Текст книги "Гость из леса"

Автор книги: Вильям Козлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

Удочка и шест были спрятаны в кустах, однако сегодня Роману не удалось порыбачить…

Когда он приблизился к полузатопленному осклизлому плоту из толстых лесин, с которого обычно ловил, то услышал в камышах встревоженное кряканье, какую-то возню, всплески. Стараясь ступать потише, Роман направился к тому месту. Забравшись по плечи в шуршащий камыш, он отодвинул ивовую ветвь и увидел на воде серенькую дикую утку. И утка его увидела. Дёрнулась, захлопала крыльями, издав хриплое кряканье, но не взлетела, а как-то странно закачалась на боку.

Подобраться к ней было невозможно, потому что берег круто обрывался; стоит сделать шаг в тёмную воду – и окунёшься с головой. Глубина здесь приличная. Роман задумчиво смотрел на утку. Она явно попалась в какую-то хитрую западню и сама ни за что не выберется, но и лезть в ледяную воду – от одной этой мысли Романа передёрнуло! – не хотелось. В этом озере вода не скоро прогреется. А на глубине и в жаркий день – холодно.

И тут он заметил в камышах, неподалёку от утки, восемь крошечных коричневых комочков. Будто пух от камышовых шишек, покачивались они на воде.

Больше не колеблясь, Роман разделся и, чувствуя, как от ступней всё выше поползли мурашки, полез в неприветливую воду. Утка даже не попыталась взлететь, когда он, стуча зубами, приблизился к ней. Она наклонила точёную головку к самой воде, негромко крякнула, и утята, как по команде, исчезли, но у неё не хватило сил даже нырнуть.

Оказавшись рядом с уткой, Роман понял, в чём дело: птица запуталась лапой в тонкой, как паутина, капроновой сети. Она намотала на перепончатую чёрную лапу целый клубок. Как Роман ни старался, но распутать в холодной воде слипшиеся коричневые нити не смог. Утка покорно качалась на взбаламученной воде у самого его лица. Если бы Роман догадался захватить с собой нож, он разрезал бы сеть, но перочинный нож остался в кармане штанов. И тогда его осенило: отвязав от пучка камышиных стеблей конец сети, он вместе с уткой потащил сеть к берегу, хотя до него было рукой подать, каждый метр давался с трудом: тяжёлая натянутая сеть не хотела вытаскиваться. Лишь на берегу он понял, в чём дело: сеть зацепилась за осклизлую корягу. Первым делом Роман ножом перерезал капроновые нити и освободил утку. Прихрамывая, она топталась на одном месте, видно всё ещё не веря в своё спасение. Тогда Роман взял её в руки и, раздвинув камыши и молодую невысокую осоку, пустил в воду. Утка обрадованно закрякала и, быстро-быстро перебирая лапами, поплыла вдоль берега. Она так и не взлетела. Через мгновение лишь светлая дорожка в воде напоминала, что здесь проплыла утка. Немного погодя он снова увидел её на чистой воде: утка плыла к другому берегу, а вслед за ней ниточкой спешили восемь коричневых комочков.

Роман оделся и, подставив солнцу задумчивое лицо, долго стоял на одном месте. У ног ворохом лежала спутанная капроновая сетка. В ней зеленели с десяток крупных окуней. Роман знал, что сетью ловить запрещено, но знал и другое: если хозяин сетки – а он догадывался кто это – узнает, что он порезал её, добра не жди… Выбрав окуней, Роман сложил их в зелёную противогазную сумку, в которой лежали рыбачьи принадлежности, а в сеть завернул несколько обросших зелёной слизью камней и бросил спутанный пук в камыши, на дно озера. Теперь сетку никто не найдёт. Так и сгниёт она в воде.

Озёр в округе было много, и браконьеры не дремали. Три года назад, весной, в Глухарином бору браконьеры ранили из ружья охотинспектора Рыбакова, который застал их за делёжкой убитой матки-лосихи. Браконьеров было четверо, и их всех разыскали. Они оказались из деревни Рылово.

На Чёрном озере лодок не было, и браконьеры сюда редко наведывались. И вот кто-то объявился! Без лодки сеть не поставишь. Значит, человек пришёл сюда с надувной резиновой лодкой, а у кого были в посёлке лодки, Роман отлично знал. Если это тот, на кого Роман думает, то надо быть очень осторожным. Этот человек злопамятный и мстительный, пронюхает… Зимой у Никифоровых, что живут через три дома от Басмановых, сгорела новая баня, которой так гордился старик Никифоров, – он сам эту баню построил. В посёлке поговаривали, что баня сгорела не случайно – в этот день её не топили, – что, дескать, тут руку приложил один человек, за которого младшая дочь Никифорова не пошла замуж. Приезжал из района даже милиционер, но так ничего и не выяснил. Пожурил старика за небрежное обращение с огнём и уехал…

Не мешкая, Роман быстро зашагал прочь от озера. Причём пошёл совсем другой тропинкой. Не к посёлку, а в глубь леса: ему совсем не хотелось повстречаться с хозяином сети, который мог с минуты на минуту прийти сюда проверить утренний улов. И потом, Роману нужно ещё кое-кого повидать…

Сквозь колючие еловые ветви не пробивался ни один луч. Тонкие нити клейкой паутины протянулись меж стволами. Мох под ногами зелёный и пружинит. Птиц не слышно.

То и дело дорогу преграждали поваленные бурей деревья. Ветви почернели, кругом коряги и сучья. Меж ними мерцают сиреневые и голубые лесные цветы.

Взобравшись на толстый пень, облепленный древесными ступенчатыми грибами, Роман стал всматриваться в мглистый сумрак. Толстые ели вперемежку с осинами и берёзами. Потянуло гнилью и прелыми листьями. Вложив пальцы в рот, мальчишка громко свистнул. Поблизости сорвалась с дерева большая птица и нырнула в чащу. Наверное, глухарь.

Роман долго прислушивался, поворачивая голову то в одну, то в другую сторону. И всё-таки он не услышал, как за его спиной из-за сосны появился медведь. Лишь когда он поднялся на задние лапы и глухо рыкнул, Роман повернул к нему улыбающееся лицо и сказал:

– Пришёл, Тришка? Покажи лапу!

Медведь не двинулся с места. Он обхватил передними лапами толстый ствол и смотрел на мальчишку.

Роман подошёл к нему и протянул конфету. Тришка ловко освободил её от обёртки и засунул в рот. Он не глотал конфеты, как это делают собаки, а долго разжёвывал, причмокивал от удовольствия, добродушно ворчал.

Роман гладил его плечи, теребил густую бурую шерсть с белым пятном на груди, говорил ласковые слова. Когда он захотел посмотреть пораненную капканом лапу, Тришка быстро отдёрнул её и заворчал.

– Больно, Триша? – спросил Роман.

Съев конфеты, медвежонок положил лапы на плечи мальчишке и совсем по-собачьи лизнул в лицо. Язык у него жесткий, как тёрка, а чёрный влажный нос холодный. Роман тихонько толкнул Тришку, и тот, опрокинувшись на мох и ржавые листья, стал с фырканьем кататься по земле. Иногда он поглядывал на мальчишку, будто приглашая и его принять участие в этой приятной процедуре, но у того ещё ныли плечи от тяжёлых Тришкиных лап, и он знал, что теперь играть с ним стало опасно: медвежонок силён и иногда забывает об этом…

Тришка проводил Романа до старой вырубки. Когда-то здесь высились огромные сосны и ели, а теперь лишь чернели пни да валялись полусгнившие ветви и сучья. Повсюду тянулись к небу маленькие ёлки с длинными лиловыми сосульками вместо вершин. Молодая поросль с трудом пробивалась меж пнями и завалами из веток и сучьев. Повсюду разрослись кусты малинника.

Тришка дальше не пошёл. Они всегда здесь расставались. Медвежонок поднялся на задние лапы и игриво боднул несколько раз друга носом, приглашая поиграть, но тот покачал головой и, потрепав приятеля по груди, припустил по тропинке к посёлку. Опечаленный Тришка долго смотрел ему вслед, потом вздохнул, как человек, и не спеша потрусил обратно в глухую чащобу. И поступь его была лёгкой и неслышной. Даже дятел не взлетел с трухлявого пня, когда совсем близко от него промелькнула большая тень.

Уже подходя к посёлку, Роман увидел на лугу, неподалёку от узенькой, заросшей осокой и кувшинками речки Уклейки, худощавую фигуру приезжего старичка. Согнувшись в три погибели, он что-то внимательно рассматривал в большую в чёрной оправе лупу. В руке – капроновый сачок на длинной палке, через плечо – вместительная полотняная сумка.

Заинтересованный Роман подошёл к старичку и поздоровался. Тот оторвался от жёлтого цветка на тонкой длинной ножке, рассеянно взглянул на мальчишку и, щёлкнув лупой, спрятал её в карман лёгкой светлой куртки. Лицо у него вдруг стало сердитым.

– Знаешь, почему в небе нет жаворонков? – скрипучим голосом спросил он.

Роман никогда не задумывался над этим. Он невольно взглянул на небо и пожал плечами:

– Не знаю.

– Откуда им быть, если здесь так усердно сыпали ядохимикаты!

– Сыпали? – переспросил удивлённый Роман.

– Так можно всех птиц и полезных насекомых уморить, – гневно ворчал старичок. – В моря-океаны нефть сливают, землю отравой припудривают…

– Кто?

– Люди! Такие же, как мы с тобой, о двух ногах-руках! Гомо сапиенс! Человек, называется, мыслящий!..

И Роман вспомнил, как ранней весной над лугами, полями и лесом летал маленький самолёт-кукурузник и волочил за собой большое серое облако. В посёлке говорили, что растениям угрожает какой-то опасный вредитель, вот его и травят с воздуха.

Старичок сердито выслушал Романа, будто это он опылял ядохимикатами окрестности, и мудрёно сказал:

– Вредитель выжил и дал новые, стойкие к ядам мутации, а птицы могут пострадать… Если бы природа не помогала пернатым и зверям, – ну, к примеру, ливневый дождь, который смывает с растительности химикаты, иногда без пользы распыляемые головотяпами, – мы бы с вами, молодой человек, уже жили в безмолвном мире, где не услышишь птичьего голоса…

– А рыб вы не изучаете? – спросил Роман, вспомнив про сеть.

– Я орнитолог, – ответил старичок.

Хотя Роман и не знал, что такое «орнитолог», понял, что это связано с птицами, а рыба, судя по всему, не интересует учёного старичка.

– В лесу много птиц, – сказал на прощанье Роман и зашагал к своему дому, а сердитый старичок орнитолог бойко засеменил вдоль речки Уклейки к сосновому бору. Блестящая пряжка на его пухлой сумке пускала солнечные зайчики.

4. Выстрелы в лесу

Тимофей Георгиевич Басманов и его сын Ромка складывали в поленницу дрова, когда эхо принесло из леса два прозвучавших один за другим выстрела. Роман выронил полено и посмотрел в ту сторону. Всякий раз, когда он слышал выстрелы, сразу представлял себе раненного пулей-жаканом Тришку… Что стоит убить ручного медвежонка? Тришка не боится людей и охотно идёт им навстречу. Найдётся какой-нибудь охотник, который этим воспользуется. Попался же на днях Тришка в капкан?

Старший Басманов тоже прислушался. Немного погодя в той же стороне прозвучал ещё один глухой выстрел. Скуластое продолговатое лицо Тимофея Георгиевича стало хмурым. Он – высокий, широкоплечий, с густыми чёрными волосами, зачёсанными назад. Широкие брови на переносице срослись в сплошную чёрную линию. Роман знает, что отец у него сильный и смелый человек. Не раз вступал он в схватку с браконьерами. И не один из них грозился расправиться с отцом, но тот лишь усмехался. Говорил, что браконьер в своей сущности трус и хватается за оружие от страха.

– Наверное, опять гости с Липовой Горы, – сказал отец.

– А вдруг в Тришку? – вздохнул Роман.

Отец взглянул на лес: солнце клонилось к закату, высокие перистые облака медленно наползали на посёлок. Ни слова не говоря, он ушёл в дом. Через минуту появился в резиновых сапогах, брезентовой куртке, в руках двустволка.

– Можно, я с тобой? – попросился Роман.

Отец ничего не ответил. Роман сорвался с места, выскочил в сени, схватил с гвоздя свою куртку, а переобуться времени не хватило – отец ждать не будет – так и побежал вслед за ним в сандалетах.

Отец шагал быстро и бесшумно. Редко сучок хрустнет под сапогом да закачается задетая плечом ветка. Роману приходилось то и дело припускать бегом. Путь они держали к Чёрному озеру. В той стороне раздались выстрелы.

– Наверное, лося завалили, – сказал Роман, поравнявшись с отцом. – Они по одному не охотятся.

– Пожалуй, лучше бы ты вернулся домой, – хмуро уронил отец.

– Я их не боюсь, – горячо сказал Роман, сообразив, что отец подумал, будто он браконьеров испугался. И увидел, как уголки губ у отца дрогнули и на смуглом лице блеснули белые зубы.

– Чей же это Тришка капкан притащил? – помолчав, задумчиво спросил отец.

– Кто у нас капканы ставит? – сказал Роман. – Егор Пестрецов, дед Андрей, ну ещё Савельев.

– Дед Андрей на енотов и барсуков не замахивается. Он специалист по кротам и ондатрам.

Они отошли от посёлка километра на два с половиной, когда услышали в лесу громкие голоса, смех. Солнце уже село, и стало сумрачно. Шумели деревья. Где-то далеко куковала кукушка. Перистые облака над лесом вытянулись в длину. Снизу они были золотистыми, а по краям будто обведены синей тушью.

Когда Басмановы приблизились к поляне, навстречу выскочила вислоухая гончая. Коротко тявкнув, тут же повернула назад и скрылась за кустом вереска.

Отец и Роман вышли на овальную поляну, где на седом мху сидели пятеро охотников.

Ружья лежали где попало. Одно даже висело на кривом суку.

У толстой сосны, подогнув ноги, на боку лежал убитый лось. Узкая горбоносая морда зарылась в мох, остекленевший в радужной оболочке зрачок бездумно смотрел в небо.

Никто из охотников не вскочил на ноги, не засуетился. Все молча, с любопытством смотрели на Басмановых. Гончая улеглась рядом с громоздким мужчиной в болотных сапогах и сером плаще с капюшоном. Положила морду на лапы и глаза прижмурила.

– Привет, Тимофей, – один из охотников поднялся и подошёл к отцу. Они пожали друг другу руки. Роман узнал егеря Лапина, он не один раз бывал у них дома.

– Я думал, браконьеры шалят, – сказал отец и бросил косой взгляд на охотников. Прислонившись спинами к стволам, они курили и молча посматривали на пришедших.

– Да вот по лицензии отстреляли лосишку, – сказал Лапин. – Старик, а загонял нас до седьмого пота.

– Когда же лошадь притащится, егерь? – спросил грузный мужчина, у ног которого лежала гончая. Она хам-кала пастью, отгоняя комаров.

– Пора бы уже, – развёл руками егерь.

– Бывай, – кивнул Лапину отец и хмуро взглянул на охотников. – А курить, граждане, в бору не годится… Уже неделя стоит сушь. Одна искра – и…

– Как будто мы первый раз в лесу! – хмыкнул толстяк.

– Всё ж попрошу папироски погасить, – сказал отец.

Грузный повернул голову к егерю, как бы призывая его одёрнуть отца, но Лапин смотрел в другую сторону, делая вид, что его это не касается.

Ворча, охотники заплевали папироски. Никто из них не бросил на землю – запихали скомканные окурки в спичечные коробки. По всем правилам.

Ни слова не говоря, отец повернулся и зашагал к дому. Вслед за ним поплёлся и Роман. Он слышал, как толстяк, повернувшись к соседу, негромко сказал: «Чертовщина! Даже в лесу и то на каждом шагу тебе указывают, куда идти, в кого стрелять, где курить…»

По дороге домой отец обронил несколько слов:

– Ладно попался им старый сохатый, а если бы молодой? Он и убегать бы не стал… Какая же это охота? Нынче лоси – что тебе корова. Не охота это, а убой!

– Я сделаю Тришке ошейник, – сказал Роман. – Такой, чтобы был заметен издали. Пусть все видят, что медведь ручной, знает человека… Папа, а медведей тоже убивают по лицензиям?

– Все медведи под охраной закона, – ответил отец. – Только ведь для браконьера законы не писаны.

– Завтра же сделаю Тришке ошейник, – сказал Роман.

5. Мальчишки – девчонки…

Майя сидела на корточках перед наспех сколоченной из деревянных реек клеткой и смотрела на большую красивую птицу. Приоткрыв загнутый хищный клюв, та наклонила набок голову, и её тёмный с зеленовато-жёлтой окаёмкой глаз насторожённо следил за девочкой. Чёрные крылья с ржаво-красными треугольными пятнами на концах были плотно обхвачены широким пластырем. Это дедушка наложил на плечевую кость, перебитую дробью, тугую повязку.

Подстреленную птицу вчера вечером обнаружил в орешнике Гектор. Дедушка прогуливался с ним перед заходом солнца и вдруг услышал отчаянный лай. У ствола орешника дедушка и увидел раненую птицу. Это была обыкновенная пустельга. Она прижалась к дереву и, подняв когтистую лапу, воинственно щёлкала острым кривым клювом. Гектор, припав перед ней на передние лапы, заливался лаем на весь лес. Выдрессированный фокстерьер никогда не трогал птиц.

Дедушка принёс пустельгу домой и стал лечить её. Потом сколотил клетку и посадил перевязанную птицу туда. Ночью пустельга иногда принималась жалобно кричать: «Кли-кли-кли!» – а под утро успокоилась и взобралась на жёрдочку. Теперь Майя пыталась её накормить. Она предлагала птице кусочки куриного мяса, хлебный мякиш и больших зелёных кузнечиков. Однако пленница наотрез отказывалась есть. Воды из консервной банки немного попила.

Пустельга очень понравилась Майе. Дедушка сказал, что она из породы неблагородных соколов. Как ведут себя благородные соколы, Майя не знала, но пустельга держалась с достоинством и внешне была очень красивая, несмотря на повязку. У неё было что-то от большого дятла и сизоворонки. Такое же пёстрое с голубым и красным оперение.

Майя с удовольствием поехала сюда с дедушкой. Во-первых, летом она не любила жить в городе; во-вторых, папа с мамой на год уехали в Алжир. Они оба врачи, и их направили туда работать в больницу, которую в дар арабам построило Советское правительство. Родители присылали красивые открытки с видами Африки, иногда посылки.

Оставив в клетке еду, Майя убрала постели в комнате, подмела веником крашеный пол, помыла на кухне грязную посуду. В доме она была одна. Бабушка Пивоварова ушла в общежитие молодых лесорубов, где она работала уборщицей, а дедушка чуть свет отправился в лес. Для него тут раздолье, не то, что в Ленинграде. Там он днями сидит в кабинете и пишет, пишет… Живут они на Таврической улице в большом красивом доме. Окна их квартиры выходят прямо на Таврический сад. Зимой и летом на их просторном балконе селятся разные птицы, которых дедушка вылечил. Он сколотил для них многоярусную клетку без дверей. Хотят птицы – живут в домиках, хотят – улетают. Два года прилетала на балкон большая морская чайка. Для неё специально покупали у рыбаков свежую рыбу. Чайка никому не позволяла до себя дотронуться, кроме дедушки.

Он когда-то подобрал её с перебитым крылом на набережной Невы и вылечил. Дедушка очень переживал, когда чайка перестала прилетать на балкон. Несколько раз ходил он на набережную и звал её. Чайке дали имя Настя, и она всегда на него откликалась. Настя как в воду канула. Наверное, улетела в далёкие края.

Жили на балконе голуби, синицы, дятел и даже красавец чёрный дрозд. Стоило отворить балконную дверь, как вся эта компания врывалась в квартиру…

Уезжая из Ленинграда, дедушка попросил соседку подкармливать его птиц.

Наведя в доме порядок, Майя взяла со стола маленький транзисторный приёмник и вышла за калитку. Присела на скамью у забора и стала ловить Ленинград. Приёмник пищал, свистел, врывалась музыка, а вот и знакомый голос ленинградского диктора… В Ленинграде сейчас моросит дождь, температура плюс двенадцать градусов. С Финского залива дует ветер, скорость три метра в секунду…

Откуда-то примчался возбуждённый, взъерошенный Гектор и с налёта бросился к ней на колени. От неожиданности девочка выронила приёмник. Он ударился о скамью, подпрыгнул, упал на землю… и замолчал. Майя подняла его, покрутила рукоятки, постучала по крышке, потрясла и приложила к уху: приёмник молчал. Ни шороха, ни писка. Тогда она сняла крышку, вытащила и снова поставила на место батарейки. Приёмник ни гугу.

– Что же мы будем делать без музыки? – укорила она смущённо смотревшего на неё фокстерьера. Пёс понимал, что допустил оплошность, но помочь ничем не мог. Вот разве что погавкать? Это он может… И пять, и десять, и даже сто раз, пока хозяйка не мигнёт, – дескать, хватит! А все думают, что Гектор такой грамотей, что самостоятельно считать умеет…

Однако хозяйке было не до него. Этот приёмник подарил ей на день рождения отец, и девочка расстроилась, что вещь сломалась. Как же она теперь будет слушать Ленинград? И другие города?

И тут она вспомнила: есть же мастерские, где ремонтируют неисправные приёмники и другую аппаратуру! Сбегала в дом, взяла маленький чёрный кошелёк с деньгами и уже хотела уйти, как взгляд её упал на поблёскивающий на столе арабский браслет. Поколебавшись, надела его на руку и вышла из комнаты.

Сунув чёрный умолкнувший ящичек под мышку, девочка чинно шагала по улице. Гектор дурашливо вертелся под ногами, пугал кур и уток, без страха устремлялся к каждой собаке – и начиналась обычная процедура: собаки, обнюхивая друг друга, ходили по замкнутому кругу… Если назревала потасовка, Майя сурово прикрикивала на Гектора – он готов был сразиться с любой собакой, даже в несколько раз крупнее, чем он, – и ощетинившиеся было противники расходились. Причём Гектор делал вид, что, если бы не хозяйка, он задал бы такую трёпку…

Увидев круглолицую глазастую девочку в коротком ситцевом платье, кормившую кур, Майя остановилась, вежливо поздоровалась и спросила:

– Скажите, пожалуйста, далеко отсюда ателье по ремонту радиоаппаратуры?

Девочка высыпала из деревянной чашки на землю толчёную картошку с крупой, выпрямилась и с откровенным любопытством уставилась на Майю. Майя здесь всего несколько дней, но уже обратила внимание, что в посёлке и дети и взрослые имеют привычку в упор разглядывать незнакомого человека. В городе так не делают. Наверное, потому, что там несчётное количество людей, и если на всех глазеть, то голова отвалится.

– Совсем рядом… – улыбнулась девочка. – Всего в каких-то шестидесяти километрах отсюда.

– У меня приёмник сломался, – растерянно сказала Майя. – Что же делать?

– Ты у бабки Пивоварихи живёшь? – спросила девчонка. – А этот… что сачками бабочек и жуков ловит… твой дедушка?

«Всё знает, а спрашивает…» – с досадой подумала Майя, а вслух произнесла:

– Я без него, как без рук.

– Есть у нас тут один мастер… – сказала девчонка. – Чего хочешь починит и даже денег не возьмёт… Подожди, я сейчас!

И кинулась в дом, напугав столпившихся возле её ног кур. Через несколько минут вышла причёсанная и в другом платье. На толстых исцарапанных ногах красные босоножки. Пока девочки шли по широкой улице, новая знакомая успела рассказать все поселковые новости, которые совсем не интересовали Майю, похвастаться, что ей перед самыми каникулами одноклассник Гришка Абрамов написал записку, но она ещё подумает, дружить с ним или нет. По правде говоря, ей нравится совсем другой, хотя Гришка тоже ничего…

Майе надоела эта болтовня, тем более, что она никого в посёлке не знала. Девочку звали Тоней Яшиной, и в этом году она перешла, как и Майя, в шестой класс.

Чтобы остановить её, Майя сказала:

– В вашем посёлке живут жестокие люди. Вчера подстрелили пустельгу.

– Пустельгу? – удивилась Тоня. – А что это такое?

– Птица. Из семейства соколов.

– Никогда про такую не слышала, – сказала Тоня. – Мало ли в кого охотники палят… Лосей и косуль убивают, а тут пустельга!

– И не стыдно!

– Кому? Охотникам? – беспечно сказала Тоня. – На то и охотники, чтобы стрелять.

– Вот так всех птиц-зверей и уничтожат.

– Останутся, – отмахнулась Тоня. – Знаешь, какие у нас леса? Без конца и краю. Заблудишься – и не сыщут. В позапрошлом году…

Тут они пришли к крепкому высокому дому с резными наличниками, и Тоня замолчала. Во дворе на испятнанном маслом фанерном листе были разложены поблёскивающие детали. У забора прислонена помятая рама мопеда. Два перепачканных мальчишки промывали в керосине, налитом в ржавый противень, части разобранного мотора. Увлёкшись своим делом, они не заметили девочек. Майя узнала обоих: один – его, кажется, зовут Романом – увёл медведя в лес, а второй – Гришка, он ещё помог донести вещи до дома. С ними был Никита, вежливый такой мальчик. Никита сказал, что Роман знает лес, как свой дом родной…

После того как Майя поздоровалась, мальчишки наконец заметили их. А когда в калитку вбежал Гектор, заставив рыжую кошку взобраться на яблоню, они и вовсе забросили свою работу. Вытерли тряпками смоченные в керосине руки и уставились на фокстерьера, снова позабыв про девочек. Гришка хотел было погладить Гектора, но тот отскочил. Запах керосина и масла, исходивший от рук, не понравился ему.

– У Майи сломался приёмник, – затараторила Тоня. Он такой маленький… Упал на землю и вот теперь молчит…

– Почини, пожалуйста, – попросила Майя.

– Не видишь, мы мопед ремонтируем, – сказал Гришка.

– Извините, – смутилась Майя.

– А тебя не спрашивают, – набросилась на Гришку Тоня. – Ты и велосипедный звонок-то не можешь починить, а тоже корчит из себя великого мастера!

– Да я… – вскипел было Гришка, но Тоню не так-то просто было переговорить.

– Я последняя буква в алфавите, – перебила она.

– Будет вам, – поморщился Роман и взглянул на Майю. – Покажи.

Та протянула приёмник. Роман покрутил его в руках, пощёлкал выключателем, подвигал рукоятки, поднёс к уху. Лицо его стало сосредоточенным, чёрный вихор свесился на один глаз. Он взял с фанеры отвёртку и стал вывинчивать шурупы. Гришка подставил ладонь. Один за другим в неё упали три блестящих шурупа. Роман разъединил коробку на две части и обнажил нутро приёмника.

Разглядывая разноцветные проводки, сопротивления, конденсаторы, он бормотал себе под нос:

– Четыре транзистора, три диода… Тут всё в порядке. Ага… обрыв! Куда же этот оборванный проводок ведёт? Так я и знал, к динамику… – Он повернул улыбающееся лицо к Майе. – Сейчас заговорит.

– Мы и не такие чинили… – заметил Гришка. Он всё ещё держал в руках винты и крышки.

– Мы пахали! – фыркнула Тоня. – При чём ты тут?

Ромка ушёл в дом. Гришка – за ним.

– У Басманова талант к технике, – уважительно сказала Тоня. – Это наш учитель физики Василь Васильевич сказал.

– Это и есть тот самый Гришка, что тебе записку написал?

– Заметила, как он покраснел, когда я пришла?

Майя ничего подобного Не заметила, но не стала новую знакомую разубеждать. Пусть думает, что покраснел.

– Ромка Басманов мастер на все руки, а Гришка его лучший друг, – продолжала Тоня. – Симпатичный, правда?

– Кто?

– Они оба симпатичные, – тараторила Тоня. – А кто тебе больше понравился: Гришка или Роман?

– Нравится – не нравится, – пожала плечами Майя. Этот разговор ей стал надоедать. – Обыкновенные мальчишки.

– Учитель физики Василь Василич сказал…

– Ты уже говорила, – перебила Майя, а сама подумала:

«Сейчас мы проверим, есть ли у него талант к технике…»

– Этого я тебе ещё не говорила, – продолжала настырная Тоня. – Василий Васильевич сказал, что ничуть не удивится, если когда-нибудь Роман Басманов полетит на другие планеты… А вот Гришка не полетит. Он весь земной. Нет в нём этой… как Василь Василич сказал, творческой жилки.

– Не пойму я, кто же тебе нравится: земной Гришка или космический Роман?

– Оба, – вздохнула Тоня. И тут же поправилась: – Роман, конечно, больше, но он…

– Что он?

– Понимаешь, ему нравится с разными железяками возиться, а на девочек он и не смотрит! Что есть ты, что нет тебя. Ему всё равно.

– Меня тоже мальчишки не интересуют, – сказала Майя.

– И тебе никто в классе записок не писал?

– Я их не читаю, – усмехнулась Майя.

Она такими пустяками заниматься никогда бы не стала. Что это за глупость – учиться в одном классе и писать друг другу какие-то дурацкие записки? Чего проще подойти к человеку и прямо в глаза сказать то, что тебе хочется? Она так бы и поступила. А прятаться за бумажку – это трусость! А трусов Майя презирала.

Обо всём этом она не стала распространяться перед Тоней. Майя была рассудительной девочкой и считала, что каждый волен поступать так, как ему хочется.

Дверь распахнулась, и на крыльце показались приятели. А ещё раньше, чем они появились, девочки услышали бодрые звуки утренней зарядки. И эти чистые звуки музыки вместе с таким знакомым голосом диктора лились из починенного приёмника.

Отдавая девочке приёмник, Роман не удержался и несколько язвительно заметил:

– Если не бросать его на землю, ещё сто лет будет служить.

– Я постараюсь, – в тон ему ответила Майя.

– Гриш, проводи за калитку… гостей, – сказал Роман и нагнулся к инструменту.

– Ты знаешь, где живёт ваш Тришка? – спросила Майя; её задела бесцеремонность этого мальчишки, но не могла она вот так уйти, не выяснив то, что ей нужно.

– А что? – снизу вверх взглянул на неё Роман. И взгляд его был сердитым. – Сдался вам этот Тришка!

– Я хотела попросить тебя, чтобы ты мне лес показал, – сказала Майя.

– Я не егерь, – отрезал Роман. – А лес – не музейный экспонат: иди и любуйся им сколько хочешь.

– Я ничего обидного не сказала. Мог бы и повежливее ответить.

Роман промолчал. Он орудовал отвёрткой и не смотрел на девочку, тогда Гришка счёл своим долгом ответить за него:

– Времени нет у нас по лесу шляться: не видите – мопед собираем.

– Покатаете хоть? – спросила Тоня.

– Это можно, – ухмыльнулся Гришка. – Только, чур, не пищать! Я люблю ездить с ветерком…

– Спасибо за приёмник, – ледяным тоном поблагодарила Майя. – Василь Васильевич прав, ты действительно мастер на все руки.

Роман в упор посмотрел на неё своими узкими карими глазами. Девочка твёрдо выдержала его взгляд. Уж она-то никогда первой не опустит глаза. Вдруг нахмурившись, он отвернулся и резко сказал:

– Эй, любитель быстрой езды! Где торцовый ключ? Опять куда-нибудь засунул?

Когда девочки, пропустив вперёд Гектора, вышли, Роман, не поднимая от мотора головы, крикнул:

– Захлопните покрепче калитку!

Тоня, поджав пухлые губы, от всего сердца треснула калиткой так, что воробьи, облепившие берёзу, разлетелись в разные стороны.

– Видишь, какие они? – взглянула она на Майю.

– Какие?

– Никакого внимания.

– И всегда он такой… серьёзный? – спросила Майя.

– Ромка-то? Мастерит, мастерит всё время чего-то… Или книжки-журналы читает. И ещё в лесу днями один пропадает. Наверное, со своим Тришкой бродит по глухомани… А ребята его уважают. Вот Гриша совсем другой… – ответила Тоня, но Майя перебила:

– Посмотреть бы на Тришку в лесу.

– Ничего не выйдет, – сказала Тоня. – Сколько раз ребята просили Ромку отвести их к Тришке – ни в какую! Говорит, ему нужно отвыкать от людей: слишком доверчивый, а охотники так по лесу и шастают.

– А этот… Роман, парень с характером, – сказала Майя. Ей вдруг стало весело. Подняв смеющиеся глаза на Тоню, прибавила: – Учитель физики Василь Васильевич ничего насчёт его характера не говорил?..

6. Егор Пестрецов

Увлёкшиеся делом ребята не заметили, как у палисадника остановился плечистый коренастый парень лет двадцати четырех и стал внимательно наблюдать за ними. На парне грубая брезентовая куртка с накладными карманами, какие носят лесорубы, под мышкой две буханки ситного. Лицо с тяжёлым раздвоенным подбородком, широкое, с большим носом, глубоко посаженные глаза косят. Вроде бы человек смотрит на тебя и вместе с тем в сторону. Ветерок шевелит на круглой голове рыжеватые волосы.