Текст книги "Полицейское управление"

Автор книги: Вильям Дж. Каунитц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

Сорок минут спустя Мэлоун стоял перед холодильником, обследуя морозильную камеру. Он вспомнил старый телевизионный фильм Хичкока, в котором жена забила мужа насмерть мороженой бараньей ногой. В холодильнике не оказалось ничего, кроме полупустой банки кофе и пачки масла. Следующим объектом обыска были кухонные шкафы и тумбочка под мойкой. Мэлоун стоял, прислонившись к стене, вспоминая, не упустил ли чего. Взглянув на крошечную плиту, увидел на дальней конфорке кофейник из пирекса. Снова обвел глазами квартиру. Может быть, он увидел то, что искал, но не придал этому значения? А какой замок открывает позолоченный ключ? Занятый этими мыслями, он рассеянно поднял прозрачный кофейник и начал рассматривать его. Вокруг широкой части шел металлический ободок, концы которого скреплялись болтиком, прижимающим ободок к кофейнику. Болтик был завинчен не до конца и плохо держал обод. Мэлоун попытался ногтем прижать его, и тут увидел полоску шестнадцатимиллиметровой пленки длиной около трех дюймов. Она была вставлена между ручкой и боком кофейника, спрятана под металлическим ободком. Должно быть, Сара Айзингер отвинтила болтик ножом, засунула полоску, попыталась завинтить снова, но убийца, или убийцы, помешал ей это сделать.

Поместив пленку под лампу, он попытался рассмотреть изображение, но тщетно. Насчитал шестнадцать кадров. Потом положил пленку в нагрудный карман и пошел выключить кондиционер.

Наутро, часов в девять, Мэлоун вошел в дежурку своей бригады. О'Шонесси по телефону клялся в верности Пене. Хайнеман полагал, что Пэт обожает ходить по лезвию бритвы с пузырьком нитроглицерина, воткнутым в задницу.

Детектив Бо Дэвис, выходец с Юга, жил в Ист-Мэдоу, на Лонг-Айленде, с женой и двумя детьми. Он любил свою семью, работу, дом, похожий на ранчо, даже обнесенный изгородью для защиты от никогда не виданных здесь циклонов. Спал он с любовницами гораздо чаще, чем с женой. Его кредо: не попадайся на крючок. За шестнадцать лет непрерывных измен у него не было ни единого скандала.

Дэвис сидел на вращающемся стуле, положив ноги на стол и любуясь своими новыми ковбойскими сапожками. На нем был белый спортивный пиджак в широкую синюю полоску, белые вельветовые брюки, расклешенные книзу, синяя рубашка с белым галстуком, на котором красовалась золотая булавка, в центре ее был изображен маленький полицейский жетон.

– Готовишься ко Дню всех святых? – поинтересовался Мэлоун, проходя мимо Дэвиса к себе в кабинет.

– У меня свидание с девицей. На ее собственной постели. Она весьма разнообразна в любви. – И Дэвис, наклонившись, стряхнул невидимую пылинку с новых сапожек.

Мэлоун пригласил всех к себе в кабинет.

Если человека убивают так зверски, как убили Айзингер, не может быть и речи о том, чтобы сунуть дело в старую папку и раз в год пополнять ее «пятерками» с обычной надписью: «Новых данных нет».

– Что у нас по делу Айзингер? – спросил Мэлоун, мимоходом взглянув на перечень ночных происшествий и с чувством облегчения убеждаясь, что ничего серьезного не случилось. Это давало возможность вплотную заняться делом Айзингер.

Первым докладывал Гас Хайнеман. Просмотрев записную книжку убитой, он разыскал адрес ее родителей в Нью-Джерси. В соответствии с принятыми правилами он послал в полицейское управление Нью-Браунсвика телекс с просьбой уведомить о смерти Айзингер ближайших родственников. Больше в записной книжке не было ничего интересного, за исключением двух номеров, возле которых вместо имен стояли цифровые коды: 703 и 212. В телефонной компании таких номеров не знали, и Хайнеман послал запрос в диспетчерскую патрульной службы, где, по слухам, знали больше телефонов, чем в любом другом месте.

Просмотрев тощую стопку личных бумаг, он нашел страховую карточку и теперь ждал ответа федеральных властей на запрос о месте работы убитой.

Бо Дэвис слушал доклад Хайнемана, прислонившись к шкафу и разглядывая свои ухоженные ногти.

– Что у нас со свидетелями? – спросил его Мэлоун.

– Ровным счетом ничего, – ответил Дэвис. – Не могли найти ни одного ее знакомого. Несколько соседей раскланивались с ней в лифте, но и только.

– Опросили всех жильцов?

Дэвис проверил свои записи.

– Человек десять пропустили. Не было дома. Номера квартир записаны.

– А другие дома в округе?

– Проверили, тоже пустой номер. Никто ее не знал. Не женщина, а призрак.

– Что говорят эксперты?

О'Шонесси ответил:

– Найдено несколько неплохих отпечатков в пятнадцати разных точках, достаточно для установления личности, если мы сможем раздобыть подозреваемого.

– А это, случайно, не отпечатки самой Айзингер? – спросил Мэлоун.

– В морге с ее пальцев срезали кожу и прокатали. Отпечатки не ее.

– Вчера я съездил на место преступления и нашел вот это. – Мэлоун вынул найденную пленку, умолчав о звонке лжекапитана Мэдвика. – Давайте-ка посмотрим.

О'Шонесси подошел к шкафу с оборудованием, извлек проектор, установил его, погасил свет и задернул шторы.

Джейк Штерн аккуратно вставил пленку под яркую лампу проектора. Конический луч высветил на стене неясную картинку. Штерн подкрутил объектив, наводя резкость. Теперь даже на темном негативе было четко видно, как мужчина и женщина занимаются любовью в постели.

– Похоже, этот тип умеет дышать ушами, – пошутил О'Шонесси.

– Надеюсь, что ему скоро придется сделать вдох, и мы увидим его физиономию, – заметил Мэлоун, с интересом разглядывая изображение.

Мужчина вынырнул на поверхность на третьем кадре.

– Джейк, отошли пленку в лабораторию. Пусть увеличат кадр и сделают несколько снимков, – приказал Мэлоун.

– Есть, – отозвался Штерн, выключая аппарат и вынимая пленку.

Мэлоун подошел к большому столу у стены, на котором были разложены вещи, изъятые из квартиры Айзингер. Каждая вещь в отдельном пронумерованном пластиковом пакете, с квитанцией, выписанной в отделе вещественных доказательств.

Мэлоун поднял пакет с ключами.

– Кто знает, от чего этот? – Он указал на позолоченный ключ.

– Ни к одному замку в квартире не подходит, – ответил Штерн.

Мэлоун посмотрел на ключ. Обычный, только позолочен, с выбитым шестизначным номером. Он передал ключ Хайнеману.

– Проверь в отделе потребительских товаров. Узнай, где и для кого сделан. Что с наручниками?

– Еще ничего не известно.

Мэлоун, подойдя к стоявшей в углу доске, выкатил ее на середину комнаты. Взяв кусок мела, стал составлять диаграмму дела Айзингер. Детективы сгрудились вокруг.

Наверху Мэлоун вывел печатными буквами: «Убийство Айзингер». Далее – серийные номера дела, дата, место и время преступления. Планы комнат – пунктиром, в более крупном масштабе – ванная комната. На правом краю доски перечислены вещественные доказательства, каждый предмет под своим номером. Слово «свидетели» – внизу слева. Место под ним осталось пустым.

Мэлоун отошел, стряхнув мел с рук, и нахмурился.

– Не ахти как много, а?

Он посмотрел на доску и перевернул ее обратной стороной.

– Ладно. Бо, я хочу, чтобы вы с Пэтом еще раз обошли весь дом. Допросите тех, кого не застали вчера. Должен же быть хоть один человек, который ее знал. Проверьте местных лавочников, она наверняка ела и чистила зубы. И не теряйте время на заигрывания с девицами.

Мэлоун записал задание на доске.

– По каждому вопросу мне нужен рапорт, – добавил он и повернулся к Штерну: – Джейк, ты поезжай в морг. Найди Эпштейна. Передай, что я хочу знать, когда и как она умерла.

Мэлоун посмотрел на доску.

– Остальным удерживать крепость. Гас, сиди на телефоне. Посмотрим, что это нам даст.

Перед зданием с ярким кирпичным, фасадом на углу Тринадцатой улицы и Первой авеню стояла тележка под красным зонтиком. Она была заставлена свежими букетами: розы, герберы, гвоздики, ирисы, тюльпаны, нарциссы – богатство их красок подчеркивало очарование июньского утра. Студенты медицинского института, в джинсах и белых халатах, гордо щеголяя торчащими из карманов стетоскопами, шли от госпиталя Бельвью к своим общежитиям на Первой авеню. Возле тележки с цветами стояла группа студенток-медсестер, они поглядывали на студентов и хихикали.

Поднимаясь по широкой лестнице здания, Джейк Штерн бросил взгляд на цветы. Они напомнили ему о жене, Марше. Она обожала копаться в саду их дома на Говард-Бич. Он всегда знал, где ее искать. Если жены нет в доме, значит, хлопочет над своими растениями. Сейчас, когда их единственный сын Джефф уехал изучать управленческие науки в Бинэмтонский университет, она вообще не вылезала из сада. Уже в вестибюле он вспомнил, как едва не потерял семью. Это произошло три года назад. У него тогда завязался роман с одной из подруг жены.

Как-то вечером эта подруга вместе с мужем пришла к ним в гости. Джейк много выпил и потерял голову. Марша застала мужа и подругу занимающимися любовью под кухонным столом. Она ничего не сказала, но когда наутро Джейк отправился на свидание, сказав, что едет на станцию техобслуживания, она поехала за ним. Когда спустя два часа Джейк и подруга выходили из мотеля, Марша стояла возле машины, притопывая ногой. Он на всю жизнь запомнил тот ужасный миг. Внезапное расстройство кишечника. Сорок минут спустя в гостиной их дома Марша Штерн предложила мужу немедленно сделать выбор между семьей и любовницей. Посеревший от страха Штерн обвел глазами дом. Золотистый ковер от стены до стены, мебель в стиле провинциальной Франции, защищенная пластиковыми чехлами от пыли, люстры с хрустальными подвесками, упакованный в целлофан массивный обеденный гарнитур с резьбой в виде фигурок ангелов; вспомнил свой гимнастический зал в подвале – его гордость.

Он взмолился о прощении, и Марша сдалась. Джейк ни разу не рассказывал об этом случае в бригаде и больше никогда не изменял жене.

Навеянное цветами настроение улетучилось, едва он ступил на лестницу, ведущую вниз, в морг. В подвале вдоль коридора стояли ряды ящиков из нержавеющей стали, их запертые крышки сверкали под люминесцентными лампами. На чистых цементных полах были видны равномерно размещенные желобки. Тележки с трупами, накрытыми белыми простынями, стояли вдоль коридора, к большим пальцам торчавших из-под простыней ног были прикреплены бирки с именами. В углу подвала стоял громадный морозильник. Штерн знал, что в нем лежат трупы грудных младенцев, ожидавшие своей очереди на вскрытие студентами-медиками. Всепроникающий сладковатый запах витал в холодном воздухе, от него першило в горле. Штерн часто посещал это место, где время замедляло свой бег, и ненавидел его. Толкнув двойные двери, на которых висел черный резиновый фартук, он повернул направо, в прозекторскую.

Шесть столов были заняты. Четыре трупа вскрыты от горла до низа живота. Ребра раздвинуты, внутренности извлечены. Возле каждого стола стояли весы. Один из ассистентов распиливал чей-то череп дисковой пилой.

Сол Эпштейн, насвистывая «Зиппета ду-да» и помахивая в такт скальпелем, будто дирижер, изучал внутренности. Микрофон, висевший над его головой, записывал и слова, и мелодию.

Войдя в прозекторскую, Штерн закатил глаза.

– Как поживает мой любимый вампир?

– Хосе, дай быстрее пилу! Сейчас поработаем над живым, – сказал Эпштейн, глядя на приближавшегося Штерна.

– Ты здесь как дома, Сол.

– Что привело тебя сюда? – Эпштейн опять запустил руки во внутренности мертвеца.

– Сара Айзингер.

Эпштейн извлек из тела печень и протянул ее Штерну.

– Ты голоден? Очень неплохо с луком и беконом, – и бросил печень на весы.

– Расскажи о результатах вскрытия, и поскорее, чтобы я мог отсюда смотаться. – Штерн подошел к столу, заглянул в раскрытую грудную клетку.

Эпштейн улыбнулся.

– Ладно! Неизвестная личность или личности умышленно избили ее до полусмерти, затем засунули прут от карниза во влагалище. Череп Сары Айзингер раскроен, нижняя челюсть сломана. Длина прута двадцать семь дюймов. Внутренности разорваны. Тот, кто это сделал, крутил прутом у нее в теле, как рыболов удочкой. Ей пришлось помучиться перед смертью. Обильное внутреннее кровоизлияние и шок. И того, и другого в отдельности достаточно, чтобы убить ее.

– От чего же все-таки наступила смерть? – Штерн невольно восхитился, наблюдая, как работают искусные руки Сола.

– Она захлебнулась. Мы обнаружили воду в легких. Наверняка она еще дышала, когда они сунули ее в ванну.

– Как долго она пролежала там мертвой?

– Чтобы сказать точно, надо подождать результатов лабораторных исследований органов. Судя по степени разложения, около недели.

– Мэлоун будет признателен, если вы поторопите лабораторию.

Эпштейн положил на весы другой орган.

– Джейк, старина, твой лейтенант должен понять, что тот, кто создал время, не придумал для него никаких ограничений.

Штерн пожал плечами.

– Еще что-нибудь, Сол?

– Под ее ногтями обнаружена человеческая кожа. Она боролась, это очевидно. Кожа – с лица мужчины белой кавказской расы, с густой бородой. Как только заключения будут готовы, направлю вам.

– Спасибо, Сол. – Штерн повернулся к выходу.

– Джейк, подожди, я выйду с тобой. – Эпштейн отложил скальпель и стянул перчатки.

В коридоре он обнял Штерна за плечи и повел к выходу. По дороге им пришлось посторониться, пропуская ассистента с очередной тележкой.

– Хочу поблагодарить тебя и Мэлоуна за сообщение о Гэвине, – сказал Эпштейн.

– Да брось ты, док!

– Скажи Мэлоуну, что я получил открытку с благодарностью от губернаторства.

– Ну и что к ней прилагалось? Набор скальпелей?

– Назначение в медицинский центр университета в Бруклине, штат Нью-Йорк.

– Это хорошо?

– Лучше не бывает. Голубая мечта. Губернаторство всегда все делает, как надо.

Они принялись за работу, начав с верхнего этажа дома, где жила Сара Айзингер. Сегодня им повезло: большинство соседей сидели по домам. Но итог оказался таким же, как прежде: убитую никто не знал. После двухчасового опроса они дошли только до шестого этажа. Оставалась еще одна квартира – 6Б. О'Шонесси нажал кнопку звонка, вделанную в центр бронзового глазка, и отступил на шаг. За дверью раздался звон. Никакого ответа. Он позвонил еще раз.

– Никого нет. Придется зайти снова. – Дэвис подчеркнул номер на плане.

– Чем могу помочь, господа?

Обернувшись, детективы увидели привлекательную женщину лет тридцати пяти, которая вышла из лифта, неся пакеты с продуктами.

– Меня зовут Джанет Фокс, и это моя квартира. Если вы не скажете, кто вы такие и какого черта здесь делаете, я так заору, что убежите сами.

Дэвис показал ей полицейский жетон и удостоверение.

– Мы – детективы. Вчера в этом доме произошло убийство, которое мы расследуем.

– Бедная Сара. Я только сегодня об этом услышала. Она была такая милая, – произнесла женщина.

– Вы ее знали? – спросил О'Шонесси.

– Мы дружили.

У Джанет Фокс оказалась очень уютная квартира с балконом-террасой, откуда открывался вид на кварталы Чайнатауна. Хозяйка уселась на мягкую оттоманку, перед которой стоял большой пуф для ног. Детективы переглянулись, и Дэвис вскинул брови, давая знак, что первый вопрос задаст он. О'Шонесси кивнул и подошел к софе, стоявшей напротив оттоманки.

Джанет Фокс впервые встретила Сару Айзингер в домовой прачечной. Они подружились. Когда одна уезжала в отпуск, вторая забирала почту, поливала цветы. Иногда они вместе пили чай, болтая о пустяках. Джанет точно не знала, где работала Сара. В каком-то бюро путешествий где-то в Манхэттене.

А ее личная жизнь? О, этот предмет они никогда не обсуждали.

– Никогда? – недоверчиво переспросил Дэвис.

Свидетельница неловко заерзала, подалась вперед, поджала под себя ноги.

– Мне кажется, у нее кто-то был, – неохотно сказала она.

Полтора года назад Сара пришла к ней и спросила, есть ли у нее знакомый гинеколог. Она хотела вставить спираль.

– У нее были друзья? – спросил Дэвис.

– Не знаю.

– Знакомые?

– Сара была не очень общительной.

– Других подруг в доме у нее не было?

– Насколько я знаю, нет.

– Значит, за пять лет, которые она прожила в этом доме, вы ни разу не видели ее вместе с кем-нибудь?

– Я никогда не обращала на это внимания, но, пожалуй, нет, ни разу, – раздраженно ответила она и быстро добавила: – Впрочем, погодите. Я видела ее с мужчиной, примерно полтора года тому назад. Шел очень сильный дождь. Я возвращалась домой с работы и бежала к подъезду, когда услышала, как Сара окликнула меня. Она вылезала из машины, раскрывая зонтик. Я подбежала к ней, и мы пошли под одним зонтом. За рулем машины сидел мужчина.

– Она не сказала вам, кто он? – спросил Дэвис, глядя на Пэта, державшего наготове блокнот и ручку.

– Нет. Я не спрашивала, а она промолчала. Думаю, мы и подружились-то в основном потому, что я не лезла в ее личные дела, а она в мои.

– Опишите человека, сидевшего в машине.

– Я торопилась из-за дождя, поэтому взглянула на него только мельком.

– Белый или черный?

– Белый.

– Молодой или старый?

– Пожалуй, молодой.

– Старше двадцати?

– Да.

– За тридцать?

– Да.

– За сорок?

– Да.

– Больше пятидесяти?

– Я бы сказала, сорок с небольшим.

– Сорок пять?

– Затрудняюсь ответить.

– Подумайте.

– Ну, может, года сорок три.

– Как он выглядел? Смуглый? Брюнет? Блондин?

– Блондин. Светлые волнистые волосы.

– Цвет глаз?

– Не знаю.

Она припомнила, что мужчина был очень хорош собой. Тонкие, скульптурно вылепленные брови показались ей выщипанными. Она не могла сказать, какого он был роста: он ведь сидел за рулем. Около шести футов, предположила она. Хорошо сложен. Машина? Маленькая, красная, японская. Возможно, «хонда». Еще женщина сказала, что бывали случаи, когда она забирала почту Сары Айзингер. Не было ли в почте чего-нибудь запоминающегося? Нет, обычная почта, бывали, правда, письма из-за границы.

– Из какой страны?

– Из Израиля.

– Может быть, вспомните еще что-нибудь, что могло бы помочь следствию?

– Извините, больше ничего. Я вообще-то и сама удивляюсь, что так много вам рассказала.

– Вы нам очень помогли. – Дэвис пересек комнату и сел рядом с напарником.

Джанет Фокс с облегчением вздохнула и, взглянув на свои ладони, увидела, что они взмокли. Только теперь она поняла, в каком напряжении пребывала во время беседы.

– Джанет, мы хотели бы задать вам еще один вопрос, – сказал Дэвис.

Мышцы ее живота напряглись.

– Да?

– Вы сказали, что узнали об убийстве только сегодня. Как это могло случиться, ведь оно произошло в вашем доме?

Она взглянула на него в явном замешательстве, потом сказала:

– Я на несколько дней уезжала из города.

– Куда?

Свидетельница заерзала на оттоманке.

– Я была на Конкорде с моим боссом. Он женат. Его зовут Джозеф Гроссман.

Дэвис повернулся к сослуживцу.

– Пэт, может быть, продолжишь обход квартир? Я останусь, задам Джанет еще несколько вопросов. Сэкономим время. Заодно узнаю фамилию врача, к которому ходила Сара.

О'Шонесси был на втором этаже, когда Дэвис спустился к нему.

– Ну и как? – О'Шонесси сделал неприличный жест рукой.

– Ничего такого, – ответил Дэвис. – Очень приятная дама. Посидели, поговорили, вот и все. Что у тебя?

– Пусто. Она исправно вносила квартплату, не доставляла никому никаких неудобств, никто ни черта о ней не знает.

– Как продвигается «Дело железного прута»? – громогласно спросил Замбрано, протискивая свою тушу в кабинет Мэлоуна.

Тот достал дело Айзингер из корзины и передал Замбрано, который уселся и начал внимательно его изучать. Потом он посмотрел на Мэлоуна.

– По-моему, козыри у тебя есть. Нужна помощь?

– Если понадобится, я позову.

– Дэн, я знаю, что сейчас не время, но через несколько недель я собираюсь подать ежегодный рапорт о том, как ты руководишь бригадой. Постарайся привести в порядок документы и не забудь об операции «Участие».

Мэлоун подался вперед и поднял брови.

– Вы знаете, инспектор, служить здесь – все равно что мочиться в темные штаны: и тебе тепло, и никто не замечает.

– Чудесная аналогия, Дэн. Но не забудь про чертовы бумаги.

В кабинет вошел Хайнеман, прикрыв за собой дверь.

– Бвана! [1]1
  Бвана – господин (суахили).


[Закрыть]Мне только что позвонил знакомый диспетчер с телефонной станции. Вы даже не догадываетесь, чьи номера были отмечены цифрами в книжке убитой.

– Не паясничай и говори скорее.

– Оба – секретные номера ЦРУ! – Хайнеман хлопнул в ладоши.

– А, черт! Только этого нам не хватало! – Мэлоун ударил ладонью по столу.

Хайнеман прислонился к двери.

– Загородный номер – их прямой, в штаб-квартире в Маклине. Другой – номер для служебного пользования в их нью-йоркском филиале.

– Ты с ними связался?

– А зачем? Все равно по телефону ничего не скажут.

Выходя, Замбрано оглянулся и ядовито усмехнулся.

– Осторожнее с этим делом! Я бы на вашем месте поберег свою задницу. Нам с ними не тягаться.

Шел уже четвертый час, когда О'Шонесси и Дэвис вернулись от гинеколога Сары Айзингер.

– Доктор сказал, что подобрал ей «перчатку Кетчера», – доложил Дэвис.

– По-моему, эта спираль так и не найдена в ее квартире? – Мэлоун еще раз проверил список изъятых вещей. – Интересно, где она? – думал он вслух. – Обычно женщины не бросают такие вещи где попало.

Откинувшись на спинку стула и сплетя пальцы на затылке, он выслушал доклад Дэвиса о беседе с Джанет Фокс.

Хайнеман вошел в кабинет, подождал, пока Дэвис закончит доклад, потом сказал:

– Наручники от «Гринблаттса». Я им только что звонил. Говорят, продали их некоему Филиппу Александеру в декабре. Имя и адрес, которые оставил им этот тип, разумеется, ложные.

– Что-нибудь еще?

– Наш человек из отдела социального страхования сообщил, что в книжке Айзингер числятся два нанимателя: Восточная судоходная компания в Лонг-Айленд-Сити и «Брэкстон турс» в Манхэттене. О пароходной компании им ничего не известно. «Брэкстон турс» – большая туристическая фирма, которой управляют брат и сестра Олдридж и Тэа Брэкстоны. Организуют дорогие туры для отдельных групп. Специализируются по Среднему Востоку.

– Это все? – Мэлоун встал.

– Мы нашли по номеру мастерскую, где делают замки с позолоченными ключами. Находится на Кэнэл-стрит. Ключи сделаны для клуба «Интермедия» в Истсайде. Я звонил приятелю из Девятнадцатого участка, он сказал, что это закрытый клуб для богачей и знаменитостей. Там можно вытворять что угодно, и никто не задает никаких вопросов.

Мэлоун вышел в комнату бригады, посмотрел на часы.

– Поеду в «Брэкстон турс».

– Хотите, я с вами? – вызвался Хайнеман.

– На них вышел Пэт, возьму его. А вы с Джейком займитесь «Интермедией». Проверьте в управлении недвижимости, кому принадлежит здание. Потом позвоните в Олбань, узнайте, на чье имя зарегистрирован клуб. Проверьте, кто закупает для него выпивку.

«Брэкстон турс» занимала целый ряд офисов на шестнадцатом этаже огромного стеклянного здания на Парк-авеню. Кабинеты были разделены прозрачными перегородками, между ними с деловым видом ходили красивые женщины. Ковры, удобная дорогая мебель. Тэа Брэкстон ждала их. В дорогом костюме от «Шанели» из белого натурального шелка; пепельно-белокурые волосы до плеч подчеркивали зрелую красоту загорелого лица, выражение которого говорило о внутренней собранности.

– Мы ждали прихода полиции с тех пор, как узнали из газет о смерти Сары, – сказала Tea, взмахом руки отсылая секретаря.

Мэлоун понял все, едва войдя в кабинет. Он приблизительно знал, что она расскажет. Сара работала в компании полтора года, была замкнутой, друзей не имела. О ее личной жизни Тэа ничего не знала. Какая жалость, что такое страшное несчастье произошло с этой красивой молодой женщиной. Кто ответит за это варварство? В газете только отрывочные сведения.

Выйдя из-за своего стола, Тэа подошла к директорским креслам, обитым холстом и стоявшим у огромной стеклянной стены, сквозь которую открывалась панорама города.

– Что вы можете рассказать нам о Саре Айзингер? – спросил Мэлоун, наблюдая, как солнце позолотило ее светлые волосы. Ее ответ оказался именно таким, какого он ждал.

– Она была добросовестным сотрудником.

– Кажется, у нее было мало друзей. Не знаете, почему?

– Она предпочитала уединение. Не все подвержены стадному чувству. – Тэа взглянула на стоявшего перед нею Мэлоуна.

– Что ж, верно сказано. – Он отошел к противоположной стене, рассматривая картины. – Должно быть, туристический бизнес приносит неплохой доход, – сказал он громко, чтобы она слышала. – А чем именно занималась Айзингер в вашей компании?

– Она организовывала туры на Средний Восток, в частности в Израиль.

И Тэа объяснила, что Сара, будучи израильтянкой, без труда работала с еврейскими группами. Евреи любят путешествовать. Сара устраивала чартерные рейсы и получала пять процентов комиссионных от сумм, превышающих сто тысяч долларов.

Мэлоун спросил, занимается ли компания чем-нибудь, кроме туризма. Тэа ответила, что это их основная деятельность, но в последнее время они стали вести еще и социологические исследования.

– А что это такое? – спросил Мэлоун, завороженный панорамой Манхэттена.

Тэа объяснила, что, перед тем как открыть дело за рубежом, компании хотят знать как можно больше о стране, с которой устанавливают отношения. Не зная обычаев, можно потерять огромные деньги. Например, то, что считается вежливостью в Штатах, может быть воспринято как грязное оскорбление в некоторых странах.

Мэлоун, казалось, удивился: разве не у всех компаний есть подобные отделы?

Нет, только у крупных, ответила она. Многие небольшие компании, жаждущие ухватить толику денег ОПЕК [2]2
  ОПЕК – организация стран-экспортеров нефти.


[Закрыть], не имеют таких отделов и приходят за сведениями в «Брэкстон турс».

– Интересно. – Мэлоун повернулся к ней. – Вы не знаете, кто мог желать ее смерти?

– Разумеется, нет.

– А как ее любовные связи?

Она положила руки на бедра.

– Мы не вмешиваемся в личную жизнь своих служащих.

– Никаких служебных романов? – спросил он, почувствовав ее раздражение и решив продолжать в том же духе, чтобы посмотреть, куда это может привести.

– Я не слышала ни об одном.

– Она была гетеросексуальной, бисексуальной, лесбиянкой?

– Понятия не имею. И вообще мне это безразлично.

– У нее были близкие подруги?

– Я не слышала ни об одной.

– А как она попала в вашу компанию?

– Откликнулась на наше объявление в «Нью-Йорк таймс». Мы искали человека, знающего языки. Сара говорила на шести языках.

– В самом деле? На каких же?

– Немецкий, польский, английский, иврит, испанский, латынь.

– Тело Айзингер обнаружили через неделю после убийства. Почему вы не заявили, что она пропала?

– Сара взяла недельный отпуск. Она ездила к родителям в Нью-Джерси. На работу должна была выйти вчера.

– Не припоминаете ничего такого, что могло бы нам помочь?

– Увы, ничего. – Тэа открыла фаянсовую шкатулку, стоявшую на столе, достала сигарету и закурила. – Надеюсь, вы поймаете преступников. – Она закрыла крышку.

– Поймаем. Мы хотели бы опросить ваших сотрудников, если не возражаете.

– Конечно нет. – Тэа затянулась сигаретой.

Открылась дверь, и в кабинет вошел худощавый мужчина в безукоризненно сшитом бежевом костюме.

– Привет, я Олдридж Брэкстон. – Подойдя к Мэлоуну, он протянул руку.

На лице Брэкстона были заметны признаки увядания: «паучьи лапки» вокруг глаз, темные круги. Непокорные черные волосы уложены в модном стиле «афро».

– Хорошо знали Сару? – спросил его Мэлоун после короткого представления.

– Не так хорошо, как хотелось бы. Она была с большими странностями. Напоминала человека, который боится радоваться жизни, – ответил Олдридж, подходя к свободному стулу и садясь рядом с сестрой.

– Что вы можете рассказать о ее личной жизни?

– Боюсь, ничего.

Мэлоун подошел к рабочему столу Тэа, поднял приглянувшуюся ему золотую статуэтку богини в развевающемся платье. В широко раскинутых руках она держала змей. Внимательно изучив фигурку, Мэлоун поставил ее на место.

– Может быть, вы что-нибудь вспомните…

Брэкстоны переглянулись и одновременно покачали головой.

– Тогда расспросим ваших служащих.

Тэа Брэкстон подошла к столу и нажала кнопку на пульте. Появилась секретарша.

– Арлин, проведите этих господ по бюро. Это полицейские, они будут расспрашивать всех о смерти Сары.

Выйдя из кабинета, Мэлоун быстро нацарапал в блокноте записку для О'Шонесси: «Запроси „Нью-Йорк таймс“ об объявлении Брэкстонов о найме сотрудников со знанием языков. Когда помещено и когда снято».

Он передал записку О'Шонесси и последовал за секретаршей.

– Эта Брэкстон – крепкий орешек, она что-то утаивает, – прошептал О'Шонесси.

Мэлоун бросил на него взгляд.

– Возможно. – Потом прошептал: – Займи Арлин, пока я буду говорить с телефонисткой.

Обогнав секретаршу, он вошел в комнату телефонистки и закрыл за собой дверь. Телефонистка была готова им помочь.

– Саре звонил мужчина, говорил с акцентом, – сказала она. – Они всегда говорили на иностранном языке.

– На каком?

– Я не знаю.

– На испанском?

– Нет. Это был один из европейских языков.

– Французский?

– Нет.

– Немецкий?

– Может быть. Я в языках не сильна.

– Как звали мужчину?

– Он никогда себя не называл, просто просил позвать Сару Айзингер.

– Старый он или молодой?

– Не знаю. Как я могла бы определить его возраст?

– По голосу. Подумайте.

– Я бы сказала, от тридцати до сорока.

– Когда он начал звонить?

– В тот самый день, когда она устроилась на работу.

– Вы здесь единственная телефонистка?

– Да. Если я болею или в отпуске, берут временную работницу.

– Как часто он звонил?

– Каждый день, когда она была на работе. Иногда два-три раза в день.

– Он никогда не называл своего имени?

– Никогда.

– Все звонки проходят через вас?

– Да. Только у Брэкстонов прямая линия.

– Кто-нибудь еще звонил ей по личным делам?

– Пожалуй, нет.

Мэлоун заметил скользнувшую по ее лицу тень.

– То, что случилось с Айзингер, может произойти с любой женщиной, которая живет одна, – сказал он. – Очень важно выяснить, с кем она разговаривала. Все останется между нами, я вам обещаю.

Он склонился над пультом, глядя на нее.

– Прошу вас.

Она смотрела на него. Загудел зуммер. Сняв трубку, она соединила звонившего с внутренним номером.

– Может быть, вы спасли бы жизнь другой женщине, – сказал Мэлоун.

– Ей время от времени звонила какая-то Андреа, – проговорила телефонистка.

– О чем они говорили?

– Я не знаю. Они говорили на разных языках.

– Каких?

– Я не знаю. Иногда – по-английски.

– О чем? – небрежно спросил Мэлоун.

– Лейтенант! Я не подслушиваю разговоры!

– О, я прекрасно это знаю! Но иногда случается, телефонистки нажимают не ту кнопку.

– Ну, вообще-то я один раз слышала часть их разговора. Это было в четверг, как раз перед тем, как Сара взяла отпуск. Она сказала Андреа, чтобы та посмотрела песню. Сара была очень возбуждена.

– Упоминала название песни?

– Нет. Только сказала, чтобы та посмотрела эту песню и что все поймет.

– Что поймет?

– Я не знаю. – Она пожала плечами, состроив гримасу.