Текст книги "Блунквилль"

Автор книги: Виолетта Буренок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

ГЛАВА 18
КЕРИН

– Я родился ровно 621 год назад в столице Артанции, в городе Саланже, тогда ещё самом прекрасном и процветающем на континенте Старой Европы, – начал Керин. – Саланж был не похож на все остальные крупные европейские города с их ужасными крепостными стенами, плотным кольцом встающими по внешнему периметру города, с их неуклюжими домами из песочных булыжников, расположенными в полном беспорядке, с этими примитивными рынками и грубо высеченными соборами, с площадями, крытыми битым кирпичом и с толстыми дворцами неопределённой формы. Нет, Саланж был совсем другим! Его окружал ров с водой, а крепостная стена была высокой и венчанной куполами. В самом центре города находились три королевских дворца, а все остальные строения располагались вокруг них идеально ровными лучами, именно поэтому Саланж называли Городом Солнца. В полдень, когда солнце стояло высоко над головой, он весь искрился, потому что его лучи золотили изящные соборы и фонтанные площади, рыночные места, где можно было найти любой товар, поместья богачей, являющие собой великолепные образцы архитектуры, и дома простых людей, выстроенные в строго геометрическом порядке и поделённые на районы. Этот город не описать словами, это действительно стоило видеть!

– Я никогда не была в Саланже… – с сожалением проговорила Виктория. – И никогда, наверное, так и не побываю…

Керин невесело улыбнулся.

– А я провёл там всё детство. Я родился в богатой семье, мой отец был приближённым правителя, поэтому мои детские годы прошли весьма беззаботно. Но конец четырнадцатого столетия разрушил всю мою жизнь. Мне тогда было девять лет…

Виктория закусила губу, производя в уме сложные математические расчёты. В математике она была не сильна, но несколько минут спустя всё-таки сумела высчитать год, о котором говорил Керин. И ахнула.

– Тысяча триста девяносто четвёртый год… – прижав ладони к лицу, проговорила она. – Мы проходили по истории… Алмазийская война, самая разрушительная, самая кровавая… Ой, Керин, я и забыла, что она началась из-за вражды Артанции и Флоренцийской империи.

Керин кивнул.

– В тот день, когда Флоренцийская империя напала на нас, погибли мой отец и старший брат. Они были в королевском дворце, и в первые же минуты войны его взрывом разнесло на кусочки. Если ты слышала об этом, ты, наверное, знаешь, что мешки с порохом были заложены по всем периметру дворца: брат правителя оказался предателем и уже давно подготавливал план внезапного нападения.

Виктория утвердительно мотнула головой.

– Мы с матерью и младшей сестрой бежали из города, – продолжил Керин. – К сожалению, небольшой городок Лас Палатос, в котором мы временно поселились, вскоре был охвачен чумой, как, впрочем, и большая часть Старой Европы. Вспыхнувшая война, проливные дожди, отвратительная еда сделали своё ужасное дело: болезнь торжествовала повсюду. Моя сестра тоже заболела, но каким-то чудом ей удалось выжить. Когда мы уезжали из этого кошмара, ехать приходилось буквально по трупам: гибло так много людей, что хоронить их было и некому и негде.

Керин прервался. Виктория сидела, немая и бледная, с диким ужасом впитывая в себя каждое его слово. Она уже жалела, что попросила Керина рассказать ей о его жизни, потому что слышать о мучениях возлюбленного было невыносимо тяжело. Но она точно знала, что выслушает до конца. Потому что, вслушиваясь в его речь, она представляла себя на его месте и страдала так же сильно, как он, а это делало их ближе. И ещё – она знала, что некогда была частью той его жизни, и сейчас ей действительно казалось, что она припоминала прежнюю себя.

– После долгих скитаний мы поселились в столице Великой Англиканской республики. Мама устроилась работать в небольшой таверне "Счастливая звезда" на перекрёстке дорог при въезде в город; хозяин платил не очень много, но предоставлял еду и кров, и к тому же для женщины с двумя детьми всё равно не нашлось бы лучшего варианта. Через год мама вышла замуж за хозяина таверны, а ещё через год у меня родился младший брат. – Керин долго молчал, поджав губы и отведя задумчивый взгляд в сторону. Он сидел рядом с Викторией, но мыслями был далеко-далеко в прошлом. – В четырнадцать лет моя жизнь изменилась. Я встретил её. Тебя.

В тот день мать послала нас с сестрой на рынок. Знаешь, городские рынки тех времён представляли собой весьма омерзительное зрелище: скопище грязных лотков и лавчонок, гнилые запахи, грубые люди. Но лондонский рынок сильно отличался от других. Он был расположен на берегу моря, прямо напротив огромного порта, в который каждый день прибывали корабли со всего мира.

Как раз тем утром ожидалось грандиозное событие. Лондонский порт встречал "Жемчужную принцессу Пенелопу" – восхитительный корабль, возвращающийся из одного из первых плаваний на Дальний Север. Мы с сестрой бросились к причалу. Нам удалось пробиться сквозь толпу и повиснуть на канатах, откуда был очень хороший обзор. Я видел, как по трапу на берег сходил капитан корабля, а с ним была хорошенькая девочка с волосами цвета ореха, моя ровесница. Капитана встречали очень бурно, его маленькую спутницу осыпали лепестками. Я качался на канате среди десятков других мальчишек и силился расслышать её имя, но в это время у моей сестры слетела шляпка. Ветром её относило всё дальше и дальше вдоль берега; я стал следить за ней взглядом и потерял из виду дочку капитана.

Вечером мне досталось от матери за утерянную шляпку сестры – одну из немногих вещей, оставшихся ещё со времён жизни в Саланже. На следующее утро, ещё до рассвета, я решил сходить в порт и поискать её, без особой надежды, разумеется, но сестра так плакала и так верила в эту находку, что я не мог её разочаровать. Я брёл по берегу в нескольких сотнях метров от причала, когда снова увидел её. Девочка взобралась на серый валун и сидела там, поджав ноги, глядя на розовеющий в преддверии рассвета горизонт.

– Это была я? – не удержавшись, спросила Виктория. – То есть Вероника?

– Да! – кивнул Керин. – Но в тот момент я не знал ни о тебе, ни о ней. Я просто стоял и любовался самой красивой девочкой, какую только видел. Потом алый шар солнца показался из воды, и девочка зажмурилась, потому что его яркие лучи били ей в глаза, и повернула голову в сторону. И заметила меня.

"Доброе утро!" – её нежный голос походил на плеск морских волн. Цвет её глаз, пронзительно-синий, тоже напоминал море.

"Здравствуй!" – ответил я ей, растерявшись при взгляде в её бездонные глаза. – "Я видел тебя вчера. Ты дочка капитана "Пенелопы"?

"Вовсе нет!" – засмеялась девочка. – "Мои родители живут в Лондоне и мой папа – кузнец. Капитан возит меня с собой в качестве талисмана".

"Талисмана?" – не понял я.

"Это очень длинная история!" – снова засмеялась девочка. – "И началась она задолго до моего рождения из-за одного шутливого уговора между моим папой и его лучшим другом. Меня, кстати, зовут Вероникой".

"А я – Керин!"

Так я познакомился с той, которую ждал всю мою жизнь.

Керин посмотрел на Викторию, улыбнулся и добавил:

– И даже после жизни.

– И вы сразу начали встречаться? – спросила девушка.

– Встречаться? – удивился Керин. – Нет! Нам было по 14 и мы стали самыми большими друзьями. Она уезжала с капитаном, и я с нетерпением ждал её возвращения, потому что когда она возвращалась, она рассказывала удивительнейшие истории, и я был счастлив.

В 19 лет капитан подарил Веронике новый корабль, она собрала команду и позвала меня с собой в плавание. Я согласился и отправился с ней. Это путешествие чуть не закончилось для меня весьма плачевно. На африканском континенте я подхватил редкую тропическую болезнь и два месяца пролежал в каюте с дикими болями. Вначале я держался, но потом всё это настолько вывело меня из себя, что я разозлился на Веронику. Я вёл себя отвратительно, кричал, когда она заходила ко мне…

– Ты же был болен! – заступилась за него Виктория.

– Это не оправдание, – жёстко ответил Керин. – Вероника была добра ко мне и тоже страдала, я этого не замечал. Когда мы вернулись в Лондон, я покинул её команду.

– Вы расстались навсегда? – с волнением спросила Виктория.

– Нет, не навсегда, хотя тогда мне очень сильно этого хотелось.

Итак, я вернулся в Лондон. К тому времени умер хозяин таверны и оставил своё заведение в наследство своему родному сыну и мне. Но Уильям не захотел работать в таверне, он переехал жить в город и стал лекарем. Все дела в таверне легли на меня; первое время мне помогали мать и сестра. Но потом Джулия вышла замуж и тоже поселилась в городе, а вместе с ней и мать.

– А что же Вероника? – нетерпеливо поинтересовалась Виктория.

– Вероника плавала. Каждый раз её путешествия становились всё длиннее и опаснее, но каждый раз она возвращалась живой и невредимой и сразу, как в детстве, бежала ко мне и рассказывала мне обо всём, что с ней приключилось. Однажды вечером, когда лил жуткий проливной дождь, а за окнами завывала буря, насквозь промокшая Вероника пришла ко мне с особенно счастливым видом.

"Я открыла новый пролив к юго-востоку от Испаньолии!" – радостно сообщила она.

"Его теперь назовут твоим именем?" – спросил я, подбрасывая поленьев в камин.

"Возможно", – согласилась она. – "А что, пролив Двэллинг… Звучит очень даже неплохо!"

Она уселась, закинула на стол ноги в огромных мужских сапогах, грязных и мокрых, и налила себе вина. В такие моменты я просто обожал её, почти боготворил. Она была сплошным противоречием, ничего не боялась и всегда бросала вызов обществу. Кроме неё, я не знал тогда ни одной женщины, которая была бы капитаном корабля, носила короткие волосы и мужские брюки и не подчинялась совершенно никому.

Виктория улыбнулась, наполовину нежно, наполовину грустно.

– Она совсем не похожа на меня…

– Напротив! – возразил Керин. – В глубине души вы одинаковые. Просто Вероника жила в другое время.

– Нет, она необыкновенная, а я – совершенно обычная…

– Ты даже не представляешь себе, насколько ты необычная, Виктория! Ты стремишься к новым знаниям так же, как Вероника – к новым открытиям.

В тот вечер она показала мне странную карту, которая случайно попала к ней в руки. На карте был изображён небольшой материк на юго-востоке от африканского континента, гораздо южнее Великороссии, почти на экваторе. Эти земли считались неизведанными. Вероника сказала мне, что хочет отправиться туда и найти этот континент. Я стал уговаривать её остаться и не поддаваться безумию, следуя неизвестной карте, но она была непреклонна. Месяц спустя я провожал её корабль, "Ледяную мелодию", в это опасное плавание. После этого от Вероники не было вестей почти пять лет.

– Так долго? – ахнула Виктория. – Что же с ней случилось? С ней всё было хорошо?

– В общем-то, да, однако, про жизнь Вероники никогда нельзя было сказать, что у неё всё было хорошо, – отозвался Керин. – Вся её жизнь была сплошной полосой препятствий. Но на этот раз полоса особенно затянулась. Я беспокоился, потому что она никогда не отсутствовала так долго. Мои друзья уговаривали меня снарядить корабль и отправиться на её поиски, но я всё никак не мог на это решиться. Я боялся, что со мной снова случиться нечто подобное тому, что произошло в первом плавании, или что на мой корабль нападут пираты или что я попаду в бурю или заблужусь в чужих землях. Я боялся подвергать свою жизнь опасности и поэтому уверял себя, что Веронике ничего не грозит и что совсем скоро она вернётся живая и здоровая.

– И что?

– Она действительно вернулась. Она была совсем не похожа на себя прежнюю; я полагаю, ей многое довелось пережить, но она почти ничего мне не рассказала. Мы стали жить вместе и теперь Вероника помогала мне в таверне. Моя мать считала её довольно милой, хотя и странной, а вот Джулия не переносила на дух. Мы не часто выбирались к ним в гости, в город тоже старались ездить только по необходимости. Несколько лет прошли спокойно и почти счастливо. А потом…

Керин умолк, сосредоточенно глядя на свои сцепленные на коленях руки. Виктория коснулась его плеча, и он поднял голову. Тогда девушка обняла его и склонилась щекой к его щеке.

– Продолжай, Керин.

– Потом Вероника получила письмо от старого друга. Он писал, что ему срочно нужна её помощь. И она снова засобиралась в путь. Я не мог понять её, я не мог понять, зачем она рушит всю ту семейную идиллию, которая почти сложилась у нас за эти несколько лет.

"Почему ты никак не угомонишься?" – кричал я, когда мы сорились в нашей спальне на верхнем этаже таверны.

"О, Керин, ну неужели ты не понимаешь?" – говорила она. – "Я знаю Робина ещё с того времени, когда плавала на корабле капитана Уэлтца. Я не могу оставить его в беде! Я нужна ему!"

"А ты не подумала о том, что мне ты тоже нужна?" – не успокаивался я. – "Что я волнуюсь, когда ты уезжаешь, что я боюсь потерять тебя?"

"Если я была так важна для тебя, ты отправился бы меня искать…" – с долей обиды в голосе ответила Вероника.

Это был как удар хлыстом. Я не думал, что она помнит это, я не думал, что это её заботит. Но оказалось, что все эти годы она жила с осознанием того, что я не пришёл ей на помощь, когда она была в беде. Взглянув на меня, Вероника поняла, о чём я думаю, и кинулась мне на шею.

"Прости, прости, милый!" – с нежностью произнесла она. – "Я ни в чём тебя не виню… Я всё понимаю… Это очень страшно, это очень трудно постоянно рисковать жизнью, но я не могу иначе! Я действительно хочу узнать, что лежит за пределами наших представлений о мире, что находится за той горой, видной из твоего окна, или за морем, подступающем к рынку. Я не могу сидеть на месте, если кому-то нужна моя помощь".

"Я не держу тебя", – грубо ответил я. – "И никогда не держал. Так что если жизнь здесь и со мной тебя не устраивает, можешь отправляться, куда пожелаешь!"

"Керин!" – глядя мне в глаза, сказала она тогда. – "Я хочу целый мир, но без тебя он не будет иметь никакого значения. Поехали со мной!"

Уж не знаю, как её удалось уговорить меня вновь отправиться в путешествие, но тем не менее это случилось. Через три дня мы собрали вещи, запрягли повозку и тронулись в путь. Почти месяц ушёл у нас на то, чтобы пересечь Великороссию и чем дальше мы ехали, тем становилось холодней, потому что мы приближались к Дальнему Северу. Возле городка Хаузов, где мы остановились на последний привал перед переправой на Валейские острова, случилось несчастье.

Мы ехали по реке… Я не хотел, потому что лёд был ещё слишком тонким, но Вероника уверяла, что всё будет в порядке и что мы должны поспешить, а более безопасный переезд займёт ещё два дня. Когда наши сани были на середине реки, лёд под копытами лошадей треснул, и мы полетели в прорубь. Вероника сумела выбраться на берег, а мой капюшон за что-то зацепился. Это было ужасно. Я погружался всё глубже и глубже в ледяную бездну, лицом вверх – а потому я видел наверху над водой размытые лица людей. Я словно оставлял их в другом мире. Собственно, это и был мой первый шаг на пути в другой мир – в Блунквилль. Невыносимый холод сковывал всё моё тело и проникал в разум, смывая все до одной мысли. Я думал только о том, что хочу жить, любой ценой хочу выжить! Но я ничего не мог поделать, я медленно падал в жидкий лёд зимней реки, пока не потерял сознание…

Керин снова замолчал. Виктория, уже сидящая перед ним на полу с головой на его коленях, внимательно смотрела в его глаза.

– Вероника и один из мужчин, которого мы наняли провожатым, Димитр, сумели меня вытащить. Я слишком долго пробыл под водой и обморозил ноги. Мы вернулись в Хаузов; Вероника никуда не поехала и осталась со мной. Потом мы узнали, что Робина убили. Когда мне стало лучше, я решил вернуться в Лондон, а Вероника отправилась дальше, чтобы узнать, что произошло и найти преступников. Я не стал её отговаривать, а она, чувствуя вину, не стала просить меня поехать с ней.

Керин вдруг снова прервался, посмотрел на Викторию и неожиданно спросил:

– Ты думаешь, Виктория, что я трус?

– Нет, что ты! – Виктория поднялась с колен и села рядом с ним. – Я так не думаю. Все люди чего-то боятся. Страх – это нормально…

– Я тоже так думал, – сказал Керин. – Я убеждал себя, что бояться смерти – это нормально. Я говорил себе, что жизнь слишком хороша и что ей не должен наступить конец. После путешествия на Север это превратилось в навязчивую идею. Думаю, толчком послужило именно моё падение в ледяную реку, но, несомненно, подобный страх преследовал меня всю мою жизнь. Возможно, это началось в тот день, когда мы под сотнями стрел бежали из Саланжа. Или когда покидали Лас Палатос, в котором живых людей было на треть меньше, чем мёртвых. Или когда я страдал от тропической лихорадки посреди моря и каждый день считал последний. Не знаю… Но именно после падения я очень твёрдо осознал, как хрупка человеческая жизнь. И ещё – что я не хочу её терять.

– Рано или поздно… – начала было Виктория, но Керин перебил её:

– Да, рано или поздно всё равно бы пришлось, но тогда мне не было ещё сорока, а это казалось слишком рано. Во всех своих несчастьях я почему-то обвинил Веронику. Я не захотел больше никогда её видеть, потому что знал, что рядом с ней мне грозит опасность. Я продал таверну и уехал в Милославию, где поселился в небольшом городе и занялся торговлей.

– Ты даже не попрощался с ней? – удивилась Виктория.

– Нет. Я не люблю прощаться. Когда прощаются, это значит, что вы никогда больше не увидитесь, а если не делать этого, то ещё остаётся надежда. Я всё-таки любил Веронику и хотел верить, что расстался с ней не навсегда. Хотя я прекрасно знал, что сам себя обманываю.

После этих слов над молодыми людьми повисло молчание. Они сидели на балконе, там самом, с которого Виктория некогда впервые смотрела на Блунквилльский замок. Теперь балкон был больше, а чудесная долина, на которую открывался с него вид, была во власти осени. Вялая пожелтевшая трава сгибалась к земле под порывами злого ветра. Поверхность озера, на которой маленькими корабликами плавали сотни жёлтых и красных листьев, то и дело покрывалась рябью мелкого колючего дождя. Дымные тучи, вязкие и угрюмые, висели так низко, что иногда закрывали собой обзор с балкона.

По ту сторону стеклянной двери, в зале с зеркальным полом, тоже царили пустота и уныние. Приём окончился, гости разошлись, золотые солнца-фонарики потухли. В зале снова сгустился мрак и повисла тишина.

– Так значит, ты её больше никогда не видел? – спросила, наконец, Виктория.

– Никогда, – вздохнул Керин. – Торговля не принесла мне удачи. Так получилось, что я стал владельцем "Золотой лавки Брауберга", где за пятнадцать лет сколотил приличное состояние. Но моё богатство сделало мою жизнь ещё более опасной. Кроме конкурентов и грабителей, я боялся, что слава о моих драгоценностях дойдёт до Великой Англиканской республики и Вероника найдёт меня. Я продал лавку и поселился в преддверии гор Ксабхат в маленькой хижине. У меня были собаки, чтобы отгонять воров и диких животных. Нечастые путешественники, останавливающиеся на ночлег в моём доме, помогали мне утолять жажду общения. Но несомненно я всё же чувствовал себя одиноким. Да, я желал вернуться, я мечтал снова быть счастливым, но… Я боялся. Только в этом маленьком домике посреди рощи в нескольких километрах от начала хребта Ксабхат, в окружении только лишь спокойной природы и в компании стаи привязанных ко мне псов, я чувствовал себя в безопасности. Я каждый день вспоминал о Веронике, о матери, о сестре и брате, но чем дольше я жил отшельником, тем сильнее боялся другой жизни, той, которая могла привести к смерти. Поэтому я не мог ничего изменить.

Годы шли, и я старел. Я понимал, что всё равно умру, но не мог свыкнуться с этой мыслью. Постепенно страх перед смертью вытеснил всё остальное из моего сердца и разума. Я точно знал, что окажись рядом Вероника, я, не задумываясь, предал был её за свою вечную жизнь. Но её рядом не было и я никогда больше о неё не слышал. Я много лет жил в совершенном одиночестве и постоянном страхе, пока однажды…

– Что? – быстро спросила Виктория.

– Пока не оказался в очень странном месте, где таинственный человек предложил мне исполнить мечту, по которой никто в мере не страдал так, как я. Он сказал мне, что я могу жить вечно, и я сразу же ответил ему согласием. Я узнал, что кто-то уже работал на графа до меня, но этот человек не пожелал мне открыться. Граф сказал, что его предыдущий раб покинул Блунквилль с улыбкой, мечтая начать новую жизнь и новой душой исправить старые ошибки.

– Ты так и не узнал, кто это был? – поинтересовалась Виктория.

– Нет, – проговорил Керин. – Это так и осталось для меня загадкой. Но на самом деле, я и не хочу этого знать. Ещё один несчастный, потерявший себя…

– Керин!

Виктория рывком поднялась на ноги. Её небесные глаза искрились, лицо выражало невыносимое страдание. Юноша видел, что она кусает губы, чтобы не разрыдаться.

– В чём дело? – не понял он.

– Ну, Керин, это же я… Я виновата! – с болью в голосе вымолвила Виктория. – Если бы не Вероника, если бы не она… Тогда ты был бы счастлив…

Керин покачал головой.

– Я мог быть бы счастлив, но сам разрушил свою жизнь, сделав её пустой и никчёмной. Я не знал, что жизнь – это не просто существование в мире, ради себя и ради, собственно, существования, но существование ради кого-то другого. Я не смог вовремя осознать, что целью моего существования была именно Вероника. Именно ты, Тора!

По лицу девушки заструились призрачные ручейки слёз.

– Нет… Нет… Если бы она любила тебя…

– Вероника любила меня, но делала это по-особому, так, как могла только она, – совершенно искренне, с печальной, но светлой улыбкой ответил Керин. – Она не хотела дарить мне только лишь любовь, она хотела подарить мне весь мир. Но я тогда не понимал этого, потому что был всего лишь человеком. Правда, она тоже была всего лишь человеком и она не знала, что целым миром для меня была она одна.

– О, Керин!

И Виктория бросилась в его объятия и заплакала так тоскливо, так отчаянно, что на Блунквилль, внимая её боли, пала беспроглядная ночь. Балкон, где они сидели, погрузился во тьму, и все звуки исчезли, только эхом разносился по коридору горький, безнадёжный плачь юной девушки.

– Я не могу уйти! Я не могу с тобой попрощаться! – всхлипывала девушка. – Я не могу допустить, чтобы ты и дальше страдал здесь один…

– Мы и не будем прощаться, – раздался в темноте голос Керина. – Потому что… Ты знаешь почему! – он поднял её и притянул к себе. – Я потерял свою жизнь, боясь остаться со своей любовью. А ты хочешь потерять, как раз потому что не боишься этого. Это неправильно и я не достоин такой жертвы. У меня нет будущего, но я буду жить через твоё, и осознание того, что ты счастлива, подарит мне много светлых минут даже в блунквилльской тьме. Ты слышишь меня, Виктория?

Она слышала, и слова его проникали ей в самое сердце. И словно отзываясь на них, тьма, поглотившая долину начала вдруг рассеиваться, а где-то далеко-далеко, за горами, взмывающими в небо снежными вершинами, забрезжил рассвет.