Текст книги "Гибель Армады"

Автор книги: Виктория Балашова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Гибель Армады

Выражаю огромную благодарность

своему брату Олегу Буянову

за помощь и идеи

Когда берёшь в руки любое оружие,

должен быть готов к тому, что встретишь

человека с таким же оружием. Или даже более

мощным. И ты должен уметь владеть своим,

иначе не стоит брать его в руки.

Станислав Королев

Письмо королю Испании Филиппу Второму от дона Альваро де Басана маркиза де Санта-Крус

«Следуя вашей воле и полностью поддерживая желание Вашего Величества захватить нечестивый остров, населённый еретиками, чинящими нам препятствия повсюду, осмеливаюсь предложить вам следующий план. Я подготовлю флот, которого ещё не видел свет. Его мощь будет превосходить всё, что доселе создавал Господь руками своих подданных на земле. Враг содрогнётся, увидев у родных берегов испанский флот. “Непобедимая армада” – так он будет зваться и таким останется в истории и памяти людей. Если Ваше Величество соблаговолит принять мой план, я обещаю победу яркую и быструю. Итак, для оснащения Армады мне потребуется:

550 кораблей (галеоны[1]1
  Описания видов судов даны в конце книги во втором послесловии.


[Закрыть], гукоры, галеры, галеасы, небольшие вспомогательные корабли для связи и разведки), 200 десантных барж и сто тысяч человек солдат и матросов. Мой план рассчитан на восемь месяцев. Сумма расходов – не менее трёх миллионов восьмисот тысяч дукатов, включая расходы на снаряжение и продовольствие».

Письмо дону Альваро де Басана маркизу де Санта-Крус от короля Испании Филиппа Второго

«Невозможно! В целом, отдавая должное проделанной Вами работе и поддерживая стремление поразить врага мощью испанского флота, тем не менее вынужден не согласиться с предложенными вами цифрами. Объединив усилия Ваши, а также герцога Пармского, мы сможем сократить бюджет Армады. Рассчитывая на продолжительность предприятия не более чем шесть месяцев, полагаю общую сумму в два раза меньшую, чем указана Вами, сто тридцать кораблей и тридцать тысяч человек. Так же вы получаете полную свободу действий по подготовке и оснащению Армады, в выборе капитанов и командующих. Герцог Пармский получит отдельные распоряжения...»

Письмо королеве Англии Елизавете от сэра Френсиса Дрейка

«Предлагаю нанести неожиданный удар по испанскому флоту, расположенному возле Кадиса. Количество кораблей Армады превосходит во много раз возможности английского флота, но мы можем ослабить и даже полностью разбить врага, не дожидаясь его появления у берегов Англии. Необходимо выделить и им и на снаряжение кораблей, оплату матросам и на закупку провизии...»

Письмо сэру Френсису Дрейку от королевы Англии Елизаветы

«Можете действовать по своему плану. Запрашиваемые Вами средства во много раз превосходят возможности казны. Но Вы вольны воспользоваться тем, что будет захвачено на испанских кораблях по собственному усмотрению. Тем не менее имейте в виду, что мы не находимся в состоянии войны с Испанией, а посему Ваш поход к её берегам остаётся полностью Вашей ответственностью и не является официальным приказом английской королевы...»

ЧАСТЬ 1

Февраль 1587 года Англия

Елизавета сидела в высоком кресле, задумчиво глядя на приговор суда, который лежал перед ней на столе. Со стороны даже могло почудиться, что королева спит с открытыми глазами. На самом деле, ей в который раз оказалось безумно сложно подписать бумагу, отправляющую человека на эшафот. Когда она была маленькой девочкой, она думала, что казни – дело рук неких потусторонних сил, вмешивающихся в людские судьбы. Теперь Елизавета понимала: один росчерк пера – и она сама, лично, становится той самой силой, которая укорачивает жизнь на дни, месяцы, а то и годы.

Женщина, чью жизнь следовало существенно укоротить, являлась королевой Французской и Шотландской. Звали её Мария Стюарт. Мария приходилась внучатой племянницей Генриху Восьмому, отцу Елизаветы. Она считала, это даёт ей законное право претендовать на английский престол. А ещё она была католичкой. Да какой католичкой! Готовой на многое ради веры. Елизавета нахмурилась. Она вспомнила другого католика, не дававшего ей спать спокойно. Муж покойной сестры Марии, после её смерти сватавшийся к Елизавете. Позже он пытался женить собственного безумного сына на Марии Стюарт. Филипп был отвергнут Елизаветой, а брак с Марией, Слава Богу, сорвался. Иначе она бы сейчас имела куда большую поддержку благочестивого короля 11спании, Филиппа Второго, Скупого, Осторожного, Короля-паука...

Елизавете захотелось поговорить: тишина становилась невыносимой. Она позвонила в позолоченный колокольчик.

   – Найдите графа Лейстера. Пусть он срочно явится ко мне, – она повертела перо в руках, – дело государственной важности.

Дадли явился через час, запыхавшийся от быстрой ходьбы, но, как всегда, улыбающийся и галантный. Он склонился к руке Елизаветы.

   – Ваше Величество хотели меня видеть? – спросил он, выпрямившись.

   – Наша ревностная католичка продолжает плести против меня интриги. – Елизавета бросила на стол пачку писем. – Вот, ты ведь видел, что там написано. Кроме борьбы за веру здесь внутри Англии идёт борьба за трон. Мой трон! – Королева выпрямила и без того прямую спину ещё сильнее. Мы предоставили Марии убежище в нашей стране. И что получили? Чёрную неблагодарность. Заговор, цель которого – убить законную королеву!

   – Что вы намерены предпринять? – граф внимательно посмотрел на Елизавету. Он чувствовал её нерешительность, но пока не мог понять, как действовать ему самому. Для этого следовало разобраться в истинных желаниях королевы.

   – На эшафот. – Елизавета показала пальцем на лежавшую перед ней бумагу.

   – И ты не в силах решиться, Бэт? – так обращаться к королеве мог себе позволить лишь он. – Почему?

Разве это не заслуженная кара для той, которая не захотела быть благодарной по отношению к тебе? Тем более, так постановил суд. Были рассмотрены доказательства, включая письма, что лежат перед тобой. Мария подписала себе приговор, откровенно излагая на бумаге вынашиваемые планы.

   – Казнь Марии вызовет скандал. Всех остальных участников заговора давно казнили...

   – Разве тебя когда-нибудь смущали скандалы? – Дадли улыбнулся. – Ничего страшного не произойдёт. Тебя могут опять проклясть, не более. Остальные казнены, следует казнить и Марию. Ну, только если не так жестоко.

Елизавета прошлась по комнате, крепко сжав руки перед грудью. За последние месяцы она успела не раз вспомнить, как участники заговора умирали в ужасных мучениях по её личному приказу. Говорить вслух о том, что ей была противна сама идея казни, лишения жизни человека, пусть и достойного именно такого конца, королеве не хотелось даже Роберту. Он же стоял, наблюдая за ней и терпеливо ожидая продолжения разговора.

   – Пожалуй, я подпишу приговор. Но распоряжусь не казнить Марию до тех пор, пока я не дам отдельное указание. Мне не хотелось бы принимать скоропалительных решений.

   – Ты можешь подписать позднее. Зачем подписывать заранее? – Дадли удивился. Разобраться в том, что творится в голове у его подруги детства, ему иногда удавалось с трудом.

А Елизавета явно повеселела. Она махнула рукой в сторону бумаги.

   – Некоторые мои советники очень настаивают на подписании. Я подпишу. А эшафот подождёт, – в её голове неожиданно сам собой родился план. Он ещё толком не оформился в нечто определённое, но уже заставлял действовать.

На бумаге появилась подпись. Зазвенел колокольчик.

   – Передайте моему секретарю, – Елизавета запросто отдала приговор суда одной из фрейлин и отправила её восвояси.

   – Ну, теперь точно всем будет известно о твоём решении, – медленно произнёс Дадли, пытаясь угадать, что замышляет королева.

   – Я не делаю из своих указов секрета, – эти слона полностью противоречили осторожной политике Елизаветы. Она заключалась именно в том, чтобы всё окутать завесой тайны, дабы запутать иностранных шпионов, просто кишащих при английском дворе, – приговор полежит у секретаря, – добавила королева, – подписанный.

«Странно, – подумал Роберт, покинув покои Елизаветы, – она не предупредила об отсрочке казни».

* * *

Замок Фотерингей летом выглядел прекрасно: река, огибающая старинное здание, зелёные луга, простирающиеся вокруг, и высокие, строгие башни самого замка, дополняющие живописную картину. Когда-то здесь родился Ричард Третий. Замок процветал, но с годами он постепенно приходил в запустение. Однажды, приехав в Фотерингей, Елизавета заметила:

– Красивое место, но навевает тоску.

С приездом Марии Стюарт в замке веселее не стало. Её перевезли сюда сразу после раскрытия заговора – осенью. И с тех пор она ждала своей участи, проводя время в непрестанных молитвах. Зимой Фотерингей и вовсе выглядел удручающе. Сильные ветры обрушивались на стены замка, прорываясь в окна и двери, завывая страшными звуками в коридорах, поднимая в воздух с земли засохшую прошлогоднюю листву. Дожди лились с неба, словно там скопилось неслыханное количество воды, которую срочно надо было излить на землю. Марии казалось, её уже начали оплакивать ангелы, и надежда остаться в живых таяла с каждым днём.

В начале февраля она услышала стук топора, доносившийся откуда-то из глубины замка. Мария вызвала слугу:

   – Что происходит? – спросила она дрогнувшим от волнения голосом.

Слуга побледнел. Суд вынес свой приговор, и Марии было прекрасно известно, о чём в нём говорилось. Но сказать в лицо бывшей королеве правду у него никак не поворачивался язык. Ведь для её казни в главном зале возводили эшафот.

   – Елизавета всё-таки подписала приговор суда?

   – Неизвестно, – пролепетал слуга.

Он на самом деле не знал: официально Елизавета о предстоящей казни не объявляла. А решение суда могли счесть достаточным основанием для возведения эшафота и без подписи королевы. Мария рухнула на стул.

   – Они не посмеют. Они не посмеют казнить королеву Франции и Шотландии. Им не дадут, не позволят. Со мной силы Божьи, – бормотала она, забыв о стоявшем у двери слуге, – мне придут на помощь. Меня освободят, спасут, вызволят отсюда.

Слуга с сожалением смотрел на сидевшую перед ним женщину. Мария была младше Елизаветы почти на десять лет, но к сорока пяти годам выглядела совершенной старухой. Годы, проведённые в изоляции в Англии, состарили её – ни балов, ни охоты, ни мужчин, расточавших комплименты. Одно развлечение оставалось у Марии всё это время: тайная переписка с врагами английской короны, желавшими передать ос Шотландской королеве-католичке. Французский и испанский короли на словах поддерживали Марию. Но где они сейчас со своей помощью? Знают о постигшей её участи и не пытаются повлиять на Елизавету...

Утром на следующий день, едва взошло солнце, за ней пришли. Без церемоний в комнату вошло несколько человек. Ей велели одеться и следовать в главный зал. Мария прекрасно помнила, как туда идти: день за днём последние месяцы в зале проходил суд. Она покорно побрела навстречу смерти. Ночь, проведённая в молитвах, осталась позади, как и вся жизнь, из которой почему-то сейчас вспоминались лишь годы, проведённые во Франции. Как же её там баловали, как ею восхищались! Мария даже слегка улыбнулась. Но дороге на эшафот перед её глазами продолжали мелькать сцены из той, счастливой жизни. Прошлое уносило Марию дальше и дальше от страшного настоящего, пока она, наконец, вплотную не подошла к возведённому помосту.

Народу в зале было много: поглазеть на казнь пришли все, кто мог. Марии завязали глаза белоснежным платком и заставили встать на колени. Палач занёс топор над её шеей, но неожиданно его рука дрогнула. Топор оставил на коже Марии глубокую царапину. Из раны полилась кровь. Толпа ахнула. Палач ударил второй раз, но и тут голова не отделилась от тела. Душераздирающие крики обречённой на смерть мученицы не затихали. С третьего раза палачу удалось сотворить своё страшное дело, и голова покатилась по деревянному настилу. Палач поднял голову за волосы. Неожиданно с глухим звуком она упала обратно на пол: в его руках остался лишь рыжий парик. Кто-то засмеялся.

   – Смерть изменнице! – прокричала толпа.

* * *

Елизавета принимала послов. Посол Испании вошёл к ней последним.

   – Мы слышали, казнь королевы Шотландии Марии Стюарт всё-таки состоялась, – сказал он, поклонившись.

Беседа шла на испанском. Обычно Елизавета обходилась без переводчиков, так как превосходно владела несколькими иностранными языками.

   – Непростительная ошибка секретаря, – кивнула Елизавета, – очень прискорбно! Я велела не давать приговору ход, но секретарь отправил бумагу в замок, – королева покачала головой, – конечно, секретарь будет наказан! Даже не сомневайтесь. Такие проступки не должны оставаться безнаказанными. Но смею вас заверить, я подписывала приговор только чтобы успокоить свой народ, требовавший возмездия. Казнить Марию никто не собирался. Произошла ошибка. Если бы не секретарь, мне бы удалось протянуть время, и люди бы постепенно успокоились.

Посол натянуто улыбнулся и не нашёл, что ответить.

   – Старая, выжившая из ума лгунья, – зло прошипел он, покинув покои королевы, – казнь особы королевской крови ей с рук не сойдёт!

В это же время Елизавета отдавала распоряжения о заточении в Тауэр секретаря. «Ничего страшного, – думала она, – посидит несколько месяцев и выйдет на волю. Будем говорить: не понял приказа королевы. Дал ход бумаге, которой не следовало давать хода. Всё просто».

Как и у Марии, у Елизаветы на голове красовался рыжеволосый парик. Вот только то, что находилось под париком, она берегла гораздо лучше своей родственницы.

Март 1587 года Испания

Дворец Эскориал тёмной громадиной выделялся на фоне ночного неба. Пробегавшие над дворцом чёрные тучи отражались в окнах, а месяц едва освещал небольшой кусочек земли. Филипп сидел в кабинете, и, несмотря на поздний час, просматривал пришедшие ему письма. Его худощавая фигура, облачённая в чёрный камзол, более похожий на рясу священника, отбрасывала длинную тень на узкую полоску света на полу.

Радоваться не приходилось. Новости, поступавшие с проклятого острова, были неутешительны. Месяц назад Филипп одним из первых узнал о казни Марии Стюарт, а теперь он к тому же понял, что Елизавета совершенно не собирается раскаиваться и просить прощения. Всю вину она свалила на секретаря, которому якобы дала указания не отправлять подписанный приговор суда до отдельных распоряжений. А тот взял да и дал ему ход. Елизавета посадила несчастного в Тауэр, но что-то подсказывало Филиппу: просидит секретарь там недолго.

Давно вынашиваемые планы об отправке к берегам Англии мощного флота начинали обретать конкретные очертания. Казнь Марии явилась последней каплей. Ранее Филиппа раздражала помощь Елизаветы голландским повстанцам, её поддержка протестантов в Шотландии. Королева не прекращала отправлять войска и выделять деньги, как она выражалась, «братьям по вере». Английские пираты беспрестанно грабили испанские корабли, груженные деньгами, пряностями и драгоценностями. Даже те деньги, которые Филипп отправил в Нидерланды по земле, через Англию, Елизавета попросту велела конфисковать и отдавать их категорически отказывалась.

Нужно было образумить королеву-еретичку. Завоевать остров? Присоединить его к своим обширным владениям? Не исключено... Но по большому счету подобной задачи перед собой Филипп не ставил. Вот заставить подписать унизительное соглашение, по которому в первую очередь в Англии бы снова установилась власть папы римского, а соответственно и католицизм, заставить уйти из Голландии, освободить от своего навязчивого присутствия моря и океаны – другое дело.

Филипп вновь просмотрел разорительные планы Санта-Круса.

– Бюджет Испании этого не выдержит, – вздохнул он, – на бумаге выглядит прекрасно: такой флот несомненно выйдет победителем в любой войне. Но для победы над Англией хватит куда меньших сил и затрат. С нами Бог. Он поможет в схватке с теми, кто предал истинную веру.

Прикрыв уставшие от длительного чтения глаза, Филипп откинулся на спинку кресла. Неожиданно в памяти всплыла картина из далёкого прошлого: он идёт по коридорам дворца в Лондоне, а навстречу ему – невысокая, рыжеволосая девушка двадцати трёх лет в тяжёлом, бархатном платье. Елизавета... Как он был тогда в неё влюблён! И дело не только в его ужасном браке со стареющей, некрасивой и неприветливой сестрой Бэт. Просто Елизавета чем-то манила, заставляла обращать на себя внимание. И Филипп никак не мог отделаться от этого наваждения.

«Дело не в еретиках, населивших остров, – король вдруг услышал внутренний голос, громко и отчётливо зазвучавший в его голове. – Дело в том, что после смерти сестры, ты сделал Елизавете предложение, а она тебе отказала. Ты до сих пор её любишь и не способен простить».

   – Это не так! – Филипп грохнул кулаком по столу и вздрогнул от сказанных вслух собственных слов, – это не так, – повторил он чуть тише, – наверняка, вопреки всем слухам, она превратилась в уродливую старуху. Если бы я увидел её, а не портреты, нарисованные услужливыми художниками, восхваляющими давно увядшую красоту Елизаветы, я бы тут же забыл тот юный образ. А война – война будет вестись за веру. Крестовый морской поход во славу Господа, – он перекрестился и опять обратил взор на пестревшие цифрами бумаги.

Часть денег ссудит папа, часть кораблей придёт из других стран. Тем не менее бюджет кампании не потянуть. Оставшееся до рассвета время Филипп потратил на расчёты. Количество кораблей, людей, а соответственно и связанные с ними расходы были урезаны немилосердно. Герцог Пармский обеспечивал поддержку со стороны Голландии, выйдя навстречу Армаде и объединив свои сухопутные силы с флотом Санта-Круса. Герцог тоже просил денег.

Но и урезанный бюджет выглядел устрашающе. Филипп в победе не сомневался. Полный решимости выступить против Елизаветы, он начал истово молиться в часовенке, примыкавшей к кабинету.

Когда через три часа он оттуда вышел, то был полностью уверен: Господь поддерживает его планы. Филипп велел позвать к нему Санта-Круса и герцога Пармского:

   – Срочно! Они должны явиться в Эскориал по делу, не терпящему ни секунды проволочки.

Помощники короля знали, им следует разыскать обоих безотлагательно, даже если придётся вытаскивать их из-под земли. Посыльные с приказом поскакали в разных направлениях, но одинаково быстро. Ждать и терпеть Филипп не привык. Он из дворца практически никуда не выезжал, но соответственно своему прозвищу раскидывал гигантскую паутину на такие расстояния, что попадавшие в неё порой и не догадывались, кто их в неё заманил...

* * *

Санта-Крус был разочарован. Его великолепный план рухнул в одночасье. Пятьсот пятьдесят кораблей превратились в несчастные сто тридцать. А главное, король велел выступать незамедлительно.

   – Итак, – Филипп говорил негромко, но весомо, цепким взглядом будто впиваясь в лицо собеседника, – после казни нашей родственницы, ревностной католички, королевы Марии Шотландской мы не можем не принять ответных мер. Англия должна понять, что творимые на её земле беззакония будут остановлены. Выступаем немедленно. Какова готовность флота, маркиз? – обратился он к Санта-Крусу.

Маркизу исполнилось шестьдесят лет, всего на год младше короля. Оба – высокие и худощавые с узкой бородкой на лице. Санта-Крус говорил с королём на равных не только потому, что они были ровесниками, но и благодаря своим многочисленным победам в сражениях испанского флота.

   – Нам не хватает денег, Ваше Величество. Строительство кораблей затягивается, а нанятые матросы начинают разбегаться, так как мне им нечем платить.

   – Принимайте любые меры для того, чтобы удерживать людей. Корабли необходимо достроить в кратчайшие сроки. Деньги будут выделены, – голос короля звучал уверенно, а глаза горели фанатичным огнём, – Великая армада, Великолепная Армада, Наисчастливейшая – вот, что вы строите, маркиз. Не забывайте, дело, начатое нами, ниспослано свыше. Герцог, каковы ваши действия?

   – Когда Армада достигнет берегов Голландии, мои войска смогут присоединиться к флоту. На море бесчинствуют голландские пираты. Гёзы называют свои действия освободительными. – Алессандро Фарнезе, герцог Пармский, усмехнулся. – Если Армада уничтожит угрозу с моря, то мы без проблем высадимся на острове. С такой силой им не совладать. Лондон будет в наших руках в считанные дни!

В глубине души герцог поздравлял себя с успехом. К сорока двум годам на военном поприще он добился многого. Долгое время ему удавалось удерживать в своих руках, точнее, в руках Испании, Голландию. Темноволосый, невысокий мужчина, унаследовавший внешность отца-итальянца, был умён, жесток и уверен в себе. Если бы одобрили первоначальный план Санта-Круса, то его участие в походе против англичан подверглось бы сильному сомнению. Каждый хотел возглавлять предприятие единолично. Герцога новый план короля устраивал: его роль явно увеличивалась.

«Маркиз мечтал присвоить себе все лавры от победы над Англией, – подумал он, – не выйдет. Одним огромным флотом теперь мы не обойдёмся».

   – Как вы понимаете, Ваше Величество, мне тоже нужны деньги, – сказал он вслух. – Мои солдаты, как и матросы маркиза, хотят есть и пить. Им так же требуется одежда и оружие.

   – Вы всё получите. Главное, выступить немедленно, – повторил Филипп обещание и приказ, – вам следует вернуться к войскам и начать подготовку к высадке на английский берег. Ступайте. Да, и я жду от вас ежедневные отчёты. Счёт идёт на минуты!

У самой двери Санта-Крус обернулся:

   – И всё же, Ваше Величество, ускорьте выделение денег. Корабли сейчас не готовы и наполовину, даже в том небольшом количестве, которое теперь должно составлять Армаду.

   – Деньги будут, – заверил король, – лишь только папа услышит о наших планах, он сразу ссудит недостающую сумму. Несколько кораблей придёт из других портов. Не беспокойтесь о том, что вас не касается. В вашу задачу входит выйти в море в ближайшее время. Англия не готова сразиться с испанским флотом. Мы докажем: наглые пиратские набеги на наши корабли – случайность, нелепая ошибка, не более. Мы покажем всему миру, кто истинный хозяин на море. Поспешите. У вас нет времени на лишние разговоры.

Воодушевление не покидало Филиппа. Папа не дал ссуду, но обещал выделить деньги на богоугодный поход. Из портов Венеции и Лиссабона должны были выйти огромные галеоны, вызывавшие ужас и восхищение одновременно. Что может этому противопоставить Елизавета? Любимчика Дрейка, который только и умеет набрасываться на незащищённые купеческие суда, дабы ограбить их во славу английской короны? Испания остановит нечестивцев...

   – Больше некому! – провозгласил Филипп, оставшись один. – Я, Господь Бог и Испания!

Апрель 1587 года Испания, Кадис

Большой дом утопал в зелени. С улицы его почти не было видно – так густо росли деревья и кустарники. Посреди квадратного двора бил фонтан. Антонио постоял минуту рядом, наслаждаясь приносящими хоть какую-то прохладу брызгами воды. Но в то же мгновение, как он вошёл во двор, к нему уже со всех ног бежал слуга. Больше минуты отдохнуть не получилось.

   – Дон Антонио! Дон Антонио! Вас так ждут! Велели сразу вести в гостиную. Все собрались! – быстро выкрикивал слуга, почтительно кланяясь и чуть не дёргая Антонио за рукав.

   – Иду, иду. Кто там? – молодой человек с неохотой отошёл от фонтана и направился в сторону дома.

   – Все! – повторил слуга. – И дед ваш, и отец, и матушка, и старший брат.

«Вот как, – подумал Антонио, – а ведь действительно все. Я-то думал, приедет дед. Они с отцом поучат меня уму-разуму и благословят в дорогу. Но мать и брат? Оба стараются не выезжать из Толедо, постоянно жалуясь на слабое здоровье. А тут – прибыли, и на жару не посмотрели».

Антонио вошёл в дом и легко взбежал по лестнице на второй этаж. Все ни все, а сначала он проверит, не лежит ли в его спальне письмо от Розалины. Нет. На столике возле кровати было пусто. Антонио вздохнул и медленно пошёл вниз. Внутренний дворик так и манил: хотелось в нём задержаться, присев на скамейку, помечтать о прекрасной Розалине...

   – Сынок! – из гостиной вышла мать, видимо, услышав его шаги, и бросилась Антонио на шею. – Мы уж думали, ты не придёшь!

   – Дон Алонсо знал, благословить меня приедет дед, сам дон Хуан де Сантильяно, герцог Перавьо. Нам скоро выступать. Он не мог не отпустить меня. Но я не предполагал, что дед приедет не один, – Антонио попробовал высвободиться из крепких материнских объятий. Донна Эвита хоть и болела не первый год, но обнимала сына так, что кости хрустели.

   – Мы приехали, потому что не знаем теперь, когда тебя увидим. Говорят, король настроен решительно. Ты скоро уйдёшь в море. Да, случилось ещё одно событие, заставившее нас выехать.

   – Отпусти его наконец, – из комнаты вышел отец, – мы всё тебе расскажем, Антонио. Наберись терпения. Сначала прочти это, – и он протянул сыну несколько исписанных листков бумаги.

Антонио вошёл в гостиную, поздоровался с дедом и братом, а затем уселся читать. Он не стал задавать лишних вопросов, привыкнув подчиняться воле старших – не важно по званию или по возрасту. Вскоре чтение его увлекло: письмо, а написанное явно являлось письмом, было адресовано отцом сыну. Некий Фредерико Альварес рассказывал о своей жизни, о том, как похитили его беременную жену, как он искал её и, когда уже нашёл, она погибла во время схватки с пиратами. Сын Фредерико и Матильды, успевший к тому времени появиться на свет, был отдан на воспитание в богатую, но бездетную семью. Когда Фредерико нашёл своего сына, он понял, что лучше не забирать его с собой, а оставить на воспитание людям, которые полюбили сына как родного. Жизнь самого Фредерико была полна опасностей. Он перевозил тайные послания, путешествуя из страны в страну, а в итоге стал служить при дворе принцессы Елизаветы, ныне королевы Англии. Некий граф Родриго де Вил ар преследовал Фредерико, пытаясь заставить выполнять свои поручения. В конце концов, когда Фредерико понял, что граф решил его убить, он сумел переиграть де Вилара и нанёс удар первым. Но Фредерико понимал: жизнь его постоянно находится под угрозой. Поэтому он написал это письмо, в котором подробно рассказывал сыну о своих приключениях.

   – Как интересно! – воскликнул Антонио, закончив читать. – Вот такая жизнь мне по душе! Постоянные приключения, путешествия, опасности! – Его голос звенел от возбуждения. – И море! Столько рассказов о хождении по морю! – Молодой человек вскочил с банкетки и начал расхаживать по комнате. – Интересно, жив ли этот человек? Я бы очень хотел с ним встретиться и порасспрашивать о его жизни. Ведь это письмо – лишь малая толика того, что он мог бы мне рассказать.

Вся семья застыла в молчании, с печалью глядя на Антонио. Молодой человек был невысокого роста, коренастый с тёмными вьющимися волосами, убранными в хвост. Он не походил ни на кого из присутствовавших мужчин, большинство из которых уродились высокими и более тонкокостными. Особенно пристально на внука смотрел герцог Перавьо. Он покачивал седой головой и тщетно пытался унять дрожь в трясущихся, испещрённых венами руках.

   – Я говорил вам, он похож на своего деда. Вылитый Фредерико, – тихо произнёс герцог, – и не только внешне. Характером тоже явно пошёл в него. Неугомонный, – старик тяжело вздохнул.

Антонио остановился посреди комнаты.

   – О чём вы? Кто похож на Фредерико?

   – Надо ему объяснить, – отец подошёл к Антонио и похлопал по плечу, – послушай, сын мой, внимательно. Мы не хотели рассказывать тебе эту историю. Твоя бабушка и твоя мама всегда были против. Они считали, раз Фредерико и Матильда умерли, то незачем ворошить прошлое. Но тут мы узнали кое о чём, – отец замолчал, словно не был уверен, что говорить дальше, – на каракке дона Алонсо с тобой вместе пойдёт сын графа де Вилара.

   – Того самого, который преследовал Фредерико? Но какое он имеет отношение ко мне? – Антонио переводил взгляд с одного члена семьи на другого, не в силах понять, что происходит.

   – Ты – внук Фредерико, – произнесла мать, – письмо, которое ты держишь в руках, адресовано твоему отцу.

   – Да, это так, – кивнул отец, – на всякий случай мы решили предупредить тебя. Старинная месть, как старые раны, не утихает и постоянно напоминает о себе. Фредерико считал, что убил де Вилара, а тот остался в живых. Мало того, сумел всё-таки убить твоего деда. Кто знает, может граф рассказал сыну об этой истории. Кто знает...

   – Но зачем сыну графа мстить мне? – пожал плечами Антонио. – Де Вилар убил Фредерико, и на этом всё должно было завершиться. Из письма явствует, что граф влюбился в Матильду, поэтому хотел убрать... м-м-м... дедушку с дороги. А после уж мстил за её гибель. Ну и судя по всему, Фредерико знал какие-то секреты де Вилара. Я тут ни при чём. Я даже не сын, – Антонио посмотрел на отца. Отец, как ни странно, был похож на герцога Перавьо. А вот сам Антонио не походил ни на собственного отца, ни на «приёмного» деда, – уж если мстить, то тебе, отец. Извини. Но ты как-то ближе к Фредерико по родству.

   – Согласен, – отец кивнул, – но мы ни разу не сталкивались с родственниками графа. На всякий случай твой дед, э-э-э, дон Хуан де Сантильяно, – он мотнул головой в сторону старика, – все эти годы следил за графом. Ни разу пути нашей семьи и де Вилара не пересекались. Поэтому мы приняли решение, которое, поверь, далось нам с великим трудом, рассказать тебе правду и показать письмо, чтобы ты знал всю историю в деталях.

   – Послушай, сынок, – вступил в беседу дон Хуан, – мы точно знаем, что сын де Вилара такой же шпион, как и его отец. Шпионит он на всех, кто платит. В качестве кого он садится на каракку дона Алонсо? Корабль, на котором собирается весь цвет испанского двора, всей испанской аристократии? С доном Алонсо считают за честь идти в поход против Елизаветы. Просто будь внимателен, не упускай этого человека из виду. Никому не было известно, на кого работал де Вилар. Богатства его неисчислимы, а дома раскиданы по всему свету. Рана, нанесённая ему Фредерико, не стала смертельной, но свела его в могилу раньше срока. Сын продолжает дело отца. Он долгое время жил в Османской империи, в Индии. Приумножил унаследованные сокровища. Что он делает сейчас здесь, в Испании? Ни де Вилар, ни его сын никогда не принимали участие в войнах. Ну, кроме войн, которые ведутся незаметно, когда удары наносятся в спину.

Разговор неожиданно пришлось прервать. Слуга не успел даже доложить, кто прибыл, как посыльный дона Алонсо сам ворвался в комнату.

   – Дрейк! Дрейк в Кадисе! Несколько судов уже горят. Ходят слухи, что Дракон[2]2
  Драконом испанцы прозвали Френсиса Дрейка.


[Закрыть] подпалил галеон самого маркиза де Санта-Крус! Герцог собирает всех, кто находится в Кадисе. Санта-Крус в Лиссабоне и не может нам ничем помочь. Армада не готова сразиться с Дрейком, – всё это посыльный выпалил на одном дыхании, а затем более спокойно спросил, оглядев присутствовавших, – кто из вас Антонио де Сантильяно?