Текст книги "Обретение счастья"

Автор книги: Виктория Васильева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

Глава 15

Дождь кончился, но небо оставалось затянутым тучами.

Ольга сидела на кухне и курила сигарету за сигаретой. Дымила открыто, словно умышленно заполняла дымом ограниченное пространство квартиры.

Свою жизнь она представляла теперь как цепь больших и малых ошибок, в которых винила только себя. Когда под сердце подкатывалась очередная душная волна отвращения и смертной тоски. Ольга глотала кофе и делала новую глубокую затяжку.

Жизненная битва была проиграна окончательно и бесповоротно.

«Ничего нельзя исправить, ничего», – постукивало в висках.

Снова наплывала головная боль, сверлила сознание все глубже и глубже. Веки горели, тяжесть сползала с головы на грудь и, как ватой, окутывала безысходную тоску существования. Предсонная истома пеленала руки и ноги. Недокуренная сигарета обращалась в пепел на кофейном блюдце. Гуща в чашке быстро высыхала, становясь непригодной даже для гадания.

Ни печали, ни сожаления, ни любви, казалось, не осталось в душе – только глухая тоска.

Ольга уронила голову на листы монографии. Ей хотелось забыться вечным сном и никогда больше не возвращаться в этот мир, где она умеет делать только ошибки.

Во сне она почему-то собиралась выйти из дома, долго искала зонтик, а потом нашла целое множество разноцветных зонтиков. И все они раскрылись прямо в квартире, у которой вдруг исчез потолок, впустив в комнату звезды и капли дождя. Ольга по-ахматовски запуталась в перчатках: на левую руку надела перчатку с правой, а на правую – с левой, и в сопровождении зонтиков невесть как оказалась на улице.

В дождь уходила знакомая плечистая фигура в темном плаще, а небо вдруг превратилось в маленькое окошко совмещенного санузла. И в нем появилось лицо Карла Карлыча. Отчим смеялся, обнажая полукруглое лезвие белых зубов. Но потом странным образом оказалось, что это совсем не Карл Карлыч, а Юрий Михайлович. Одно лицо преобразовалось в другое, и академик со всей ученой ясностью заявил: «Ты мне изменяешь, холодная эгоистка. Как я в тебе ошибался!»

Но это химерическое лицо в окошке неожиданно приобрело рыбьи черты и вот уже в аквариуме плавал огромный карп.

«Эта рыба неживая», – прошептала какая-то девочка. Ольга узнала в ней маленькую Машу. Девочку держала за руку Анна Николаевна. Она хранила молчание, но выражение ее лица не оставляло сомнений в том, что она находилась в глубокой печали.

Девочка дернула маму за руку и попыталась куда-то тащить за собой.

– Ольга Васильевна, что с вами? – голос девочки фантастическим образом взрослел. – Вы бредите?

Ольга пришла в себя и подняла голову. Маша в халате поверх ночной сорочки, в тапках на босу ногу, с распущенными волосами стояла над ней.

Черные кудри и отраженный свет настольной лампы в огромных черных зрачках придавали Маше поразительное сходство с гоголевской Панночкой.

– Ольга Васильевна, вы что-то невнятно говорили, а потом вскрикнули. Я испугалась.

– Да, Машенька, да… – невпопад ответила мачеха.

– Вам плохо? – в Машином голосе слышалось искреннее волнение.

– Мне? Да, пожалуй.

– Можно, я посижу с вами? – неожиданно попросила Маша.

Механическая кукушка прокричала один раз и, словно спохватившись, испугавшись чужого молчания, скрылась в домике.

– Да, безусловно, – наконец ответила Ольга. – Приготовить кофе?

– Если позволите, я сама сварю.

Маша проворно вскочила, ловко всыпала две ложечки ароматного кофе в кофеварку.

– Вам со специями, Ольга Васильевна?

Ольга вздрогнула:

– Откуда ты знаешь, что я люблю со специями?

– Вы же сами мне как-то говорили. И даже учили, как такой кофе готовить.

– Ну да, – Ольга сделала вид, что вспомнила.

Душистая, пахнущая тропиками и иной, экзотической, жизнью, пенка поднялась над металлическим краем кофеварки, а потом медленно опустилась. Казалось, напиток дышал.

Маша накрыла кофеварку блюдцем – пусть настоится кофе – и присела к столу.

– Вы ведь не любите папу, – неожиданно произнесла она то ли с утвердительной, то ли с вопросительной интонацией.

– Ты задаешь мне вопрос? – попыталась уточнить Ольга.

– Нет. Я не вправе задавать вам подобные вопросы, – помолчав, она добавила: – Раньше вы были знакомы с Захаровым. Правда?

– Это он тебе сказал? – косвенно подтвердила Ольга догадку падчерицы.

– Я сама догадалась. После того «семейного» обеда его словно подменили. Он потерял ко мне всякий интерес.

– Скажи, Маша, почему ты решила представить его нам в качестве своего жениха?

– Вы и это знаете?!

– Догадываюсь.

– Хорошо, я скажу. Мне подумалось, что Алексей, такой бездомный, неприкаянный, вечный странник, возможно, грустит по теплу домашнего очага. И я решила пригласить его к обеду в наш уютный дом.

– Плохо ты его знаешь, Маша.

– Вы, наверное, лучше, – ответила падчерица не без примеси яда в голосе.

Ольга достала из шкафчика две маленькие чашечки из французского небьющегося сервиза и наполнила их кофе.

– Пей, остывает.

– И какой же дьявол принес вас в нашу семью? Вы разрушили все планы – и мои, и папины. Вы просто исчадие ада, Ольга Васильевна.

В голосе девушки Ольга, как ни странно, расслышала нотки уважения.

– Жизнь – сложная штука, – ничего менее банального мачехе на ум в этот миг не взбрело.

– А знаете, – Маша зловеще улыбалась, – ведь это я вам звонила в лабораторию.

– Ты? Когда? – не поняла Ольга.

– Это я сообщила, что вам изменяет муж.

– Но, Маша, зачем? – Ольга сделала слишком большой глоток, и напиток обжег горло.

– Чтобы вы не думали о Захарове, а переключили все свое внимание на папу. Вам понятно?

– Ну, и чего ты добилась? – голос Ольги звучал абсолютно спокойно.

– Я поняла, что папа вас совсем не интересует.

– Вот так сразу и поняла? И для того, чтобы сделать столь глубокий вывод, нужно было оклеветать отца?

Женский разговор велся абсолютно в открытую, почти по-дружески. Но неожиданно мачеха и падчерица уставились друг на друга, и каждая из женщин поняла, что взгляд другой излучает непримиримую вражду.

– Знайте, Ольга Васильевна, – Мария выговаривала слова четко, как диктор «Маяка». – Это чистая правда. Отец вам изменяет.

Сделав столь важное сообщение, Маша почти по-военному встала с табуретки и твердым шагом пошла в свою комнату.

– Маша! – остановила ее Ольга.

– Что еще? – недовольно спросила девушка, но остановилась.

– Ты хочешь, чтобы я ушла из этого дома?

Некоторое время падчерица молчала, глядя в пространство, но потом уверенно и тихо ответила:

– Да. Я этого хочу.

Ольга отыскала в шкафчике почти допитую бутылку мятного ликера: на донышке оставалось как раз столько, чтобы наполнить рюмку.

«О, черт, рюмок на кухне нет», – с этой оригинальной мыслью она прошла в гостиную, включила свет, полюбовалась еще раз на портрет Юрия Михайловича и Анны Николаевны, оценила композиционное решение натюрморта с «зефирочной» бутылью и солениями, подошла-таки к серванту и извлекла из сверкающего легиона самую маленькую «пешку».

«Расколотить бы это все. Со звоном», – подумала ученая дама, но на действие все же не отважилась.

Она вернулась на кухню – в единственное место, где она чувствовала себя как в бастионе – защищенной, поскольку успела «надышать» все уголки своим теплом, своей энергией и сущностью.

Ольга Васильевна разложила и расставила на столе множество приятных вещей: сигареты, мраморную пепельницу, хрустальную рюмку, бутылку с остатками ликера, но с яркой многоэтажной этикеткой, американскую зажигалку, французскую чашку с блюдцем, мельхиоровую кофеварку, китайскую фарфоровую тарелку, пока пустую.

Натюрморт выглядел несколько случайно, однако каждая его деталь оказалась пронизанной общей идеей изысканности.

Тарелку следовало чем-либо наполнить. Ольга открыла холодильник. Стилистике накрытого стола из всего предложенного «прирученным Дедом Морозом» соответствовала только небольшая баночка с черной икрой, приберегаемая для очередного праздника.

Через мгновение содержимое баночки уже горкой возвышалось на китайской тарелке. Серебряная ложечка – из тех, которые дарят «на зубок» младенцам – заиграла, как брошь на черном атласе.

Жизненное поражение Ольги Буровой-Растегаевой было полным. Ее войска оказались наголову разбиты на всех, без исключения, фронтах. Такую безоговорочную капитуляцию следовало отметить.

Шикарный банкет на одну персону был, как нельзя, кстати. Ольга с удовольствием уничтожила икру, запив ее изрядной дозой кофе с ликером. Ставшая в последние дни незаменимой палочкой-выручалочкой, сигарета и на этот раз победно заалела, как глаз домашнего циклопчика, словно требовала более живого огня.

Ольга зажгла свечку – настоящую, восковую, в медном подсвечнике – едва ли не единственную собственную вещь не «узко» личного пользования в этом доме.

Огонек затрепетал, освещая темные стены дрожащими и качающимися бликами.

Маленькая кухня раскачивалась, как, наверное, «Адмирал Нахимов», когда-то под названием «Berlin», пересекавший Атлантику.

Невесть откуда на столе появился «десерт» – две непочатых упаковки тазепама.

А еще возникли фотографии и письма, долго хранившиеся в милом сердцу большом конверте, записки, стихотворные экспромты, торопливо записанные захаровским почерком на сигаретных обертках.

Ольга достала с верхней полки большой металлический поднос, расписанный диковинными цветами, и поставила его на табурет. Чадящие дымными шлейфами, бумаги по очереди падали на этот слащавый цветник, вскоре также занявшийся пламенем.

«Мой костер в тумане светит», – весело напевала Ольга.

Огонь пожирал свадебные парадные портреты. Пылающий академик Растегаев во фраке и с галстуком-бабочкой выглядел очень импозантно. И платье невесты, купленное за зелененькие в модном салоне, поражало элегантностью, двигаясь в языках пламени.

«Ах, какое было торжество! Светское общество, цвет российской науки почтили присутствием чудную парочку!» – Ольга явно впадала в состояние аффекта.

Широко распахнутое окно на пятнадцатом этаже, возможно, наводило кого-нибудь из бодрствующих наблюдателей на мысль о пожаре, поскольку струйки дыма вырывались из тесноты на свободу и устремлялись в тусклое осеннее небо.

«Все. Пожар закончен», – Ольга подошла к окну и глянула вниз. Перспектива свободного полета показалась ей поинтереснее двух упаковок тазепама. Но высоты она боялась с детства. Даже на колесе обозрения каталась всего один раз, да и то крепко зажмуривалась при приближении к апогею.

Тазепам гипнотически возвышался на неприбранном столе. Поднос с обуглившимися цветами и горкой черного пепла, оставшегося от бывшей жизни Растегаевой, быстро остывал.

На столе осталась единственная фотография. Светловолосая девушка в белом открытом платье стояла на носу корабля, и свежий ветер играл ее волосами, держа пряди на весу почти параллельно палубе… Это был небольшой отпечаток с того же негатива, с какого была сделана огромная фотография, долгое время украшавшая тихую комнату в доме на Петроградской стороне.

Ольга взяла в одну руку фотографию, а в другую – две упаковки и долго держала их, словно взвешивала. Ее глаза смотрели в пустоту, в пространство, заполненное пеплом и осколками забытых грез и мечтаний.

Женщина медленно опустила фотографию на стол. Затем выдавила из фольги поштучно сто таблеток. Получилась довольно увесистая горсть. Ольга набрала из крана стакан сырой воды и запила одну таблетку. Еще некоторое время она сидела, пересыпая белые крупинки из одной ладони в другую.

«Нет, как утверждает одна фирма, это было бы не просто, а очень просто. Такой радости я им всем не доставлю. Пусть оплакивают не меня, а самих себя», – с этими мыслями Ольга подошла ко все еще распахнутому окну и медленно разжала кулак над пропастью.

Твердые градинки вписались в промозглую октябрьскую ночь.

Глава 16

Академик синусоидально похрапывал, когда Ольга вошла в спальню и открыла шкаф. Несмазанная дверь скрипнула, но Растегаев не пошевелился.

«Спи, моя радость, усни», – почти с нежностью прошептала Ольга. В руках она держала довольно большой чемодан, только что «спущенный» с антресолей.

Белье, косметика, кое-что из одежды – в чемодан отправилось столько вещей, сколько женщине было по силам унести.

Она вышла из супружеской спальни так же тихо, как четверть часа назад вошла туда.

Еще раз зайдя на кухню, Ольга забрала подсвечник и рукопись монографии. В последний момент рукопись показалась ей слишком тяжелой, и Ольга без всякого сожаления оставила ее на ящике для обуви. Эта работа также принадлежала прошлой жизни и растегаевскому институту.

Негромкого хлопка входной двери, очевидно, не расслышали не только в спальне, но и в дальней комнате.

В одной руке Ольга держала тяжелый чемодан, а в другой – полиэтиленовый пакет с двумя мокрыми зонтиками.

На улице было пустынно, светло. Дождь, к счастью, прекратился, и фонари отражались в многочисленных лужах, усиливая скудное ночное освещение. Редкие автомобили проносились по свободному проспекту на большой скорости, но Ольга не отважилась голосовать, ожидая зеленого огонька такси.

Час назад решавшая «быть или не быть», сейчас Ольга снова подчинялась действию инстинкта самосохранения.

Вот и такси.

– Вам куда? На вокзал? – очевидно, водитель среагировал на чемодан.

– Да, пожалуй… На Ярославский.

– А по мне хоть и на Казанский, – ответил таксист, не слишком довольный, поскольку площадь трех вокзалов была недалеко.

В салоне звучала негромкая музыка – что-то из репертуара ранних «Битлз».

– Что ж это вы дамочка, одна, ночью?

– Поезда отправляются круглые сутки.

– Но такую интересную женщину должен был бы муж проводить. Вон и колечко у вас. Обручальное, – таксист приветливо улыбался.

– Я предпочитаю не быть никому в тягость.

– А, феминистка, значит? – язвительно определил собеседник.

– Что вы подразумеваете под этим словом, – поинтересовалась Ольга.

– Ну, что-то вроде машины без руля и тормозов, но с мотором.

– Забавно… Кстати, шеф, вы забыли включить счетчик.

– Ох, и глазастая мне попалась пассажирка! Прямо орлица!

– Включите, пожалуйста, счетчик.

– А я, может, с тобой, милая, по-другому захочу рассчитаться? Ночка выпала темная, а баба ты красивая – ну прямо Мерлин Монро, – неожиданно он не только перешел на «ты», но и стал грубо заигрывать.

– Немедленно прекратите разговаривать со мной в подобном тоне, – как можно спокойнее произнесла Ольга, уже пожалев, что оказалась глухой ночью в случайной машине в обществе развязного водителя, очевидно, привыкшего так своеобразно развлекаться во время ночных смен.

– А вот если я сверну хотя бы вон в тот темный переулок? Там никто тебя не увидит и не услышит. Может, договоримся по-мирному?

– Не договоримся.

Вдали уже начинала вырисовываться освещенная Комсомольская площадь. Ольга облегченно вздохнула.

– Что же, насильно мил не будешь, – оскалился водитель. – Дай хоть поцелую.

Одной рукой не выпуская руль, другой он попытался обнять Ольгу, но она ловко увернулась. Таксист все еще продолжал улыбаться, и она заметила нагло сияющий золотой зуб.

Машина остановилась.

– Приехали, краля. С тебя…

Он что-то прикинул в уме, а потом назвал сумму, как минимум в два раза превышающую ту, которую Ольге пришлось бы платить по счетчику. Торговаться она не стала, гневно бросив несколько бумажек на мокрый резиновый коврик. Она быстро открыла дверь и вышла из машины.

Вокзальные часы показывали четыре. Принятая по глупости таблетка клонила ко сну. Ольга двинулась в камеру хранения, сдала чемодан, а потом поднялась в зал ожидания. Пристроившись в уголке на чудом нашедшемся свободном месте, Ольга задремала, а потом и забылась тяжелым сном без сновидений.

А ранним утром она купила в киоске несколько газет. Официальные первые полосы ее мало интересовали, как и дешевые сенсации. Ольга раскрыла страницы частных объявлений.

«Продам, куплю, меняю, предлагаю… Ага, вот. Сдаю».

Она просматривала объявления, но не находила ничего подходящего. Квартиры сдавали исключительно за СКВ, комната ей не подходила.

«Куда идти? К тете Лоре? Нет, это уже было. К Тане с Мишей? Они сами ютятся вдвоем в небольшой комнатке в коммуналке. Так что же, возвращаться к матери в Тулу?» – Ольга даже теперь, в состоянии полной растерянности едко улыбнулась.

Она развернула еще одну газету. Такие же предложения: «Сниму», «Сдаю»… А вот и Другая колонка: «Сдаю квартиру на сутки».

«Что ж, нужно выиграть хотя бы сутки, – подумала она. – Потом решу, что делать дальше».

Раздобыв целую горсть монет, она стала в очередь к телефонам-автоматам. Очередь двигалась медленно, люди говорили подолгу, вокруг, как в омуте, вертелась чужая, а значит – малопонятная жизнь.

Ольга чувствовала себя смертельно усталой. Ей хотелось только упасть на какую-нибудь лежанку и надолго забыться.

Первый номер не ответил. Второй все время был занят, на третьем сняли трубку и сообщили, что на двое суток вперед квартира уже сдана.

Четвертый абонент довольно любезно, но каким-то слащавым голосом назвал адрес в Ясеневе и предложил встретиться ровно через два часа у двери.

«Сутки… На сутки… – мысленно повторяла Ольга. – Нужно купить пакетик чая, четвертинку хлеба и консервы».

Тащить продукты из центра не хотелось, и она отложила покупки на потом. По крайней мере, до прибытия в Ясенево.

Чемодан на лестницах всевозможных переходов приходилось больше нести, чем катить, что оказалось очень неудобно. К счастью, неподалеку от выхода из метро она заметила гастроном. Обремененная чемоданом, Ольга с трудом сделала необходимые покупки.

Дом пришлось искать довольно долго. Путаясь в номерах зданий и корпусов, Ольга блуждала по микрорайону, колесики чемодана с отвратительным шумом проворачивались на асфальте, плитах, лестницах. Наконец, местная старушка вызвалась показать ей нужное здание. Только благодаря этой неожиданной помощи Ольга опоздала к оговоренному сроку всего на пятнадцать минут, а, скажем, не на сорок.

Хозяин уже был в квартире. Невысокий сутуловатый человек лет пятидесяти открыл двери и, прежде чем ответить на «Здравствуйте», придирчиво оглядел Ольгу с ног до головы.

– Ну, проходите.

Ольга прошла.

Обстановка в квартире показалась несколько странной. Квартиру вообще можно было считать лишь условно обставленной.

Посреди единственной комнаты сиротливо возвышалась тахта, обтянутая в не совсем понятных Ольге целях полиэтиленовой пленкой.

Иной мебели в комнате не было, и хозяин предложил пройти на кухню, которая оказалась обставленной несколько лучше.

Там стоял стол и две табуретки. На столе – две тарелки и два стакана. У Ольги создалось впечатление, как будто она попала в лесной домик двух медведей.

– На сутки? – удостоверился хозяин.

– На сутки – как в объявлении.

– Можно, например, на двое. Даже с небольшой скидкой, – хозяин гнусавил и противно улыбался.

– Давайте на двое, покорилась Ольга.

– Решили. Постельное белье у вас с собой? – в сидячем положении он выглядел почти карликом.

– Нет…

– Что ж это вы так непредусмотрительно? – хозяин попытался гневно сверкнуть очками, но стекла были так захватаны, что казались смазанными жиром. – Я могу вам предложить полный сервис, но, сами понимаете, расходы на прачечную плюс сам прокат.

– Я согласна.

– Чайник на плите, кастрюлька в духовке, штопор на подоконнике. Все.

Он встал, вышел в прихожую, открыл ключом встроенный шкаф и вытащил оттуда две простыни и полотенце. Цветом и запахом постель напоминала железнодорожную.

– Спасибо.

– Блох, клопов здесь нет, – он победно улыбнулся, – только на той неделе вытравили. Но должен вас предупредить, что с наступлением темного времени суток оживляются тараканы.

– Понятно.

– Вы одна здесь будете? Или как? – вдруг спросил он с абсолютно бабским любопытством.

– Это вас не касается.

– Я к тому, что если вы с подружкой собираетесь позабавляться, то не слишком чтобы много было визгу, потому что соседи пугаются… Была тут у меня одна, чисто женская парочка, так вот они…

– Не беспокойтесь, – прервала его Ольга.

– Денежки вперед попрошу.

Ольга отсчитала нужную сумму.

– Вот.

– А еще паспорточек. На всякий случай.

– Возьмите.

Он прямо на глазах у Ольги полистал паспорт, особо обратив внимание на страницы «Семейное положение» и «Место жительства».

– Судя по всему, вы, возможно, двое суток не протянете, а вернетесь по месту прописки. Но я предупреждаю, что денежки в этом случае не верну. Вы не против?

– Нисколько.

– Ладно. Вот ключ. Вот мой номер телефона, тот же, что и в газете.

– Спасибо, у меня уже есть, – Ольга не могла дождаться, когда хозяин удалится.

– А вдруг потеряли? Ну что, до послезавтра?

– Всего хорошего.

За хозяином захлопнулась дверь. Некоторое время слышались его шаги на лестнице. Потом все стихло.

Наконец-то Ольга была одна, она исчезла из мира по крайней мере на двое суток, и теперь никто не мог помешать ей не возвращаться в этот мир.

После суматошных дней и ночей Ольгу вдруг охватило абсолютное, всепоглощающее безразличие. Ей хотелось одного: забыться, раствориться, если уж не умереть, то хотя бы надолго уснуть.

Ванна оказалась с отбитой эмалью и несмываемой ржавчиной. Ольга сильно подозревала, что ванна дала течь. Однако это не помешало отважиться на теплый душ, сначала слегка взбодривший, а потом основательно расслабивший.

Подушку и одеяло она нашла в чреве тахты. Там же лежал и тюфяк – очевидно, защитник от воздействия взбесившихся пружин. От тюфяка сильно пахло дихлофосом, и Ольга не решилась им воспользоваться.

Она постелила желтоватую простынку прямо на полиэтиленовую бугристую поверхность, обтянула наволочкой комообразную подушку, развернула тонкое шерстяное одеяло, наподобие леопардовой шкуры, покрытое желтыми пятнами, и подумала, что, наверное, в гроб ложиться было бы приятнее.

Во всяком случае, там и простынка, и подушечка разового пользования…

Но усталость и стресс брали свое. Прямо в халате Ольга забралась в постель и, хотя подобно принцессе на горошине почувствовала сложный рельеф ложа, все равно почти мгновенно уснула.

Она увидела себя на поле брани. Войска разных армий, перемешиваясь, с полнейшим пренебрежением ко всем законам и стратегии, и тактики, то наступали, то отступали, то стояли на месте. Никто не стрелял. Молчали пушки. Шеренги сходились в рукопашной. Воины всего лишь перемещались по огромному полю, возможно, подчиняясь какому-то негласному ритуалу…

Ольга пробудилась. На улице уже стемнело. Лишенное штор окно выглядело как открытая рана.

Женщина встала, подошла к выключателю, нажала на него. И вздрогнула.

В комнате она была не одна.

Полчища тараканов обоих полов и всех размеров перемещались в разных направлениях, естественно, игнорируя всякие законы человеческой логики. Большие и маленькие насекомые совсем не испугались света. Они продолжали свое неторопливое движение.

Несколько минут Ольга в оцепенении смотрела на эту непостижимую ночную жизнь иных существ. Поскольку на сакраментальный русский вопрос: «Что делать?» ответа не нашел еще никто, Ольга также не стала перебирать варианты.

Ни изгнать, ни уничтожить войска неприятеля не представлялось сколько-нибудь возможным. Ольге ничего не оставалось, как усесться на край тахты и наблюдать. Или не наблюдать. Просто не обращать внимания на окружающую фауну.

На часах было восемь вечера. Она проспала без малого двенадцать часов. Несмотря на усиливающееся чувство голода и наличие некоторых продуктов, принимать пищу в этом тараканьем царстве не хотелось.

Ольга сообразила, что гастрономный кафетерий еще целый час будет открыт, быстро оделась и вышла.

«Главное – не забыть, как вернуться обратно», – думала она.

Тщательно осмотревшись, Ольга постаралась запомнить некоторые приметы именно этого дома, давшего ей временное пристанище. Пятнадцатиэтажка практически ничем не отличалась от рядом стоящих домов. Но на дверях подъезда хорошо ориентировавшаяся в английском языке Ольга заметила тщательно прописанное «тамошнее» нецензурное слово из четырех букв. Общий рост культуры в массе населения был очевиден, что в некоторой степени Ольгу даже обрадовало.

Она пошла в направлении знакомого уже гастронома. Вечер показался ей влажным, но не холодным.

Очевидно, погода изменилась к лучшему.