Текст книги "Все демоны: Пандемониум"

Автор книги: Виктория Угрюмова

Соавторы: Олег Угрюмов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 26 страниц)

Виктория и Олег Угрюмовы
Все демоны: Пандемониум

Предуведомление к роману:

Хаос – это порядок, который нам непонятен.

Генри Миллер

ГЛАВА 1

Аккуратно выполняя предписания давно почившего лекаря, фея Гризольда раз в столетие впадала в спячку на два-три года. При жизни лекарь утверждал, что непродолжительный отдых благотворно влияет на общее состояние организма и значительно улучшает цвет лица. Пациентка была с ним совершенно согласна, хотя и не могла донести свое мнение до недолговечного эскулапа.

Весь позапрошлый, а также прошлый год она мирно почивала, свистя и похрапывая, в винном погребе замка да Кассар, в порожней бочке из-под таркейского вина. Выражение ее лица при этом можно было охарактеризовать как блаженное. Вероятно, сны ей снились сладкие и даже пьянящие, с эротическим оттенком, однако их подробное содержание осталось тайной как для современников, так и для потомков.

Она благополучно проспала гражданскую войну в Тиронге, нападение Бэхитехвальда, великую победу над Генсеном и впечатляющие массовые народные гулянья по этому поводу. И вот наконец нынешней ночью открыла прелестные глазки и критически обозрела по-прежнему несовершенный мир.

Многие, знавшие ее не первый век, сокрушенно вздыхали, что фея-де чересчур суровый критик. Впрочем, сама Гризольда полагала себя столь же строгой, сколь и справедливой. И потому считала, что все беды на свете проистекают оттого, что никто не спрашивает у нее совета. Все могло бы устроиться просто замечательно, обратись к ней Тотис за консультацией либо при сотворении Ниакроха, либо немного позже – когда легионы беспокойных и неугомонных существ заполонили каждый его уголок.

Я не самонадеян, упаси Бог. Просто я верю в то, что любая проблема решится, если все будут делать то, что я говорю.

Рональд Рейган

Гризольда давно работала в Кассарии феей, но перспективой служебного роста интересовалась меньше всего. И в то время как ее коллеги, специализировавшиеся на практичных востребованных чудесах, упорно карабкались вверх по карьерной лестнице и с каждым веком занимали все более ответственные посты, она жила в свое удовольствие, время от времени выполняя поручения, требовавшие от исполнителя широты кругозора и нестандартного мышления.

У каждого кассарийского некроманта традиционно имелась своя персональная фея, хотя никто не мог внятно объяснить зачем. Претендентов на означенную должность всегда было валом: считалось, что это настоящая синекура. Для того чтобы обойти готовых на все конкурентов, требовался энергичный, специфический характер, и потому кассарийские феи в массе своей не отличались покладистым и добрым нравом.

Но о Гризольде можно смело сказать, что она никогда не мечтала завести собственного герцога. Со своей стороны, ни один герцог не мечтал завести себе такую строптивую и боевитую фею.

Итак, проснувшись в старой бочке и обнаружив над головой обширную пыльную паутину, покинутую пауком еще несколько сезонов тому назад, но никем до сих пор не сметенную, Гризольда горько вздохнула, вспорхнула на полку с коллекционными бутылочками и принялась приводить себя в порядок. Ни одна уважающая себя фея не рискнет появиться на глаза домочадцам и коллегам растрепанной и в ночном наряде.

Она открыла небольшой сундучок, извлекла из него расческу и зеркальце и сердито уставилась в сверкающую поверхность. Из зеркала на нее смотрела давно знакомая физиономия, о которой папаша в свое время отозвался как о самом удивительном и невероятном впечатлении всей своей жизни.

Что правда, то правда – Гризольда разительно отличалась от всех прочих родственников: и фей, и эльфов, и цветочных духов. На голову выше отца и братьев – ладони в полторы ростом; с незабываемой фигуркой – кругленькая, толстенькая, с пухлыми ножками и ручками и короткими пальчиками. Непокорные ее волосы торчали в разные стороны, образуя причудливые кустики и рожки, – ни дать ни взять как у мальчишки после хорошей драки. Приятной полноте ее щек мог позавидовать любой хомяк, готовящийся к трудной и продолжительной зиме, а их розовый цвет взволновал бы любого, кто любит скушать на обед молочного поросенка. Под жесткими щеточками смоляных бровок задорно сверкали крохотные синие глазки. А за спиной трепетали прозрачные изящные, чуть примятые после сна крылышки, служившие наглядным доказательством давней теории, что феи летают исключительно силой воли, крылья же носят для блезиру, повинуясь не столько традициям, сколько моде. В противном случае авантажная Гризольда никогда бы не смогла оторваться от земли. А еще она говорила басом, носила черные усики и не выпускала изо рта трубки.

Несмотря на такую оригинальную внешность, у нее всегда хватало преданных поклонников и пылких воздыхателей, которые тяжко переживали каждый следующий день разлуки с любезной подружкой и с нетерпением ждали ее пробуждения. Об этом Гризольда и думала не без удовольствия, прихорашиваясь перед первым выходом в свет. План действий уже созрел в ее мудрой головке: сперва в «Расторопные телеги» – утолить двухлетнюю жажду, а также и любопытство; а затем – к Гописсе, в харчевню «На посошок», дабы там обстоятельно и подробно остановиться на каждом блюде обширного десертного меню, не обходя вниманием ни поджаристые булочки со сладкой начинкой, ни куркамисы в мармеладе, от которых Гризольда млела, ни блинчики, ни прочие блюда, ублажавшие и вкус, и душу.

Воистину счастлива женщина, пекущаяся не о фигуре, но о душе.

* * *

Замок мирно встретил роскошную лиловую летнюю ночь.

Посапывал в своей спальне владетельный герцог Зелг Галеас Окиралла да Кассар и Ренигар, великий князь Плактура, наследный принц Гахагун, о возвращении которого в отчий дом фея еще не знала. Молодой некромант заснул около часа тому, приказав слугам ни в коем случае не будить его раньше полудня. Перед сном он мечтал о том, как завтра проведет день в блаженном ничегонеделании, в компании драгоценного кузена и его царедворцев; как станет гулять, есть, пить и веселиться. И никаких деловых встреч, важных бумаг, срочных писем и хозяйственных хлопот. А если дедушка снова потащит его заниматься полевой некромантией и зубрить новые заклинания, то он восстанет. Возьмет и восстанет. В конце-то концов.

Хотя блестящая победа над Бэхитехвальдом и принесла Зелгу чуть ли не всениакрохскую славу, он отлично сознавал пределы своих возможностей. Пределы сии были невелики, а возможности – более чем скромные. Колдовская наука никак не давалась наследнику великих некромантов, и дедушка не на шутку беспокоился о будущем любимого внука и его подданных. «Случись что, – неустанно твердил он, – как ты станешь защищаться? Или ты думаешь, что тебе постоянно будет везти? Так вот об этом сразу забудь, чтобы не испытать горького разочарования».

Убитый в собственной библиотеке, он знал, о чем говорил.

Молодой герцог и сам частенько задумывался над этим вопросом, но бывают дни, когда человек, пусть он и не совсем человек, должен расслабиться, отдохнуть от проблем, не думать о неизбежном походе в царство Галеаса Генсена, развеяться. И выспаться!

Мне столько всего надо сделать, что лучше я пойду спать.

Роберт Бенчли

И еще Зелг в очередной раз дал себе твердый зарок поговорить с Думгаром по поводу смелых дизайнерских решений, которые чья-то добрая душа внедрила именно в его почивальных покоях. Так что этой ночью да Кассару снились хорошие сны.

Храпел во всю мощь богатырских легких генерал Такангор Топотан, плотно поужинавший и заснувший с приятной мечтою о плотном завтраке.

Сопел в подвесной кроватке Карлюза, которому снилась корона Сэнгерая, всемирная слава, прелестные троглодитские девы и кошмарный осел, на которого перестало действовать грозительное заклинание «брысль».

Дремал на башне седой грифон Крифиан, и там же страдал ночной бессонницей летучий мыш Птусик. Дневной бессонницей он предпочитал страдать в малом тронном зале, где всегда происходило что-нибудь занятное.

Гостивший в замке третью неделю король Юлейн отошел ко сну, согретый волшебной мыслью о том, что ее величество королева Кукамуна сейчас находится в Булли-Толли. А это хоть и не так надежно, как на краю света, в рабстве у ниспских пиратов, но все же лучше, чем в соседней спальне.

Маркиз Гизонга, лежа в постели, подсчитывал потенциальную прибыль от беспошлинной торговли с амазонками и прикидывал, как бы договориться с Думгаром, который полностью монополизировал сей выгодный рынок.

Граф да Унара все еще шелестел бумагами за письменным столом, искренне удивляясь, зачем люди так много отдыхают, когда можно поработать в свое удовольствие.

Генерал да Галармон перечитывал на сон грядущий любимую главу о приготовлении соусов в книжечке фамильных рецептов. Ничто в мире не утешало и не успокаивало его больше, чем повествование о кисло-сладком соусе «Розовощекий Ангус» из красной смородины, без которого неприлично было подавать к столу горячую дичь.

Главный бурмасингер Фафут в своей комнате читал программку следующей Кровавой паялпы и размышлял, на кого бы поставить. Сзади маячил азартный морок и пытался заглянуть ему через плечо.

Паук Кехертус и доктор Дотт устроили себе культурную ночную программу, а следом за ними увязался корреспондент и издатель журнала «Сижу в дупле» Бургежа, в поисках сенсации.

Всего этого Гризольда, повторимся, еще не знала.

Она успела раскурить трубку, несколько раз махнуть расческой по непокорной шевелюре, натянуть короткую юбочку и как раз разглаживала помятые крылья, когда у северной стены винного погреба – между стойкой с коллекционными лешвекскими медами в керамических бочоночках, запечатанных колдовской печатью с заклинанием против порчи, и грудой ящиков с тиронгийской голубой шипучкой, которую так почитают кобольды, – всклубился легкий дымок.

Гризольда, как уже понял наш мудрый читатель, была не робкого десятка. Там, где ее сородичи, особенно женского пола, вспорхнули бы крылышками и исчезли с легким звоном, не желая вникать в подробности ночного проникновения, отважная фея повела себя прямо противоположным образом. Она передвинула трубку из правого угла рта в левый, засучила привычным движением рукава и решительно отправилась выяснять обстоятельства. Ибо тот, кто постепенно проявлялся из этого бесформенного облачка, вел себя весьма странно.

* * *

Наблюдая за незваным ночным гостем, который и при ближайшем рассмотрении оказался ей неведом, Гризольда удивлялась все больше. Сызмальства она жила в Кассарии и имела возможность вплотную наблюдать за любыми духами, призраками и бестелесными сущностями самого разнообразного происхождения. Где-где, а в вотчине некромантов они всегда роились в больших количествах. Встречались среди них неупокоенные души умерших; проклятые твари; бессмертные существа, лишенные плотной оболочки; и просто не желавшие признать факт собственной кончины – весельчаки и жизнелюбы вроде доктора Дотта. Словом, фее нашлось с чем сравнивать. И она уверенно утверждала, что никогда еще не видела, чтобы дух с такими трудностями просачивался сквозь камень.

Дело, казалось, было даже не в плотности стены, а в том, что призрак, хоть и являлся не более чем легким облачком сероватого нечто, очертаниями схожего с человеком, себе не принадлежал. Как если бы руки и ноги его сковывали кандалы, а на шею надели ошейник. Он двигался так, как движется человек, изнывающий под непосильной ношей; как тонущий в гибельной трясине, что не отпускает свою жертву из цепких смертельных объятий. Однако подобные проблемы гнетут исключительно живущих. Умершим – а существо, пробивавшееся в винный погреб, являлось именно душой давно умершего человека – они не страшны.

Впрочем, душу можно пленить. Это тоже правда. Но тогда плененная душа медленно угасает под властью своего поработителя. И в скобках необходимо отметить, что он должен обладать великим могуществом. Отсюда вывод – плененные души не шастают по чужим замкам глухими ночами, не запутываются в ящиках и уж ни в коем случае не вступают в переговоры с неизвестными феями. Хотя бы по той причине, что плененные души немы.

Итак, Гризольда, уверенная в том, что занятый своими хлопотами пришелец не видит ее, немало удивилась, когда призрак призывно замахал прозрачными руками.

– Доброй ночи, мадам! – прошелестел он. – Смею ли просить вас уделить мне несколько минут вашего бесценного времени?

Чего-чего, а времени у нее было хоть отбавляй.

– Мы не представлены, – проворчала Гризольда, нервно пыхая трубкой.

Его голос пробудил в ней все лучшее. А все лучшее в кассарийской фее – это вам не дракон от обеда оставил.

– Святая правда, – вздохнул призрак, волнуясь среди ящиков, как осетр, запутавшийся в сети. – Но, увы, у меня нет другого выхода. Надеюсь, прекрасная и благородная дама не откажет мне в помощи.

Как всякая женщина, Гризольда не могла устоять перед лестью.

– Ну, в чем дело, дружок? – проворковала она самым нежным басом и подлетела поближе.

– Не соблаговолите ли вы ответить мне, где я? Замок ли это милорда да Кассара?

– Именно так, – не стала лукавить благородная фея.

Призрак немного поблек, будто истаял, как тает дымок, гонимый порывами ветра, но затем совершил над собой явное усилие и сконцентрировался. Гризольда отметила про себя, что при жизни сей муж был хорош собою и наверняка силен и отважен. Она не знала, какой силе он сопротивлялся сейчас, но уже ясно видела, что дух борется. И борьба идет на пределе возможностей.

Она всегда уважала таких отчаянных смельчаков, не сдававшихся до последнего, и всегда питала маленькую слабость к таким красавцам.

В несколько коротких мгновений незнакомец приобрел в ее лице если не друга, то помощника.

– Тогда скажите мне, где милорд Зелг?

Тут фея изумилась:

– Когда я ложилась спать, он жил в Аздаке, с матушкой.

– Что вы, – всплеснул руками призрак. – Я достоверно знаю, что он здесь, в замке.

– Может быть. – Гризольда виновато запыхтела трубкой. – Я недавно проснулась.

Дух отчетливо изумился, но в подробности вдаваться не стал.

– Это моя единственная и последняя попытка пробиться в Кассарию, – зашелестел он. – Дело мое крайне важно не только для меня самого, но и для милорда…

– Излагайте, – сказала фея, предпочитавшая ясность и краткость слога.

– …герцога и всей его страны. Я молю прекрасную и отважную…

– К делу, – подбодрила его Гризольда. – Оставьте лирику поэтам и бездельникам.

– …даму, чьи неоспоримые достоинства очевидны даже мне, не имеющему чести быть знакомым…

– Чтоб ты скис, – искренне молвила прекрасная и отважная, подозревая, что еще битый час ей предстоит выслушивать цитаты из «Ненавязчивого подсказочника для любезных кавалеров и благовоспитанных дам».

– Несколько дней спустя, – покорно заговорил призрак, шокированный ее прямотой, – состоится известное вам событие, я имею в виду Суд.

– Дальше.

– Там будут рассматривать и мое дело, но я не в состоянии отстаивать свои интересы перед милордом да Кассаром, и потому передайте ему, что меня захватили и удерживают против моей воли.

Тут сквозь стену протянулась огромная когтистая рука, словно сотканная из непроглядного мрака. Пальцы хищно шевелились, и у похолодевшей от ужаса феи возникло впечатление, что они вынюхивают несчастную жертву. На мгновение рука замерла в нескольких локтях от застывшего духа, а затем метнулась к нему, схватила и сдавила.

– О прекрасная… – зашелестел призрак, отчаянно сражаясь с могучим врагом.

– Кто вы?! – завопила Гризольда, понимая, что еще мгновение, и он исчезнет. Возможно, что и навсегда.

– Душа лорда Таванеля.

Мрак окутал несчастную душу и потащил ее прочь из гостеприимного погреба, прочь от ничего не ведающего Зелга и перепуганной феи. Впрочем, как бы ни страшилась она неведомой силы, не побоявшейся вломиться в Кассарию в поисках сбежавшего пленника, мужество ее не покинуло.

Испуганные женщины – самые опасные. Поэтому женщины так легко пугаются.

Людвиг Бернс

– Кто похититель? – закричала она, изо всех сил вцепляясь в лохмотья блеклого тумана и таща его на себя, будто ее сил могло хватить на то, чтобы одолеть кошмарную руку.

Но иногда и безнадежные попытки дают блестящие результаты. Душа получила ничтожную поддержку, однако ее оказалось достаточно, чтобы прошептать, исчезая:

– Лорд Таванель.

Какое-то время ошеломленная Гризольда висела около бутылки с юсалийской горькой настойкой «Нора отшельника» и разглядывала этикетку. Затем она вышибла пробку одним отработанным движением и приложилась к горлышку.

Феи тоже кое-что могут. Во всяком случае, бутылка опустела довольно быстро.

Гризольда решительно поддернула юбку, пожевала мундштук и грозно вопросила в пространство:

– Эй, мне кто-нибудь объяснит, что тут происходит? Что, вообще глаз сомкнуть нельзя?

* * *

Прелестное пасторальное золотисто-розовое утро наступило после того в кассарийских владениях.

Защебетали звонкие пташки, радуя чувствительные души пучеглазых бестий. Вспорхнули над тяжелыми от росы цветами первые мотыльки. Зелг перевернулся на другой бок и нежно обнял пышную подушку.

Такангор приоткрыл один глаз и настороженно принюхался. Воздух был свеж и чист, в нем не витали искусительные ароматы плотного завтрака, и минотавр разумно решил, что можно посмотреть еще один дополнительный сон. Но его желаниям не суждено было исполниться. Легкая, серебристая, теплая речка сновидения уже подхватила его, когда в мир грез ворвался душераздирающий вопль:

– Достиг!

Минотавр тревожно дернул ухом.

– Радуйтесь! – заорал кто-то еще сильнее.

Такангор сел в кровати, размышляя о том, что радость может быть только одна: спуститься вниз и удушить крикуна.

– Вознесем же хвалу, братья, что я уже здесь! – Могучий голос, многократно усиленный эхом, гремел повсюду. Слова отскакивали от стен и башен и носились в воздухе, сталкиваясь друг с другом. – Хвалу, говорю я, вознесем мы этим утром и принесем благодарственные жертвы!!! Обильные жертвы – залог процветания и успеха!

Ошалевший Зелг вскочил с кровати, раздвинул шторы (очаровательный темно-багровый, доходящий до черноты бархат в мелкие золотые скелетики) и выглянул из окна, пытаясь разлепить сонные глаза. Во двор уже стекались многочисленные соратники и слуги, переполошенные дикими криками.

– Безобразие, – сказал герцог, обращаясь к отражению в зеркале. – Кто угодно может ввалиться в замок и учинить погром тихим утром. Я же хотел поспать подольше.

– И не говори, – согласилось отражение, безнадежно махнув рукой, и полезло назад, под одеяло. – Куда только смотрит стража?

Зелг с завистью посмотрел на своего зеркального двойника, потосковал, что не может последовать его примеру, и принялся быстро одеваться, подбадриваемый воплями, доносившимися из-за окна:

– Великую и щедрую жертву, братья и други, положим мы на алтарь, дабы умилостивить богов! Стекайтесь же ко мне… Ой!!!

Судя по сдавленному писку, донесшемуся до ушей молодого некроманта, то ли Думгар, то ли Такангор настигли виновника утреннего кошмара. Обычно такое испуганное и изумленное «ой» рождалось в груди человека именно при их появлении.

– Восставать при свете рассвета столь неподобным способом есть горестное недоразумение. Доброутроствоваться не способен, ибо грозен спросонья, – сообщил Зелгу лиловый от злости Карлюза, которого дикие крики разбудили на самом интересном месте – когда розовая от смущения дева нежно обвила его талию своим прелестным хвостиком.

Мумия Узандафа Ламальвы да Кассара выскочила из соседнего коридора, торопливо пряча в карман халата какую-то таинственную коробочку. От внука не укрылось, что дедуля побулькивает, как котелок, забытый на огне.

– Привет, ребятки, – бодро сказал он. – Что за шум, а драки нету? Ведь милорд Такангор, говорят, уже проследовал к воротам в состоянии, близком к агрессивному.

– Действительно, странно, – кивнул герцог, которому ничуточки не было жаль негодяя, поднявшего его с постели на рассвете. – Доброе утро, дедушка. Хотя какое же оно доброе?

– Сейчас узнаем, – ответил радостный дедуля.

– Отвратительный голос, – пожаловался Юлейн, присоединяясь к кузену. Он накинул на плечи мантию, но забыл снять ночной колпак с помпоном и потому выглядел комично, однако встревоженный Зелг даже не улыбнулся. – Просто как у душеньки Анафефы, моей тещи. И такое же несвоевременное появление. Как ты полагаешь, нам удастся казнить хотя бы этого негодяя?

Выбежав из дверей господского дома, они обнаружили, что двор полон: все обитатели замка явились посмотреть на нарушителя спокойствия. Особенно волновались слуги, получившие четкие указания беречь сладкий утренний сон своего господина и не выполнившие оного из-за виновника торжества.

Им оказался тщедушный человечек невысокого роста, с узкими плечиками и впалой грудью. Даже странно было, что он смог произвести столько шума. Одежда его представляла собой диковинную смесь лоскутов и заплат из грубой ткани, оригинального фасона – нечто вроде прошлогоднего мешка из-под картошки. Мешок подпоясывала волосяная веревка, на которой болтался ржавый и тупой нож серповидной формы. Бледные тощие ножки незнакомца были обуты в грубые сандалии, но самое замечательное впечатление производило его лицо, обрамленное многочисленными седыми косичками со вплетенными в них костями.

Огромный мясистый нос занимал собою большую часть пространства, подавляя своим несомненным величием впалые щеки, тонкогубый лягушачий рот и острый подбородок. Однако глаза – сверкающие веселым безумием, зеленые круглые глаза – притягивали взгляд.

Все это Зелг разглядел легко и сразу: нарушитель спокойствия был доступен для обозрения любому желающему, так как висел в воздухе, оторванный от земли могучей рукой невыспавшегося и голодного минотавра Такангор держал незнакомца за шиворот, и тот медленно крутился то в одну, то в другую сторону, как бумажный фонарик. Но при этом он не переставал делиться впечатлениями.

– Какой лоб, какие рога! – лепетал он в совершеннейшем экстазе, не замечая, кажется, своего плачевного положения. – Какой великолепный яростный взгляд! Вы никогда не хотели, чтобы вас принесли в жертву? Нет? А вы подумайте, какая это прекрасная и величественная судьба…

На поверхности земли он совершенно бесполезен. Ему надо находиться под землей и вдохновлять капусту.

Марк Твен

* * *

Мало кто способен испытать искренний восторг, вися в руке разгневанного минотавра, которому к тому же мешает подушка, зацепившаяся за рог. Незнакомцу это вполне удалось. Он чуть ли не с любовью заглядывал в багровые глаза Такангора и приветливо улыбался.

– Всем здрасьте, – вежливо сообщил он, когда крутящий момент обернул его лицом к многочисленному собранию. – Приятно, что вы столь радушно явились встречать меня. Я Мардамон. Жрец древних богов Жаниваша.

К сожалению, главный специалист по жанивашским богам, князь Мадарьяга, накануне отправился на званый ужин к друзьям и до сих пор не вернулся.

Остальные были так изумлены этим странным явлением, что все еще стояли молча. И даже Такангор, трясший головой, чтобы избавиться от подушки, временно упустил из виду, что бежал вниз рвать, метать, душить и истреблять – словом, карать виновных по полной программе. Наконец толпа раздалась в обе стороны, пропуская герцогского домоправителя, и взгляды присутствующих с надеждой обратились к тому, кто справлялся и с худшими проблемами.

Думгар открыл было рот, чтобы задать вопрос, интересовавший не только его, но жрец опередил голема.

– О боги! – завопил он так громко, что Такангор подпрыгнул на месте, выбив подковами искры из каменных плит. – О боги, какое великолепное подвижное изваяние.

Тут и Думгар утратил дар членораздельной речи.

– Я счастлив!!! – бормотал Мардамон. – Други и братья, я счастлив, что боги вняли моим мольбам. Столько всего сразу – столько последователей, столько потенциальных жертв, достойных высоких владык. Это вот существо – его можно поставить над алтарем. Я поставлю тебя над алтарем для величия и устрашения, – уточнил он, обращаясь непосредственно к Думгару. – Построим пирамиду и станем энергично сбрасывать кровавые жертвы к ее подножию. Какая радость…

– Любопытный случай, – прогудел Думгар. – Никогда не видел ничего подобного.

– А вы уж повидали на своем веку, – подтвердил маркиз Гизонга, с восторгом разглядывая каменного домоправителя.

– Не без того, ваша светлость, – скромно кивнул тот. – Время от времени мне приходилось быть очевидцем, а иногда и участником весьма неоднозначных событий.

– Воображаю, – закатил глаза Гизонга.

Главный казначей Тиронги был без ума от голема. Верный, преданный, бессменный, не требующий ни сна, ни отпуска, ни жалованья, ни даже чаевых; не нуждающийся в еде и питье; к тому же – прекрасный эконом, рачительный и бережливый хозяин. Вот когда поневоле задумаешься о преимуществах некромантской жизни. И почему традиции королевского двора Тиронги категорически запрещают использовать черную магию после, безусловно, трагического, но такого давнего конфликта? Это как же можно было бы сэкономить на прислуге! И, окончательно забыв о причине, приведшей его на замковое подворье в столь ранний час, маркиз зашевелил губами, совершая в уме сложные подсчеты. Это занятие всегда его успокаивало и помогало сохранять душевное равновесие.

У окружающих с душевным равновесием обстояло похуже. Не желая травмировать впечатлительного читателя медицинскими подробностями, скажем так: оно было несколько поколеблено.

Такангор время от времени встряхивал незваного гостя, пытаясь сообразить, одобрила бы маменька нанесение тяжких телесных повреждений в данном случае или все же осудила.

Карлюза, прекративший непродуктивно злиться, открыл тетрадку, с которой никогда не расставался, и аккуратно вывел: «Истребление злодокучливых нарушителей утреннего сна», – после чего выжидательно уставился на герцога.

Герцог лихорадочно думал. И в конце концов это принесло свои плоды.

– Вы сумасшедший, – осенило наконец Зелга. – Как я сразу не понял. Это же очевидно. Все в порядке, дедушка, – обратился он к мумии. – Все в порядке, господа. Он просто сумасшедший. Все хорошо, все просто прекрасно.

– Ты так считаешь? – с сомнением уточнил Узандаф. – То есть ты действительно думаешь, что все прекрасно? Может, тебе заглянуть как-нибудь на досуге к Дотту: поговорить о том, о сем. Лучше – о сем. Об адекватном восприятии действительности, например.

Зелг обиженно засопел. Быть миротворцем нелегко – положение обязывает, и уж совершенно невозможно легонько пристукнуть вредного престарелого родственника в воспитательных целях.

– Почему сумасшедший? – возмутился Мардамон. – Еще неизвестно, кто здесь сумасшедший! Сами вы поразительно не в себе. У вас стряслось счастье, а вы стоите с постными и унылыми физиономиями, будто совершенно его не испытываете. Ничего, сейчас я буду говорить с вождем. Вот скажите, у вас есть вождь?

– Нет, – окончательно растерялся молодой некромант, почему-то представивший себе татуированного громилу в шерстяной юбочке и ожерелье из человеческих зубов, который был изображен на картинке в книге «Модернизация и реконструкция каннибализма. Опыт развитых стран».

– Ну кто-то же у вас командует? – удивился жрец.

– Разумеется, – рявкнул Такангор. – Ты говоришь с его высочеством герцогом да Кассаром, не говоря о том, что висишь как раз около его величества короля Юлейна.

Жрец всплеснул тощими ручками.

– А раз у вас есть вождь, вам обязательно нужен жрец! Послушайте, как же вы до сих пор обходились без жреца? – Мардамон уставил обвиняющий перст на бедного Зелга. – Это вопиющее нарушение всех канонов, удивляюсь, что вы всё еще живы и до сих пор вождь. Или вы не представляете себе, как при помощи наших возможностей вы можете увеличить ваши возможности? Обязательно надо приносить жертвы. Это же азы науки управления. Где вы учились, ваше высочество?

– В Аздакском королевском университете, – пролепетал герцог.

– Несчастное заблудшее дитя! Что эти мракобесы понимают в науках? Они настолько суеверны, что отрицают даже жертвоприношения и старинные культы. Невежественные пустоголовые существа, которым доступны разве что «иллюзиеведение» и «пунктуальный учет».

– Дедушка, – жалобно спросил Зелг, – что нам с этим делать? У нашей семьи есть какой-то опыт самозащиты в подобных ситуациях? Какие-то старые полезные традиции?

Традиции – это совокупность решения проблем, которые уже никто не помнит.

«Принцип Патерсона»

– Сколько угодно, – плавно повел сухой ручкой Узандаф. – Например, можно скормить его Кехертусу. Правда, он тощий и жилистый, но если сказать Кехертусу, что это его долг перед обществом, он постарается и превозможет себя.

– Не знаю, что такое этот самый Кехертус, но предупреждаю вас, что богам это неугодно, – быстро сказал Мардамон.

– Вас, милейший, никто не спрашивает, – мягко улыбнулся граф да Унара, подходя поближе. – Вам лучше помалкивать, когда говорят августейшие персоны.

– О, граф, вот и вы! – обрадовался Юлейн. – Вы в курсе проблемы?

– Какой профиль, – умилился Мардамон, разглядывая элегантного вельможу, – гордый, ясный профиль благородного человека. Этого человека так и хочется принести в жертву.

– Вот видите! – вскричал король.

– Да, ваше величество. Я наблюдал за происходящим с самого начала.

– У вас есть деловое предложение?

– Даже несколько, – поклонился начальник Тайной Службы. – Но правила вежливости требуют сперва предоставить слово милорду Думгару. Это его территория.

– Если господа не против, можно принести его в жертву Цигре, – небрежно заметил голем. – Оно давно какое-то недовольное, грустное. Может, это его немного развеселит. А я охотно постою у алтаря для величия и устрашения.

– Тоже любопытно, – согласился Узандаф. – Что же предложите вы, граф?

– О, я человек прозаический, даже скучный, ваша светлость. Я бы замуровал его заживо в какой-нибудь пещере – чтобы не убивать и чтобы он не докучал остальным. В назидание потомкам.

– Мне нравится ваш подход, – закивал Такангор. – Маменька его наверняка одобрили бы. Они всегда сетуют, что национальные традиции запрещают минотаврам замуровывать в стены непослушных потомков. Маменьке хорошо – они, ежели недовольны, одним взглядом уже как бы и замуровывают, и приносят в жертву. Сразу растешь, облагораживаешься, становишься чище и благовоспитаннее. По себе знаю. Но в целом минотаврам не хватает действенных методов воспитания подрастающего поколения.

Мардамон с тревогой прислушивался к собеседникам.

– Вы лишаете себя удивительных возможностей, – заметил он.

– В крайнем случае, – задумчиво произнесла мумия, – тебе, Зелг, будет над кем экспериментировать. А то ни одного живого наглядного пособия.

– Вы недооцениваете качество моих жертвоприношений, – вставил Мардамон. – У меня все остаются довольны – и боги, и владыки, и сами жертвы. Я имел огромный успех с ворожбой на костях в Лешвеке, удостоился личной благодарности князя Илгалийского за прорицание прекрасного будущего и выплаты всех долгов. В Пальпах меня принимали как родного!