Текст книги "Все демоны: Пандемониум"

Автор книги: Виктория Угрюмова

Соавторы: Олег Угрюмов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц)

– В какой? – прошептал несчастный герцог.

– Ну, вы даете! – весело изумился доктор, славный своей непочтительностью к высоким особам. – Я, конечно, противник старческого занудства…

– При чем тут возраст? – вспыхнул Узандаф.

– …но вы и до этого места семейных хроник не дошли. Ваше высочество, при всем моем уважении, – кто будет внимательно изучать семейные хроники: вы или Бумся-Хрюмся? – не унимался Дотт. – Подобное неведение может нанести серьезный, боюсь, даже непоправимый вред вашему здоровью. И не говорите мне, что все болезни проистекают от ваших истрепанных нервов. Лекарь тут я, и я ответственно заявляю: бывают и другие причины.

– Дедушка?! – простонал Зелг.

– Почему чуть что – и сразу «дедушка»? – возмутился тот. – Твоя прапрабабка и моя обожаемая супруга вела свой род от каноррских оборотней и к демонам имела весьма отдаленное отношение. Так что с меня взятки гладки. И не надо таращить на дедушку трагические глазки – на меня, знаешь ли, такие глаза таращили, что тебе в страшном сне не привидится. И ничего, я неизменно сохранял стойкость и железную выдержку. В связи с этим интересуюсь: где твоя наследственная непоколебимость, прославившая Кассаров на полях сражений?

– Дедушка!!!

– Вот Барбелла, – заявила мумия, недовольно морщась, – тот был женат на чистокровной демонице – повелительнице Островов Забвения; и папуля мой драгоценный, твой пра – и так далее – дедушка Вахан Ламавак да Кассар сочетался браком с герцогиней Фаберграсс, владычицей Западных пределов Преисподней, маркизой Снов. Так что сам я демон наполовину – потому, кстати, и относительно пережил нападение Генсена в свое время. Не говоря уже о том, что Корсо, мой непутевый внук и отец твоего отца, сбежал из дому в день своего совершеннолетия, чтобы жениться на любимой женщине. Он разумно предполагал, что ни мы, ни ее родственники согласия на сей брак не дадут.

– На ком он женился? – одними губами спросил Зелг.

Мумия скорее угадала вопрос, нежели услышала его.

– Как писали тогда в газетах, Корсо Илдика да Кассар принес священную клятву верности Шокосунне Любезной. Мало того что она была старше его на полторы тысячи лет, так еще славилась вздорным характером.

– Не зря ее прозвали Любезной, – вмешался Мадарьяга. – По материнской линии мы состоим в родстве. Мать Шокосунны – знатная вампирша. А вот отец – чистопородный демон из самых древних. Здоровый такой, упертый, морда – нездешняя. По-моему, даже спал в боевом облачении. В общем, внешностью Шокосунна пошла в мать, тут ее боги миловали, но нравом вся в папочку. Чуть что не по ней – сразу норовит вцепиться в горло.

– Да, да, – покивал головой старый герцог. – Истинная правда. Если ты, внучек, рассчитывал на то, что ты человек, то оставь эти беспочвенные надежды. Даже у твоей матушки – рьяной поборницы чистых кровей – не так все просто с происхождением. Иначе бы твой родитель за ней не приударил. И знаешь, что именно меня беспокоит?

Зелг отчаянно замотал головой. Ледяное полотенце больше не спасало положения, и ему казалось – он проваливается в огненную бездну.

– Меня беспокоит, что ты относишься к занятиям спустя рукава. Этот вот культурный шок случился только потому, что некоторые били баклуши и почивали на лаврах. Хотя все баклуши я предусмотрительно приказал вынести из дома еще пару месяцев назад.

– Так точно, милорд, – солидно кивнул Думгар.

– Что вы говорите, господа? Это такое иносказательное выражение, – слабо заметил адепт науки, сползая вниз по подушкам. – Я не видел в жизни ни одной баклуши.

– А все почему? Все потому, что ты до сих пор не сделал ревизию своему наследству, которое твои предки в поте лица копили в грабежах и походах, – окончательно разозлилась мумия. – Семь шикарных, новеньких, прекрасно исполненных приглашенными специалистами, ярко раскрашенных баклуш до недавнего времени лежали в кладовке, и хоть кто-то пришел на них посмотреть?! Нет!!! Он вздыхал при луне и бормотал рифмы. И вот результат – он не знает даже имен своих славных предков. Он даже не знает, какие меры безопасности должен соблюдать при общении с почтенным судьей Бедерхемом! И все это он собирается уяснить за один вечер!

– Не собираюсь, – возразил Зелг.

– Еще как собираешься, – утешил его князь Мадарьяга. – Иначе тут такое начнется! Ну а тебе и вовсе крышка.

– Уже началось, – скорбно молвил некромант. – Уже крышка.

– У-ти, какой оптимист, – хмыкнула мумия. – Я уже успел забыть про такие неприятности, которых ты еще не видел. А какие еще будут!

Не отчаивайся. Худшее еще впереди.

Ф. Ч. Джонсон

– Спасибо за утешение, – насупился внук.

– Мое невеликое сердце полно нетроглодитского почтения и толики зависти, – признал внезапно Карлюза, скромно скрипевший перышком все это время. – Состоять кровнородственным с Фаберграссами – восторг и упоение. Менял бы стремительно свою грибиную плантацию и наследство в лабиринтах Сэнгерая на бабушку-демоницу высокого происхождения.

«Троглодит, что с него возьмешь?» – подумал Зелг.

Он молчал, внимательно вглядываясь в зеркало, пытаясь и одновременно страшась увидеть в нем мрачного демона. Впрочем, зеркало сочувственно отражало изумленного и взъерошенного молодого человека с глазами как плошки и торчащей во все стороны шевелюрой. Человек был мил, привлекателен и вовсе не страшен. Может, он немного и смахивал на безумца – но пусть тот из нас, кто может похвастаться абсолютной адекватностью, первым запишется на прием к доктору Дотту.

* * *

Зло, как и добро, имеет своих героев.

Франсуа Ларошфуко

«Год от Сотворения Ниакроха девять тысяч шестьсот пятьдесят третий. Замок Кассария. Ночь полнолуния. Великий праздник бракосочетания мессира Барбеллы да Кассара, владетельного князя Плактура, принца Гахагуна, и Моубрай Яростной, маркизы Сартейн, повелительницы Островов Забвения и Полей Тьмы.

Во время великой войны случилась любовь герцога да Кассара и бесстрашной демоницы Моубрай, что командовала в битве легионами черных демонов ярости. Очевидцы говорят, что сошлись они в поединке, дабы сберечь свои войска, и длился сей бой пять дней и пять ночей. И все это время армии прославляли своих великих героев.

– Как жаль, великолепная, что битва разделяет нас, ибо не встречал я дамы прекрасней. И сердце мое, которым до сей минуты владел безраздельно, теперь принадлежит не мне, а вам. И кабы дело касалось меня одного, то бросил бы я к вашим ногам оружие, снял доспехи и позволил вырвать мне сердце, ибо не представлял бы себе лучшей для него хозяйки. Но есть еще долг перед моими подданными, и с болью в душе я выйду на бой, и предупреждаю, что коли хватит мне умения и сил, то убью вас. А после – стану оплакивать и тосковать вечно, – вот как сказал Барбелла да Кассар.

– О прекрасный рыцарь! – отвечала на то маркиза Моубрай. – Ни в мире наземном, ни в мире подземном, ни в огненной Преисподней не встречала я того, кто тронул бы мое черное сердце. Ледяным оставалось оно даже в яростном пламени Ада. Одинокой была я все долгие века от сотворения Ниакроха, одинокой полагала и кануть в реку вечности. Но неразумно лукавить перед боем, который может стать последним для одного из нас: если бы не война между демонами и некромантами, то лучшего супруга и отца моих детей я не желала бы. Клянусь вам всеми демонами Преисподней, что если убью вас сегодня, то вечный холод скует мое сердце и никогда моя рука не будет принадлежать другому.

А потом сошлись они на поле, и зазвенели клинки.

И сломала маркиза меч Адского Пламени о броню Барбеллы, ибо была та броня сделана из золотой шкуры неистребимой жабы Юцапфы, созданной болотными богами Жаниваша. И раскололся на три части клинок самого Барбеллы, ибо крепче были крылья Моубрай Яростной, закаленные в огне Преисподней.

Подняли они тогда копья и направили их друг против друга. Криками приветствовали их войска: легионы мертвых, пришедшие защищать свои земли, и подданные Князя Тьмы, жаждавшие утвердить свою власть в новых пределах. Грозно кричали демоны и высекали искры ударами когтей о когти; а скелеты били мечами о щиты.

И живые союзники некроманта: гномы, кобольды, мороки, бестии, сфинксы, василиски и прочие твари, сколько их ни есть во владениях кассарийцев, – возопили от радости, видя, что не уступает господин их Барбелла адской воительнице.

Ударилось копье Моубрай в щит Барбеллы, расписанный колдунами Сэнгерая, и треснуло оно. Тогда направил некромант свое копье в сердце противницы, но в последний момент отвратил его острие и вонзил его в землю. А потом заключил в объятия демоницу, и хоть сопротивлялась она ему и хлопала своими серебряными крыльями, но очевидцы молвят, что скоро сдалась и сама прильнула к губам избранника в страстном поцелуе.

Немало смущены были сим происшествием обе стороны. Долгую думу думал отец Моубрай, демон Гнева и Скорби Каванах Шестиглавый. Но непреклонной оказалась его прекрасная дочь и настойчив Барбелла, презревший некогда волю жанивашских богов. Пришлось адскому племени согласиться на брак Моубрай и нашего славного повелителя.

Грандиозный праздник затеял Барбелла в своем замке. Повсюду горят разноцветные огни – то духи озер и болот освещают своему повелителю мрак ночи. Гремят фанфары, и сладкоголосое пение услаждает слух. Даже грозные демоны внемлют сим дивным звукам. То русалки и тритоны славят свою новую госпожу и ее великих родичей. А явившийся из тьмы веков дух знаменитого прорицателя Лура посулил молодым долгие лета счастливой и славной жизни.

Полные серебряные котлы золота и самоцветов прислали в Кассарию владыки Сэнгерая и Юсы; лучшее в мире оружие привезли аздакские послы; бочонки с мугагским вином пришли из Таркеи с благопожеланиями от ее повелителя. Бесценные дары везли со всех сторон Ниакроха – из Желвацинии, Тифантии, Ниспа, Канорры, Жаниваша, Лягубля и Гриома, славного своими шелковыми тканями и изделиями из них.

Орки Пальп подарили Барбелле свое самое древнее кладбище, где были погребены лучшие их воины. Тролли открыли старинные пещеры с потерянными сокровищами. Драконы поднесли броню, сделанную из шкур величайших предков.

И прочий мир радовался вместе с Кассаром и его подданными.

Даже сам ужасный владыка Преисподней благословил союз Барбеллы и прекрасной Моубрай и почтил свадебный пир своим присутствием.

А когда празднество было в разгаре, пронесся по всему замку голос Цигры – рока кассарийцев.

И возвестило Цигра непреклонную волю судьбы: могущественны и прекрасны будут дети и потомки демонов и некромантов. Великие и славные деяния суждены им. Многие народы запомнят их имена. Многие будут благословлять. Многие же и содрогнутся. Ничего не должны бояться потомки гордых родов – повелителей Преисподней и повелителей смерти. Однако пусть помнят они, что даже всемогущей судьбе неизвестно, что станет, если ледяная кровь истинною демона смешается с горячей кровью потомка Барбеллы и Моубрай. Суждено ли ему внезапная и страшная кончина либо вечное Ничто; невиданное могущество, которого не прощают боги, либо полный крах, которому ужаснется и ничтожнейший, – в любом случае, только это навсегда может изменить существо, в жилах которого течет кровь Кассаров и Каванаха Шестиглавого, великого маршала Тьмы…»

– Ну а уж после того как папуля, следуя хорошей семейной традиции, женился на мамуле, все окончательно запуталось, – заключил Узандаф.

Вызванный в спальню Зелга библиотечный эльф аккуратно упаковал старинную рукопись в широкую костяную тубу и плотно закрыл резной крышкой.

– И что теперь? – тревожно спросил Зелг.

– Теперь тебе, как и всем нам, впрочем, придется соблюдать меры предосторожности, только-то и всего. Ничего сложного, даже для тебя, – не удержался Узандаф от упрека. – В сущности, опасность угрожает нам лишь в том случае, если демон нас укусит и впрыснет в рану яд либо если ранит до крови и намеренно смешает свою кровь с нашей. То есть в пророчестве речь идет исключительно о физическом смешивании: как, например, рялямсы с молоком. Жениться не воспрещается. Это я к тому, вдруг тебе понравится какая-нибудь демонесса…

Из уважения к чувствам дедушки – все-таки его мать относилась к упомянутым особам – Зелг умолчал о том, в какой ситуации он согласится связать свою судьбу с обитательницей Преисподней. Следовало перевести разговор на другую тему, и такая тема нашлась.

– Да, кстати, – заметил дотошный молодой человек, – ты же говорил, что жаба Юцапфа стоит у нас в подвале, на подставке, покрытая лаком. Как же тогда броня дедушки Барбеллы могла быть сделана из ее шкуры?

– Тоже мне – пухнямский тарантас, – пожала плечами мумия. – Я тебе битый час твержу, что твой пращур мог содрать семь шкур с одной несчастной овцы, не то что с волшебной жабы. У меня до сих пор есть куртка из ее кожи, досталась по наследству – приталенная такая, с широкими отворотами и золотым позументом по воротнику. Хочешь, подарю? Я все равно никуда не выхожу, а куртка мировецкая. В твоем парадном плаще вставка, думаешь, откуда? И в музее хранится образец. А еще одну шкуру он подарил тестю, в знак почтения и сыновней любви. Нашел чему удивляться. Лучше бы опыт перенимал, а то разоримся вконец.

– Уму непостижимо. Я – демон! Что сказала бы матушка Ласика?

– А что бы она сказала?

– Что я окончательно помешался из-за своих бесконечных занятий, раз всерьез рассуждаю о такой чепухе… Стоп! Отчего это мы вдруг разоримся? Думгар отчет показывал – у нас денег куча.

– Куча денег не бывает чрезмерной, – заметил Думгар в присущей ему сдержанной, слегка архаичной манере.

– Как отчего?! – вскричал Узандаф. – Я давно предлагаю продавать автографы по два серебряных пульцигроша. И людям приятно, и нам доход. А ты велел штамповать их безвозмездно. Ладно ты пацифист – хотя бы о детях подумай!

– Каких детях?!

– И не будет никаких детей! Потому что какая уважающая себя барышня пойдет замуж за такого недотепу?

– Если милорд позволит, то я сказал бы, что два серебряных пульцигроша – умеренная и справедливая плата за автограф героев великой войны с Бэхитехвальдом, – кашлянул Думгар. – Если же милорду трудно смириться с подобной мыслью, то для облегчения его душевных мук мы могли бы делать разумные отчисления в пользу Военной академии Рыцарства и Джентльменства или, скажем, Госпиталя Принудительного Милосердия. Весьма известное заведение, и все ваши предки являлись его почетными попечителями. Дотт, не сиди сложа рукава: накапай мессиру Зелгу успокоительного.

– А нам плесни по чашечке эфирчика, – предложила мумия. – Оказывается, это ужасно трудно – воспитывать подрастающее поколение в духе славных традиций предков.

Зелгу было что возразить, но он не успел.

В окно робко побарабанили.

Точнее, это присутствующие знали, что робко. На самом деле стекла звенели и тряслись, как при настоящем землетрясении, и тяжелая серебряная люстра заходила ходуном. Запрыгали стаканы на ночном столике. А знаменитое герцогское зеркало попросту отказалось отражать окружающий мир и обиженно подернулось дымкой.

– Землетрясительство? – уточнил маленький Карлюза, не увидевший источника переполоха из-за мощной фигуры Думгара.

Его стульчик в испуге выскочил из-под него и забился в угол.

Землетрясение – это когда недвижимость приходит в движение.

Житель Калифорнии

– Зачем же – землетрясение? – сказал Кехертус, заглядывая в комнату двумя большими глазами. – Пауки прекрасно чувствуют приближающиеся катаклизмы. Уж я бы предупредил. Я извиняюсь. Мессир Зелг, поговорить бы надо. По личному вопросу.

* * *

Спустя два часа король Юлейн поинтересовался у взволнованного домового, что происходит в замке, и услышал несколько ошеломительных новостей.

Во-первых, выяснилось, что его высочеству Зелгу необходимо пройти ускоренный курс молодого Бесстрашного Судьи, так как он манкировал своими прямыми обязанностями и не прочитал поучительные и полезные заметки предков по данному вопросу.

Разумеется, сам домовой слова «манкировать» не употреблял и изложил эти факты иносказательно, проявив максимум почтительности к своему повелителю.

Во-вторых, по ходу дела стало известно, что мессир да Кассар состоит в родстве с демонами. Правда, кроме самого мессира, в Кассарии этим никого не удивишь. Но никто в Кассарии уже не удивляется тому, какими пустяками можно удивить и обескуражить мессира.

Король оценил каламбур, но на всякий случай попросил повторить помедленнее.

В-третьих и главных, в замке ожидают скорого прибытия важного гостя – величайшего паука всех времен и народов, главного героя светских хроник, печатающихся во «Всемирной сети» и «Многоногом сплетнике», – Гигапонта, дядю Кехертуса. Дядя прославился многими подвигами, и дело чести для всех подданных Зелга – принять его с подобающими почестями и окружить вниманием и заботой.

Собственно, это и был тот самый личный вопрос, из-за которого Кехертус позволил себе побеспокоить Зелга в его покоях.

Накануне вечером Думгар деликатно, но твердо спросил, где их славный товарищ предпочитает проводить ночи, ибо ему, голему, доподлинно известно, что в пределах поместья он отсутствует.

Смущенно теребя лапами шелковистую паутину, которую он выпускал всякий раз, когда обстоятельства принуждали его долгое время сидеть на одном месте, Кехертус пояснил, что дело заключается как раз в ней – паутине. Он способен быстро и качественно запаковать любой предмет, и господин Крифиан составил ему протекцию в местном почтовом отделении, где заведующим вот уж лет триста – племянник его сослуживца. И теперь он, Кехертус, работает в ночную смену на почте: пакует бандерольки и посылки и иногда плетет на заказ дарственные шелковые кисеты с милыми узорчиками, кальсоны, постельное белье, перчатки и варежки. С одной стороны, пояснил паук, это занятие несколько охлаждает его охотничий пыл; а с другой – помогает заработать.

Полученные деньги он отсылает в самый старый и солидный банк Тиронги – «Надежные пещеры», открытый кобольдами в Булли-Толли чуть ли не во времена правления Козимы Второго Бережливого.

Пока суть да дело, рассуждал он, пока милорд Зелг отправится в странствие, на поиски Хранителя, а после и Неразрушимых врат, ведущих в Бэхитехвальд, – других источников дохода не предвидится. Кехертус же, как и все пауки, был свято уверен в том, что однажды обязательно наступит «черный день». И этот день нужно встретить во всеоружии – то есть здоровым и очень богатым.

Эти слова нашли отклик в каменном сердце его собеседника. Он полностью поддержал здравую мысль и даже развил ее, посоветовав Кехертусу выторговать у кобольдов разрешение на льготный вклад в обмен на участие в рекламной кампании банка. Паук нашел идею интересной и заслуживающей одобрения.

А потом поведал голему, что, работая нынешней ночью в почтовом отделении, он и обнаружил адресованное ему лично письмо. Послание пришло от любимого дяди, который собирался завернуть в Кассарию по дороге в Нисп. Дядя Гигапонт хотел посмотреть на племянника, которого не видел долгих шесть или семь лет, поговорить о том о сем, вспомнить прошлое.

– После смерти папы и мамы дядя остался главой семейства. Уже только по этой причине я обязан принять его по высшему разряду. К тому же я его люблю и очень по нему соскучился.

– Мессир Зелг, равно как и все его подданные, будет счастлив познакомиться с господином Гигапонтом, – торжественно молвил Думгар. – Я уже распорядился насчет оркестра, красной ковровой дорожки, фейерверков и увеселительных мероприятий. Знамена обновили; столовое золото надраено; парадные доспехи выставлены в пиршественном зале. Само собой, – тут голем окинул Кехертуса таким взглядом, будто собирался шить ему костюм, – к завтрашнему утру мы снимем ворота, дабы ничем не затруднить прибытие вашего дяди.

Паук растроганно покачался из стороны в сторону и, не имея слов, чтобы выразить свою благодарность, вручил голему только что сплетенный носовой платок с монограммой.

* * *

– Эх, опять непредвиденные обстоятельства, – пожаловался Такангор, припадая к животворящей струе из высокого кувшина. – Снова неотложные дела задерживают нас в замке. Скоро я порасту мхом и покроюсь пылью. Если бы маменька знали, в каком бездействии находится папенькин боевой топорик, они бы из меня ляпики сделали. Под клюквенным, разумеется, соусом.

– Всего лишь неделя, – откликнулся Нунамикус Пу, щелкая костяшками счетов, – и вы можете спокойно отправляться в путь. Иные воины только мечтают о неделе отдыха.

– Мессир Зелг не слишком хочет покидать Кассарию, – сокрушенно покачал головой минотавр. – Боюсь, он и впоследствии изыщет причину, чтобы задержаться. Ссылается на неопытность и необходимость ежедневных занятий. Однако же опыт приходит во время питья. Я хотел сказать, сражений.

– Ему придется выступить в этот поход, даже если он не желает того. Предназначение – жестокая и непреклонная штука, – сказал скелет. – Правда, дружище Фафетус?

– Правда, – согласился кобольд, протирая тряпочкой очередной шедевр горгоны Ианиды – какого-то чересчур назойливого торговца, пытавшегося всучить ей волшебную мазь от старческих морщин.

Восхищенный затейливой позой и редким выражением лица, Фафетус выпросил временно потерявшего трудоспособность торговца у смущенного Альгерса. Кузнец частенько раздавал друзьям окаменевших бедолаг, имевших несчастье разозлить его супругу, горгону. Правда, она, как могла, старалась сдерживать себя, и потому жертвы ее всегда (или почти всегда) приходили в чувство. А пока действие взгляда не прошло, они, сами того не ведая, служили забавными украшениями различных интерьеров.

Фафетус втиснул в одну холодную руку расписную глиняную кружку, а в другую – плакатик «Всегда свежая бульбякса собственного приготовления. На рассвете – гибкая система скидок. Постоянным клиентам – порция за счет заведения». Отступил на шаг и полюбовался своей работой.

– Красавец! – сказал он довольно. – Такой процентов на двадцать повысит нашу прибыль на этой неделе. А то и более. Я бы и сам пришел на него посмотреть. Это ж надо иметь мозги, чтобы соваться к молодой даме с предложением избавиться от старческих морщин. Его счастье, что он не подкатился со своими грандиозными идейками к мадам Мумезе.

– Ветер судьбы подхватит мессира и сам понесет в нужном направлении, – задумчиво молвил скелет, продолжая прерванный разговор. – Так что, милорд Такангор, наслаждайтесь вашими любимыми напитками в вашем, смею надеяться, любимом баре, пока есть такая возможность.

– Ох, – молвил кобольд, устало падая на высокий стул за барной стойкой, – ох-ох! Сил нет, как уработался. А это только начало: что здесь будет завтра…

– Представляю себе этот наплыв пилигримов. Сколько лет не было настоящего, полноценного Бесстрашного Суда – сюда толпы хлынут, – подтвердил Нунамикус.

– Странно, что сегодня здесь тишина и покой, – хмыкнул Такангор.

– Закон строго воспрещает посетителям появляться в пределах Кассарии хотя бы на день раньше.

– Разумное решение, – согласился минотавр.

– Иоффу сюда калачом не заманишь – ему сейчас нужно осуществлять общее руководство и готовить Виззл к приему приезжих. Они с сыновьями просто с ног сбились: деревню и украсить надо, и обезопасить. Ибо разные бывали случаи. Альгерс все никак в себя не придет после пятницы. Что-то он уж чересчур повеселился, а Ианида эти дни не в настроении…

– Заметно. – И минотавр указал рогами на торговца с плакатом.

– Вот-вот. Явился он, значит, домой – правда, кружным путем добирался, болото как-то захватил, но все-таки честно дополз до супружеского гнезда, а она очами повела… Словом, убытку мне рупезы на три в день. Альгерс обычно вкушал горячительных напитков на три рупезы. – И скелет что-то записал в своем гроссбухе. – Отвращение у него к питию. И раньше такое замечали, но на следующий день проходило. А тут уж скоро неделя, как трезвость блюдет.

– Да. – Такангор сочувственно поморгал. – За душу берет. Ну что, Фафетус, давай я поправлю ваше финансовое положение. Сооруди-ка мне две порции «Марш скелетов», один кувшинчик старого доброго «Дыхания дракона» и похвастайся своим новым коктейлем. Гописса мне все уши прожужжал.

– «Подвиг Гописсы», – сказал польщенный кобольд, – это удивительно бодрящий, вдохновляющий на благородные деяния, освежающий напиток. Правда, вам, милорд Такангор, есть смысл заказывать его сразу бочонком. Он чересчур легкий, чтобы всколыхнуть такую основательную душу, как ваша. Его крепость рассчитана на библиотекарей, трактирщиков, почтальонов и прочих работников умственного труда. Не исключено, впрочем, что он придется вам по вкусу.

– Придется, придется, – заверил его добрый минотавр. – А для верности я пригублю вон то серебряное ведерко «Гнева Мунемеи». Кстати, ты когда-то собирался мне рассказать, откуда такое название, но не успел.

– С удовольствием, – сказал кобольд, колдуя за стойкой. Он что-то встряхивал, смешивал, нюхал, смотрел на свет, брызгал, крошил, снова перемешивал и снова подносил к глазам…

Такангор отдыхал душой, глядя на все эти манипуляции. Это истинный мастер своего дела. Не какой-нибудь Кашхаза из таверны «Рыбья голова».

– История названия этого особенно дорогого для меня напитка уходит в далекое прошлое и весьма занимательна…

Что-то не так было с названием «Гнев Мунемеи». Явно не так. Сглазил его кто-то, что ли? Но и в этот раз Фафетусу не удалось продвинуться дальше вступительного слова.

– Приветствую вас, братья и други! – донеслось от дверей. – Какую прекрасную жертву выставили вы у входа в этот храм утоления и возлияния. Может ли странствующий жрец промочить здесь горло и обратиться к вам с речью?

И в дверном проеме нарисовался Мардамон, чье внезапное и весьма шумное появление уже второй день горячо обсуждалось в Виззле и его окрестностях.

Жрец с восторгом огляделся по сторонам.

Мрачное очарование грота, в котором расположился бар «Расторопные телеги», явно пришлось ему по вкусу. Он оценил стертые каменные ступени, корявое дерево с филином, бассейн с водопадиком и странное существо, водившееся в бассейне и время от времени кричавшее дурным голосом на нерасторопных официантов. Его не могли оставить равнодушным каменные столы и тяжелые табуреты, сделанные из старых пней.

Мардамон прошелся по бару кавалерийским шагом, трепетно провел рукой по тяжеленной столешнице из черного гранита, заглянул под стол, проверил его устойчивость.

– Какой прекрасный стол, – сказал он горячо. – Наверное, на нем чудесно совершать жертвоприношения.

– Никогда не рассматривал его с этой точки зрения, – пожал плечами скелет.

– И напрасно.

– По первому вопросу – никаких возражений, – заявил кобольд, пресекая дальнейшие попытки жреца обсудить назначение стола. – Изучайте карту напитков и пейте сколько войдет. Что же до речей, то речи здесь произносят только по поводу пития.

– Тоже достойная тема, – обрадовался Мардамон. – А могу ли я узнать, какие жертвы вы приносите богам виноделия, виночерпия и винопития?

– А что – есть бог винопития? – изумился Такангор. – В жизни не слышал ничего подобного.

– Должен быть, – убежденно молвил жрец. – Если бы я был Тотис и населял Ниакрох младшими божествами, то обязательно создал бы специального бога, ответственного за сам процесс. Иначе кому нам приносить жертвы во время жестокого похмелья? Кого просить о помощи?

– Бармена, разумеется, – сказал Фафетус. – Это любой кентавр знает.

– А если бармена нет поблизости? Вот вы что делаете?

И Мардамон выжидательно уставился на минотавра.

– Вы обратились не по адресу, – сдержанно ответил за Такангора Нунамикус Пу. – Милорд не делает ничего. Милорд незнаком с неприятным явлением «похмелье».

Жрец хотел сказать, что его надувают самым бессовестным образом, но взглянул на батарею сосудов, выставленных перед генералом Топотаном, и погрузился в размышления. Вероятно, он думал о том, что боги несправедливы. Верные знают, что такое похмелье, а неверные – ведать не ведают.

– Что-то здесь не так. – Мардамон принял из рук кобольда огромную оловянную кружку с бульбяксой и задумался. – Что-то здесь определенно не так. Кстати, у вас тут шныряет огромная рыжая крыса.

– Это Муфларий, младший официант.

– Давно?

– Лет семьдесят-восемьдесят, – пожал плечами кобольд. – А что?

– Давненько, – не унимался жрец. – Значит, надежд не подает. А другие официанты есть?

– Само собой.

– Раз есть кому работать, неплохо было бы им пожертвовать – для пущего процветания, увеличения доходов, прироста постоянных клиентов и прочего благополучия. Могу быстро и качественно провести ритуал.

Муфларий обиженно взвизгнул и скрылся в темной норе, в самом дальнем углу бара. Филин, принимавший заказы на дереве за стойкой, неодобрительно покосился на грубияна.

Мышь, у которой одна нора, живет недолго.

Джордж Герберт

Такангор с интересом уставился на Мардамона. Он еще не знал, какую пользу тот может принести в войсках, но гениальное чутье, делавшее минотавра лучшим полководцем современности, подсказывало, что польза от него будет.

– Дикость какая-то, – сказал жрец в пространство. – Полное невежество по части жертвоприношений. Предвижу грандиозные трудности, с которыми столкнусь при окультуривании местного населения, но я не отступлю. Лично я полон энтузиазма. Налейте-ка мне еще кружечку.

* * *

Пришла полночь. Украсила ночное небо по своему вкусу – крохотными сверкающими камешками звезд и апельсиновой долькой молодой луны.

Семеро замковых призраков увлеченно украшали подворье гирляндами свежевяленых тушек, призванных усладить взор и обоняние дяди Гигапонта. У дверей господского дома спали Бумсик и Хрюмсик, и, судя по выражению их морд, хрякам снилось что-то прекрасное.

Староста Иоффа вышел прогуляться по ночным полям. До полнолуния было еще далеко, но грядущая неделя Бесстрашного Суда требовала от него всех сил, нервов, терпения и рассудительности, какими он обладал. И он разумно решил встряхнуться и запастись положительными эмоциями.

Огромный оборотень посвятил свою ночную прогулку посещению памятных мест: полянки, где впервые поцеловал будущую жену; опушки, где впервые услышал, что станет отцом; лесного озера, в котором однажды хотел утопиться после очередного приезда драгоценной тещи. Он бродил по окрестностям Виззла, и благостный покой изливался на его душу.

Темная громада замка четко выделялась на фоне ясного неба цвета аметиста. В двух крайних окнах на втором этаже господского дома все еще горел свет, да светился огонек в окне спальни самого Зелга.

То, что молодой некромант не спал этой прекрасной ночью, вполне объяснимо. А вот граф да Унара и главный бурмасингер бодрствовали по совершенно иным причинам.

В отличие от герцога они не так переживали грядущее мероприятие. Скорее, им было интересно: мало кто может похвалиться тем, что присутствовал на Бесстрашном Суде. И угрызения совести, которые часто становятся причиной бессонницы, их тоже не терзали. И беспричинная тревога не мучила.