Текст книги "Гость из леса"

Автор книги: Вильям Козлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)

– Ты прав, отец, иди…

Старший Басманов вздохнул и переступил через порог. Роман слышал, как застучали его шаги по коридору, потом хлопнула дверь. Высокий, чуть сутуловатый отец прошёл мимо окон и исчез. Ушёл отец. Убивать Тришку. Того самого медвежонка, которого принесли крошечным и выкармливали молоком из соски. Который почти год был верным товарищем Роману и другим ребятам, главным участником во всех играх и забавах. Это они научили Тришку брать в лапы разные вещи, разворачивать конфеты, ходить на двух ногах, как человек, бороться… Разве дикий медведь так сумеет? Даже разъярённый, раненый Тришка послушался его, Романа, и всё-таки отпустил Пестрецова…

А какие у него осмысленные глаза! В них радость и понимание. И как Тришка тяжело переживал, когда его отвергли люди! Ведь он всё понял, правда, не сразу, и последнее время стал приходить в посёлок крадучись, когда там было мало народа. Шёл прямо к дому Басмановых и ни на кого не смотрел – дескать, я по делу и никому худа не желаю, не трогайте только меня. Даже на собак старался не обращать внимания, вот они и обнаглели! Кто же стерпит, если на тебе повисла целая свора?..

Нет, Тришка не должен умереть! Он необыкновенный медведь и будет жить!

Роман пулей метнулся в сени, оттуда – в сарай. Схватил за руль новенький, ещё как следует не обкатанный мопед и поволок его к конторе. На крыльце дымил папиросой егерь Лапин. На земле, у последней ступеньки крыльца лежала, уткнув длинную острую морду в лапы, пятнистая гончая егеря. Говорили, что нет ей равной охотничьей собаки в округе. Любого зверя в лесу выследит и поднимет. И эта гончая по кличке Буян пойдёт по следу Тришки…

Отец удивлённо поднял брови, увидев сына, но ничего не сказал. Роман стоял рядом с мопедом и смотрел на дверь. Оттуда должен выйти Поздняков. Это его дожидались отец и егерь.

Лапин бросил на Романа понимающий взгляд и выпустил вверх густую струю дыма, как бы говоря, что, мол, ничего не поделаешь, брат, такая у нас служба…

Так в молчании они прождали минут пять. У Романа зачесалась нога, но он даже не пошевелился. Этот безобидный жест – почесать ногу – казался ему сейчас совсем неуместным.

Поздняков вышел на крыльцо в полном охотничьем снаряжении: брезентовой куртке, резиновых сапогах, при патронташе и ружье с затейливой резьбой на ложе. И стволы были украшены чеканкой. Глаза у Позднякова усталые, лицо хмурое. Видно, только что в конторе у него был неприятный разговор. Однако, увидев Романа, улыбнулся и кивнул:

– Ну, как мопед? Бегает?

– Забирайте, – ответил тот. – Не нужен он мне.

– А другим? – посерьёзнел директор. – Мопед отдан вам в общее пользование.

Роман смутился: как же он не подумал об этом? Вряд ли его правильно поймут ребята, когда узнают об этом поступке. Имеет ли он право от имени всех распоряжаться подаренной школьному лесничеству вещью? Захотел – взял, захотел – отдал…

– Пусть другие и ездят, – сказал он. – Я на него больше не сяду.

Пётр Васильевич внимательно посмотрел на Романа и присел на ступеньку, поставив резиновый сапог как раз напротив морды Буяна. Пёс приоткрыл глаза, втянул в себя воздух и снова задремал.

– Рассказывай, что случилось? – потребовал Поздняков.

Роман, волнуясь, поведал директору леспромхоза всю историю Тришки. Он даже не заметил, как свернули с тропинки к конторе Майя и Никита Поздняков. Они остановились за его спиной и стали молча слушать. Папироса у Лапина прогорела до мундштука, и, когда он сунул её в рот, пепел просыпался на брюки. Скомкав и выбросив окурок, он полез в карман за новой папиросой, но, помяв её в пальцах, так и не закурил. Старший Басманов поглаживал крепкой огрубелой рукой ложе ружья. Папироса, прилепившаяся к нижней губе, тоже погасла, но он забыл про неё. Немного удивлённо поглядывая на сына – одно дело самому с ним разговаривать, другое – слушать его в присутствии посторонних, – Тимофей Георгиевич и сам заражался сыновьей убеждённостью в несправедливости задуманного дела. Он вдруг сейчас отчётливо осознал, что если они убьют медведя, то тем самым нанесут мальчику непоправимую душевную травму. Роман открытый, честный парень. Таким его Басманов и воспитывал. В отличие от многих мальчишек Роман никогда не врал отцу. Ни в большом, ни в малом. И раз он пришёл сюда – значит, он, отец, не сумел убедить сына… А не сумел потому, что и сам сомневался в справедливости задуманного. Понял старший Басманов и ещё одно: если бы он застрелил Тришку, сын никогда бы ему не простил. Между ними всегда бы стоял медведь. От этой мысли он даже немного растерялся. Перестал гладить ложе и отодвинул от себя ружьё. Нет, он из него не выстрелит! Машинально снял патронташ и положил рядом.

И никто этого не заметил, кроме Майи. Девочка, казалось, всё поняла и улыбнулась. Тимофей Георгиевич неуверенно улыбнулся в ответ.

Когда Роман умолк, директор тоже полез в карман за папиросами – и что это у взрослых за привычка, в трудные минуты хвататься за спасительное курево? – достал, размял в пальцах, сунул в рот и щёлкнул зажигалкой. Видно было, что всё это он проделал машинально, по привычке, а мысли далеко…

– По этой, значит, причине ты и притащил мне обратно мопед? – наконец нарушил молчание Пётр Васильевич.

– Я был неправ, – сказал Роман. – Мопед здесь ни при чём. И он не мой, а общий.

– Хорошо, что ты хоть это понял, – уронил директор, задумчиво глядя на дремавшую у его ног собаку. Неожиданно он перевёл взгляд на Майю и спросил: – Зачем ты свистела? Ты знала, что Тришка придёт?

– У сосны что-то шевелилось, мигало, и мне стало страшно, – ответила она.

– И ты позвала на помощь медведя?

– Он добрый и умный.

– Чудеса! – усмехнулся Поздняков. – Девочка заблудилась в лесу, ей стало страшно, и она вместо людей зовёт на помощь – кого бы вы думали? – медведя! Расскажи кому, не поверят!

– Вы ведь верите? – взглянула на него Майя.

– Егор матку глухариную завалил, – подал голос Лапин. – А у нас охота на эту птицу на три года запрещена. Сами знаете, глухариные выводки завозили сюда аж из-под Белоруссии.

– Сколько он рыбы и зверя погубил – не счесть, – проговорил Тимофей Георгиевич. – А помните, в позапрошлом году зимой двух лосей ухлопали? Как пить дать, это Егорова работа. Правда, выкрутился он тогда, иначе бы не миновать крупного штрафа.

– Тришка – ручной медведь, – сказал Роман. – Его ничего не стоит убить. Он привык жить с людьми, вот и тянется к ним. Поэтому и не уходит из нашего леса.

– А сколько собак в посёлке задрал? – возразил Поздняков. – Женщины стали опасаться ходить за ягодами-грибами.

– Я ему ошейник надел, – сказал Роман. – С блестящими железками. Каждому понятно, что это Тришка.

– Если так любишь, что же ты его не воспитал? – взглянул на него директор. – Разве это дело – на людей бросаться?

– Это неправда, – тихо сказал Роман. – Такого не было.

– А Егор?

– Он ведь стрелял в него! – воскликнула Майя. – И видел, что это стоит у сосны Тришка. Ещё было светло – и ошейник издалека был виден. И потом, я кричала ему, чтобы не стрелял. А он всё равно выпалил. Раненый Тришка и бросился на него…

– Егору вперёд наука – не браконьерствуй, – сказал егерь. – А то последнее время совсем распоясался… То косулю подшибёт, то капканы на куницу расставит. Кабаниху ухлопал. Никакого сладу с ним не было… И мать такая же: на базаре задержали со свежей рыбой, так на весь райцентр раскричалась…

– Егор сам виноват, – поддержал Басманов. – И получил по заслугам.

– Я гляжу, вы готовы всю свою работу переложить на медведя, – улыбнулся директор. – Выходит, он один стоит пяти егерей?

– Мы пока нянчимся с браконьерами, – заметил Лапин.

Пётр Васильевич задумчиво посмотрел на кромку леса. Над зубчатыми вершинами густо засинело. Чего доброго, снова дождь с грозой натянет. Облака плывут с той стороны кучевые. То и дело загораживают солнце. Сразу за речкой непривычно чернеет выгоревший перелесок. Стволы у высоких сосен до половины чёрные. А немного дальше тарахтит голубой трактор. Распахивает поле под картошку. Несколько широких борозд, которые вспахал на этом тракторе Роман, преградили путь огню. Страшно подумать, что бы произошло, если бы огонь перекинулся на сосновый бор!.. Роман просто герой! Это он, Пётр Васильевич, настоял, чтобы мальчишке приобрели в спортмаге мопед. А когда главбух заявил, что не хватит на покупку денег, он добавил из собственного кармана… Он знал от Никиты, что Пестрецов нахально отобрал у Романа мопед, который тот с Гришкой Абрамовым ремонтировал целый месяц. И этот самый Роман в минуту опасности, выбиваясь из последних сил, тащил на волокуше раненого Пестрецова в посёлок. Вместе с приезжей девочкой Майей. Когда они подъехали на газике, ребятишки от усталости на ногах не могли стоять…

– Вот что, Роман Тимофеевич, – негромко и очень серьёзно сказал Поздняков. – Садись на подаренный тебе леспромхозом мопед и спокойно поезжай домой… Никто твоего Тришку не тронет. Пусть живёт, как жил, только, если, сможешь, сделай так, чтобы он не бродил возле посёлка. Лес у нас большой, пускай он в лесу и живёт. Хоть он и умный, и добрый… – Пётр Васильевич с улыбкой взглянул на Майю, – а всё ж медведь. И уже не маленький. Вон, как Егора отделал! И не его дело – бороться с браконьерами… – смеющийся взгляд в сторону Лапина и Тимофея Георгиевича. – У нас есть опытный егерь и общественные инспектора.

– Вы его не тронете? – спросила Майя. В глазах её отразилось по кусочку синего неба.

– А как же лицензия? – помахал зелёным листочком Лапин.

– Дай-ка мне её! – попросил Поздняков.

Никита, до сего времени молчавший и внимательно всех слушавший, сорвался с места, подскочил к егерю и взял У него из рук зелёную бумажку, как будто она, как птица, могла вспорхнуть и улететь.

Пётр Васильевич внимательно прочитал лицензию, сложил надвое и разорвал на несколько кусочков. Ветер подхватил зелёные лоскутки и рассыпал по тропинке.

– Будем считать, что никакой лицензии не было.

Никита взял большую руку отца и прижался щекой.

– Спасибо, отец, – сказал он и, застеснявшись своего невольного порыва, снова отошёл в сторону.

– Как говорят в армии, отбой! Боевая тревога отменяется, – весело сказал Пётр Васильевич и, сняв патронташ, отдал вместе с ружьём сыну. – Отнеси домой, у меня тут ещё есть дело с главбухом… Скажи матери, что к обеду буду дома.

Улыбнулся ребятам и скрылся в коридоре конторы. Старший Басманов подмигнул сыну – тот слишком был всем ошарашен и даже не улыбнулся в ответ отцу – и направился вместе с егерем к своему дому. Ничего не понял лишь Буян. Видя, что охотники расходятся в разные стороны, он заметался от одного к другому, разочарованно залаял, поворачивая голову в сторону леса, как бы приглашая последовать за собой, но на него никто не обращал внимания. И тогда обманутый в своих ожиданиях охотничий пёс с остервенелым лаем бросился преследовать чёрную кошку, спрыгнувшую с высокого забора на тропинку. Но Буяну и тут не повезло: когда он уже почти настиг кошку, та взлетела на толстую берёзу и, усевшись на нижний сук, с презрением уставилась жёлтыми глазами на сконфуженную собаку. Буян был опытный пёс и погнался за кошкой лишь затем, чтобы дать выход накопившейся энергии.

28. Прощай, Тришка!

Почему-то на востоке взошли сразу три небольших красных солнца. Оранжевые, фиолетовые и голубые лучи растолкали утренний туман и пошли гулять по вершинам деревьев, росистым лугам, полям. Высветили илистое дно неглубокой Уклейки, пробудив к жизни стаи мальков. Широкая багрово-огненная полоса ширилась на небосводе, окрашивая редкие вытянутые облака в ярко-жёлтый цвет.

– На небе три солнца, или мне это кажется? – остановилась Майя и, щуря глаза, стала смотреть на пылающий небосвод.

– Солнце играет, – сказал Роман, остановившись рядом с ней.

И действительно, все три солнца не стояли на месте: невысоко прыгали над вершинами деревьев, расходились и снова сходились вместе. Долго на эту игру солнца смотреть было невозможно. У Майи выступили слёзы, а когда она снова взглянула на восток, то увидела лишь одно большое красноватое солнце, медленно поднимавшееся над бором.

– А теперь снова одно, – заметила она.

– Я раз видел сразу четыре солнца, – сказал Роман. – Прошлой весной. Прыгали, прыгали, а потом снова слились в одно. Это оптическое явление. Забыл, как оно называется…

– А бывает сразу несколько лун?

– Не видел, – сказал Роман.

– Я люблю на ночное небо смотреть, Млечный Путь, созвездия с красивыми названиями… Там тоже населённые миры… Ты хотел бы полететь на другие планеты?

– Может быть, и полечу, – сказал Роман.

Посёлок остался позади, и они вступили в сосновый бор.

В руках девочки продуктовая сумка, из которой торчала небольшая птичья голова с кривым хищным клювом. Голова вертелась, с интересом глядя по сторонам.

– Я здесь её выпущу, – сказала Майя и, остановившись, распахнула сумку, но птица и не подумала улетать. Она сидела в сумке и доверчиво смотрела круглыми глазами на девочку, будто спрашивая: что всё это значит?

– Лети, глупая, – встряхнула сумку Майя, но птица даже не пошевелилась. Тогда девочка вытащила её из сумки и, потеревшись щекой о нежные разноцветные перья, подбросила вверх. Птица распахнула пёстрые крылья, взмыла над кустами и, описав большой круг, с жалобным криком опустилась девочке на плечо.

Роман, наблюдавший за этой картиной, усмехнулся:

– Не хочет на волю… Видно, понравились ей твои зелёные кузнечики.

Пустельга почистила когтистой лапой клюв, вытянула шею и осторожно склюнула с головы девочки запутавшуюся в волосах маленькую гусеницу. Майя скосила на неё большой светлый глаз и улыбнулась:

– Ну и пусть сидит на плече, пока не надоест.

Они пошли дальше. А вот и лисья поляна! Минут двадцать, затаившись в кустах, ждали они лисят, но те так и не вышли из норы. Может, они уже тут не живут? Выросли и нашли себе новые квартиры в лесу?

Миновали старую расчищенную вырубку. Осенью приведёт сюда свою команду Роман, и они посадят молодые саженцы сибирской сосны и кедра. А сейчас здесь тихо. Над пнями, окружёнными осыпавшейся корой, летают стрекозы, в траве звенят кузнечики. Меж пней поднялась высокая трава, покачиваются красно-ржавые стебли конского щавеля. Пустельга на плече забеспокоилась, завертела головой и, задев девочку жёстким крылом, взлетела. Со свистом рассекая воздух, поднялась выше деревьев и пропала, будто растворилась в солнечном луче.

Майя проводила её взглядом и вздохнула:

– Я понимаю, что ей на свободе лучше, а всё равно жалко расставаться. – Она потёрла плечо и улыбнулась. – Ну вот, оставила мне на память синяк…

– Мне тоже Тришка сделал отметину, – сказал Роман. – Помнишь, как он лапой меня двинул?

– И всё-таки ты его усмирил.

– Честно говоря, я подумал, что Гектору капут, – вспомнил Роман.

– Этот маленький чертёнок ничего не боится, а вот к пустельге и близко не подходил. Один раз сунулся в клетку, так она его как клюнет в нос! Вот завизжал! С тех пор обходил клетку стороной.

– Всё равно храбрый пёс, – сказал Роман. – Ни одна собака в одиночку не решится броситься на медведя. А Гектор кидается, как тигр!

– Когда-нибудь он за это поплатится.

Майя шагала вслед за Романом и поглядывала вверх: всё ещё не верилось, что пустельга улетела насовсем. Впрочем, клетка не будет пустой: вчера дедушка принёс из леса выпавшего из гнезда большеголового грязного сорочонка. Майя никогда бы не подумала, что из этого уродца вырастет чёрно-белая красавица сорока.

Роман шагал впереди. Чёрные волосы завивались на шее в тугие колечки. Через плечо сумка с угощением для Тришки. Спокойно и хорошо в лесу с Романом. Не то что одной. С тех пор как она по-настоящему заблудилась в лесу, Майя не решалась далеко уходить от посёлка. Лес может быть солнечным и добрым, но бывает и пугающе мрачным, тревожным, полным опасностей… Надо родиться в лесу, как Роман, чтобы в любое время чувствовать себя здесь как дома.

А пустельга улетела и больше никогда не вернётся. Что за жизнь у птицы в клетке? Не птица, а какой-то кузнечикопожиратель. Удивительно, что она ещё летать не разучилась…

Роман остановился, и Майя узнала тот самый глухой смешанный лес, куда первый раз привёл её Роман и познакомил с Тришкой. Сюда с трудом сквозь деревья пробиваются солнечные лучи. Даже не лучи, а маленькие жёлтые зайчики разбежались по усыпанной прошлогодними листьями земле. Да и земли здесь не видать, лишь коричневатый мох, с кустиками черники да высокий кудрявый папоротник. И деревья здесь не прямые светлые, а толстые, корявые с отломившимися нижними ветвями. С чёрных сучьев свисали жидкие пряди мха. Рядом с толстыми берёзами, осинами, редкими дубами росли высокие тонкие деревца. Цепляясь ветвями друг за дружку, они тянулись к свету, но огромные деревья загораживали всё небо. И юные деревца чахли, стволы их искривлялись. У некоторых почти все ветви отсохли, лишь у самой вершины сохранился зелёный венчик.

Роман забрался на пень и стал озираться. Видно, что он волнуется: зачем-то пригладил волосы на голове, снял сумку и положил рядом на пень, поднёс руки к губам, но не свистнул. Оглянулся на девочку, стоявшую у толстой сосны, и сказал:

– Помнишь, как он уходил? Даже не оглянулся, а раньше всегда провожал до старой вырубки.

– Должен прийти, – неуверенно произнесла Майя.

Роман свистел несколько минут. Умолкнув, долго прислушивался, но ничто не нарушало обволакивающую тишину глухомани. Стрекотнула низко пролетевшая над вершинами берёз сорока, да где-то неподалёку постукивал дятел. Негромко так, с перерывами.

– Посвисти ещё, – сказала Майя.

– Не придёт он, – помолчав, ответил Роман. Подождал немного и спрыгнул с пня.

Ноги по щиколотку увязли во мху.

– Обиделся на людей Тришка, – сказал Роман.

– Но ведь люди разные бывают. Одни убивают птиц и животных – таких всё меньше – другие, наоборот, всячески помогают им.

– Попробуй объясни это медведю, – невесело усмехнулся Роман. Он ещё несколько раз свистнул, а потом, безнадёжно махнув рукой, уселся на пень. Плечи его опустились, чёрный хохол смешно топорщился на затылке. Грустный и расстроенный, сидел мальчик на пне и смотрел прямо перед собой.

– Не переживай, – сказала Майя. – Надо радоваться, что он не пришёл. Теперь будет осторожным и больше не попадётся на глаза охотнику.

– Он перестал доверять людям.

– И хорошо. Пока есть на земле люди, убивающие животных, звери не должны им доверять.

– Он и мне теперь не доверяет, – с горечью произнёс Роман.

– Помнишь, что говорил Поздняков? Пусть Тришка не появляется возле посёлка, так будет лучше.

– Кому лучше?

– Конечно, Тришке.

– Последний раз бы пришёл, – сказал Роман. – Попрощаться.

– И пустельга не вернулась, – вздохнула Майя.

Роман выгреб из сумки конфеты – их особенно любил Тришка – кусок сала, пластмассовую коробочку с засахаренным мёдом (потихоньку от матери наскрёб в берестяном туеске), несколько больших белых сухарей – и всё это разложил на широком пне.

– Прощай, Тришка! – сказал Роман и поплёлся по едва заметной в густом папоротнике тропинке в обратную сторону.

– Подожди! – спохватилась Майя, шагавшая сзади. – Я совсем забыла!

Достала из своей сумки пузырёк с мазью и, подбежав к пню, поставила рядом с угощением. Сообразив, что медведь не сумеет достать из узкого горлышка лекарство, прутиком наковыряла на краешек пня серой мази и прикрыла берёзовой корой.

Подойдя к ожидавшему её Роману, сказала:

– Это на всякий случай… А вообще-то звери сами себя умеют лечить. Зализывают раны – у них на языке разные лекарства – потом находят в лесу и едят лечебные травы.

– Травы? – думая о своём, равнодушно спросил Роман.

Девочка взглянула на него и улыбнулась, отчего в больших глазах замельтешили синие огоньки. Роман уже давно заметил, что глаза у неё постоянно меняют свой цвет: то светло-серые, то голубые, то, как сейчас небо, густо-синие.

– Покатаемся на мопеде? – сказала она.

– Если Гришка с Виталькой его не расколошматили…

– Починишь! – засмеялась Майя. – У тебя теперь богатый опыт…

Роман удивлённо посмотрел на неё.

– Ты чего это развеселилась?

– А ты и не заметил, что я всегда весёлая? Ах, да ты ведь на девочек внимания не обращаешь…

Роман озадаченно смотрел на неё и хлопал глазами. Ветерок шевелил чёрный хохол на макушке, лоб прорезала неглубокая морщина.

Не зная, что ответить, он пробормотал:

– Ну, чего стоим? Пошли…

– Мне надоело смотреть на спину, – всё так же улыбаясь, сказала Майя. – Я пойду впереди, а ты – за мной.

– Ты дороги не знаешь.

В глазах девчонки синие бесенята, на пухлых губах насмешливая улыбка.

– Хорошо, я пойду в посёлок своей дорогой, а ты – своей, и посмотрим, кто быстрее придёт!

Повернулась и, тоненькая, с пышным пуком волос на спине, в зелёных шортах быстро пошла меж сосновых стволов. Молодые бледно-зелёные ёлки хлестали её по длинным ногам, цеплялись за розовую кофточку, но она, не обращая внимания, шагала вперёд. И вся её стройная фигурка выражала непреклонную решимость.

Роман смотрел ей вслед и улыбался. Ему тоже почему-то стало весело. Размахнувшись, шлёпнул пустой брезентовой сумкой по гладкому сосновому стволу, затем подкинул её вверх, поймал и, запихав в оттопырившийся карман, звонко крикнул на весь лес:

– Зачем нам идти разными дорогами? Пошли вместе! Слышишь, Майя?

Её имя впервые сорвалось с его губ. Округлое такое, солнечное имя.

– Майя… – негромко повторил он, вслушиваясь в звук собственного голоса. И ещё раз, чуть громче: – Майя-я!

Отбросив спустившиеся на глаза волосы, вложил два пальца в рот и пронзительно свистнул. Послушал, как ответило эхо, и припустил по хрустящему мху вслед за девочкой с весенним именем Майя.

Из чащобы бесшумно вышел небольшой бурый медведь с блестящим ошейником и, поднявшись на дыбы, потянул носом воздух. Увидев его, с пня стремительно взлетела сорока. И хотя горло её распирал тревожный крик, она молчала. В чёрном клюве сорока держала белый сухарь. Медведь опустился на все четыре лапы и подошёл к пню. Долго обнюхивал разложенное угощение, потом уселся у пня, как перед столом, и принялся за еду. Сначала он проглотил вместе со шкуркой кусок сала, схрумкал белые сухари, затем принялся за конфеты. Ловко очищал их от бумажек и одну за другой запихивал в пасть. В последнюю очередь взял в лапу баночку и тщательно вылизал весь мёд. Когда шершавый язык зацарапал по дну, с сожалением заглянул в чистую баночку и отбросил прочь. Приподнявшись, понюхал размазанную на пне мазь, осторожно лизнул и, сморщив нос от отвращения, заплевался, зафыркал.

С нижней ветки большой ели за медведем наблюдали две синицы. Тихонько щебеча, будто переговариваясь между собой, они в нетерпении взмахивали хвостами, приседали, крутили головками.

Медведь медленно поднялся на задние лапы, обхватил шершавую ель, но не полез на неё. Распрямив крепкие чёрные когти, несколько раз скребнул ими по жёсткой коре. Вниз с шорохом посыпалась коричневая труха. Внезапно что-то вспомнив, медведь насторожился, негромко зарычал и, изогнув могучую шею, принялся зализывать чистую розоватую рану на плече.

Ещё некоторое время неподвижно стоял под елью и, втягивая ноздрями воздух, смотрел в ту сторону, куда ушли Роман и Майя. Тяжело вздохнул, совсем как человек, и пошёл в глухую, с буреломами и завалами чащу. Туда, откуда пришёл. И могучая поступь его была неторопливой, исполненной собственного достоинства. Так ходит лишь хозяин леса.

Две синицы разом спорхнули с ели на пень и, вертясь и пританцовывая, стали склёвывать крошки, оставшиеся после завтрака хозяина леса.