Текст книги "Гость из леса"

Автор книги: Вильям Козлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

Гришка снизу видел, как Лёшка, перегнувшись через сук, лупил Романа по голове, по лицу длинной колючей веткой. Топор был воткнут в красноватый ствол. Острое блестящее лезвие пускало солнечные зайчики. В следующее мгновение все перепуталось: Лёшка только что был наверху, а теперь оказался ниже Романа. Оказывается, тот за ногу стащил его. Затрещала чья-то рубаха. Боролись мальчишки молча, слышалось только тяжёлое пыхтение, да вниз сыпались труха и иголки. Вот они уже на последнем суке. Лица злые, раскрасневшиеся. У Лёхи от ворота до живота располосована рубаха. У Романа на щеке вспухла длинная царапина. Нижний толстый сук подозрительно потрескивал, но дерущиеся мальчишки ничего не замечали. Они так и грохнулись на мох вместе с обломившимся суком. Мгновенно вскочили на ноги и снова сцепились; Лёшка попытался подставить подножку, но, уже падая, Роман каким-то образом вывернулся и всей тяжестью придавил противника к земле.

Видя, что никак не вырваться из цепких объятий Романа, долговязый Лёшка пробурчал:

– Пусти… Ну, твоя взяла! Пусти говорю!..

Роман отпустил. Лёшка медленно поднялся с земли и угрюмо ощупал порванную рубаху.

– Теперь дома будет… Мамка всю плешь проест!

Лёшка расстроился из-за рубахи. Мать у него действительно очень вспыльчивая. Бывает, из-за ерунды раскричится на всю улицу. А то ещё отлупит Лёшку верёвкой.

– Не расстраивайся, я сейчас зашью, – вдруг раздался совсем рядом девичий голос. Ошеломлённые мальчишки увидели на лесной тропинке Майю. Она стояла за соседним деревом и всё видела.

– Ты чего это за нами подглядываешь? – недружелюбно сказал Гришка.

– Много чести, – обрезала девчонка. – Я шла мимо и услышала, как вы ругаетесь… Не каждый день увидишь драку на дереве…

– Ну, посмотрела – до свиданья, – сказал Роман, всё ещё не остывший после схватки.

– Чего это ты командуешь? – сказала девочка. – Может, и со мной сразишься?

– Как разговаривает? – ухмыльнулся Гришка. – Тебя, наверное, никогда не били?

– И у тебя поднялась бы рука на девочку? – смерила его уничтожающим взглядом Майя.

– Каждый сверчок знай свой шесток, – изрёк Гришка.

– Снимай, – повернулась Майя к Лёхе и достала из сумки вышивку с цветными нитками и иголками.

Лёшка обрадованно стащил рубашку и протянул ей. На широкой груди его тоже алела царапина.

– Просто удивительно, что вы себе шеи не свернули, – сказала Майя, усаживаясь на невысокий пенёк и раскладывая на коленях шитьё.

– Ты ему рубаху зашиваешь, а он деревья губит, – заметил Гришка.

– Он уже достаточно наказан, – ответила Майя. Иголка летала в её ловких тонких пальцах. И вообще вид у неё был очень домашний.

Роман раскрыл было рот, собираясь что-то сказать, но так и не сказал. Махнув рукой, отошёл в сторону и стал смотреть на красных Муравьёв, суетящихся между сосной и небольшим рыжим муравейником. По толстому корявому стволу вниз головой спускался маленький куцый поползень. Иногда замирал на одном месте, что-то склёвывал с коры и деловито скользил дальше. Солнце позолотило вершины деревьев, разбросало по усыпанной иголками земле жёлтые пятна. Пятна вытягивались, передвигались, будто играли в пятнашки. Иногда солнечный луч ярко вспыхивал то на красноватом клочке коры, то на глянцевитых листьях брусничника, то на крыльях юркого лесного жука.

«Не поймёшь этих девчонок, – размышлял Роман. – Вчера обозвала вредителями, нынче, как родному брату, зашивает рубаху Лёшке Дьякову, который, уж если на то пошло, всем вредителям вредитель…»

Встряхнув на руках рубашку и наклонив голову, Майя, как заправская мастерица, с удовлетворением посмотрела на свою работу.

– Твоя мать и не заметит, – сказала она, передавая рубашку довольному Лёхе.

Тот натянул её, схватил почти пустой мешок – ребята помешали ему набить его шишками, – топор и, немного косолапя, зашагал в сторону посёлка.

– Эй, как тебя? – окликнула Майя.

Лёха остановился. Маленькая голова с тёмными жёсткими волосами удивительно долго поворачивалась на тонкой шее. Ребята привыкли, что Дьяков медлительный человек, а для девочки это в диковинку.

– У него шея деревянная? – спросила она.

– Чего тебе? – после длительной паузы поинтересовался Лёха.

– Ты забыл спасибо сказать, – ласково улыбнулась Майя.

– Чего? – удивился Лёха.

– У вас, наверное, это не принято, – сказала Майя.

Лёха ещё некоторое время смотрел на неё, потом смачно сплюнул и неторопливо зашагал дальше. Но вот его шаги стали замедляться, и Лёха совсем остановился. Так же медленно, как и первый раз, повернулся.

– Это самое… благодарствуем… – выдавил он из себя и, удивив ребят, довольно живо повернулся и почти бегом направился к посёлку.

– Почему во множественном числе? – наморщила лоб Майя. – Да и слово выкопал какое-то древнее.

Роман и Гришка переглянулись и разом рассмеялись.

– Что вы? – взглянула на них девочка. – Вот увидите, он больше не будет калечить деревья… Просто до него всё доходит дольше, чем до других.

– Если у неё дедушка профессор, так можно и нос задирать? – возмущался Гришка во дворе дома Басмановых. – Все дураки, одна она умная!

Роман молча привинчивал к раме мопеда самодельный багажник. На нём можно пристроить второго седока.

– Поучает всех, как учительница, – продолжал Гришка.

– Прижми вот эту поперечину, – попросил Роман, орудуя гаечным ключом.

– И эта дурёха, Тонька, так ей в рот и смотрит…

– Теперь тут подержи, – сказал Роман, насаживая на болт новую гайку.

– Не нравится она мне…

– Кто? Тонька? – спросил Роман.

– При чём тут Тонька? Эта тощая питерская селёдка..

– Да нет, она ничего, – улыбнулся Роман. – Особенно когда засмеётся. Жаль только, что редко улыбается…

– Я и говорю – злючка!

Небо ещё было светлое, и лишь одинокая зеленоватая звезда тускло сияла над лесом. Солнце недавно село, и в посёлке стало необычайно тихо. Где-то тянул свою волынку удод. Лениво так, с длительными паузами. Совсем низко пролетали безмолвные летучие мыши. Одна из них промелькнула над самыми головами мальчишек.

– Послушай-ка, что я придумал! – вдруг воодушевился Гришка. – Как станет темно…

9. Гришкина месть

Пришла ночь в посёлок Погарино. Меж редких высоких облаков ярко посверкивали звёзды. Луна разливала окрест ровный голубоватый свет. Иногда негромко взбрехнёт собака, завозится в хлеве и протяжно вздохнёт корова, во сне забормочут куры, хрюкнет боров – и снова станет тихо.

Майя – она уже лежала на раскладушке с книжкой в руках – вздрогнула, услышав жуткий крик за окном, и повернула голову к дедушке, работающему за квадратным обеденным столом.

– Кто это, дедушка? – спросила она. – У меня даже мурашки по коже.

– Филин, – коротко ответил дедушка, не отрываясь от своих бумаг.

Старая настольная лампа с подгорелым картонным абажуром освещает седую голову, очки в белой металлической оправе, серебристую бородку. Дедушка пишет книгу о защите пернатых нашей страны.

Будто догадываясь, каким полезным трудом для птичьего рода занят дедушка, на него, не мигая, одобрительно смотрит круглым блестящим глазом пустельга. Её клетка стоит на подоконнике. Широким белым поясом поперёк охватывает птицу пластырь. Дедушка сказал, что кость уже срослась и завтра утром он снимет повязку.

Майя снова углубляется в книгу. Она перечитывает «Белый Клык» Джека Лондона. Это её любимый писатель. Второй раз перечитывать тоже, оказывается, интересно. Начинаешь замечать то, что в первый раз проскочило мимо сознания, и больше думаешь над прочитанным.

В тот самый момент, когда благородный и храбрый Белый Клык готовился схватиться на ринге с бульдогом и Красавчик Смит уже заранее торжествовал победу, в кухне, отгороженной ситцевой занавеской, раздался петушиный крик. Майя удивлённо взглянула на дедушку. Он сидел в прежней позе и, казалось, не слышал ничего. Майя хотела спросить дедушку, что это такое, но тут послышалось хлопанье крыльев, недовольное кудахтанье.

Сбросив стёганое ватное одеяло, Майя вскочила с раскладушки.

– Для петуха вроде бы рано, – заметил Святослав Иванович, отложив в сторону ручку.

– С какой стати петух стал кукарекать в доме? – сказала Майя. – Куры живут в сарае.

– Действительно, здесь им делать нечего, – согласился дедушка.

Недовольная петушиная воркотня стала громче, ситцевая занавеска колыхнулась, и в комнату степенно вошёл весь вывоженный в саже белый петух. Сослепу наткнулся на табуретку, взмахнул крыльями и, вытянув шею, звонко и раскатисто кукарекнул.

Пока изумлённые Майя и дедушка смотрели на него, за занавеской раздалось кудахтанье, хлопанье крыльев, а немного погодя на свет вышла чумазая хохлатка.

Майя натянула платье и взглянула на дедушку.

– Я знаю, кто это! – сказала она.

– Надо что-то делать, не то весь курятник к нам переберётся, – заметил дедушка, разглядывая куриное семейство. Птицы моргали, головы их, увенчанные красными гребнями, клонились то в одну, то в другую сторону. Зоркая пустельга с нескрываемым интересом смотрела на них.

– Это мальчишки, – сказала Майя.

Оставив дверь в комнату открытой, так как в сенях было темно, дедушка вытащил из скоб деревянный засов и распахнул дверь. Лунный свет хлынул в сени. На заборе, будто хрустальный, сиял глиняный кувшин. Тишина. Майя первой шагнула на крыльцо, и в ту же секунду сверху что-то посыпалось. Майя испуганно отпрянула в сени. По ступенькам с глухим стуком прыгали какие-то маленькие предметы. Святослав Иванович нагнулся и что-то поднял.

– Шишка, – пробормотал он. – Обыкновенная еловая шишка. Какой же это разбойник высыпал на наши головы шишки?

Он спустился с крыльца и, задрав бородатую голову, взглянул на облитую лунным светом крытую крышу.

– Однако придумано хитроумно… Чем же ты прогневила местное население?

– Нет, это не он, – задумчиво сказала Майя. – Или он?

– Он, не он… – усмехнулся дедушка. – О ком ты?

– Пошли спать, – сказала Майя. – Уже поздно.

– Я ещё должен закончить один раздел…

– У тебя поднимется давление. На сегодня хватит.

На освещённую луной тропинку выскочил Гектор. Помахивая коротким хвостом, пёс укоризненно посмотрел на них отражающими зеленоватый свет глазами, будто укоряя за то, что его не разбудили и не взяли с собой. Затем устремился в темноту, несколько раз басовито гавкнул и тут же вернулся, радостно вертя обрубком хвоста. Весь его бесстрашный вид свидетельствовал о том, что всех врагов он устрашил и любимые хозяева могут спать спокойно.

Майя подняла шишку и протянула Гектору:

– Ищи!

Фокстерьер схватил зубами шишку, весело подбросил её вверх, поймал и с рычанием снова умчался в темноту. Немного погодя мимо них, сверкнув зелёными глазами, прошмыгнула кошка, а вслед за ней белым блестящим шаром прокатился Гектор с шишкой в зубах.

– С таким защитником нам сам чёрт не страшен, – улыбнулся Святослав Иванович.

Во дворе тихо. Слышно, как ровно и негромко шумят вершины сосен. В огороде бабушки Пивоваровой растопырило руки-палки пугало. Блестит лакированный козырёк старой фуражки, сверкает крупная роса на широких капустных листьях.

Виновато опустив голову, приплёлся Гектор. Не догнал он проворную кошку, хоть глаза у него так же светятся, как и у неё. Не умеет фокстерьер на деревья забираться, а для кошки это пустяк. Вот если бы она в нору юркнула, тут бы он себя показал: в Два счёта оттуда за хвост выволок, даже если бы нора спускалась в самую преисподнюю.

Позвав Гектора, они ушли домой. Две курицы и петух были водворены на место: в сарай, где сидели на насесте их подружки.

Лязгнул засов, скрипнула дверь, и стало тихо.

Немного погодя с крыши мягко спрыгнула на грядку смутная человеческая фигурка, помаячила секунду, затем вдоль грядок подобралась к окну и заглянула туда. Оглядываясь на освещённое окно, фигура так же осторожно удалилась. Перелезая через изгородь, зацепилась за жердину, и послышался треск раздираемой материи. Человек шёпотом чертыхнулся и побежал к лесу, где на опушке маячила ещё одна мальчишечья фигура.

Утром следующего дня Майя повстречала на широкой улице Романа и Гришку. Приятели гоняли неподалёку от автобусной остановки футбольный мяч. В воротах, которые были обозначены двумя серыми камнями, в позе заправского вратаря стоял Виталька Гладильников. Два мальчишки поменьше топтались возле игроков, дожидаясь, когда и им представится возможность пнуть ногой мяч.

Майя вежливо поздоровалась с мальчишками. Видно, её привычка пристально смотреть в глаза смутила сразу обоих: Роман и Гришка почему-то отвели глаза. Лишь худущий, белобрысый, весь в веснушках Виталька не спасовал: открыто встретил её взгляд. Виталька – ровесник Романа. Он хотя худой, но высокий, с маленькой белой головой, которую мать сама ножницами подстригала под полубокс. Глаза у Витальки синие, быстрые, да и сам он минуты не может стоять на одном месте: руки двигаются, ногами перебирает, головой вертит. Он всегда вратарём в ворота становится. У него отличная реакция, редкий мяч пропустит. И сейчас бы взял, да Роман выше ворот послал.

– Это правда, что у вас ястреб живёт? – спросил Виталька.

– Ты имеешь в виду пустельгу? – сказала Майя.

– Всех хищников надо уничтожать, – заметил Виталька.

– Это за что же?

– За то, что они хищники, – усмехнулся Виталька, поражаясь девчоночьей глупости. – Они ведь маленьких птичек кушают… без соли! – И рассмеялся, довольный собственным остроумием.

– Если ты ничего не соображаешь, – сказала Майя, – нужно у знающих людей поинтересоваться: все ли хищники вредители или нет.

– Чего тут соображать? Я как увижу ястреба или сову, так и палю из одностволки… Бывает, и попадаю!

– Ты сам хищник, – сказала Майя.

– Позавчера ястреб у тёти Клавы, что у конторы живёт, цыплёнка сцапал, – сказал Виталька. – Даже наседки не побоялся: камнем спикировал с неба – и хвать! Так что же, на него теперь богу молиться? Тётя Клава сама просила укокошить его.

– Подумаешь, цыплёнок! – сказала Майя.

– Это ты тёте Клаве скажи… – рассмеялся Виталька и недоверчиво взглянул на неё, – Откуда ты всё это знаешь?

– У неё дед – учёный, – подсказал Гришка. – Ученый профессор по птицам.

– Таких не бывает, – не поверил Виталька.

– Бывают, – улыбнулась Майя.

– Скажешь, и профессор по змеям есть?

– Есть.

– И по рыбам?

– И по рыбам!

– И по муравьям? И по паукам? И по мухам? – не унимался Виталька. Ухмыляясь, он то смотрел на девочку, то на ребят, будто приглашая их принять участие в этом споре. Однако приятели помалкивали.

– Ты, Виталька, тёмный человек, – сказала Майя. – Неужели вас в школе ничему не учат?

– Мы и сами с усами, – только и нашёлся что ответить на такой выпад Виталька. Ухмылка исчезла с его лица. Он даже подумывал, не пора ли рассердиться на эту настырную девчонку, которая разговаривает, как учительница. Останавливало его лишь непонятное, упорное молчание Романа и Гришки. Они как воды в рот набрали.

А девчонка, отвернувшись от него, уставилась в упор на приятелей. И опять они зашныряли глазами по дороге, будто потеряли там чего-то. Мяч вовсю гоняли малыши.

– У бабушки Пивоваровой действительно завёлся домовой, – сказала Майя.

– Я же говорил, – промычал Гришка, старательно рассматривая большой палец ноги. Он даже пошевелил им.

– Современный такой домовой, – невинно глядя на них, продолжала Майя. – Забрался на крышу, пристроил над крыльцом фанеру с сосновыми шишками, а когда мы вышли с дедушкой, дёрнул за верёвку, привязанную к этой фанере…

– И птичьего профессора напугал? – хихикнул Виталька.

– Я бы попросила тебя более уважительно отзываться о моём дедушке, – смерила его уничтожающим взглядом Майя, как она это умела делать. – Он никакой не птичий профессор… – Взгляд в сторону Гришки. – И не учёный профессор… А профессор-орнитолог.

– У нас тут министр лесного хозяйства был, – похвастался Гришка. – Я ему из колодца холодной воды достал. Он пить захотел.

Это заявление не произвело никакого впечатления на девочку.

Пропустив Гришкины слова мимо ушей, она ровным голосом продолжала:

– А потом… домовой… вот ещё какую штуку придумал: взял из курятника двух глупых куриц и петуха и спустил их через дымоходную трубу прямо в печку… Хорошо, что её сейчас не топят, а то получились бы цыплята-табака…

– Табака… – повторил Гришка. – Это в том смысле, что, будь печка горячая, их дело было бы табак?

– Вот именно, в этом смысле… – улыбнулась Майя.

Виталька, соображающий что к чему, с любопытством прислушивался к этому разговору. Он и сам не раз участвовал в подобных вылазках…

Ранней весной мальчишки ночью устроили точно такой же куриный концерт первой ябеде в школе Машке Кошкиной. Так её мать на самом деле поверила, что это сделал домовой…

А придумал эту штуку Роман Басманов.

– У тебя брюки порваны, – заметила глазастая Майя. – Случайно, не за палисадник зацепился?

– А ты что, зашить хочешь? – улыбнулся Роман. – Пожалуйста.

– Тебе – нет, – сказала Майя.

Футбольный мяч подкатился к Роману. Он встрепенулся, что есть силы поддал его босой ногой и смеющимися глазами посмотрел на Гришку.

– Ты веришь в домовых? – спросил он.

– Раньше верил, а теперь нет, – нашёлся хитрый Гришка.

– А ты? – метнул Ромка быстрый взгляд на Витальку.

– В домовых только старухи верят, – усмехнулся тот.

– Над вами кто-то другой подшутил, – улыбнулся Роман.

– Интересно, кто же? – прищурилась на него Майя.

– Может, курицам холодно стало – и они сами в печку забрались? – спросил Гришка.

– А шишки из леса ветром принесло? – в тон ему ответила Майя.

– Мало ли чудес бывает на свете, – сказал Роман и припустил за мячом, которым опять завладели малыши.

10. Когда умирают деревья

Рассвет над Погарином занимается в половине четвёртого. Над Медницким Бором играют-полыхают зарницы, потом вымахивает первый рассеянный солнечный луч и, будто факелы, зажигает одну за другой вершины елей и сосен. А когда огромное красное солнце поднимется повыше, над рекой Уклейкой тает сизоватый туман, лишь над глубоким Чёрным озером он ещё долго стоит. И в утренней тишине звучно взбулькивают большие чёрные окуни, да ещё слышно, как шумят на берегу высокие сосны.

Негромко плещет весло, шуршит прошлогодний камыш, раздвигаемый резиновой лодкой. Перегнувшись через влажный выпуклый борт, человек в брезентовой куртке и охотничьих сапогах начинает вымётывать сеть. Белые пенопластовые поплавки один за другим уходят в зеленоватую озёрную глубину…

Другой человек, с ружьём в руках, крадётся по бору к глухариной ночёвке. Огромные птицы укрылись среди ветвей и дремлют. Вот человек осторожно отодвигает вершину молодой ёлки, поднимает двустволку… Беспокойно вертит красноглазой головой мать-глухарка, чуя неладное. Она уже раскрыла клюв, чтобы предупредить об опасности весенний выводок, но поздно: гремит выстрел, и тяжёлая птица камнем падает вниз, ломая тонкие сучки, а птенцы ошалело разлетаются в разные стороны. Ещё выстрел – и молодой глухарь с перебитым крылом ударяется о ствол и зарывается в зелёный мох. Волоча окровавленное крыло, он пытается скрыться в ельнике, но охотник тут как тут…

Нет жалости в сердце браконьера ни к чему живому. Озираясь по сторонам и прислушиваясь, крадётся он по лесу, готовый сразить наповал всё, что попадётся на его пути. Не знает и меры браконьер: сколько ни возьмёт в озере рыбы, всё ему мало, сколько ни настреляет дичи – не остановится. Дай ему волю, он вокруг истребит всё живое…

В то время, когда сон предрассветный крепче всего, хищными серыми волками бродят браконьеры по лесу: проверяют капканы, ставят сети, бьют дичь…

Тишину посёлка разрывает гул моторов. К конторе леспромхоза подъезжают крытые брезентом машины. Хлопают двери в домах, скрипят калитки. На улицу выходят мужчины и спешат к зданию конторы. Лесорубы, перебрасываясь словами, забираются в кузова, и машины трогаются с места. Сразу за околицей они сворачивают с накатанного просёлка в бор. Километра три петляет узкая лесная дорога. Ветви хлещут в борта машин, царапают выгоревший брезент. Грузовики с грохотом подкидывает на узловатых побелевших корнях, то и дело пересекающих дорогу. Подкидывает и лесорубов, сидящих на деревянных скамейках.

Лесная дорога пересекает широкий большак. По этому большаку на станцию Жарки могучие лесовозы доставляют заготовленную древесину. Огромные толстые «хлысты», так здесь называют очищенные от сучьев стволы, грузятся лесоукладчиками на машины с прицепами, закрепляются железными цепями – и можно в путь. А путь не близкий: до станции Жарки шестьдесят километров. И дорога не асфальт. Когда сухо, ещё ничего, а пройдёт дождь – и большак раскисает. Буксуют лесовозы в глубоких глинистых колеях, ревут моторы на весь лес, ругаются измученные шофёры. Приходится браться за топоры и рубить березняк, чтобы подложить под буксующие колёса. Сообща шофёры наконец вытаскивают увязшую в грязи машину и едут дальше. На станцию Жарки, где вдоль путей навалены брёвна. Лебёдки днём и ночью грузят на железнодорожные платформы древесину. Один за другим уходят длинные тяжёлые составы. Иногда к составу прицепляют два паровоза. Одному не под силу стронуть километровую вереницу платформ. Идут составы и на запад, и на восток. Везут погаринскую древесину во все концы нашей необъятной страны. На стройки, на домостроительные комбинаты, на деревообделочные заводы… Древесина – это богатство нашей родины. Идёт она и за границу. И платят нашему государству за русский лес чистым золотом.

А сколько этого зелёного золота вокруг! Глазом не окинуть! Визжат в глухом бору электропилы, с громким шумом падают вековые сосны и ели, стрекочут лебёдки, урчат трелёвочные трактора. Всё дальше уходят с обжитых мест звери, улетают потревоженные лесные птицы.

Бригадир Тимофей Георгиевич Басманов работал без помощника. Бешено крутящиеся зубья с сатанинским визгом вгрызались в древесину. Веером летели мелкие белые опилки. Бригадир безошибочно знал, когда нужно усилить нажим на рукоятку пилы, когда ослабить, чтобы дать возможность вылететь опилкам. Толстый ствол мелко дрожал, мутноватые капли смолы выступали на закраинах разреза. Сверху сыпались сухие иголки, но бригадир их не замечал. Так не замечает на дороге усталый путник мелко накрапывающего дождя. Зато бригадир чувствовал, как умирает могучее дерево.

Только он один слышал глухой, нарастающий в гигантском стволе тихий стон. Слышал сквозь пронзительный визг пилы. Даже не слышал, а скорее всего ощущал. Потому что этот тихий стон был в нём самом. Он, будто электрический ток, передавался ему через дрожащую в крепких руках пилу.

Всё глубже и глубже уходила пила в ствол. Дерево уже не дрожит, а содрогается. Бригадир не смотрит вверх, но знает, что вершина начинает шуметь, как на ветру, и раскачиваться, хотя ствол ещё неподвижен.

И вот последний нажим пилой – и она ловким круговым движением извлечена из разреза. Как будто бы ничего и не произошло: дерево по-прежнему стоит на своём месте, лишь неширокое белое кольцо опоясало его вокруг самой подошвы. Мелкие влажные опилки разбрызгались кругом. Ствол ещё прям, а вершина уже неумолимо клонится в одну сторону. И в это мгновение возникает так знакомый всем лесорубам могучий глухой гул. Он нарастает, ширится, как снежный обвал, заставляя своей мощью всё живое замереть. В это могучее движение вовлекаются и другие деревья. Их ветви колышутся, трещат, и вот уже кажется, весь лес заволновался, разноголосо зашумел, застонал.

Поставив поблёскивающее жало пилы на широкий пень с жёлтым сколом, Тимофей Георгиевич Басманов молча смотрит на поверженного гиганта. Он верит, что дерево не умерло, что скоро начнётся его вторая жизнь – в венцах деревянных домов, в балках, сваях, досках, мебели, даже спичках…

И нет никакой жалости в сердце лесоруба. Ведь это его работа.

11. Джинн в пробирке

В этот день многие лесорубы видели на делянке подвижного худощавого старичка в соломенной шляпе, с сумкой через плечо и розовым сачком под мышкой. Старичок бродил меж смолистых свежих пней, что-то выискивал, ковырялся в коре, искал. Иногда он становился перед пнём на колени, доставал из кармана большую лупу и долго что-то разглядывал. Тимофею Георгиевичу даже пришлось один раз на него прикрикнуть: старичок очень близко подошёл к опасной зоне, где валили деревья. Метнув на бригадира быстрый проницательный взгляд, старичок отошёл в сторону и стал смотреть, как падает гигантская сосна. Когда затих громовой гул, вызванный падением, Басманов заметил, что на голове старичка не было шляпы. Он почему-то держал её в руке.

В обеденный перерыв он подошёл к рассевшимся на брёвнах и задымившим папиросами лесорубам.

– Вот к какому я пришёл печальному выводу, – без всякого предисловия начал Святослав Иванович. – Если не принять срочных мер, – он обвёл руками вокруг, – весь этот прекрасный лес может погибнуть…

– Мы стараемся, дедок, – улыбнулся молодой кудрявый лесоруб. Меж колен у него зажата суковатая берёзовая палка, которую он кромсал острым ножом, вырезая рукоять.

– Там, где вы прошли, – продолжал Храмовников, – остались кучи древесного мусора, гниющие ветви, молодые обломанные деревья. В этом мусоре разведутся паразиты… – Святослав Иванович достал из сумки закрытые пробирки. – Вот, полюбуйтесь! Дупляки, сосновые златки, еловая смолёвка, точечная смолёвка, берёзовый слоник, короеды, сосновый лубоед… Целый букет самых опасных вредителей! И всё это я собрал на одной делянке. Любой из этих вредителей способен нанести ощутимый вред хвойным деревьям, а ведь тут их пропасть!

Лесорубы с интересом слушали старичка. Кое-кто подошёл поближе.

– Вы бы нам не про жучков-короедов, а что-нибудь повеселее… – сказал кудрявый. – Например, про международный футбол. Какие шансы у нашей команды?

Тимофей Георгиевич Басманов неодобрительно посмотрел на него.

– Помолчи, Андрей, – сказал он.

Слова Храмовникова заинтересовали лесорубов. Они окружили его, по рукам пошли пробирки с жучками. Посыпались реплики:

– Махонькая, как тля, а что делает…

– Где ж её увидишь? Ежели она внутри окопалась?..

– Помнится, раньше ребятишки сучья сжигали, а теперь они гниют.

– И мы зимой жгли, в морозы, чтобы обогреться… А летом, в сушь, запалишь, дунет ветер – и пошёл пожар гулять…

– Лес перед опасностью! Его нужно спасать, понимаете? Немедленно спасать. И теперь, кроме человека, никто этого не сможет сделать. Необходима полная расчистка заражённого участка. Нужно как можно быстрее сжечь мусор, сухие ветви…

– Мы не лесники, – заметил Тимофей Георгиевич. – Мы, отец, лесорубы.

– Вы советские люди. Хозяева этой земли! – горячо воскликнул Святослав Иванович. – И вы должны спасти лес.

В голосе старика столько было горечи, что даже кудрявый Андрей, готовившийся отпустить очередную шуточку, промолчал. Лесорубы почувствовали себя неловко.

– Не по адресу вы обратились. Это забота лесников, – повторил Басманов и поднялся с бревна. Обеденный перерыв кончился. Вслед за бригадиром встали и остальные.

12. Эх, прокачу!

– Спорим, что с первого раза заведётся? – сказал Роман и крутнул стартёр. Отрегулированный мотор сразу завёлся. Мальчишка взобрался на седло и только тронулся с места, как мопед вильнул в одну сторону, потом в другую, и Роман кувырком полетел на землю. Вслед за ним растянулся в пыли Гришка. Мопед лежал на боку и трещал на высокой ноте.

Роман вскочил на ноги и бросился к машине. Выключил мотор и только потом обернулся к приятелю.

– Ты что, спятил? – возмутился он. – Я же сказал, сначала один попробую, а потом уж вдвоём… Прямо на ходу прыгнул!

Роман осмотрел мопед, выправил свернувшийся в сторону руль и уставился на приятеля.

– Отойди на пять шагов, – приказал он.

Мопед работал отлично, и довольный Роман вместо одного круга сделал все три. Поравнявшись с Гришкой, завистливо наблюдавшим за ним, прибавлял газу и проскакивал мимо. Решив, что приятель наказан достаточно, наконец притормозил.

– Садись, – сказал он. – Только не дёргайся сзади.

Вместе с Гришкой они прокатили ещё несколько раз по широкой улице и чуть было не переехали пестрецовскую курицу. Услышав всполошённый крик и хлопанье крыльев (напуганная наседка перемахнула через забор), хозяйка, половшая грядки, разогнулась и погрозила мальчишкам кулаком. Увидев идущих навстречу Майю и Тоню Яшину, Роман горделиво выпрямился в седле и крутанул рукоятку газа, но мопед, вместо того чтобы птицей рвануться вперёд, вдруг чихнул, захлебнулся и умолк. Ещё немного, по инерции, прокатился вперёд и остановился.

– Какие у вас в посёлке вежливые мальчики, – сказала новой приятельнице Майя. – Видишь, остановились, чтобы с нами поздороваться…

Ни у Романа, ни у Гришки не было никакого желания разговаривать с задиристыми девчонками, но делать было нечего, и они нехотя поздоровались.

Они думали, подружки пойдут дальше своей дорогой, но те, видно, не спешили: подошли поближе и стали рассматривать мопед.

– Это, конечно, не мотоцикл, но кататься можно, – изрекла Майя.

– Ой, прокатите нас? – пристала Тоня. Пухлые губы у неё обветрились, на щеке царапина. Зато на запястье красовался широкий красивый браслет, а рыжеватые волосы подвязаны белыми ленточками, отчего две куцые косички наподобие козьих рогов загибались в разные стороны. При малейшем движении головы рожки начинали дрожать.

Сегодня Майя показалась Роману очень симпатичной: высокий гладкий лоб, большие глаза с узкими тёмными бровями, маленький, немного острый нос. Золотистые волосы спускались на спину.

– Где ты эту штуку откопала? – поинтересовался Гришка, кивнув на сверкающий на солнце браслет, который Тоня выпросила у Майи на время поносить.

– Точно такой же браслет носила царица… Ну, у неё ещё половины головы нет, – с гордостью ответила Тоня.

– Ты хотела сказать – Нефертити, – подсказала Майя.

– Известная древняя царевна, – сказала Тоня.

– То царевна, – ухмыльнулся Гришка.

Роман не принимал участия в этом пустом разговоре: он нагнулся над мопедом и обнаружил, что гибкий резиновый шланг, соединяющий карбюратор с бензобаком, отсоединился. Поставив шланг на место и подкачав бензин, Роман повернулся к девочкам.

– Садись, – предложил он, взглянув на Майю.

Однако на заднее сиденье, проявив необыкновенную живость, взобралась Тоня. Подоткнула с боков подол сарафана и, выставив толстые белые коленки, скомандовала:

– До самой речки и обратно!

– Ишь какой командир, – пробормотал Роман.

– Поехали, – сказала Тоня.

Она упросила прокатить её не один круг, а три. И когда Роман притормозил, неохотно спрыгнула с мопеда.

– Ух, хорошо! – возбуждённо сообщила она подруге. – Вот только жук в щёку залепил…

Роман думал, что теперь позади него сядет Майя, но девочка продолжала оживлённо разговаривать с Тоней. Взглянув в их сторону, Роман сказал:

– Кто следующий?

– Я в Репино, под Ленинградом, на мотоцикле каталась, – рассказывала Майя Тоне. – На «Яве». Меня прокатил до Зеленогорска и обратно наш сосед по даче, Юрик.