Текст книги "Helter Skelter: Правда о Чарли Мэнсоне"

Автор книги: Винсент Буглиози

Соавторы: Курт Джентри
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 48 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

В то время еще никто не связывал эту смерть с большой американской сенсацией из выпусков новостей. Если б не короткое упоминание о гибели Пью в частном письме более чем через месяц после того, мы, по всей вероятности, так и пребывали бы в неведении о том, что двадцатидевятилетний “Джоэль Дин Пью”, бывшим член "Семьи" и муж еще одной участницы этой группы по имени Сандра Гуд, пополнил собой быстро растущий список загадочных смертей, связанных с нашим делом.

Когда они с Пищалкой покинули свой номер в мотеле Индепенденса, Сэнди оставила кое-какие бумаги. Среди них – письмо от неизвестного бывшего участника “Семьи”, содержавшее строчку: “Я бы не хотел, чтобы со мной произошло то же, что случилось с Джоэлем”.

3 декабря 1969 года

Около восьми вечера в тот день Ричард Кабаллеро принес в ДПЛА запись своего разговора со Сьюзен Аткинс. Он попросил не копировать ее; впрочем, мне было разрешено делать заметки. Кроме меня самого, ее прослушали лейтенанты Хелдер с Лепажем, а также еще четверо или пятеро следователей. Мы все хранили почти полное молчание, пока – с непринужденностью ребенка, описывающего день, проведенный в школе, – Сьюзен Аткинс не заговорила о зверских убийствах семи человек.

Голос принадлежал маленькой девочке. Но, кроме нескольких смешков (“И тогда Шарон испытала реальное потрясение [смех], самое реальное в ее жизни…”), голос был холоден, мертв, бесстрастен. Что же это за существо такое? – думал я.

Вскоре я все узнаю. Кабаллеро согласился, чтобы, прежде чем представить дело большому жюри, я самолично побеседовал со Сьюзен Аткинс.

Запись длилась около двух часов. Нам еще предстоял монументальный труд доказательства вины подсудимых, но, когда лента оборвалась (обращенными к Сьюзен словами Кабаллеро “О’кей, теперь мы принесем тебе чего-нибудь поесть и немного мороженого”), мы наконец-то впервые точно знали, кто же все-таки участвовал в убийствах Тейт и Лабианка.

Хоть Мэнсон и подослал убийц в дом 10050 по Сиэло-драйв, сам он никуда не ездил. Вместо него это сделали Чарльз “Текс” Уотсон, Сьюзен Аткинс, Патриция Кренвинкль и Линда Касабьян. Один мужчина и три девушки, которые безжалостно застрелят и изрежут ножами пятерых ни в чем не повинных людей.

Впрочем, Мэнсон вошел в дом на Вейверли-драйв на следующий день, чтобы связать Розмари и Лено Лабианка. Затем он отправил туда Уотсона, Кренвинкль и Лесли Ван Хоутен, тикСанкстон, дав им исчерпывающие инструкции: “Убейте обоих”.

Сама Сьюзен Аткинс не была в доме четы Лабианка. Она ждала снаружи, в машине, с Клемом и Линдой. Но она слышала – от Мэнсона, Кренвинкль и Ван Хоутен, – что именно происходило в доме.

Прослушанная нами запись прояснила кое-какие загадки, но многие из них так и не рассеялись. По-прежнему оставались отличия в версиях произошедшего. Так, например, Сьюзен признала, что пять или шесть раз ударила ножом высокого мужчину (Фрайковски), разумеется, “для самозащиты”, но ничего не сказала о том, как она убивала Шарон Тейт. Резко расходясь с признаниями, сделанными Виржинии Грэхем и Ронни Ховард, Сьюзен теперь заявила, что держала Шарон, пока Текс бил ее ножом.

По возвращении в свой кабинет я сделал то, чем обычно занимаюсь после каждого разговора с подследственными: я превратил свои записки в список вопросов для дальнейших бесед. Мне было о чем поговорить с Сэди Мэй Глютц.

Линда Касабьян отказалась от формальностей экстрадиции и в тот же день прилетела обратно в Лос-Анджелес. Ее поместили в “Сибил Бранд” в 23:15. При этом присутствовали Аарон и адвокат Линды, Гари Флейшман. Хотя Флейшман разрешил ей попробовать опознать различных членов “Семьи” по принесенным Аароном фотографиям, он все же не позволил моему коллеге допросить Линду. Впрочем, Аарон осведомился, что она испытывает, и Линда ответила: “Облегчение и усталость”. У Аарона создалось впечатление, что сама Линда была бы вовсе не прочь рассказать обо всем, что знает, но Флейшман придерживал эту информацию, надеясь заключить с нами соглашение.

4 декабря 1969 года

СЛУЖЕБНАЯ ЗАПИСКА

КОМУ:ЭВЕЛЛУ ДЖ. ЯНГЕРУ, окружному прокурору

ОТ КОГО:ААРОНА Г. СТОВИТЦА,

начальника судебного отдела

ТЕМА:СЬЮЗЕН АТКИНС

Сегодня в офисе мистера Янгера состоялось служебное совещание, начавшееся в 10:20 и завершившееся в 11 часов утра. На совещании присутствовали: мистер Янгер, Пол Карузо, Ричард Кабаллеро, Аарон Стовитц и Винсент Буглиози.

Обсуждение касалось Сьюзен Аткинс и того, следует ли предоставить ей неприкосновенность в обмен на ее показания на слушании большого жюри и на последующем процессе. Было решено, что неприкосновенность не будетей предоставлена.

Мистер Кабаллеро поставил собравшихся в известность о том, что в настоящее время его подзащитная может не согласиться выступить на суде ввиду своей боязни физического присутствия Чарльза Мэнсона и других лиц, принимавших участие в убийствах Шарон Тейт и др.

Состоялась дискуссия, предметом которой послужила ценность показаний Сьюзен Аткинс. В результате достигнуто согласие по следующим пунктам:

1. Информация, переданная суду Сьюзен Аткинс, имеет жизненную важность для совершения правосудия.

2. Ввиду сотрудничества Сьюзен Аткинс в прошлом и при условии ее чистосердечных и правдивых показаний перед большим жюри обвинение не станет просить назначить ей наказание в виде смертной казни по любому из трех эпизодов, известных полиции в настоящее время, подразумевая убийство Хинмана, убийства Шарон Тейт и других, убийство четы Лабианка.

3. Мера, до которой Офис окружного прокурора будет содействовать стороне защиты в попытке добиться наказания в виде пожизненного заключения (за убийство не первой степени), будет зависеть от предела, до которого Сьюзен Аткинс будет продолжать сотрудничать со стороной обвинения.

4. В случае, если Сьюзен Аткинс не даст показаний на процессе или если сторона обвинения не воспользуется ею в качестве свидетеля, обвинение не станет использовать показания, данные ею перед большим жюри, против нее самой.

Кабаллеро добился для своей подзащитной замечательных условий. Если Сьюзен правдиво ответит на вопросы большого жюри, мы не станем требовать для нее высшей меры наказания на процессах убийц Хинмана, Тейт и Лабианка; более того, мы не воспользуемся ее показаниями против нее самой или против других подсудимых, когда дело дойдет до суда. Как позже выразится сам Кабаллеро, “она ничего не дала, а взамен получила все”.

Мне, в свою очередь, показалось, что нас здорово надули. Сьюзен Аткинс расскажет свою историю перед большим жюри. Мы получим решение о направлении дела в суд. И это будет все, что мы получим, – простой бумажный листок. Ибо Кабаллеро был убежден, что Сьюзен ни за что не согласится выступить на суде. Он уже сейчас беспокоился, как бы она не передумала.

Наша позиция потихоньку укреплялась. Днем ранее сержант Сэм Макларти из Департамента полиции Мобила снял отпечатки пальцев Патриции Кренвинкль. Получив копию этих отпечатков из Мобайла, сержант Фрэнк Марц из ДПЛА “опознал” один из отпечатков. Рисунок линий на мизинце левой руки Кренвинкль совпал с отпечатком, снятым офицером Боуэном с левой створки раздвижных дверей изнутриспальни Шарон Тейт: с той забрызганной кровью двери, что вела наружу, к бассейну.

Теперь у нас появилась вторая вещественная улика, привязавшая еще одного подозреваемого к месту преступления.

Но самих подозреваемых у нас по-прежнему не было. Как и Уотсон, Кренвинкль намеревалась бороться против экстрадиции. Ее продержат взаперти, без наручников, четырнадцать дней – и ни днем больше. Если бумаги об экстрадиции не появятся в Мо-байле до истечения двух недель с момента задержания Патриции, ее отпустят на свободу.

Кабаллеро подвез меня к своему офису в Беверли-Хиллз. К нашему появлению там, примерно в половине шестого вечера, Сьюзен Аткинс уже была доставлена из “Сибил Бранд” на основании еще одного запроса, направленного Аароном. Это Кабаллеро предложил, чтобы Сьюзен поговорила со мной в спокойной обстановке его кабинета вместо официально-строгого специального помещения в “Сибил Бранд”; мы с Аароном и Миллер Ливи согласились с этим его доводом.

Успев открыться Виржинии Грэхем и Ронни Ховард, Сьюзен Аткинс впервые согласилась на разговор об убийствах Тейт – Лабианка с работником правоохранительных органов. Эта первая наша беседа станет и последней.

Двадцать один год, пять футов пять дюймов, 120 фунтов, длинные коричневые волосы, привлекательные черты лица… И при этом – отстраненное, пустое выражение на нем, схожее с тем, что я уже видал на лицах Сэнди и Пищалки, только еще более заметное.

Тогда я впервые встретился со Сьюзен Аткинс, но уже знал о ней кое-что. Родилась в Сан-Габриэле, Калифорния, выросла в Сан-Хосе. Мать Сьюзен умерла от рака, когда ее дочь была еще подростком, и после многочисленных ссор с отцом та бросила школу и перебралась в Сан-Франциско. Проститутка, танцовщица-стриптизерша, любовница гангстера – она перепробовала все еще до встречи с Чарльзом Мэнсоном. Мне определенно было жаль эту девушку. Я изо всех сил старался понять ее – но слишком много сочувствия она во мне не могла вызвать: я уже видел фотографии убитых на Сиэло-драйв, видел состояние их тел.

Когда Кабаллеро представил нас друг другу, я разъяснил Сьюзен ее конституционные права и получил разрешение на беседу.

Два заместителя шерифа – мужчина и женщина – сидели у дверей в кабинет Кабаллеро, внимательно следя за каждым движением Аткинс. Кабаллеро оставался в кабинете на протяжении почти всего интервью и выходил лишь для того, чтобы ответить на несколько телефонных звонков. Я попросил Сьюзен рассказать мне всю историю, с момента ее знакомства с Мэнсоном в Хейт-Эшбери в 1967 году до настоящего времени. Лишь изредка я прерывал ее монолог, чтобы задать вопрос-другой.

“В ночь убийства Шарон Тейт и остальных… не находились ли вы – ты, Текс или кто-то из остальных – под воздействием какого-нибудь наркотика, скажем ЛСД?”

“Нет”.

“А на следующую ночь, когда были убиты Лабианка?”

“Нет. Ни тогда, ни раньше”.

Что-то в Сьюзен меня озадачивало. Она могла очень быстро говорить несколько минут подряд, затем замолчать, слегка склонив голову набок – словно прислушиваясь к голосам, которые никто, кроме нее самой, не мог услышать.

“Знаете, – призналась наконец Сьюзен, – Чарли смотрит на нас прямо сейчас, он слышит все, о чем мы говорим”.

“Чарли сейчас сидит в Индепенденсе, Сэди”.

Она улыбнулась, уверенная в своей правоте: ведь я, посторонний, неверующий, никак не мог оказаться прав.

Глядя на нее, я думал: “Неужели это и есть наш основной свидетель? Неужели я буду строить доводы обвинения на показаниях этой очень, очень странной девушки?”

Она была сумасшедшей. В этом я не сомневался. Возможно, с точки зрения закона она вполне нормальна, но все равно сумасшедшая.

Как и на прослушанной мною записи, Сьюзен призналась в том, что била Фрайковски ножом, но отрицала свою прямую причастность к смерти Шарон Тейт. Я провел сотни допросов и бесед; имея такой опыт, начинаешь нутром чуять, лгут ли тебе. Я чувствовал, что именно Сьюзенсвоими руками убила Шарон, но не хотела мне в этом признаться.

В тот же вечер мне пришлось расспросить еще полтора десятка других свидетелей – Винифред Чепмен, первых офицеров полиции, прибывших на Сиэло и Вейверли, Гранадо и людей из отделения дактилоскопии, Ломакса из “Хай-стандард”, коронера Ногучи и заместителя медицинского эксперта Кацуяму, ДеКарло, Мельчера, Якобсона… И с каждым – свои особые трудности. Винифред Чепмен была постоянно чем-то раздражена, недовольна; она не станет свидетельствовать о том, что видела какие-то тела, или кровь, или… Коронер Ногучи был известный болтун; его требовалось аккуратно направлять, чтобы он не “сворачивал в сторону” от конкретного предмета. Рассказ Дэнни ДеКарло не убедил присяжных на процессе против Бьюсолейла; мне нужно было сделать все, чтобы члены большого жюри поверили ему. Все это было необходимо не просто для того, чтобы услышать от совершенно разных свидетелей (многие из которых были специалистами в своей узкой области) именно те факты, которые имели отношение к делу, но и для того, чтобы в итоге из этих разрозненных кусочков получилась цельная картина.

Семь жертв, множество подсудимых: это дело не просто не имело (вероятно) прецедента, но и требовало многих недель подготовки. Из-за поспешности шефа полиции Дэвиса, стремившегося поскорее разнести весть о поимке подозреваемых, вместо недель у нас было лишь несколько дней.

Я смог закончить лишь в два часа ночи, но мне еще предстояло привести в порядок заметки, подготовить четкие и ясные вопросы. Эта работа была завершена в половине четвертого утра, но в шесть я уже был на ногах. Через три часа нам предстояло представить дела об убийствах Тейт и Лабианка перед большим жюри округа Лос-Анджелес.

5 декабря 1969 года

“Простите. Никаких комментариев”. По закону, все процессуальные действия большого жюри содержатся в тайне, и ни Офис окружного прокурора, ни приглашенные свидетели, ни сами судьи не могут обсуждать факты, представленные на слушании, – но это не удержало журналистов от попыток что-то разузнать. В узкий коридор, куда выходят двери залов заседаний большого жюри, набилось не меньше сотни репортеров; некоторые вскарабкались на столы, и от этого казалось, что они упакованы штабелями до самого потолка.

В Лос-Анджелесе большое жюри состоит из двадцати трех человек, избранных жребием из списков имен, переданных каждым из судей Верховного суда. В тот день присутствовал двадцать один из них, причем согласия двух третей было бы достаточно для получения обвинительного акта. Обычно сами процессуальные действия много времени не занимают. Обвинение представляет лишь столько доказательств своей правоты, сколько необходимо для получения обвинительного акта, и не более. Хотя в данном случае слушание затянется на два дня, "главный свидетель обвинения" расскажет свою историю “за один заход”.

Адвокат Ричард Кабаллеро был первым свидетелем и показал под присягой, что он разъяснил своей подзащитной ее права. Вслед за этим Кабаллеро покинул зал: свидетелям не только не позволяется говорить в присутствии адвокатов, но и каждый свидетель выступает отдельно, не слыша других показаний.

Пристав: “Сьюзен Аткинс”.

Члены большого жюри, семеро мужчин и четырнадцать женщин, смотрели на нее с нескрываемым любопытством.

Аарон сообщил Сьюзен об имеющихся у нее правах, включая и право не оговаривать себя саму, но та отказалась от всех прав. Затем я перешел к опросу; продемонстрировав, что Сьюзен была знакома с Чарльзом Мэнсоном, я попросил ее вспомнить тот день, когда они встретились впервые. Это произошло более двух лет тому назад. Она жила в доме на Лион-стрит в Сан-Франциско, район Хейт-Эшбери, вместе со множеством других молодых людей, большинство из которых вовсю употребляли наркотики.

О.: "…Ясидела в гостиной, когда вошел мужчина с гитарой, и сразу же его окружили девушки”. Мужчина уселся, стал играть и петь, “и песня, которая больше других привлекла мое внимание, называлась “Тень твоей улыбки”, и певец был будто ангел”.

В.: “Вы говорите о Чарльзе Мэнсоне?”

О.: “Да. И когда он закончил петь, мне захотелось привлечь его внимание, и я спросила, могу ли я сыграть на его гитаре… и он передал мне инструмент, а я подумала: “Я не умею на этом играть”, а он посмотрел на меня и сказал: “Ты сможешь сыграть, если захочешь”.

Ведь он же не слышал, как я говорю: “Я не умею на этом играть”, я только подумала. И когда он сказал мне, что я смогу, я остолбенела, потому что он побывал в моей голове, и я тут же поняла, что этот человек – тот, кого я искала… и я опустилась на колени и поцеловала его ноги”.

Днем или несколькими спустя Мэнсон вернулся в дом Сьюзен и предложил ей прогуляться. “Мы прошли пару кварталов до другого дома, и там он сказал, что хочет заняться со мною любовью.

Ну, я призналась, что тоже не прочь заняться любовью с ним, и он сказал мне снять одежду, и я сделала это, а в той комнате еще было большое зеркало, и он сказал мне подойти к нему и посмотреть на свое отражение.

Я не хотела, но он взял меня за руку и поставил перед зеркалом, но я отвернулась, и он сказал: “Повернись и посмотри на себя. В тебе нет ничего дурного. Ты прекрасна, и всегда была такой".

В.: “Что произошло затем?"

О.: “Он спросил меня, занималась ли я когда-нибудь любовью с собственным отцом. Я поглядела, вроде как хихикнула и говорю: “Нет”. А он спрашивает: “А ты когда-нибудь думала о том, чтобы сделать это?” Я говорю: “Да”. А он говорит: “Хорошо, в таком случае, когда будешь заниматься любовью… вообрази, что я – твой отец”. Я так и сделала, и это было просто замечательное переживание”.

Сьюзен сказала, что до встречи с Мэнсоном ей “чего-то не хватало”. Но затем “я отдала ему себя, а взамен он отдал мне меня. Он подарил мне веру в себя, способность признать в себе женщину".

Неделей (или около того) позже она сама, Мэнсон, Мэри Бруннер, Элла Джо Бэйли, Линетта Фромм и Патриция Кренвинкль, вместе с тремя-четырьмя парнями, имен которых Сьюзен не помнила, покинули Сан-Франциско в старом школьном автобусе, из салона которого они вынесли почти все сиденья, заменив их яркими цветными коврами и подушками. Следующие полтора года они странствовали – к северу до Мендосино, в Орегон, в Вашингтон; на юг до Биг-Сура, Лос-Анджелеса, Мехико, в Неваду, Аризону, Нью-Мексико; наконец, снова в Лос-Анджелес, где останавливались в разных домах в каньоне Топанга, в Малибу, в Венисе и в конце концов – на ранчо Спана. По дороге к ним присоединялись другие – некоторые оставались надолго, большинство лишь на время. Если верить Сьюзен, в пути они изменили свое отношение к жизни и научились любить. Девушки занимались любовью с каждым из парней и друг с другом. Но Чарли

– тот был абсолютной любовью. Хотя он не часто занимался с ней сексом – только шесть раз более чем за два года совместных странствий, – “он отдавал мне всего себя, без остатка”.

В.: “Ты очень любила его, Сьюзен?”

О.: “Я была влюблена в ореол света, и этот свет, о котором я говорю, исходил от Чарли Мэнсона”.

В.: “Существовала ли грань, за которой ты не подчинилась бы ему?”

О.: “Нет”.

Я закладывал фундамент для самой сути обвинений против Мэнсона: Сьюзен и все другие были готовы ради него на все, вплоть до убийства. Ему стоило лишь приказать.

В.: “Что же такое было в Чарли, что заставляло вас, девушек, любить его и делать все, чего бы он ни пожелал?”

О.: “Чарли – единственный мужчина, которого я когда-либо встречала… на этой планете… который был настоящим мужчиной. Он не позволил бы женщине возразить ему. Он не позволил бы женщине уговорить его сделать что-то. Он – мужчина”.

Чарли дал ей имя Сэди Мэй Глютц, чтобы “я полностью освободила сознание и тогда сумела бы забыть все, что было со мною в прошлом. Если требуется изменить личность, самый простой способ добиться этого – сменить имя”.

По словам Сьюзен, сам Чарли имел множество имен, называл себя Дьяволом, Сатаной, Душой…

В.: “Случалось ли, чтобы мистер Мэнсон называл себя Иисусом?"

О.: “Он сам никогда не называл себя Иисусом”.

В.: “Называли ли вы его Иисусом?” После вчерашней беседы я ожидал, что Сьюзен уклонится от прямого ответа. Так она и сделала.

О.: “Лично мне он казался человеком, напоминавшим Иисуса Христа”.

В.: “Считаете ли вы Чарли злым человеком?”

О.: “Если мы говорим о вашем стандарте зла, глядим на Чарли вашими глазами, то, пожалуй, да. Если же посмотреть на него с моей точки зрения, он столь же добр, как и зол, столь же плох, как и хорош. Такого человека нельзя судить”.

Сэди не сказала прямо, что считала Мэнсона Христом, но выводы можно было делать самостоятельно. В то время я сам толком не понимал этого, но уже тогда было крайне важно дать заседателям какое-то объяснение, сколь угодно неполное, абсолютного контроля Мэнсона над собственными последователями. Каким бы невероятным ни казалось услышанное заседателям, входившим в большинстве своем в верхний слой среднего класса и бывшим уже в возрасте, это не пойдет ни в какое сравнение с тем, что им еще предстоит узнать о тех двух кровавых ночах.

Я постепенно подводил к этому, попросив Сьюзен описать ранчо Спана и жизнь “Семьи” на этом ранчо; спросил, как они находили пропитание. Люди дарили им всякие вещи, отвечала Сьюзен. Кроме того, они побирались. И “супермаркеты по всему Лос-Анджелесу каждый день выбрасывают прекрасную пищу, свежие овощи, иногда картонки с яйцами, упаковки с сыром, на которых стоит штамп со сроком годности, но и после срока эти продукты остаются свежими, и мы, девушки, совершали такие “мусорные рейсы”.

ДеКарло рассказал мне об одном таком рейсе, когда, к изумлению служащих супермаркета, девушки подъехали к мусорным бакам на “роллс-ройсе”, принадлежащем Деннису Уилсону.

Они также занимались мелкими кражами – кредитных карточек, других вещей.

В.: “Это Чарли подсказал вам красть?”

О.: “Нет, я сама так решила. Я… мы были запрограммированы на подобные вещи”.

В.: “Программировал сам Чарли?”

О.: “Да, Чарли, но мне сложно это объяснить так, чтобы вы поняли… так, как я сама это понимаю. Слова, которые выходят изо рта Чарли, не идут изнутри него самого; [они] появляются из того, что я назвала бы Бесконечностью”.

И порой, по ночам, они выбирались “тайком-ползком”.

В.: “Объясните заседателям жюри, что вы подразумеваете под этим”.

О.: “Потихоньку красться, чтобы никто не увидел и не услышал… В темной одежде… ”

В.: “То есть забираться по ночам в чужие дома?"

О.: “Да”.

Они выбирали дом наугад, где-либо в Лос-Анджелесе, и проникали внутрь, пока хозяева спали; где на цыпочках, где – ползком, они тихонько обходили все комнаты, порой передвигая какие-то предметы, чтобы после пробуждения люди не нашли бы их на привычных местах – там, где оставили, ложась спать. У каждого был при себе нож. Сьюзен сказала, что занималась этим “потому, что в "Семье" этим занимался каждый", и ей был необходим опыт этих ночных вылазок.

Я был уверен, что члены жюри обязательно сочтут их экспедиции генеральными репетициями убийств.

В.: “У вашей группы есть какое-то название, Сьюзен?”

О.: “Между собой мы называем себя “Семья”. – Как сказала Сьюзен, “эта наша семья не похожа на любую другую”.

Кажется, я расслышал вздох кого-то из заседателей: “Слава тебе господи!"

В.: “Сьюзен, 8 августа 1969 года вы жили на ранчо Спана?” О.: “Да”.

В.: “Сьюзен, отдавал ли Чарли Мэнсон вам лично и любым другим членам “Семьи" какие-либо распоряжения в указанный мною день?”

О.: “Не припомню, чтобы я получала от Чарли какие-то другие распоряжения, кроме одного. Я должна была подыскать себе смену одежды и нож, а потом точно выполнять все, что мне скажет Текс".

В.: “Не указал ли Чарли, какую именно одежду вам следовало взять?"

О.: “Он сказал… надеть что-нибудь темное”.

Сьюзен опознала Уотсона, Кренвинкль и Касабьян по их фотографиям, а затем, глядя на фото старого “форда”, в котором все четверо покинули ранчо, подтвердила, что они поехали именно в этой машине. Чарли помахал им вслед, когда они выезжали с ранчо. Сьюзен не заметила точное время, но было уже темно. На заднем сиденье лежали кусачки для проволоки и веревка. У самой Сьюзен, а также у Кэти и Линды было по ножу; при Тексе был пистолет и, как показалось Сьюзен, еще один нож. Они уже выехали, когда, по словам Сьюзен, Текс сказал им, что они направляются “в дом на холме, принадлежавший Терри Мельчеру, и единственной причиной, по которой мы выбрали именно этот дом, было то, что Текс знал, в общих чертах, тамошнее расположение”.

В.: “Не сообщил ли Текс, зачем вы вчетвером едете в бывший дом Терри Мельчера?”

Ответ Сьюзен прозвучал деловито, без каких-либо эмоций: “Чтобы убить всех, кто там есть, и забрать все их деньги”.

В.: “Итак, кто именно находится в доме, не имело для вас никакой разницы; вы получили инструкции убить всех, кого увидите. Я прав?”

О.: “Да”.

Они заблудились по дороге, но в итоге Текс все-таки нашел нужный поворот и вырулил на вершину холма. Текс вышел, залез на телефонный столб и, пользуясь кусачками, перерезал провода (ДПЛА еще не поставил меня в известность о результатах тестовых надрезов, сделанных парой кусачек, найденных на ранчо Баркера). Когда Текс вернулся к машине, они съехали вниз, к подножию, и затем, прихватив с собою свертки с одеждой, поднялись вновь уже пешком. Они не сунулись на территорию усадьбы через ворота, “потому что подумали, они ведь могут быть под напряжением или сигнализация сработает”. Справа от ворот вниз уходил заросший кустарником пологий склон, и забор здесь был ниже. Сьюзен перекинула через него сверток, а затем перелезла сама, сжимая нож в зубах. Остальные последовали ее примеру.

Они складывали одежду в кустах, когда Сьюзен заметила огни подъезжавшего автомобиля. Он двигался по асфальтовой дорожке по направлению к воротам. “Текс сказал нам, девушкам, пригнуться и молчать как рыбы. А сам пошел на свет, и мы потеряли его из виду… Я слышала, как он сказал: “Стой!” Сьюзен слышала еще один, мужской, голос: “Пожалуйста, не надо этого делать, я ничего не скажу”. “А затем я услыхала выстрел, и еще один выстрел, и еще, и еще”… Четыре выстрела, а потом Текс вернулся и приказал следовать за ним. Когда они дошли до машины, Текс засунул руку в окно и выключил фары; потом они откатили машину подальше от ворот, по той же подъездной дорожке.

Я показал Сьюзен фотографию “рамблера”. “Да, очень похожа”. Затем я показал ей сделанную полицейскими фотографию сидящего за рулем Стивена Парента.

О.: “Эту самую штуку я и видела в машине”.

Члены большого жюри в голос ахнули.

В.: “Когда вы произнесли “штуку”, вы имели в виду человека"?

О.: “Да, человека”.

Жюри заглянуло в самое сердце Сьюзен Аткинс – и увидело там лед.

Они прошли по дорожке к дому, миновав гараж. Используя подготовленную мною схему, Сьюзен отметила, как именно они приблизились к окну столовой. “Текс открыл окно, забрался внутрь, и вскоре я уже увидела его стоящим на крыльце”.

В.: “Все три девушки вошли в дом одновременно?”

О.: “Вошли только две из нас, одна осталась снаружи”.

В.: “Кто же остался?”

О.: “Линда Касабьян”.

Сьюзен и Кэти присоединились к Тексу. На диване лежал мужчина (Сьюзен опознала в нем изображенного на фотографии Войтека Фрайковски). “Он проснулся и вытянул руки, потягиваясь. Мне кажется, он решил, что откуда-то в доме оказались его друзья. Он спросил: “Который час?”… Текс подпрыгнул к нему и ткнул в лицо пистолетом со словами: “А ну, тихо. Не двигайся, или ты – покоиник". Фрайковски сказал что-то вроде: "Кто вы такие и что вы тут делаете?”

В.: “Что на это ответил Текс, если вообще ответил?”

О.: “Текс сказал ему: “Я Дьявол, и у меня здесь свои дьявольские дела…”

После чего Текс приказал Сьюзен посмотреть, нет ли в доме еще кого-нибудь. В первой спальне она увидела женщину, читавшую книгу (по фотографии Сьюзен узнала в ней Абигайль Фольгер). “Она посмотрела на меня и улыбнулась, и я тоже поглядела на нее и улыбнулась ей”. И продолжала обход: В следующей спальне она увидела двоих – мужчину и женщину. Мужчина сидел спиной к заглянувшей в комнату Сьюзен, на краешке постели. Беременная женщина лежала в кровати (Сьюзен опознала Джея Себринга и Шарон Тейт по фотографиям). Оба были поглощены разговором и не заметили ее. Вернувшись в гостиную, Сьюзен доложила Тексу, что в доме находятся еще трое.

Текс передал Сьюзен веревку и приказал связать мужчину на диване. Когда она сделала это, Текс приказал привести остальных. Сьюзен вошла в спальню Абигайль Фольгер, “приставила к ее горлу лезвие ножа и сказала: “Вставай и иди в гостиную. Не задавай вопросов. Просто делай что сказано”. Вооруженная ножом Кэти взяла на себя Фольгер, в то время как сама Сьюзен присматривала за двумя остальными.

Никто не оказал сопротивления. У всех было одинаковое выражение на лице: “Шок”.

Войдя в гостиную, Себринг спросил у Текса: “Что вы здесь делаете?” Текс посоветовал ему заткнуться и приказал всем троим улечься на пол перед камином лицами вниз. “Ты что, не видишь, она беременна? – спросил Себринг. – Позволь ей сесть”.

Когда Себринг отказался “выполнять распоряжения Текса… Текс застрелил его”.

В.: “Вы своими глазами видели, как Текс стрелял в Джея Себринга?"

О.: “Да”.

В.: “Он стрелял из оружия, привезенного с ранчо Спана?”

О.: "Да".

В.: “Что произошло потом?”

О.: “Джей Себринг упал у камина, а Шарон с Абигайль вскрикнули”.

Текс приказал им молчать. Когда он спросил, есть ли у них деньги, Абигайль сказала, что в ее спальне лежит сумочка, в которой есть немного. Сьюзен сходила вместе с ней забрать наличные. Абигайль отдала ей семьдесят два доллара и спросила, не нужны ли ей кредитные карточки. Сьюзен отвечала, что не нужны. По их возвращении в гостиную Текс приказал Сьюзен раздобыть полотенце и заново связать руки Фрайковски; она так и сделала, сказала Сьюзен, но не сумела завязать узел по-настоящему крепко. Затем Текс взял веревку и затянул на шее Абигайль и Шарон.

Он перекинул свободный конец веревки через потолочную балку и потянул за него, “отчего Шарон и Абигайль пришлось подняться на ноги, чтобы не задохнуться…” После чего “я забыла, чей это был вопрос, но это спросила кто-то из жертв: “Что вы хотите сделать с нами?” – и Текс ответил: “Вы все умрете”. И тогда они стали молить нас о пощаде”.

В.: “Что случилось затем?”

О.: “Текс приказал мне подойти к Фрайковски и убить его”.

Когда Сьюзен занесла над ним нож, Фрайковски, сумевший высвободить руки, вскочил и “сбил меня с ног, а я вцепилась в него как могла крепко, и тогда мы оба начали сражаться за собственную жизнь.

Ему как-то удалось схватить меня за волосы, он с силой рванул их, и я крикнула Тексу, чтобы он помог мне, или хоть кто-нибудь, а Фрайковски – он тоже что-то кричал.

Он как-то сумел оказаться у меня за спиной, а у меня в правой руке был нож, и я… я… я не знаю, во что я попадала, но я размахивала ножом и, помню, ткнула во что-то, может, раза четыре или пять подряд, куда-то за спину. Я не видела, во что попадаю”.

В.: “Но вам показалось, что это был человек?”

О.: “Я прежде никогда не била ножом человека, просто нож втыкался во что-то – и все”.

В.: “Это “что-то” могло быть Фрайковски?”

О.: “Может, это был Фрайковски, или кресло, или еще что-то, – я не знаю, во что попадала”.

Сьюзен внесла в свой прежний рассказ заметные изменения. Во время моей беседы с ней и на сделанной адвокатом записи она признавала, что ударила Фрайковски “четыре-пять раз в ногу”. Кроме того, если она не лгала Виржинии, то ей было прекрасно знакомо чувство, возникающее, когда ударяешь человека (то бишь Гари Хинмана) ножом.