, а у тетки видно было хорошее настроение, она рассказала, что в последнюю поездку в город встретила одну хорошо знакомую особу, так теперь желает возобновить знакомство. Больше ничего объяснять не стала, а я и не спрашивала. Но после того случая посетили ее только четыре женщины: Елена Сухова, Анфиса Теличкина да Ева Адамовна с Рахиль.
Ну что ж, знакомые все лица.
–Тетя ты думаешь, кто-то из них та кому Дария Любомировна письмо писала?
–Думаю да, вот только кто это не знаю.
– А под какими предлогами они ее посещали?
– Суховы тогда только выкупили соседнее поместье, у разорившихся владельцев. Так они всех соседей посещали, знакомились, так сказать, хотя мы и так были хорошо знакомы, они же в городе жили и Алексей был другом Миши, но ты же знаешь Елену Игнатьевну, она и к тетке подалась с визитом вежливости, а на самом деле сплетен подсобрать. Теличкины тогда, только приехали в город. Федор Федорович был связан с большими поставками по железной дороге, интересовался разными новшествами, они с Мишей на том сошлись. Он их пригласил, а Анфиса Андреевна выразила желание познакомиться с теткой, но это я думаю и правда из вежливости, она же всех пересудов тогда еще не знала. А Ева Адамовна с Рахиль прибыли по просьбе тетки, все-таки она приюту свое имущество завещала. Но о них, наверно, даже думать не стоит обе никогда отсюда и не выезжали надолго.
– Ты знаешь, что Рахиль выросла в Москве? – спросила я тетю и, увидев ее удивленный взгляд, пересказала историю Рахиль.
Анна Ивановна удивленно приподняла бровь,
– Выходит Рахиль все же могла познакомиться с Кириллом Юрьевичем, но она была тогда очень молода, а он значительно старше.
– Ну, тут ничего удивительного нет, Миша на семнадцать лет был меня старше.
– И все же, почти монашка, хотя она могла всего и не рассказать.
И мы с тетушкой глубоко задумались.
Глава 12
Проснулась я совершенно разбитая и еще более уставшая. Вечером, придя в свою комнату, застала там Андрюшу с книгой, он обиженно сказал, что вот уже несколько дней я не читала ему на ночь. За всеми тревогами и событиями последних дней и, правда, забыла о наших маленьких традициях и своих обязанностях. Поэтому взяла книгу и пошла в спальню к Андрюше, он заснул после первой же главы, я поцеловала его в лобик, укрыла, плотнее, одеялом, и пошла к себе.
Проходя мимо спальни девочек, заметила свет из-под двери. Они занимали одну спальню, а рядом устроили себе собственную гостиную, будуар, как говорила, Лиза. Зашла и к ним, поболтать на ночь, девочки очень обрадовались и мы еще полчаса обсуждали события сегодняшнего дня, чрезвычайно взволновавшие их. Я заметила, что Лиза, не на шутку увлеклась молодым помощником Семена Михайловича, Николаем, его обязанности показались ей чрезвычайно романтичными, я не стала выговаривать сентиментальной девушке, эти девичьи влюбленности, такая же неотъемлемая часть взросления, как, например, изменения в фигуре, становившейся у девочек все более пышной и женственной. В своей постели оказалась уже довольно поздно, но заснуть все равно долго не удавалось.
Утром, вместо ворочаться, решила просто встать и идти на кухню. Аромат только что смолотого кофе и запах сдобных булочек будоражил, отгоняя остатки сна. Галина месила тесто на булочки с вечера, к утру, оно подходило, она вставала ни свет, ни заря, сама разжигала печь, пока пышные булочки и свежий хлеб томились в раскаленной печи, она готовила кофе. Сегодня я решила составить ей компанию.
– Доброе утро пани. – Она присела в подобие реверанса, насколько позволяло грузное тело.
– Доброе утро Галина, сготовь-ка мне кофе.
– Как всегда по-варшавски?
– Нет, как себе, крепкое.
– Сахару сколько?
– Два кусочка, хватит, как тебе удается каждое утро быть такой бодрой? – я уселась за кухонный стол и наблюдала за быстрыми руками кухарки.
– Я привыкла пани, да и утро сегодня чудесное, глядите, за окном опять снег падает.
Я подошла к окну, действительно падал снег, но не мело как в тот роковой вечер, а медленно кружась, пушистые, похожие на пачки балерин, снежинки опускались на подоконник и тут же таяли. Это зрелище меня заворожило, от созерцания снежного танца оторвал голос Галины.
– Готово пани. Булочку, только испеклась, подать?
– Не надо, пусть остынет, да и есть, пока, не хочется. – Я, с наслаждением, принялась пить кофе, он был обжигающее горяч, пришлось подождать. Галина суетилась по кухне, молча. – Что-то ты сегодня молчалива, случилось что?
– А не о чем говорить, за этой зимой и не пойдешь никуда. Да и то всех интересует, что у нас случилось да как. – Проворчала Галина.
– Сплетничают?
– Да уж, сплетничают, нет бы, своими делами заняться, так их чужие волнуют, как говорила моя матушка в своем дворе и бревно не заметишь, а в чужом глазу – скалку.
– Ладно Галина, не переживай, скоро найдут преступника и все успокоятся.
– Кто найдет? – ловко вынимая лопаткой булочки из бритванки и перекладывая их на чистое полотенце, спросила Галина. – Эти недотепы? Только, чужие руки краской вымазывать умеют.
– Ну, это они для дела. Спасибо тебе, Галя, за кофе, я пойду, пожалуй. – Галина по привычке изобразила реверанс, когда я уходила в кухню спустилась Катерина.
Утро только начиналось. Я прошла в свой кабинетик, уселась за бюро, и вынула бухгалтерские книги. Не скажу, чтобы любила заниматься этим рутинным делом, но приходилось, иначе порядка не будет. До завтрака, подсчитывала, в столбик, скучные цифры.
Проснулась тетя. Она, как и я, первым делом прошла в кухню, по пути сообщив, что ей срочно надо выпить кофе, иначе она так и будет спать на ходу. Следующим появился месье Бомон, тоже, естественно, первым делом посетивший кухню. Перед самим завтраком, когда горничные гремели посудой, накрывая стол, с радостным щебетом, спустились девочки. Последним объявился Андрюша, широко зевая, утро всегда было самой тяжелой частью дня, для него.
Завтрак прошел спокойно, и я опять уселась за свои цифры. Прервал мое занятие появившийся, как из-под земли Петр.
– Тут Вам записку принесли с почтой, Анастасия Павловна. – Он с поклоном вручил мне тоненький конверт, надписанный аккуратным, угловатым, мужским почерком.
– От кого письмо? – машинально спросила я, вскрывая конверт.
– Почтальон говорит, передал ему какой-то мужчина, когда он собирался выезжать с почтового двора. – Доложил Петр.
Но я его уже не слушала, ибо записка оказалась от Георгия Федоровича и гласила: «Уважаемая Анастасия Павловна, обращается к Вам, с нижайшим поклоном, г-н Савельев Г. Ф., прошу Вас оказать мне честь и позволить пригласить на прогулку по парку. Буду ждать Вас у центрального входа в два часа дня. Очень надеюсь, что вы не отвергнете, столь дерзкое предложение». Далее шел изысканный росчерк изображающий подпись.
Действительно предложение, несмотря на всю вежливость послания, было весьма дерзким. У нас не Петербург, всё на виду и все на виду, но я даже не сомневалась в том, что приму его. Вопрос был только один, но очень важный: что надеть?
Тетушка послание прокомментировала в своем обычном стиле:
– Опять будешь шкафы выворачивать в поисках золотых одежд. Поедешь ли, даже не спрашиваю, по глазам вижу, ты все уже решила.
– Решила, поеду. Но одеться надо как-то незаметней, что бы в глаза не бросалась.
Тетя только фыркнула на это заявление и пошла за мной в спальню. В нашем доме утаить что-то невозможно, поэтому девочки объявились вслед за тетей, уселись на постели и принялись давать советы. Наше собрание пропустил только Андрюша, заявив, что одевание – девичье дело.
После часа проведенного у зеркала остановилась, наконец, на практичной, юбке-колокольчике из темно-серого делена, английской блузке из шелкового поплина, строгой, но украшенной на груди кружевным жабо и жакете из темно-серого же твида в мужском стиле, перешитом, по правде сказать, из мужниного сюртука. Наша мадам Капет, хоть и не блистала глубокими познаниями истории, не была тонким психологом, зато обладала чисто крестьянским здравомыслием и прекрасно понимала, что если у ее постоянной клиентки нет денег на обновки, но есть желание быть модной и, главное пользоваться услугами модистки, то стоит закрыть крепко рот и перешивать старые платья на новые, мужские сюртуки на женские пиджаки и из маминых юбок делать платья для дочерей. За что, мы, ее образованные клиентки, прощали ей неуклюжий французский акцент и отсутствие классического образования.
Из глубин шкафа вынули, меховое манто отороченное богатым мехом соболя, с капюшоном, и рукавами «летучая мышь», подарок мужа, к нему меховую же шапочку-таблетку с густой вуалью, сквозь которую не то что, меня, я сама плохо видела, и большую, соболиную, муфту.
На ножках красовались полусапожки, украшенные бантиками, которые очаровательно выглядывали из-под юбок.
Уже сидя в карете, подумала: какие же мы, женщины, странные существа. Вот я обожаю простые домашние платья, практичных темных цветов, скроенные по принципу мешка и не предполагающие ношение корсета. Склоняюсь к мнению, что корсет вреден, а женская одежда должна быть более практична, чем красива. Но стоит только встретить интересного мужчину и, ради того что бы понравиться ему, мы стягиваем себя корсетами, проводим часы у зеркала, укутываемся в шелка и кружева и напрочь забывая о практичности, мучимся в неудобной обуви на высоких каблуках. Как ни была бы удобна простая одежда, мы все равно стремимся стать эфемерными, загадочными красотками, как на иллюстрациях Чарльза Гибсона.
Когда карета въехала на Садовую улицу, приближаясь к башням главного входа в Царицын сад, сердце мое колотилось бешено, пытаясь унять волнение, я уговаривала себя: это просто прогулка, предполагается, скорее всего, деловой разговор. Но как не хотелось бы моему уму разложить все по полочкам и подчинить сердце разуму, все равно в глубине души я надеялась на романтическое свидание, хотя, что предполагалось под этим понятием, представляла себе смутно.
Я не стала поднимать окна и свешиваться наружу, что бы убедиться, что меня ждут – это было неприлично и просто смешно, но, Бог свидетель, как мне этого хотелось. Наконец медлительная, неповоротливая столетняя колымага остановилась и почти сразу же открылась дверца, Георгий Федорович, приветливо улыбаясь, протянул руку, что бы помочь мне выйти.
– Добрый день, я очень рад, что вы приняли мое приглашение.
– Добрый день, рано же вам пришлось подняться, что бы его отправить.
Я спустилась на землю, опираясь о его крепкую руку. Опустила на лицо вуаль, дала указание Ивану отъехать немного от входа и ждать меня. Спрятала руки в теплую муфту. Редкий снежок кружил вокруг нас. Мы двинулись главной аллеей, держась рядом, но на некотором расстоянии. Медленным, прогулочным шагом пошли в сторону Елисейских полей. В это время года парк не был наполнен людьми, такое уединение вполне нас устраивало. Разговор начал Георгий Федорович.
– Вчерашний день утомил вас?
– Признаться честно – ужасно! Вся эта кутерьма, да еще и визит Рахиль Лейбовны…
– Она рассказала что-то интересное?
– Мне обязательно вам это пересказывать?
Георгий Федорович ослепительно улыбнулся и подхватил меня под руку потому, что мой каблук попал в какую-то ямку, я пошатнулась и может, упала бы, но крепкая рука удержала меня. Восстановив равновесие, я подняла часть многослойной вуали, что бы лучше видеть, а то не хватало еще свалиться неуклюже, ему под ноги.
– Спасибо Георгий Федорович.
– Может все-таки Георгий? Вряд ли нас подслушают, Настенька. – Теперь его улыбка была уже нежной, интимной, я подумала про себя, может же человек одними губами выражать столько разных эмоций.
– Ну, хорошо, Георгий, так что же мне обязательно передавать наш разговор тебе? Признайся, сегодняшняя встреча не просто так – это идея Семена Михайловича?
– В проницательности тебе не откажешь. А знаешь, Настенька, было бы хорошо, чтобы ты сама все рассказала Семену, так будет лучше, да и тебе, наверняка, хочется его расспросить?
– А как это сделать? В участок я не пойду. Может мне вернуться домой, а вы приезжайте под предлогом допросить нас очередной раз.
– Ну, нет уж. У тебя дома просто вавилонское столпотворение, да и тетушка-дракон, Семен ее побаивается. Но ты можешь прийти к нам на квартиру.
– Это официальное приглашение?
– Да, очень официальное, – мы остановились и посмотрели друг на друга.
– Ты понимаешь, что если меня заметят за подобным посещением, то вам с Семеном Михайловичем придется бросать жребий и посылать сватов.
Это заявление не на шутку развеселило Георгия.
– Ну, бросать жребий не придется, если что – сваты будут от меня, ты не против?
– Против, если свататься придется по принуждению.
– Так давай не будем принуждать себя. Ты можешь посетить нас инкогнито.
– Как это сделать? Мою колымагу весь город знает, такого раритета ни у кого уже не осталось.
– Так оставь ее, допустим у кафе-кондитерской, наша штаб-квартира расположена в доме на соседней улице. Дойдешь пешком, якобы по магазинам отправилась. Зайдешь с черного входа, у нас в доме квартира известной гадалки находиться, так, что посещения дам под вуалями не редкость. Просто поднимешься этажом выше. Ну как примешь приглашение?
Хоть все это было явной и к тому же небезопасной авантюрой, я решилась рискнуть, очень любопытно было взглянуть на жилище холостяков.
