Текст книги "Обретение счастья"

Автор книги: Виктория Васильева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

Глава 21

Рабочая неделя пролетела быстро, как никогда. Охваченная волнующим ожиданием, Ольга успевала очень многое. Она бывала в двух-трех местах почти одновременно. Во вторник она провела переговоры сначала с англичанами, а потом – с французами. Благо, весь мир, пожалуй, кроме Анатолия Кота, владел английским.

Ольге удалось провести на совете фирмы свою благотворительную программу и убедить Стилфорда, что медикаменты нужно распространять с максимальным «прицелом». Кате было поручено с этой целью ознакомиться с историями болезни пенсионеров, прикрепленных к ближайшим поликлиникам и составить списки нуждающихся в тех или иных лекарствах – сообразно диагнозам.

– Пойми, Билл, если мы просто передадим благотворительную помощь администрации, то она скорее всего львиную долю лекарств продаст, – втолковывала Биллу Ольга.

Американец с трудом постигал российские реалии, но был покорен во всем, что не касалось непосредственно интересов США.

Ольга изнывала от огромного количества документации. На ходу приходилось запоминать и не выпускать из памяти огромное количество названий препаратов и их аналогов, формулы, основные условия синтеза, а значит – и стоимость. Необходимо было срочно подготовить базу для внедрения американских технологий на российской почве, а, конкретно, – на российском сырье.

В пятницу она услышала от Анатолия:

– Ольга, ты работаешь, как компьютер. Что, если тебе отдохнуть недельку? Съездить, например, в Альпы, покататься на лыжах?

– Толя, а почему именно в Альпы?

– Потому, что путевка с семнадцатого по двадцать седьмое, – улыбнулся Кот.

– Какая путевка?

– Которой фирма решила соблазнить и вывести из белой горячки работоголика. Если ты согласна, то я позвоню в «Трансаэро» и закажу билет на завтра до Женевы.

– Спасибо, конечно, но, Толя, я не могу сейчас улететь из Москвы. Пойми, у меня личные дела, – Ольга была смущена тем, что приходиться отказываться.

– У нашей железной леди, у несравненной self-made-woman[2]2
  Женщина, создавшая сама себя (англ.).


[Закрыть] – личные дела. Я хочу видеть этого счастливчика!

– Я надеюсь, увидишь.

– Жаль, что это не наш приятель Билли В старину дела чрезвычайной важности нередко скреплялись политическими браками. Ты представляешь, как много выиграла бы фирма, если бы ты согласилась выйти замуж за Стилфорда.

– Не паясничай. Билли – замечательный и чудный, – Ольга немного помолчала, а потом вдруг попросила: – Толя, а ты не мог бы мне вместо Альп дать недельку отпуска? Я бы не отказалась от отдыха на родине.

– Все – как желает королева.

Премьера намечалась на воскресный вечер, но весь субботний день Бурова провела в трудах. Она тщательно убрала квартиру, повыметала пыль из всех углов, даже самых труднодоступных, постирала гардины. Не обошла вниманием книги и посуду, которые, по ее мнению, вдруг оказались в организованном беспорядке.

Бурова выстроила тома по одной ей ведомой системе: не по принципу цветового сочетания корешков, не по географии происхождения, а, скорее, по силе воздействия на ее, Ольгину, душу. Самые любимые книги заняли отдельную небольшую полочку.

Здесь очутился томик древнекитайской поэзии, стихи Блока, «Фауст» Гете, «Бесы» Достоевского…

Она привела в строгий порядок – по годам и месяцам выпуска – толстые журналы и выстроила их, словно шеренги солдат в одинаковых мундирах, на нижней полке секции.

Ольга будто готовилась к своей собственной премьере, к новой роли – главной после стольких второстепенных и эпизодических.

Ольга открыла шкаф и придирчиво, как следователь, стала перебирать вещи, пытаясь как можно объективнее оценить имеющийся в наличии «арсенал».

В последние месяцы она приобретала довольно много новых вещей, но при этом чувствовала, что отходит от когда-то тщательно выработанной системы составления гардероба.

Вот эту голубую блузку она купила, когда было плохое настроение. Подарки самой себе помогали поднимать жизненный тонус.

А вот это алое платье из тяжелого шелка оказалось в ее шкафу по единственной причине: оно было таким ярким, таким по-хорошему экстравагантным, что Ольга просто не смогла отвести от него глаз. Тем более, что она родилась под знаком Стрельца, а значит – любила огонь во всех его оттенках.

«Может быть, это?» – Ольга быстро надела платье и включила бра рядом с зеркалом.

Но вдруг Ольга вспомнила, что Алексей родился под знаком Тельца, а значит это платье для него – все равно, что красное полотнище для быка.

Женщина продолжила поиски. «Голубая блузка? Слишком простая, даже если надеть ее с темно-синей гофрированной юбкой.

Она перебирала вещь за вещью, складывала и раскладывала аксессуары: прикалывала и откалывала платки и бантики, завязывала шарфики в замысловатые узлы.

Она играла в мистерию, в действо без правил, предполагавшее вдохновенный поиск образа.

Долгожданное озарение пришло мгновенно.

«Серое платье! Ну, конечно, оно подойдет для такого события как нельзя лучше». Серое платье, почти незаметное среди более ярких «коллег», мирно висело в самом уголке шкафа. Ольга выстирала его новогодним утром, а потом убрала с глаз долой, чтобы не напоминало ни о чем грустном.

Светло-серый бархат был эластичным и мягким, как вторая кожа. Ольга примерила наряд и ощутила себя защищенной каким-то невидимым полем. Она вспомнила, что бывают вещи, идеально подходящие самой натуре человека, делающие его особенно привлекательным для добрых веяний, но неуязвимым для злых сил. Таким свойством, наверное, было наделено и это платье.

Оно красиво драпировалось, оттеняя блестящие серебряные жемчужины в черненых раковинках.

Ольга словно готовилась перешагнуть какой-то временной барьер. Не отмеченный в календаре, но предназначенный судьбой.

Долгожданный день настал. И начался он совсем обычно.

К утру Ольге снилось: она летает в зеленом сквере, молодые листья, немного влажные, слегка звенят, и в нежной кроне тело, извиваясь, пронзает снизу звенящее облако, которое даже не касается ее лица, а ветви сами раздвигаются…

Она еще улыбалась, потягиваясь, простыня, прилипнув, обрисовывала ее длинные ноги, а будильник уже звонил, обозначая механическую неизбежность всех предначертанных этому дню событий.

Душ, кофе, сигарета… Неизменные, как и классические улица, фонарь, аптека, что не без основания рифмуются с ближайшей четвертью века… Они истребили чудесный предутренний сон, оставив только легкое возбуждение: сегодня все решится.

«В комнате двое: я и телефон», – на свой лад перефразировала Ольга строку революционного поэта, когда спешила в очередной раз к аппарату.

«Да, Танюша, без двадцати шесть, как и договаривались. Нет, не на машине. Думаю, что не смогу себе отказать в бокале шампанского после спектакля. Конечно… Пока…»

Только она положила трубку, как телефон снова зазвонил, да так громко, словно залился смехом. Над кем он смеялся?

«Алло. Да, Билл. Заедешь за мной где-то в половине пятого. Что? Цветы? Она любит красивые. Какие – неважно. Ну и хорошо… До встречи».

Итак, платье выглажено и ждет своего часа на спинке кресла. Серь сапоги на шпильках вытащены из коробки и готовятся к премьере – своей собственной.

Ольга распаковала комплект белья – шелковые, с атласным блеском лифчик и трусики нежно-кремового цвета.

В первое же мгновение эти предметы туалета словно слились с изгибами тела, повторяя каждое ее движение. Это дорогое белье было почти лишено банальных кружев, только маленькие ажурные прошвы, не противореча переливам шелка, были призваны подчеркнуть некоторые прелестные детали женского тела.

И Ольге вдруг захотелось кружиться и танцевать. Ее настроению как нельзя лучше соответствовала пластинка, бережно опущенная на проигрыватель.

«Только раз бывает в жизни встреча, – пел томный, пронизывающе-женственный голос Нани Брегвадзе, – только раз судьбою рвется нить, – легкий акцент певицы превращал эти слова во вздох женщин всех времен и народов, – только раз в осенний тихий вечер мне так хочется любить».

Была еще не осень, и бесконечно длилось утро, а не вечер.

Но любить все равно хотелось.

Глава 22

Билл Стилфорд еще раз доказал, что был точен, как кухонные ходики Его шаги в коридоре своей размеренностью напоминали удары маятника. Он вошел в прихожую, и Ольга с первого взгляда поняла, как тщательно американец подготовился к предстоящему посещению театра.

Прекрасно сшитое темно-серое двубортное пальто, кашне цвета белой шерсти, белоснежная сорочка и черный шелковый галстук-бабочка придавали облику бизнесмена неожиданный артистизм. Он даже улыбаться стал декадентской улыбкой начала века.

Черная шляпа, немедленно водруженная на полку, напоминала головной убор волшебника из известной скандинавской детской сказки.

И, подобно настоящему волшебнику, Билл держал в руках два букета.

– Это вам, Ольга, – он преподнес один из букетов хозяйке. – Извините, не могу освободить от бумаги: руки заняты.

Ольга распаковала букет. Это были алые розы. «Стиль Билла, – подумала женщина. – А бордовые – стиль Алексея».

– Спасибо, Билл, они великолепны.

– Ольга, не сочтите за труд, взгляните на букет для вашей подруги. Может быть, я что-нибудь перепутал?

Бурова слегка приоткрыла вторую упаковку. Там тоже были розы, но белые, подходящие, пожалуй, даже для невесты.

– Мне кажется, вы удачно выбрали, Билл. Белый цвет чудесно подходит к премьере.

Билл растянул губы в своей умопомрачительной заокеанской улыбке.

В такси Ольга представляла, что Алексей уже в зале или в гримерной у Вики, или разговаривает с Таней. Она была уверена, что Захаров уже приехал, а значит, где же ему быть, как не в театре.

Неизменно находящийся в прекрасном расположении духа американец всю дорогу насвистывал какой-то, очевидно, популярный на его родине, мотивчик. Сначала Ольгу раздражала эта его подростковая жизнерадостность, но потом она притерпелась и всецело углубилась в свои мысли.

Вопреки ожиданиям, Захарова не было видно ни в зрительном зале, ни среди Татьяниной свиты. Ольга почувствовала, как усиливается волнение, но, вспомнив об обыкновении опаздывать, когда-то присущем Алексею, постаралась успокоиться.

Однако она заметила, что Таню также не оставляет равнодушной отсутствие поэта. Подруги говорили о чем угодно, но только не на эту тему. Тем не менее негласное табу лишь сгущало атмосферу напряженного ожидания.

Свет в зале погас, и голубоватый боковой луч высветил на лишенной занавеса сцене хрупкую фигурку, стоящую спиной к зрителям.

Вика была в черном, стекающем мягкой драпировкой наряде, с распущенными волосами. Спектакль начинался с монолога, актриса произносила его в глубокую пустоту сцены. Она словно исповедовалась в том, что родилась от обмана.

«Отец мой, Зевс, владыка богов, предстал перед Ледой в лживом образе лебедя, бедного лебедя, и за милосердие отплатил бесчестием».

У Ольги мороз прошел по коже от этих слов. Наверное, актриса привносила в монолог героини слишком много своего личного, и потому перевоплощение казалось полным.

Вика играла Елену Прекрасную. Античный сюжет о яблоке раздора расплывался во временных границах и, преображенный талантом Татьяны, обретал новый смысл.

Елена раздваивалась, ее призрак становился реальнее живой героини. Жена царя Менелая сохраняла верность супругу на пустынном острове у берегов Египта, в то время, как точная ее копия, созданная богами, чтобы защитить честь настоящей царицы, уплывала вместе с Парисом в Трою.

Мудрые старцы восхищались не Еленой, а призраком, Троя погибала не из-за Елены, а из-за призрака, тысячи жизней были принесены в жертву призраку.

Ольга с ужасом и трепетом узнавала в этой сценической версии мифа приметы своей собственной женской судьбы.

Она, как Елена Прекрасная, все долгие годы одиноко пребывала на пустынном острове, верная своей единственной любви, в то время, как призрак ее, созданный неведомо какими силами, метался и страдал, судорожно нащупывая бренные ценности, забывая о вечных истинах.

Ольга переводила некоторые фразы Биллу, вкладывая в них свое собственное понимание. Она заметила, что американец все больше углубляется в действие. Ольга так была захвачена, с одной стороны – спектаклем, а с другой – необходимостью донести смысл до Билла, что почти перестала думать об Алексее.

Загорелся свет, и на сцену снова вышли немногочисленные актеры, участвовавшие в этом камерном спектакле.

Ольге хорошо был виден первый ряд, и в нем Таня, Миша, режиссер, пожилая женщина с раскосыми, словно птичьими, глазами, очень похожая на Вику… Алексея среди них не было.

Автор и режиссер присоединились к исполнителям и раскланивались публике.

Когда Таня спустилась со сцены, Ольга и Билл ждали ее.

– Мне кажется, замечательно, Танюша, – только и смогла выговорить Ольга. Она не могла освободиться от вдруг нахлынувшей неясной тревоги.

«Почему он не приехал? Может быть, он догадался, что на премьере непременно буду я и решил, что не следует со мной встречаться. А может быть, у него действительно кто-то появился, какая-то другая женщина?»

Ольга чувствовала, как ее голос теряет силу, а ноги становятся ватными.

– Спасибо, Оленька, – Таня все поняла. – Не волнуйся так. Я думаю, ничего не случилось.

«Случилось? Да, именно. С ним что-то случилось… С ним случилось что-то страшное».

– Оля, на тебе лица нет. Присядь.

– В театре есть междугородный автомат?

– Кажется, нет… Погоди, – вдруг нашлась Таня, – давай я отведу тебя в кабинет главрежа, позвонишь по коду.

– Да, конечно…

Только сейчас Ольга заметила, что рядом с ними все еще стоял Билл с дурацким букетом. Он был не в силах понять смысл их разговора, но терпеливо ждал, когда же, наконец, его представят.

– Извини, Билл, – Ольга прочла в глазах американца выражение искреннего сочувствия. – Таня, разреши тебе представить мистера Уильяма Стилфорда.

– Очень приятно.

– Glad to meet you[3]3
  Я очень рад видеть тебя (англ.).


[Закрыть].

Билл уже собирался было вручить розы Тане, но та почти незаметным движением отвела букет, и Билл глазом не успел моргнуть, как очутился рядом с Викой.

Таня говорила по-английски не так хорошо, как Ольга, но довольно сносно.

– Вика, это Билл. Он восхищен твоей игрой и желает в знак признательности вручить тебе букет.

Слегка растерянный американец выполнил все, что от него требовалось. Виктория со своей экзотической внешностью и белыми розами превратилась из греческой царицы в восточную царевну.

Таня оставила Билла на попечение актрисы, даже не выяснив, говорит ли Вика по-английски. А Бурова, несмотря на состояние крайнего волнения, успела оценить умение драматургессы разыгрывать и устраивать завязки и развязки в жизни.

Они шли по длинным узким коридорам, и Ольге вспоминались утробные лабиринты «Адмирала Нахимова»: коридор, лестница, еще коридор, еще лестница.

Весь мир шел ко дну вместе с мрачными закулисными интерьерами.

Татьяна шла чуть впереди. От быстрой ходьбы ее рыжие волосы вздрагивали и, казалось, порывались поднять ветер. Движущаяся грациозно, но стремительно, подруга напоминала ундину, украшавшую ростру. Возможно, ее профессиональная страсть к мифологическим сюжетам была неслучайной.

Вот, наконец, искомый кабинет и вожделенный телефонный аппарат. Очевидно, линия была перегружена. После восьмерки включалась автоматная очередь коротких гудков.

– Давай, я попробую, – Таня, видимо, чувствовала в себе больше уверенности.

Теперь диск крутила она.

– Ну, что? – с волнением в голосе то и дело спрашивала Ольга.

– Ничего. Отвечают. «Неправильно набран код города…». А, вот… Сейчас.

– Что?

– Длинные гудки. Никто не снимает трубку.

– Попробуешь еще раз?

– Бесполезно. Там либо никого нет в квартире, либо отключен телефон. Что ж, не будем понапрасну тратить время. Думаю, нас уже ждут в узкой компании за дружеским столом. Идем, подруга?

– Нет.

– Что – нет?

– Не идем, – Ольга смотрела широко открытыми глазами, но словно ничего не видела рядом с собой. – Я еду в Петербург.

– Оля, не делай глупостей. Вы можете разминуться.

– Я еду в Петербург. Не отговаривай меня.

Ольга еще не забыла не слишком беспристрастного таксиста, который однажды ночью вез ее, по иронии судьбы, тоже на вокзал. От Растегаевского дома.

Она взглянула на часы и утешилась. Было только начало десятого – еще не поздно.

Ее подстерегала неожиданность: машину оказалось поймать сложно. Две остановленные «Волги» спешили в парк. В третьей за рулем сидел разухабистый молодец, первым делом спросивший не «Куда едем?», а «Сколько дашь?»

– Сколько попросишь ответ был достоин вопроса.

– Куда везти?

«И в самом деле, куда? В аэропорт? На вокзал? Поездом, наверное, будет быстрее Неизвестно, есть ли в Шереметьево поздние рейсы на Питер».

– На Ленинградский вокзал, – твердо ответила Ольга.

– Десять зеленых. Идет?

– Бес с тобой, идет.

Вокзал встретил непрошеную гостью всегдашней толчеей. Впрочем, у вокзалов все гости – непрошеные. Ольга сразу побежала к билетным кассам, по пути глядя на расписание. Она знала, что вечером с небольшими промежутками отправляются три «Красных стрелы» подряд.

Два экспресса были уже в пути, а на третий не оказалось билетов.

Растерянная, потерявшая надежду, Ольга выбежала на платформу.

«Я должна уехать этим поездом. Должна. Я чувствую, что с Захаровым что-то происходит», – думала она, быстро идя вдоль вагонов.

Наверное, она нелепо выглядела в вокзальной атмосфере, разодетая в песцовую шубку и парижскую шляпку, потому что ее провожали долгими непонимающими взглядами.

– Дамочка, вам в Питер нужно? – почти подростковый голос послышался совсем рядом.

– Да.

– Вам билетик?

– Да, и срочно!

Парнишка лет пятнадцати достал из кармана потертой кожанки пачку билетов.

– Купе? СВ?

– Любой билет, но немедленно, – торопила его Ольга.

Парнишка назвал сумму, значительно превышавшую стоимость билета, но Буровой было все равно, сколько платить. Она выхватила из рук спекулянта билет, даже не вспомнив о сдаче.

До отправления поезда оставалось еще минут десять. Ольга переходила от вагона к вагону, но никак не могла отыскать тот, который был указан в билете. «Ну вот, наконец, мой, десятый».

Проводница окинула подозрительным взглядом шикарно одетую пассажирку – с растерянностью на лице, но без багажа. Ольга вошла в вагон, нашла нужное купе, поздоровавшись с попутчиками, примостилась у окна.

Она прикрыла глаза, ясно дала понять, что не намерена вести никаких дорожных разговоров. Попутчиков, как несколькими минутами ранее проводницу, тоже удивил чересчур экстравагантный для железной дороги наряд дамы, но из соображений тактичности они, естественно, никак не выразили своего недоумения.

Экспресс шел быстро, без остановок. Ольга, не располагавшая ни халатом, ни спортивным костюмом, не рискнула лечь в постель в бархатном платье. Нет, она не думала о том, что может испортить наряд. Просто ей вдруг пришло в голову, что в Питере нужно сойти с поезда в подобающем виде.

Несмотря на волнение, Ольга чувствовала, что одета не к месту и слегка комплексовала по причине этого нарушения одного из своих самых незыблемых правил.

Другие пассажиры уже уснули. Свет был погашен, и женщина смотрела в темноту, которая, казалось, сама звучала и вздрагивала – в такт движению.

Как давно, как бесконечно давно была другая ночь в поезде «Ленинград – Москва», вовсе не в экспрессе, а в рядовом пассажирском составе, отваживающимся на остановки, когда-то объявленные знаменитым «Рассеянным». И даже приумножившим пункты в графике движения героя Маршака…

Глава 23

Это тоже было весной, но более поздней. Стоял конец апреля, и ночи в северной столице уже казались короче, а вечера длиннее, чем в Москве.

Оля и Алексей шли к трамвайной остановке, окруженные тихими сумерками.

– Скоро начнутся белые ночи, – по обыкновению глядя в другое, невидимое пространство, сказал Алексей.

– Я хочу их увидеть, – мечтательно ответила Ольга.

– Увидишь.

К сожалению, белых ночей она так и не увидела. Завертелись-закружились какие-то заботы: последние проверки результатов «дипломного» эксперимента, экзамены, неожиданные исчезновения Захарова… Май и июнь она тогда провела в Москве безвыездно.

Долгий сумеречный вечер все не кончался. Позвякивали трамваи, выпускали в пространство голубые искорки-молнии. И обычная черная ночь все же взяла влюбленных в плен, но уже на пороге Московского вокзала.

В купе вместе с молодыми людьми ехал какой-то человек средних лет, без романтического настроя на путешествие и с большим чемоданом. Четвертое место оставалось свободным. Никто не соизволил претендовать на него до самой столицы.

Ольга вышла из купе – узнать, когда будет чай. Она вернулась и увидела, что задремавшего Алексея потряхивает за плечо проводник.

– Эй, парень, билет твой где?

Действия железнодорожного служащего тогда показались Буровой верхом неуважения к ее избраннику. Не потому, что она адекватно оценила ситуацию, а потому что «Как можно так грубо с Ним разговаривать?»

Как и все влюбленные на свете, она даже в мыслях окружала предмет своей страсти особым почитанием.

Алексей подхватился, нашарил во внутреннем кармане куртки билеты, и удовлетворенный проводник мгновенно испарился.

Колеса деловито постукивали на стыках, попутчик ритмично похрапывал. Это звуковое сопровождение продолжалось, по всей видимости, почти до Твери – тогда еще Калинина, где человек с чемоданом должен был выходить.

И вот он вышел из купе.

Влюбленные даже не обратили внимания, что он вышел без пальто и без чемодана. Они так устали от присутствия чужого человека в непереносимой близости от своего маленького тандема!

Алексей поцеловал Ольгу и она почувствовала, как пульс застучал в висках – почти в ритме движения поезда: «Тук-тук… Тук-тук».

Он помог ей освободиться от свитерка, и гладил верх кружевной комбинации, а Ольга чувствовала, как теплая волна приливает к груди, и комбинация вдруг становится теснее, плотнее облегает формы. Наверное, кружевной рисунок, прижимаясь к телу, оставлял подобные водяным знакам витиеватые следы. Но эти узоры не могли быть видимыми во мраке ночного купе, лишь иногда рассеиваемом нервными вспышками пристанционных огней.

Движение возбуждало, придавая неповторимый привкус всем, казалось бы, известным ощущениям.

Ольга уже почти освободилась от одежды, когда кто-то подергал за ручку двери купе, естественно, в целях конспирации запертой.

Влюбленные были так увлечены друг другом, что приняли эту ненастойчивую пока попытку вмешательства за случайный стук.

В дверь постучали более уверенно.

– Не откроем, – прошептала Ольга.

– Да. До Москвы еще далеко…

Стук усиливался, он уже был готов перерасти в «будильник» для всего вагона.

– Что-то случилось, – Ольга мягко отстранила Алексея и увидела, что на плечиках все еще висит пальто попутчика.

– Что же?

– Леша, этот… храпевший не сошел с поезда. Вон его пальто.

Ольга быстро собрала разбросанные предметы туалета и накрылась одеялом. Алексей впустил попутчика.

– Шпана! Ни стыда, ни совести. Только стоило мне в нужник выйти, как ты к своей сучке полез, – пассажир схватил было Алексея за грудки, но тут же выпустил. – Кабы не выходить, я бы с тобой разобрался. А ты, шалава, – теперь он обращался к Ольге тоном Карла Карлыча, – была б ты моей дочкой, я б не знаю, что с тобой сделал. Убил бы!

– Не смейте! – твердо произнес Алексей.

– Чего? Щень пузатая!

Он сгреб в охапку чемодан и пальто, зло сверкнул глазами и резко вышел в коридор. Такому стремительному катапультированию, очевидно, поспособствовало то, что поезд начал плавно снижать ход.

– Это – Калинин, – констатировал Захаров.

– Да, – всхлипнула Ольга.

От бессонной ночи и пережитого унижения ей стало очень грустно и жалко… себя.

– Не плачь, Оленька. До Москвы остановок больше не будет.

Он целовал ее заплаканные глаза и соленые щеки.

Поезд снова набирал скорость и уносился все дальше и дальше – во Вселенную. Сквозь сомкнутые веки Ольги проникал не свет, а образ иного мира, находящегося, как и сумасшедший поезд, в непрерывном ритмичном движении.

Расфуфыренная дама в «Красной стреле» вспоминала путешествие восьмилетней давности. Сейчас она ехала в обратном направлении. Словно возвращалась…

Экспресс вполне оправдывал свое название. Он летел, как стрела, прицельно и ровно. Ольга не знала, сколько времени прошло, какая часть пути преодолена. Она не спала, но легкая дрема иногда окутывала ее теплым, как песцовый мех, облаком. Однако все ночные образы проносились мимо, не оставляя следа в сознании, захваченном единственной мыслью: «Только бы там ничего не случилось».

Очевидно, путешествие близилось к завершению, потому что на руке одного из пассажиров вдруг запищал электронный будильник. Механический инструмент исполнял какую-то мелодию голосом, неприятным для слуха из-за неоспоримой похожести на звуки, издаваемые насекомыми.

В эти мгновения Ольга окунулась в тяжелый полусон, в бессмысленное предутреннее видение. Огромные насекомые копошились вокруг нее. Они были величиной с человеческий рост и располагались на полках купе.

Ольга вздрогнула и очнулась в страхе, с облегчением убедившись, что это был всего лишь кошмар.

Она панически боялась насекомых. Не какого-то именно, пусть даже самого отвратительного, как таракан, вида, а всего их мира – хладнокровного, совершенного в общественности сознания, разительно непохожего на мир людей.

Эти соседи по планете казались Буровой соперниками человеческой цивилизации, специально припасенными какой-то высшей силой на случай, если люди окажутся так глупы, что не смогут пережить собственного прогресса.

«Вот тогда-то и настанет час насекомых. Они будут огромные, какими сейчас кажемся им мы», – Ольга иногда представляла себя лицом к лицу с такой ползающей или летающей тварью и каждый раз содрогалась от ужаса…

Попутчики мирно собирали вещи, доставали туалетные принадлежности, намереваясь выйти из вагона, хотя и в слегка измятой одежде, но с белоснежными зубами.

У Ольги в маленькой велюровой сумочке были только необъемный косметический набор, расческа и носовой платок. Но привести себя в порядок, хотя бы слегка, показалось не лишним и ей. Однако она решила подождать, пока большинство столпившихся в узком коридоре пассажиров удовлетворит свою страсть к чистоте.

Еще не рассвело. Небо казалось ночным, а не предрассветным. Бурова бессмысленно смотрела в окно, но видела в черном стекле только свое отражение. Слегка растрепанные светлые волосы, немного размазанная помада – легко устранимые недостатки…

Ускорить ход поезда было невозможно. Поэтому законы элементарной логики требовали от Ольги сохранения состояния хотя бы относительного покоя. По крайней мере, пока электровоз не упрется в вокзальный тупик.

Ольгу не покидало волнение, ставшее к концу пути каким-то приступообразным и оттого особенно мучительным. «Только бы не разминуться… А если разминемся – значит не судьба…» – обреченно думала Ольга.

Все трое попутчиков уже снова были в купе – в ожидании слабого и безвкусного, но горячего чая.

Ольга вышла в коридор. Бессонная ночь и переживаемое волнение давали о себе знать. Она с трудом удерживала равновесие.

Дверь одного из купе открылась и навстречу вышла Маша Растегаева. В первую минуту она не узнала в странного вида даме бывшую мачеху.

Мгновенная растерянность овладела обеими бывшими родственницами одновременно. Но так же быстро они постарались взять себя в руки.

– Здравствуйте, Ольга Васильевна. – Маша даже попыталась улыбнуться, но улыбка вышла какая-то змеиная.

– Рада тебя видеть, Маша, – явно скривила душой Ольга.

– Вы… в Питер?

– Так же, как и ты.

Ни одна из женщин не решилась спросить другую о цели поездки. Ольга вдруг подумала, что Маша, может быть, тоже едет к Захарову. «А вдруг они помирились, сошлись, снова встретились? Мало ли что могло произойти за полгода?» – от этих мыслей сердце Ольги сжалось в маленький обиженный комочек. В качестве противодействия она постаралась придать лицу выражение величественности.

Она не знала, что Машу, едущую на научную конференцию, в эту минуту посетили аналогичные мысли.

– А вы прекрасно выглядите, Ольга Васильевна. Говорят, вы разбогатели, купили квартиру, машину и едва ли не виллу на Капри.

– Почти все – правда, – Ольгу уже тяготил разговор.

– И вправду: зачем вам нужен был академик Растегаев? Лишняя обуза. Без него ваши дела пошли в гору намного быстрее. Не так ли? – саркастически заметила окололитературная дама.

– Его личные, наверное, тоже, – может быть, и не к месту заметила Ольга. – По моим сведениям, у тебя скоро будет братик или сестричка.

Опешившая Маша застыла на месте и не нашлась, что ответить.

Ольга мягко отстранила ее со своего пути, задев пушистой меховой полой и обдав терпким запахом французских духов.

«А шляпка у нее – просто шик!» – подумала Маша, глядя вслед Ольге. Амурные дела отца были ей привычны, а потому удивляли ненадолго, не затрагивая глубин души.

Глядя вслед бывшей мачехе, Маша Растегаева думала о том, что неплохо было бы у нее поучиться умению подавать себя, производить впечатление, носить одежду. Из всех многочисленных Растегаевских пассий, известных Маше, Ольга была, даже на придирчивый взгляд дочери, самой впечатляющей. Разумом она понимала, почему отец когда-то так восхитился ею.

«Только такая женщина и может возвращать к жизни потерявших всякую надежду мужчин, – с завистью подумала она. – Надо бы у нее поучиться. Хотя бы элегантности».