Текст книги "И по делам твоим воздастся (СИ)"
Автор книги: Виорика Высоцкая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)
Глава 3
Как будто из-за глухой стены, прорвался знакомый голос:
– Мамочка очнись, очнись….
Первое, что увидела, открыв глаза – заплаканные и испуганные лица детей. Я попыталась сесть, оказалось, меня вынесли во двор и уложили прямо на снег, Ириша поддерживала мою голову, Лиза держалась за правую, а Андрюша за левую руку и как заклинание они в три голоса повторяли:
– Очнись мамочка, очнись….
В голове был легкий туман, перед глазами все медленно вращалось, постепенно останавливаясь. Наконец, мне удалось взять себя в руки и принять сидячее положение. Я попыталась обнять всех детей одновременно.
– Ну, все мои милые, я очнулась, все хватит плакать.
С горем пополам удалось их успокоить, в первую очередь надо бы детей отправить в дом, а там подумаю, что делать дальше.
– Давайте поднимайтесь, Лизочка, Ириша, хватит лить слезы, ну успокойтесь же! Андрюша, зайчик мой, ты у нас мужчина, бери девочек, и идите в дом, Лизонька ну же тише не плачь деточка….
Шестнадцатилетняя Лиза была более эмоциональна и ранима, чем ее семнадцатилетняя сестра – Ириша. Лизочка писала подробные дневники, сочиняла романтические стихи и легко переходила от слез к смеху. Ирочка же отличалась спокойствием и уравновешенностью, иногда она даже удивляла меня своей взрослой рассудительностью и сейчас быстрее сестры пришла в себя.
– Давай Лизок, пошли в дом Андрюшка поднимайся, пошли, нам Галина конфет даст, правда мама? – утерев слезы, Ира одной рукой обняла за плечи брата, на другую оперлась ее сестра, и они поминутно оглядываясь на меня, пошли к дому.
Подняться на ровные ноги мне помог Иван, верный и надежный, Иван. Всегда рядом, всегда готов помочь, молчаливый и суровый, иногда казалось, что это ожившая статуя могучего Колосса посланная мне Богом, что бы быть опорой и защитой. Эмоции редко оживляли его лицо, как бы высеченное из камня, талантливым, но не слишком терпеливым скульптором, но сейчас, даже на нем отражалось смятение, если уж Иван растерялся, то, что делать мне?
Тетушка сидела на нижней ступени флигеля и стонала, охватив голову руками. Степан присел рядом с ней, старик, видать, тоже совсем растерялся, он крутил в руках старую жестяную, солдатскую флягу, то открывал ее, то закрывал, при этом смотрел в одну точку перед собой.
Я огляделась, вчерашний снегопад покрыл белым, блестящим покрывалом все вокруг, снежные пелерины окутывали деревья и кусты, солнечные лучики отражались в окне флигеля, отпрыгивая веселыми зайчиками, морозец пощипывал щеки – идиллическое зимнее утро, фальшивой нотой, резавшей уши, прорезались сквозь эту идиллию стоны тети. Надо срочно, что-то предпринять, но что? Взгляд мой упал на флягу Степана.
– Степан, дай мне эту флягу, что там, самогон?
– А больше нечего у нас нет – растеряно отвечал сторож, протягивая мне « сосуд зла», как называла все, что наполнено алкоголем наша помощница кухарки, Катерина, немало натерпевшаяся от мужа пьяницы. Но сейчас, мне надо было вывести себя из оцепенения и прочистить мозги, крепкий напиток, был как раз тем средством. Лихо отпив глоток, я тут же закашлялась, самогон и правда оказался крепок, несколько секунд приходила в себя, что ж старое проверенное лекарство помогло, решение пришло само собой, если честно, то и было только одно решение этого дела – надо послать за городовым, хотя в какую-то минуту у меня мелькнула идея: закопать где-то подальше покойника, да и дело с концом, но заманчивую мысль пришлось отбросить, а вдруг покойного уже ищут?
– Спасибо Степан, а сейчас иди пока к себе в сторожку.
– Может, помогу, чем пани? – с трудом поднявшись на ноги, спросил сторож. Я оглядела, согнувшегося от ревматизма старика, руки его тряслись, глаза слезились, шапка, старее хозяина, сползла на затылок, еще тот помощничек.
– Не надо, сами справимся, иди в сторожку, если, что надо будет, я за тобой пошлю. – Степан заковылял по дорожке, что-то про себя причитая.
– Тетя и ты иди в дом, хватит стонать. – Пойдя к ней, попыталась помочь тетушке встать, с другой стороны подскочил Иван, обняв тетку за обширную талию, он одним рывком поставил ее на ноги, от чего бедная Анна Ивановна зашаталась и чуть не упала, отпихнув горе-помощника.
– Так вы и меня сейчас пришибете, все стою на ногах. – Она поправила шубку, запихнула под шапку выбившиеся пряди, явно вернулась в реальность, Слава Богу, и принялась за меня: – а ты, что собираешься со всем этим делать, матушка? Не пора ли нам послать за городовым, пусть он себе голову сушит!
– Пора, но сначала я вернусь туда и хорошенько рассмотрю покойного. – Помедлив, додала: – Царствие ему небесное! – и перекрестилась.
– Опять хочешь по стенке сползти, не насмотрелась еще? – насмешливо сверкнув глазами, выпалила тетя.
– Не сползу, это было от неожиданности, а сейчас я уже знаю чего ожидать, может он нам знаком? Может семью предупредить надо?
– Семью предупредит полиция, но если тебе так хочется…, – она нервно передернулась и решительно закончила, – то я с тобой!
Одновременно посмотрев на открытые двери флигеля, отчего-то показалось на миг, что это вход в пещеру дикого зверя, мы, решительно, стали подниматься по ступеням.
Как была бы я рада, войдя в комнату, обнаружить, что никакого покойника там нет, и весь этот ужас нам померещился, но покойник все так же лежал у стола и смотрел безжизненным взглядом на дверь. Преодолевая страх и отвращение, я подошла к нему, присев на секунду быстрым движением попыталась закрыть ему глаза, даже сквозь перчатки почувствовав холод мертвого тела, резко отдернула руку. Хотя веки только прикрылись, но удивленный взгляд мертвеца уже не сверлил, и мы смогли спокойней смотреть на него.
То, что он мне не знаком я поняла сразу. На вид мужчине было лет пятьдесят, может и больше. Когда человек лежит, то довольно трудно определить его рост, но этот явно был высок. Худой, лицо его бороздили глубокие морщины, седые волосы, были аккуратно подстрижены, черты лица правильные, в молодости он, вероятно, был очень красив, судя по ухоженным рукам, с длинными, тонкими пальцами, физическим трудом этот человек никогда не занимался. На нем был дорогой серый сюртук, жилет в полоску, белая сорочка, темно-серый же галстук, модно повязанный, полосатые брюки в пару жилету и дорогие, новые ботинки. К жилету были прикреплены золотые часы на солидной цепочке, они выпали из кармашка жилета и валялись рядом с телом, на безымянном пальце левой руки блестел большой перстень с крупным изумрудом, убили его, не для того, что бы ограбить. Свыкшись с видом мертвого тела, я подошла поближе и присела, пытаясь разглядеть рукоятку ножа, даже не ножа, скорее кинжала, или нет, судя по очертаниям, это все же был нож, но очень элегантный, нож для резки бумаг, рукоятка из слоновой кости с тонкой резьбой, была украшена небольшими голубыми топазами. Да… такими ножами уличные хулиганы не орудуют. Вдоволь насмотревшись на покойника, я поднялась и оглядела комнату. Большая гостиная имела три окна, в углу высилась печь выложенная красивым изразцом, точно такие же двойные двери, как из сеней, вели в смежную с гостиной столовую, посреди комнаты стоял огромный, дубовый, обеденный стол, на красивых, резных ножках, странно, он должен быть в столовой.
– Тетя, а почему этот стол стоит в гостиной? – я оглянулась на тетушку, соляным столбом, стоявшую в дверях, она оторвала взгляд от мертвеца и посмотрела на меня.
– Что? А, стол… Он был слишком тяжел, когда вывозили всю мебель, дальше гостиной затащить не смогли и Миша решил, пусть тут остается.
Ответ меня удивил
– Зачем вывозили мебель?
– По завещанию. – Лаконично ответила тетя.
Так, надо запастись терпением, Анна Ивановна была явно не в себе.
– По чьему завещанию?
– По завещанию, тети, Дарии Любомировны, она завещала все свое имущество детскому сиротскому приюту, когда умерла, всю мебель и вывезли в приют. А стол вынести не смогли он тут и остался.
Что ж теперь более-менее понятно. Подойдя к единственному не заколоченному окну, увидела на подоконнике огарок свечи, он не был покрыт густой пылью, значит, жгли свечу недавно, вчера значит. Я еще раз оглянулась, что-то тут все же было не так? Взгляд упал на покойника, странно, он что так и пришел сюда в лютую метель в одном сюртуке? Должна быть шуба, шапка, может шарф, но никакой верхней одежды не было. Я обошла весь дом, все комнаты были одинаково пыльные и одинаково пустые, значит, что-то у него все-таки забрали. Вернувшись в сени из кабинета, увидела тетину спину в проеме дверей гостиной, она так и стояла, не двигаясь на одном месте, я тронула ее руку, отчего тетушка дернулась и резко обернулась ко мне.
– Ну что насмотрелась? Идем уже. – Проявив невиданное проворство, она вынеслась во двор.
Я вышла следом. Иван стоял у ступеней, переминаясь с ноги на ногу, ждал распоряжений.
Да, пора уже начинать действовать.
– Давай, Ваня, запрягай, езжай в город, в полицию. Пока будешь запрягать, я напишу записку для местного сыщика, а то ты как примешься своими словами докладывать, они еще тебя в каталажку запрут.
Над содержанием записки я думала долго, испортила восемь листов и, в конце концов, остановилась на лаконичном варианте: «В большом флигеле поместья Вишневецких обнаружен труп неизвестного человека». Подписалась так же лаконично – «г-жа Вишневецкая А. П.» и лихо адресовала записку начальнику полиции, а что бы он, не принял это за глупую шутку, написала записку на дорогой бумаге с личным вензелем и припечатала родовой печатью. Иван уже полчаса нетерпеливо топтавшийся под дверью библиотеки, взял записку и подался в город. Нам оставалось только ждать. Но посидеть спокойно в гостиной и собраться с мыслями мне не дала тетушка
– Ты что так и собираешься встречать власти в чайном платье? – сурово спросила она.
Я застонала.
– Ты, правда, считаешь, что мне стоит надеть корсет и парадное платье?
– Настя, посмотри на себя, они хоть и не большие шишки, но все же мужчины и официальные лица, а тебя от горничной не отличить, иди, переодевайся.
– Только не говори Анна Ивановна, что ты меня за полицмейстера замуж отдать собираешься.
– Кстати не старый еще мужик и холостой, иди я сказала, одень, что-нибудь приличное.
– А сама не собираешься переодеться?
– Я уже стара, да и эта шутовская мода на рукава «бараньи ножки» да плечи генерала в эполетах, в таком наряде мои руки, действительно, окорока напоминают. – Тетка фыркнула и вытащила из буфета бутылку коньяка. – Плеснуть тебе для храбрости?
– Нет, мне еще не хватало принимать официальных лиц с перегаром. – Я вздохнула и направилась к двери, уже на выходе повернулась к тетушке, – слушай Анна Ивановна, ты бы тоже переоделась, ну во что-то более приличное. – И пошла к себе.
Переодевание заняло много времени, я все не могла определиться, какой костюм более подходит к столь неординарному случаю. К тому времени у меня в спальне собрались девочки, тетя и даже Андрюша, пришел составить нам компанию, пока за ширмой Даринка упаковывала меня в корсет, я слушала оживленный спор девочек и тети, сопровождаемый шуршанием оберток конфет, их уплетал одну за другой сын.
– Пусть мама наденет бежевое кружевное платье с воланами. – Советовала Лиза.
– Лизок ты слишком романтична, это вечернее платье. – Рассудительно заметила Ирочка, – лучше светло-коричневый костюм с белой блузой и ту большую янтарную брошь, которую папенька подарил.
– Нет, в том костюме я кажусь в два раза толще, Дарья, да не затягивай ты так, задохнусь.
– Может все-таки, послушаешь меня, – тетя оторвалась от модного журнала, – одень темно-синее платье, а к нему жемчужное ожерелье, оно строгое по покрою, а темные тона худят.
– Нет, ну тетя, это платье для старух! – разом запротестовали девочки.
– Все, не на бал собираюсь! – спор утих. А я принялась мерить все подряд. В конце концов, остановилась на широкой юбке в черно-белую полоску, с красивым черным шелковым поясом, завязанным сзади кокетливым бантом и белой шелковой блузе, строгого покроя с высоким стоячим воротником и пышными рукавами. Единственным украшением была нитка дорогого отборного жемчуга, подаренная мне отцом. Оценив себя в зеркало, осталась довольна своим видом. На меня смотрела молодая женщина, элегантная и строгая. На свои двадцать девять лет я неплохо выглядела, классическая славянская фигура: пышные бедра, полная грудь, ростом не удалась, но это меня не расстраивало, моя гувернантка – немка – научила держать спину ровно и голову высоко поднятой. Я слышала много комплиментов своей красоте и сиянию зеленых глаз, муж писал шуточные оды моим пухлым губкам и красивым бровям, но главным своим украшением, я считала густые, длинные, каштановые волосы. Даринка, уложила их в большой, тяжелый узел, выпустив по бокам несколько кокетливых прядей. Что ж я готова встретить, хоть саму императрицу.
Тетя, все же соизволила переодеться, и сейчас мучилась в сжимавшем ее корсете, она поминутно поправляла воротник коричневого шерстяного платья, и белый богато украшенный чепец, из-под которого выбивались непослушные пряди ее кучерявых буйных волос. Слава Богу, долго ждать нам не пришлось, не успели мы зайти в парадную гостиную, где спешно растопили печку, как во дворе послышался шум подъезжавших экипажей.
Через несколько минут в гостиную чинно вошел Петр, стараясь ровно держать старческую спину, и, высоким, торжественным голосом объявил
– Коллежский секретарь, судебный пристав, господин Рудавский, господин Савельев, городовой Щука.
Несмотря на очередность представления, первым в гостиную мимо Петра протиснулся городовой Щука, своими размерами, напоминавший, скорее кита. Очевидно, он ожидал увидеть прямо посреди гостиной труп с тесаком между лопаток, вместо этого встретившись взглядом с двумя женщинами, чинно восседавшими в высоких креслах, растерялся, и попятился назад к дверям, натолкнувшись на входившего в это время полненького, круглого человечка. Окончательно оконфузившись, покрасневший как свекла городовой, наткнулся на Петра, отдавив тому ногу, наш дворецкий не удержался и вскрикнул, толкнув, при этом городового, тот бы так и растянулся посреди гостиной, если бы его не удержал за шинель вошедший следом за толстячком … демонический Георгий Федорович. Городовой, наконец, восстановил равновесие, смущенно потупился в пол. Толстячок зло сверлил глазами неудачливого подчиненного, Георгий Федорович иронично улыбался, тетя пыхтела, пытаясь не рассмеяться в голос, а я в конец растерялась.
Глава 4
Господи! Что со мной делается в последние два дня, я то и дело оказываюсь в тупике, вот и сейчас мне бы встать, приветствовать гостей, а я, как последняя дура сижу в кресле, глупо улыбаюсь и таращусь на этого, треклятого учителя латыни и еще чего там! Немую сцену прервал толстячок, он сначала прокашлялся, поправил, неаккуратно повязанный, галстук, еще больше, его растрепав, и неуверенно произнес:
– Добрый день, э, хм, госпожа, э, Анастасия Павловна. – Наконец, взяв себя в руки, заговорил с большей уверенностью: – нас уже представляли, если изволите вспомнить, в доме нашего городского головы на Рождественском благотворительном балу, коллежский секретарь, судебный пристав, Рудавский Семен Михайлович. – С легким поклоном он завершил свою речь.
Я вспомнила его, нас действительно представляли. Семен Михайлович был лет тридцати, тридцати двух, на вид. Невысокий, от чего его полнота еще больше бросалась в глаза. С круглым лицом, пышущим здоровым румянцем, пухлыми губами, широким, монгольского типа носом, с густыми темными волосами и бровями, неуклюжий, с вечно съехавшим на бок галстуком, в первую минуту знакомства мог произвести впечатление такого себе недалекого любителя хорошо поесть, пока вы не встречались с цепким, умным взглядом темно-карих глаз. Говорил он коротко, отрывисто, но каждое слово было взвешено.
– Итак, Анастасия Павловна, прошу прощения, за столь нелепое вторжение. – И он опять зло взглянул на городового, – но будьте любезны объяснить нам значение вашей таинственной записки.
Я встала, посмотрела на толпившихся в дверях посетителей и вспомнила о правилах хорошего тона.
– Господа, простите и вы меня, сегодняшнее утро слишком тяжелое для меня выдалось, пожалуйста, проходите и садитесь. – Я указала рукой в сторону широкого дивана. – Может подать чаю?
Семен Михайлович оглянулся на своего молчаливого друга и подошел к ближайшему креслу. Георгий Федорович занял позицию у дивана. Они дружно подождали пока я чинно, усядусь в свое кресло, после чего и сами присели, городовой продолжал переминаться с ноги на ногу у дверей, но я решила его не трогать, бедняга и так был совершенно сконфужен.
– Благодарим Анастасия Павловна, но чаю не надо, так все же, что случилось?
– Сегодня утром мы обнаружили неизвестного нам покойника в большом флигеле. – Встретившись с удивленным взглядом своих гостей, я вздохнула и предложила: – давайте я вам все по порядку расскажу, только вы выслушайте внимательно, история странная вышла. – И насколько могла подробно, начиная с вчерашнего вечера, рассказала о таинственных событиях в нашем доме.
Надо отдать должное моим слушателям, они ни разу не перебили и выслушали очень внимательно, когда я замолчала, Семен Михайлович задал первый вопрос:
– Флигель заперли, охрану выставили?
– Дом заперли, но охраны не выставляли, у меня немного людей служит, все в основном девицы да старики.
– Если заперли уже хорошо. Вы уверены, что незнакомы с тем, э, человеком?
– Совершенно уверена.
– А вы, э…
– Анна Ивановна. – С достоинством ответствовала тетушка. – Нет, не знакома, в чем совершенно уверена. – И тут не смогла удержаться от своей обычной иронии.
Георгий Федорович, до сих пор молчавший подал голос:
– Так может, мы сами лучше сходим, посмотрим, Семен Михайлович, кажется, Анастасия Павловна и Анна Ивановна нам все, что знали, уже рассказали. – И он насмешливо взглянул на меня, или мне так показалось? Похоже, ему была так же присуща эта раздражающая ироничность, как и моей, милой, тетушке.
Все одновременно встали, поняв, что сейчас будут выходить, Петр попятился к двери и тихо, выскользнул с гостиной, от греха подальше, я непроизвольно улыбнулась, но очередной раз, наткнувшись на взгляд учителя, быстренько приняла серьезное выражение и предложила:
– Вас проводит, Иван, прошу господа.
На этот раз городовой попятился назад и насколько мог, своей грузной фигурой втиснулся в стенку, пропустив вперед начальство, когда шаги наших невольных гостей стихли, и хлопнула входная дверь, мы с теткой дружно хлопнулись в кресла, развалились вольно и неожиданно рассмеялись.
– Боже, бедный Петр этот слон, чуть не раздавил его! – у тетушки даже слезы выступили от душившего ее смеха, несколько минут мы громко хохотали, вспоминая нелепое появление наших сыщиков, когда, наконец, выдохлись, я почувствовала, что напряжение отпустило, и вдруг ясно оценила непростую ситуацию, в которой мы оказались.
– Тетя, а нам ведь теперь не дадут покоя, будет следствие, будет море любопытных…
– Да невеселые деньки нас ждут. – Тетушка вздохнула и очередной раз поправила чепец, – вот проклятые волосы, всю жизнь с ними мучаюсь, прически порядочной не сделать, на старости под чепец спрятала и то норовят вылезти.
– Тетя о волосах ли сейчас думать?
– А о чем еще? Жить надо, как всегда жили, ничего не поделаешь, покойника не оживить, пусть себе расследуют, а у нас свои дела, что будет, то будет. – Выдав это философское изречение, тетушка поднялась с кресла, – пошли, надо распорядиться об обеде. – И мы занялись своими делами.
Прошло добрых два часа с тех пор как следователи наши пошли в большой флигель. Мои горничные, поочередно бегая посмотреть, что там делается, приносили свежие донесения.
– Городовые ползают по снегу, что-то ищут под окнами флигеля. – Сообщала Соломия, помогая мне разобрать и сортировать белье после большой стирки, которую мы устраивали три дня назад, в понедельник.
– Приехал врач, осматривает покойника. – Проворно накрывая стол, докладывала Марыся.
– Нашли лестницу под окном и лом, говорят им, зломышленник сдергивал доски. – Наливая в тарелки горячий борщ, восторженно, щебетала Феся.
– Злоумышленник. – Автоматически поправила я, и принялась за обед, оказалось, что проголодалась за это время не на шутку.
– А лестницу где взял не сказали? – спросила тетя.
– Говорят это та, что у сторожки стоит все время. – Феся подала тарелку месье Бомону, я невольно взглянула на нашего воспитателя, и мне стало жаль его, такой страдальческий вид был у бедняги.
– Ну, месье Бомон не стоит так расстраиваться, этот человек нам, даже, не знаком.
– О, мадам, они скажут, виноват я, они скажут иностранец, в Россия всегда так, виноват иностранца. – Месья страдальчески закатил глаза и принялся за еду, несмотря на такие ужасные перспективы, аппетит у воспитателя не испортился.
– Месье Бомон, не переживайте, мама не даст вас в обиду, правда мама? – жизнерадостно заключила Лизочка.
– Ну, мама не всесильна. – Рассудительно заметила Ириша.
– Не думаю, что наш уважаемый месье Бомон кого-то убил. – Раздраженно ответила тетушка.
Андрюша глубокомысленно уставился в свою тарелку, и я подозревала, что он был совсем не против такой заманчивой перспективы – воспитатель-убийца, будет, чем удивлять одноклассников. Ну что ж хоть дети успокоились и то хорошо.
Обед прошел, сравнительно спокойно.
Я была в кладовой, делала ревизию припасов с Галиной, когда с докладом явился Петр, от важности его просто распирало, не каждый день ему приходится делать столько докладов и открывать дверь столь важным лицам.
– Пришли господа! – громко и веско сообщил дворецкий. От его пронзительного голоса мы, с Галиной, подпрыгнули.
– Чего орешь! – уперев руки в полные бока, накинулась на беднягу наша кухарка.
– Не ору, а докладываю. – С достоинством ответил старик и на всякий случай отступил.
– Не кидайся на него Галина. Куда ты их направил?
– В библиотеку, пани, Михаил Иванович, всегда в библиотеке принимал по делам.
– Молодец, иди, дверь откроешь. – Дворецкий засеменил вперед, я пошла следом, по пути поправляясь, заглядывала в каждое зеркало. Вид у меня, после нескольких часов проведенных в делах, был растрепанный, но я решила не нервничать по этому поводу, слишком уж неординарная ситуация, к этому приему мы не готовились.
Войдя в библиотеку, застала всех в сборе, тетушка сидела в кресле у письменного стола, гости разместились по чину: ближе к столу, напротив тети устроился следователь, Семен Михайлович, чуть дальше, на кушетке сидел Георгий Федорович, городовой Щука присел на стул у стены. При моем появлении все мужчины разом поднялись, незадачливый городовой, при этом, чуть не опрокинул стул, я помедлила в дверях, и, приняв решение, направилась к креслу за письменным столом, это место всегда занимал мой муж, принимая господ «по делам», как выразился Петр. Наконец все уселись, и когда возня закончилась, я задала вопрос, обращаясь к Семену Михайловичу:
– Ну что вы обнаружили?
– Все как вы рассказывали, Анастасия Павловна, – и он задал встречный вопрос: – скажите, а старая, деревянная, лестница, когда-то покрашенная в серый цвет, в вашем хозяйстве числится?
– Да, скорее всего это та лестница, которую использует наш садовник, как правило, она находится в сарайчике рядом с домом привратника, там мы храним садовые инструменты.
– Что ж и лом тоже видать оттуда. – Задумчиво произнес Семен Михайлович.
– Позвольте спросить, а к чему Вам наша садовая лестница и лом?
– Видите ли, под открытым окном мы нашли, в снегу лестницу, лом и сорванные доски, видно, э, злоумышленник, сорвал их с помощью лома и лестницы, взятых в вашем сарайчике. Только зачем он это сделал пока не понятно, снаружи открыли только ставни, окно же было закрыто изнутри, но один вывод из всего этого все же можно сделать – злоумышленник уже бывал в Вашем поместье и знал где ему найти нужный инвентарь.
– Возможно, Вы правы, но как они, я имею в виду убитый и его… убийца, попали в дом?
– Скорее всего, обычным путем, через дверь, но откуда у них ключ мы не знаем. – Подумав Семен Михайлович, веско добавил: – пока.
Минутное молчание прервал Георгий Федорович:
– Анастасия Павловна, а вы не можете предположить, откуда могли достать ключ от большего флигеля непрошенные гости? И кстати, почему большой флигель? – у него был очень приятный низкий голос, и привычка слегка наклонять голову к правому плечу, что-то я слишком много о нем думаю последнее время.
– Потому, что он большой. – Боже, какой глупый ответ. Чувствуя, что краснею, я поправилась, – просто это самый большой дом, находящийся на территории поместья после, конечно, главной усадьбы. Мы хотели сделать в нем ремонт летом и сдавать жильцам, но теперь, вряд ли кто захочет в нем поселиться. – Я грустно вздохнула, вспомнив о главном вопросе, добавила, – откуда могли быть у них ключи, не знаю, у нас есть несколько экземпляров от всех помещений в поместье, один полный комплект хранится у тети, Анны Ивановны, один у Петра, нашего дворецкого.
– Мои ключи все на месте. – Додала тетя. – И, кстати, ключи от флигеля были только одни – у меня. Петру они ни к чему, а те, которые принадлежали Дарье Любомировне, последней хозяйке флигеля, куда-то пропали еще тогда, после ее смерти. Найти их никто не смог, да мы и не особо искали, все же вывезли из особняка, красть там было нечего.
– А почему вывезли? – полюбопытствовал Георгий Федорович.
– По завещанию тети. Она все свое имущество, принадлежавшее лично ей, завещала детскому сиротскому приюту. – Вежливо отвечала тетушка.
– А ваш сторож, Степан, кажется, у него были ключи? – продолжил допрос Семен Михайлович.
– Нет, у Степана ключи только от ворот да от подсобных помещений, что находятся во дворе. – Я начала терять терпение. – Может, вы нам все же расскажете более подробно, что обнаружили? Что сказал доктор? Мы имеем право знать, это все же наш дом.
Семен Михайлович замялся, очередной раз поправил галстук и отчего-то оглянулся на Георгия Федоровича, тот вольготно, развалившись на диване, рассеяно оглядывал комнату, встретившись взглядом с другом, легонько пожал плечом.
– Думаю, Анастасия Павловна права, они с Анной Ивановной, имеют право знать, это действительно их дом. – Георгий Федорович изобразил легкий галантный поклон в сторону тети, тетушка вдруг залилась румянцем, кокетливо опустив глаза долу, как юная девица, чем немало меня удивила, и перевел свой насмешливый взгляд на меня, теперь уже краснеть начала я, понятия не имею почему.
– Ну что же, – начал Семен Михайлович, – убили неизвестного одним ударом ножа в грудь, попали прямо в сердце. Нож женский. – На последнем слове сыщик сделал ударение и в упор посмотрел на меня. – Для резки бумаг. Видимо дорогой. Иван Иванович, а покажите его нам, может дамы опознают, сей предмет?
Городовой вынул из кармана шинели бумажный пакет, аккуратно расправил, осторожно извлек из него нож и, подойдя бочком к письменному столу, положил передо мной. Мы с тетей нагнулись, едва не стукнувшись лбами, что бы лучше рассмотреть зловещий предмет. Нож меня поразил: рукоятка слоновой кости была сделана в виде дракона, тончайшая работа. Каждая чешуя украшена тонким узором, лапы и хвост образовывали основание, напоминавшие кинжал, голова с глазами-топазами увенчивала сие дивное творение, даже на обоюдоостром стальном блестящем лезвии был тонкий узор, повторяющий узоры в чешуйках дракона. Такие ножи, как правило, шли в паре с перьями или держателями печатей или чернильницами, в общем, составляли комплект канцелярских принадлежностей, где-то этому ножу должна быть пара. И комплект столь тонкой работы не купить даже в магазине Шапиро, скорее в ювелирных магазинах Фраерманов или Краснянских, если его вообще приобрели в Умэне.
Вдоволь насмотревшись, я откинулась назад, какое-то смутное воспоминание крутилось в моей голове, но далекий мираж не хотел приобретать четкие черты, и пришлось, отбросив сомнения ответить:
– Нет, я никогда не видела этот нож, но до чего тонкая работа.
Семен Михайлович перевел взгляд на тетю, она только пожала плечами, не отрывая взгляда от ножа-дракона.
– Нет, не видала. – Был короткий ответ.
Нашему сыщику оставалось только вздохнуть
– Тогда, если позволите, мы бы хотели опросить Ваших слуг, может, начнем с мужчин?
– Всех мужчин в доме – дворецкий Петр, истопник Иван да сторож Степан, который вчера и поднял переполох, садовник, конюх и другие дворовые работники живут в деревне рядом и приходят только по необходимости, они вам вряд ли, что сообщат.
– Хорошо, зовите тех троих.
Я позвонила в колокольчик, через несколько минут все трое моих служащих выстроились в струнку в библиотеке. Допрашивать их Семен Михайлович поручил городовому Щуке. Иван Иванович, видимо желая, реабилитироваться перед начальством, за допрос взялся со всем рвением. Полчаса я слушала, с все возрастающим негодованием этот, так сказать опрос, но когда городовой перешел почти на крик, просто вынуждая моих бедных работников сознаться в убийстве, я сорвалась. В глазах все потемнело от злости, кресло отлетело в сторону и меня, наверно, было слышно за две версты.
– Как вы смеете обвинять моих работников в убийстве! К Вашему сведению, Иван, кроме всех прочих, исполняет обязанности истопника и каждый вечер, начиная еще до ужина, обходит все комнаты, где нужно растопить печь и еще котельная есть! У него нет минутки отдыха до самой ночи, мы бы все замерзли в своих постелях, если бы Иван был занят, чем-либо другим! Петр занимает должность дворецкого и почти не выходит из дома его пост в холле! А Степан…. У него руки трясутся, когда он поднимает ложку, не то что бы ставить лестницы в лютую метель! – я перевела дух, от крика запершило в горле, и уже тише продолжила: – посмотрите на этот нож. Неужели Вы думаете, что у моих бедных работников имеются такие дорогие предметы? Этот нож принадлежал кому-то весьма не бедному, да и у меня есть похожий.
Из ящика письменного стола я вынула свой нож для бумаг – стальное лезвие, выгнутое змейкой, рукоятка в виде скрипки, украшена перламутром и золотом. Он был не очень удобен, поэтому использовали мы больше нож мужа – простой, медный, скупо украшенный, чисто мужской, практичный предмет, его, я тоже выбросила на стол.
– Вот прошу полюбоваться, наши канцелярские ножи все на месте. – И, выпустив пар, хлопнулась назад в кресло. Мое выступление, явно произвело впечатление: на лицах работников светилась такая благодарность, что можно было осветить ею весь дом; Семен Михайлович и Георгий Федорович смотрели на меня со смесью удивления и восхищения; тетушка с одобрением, а городовой обмер от такого нападения.
