Текст книги "Дорога в небо"

Автор книги: Виктория Шавина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)

Глава XV

Сознание вернулось к Хину, а с ним болезненный жар и пугающая беспомощность. Он ещё не осознал, что произошло и почему он очутился в темноте, как живот мучительно скрутило, к горлу подступила тошнота. Открыв глаза, он увидел, как Сил'ан, поджав губы и наморщив нос, разглядывает испорченное платье. Одезри ощутил жгучий стыд, затмивший разом и недоумение, и боль, и смертную слабость, но вместе с тем облегчение – он успел испугаться, что вся весенняя история лишь привиделась ему в горячечном бреду. По крайней мере, Келеф в самом деле был рядом.

– А чего же ты хотел? – удивлённо спросил паук, продолжая разговор. Спросил не у Хина.

Келеф удостоил советчика коротким красноречивым взглядом, лятх тотчас убежал, всего скорее, за гранулами очищающего зелья. Сил'ан снова возложил правую руку, не защищённую перчаткой, на лоб человека, однако сам на сей раз предусмотрительно остановился за изголовьем.

– Не беспокойся, – пробормотал он, наткнувшись на взгляд правителя и, видно, кое о каких чувствах догадавшись по этому взгляду.

Хин ощущал, как всё тело – словно диковинный инструмент – откликается на едва ощутимое касание: боль, жар и слабость исчезали с волшебной быстротой, и даже голод словно притупился. Мысли прояснились, Хин начал вспоминать.

– Твари! – ахнул он.

Келеф отнял руку, быстрее обычного поплыл к двери.

– Да, – согласился невесть когда возвратившийся паук, и тон у него был мрачный. – Отравили-таки. Не думал, что дойдёт до подобного.

«А я ещё как думал», – про себя отметил Одезри.

– Они охотились на меня, – напомнил он, садясь.

Синкопа отмахнулся:

– Да ну. – Так вяло, словно давно разгадал причину, но хотел потянуть время. – Не может быть, чтобы взаправду, иначе ведь давно бы съели.

Притворство неприятно удивило Хина.

– Значит, вернувшись без их приглашения, я им особенно сильно досадил? – усмехнулся он. – Или что?

Лятх посмурнел: подобрал все лапки, вздохнул, ничего не ответил, будто поступок тварей и вправду не укладывался у него в голове. Хин этому не верил не мгновения. Он только видел, что паук колеблется, и, значит, скажет что-то скверное. После радостной встречи и доверительных признаний?

Синкопа подбежал к окну, выглянул наружу – удостовериться, что Келеф уже далеко и разговора не слышит. Хин быстро понял недосказанное, когда паук, наконец, решился. Сначала на одно веское слово: «Защищают», потом и на разъяснение.

– Они чуют беду.

Келеф подплыл к окну снаружи и поманил, как ни в чём не бывало:

– Идём.

– Куда? – спросил Хин, хотя сам подумал «А куда бы там ни было» и уже поднимался с кровати, на которую кто-то водрузил матрац обратно.

Сил'ан отозвался вполне в своём духе:

– Спасать тебя от голодной смерти.

Как позже выяснилось – к охотникам. Идти пришлось через ржавый редкий лес, путь указывали два маленьких жёлтых меховых клубка, паривших над вершинами, раскинув крылья.

Хвойные деревья сменились исполинами с пронзительно синей, яркой листвой. Завидев ручеёк среди мшистых берегов, Хин попросил об остановке и опустился на колени, не переживая о том, как измарается и намокнет нарядная весенняя одежда. Он долго плескал холодной водой в лицо, тёр щёки, силясь избавиться от прилипшего к нему ощущения нечистоты и скверного запаха. Келеф стоял поодаль, молча глядел на это, о чём-то думал. Наконец, он заговорил, быть может, давая Хину понять: довольно уже самобичевания.

– Я не знаком с Росами – людьми, к которым мы идём. Им, впрочем, известны правила гостеприимства, и хозяину они не откажут. Вальзаар пустил их во владение, следовательно, опасаться их вряд ли стоит. Тем не менее, в кёкьё вокруг этих охотников словно заговор молчания.

Хин сделал согласный жест, вняв предупреждению. Он был благодарен, даже немного удивлён, и тут его посетила – словно озарение – мысль, с нынешним разговором почти не связанная. Стал бы Келеф предупреждать, впрочем, что там предупреждать – стал бы возвращать человека к жизни, если б так мало дорожил им, как выходило из его слов прошлым вечером или этим утром? И мог ли он, правивший в Лете семнадцать лет, обманываться насчёт прочности положения Хина и его будущего? Тогда уж бросил бы его на потеху тварям, справедливо рассудив: сейчас ли гибнуть или пару недель спустя – всё одно, а к лятхам никакая власть не прицепится. Раньше, быстрее, легче – так даже милосердней выходило, словно бы в память о долгом знакомстве.

Но Келеф не бросил. Однако, стоило опасности миновать – и он вновь держался в стороне.

Зелёный полумрак реял меж облезлых розоватых стволов; пышные папоротники скрывали очертания берега, а далеко за ними вода густо блестела. Мошки роились над ней, расходились круги – мальки прыгали. А затем всё вновь заволакивала тень, падавшая на реку от сплетения ветвей. На круглых с загнутыми краями листьях мокли фиолетовые водяные цветы, испещрённые красными жилками; тонкий сырой аромат болота, сладковатый и острый, шёл от них.

Охотники облюбовали для стоянки груду серых камней, вымытых из почвы. Их переносная хижина походила на маленький шатёр – это был конус с открытым верхом: грубая кожа, раскрашенная на летний манер, обтягивала дюжину сухих жердин. Твари уселись на выступавшие концы палок, как на насест. Те прогнулись, едва выдерживая вес. Вся постройка грозила обрушиться, если бы Келеф, пощекотав провожатых под клювами, не отпустил их тотчас. Лохматые клубки взмыли ввысь, искусно лавируя среди ветвей.

Семья Росов оказалась многочисленной, на охоту взяли и стариков, и женщин и даже детей. Малышня чуть старше дочери Хина вела себя на удивление спокойно: под ногами не путалась, не любопытничала и не досаждала – дети оглядывали пришедших, стараясь не отвлекаться от своих занятий. Многие уже понимали, что ожившей чёрной статуе нужно поклониться, менее сообразительных напутствовали матери или сёстры – Хин понятия не имел, кто здесь кем и кому приходился.

Трое мужчин, по всей видимости, главные среди охотников, встретили Сил'ан тепло и почтительно. Их манеры напоминали скорее Синкопу, чем Мегордэ или других весенов. Келеф ли был их знакомым или кто другой, но детей Океана и Лун они знали не понаслышке. Келефу стоило лишь намекнуть и – «Конечно, хозяин Биё» – Хина тотчас окружили заботой.

Зажаристое сочное мясо неведомого зверя: правитель даже зажмурился – он только что вкусил блаженства. Никогда ещё он не пробовал подобного. Мясо чудовищ, в сравнении, оказалось кисловатым, жилистым и жёстким. Тут даже лучший из кулинаров не смог бы ничего придумать, разве только не жалеть специй, а те были дороги и во владении Хина их не водилось. Да и кухарка в старой крепости не славилась особенным искусством.

– Тебе нравится? – почтительно осведомилась одна из женщин, подкладывавшая Одезри угощение на тарелку.

– Превосходно! – не скрывая благодарности и восхищения, ответил тот.

Келеф в хижину-шатёр не пошёл: повернувшись к Хину спиной, разглядывал папоротники, любовался на воду и, кажется, будь нагромождение валунов шире, устроился бы того дальше. Старик и мужчина, немолодой уже, составляли ему компанию. Юноша же – последний из троих встречавших – развлекал Хина нехитрыми байками, но тоже нет-нет да и поглядывал на берег. У него было ясное, открытое лицо и весёлый взгляд человека любознательного, не получавшего ещё ударов от судьбы в спину.

Парень довершил рассказ об удивительном звере и вдруг хитро прищурился на гостя, разомлевшего от сытного обеда. Хин тотчас подобрался, но лишь по въевшейся привычке. Ему с трудом верилось, чтобы беспечный весен перед ним оказался вдруг способен на подлость. Всего скорее, просто решил пошутить. И точно:

– А чем платить будешь? – осведомился весельчак. Его морит был хорош – не так как у Келефа или самого Хина, но после выговора весенов просто ласкал слух.

– Деньгами за чудо, – подыгрывая ему, принялся рассуждать правитель, – обижу.

– Обидишь, – радостно подтвердил юноша. – Давай меняться! Всё ж одно прадед и хозяина заманит.

– Ну что ж, – чинно рассудил Хин, пряча улыбку. – Тогда давай. Чего же вы хотите?

– По тебе видать, что издалека. Расскажи об этом, далёком. У вас и Солнце не там встаёт!

То ли у охотников был обычай расспрашивать всех гостей, то ли они так хорошо знали друг друга, что и без обмена мыслями понимали замыслы родных, только юноша никого не предупредил, а люди уж подходили и рассаживались вокруг шатра. Хин даже опешил, сердце забилось чаще, а потом волнение схлынуло. Правитель увидел себя со стороны, да только был он уже не летнем, обряженным в весеннее платье, а одним из тех сказителей, без которых не представить деревни родного края. Или вот тем же старичком-предсказателем, болтающим по ночам с огненной упачи.

Охотники примолкли, взрослые и дети ждали сказки. Келеф – и тот обернулся. Несметные полчища летней вновь сошлись в одном переходе от старой крепости. Глядя в глаза людей перед ним, Хин сделал своё маленькое открытие: он понял, отчего сказители всегда преувеличивают.

– Вот же обманщик! – хохотал Сил'ан по дороге домой. Недоверчиво качал головой. – Тебя же там не было… «Вспоминаю», – изображал он проникновенное вступление Одезри и вновь срывался на смех. – Вспоминаешь, как же. Мне всё время хотелось одёрнуть: и ничего подобного! Как я только удержался?

– Хорошо, что удержался, – серьёзно поблагодарил Хин. – Я же тебя знаю: смотрю и думаю «Вот он сейчас как вступит соло – и всё, концерт окончен».

Келеф снова засмеялся, с облегчением.

– Но как ты врал! Догадался бы я, если б не безумные факты? Если бы не был очевидцем?

Одезри понял по тону: это был не укор, скорее уж странная похвала.

– Не то чтобы я врал, – ответил он тогда, пытаясь объяснить. – Люди не живут настоящим: всегда будущим или прошлым. «Что было бы если» так ли отличается от «что будет»? Воины собираются у костров на закате и слушают рассказы о каком-нибудь путнике, оставившем жену и дом, взобравшемся на последнюю из гор и заглянувшем за край мира. Был ли он на самом деле? Дошёл ли? Вернулся? Кто может об этом знать и помнить в подробностях? Они ли сопровождали того героя? Забудь эти вопросы.

Большинство людей придумывают себе дела и забавы, лишь бы не осталось времени задуматься. Но люди у костра – путешествуют в мир мечты. И пусть сами не уходят за Кольцо рек навстречу неизведанному, уходят их дети или дети их детей. Кто-то уходит, и кто-то заглянет за край. Получается, и рассказы, и мечты – всё это имеет значение. На суете, заботах и мелкой возне держится старый мир, держатся правительства, а меняют его – разрушают или перестраивают – выдумки и мечтатели. Они меняют представление о возможном.

Пока Келеф под водой наводил ужас на рыб и прочую озёрную живность, Хин ждал на берегу: сидел на песке, подтянув колени к груди и обхватив их руками. Сил'ан не просил остаться, а правителю и в голову не пришло уйти: обоими исподволь завладела привычка многих ушедших лет. «Привычка быть вместе, – медленно подумал Хин, наблюдая за вечно меняющимися очертаниями облаков. – Есть ли такая?» Если есть – как прозаично то, якобы таинственное чувство, не позволявшее забыть рассеянно-ласковый взгляд оранжевых глаз.

Предание Лета что-то затронуло в душе Келефа. Оттого ли что битва, сгубившая уана Марбе, сильно изменила и победителя? Одезри пропустил между пальцами мех на воротнике чужого платья: не такой лоснящийся, как тот, что приворожил мальчишку, зато длинный и нежный, словно дыхание.

– Как твоя жена? – спросил Келеф, подплывая к берегу.

Он всегда появлялся неожиданно и беззвучно. Хин по опыту знал: сколько ни прислушивайся, ни гляди – всё одно не заметишь. Сил'ан, забавляясь, позволил ветерку вынести себя на берег, словно лёгкий кораблик или опавший лист.

Правитель тянул с ответом.

– Ещё жива? – изменило вопрос дитя Океана и Лун, набрасывая платье, разошедшееся спереди словно халат. Чёрная ткань тотчас срослась.

Хин мрачно усмехнулся, поняв, что Сил'ан решил добиться признания. И уж ему-то хватит как находчивости, так и упрямства – последнего Келефу всегда было не занимать.

– Я её и пальцем не трону, – сдался правитель. – Боюсь, что не смогу остановиться.

Ему не понравилось, как это прозвучало.

– Самому вовсе незачем, – только и заметил Келеф. Он сел у воды и серебряным гребнем повёл по волосам, густым, длинным, жарким и свежим – что струи ночного водопада. Руки не хватало, приходилось перехватывать. Неторопливо, плавно, спокойно взмывало и растекалось серебро.

– Знаю. Я не хочу её убивать.

– Тогда добейся её преданности. Сможешь?

Ветер доносил тихое пение птиц.

– Я доверил владение Тарушу, – сказал Хин после долгой паузы.

Келеф неодобрительно щёлкнул зубами:

– Орур хитрее. Ты избавился от него?

– Нет, – медленно выговорил правитель. – Я с детства его знаю. Он учил меня…

– Ему это не помешает, – уверенно перебило изящное существо. – Рано ты объявил эру милосердия. Что Парка говорит по этому поводу?

– Назвала дураком, – усмехнулся Хин. – А уж эпитеты точно не вспомню.

Келеф коротко вздохнул:

– Ты не ведаешь, что творишь. Почему не женишься на ней? Расположение Дэсмэр не вечно.

Хин покачал головой:

– Я знаю на чём держится её сила: на ненависти, ожесточённости и злобе. Я знаю причину… – он смотрел на воду, но краем глаза ловил солнечные отблески на чёрном шёлке. – Каждый решает сам, чем жертвовать, лишь бы выжить. Но я думаю: если жертвуешь собою, прежним, то разве остаёшься в живых? Разве выживает в итоге, владеет старым телом – не другой человек? Прежний больше не существует. Прав я или нет? Все когда-нибудь уходят. Я хочу жить, но мысли о гибели не будят во мне паники. Я не готов «идти на всё», хвататься за соломинку, как утопающий. Ну и я решил, – он вдруг улыбнулся, словно удивляясь собственной глупости, но вовсе не собираясь отказываться от неё: – умирать – так один раз, и выбросить из головы все эти мысли.

Отравители рядком пристроились на крыше. Келеф забрался в мастерскую – боковую пристройку, больше похожую на навес. Там скопилось много хлама. Быть может, Сил'ан думал найти среди него забытые сокровища? Хин не спрашивал и решил пока не навязывать больше своё присутствие. Пусть Келеф сам придёт, когда захочет.

Правитель вскоре нашёл способ влезть на крышу. Она была покрыта рыжими чешуями, многие из которых рассыпались под ногами. Пробираться пришлось медленно и осторожно, но твари никуда не торопились. Они ждали.

– Вы думаете, я несу опасность? – спросил Хин, усаживаясь неподалёку от крылатых на гребне крыши.

– Беда, – пролаял Ре, разинув клюв.

Коричневый Фа с надутым видом крутил головой.

– Совсем уж остолопами не прикидывайтесь! – попросил правитель. – Я убеждён, что ты, – он обращался к серому, – способен сложить из слов предложение.

Каплевидные глазки блестели тусклым металлом, словно ртуть, в то время как два больших глаза оставались беспечными. Ре был готов знатно поводить человека за нос, Хин это понял.

– Какая беда? – спросил он, стараясь придумать удачный вопрос. – Я намерен навредить?

– Сам знаешь, – не задумываясь, объявил Ре и гнусно хихикнул.

– Или враг не я, – спокойно продолжил правитель. – Но беда придёт потому, что я был здесь?

Пушистый клубок скромно дёрнул ухом.

– Враг, – вдруг согласился Фа.

– Чей? – обратился к нему Хин.

– Наш, – бордо сообщила тварь.

Правитель помассировал переносицу.

– Вам всё равно меня не убить, – сказал он, наконец.

Меховые клубки переглянулись. Ре со значением воззрился на землю, будто оценивал высоту.

– Нет-нет, – возразил ему Хин. – Не потому, что я неуязвим – куда уж там. Потому, что Келеф не хочет моей смерти. – Твари призадумались, тогда Одезри добавил уверенней: – Он её не допустит. Есть другие способы ему помочь? Не устранять меня, а как-то иначе?

Фа вновь закрутил головой. Серая пушистая тварь показала язык: чёрный, узкий, похожий на волнообразно-изогнутый кинжал. Казалось, она готова была зашипеть по-змеиному.

– Лети, – напутствовал Ре. – Так говорил дракон.

Требовалось как следует поразмыслить, и Хин неожиданно обнаружил, что особенно легко ему думается над обрывом, если смотреть на обманчиво бескрайнее озеро. Он стоял там долго. Лятх точно угадал образ, к которому не раз возвращался правитель, а всему виной предание о всебесцветном драконе, когда-то рассказанное Келефом. Как Ре понял? Должно быть, он тоже умел читать мысли. А вот что хотел сказать – это труднее.

«Надо вспомнить, что именно говорил дракон, – думал Хин. – Лети… Полетишь, если поверишь себе. Но самомнение опасно».

Молодой весёлый голос окликнул его. Правитель оглянулся: знакомый юноша вёл за руку девочку лет четырёх. Та была опрятно одета, очень даже мила. В руках теребила какой-то свёрток из того же диковинного материала, каким весены обтягивали раздвижные панели в своих домах. Хин припомнил, что он назывался «бумага».

Юноша поклонился (девочка повторила за ним) и протянул Одезри корзинку, накрытую светлой тканью.

– Надеюсь, тебе всё придётся по вкусу, – радостно сказал он.

– Стоило ли беспокоиться?

– О! Стоило. Ты-то охотиться здесь не можешь: не отличишь предназначенных в жертву.

Хин хмыкнул и принял подарок:

– Что ж, спасибо.

– Сущий пустяк. Хозяин Биё в доме?

– В мастерской.

Юноша обрадовано улыбнулся:

– Мы ему не помешаем?

– Я не знаю, – честно признался Хин. – Загляните в пристройку.

Весен и девочка вновь поклонились, прежде чем последовать совету.

Им удалось выманить Келефа из сумрака заброшенной мастерской. Запасливый юноша расстелил на траве пёстрый платок, чтобы не испачкать одежду. Платье Сил'ан умело чиститься само, во всяком случае, травяной сини не боялось – так что Келеф с обычной, едва заметной неловкостью, опустился наземь шагах в полутора от людей.

Ветер доносил до Хина обрывки оживлённой беседы, но он старался к ним не прислушиваться и не смотреть в ту сторону. Однако взгляд его то и дело устремлялся к девочке, не принимавшей участия в разговоре. Вот она деловито развернула хрустящую обёртку, вытащила маленькую открытую коробочку и стопку квадратных пластинок с цифрами, таких небольших, что их можно было закрыть пальцем. Порыв ветра подхватил отброшенную бумагу, но Келеф поймал её прежде, чем она успела улететь далеко. Юноша ласково пожурил дочь. В том, что девочка – его дочь Хин уже не сомневался, хотя и не мог бы объяснить, как это понял.

Он видел, что отец не забывает о ней ни на мгновение. То оглянется и что-нибудь ей скажет, то просто улыбнётся, стоит ей заскучать, то возьмётся помогать укладывать цифры в коробочку, и уж конечно похвалит за успех. Келефа всё это, похоже, не раздражало – или он просто не показывал вида.

Сложная игрушка девочке вскоре надоела, но она сидела смирно, то украдкой поглядывая на Сил'ан, то ожидающе – на отца. Келеф о чём-то спросил юношу – долетело звонкое «зар-ы» – и разгладил бумагу на «коленях». Потом, не глядя, сложил её по диагонали и загнул выступавший кусок так, чтобы получился квадрат. Девочка тотчас заинтересовалась, Хин – тоже. Подумав, он решил, что может и подойти поближе: вряд ли при ребёнке стали бы вести важный личный разговор.

– …Что ты! – говорил юноша. – Я никогда его не видел. Но отец мне рассказывал.

– А он видел? – пальцы Келефа продолжали складывать хрустящую бумагу.

– Да, конечно. Он поздно женился, так что не смотри на мой возраст. Отцу сорок девять, значит тогда было, – юноша на миг задумался, – восемнадцать. Видишь ли, дружнее всего кес-Альвеомир был не с моим отцом, а с дедом. Как раз в том году дед погиб: ёрвень[41]32
  Ёрвень – крупное лесное промысловое животное.


[Закрыть] заломал.

– Вот как, – спокойно отметил Сил'ан. – Альвеомир был с ним на той охоте?

Юноша задумался, припоминая:

– Нет, – сказал он, наконец, и тряхнул головой: – Нет, что ты! Если б был, разве б с дедом что случилось?

– Но ты говорил, они обычно охотились вместе, – напомнил Келеф.

– Обычно, – подчеркнул юноша. – Деду нужно было кормить семью. Не мог же он право…

– Но Альвеомир знал, куда он отправился?

Юноша сделал недоумённый жест:

– Это лучше у отца спросить, хотя и он может не знать. Но о смерти кес точно узнал от нас. От прадеда или отца – меня тогда, конечно, ещё на свете не было.

– Как отреагировал?

– Не знаю. Должно быть, спокойно. Отец говорит, он никогда не расстраивался: лицо у него всегда оставалось неподвижным, разве только улыбнуться мог.

– Твой отец плохо его понимал, – заключил Келеф. Он закончил складывать бумагу, и на его ладони теперь сидела белая птица. Сил'ан протянул её девочке.

Малышка просияла, но не забыла вежливо поклониться и в ответ подала коробочку. Тогда Келеф впервые удостоил её внимательным взглядом.

– Она тоже хочет сделать подарок, – объяснил юноша.

– Хм, – отозвался Сил'ан. Ребёнок всё не опускал руку с игрушкой, и Келефу пришлось взять её. – Значит, с того разговора вы его больше и не видели? – спросил он у юноши.

– Да, хозяин Биё.

Взгляд Сил'ан ненадолго потускнел:

– Спасибо, Эр-Ке.

Остаток дня Келефа изводила тоска, и как он ни пытался её прогнать, ничего не получалось. Дурные мысли не оставляли, даже когда он смотрел на фигуру человека у обрыва: в его осанке читались спокойная уверенность и вдохновение – а это ни что иное, как стремление ввысь. Но именно из-за того красивого, что в нём было, его ожидали поражение и гибель, одна или другая: души или тела. Неминуемо.

Словно дразня крылатых и судьбу, Хин устроил себе постель на пологом скате крыши. Закинул руки за голову, глядя на разгорающиеся звёзды. До него долетали утихающее пение птиц, шум листвы, аромат хвои, цветов и воды. От холодного ночного ветра спасала меховая шкура, и в любом случае правитель сейчас ни за что не спустился бы в пыльную душную комнату.

Прилетели твари, уселись на гребне, зловеще заухали. Из леса донёсся ответ их собратьев. Хин уже начал задрёмывать, когда что-то прошуршало справа. Твари тотчас прекратили вопить, снялись с места и растаяли в темноте. Одезри ждал оклика или каких-нибудь слов – тишина, тогда он повернулся на правый бок. Мягко горящие оранжевые глаза оказались совсем рядом, чужое дыхание коснулось кожи, и Хину вдруг стало жарко, с него мигом слетел всякий сон.

– Ты что здесь делаешь? – спросил он, почему-то шёпотом.

– Ты ведь понимаешь, что сказал стихами?

Одезри справился с собой:

– Надеюсь, – ответил он. – Я знаю, что хотел сказать, но слова тут беспомощны. Если говорить о движениях, например, шагах, ударах или событиях, таких как бунт – тут я знаю, ты меня поймёшь. А я пытался объяснить то, что нельзя показать на примере. Напрямую никак не получалось. Всё, что у нас общего – понимание дружбы. Попробовал бы я упомянуть «привязанность», и кто его знает, что встало бы у тебя перед глазами. Как с той же «любовью» – люди воспевают это чувство, а вы боитесь пуще огня. Ваше «элеину» – тяжёлая болезнь, безумие, угасание личности.

– И ты нашёл выход.

– Надеюсь, – повторил Хин и улыбнулся. – Я решил, что здесь ты всё-таки отыщешь пример. Там целый рассказ, и меня он не оставил равнодушным. Может быть, соотнесёшь историю с моими интонациями, – он усомнился, стоит ли продолжать: – Я не люблю тебя, но не могу забыть. Когда я один, то словно бреду против течения быстрой реки. Непонятно зачем и неясно куда.

Келеф коротко вздохнул. Хин приподнялся на локте.

– Можно я тебя поцелую?

Яркие глаза не погасли, но пауза длилась так долго, что сердце человека тревожно забилось.

– Не порежься о зубы, – медленно выговорил Сил'ан.

Хин выбрался из тепла шкуры, и осторожно наклонился, удерживая вес на руках. Он так отчаянно волновался, что и не замечал этого, только голова слегка кружилась.

– Лучше оттолкни, но не обманывай, – попросил он, некстати вспомнив слова Нэрэи о фантазиях, неотличимых от яви.

– Хорошо.

Прохладная кожа чужих перчаток легко коснулась его спины, пальцы изучали рисунок шрамов. Нежные губы едва ощутимо ответили на поцелуй.

Утро началось с незнакомой музыки. «Рояль?» – озадачился Хин. Не то чтобы было совсем похоже – глуше, мягче —, но инструмента, которому звучание подошло бы больше, Одезри не знал. Усмирив любопытство, он прежде искупался, проделал упражнения, пожевал терпких веточек и почистил одежду, только потом вернулся к дому. Келеф – правитель не сомневался, что это он – всё играл. Хин пошёл на звук по пыльному коридору. Доски скрипели под ногами. Одезри отворил дверь в правой стене рядом с лестницей, шагнуть на которую было попросту страшно.

Комната мало чем отличалась от уже виденной: тоже небольшая и замусоренная, с окнами, выходившими к озеру – на восход. Кровати здесь не было, вместо неё у стены красовался инструмент, высотою в рост весенов, немного напоминающий шкаф: коричневый, лакированный. А клавиатура – в точности как у рояля, только клавиши не из белой, а из жёлтой кости.

Инструмент стоял у дальней стены, так что Сил'ан сидел к двери спиной, опираясь лишь на собственный хвост – стул ему как и прежде был не нужен. Платье красивыми волнами растекалось по пыльному полу. На этот раз Хин узнал мелодию: Лист, соната си минор – и подавил вздох. Он почему-то надеялся, что зазвучит музыка детства.

Одезри сел на пол у стены рядом с окном, сбоку наблюдая за изумительной лёгкостью, с которой Келеф исполнял сложнейшие пассажи. Не пробовал бы Хин сам когда-то сыграть то же самое, и не заподозрил бы, каких сверхчеловеческих усилий это требует. Сил'ан поймал его взгляд и чуть улыбнулся, Хин невольно заулыбался в ответ, чуть ли не от уха до уха, и тотчас постарался согнать с лица это глупейшее выражение.

– Ты помнишь наизусть «Зимний путь» Шуберта? – спросил он, когда Келеф опустил руки на колени.

– А ты выучил цикл песен? – обрадовано догадался тот. – Завтра как раз будет дождь. Он подойдёт больше ясного неба.

Негромкий голос Келефа повторял шум листвы и раскаты грома. Стоило заслушаться им, тотчас казалось, близится гроза; воображение даже воздуху придавало тот же тревожный аромат, что и когда-то в горах. Лес становился всё гуще. Потемнело, птицы притихли, но дышалось легко: взмахни руками – взлетишь. Густой смолистый запах пьянил, ноги по щиколотку погружались в мягкий мох. А потом неожиданно деревья вновь поредели, расступились и прямо под ногами далеко внизу протянулись огромные террасы, залитые водой. Десятки, если не сотни работающих людей копошились там. Виднелись и их домики, и дороги-ниточки, уводящие как будто во все концы света.

– Это нам уже не принадлежит, – поведал Келеф, присаживаясь на край и позволяя ветру играть с подолом.

Хин покачал головой, не в силах отвести взгляд от изумительной, так похожей на калейдоскоп картины.

– Кёкьё тебя не примет, – совершенно тем же тоном продолжил Сил'ан.

Тут уж Одезри поглядел на него, волей-неволей забыв о чудесных видах.

– Почему? – спросил он. И тут же: – Даже Нэрэи?

Келеф удивлённо фыркнул:

– А что Нэрэи? Люди для него – забава, временное помрачение. А дорог ему Вальзаар, – он помолчал, но правитель не торопился вставить слово. – Нэрэи заигрывает с обычаем и законами, но не пойдёт против них никогда.

Хин остановился за спиной Сил'ан.

– Три ужаса из истории, – задумчиво пробормотал тот. – Хочешь добавить ещё один? Да, именно об этом меня и спросят. Иногда думаю: за что я им?

«Какие ещё ужасы?» – мог бы полюбопытствовать правитель, но молчал. Он опустился наземь, обнял помрачневшее создание за плечи и привлёк к себе. Чёрные пряди нет-нет да легко касались лица. Келеф чуть поморщился, но всё-таки прижался спиной к горячей груди человека.

– Чтобы ты знал, – недовольно поведал он, – я не слишком-то жалую все эти нежные глупости.

Хин улыбнулся, но и не подумал выпустить драгоценную добычу:

– Что ж, извини.

В чужих глазах отражалось Солнце, иначе чем у людей – так, словно плавилось. Кажется, первый раз Одезри это заметил во время путешествия на облаке. Янтарь…

– И каково быть человеком, который всегда может рассудить кто прав, кто виноват? – вдруг спросило дитя Океана и Лун, сонно опустив ресницы. Хин ошеломлённо заглянул ему в лицо. – Он сильный и его все уважают, а он не боится старейшины из деревни и не метит в благородные, – напомнил Келеф, с сожалением усмехнувшись.

Перед глазами правителя промелькнули вчерашние гости: весен и девочка, а потом вдруг его собственная дочь, как он видел её в последний раз. Глупый ребёнок, шныряющий под лапами динозавров. И рядом с ней только встревоженная, вечно всего боящаяся, рано постаревшая мать.

– Здесь ты, видно, до идеала не дотянул, – оценил молчание Сил'ан.

Хин уткнулся лбом ему в плечо, полной грудью вдыхая едва уловимый чистый, холодный аромат льда и студёной воды.

– Я слишком занят собой, – признал он без раскаяния.

– Как её имя?

– Мезея[42]33
  Мезея – морит, первый род «ревность, жадность».


[Закрыть] …

– Летням не выговорить, – подметил Келеф.

– Да. Они кличут Мезрой.

– Ужас. Испортили имя, – он только теперь задумался о значении. – Сам выбрал или почувствовал?

– А ты как думаешь?

– Не переживай особенно, – на этот раз гораздо искренней, чем в начале прошлого дня. – Младшую дочь Основателя звали Мидаирэ.[43]34
  Мидаирэ – морит, «зависть». Имена двух других: Нэбели – «нега» и Даэа – «власть». Все три слова – во втором роде.


[Закрыть] И она оказалась самой преданной из трёх.

Сил'ан отвечал со всё большими паузами и всё медленнее, пока, наконец, не высвободился из рук, чтобы уютно свиться кольцами и задремать, пригревшись в солнечных лучах.

Хин сидел рядом, смотрел вниз, но не видел ни поля, ни людей. Он вспомнил свой сон этой ночью. Келеф стоял на берегу странного, небывало огромного озера, демонически красивый, улыбался недобро и задумчиво. Всё равно что мудрый дракон, читающий письмена на водной глади. И волосы его лежали словно роскошный гребень, покровом ночи льнули к лунной бледности кожи. Благородное, древнее создание вышло из холодных глубин и в них погрузится без вскрика ли, шороха, плеска – в глубь мёртвой реки времени, текущей в прошлое. Ласково смотрят глаза, воды реки забвения тянут из них тепло. Яркий оранжевый взор постепенно гаснет. Так гаснет заходящее Солнце. Тонко, удивлённо выгибаются изящные строгие брови. Мудрый Океан знает все ответы, но тот, который ветер пишет сейчас на воде – безрадостен.