Текст книги "Все демоны: Пандемониум"

Автор книги: Виктория Угрюмова

Соавторы: Олег Угрюмов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 26 страниц)

Заметив такое редкостное единодушие в своих войсках, Князь Тьмы решил не усугублять ситуацию и тихим шипением отозвал адъютанта. Он еще сильнее, чем когда бы то ни было, мечтал заполучить Книгу Каваны и узнать все секреты беглой души Таванеля. Он грезил о власти над миром, недоступной ему ныне.

Примерно такой, как у чесучинского губерхера.

* * *

Лорд Малакбел Кровавый, сеятель Смерти, сразу понравился Такангору Топотану. Было в этом демоне что-то такое особенное, располагающее к немедленному смертельному поединку. Всякий, бросивший на него хотя бы один беглый взгляд, сразу бы понял, что невозможно заставлять окружающих и дальше лицезреть этого монстра и нужно принимать самые решительные меры.

Такангор с раннего детства терпеть не мог объясняться с родственниками и друзьями пострадавших на животрепещущие темы «да как же так?», «за что?» и «почему?». Заинтересованным лицам иногда сложно втолковать простейшие вещи. И Малакбел сразу стал ему люб, потому что, глядя на него, всем было ясно, за что, почему и как же так.

Теперь, много лет спустя после битвы в Липолесье, когда в моду вошли витражи, посуда и кафель с изображением адских тварей, всякий художник изощряется как может, пытаясь переплюнуть коллег изобразительной силой своих шедевров. Скажем сразу: ни одному из них недостало воображения хотя бы приблизительно передать те ужас и отвращение, которые внушал облик Малакбела Кровавого.

Сеятель Смерти и сам выглядел как существо, слепленное из сотен разнообразных скелетов. Ни пяди живой плоти не было на его теле. Десятки уродливых черепов таращились на врага черными пустыми глазницами. Десятки костлявых рук и лап тянулись к противнику. Сотни смертоносных когтей со свистом разрезали воздух. Сотни клыков обнажались в кривых усмешках. Тысячи шипов и колючек встопорщились на выдубленной временем шкуре.

Как сказал по этому поводу беспощадный лауреат Пухлицерской премии, Малакбел был похож на дурно воспитанный, злобный кактус-переросток. (За что и судился впоследствии с Кровавым на очередном Бесстрашном Суде за клевету и очернение личности и выиграл процесс, ибо все без исключения судьи признали словесный портрет безукоризненно точным. На время судебного разбирательства и без того немаленький тираж «Сижу в дупле» вырос почти втрое, а Бургежа на две недели стал самой популярной личностью Тиронги, обойдя всех красавиц Булли-Толли и нового чемпиона Кровавой паялпы.)

Сам факт появления Малакбела уже несказанно обрадовал адские войска. Князь Тьмы милостиво ощерился ему со своего трона, а довольный герольд быстро прощебетал все его регалии и убрался восвояси, чтобы не мешать поединщикам.

Поединок обещал быть коротким и свирепым, и это ясно понимали обе воюющие стороны. Даже самые ярые поклонники таланта генерала Топотана считали, что лучшей тактикой для минотавра в этом бою станет паническое бегство.

Обычно Такангор представлялся Зелгу легендарным великаном, но сейчас, рядом с Малакбелом, минотавр смотрелся более чем скромно. Он едва доходил до локтя огромному демону, который стоял посреди равнины, широко расставив костистые серые лапы с добрым десятком сочленений. Мало того, он, демон, опирался сразу на три мощных хвоста, каждый из которых более всего походил на гигантскую пилу. В десятках рук адский генерал держал секиры, мечи и дротики; десятки лап заканчивались кинжальной остроты когтями. И фамильный боевой топорик Топотанов выглядел сейчас неубедительно.

Кассар прерывисто вздохнул, вспомнив слова Уэрта да Таванеля: «Вероятнее всего, милорд Такангор не переживет поединка со своим противником. Ибо его противник по определению непобедим, и не смертному, пускай и могучему минотавру спорить с ним на равных».

Права была каторжная душа, ох как права.

– Я предлагал принести жертву! – встрял Мардамон. – Так что ко мне никаких претензий.

– И что бы изменила эта ваша жертва? – спросил Кехертус, нервно плетя очередное кружево.

– Чистая совесть еще никому и никогда не мешала.

– А что-то более полезное от этих ваших жертвоприношений случается?

– И я не шатался бы без дела по полю битвы.

Тут осенило незримого дядю Гигапонта.

– Дядя Гигапонт спрашивает, почему бы вам самостоятельно не приискать достойную жертву в рядах наших врагов? – перевел Кехертус.

– А ведь он гений – ваш дядя! – восхитился жрец. – Ну что, пошел я, наверное, без лишних слов. Жертвы, они, знаете, ждать не любят. Все время норовят куда-нибудь смыться.

Дядя Гигапонт заметил племяннику, что в этом смысле он полностью солидарен с жертвами.

Наверное, еще немного – и Зелг бы сорвался с места с криком «Отмените поединок!», но Такангор опередил его. Не то почуял неладное, не то вдоволь налюбовался отвратительным зрелищем и решил положить конец этому безобразию.

Гладиатор принимает решения на арене.

Древнеримская пословица

Он закрутил в руках свой топор и приветливо уточнил:

– Чего ждем?

Со свистом, рычанием и визгом Малакбел обрушился на своего противника. Первый удар был нанесен с такой силой, что две или три конечности генерала по локти увязли в мягкой земле равнины, а пилообразный хвост раскрошил глыбу известняка. Один из черепов, росших прямо из серого бронированного бока демона, клацнул зубами в воздухе буквально в дюйме от тщательно напомаженной кисточки, чем окончательно рассердил Такангора. Он элегантно уклонился в сторону и нанес ловкий удар, отрубив несколько когтистых лап.

Это порадовало группу поддержки, но общей картины не изменило.

– Сгинь, жалкий смертный! – загрохотал Малакбел, как и все демоны, склонный к драматическим эффектам.

– Ага теперь! – лаконично отвечал минотавр, радуясь универсальности любимой фразы.

– Сокрушу! – взвыл Кровавый.

Его хвосты вспахивали на равнине глубокие рваные борозды и вырывали огромные комья земли вместе с травой. Руки наносили удар за ударом, и каждый из них должен был стать смертельным, но Такангор легко уклонялся от выпадов или принимал их на рукоять своего боевого топорика. И вот что удивительно – наблюдателям с обеих сторон начинало казаться, что сокрушительная мощь Малакбела не только не пугает, но в какой-то мере даже забавляет славного кассарийского генерала. Удар, способный свалить с лап крупного василиска, он парировал глазом не моргнув и даже пошел в наступление. Демон заметно растерялся, Князь Тьмы занервничал и слегка задымился, Зелг успокоился, а Гуго ди Гампакорта заинтересовался.

– Я уже говорил тебе, что этот бычок силен необычайно. Как-то даже не по-минотаврски силен, если ты понимаешь, о чем я, – обратился он к Мадарьяге, который следил за боем с таким усиленным вниманием, что его острые уши стали торчком, а желтые глаза сузились до крохотных щелочек, сверкающих золотом.

– Говорил, говорил, – подтвердил вампир. – Да я и сам знаю.

– А вот Борромель считает, что мы являемся свидетелями чрезвычайного, невероятного происшествия. Ибо на его памяти только Павшие Лорды могли с такой легкостью противостоять демону высшего ранга. Ведь это не экой какой-нибудь, хотя и с экоем обычному смертному не тягаться. Это лорд Малакбел Кровавый, а не хвост собачий. Он одних только поверженных богов считает десятками.

– Простите, господа, – придвинулся к ним Зелг, не сводивший изумленного взгляда с равнины, на которой кипел равный бой. – Мне послышалось, вы упомянули Павших Лордов.

– Так, к слову пришлось, – небрежно ответил Гампакорта, чувствительно сдавливая локоть вампиру, который как раз собрался просветить Кассара на предмет интересующей его беседы. – Я сказал Мадарьяге, что ваш… что наш бычок силен, как Павший Лорд.

– A-a, – разочарованно протянул Зелг. – Мне совсем другое послышалось.

– Послышалось, послышалось, – ласково мурлыкнул Гампакорта.

Хрясь!!!

Топор Такангора с жутким треском вонзился в бедро Малакбела, как в старую сухую колоду. Демон покачнулся, отчаянно молотя лапами воздух, но удержался на ногах, ибо на помощь пришли все три его хвоста. Однако теперь он стал гораздо менее подвижным, ибо не мог опираться на правую лапу, почти отрубленную у основания. По той же причине один из его хвостов сделался бесполезным в бою.

Вероятно, это было не самое страшное ранение, и даже с ним Малакбел все еще оставался смертельно опасен, но недаром опытные полководцы утверждают, что моральный дух войск в бою значит чуть ли не больше, чем их сила и численность, – и знаменитая атака на Тут-и-Маргор тому ярчайший пример.

Может, и не впервые в жизни, но уж точно впервые за несколько десятков тысяч лет сеятель Смерти ощутил себя смертным. До того он и мысли не допускал, что может проиграть этот поединок или – хуже того – погибнуть. Он даже забыл, что его когда-то посещали подобные мысли. Прав оказался слепой оборотень: лишь Павших Лордов, о которых запрещено было упоминать в геенне огненной, боялся Малакбел настолько, что связывал с ними воспоминание о собственной смерти.

Десятки голов одновременно уставились на противника.

Перед ними, широко расставив ноги, вонзив копыта в жирную, перемешанную с травой и камнями землю, стоял закованный в черные латы минотавр, и кисточка его хвоста рыжей шаловливой бабочкой порхала на фоне голубого неба. Демон не мог видеть выражения его лица под сверкающим шлемом, но он все равно знал, что минотавр улыбается. Не спрашивайте откуда. Просто знал – и все. И от этого у Малакбела мурашки поползли по хребту. Прежде он не испытывал подобного ощущения, только слышал о нем. Но теперь сразу узнал это отвратительное чувство, будто тысячи крохотных тварей, перебирая цепкими лапками, ползут по твоей спине. Это было мерзко.

– А вот у нас в Аду! – заорал Кровавый. – У нас в Аду!.. Вот так!!!

Он взмахнул хвостом, и под свист и улюлюканье адских тварей свистящее лезвие понеслось к Такангору, срезая траву и последние уцелевшие головки полевых цветов. Одновременно Кровавый метнулся к минотавру, всем телом опираясь на целую лапу, вытянув все головы с ощеренными пастями, протягивая все лапы и руки в попытке дотянуться, смять и сокрушить. Оба войска ахнули в один голос, столь стремительным и мощным оказался этот бросок.

Зелг крепко зажмурился и одновременно с этим почувствовал, как кто-то вцепился в его руку когтистыми лапками – Карлюза с Левалесой повисли на нем с обеих сторон, не желая видеть, как гигантская яростная туша раздавит их обожаемого Такангора.

– Бу! – сказал рядом с Зелгом незнакомый голос.

И в тот же момент равнину сотряс жуткий грохот, как если бы с небес низвергнулся грандиозный водопад. Это рухнул на землю Малакбел Кровавый.

Как поясняли потом герцогу верные Гампакорта с Мадарьягой, Такангор легко и даже грациозно перепрыгнул несшийся к нему хвост, присел и аккуратно отрубил вторую и последнюю опорную лапу Малакбела, отчего тот и грянулся оземь, произведя страшный шум и жуткое волнение в рядах разоряющихся на глазах демонов.

– Привет из Малых Пегасиков, – скромно сказал тогда Такангор.

На вопрос, кто же вымолвил «Бу» незнакомым басом, никто ничего не отвечал, только Карлюзин осел как-то скромно потупился, чего за ним отродясь не наблюдалось.

Когда Зелг открыл глаза, а Карлюза и Левалеса смогли наконец облегченно выдохнуть, Малакбел еще полз по земле, цепляясь за нее многочисленными руками, оставляя корявые рваные борозды глубже тех, что оставляет плуг, и свирепо, хотя и бессильно клацал зубами. Он то и дело пытался приподняться и дотянуться до своего противника, желая отплатить сторицей и все еще не веря в такое скорое и оглушительное поражение, но Такангор пресек его бесплодные попытки последним ударом топора и блестящей финальной репризой:

– Ты умер, мужик. Упади и не мешай.

Говорят, именно тогда Князь Тьмы в первый раз за этот длинный день спросил у своего адъютанта крепкого успокоительного.

Опустим же завесу милосердия над концом этой сцены.

Марк Твен

Малакбел Кровавый вернулся в Преисподнюю с большой помпой.

Над равниной почернело небо, затем тьма сузилась до маленького пятна прямо над поверженным демоном, и это пятно закрутилось с бешеной скоростью и силой, превращаясь в воронку, в которую и был втянут лорд сеятель. У кассарийцев сложилось впечатление, что в этой стремительно вращающейся воронке несчастного демона разорвало в клочья и пыль, затем что-то громыхнуло, полыхнуло огнем, жаркая волна которого докатилась до середины Тутоссы, заставляя реку кипеть и исходить паром, после чего черный смерч всосался в узкую расщелину, на дне которой кипела и бурлила лава. В тот же миг двадцать легионов Сокрушителей издали отчаянный вопль, прощаясь со своим поверженным господином.

– Не понимаю, что происходит, – ярился Князь Тьмы на своем золотом троне. – Как это вообще возможно? Малакбел непобедим!

– Вот видишь, отец, – шепнула Моубрай в ухо самой недоверчивой и хитроумной голове Каванаха. – Я была права, когда говорила, что кое-кто весьма заблуждается относительно этого прелестного минотавра. О! Он еще преподнесет нам всем кучу сюрпризов. И он, и его милая семейка.

– Я всегда восхищался твоей проницательностью, Яростная, – усмехнулся Каванах. – Что скажешь? Чем закончатся два следующих поединка?

– Для этого не нужно быть прорицательницей, как Эдна Фаберграсс, или такой пессимисткой, как я. По-моему, все и так ясно. Против одного из нас они выставят тварь Бэхитехвальда. И я не желала бы быть на месте этого одного. Бедерхем – единственный, кто имеет хоть какие-то шансы справиться с каноррским выродком. А поскольку мы проиграем три поединка из четырех, результат последнего меня в принципе не интересует.

– Ты права, Моубрай, – снова согласился лорд-маршал. – А теперь ступай к нашим легионам и постарайся не показываться на глаза Владыке. Не ровен час, он захочет послать на бой тебя – этот ход вполне в его духе.

– Сомневаюсь, – сказала Моубрай, рассматривая Князя из-под полуопущенных ресниц. – Но предосторожность никогда не бывает лишней.

И она исчезла – без вспышек пламени, без привлекающих внимание иных эффектов, а тихо – как тень на воде.

Но напрасно они боялись – Князь был сейчас занят совсем другими проблемами. В эту самую минуту он пытался сообразить, достаточно ли у кассарийца могущества, чтобы наложить заклятие на повелителя Преисподней. Ибо с ним, в смысле – повелителем Преисподней, происходило нечто странное, и он не находил этому явлению ни имени, ни названия.

Ничего удивительного. Просто в Преисподней Птусик пока еще не приобрел той популярности, которую имел на поверхности.

Наскучив висеть вниз головой на какой-то корявой ветке и сваливаться с нее всякий раз, как в ходе поединка возникали опасные моменты, он радостно приветствовал победителя пылким птусичьим лобызанием, а затем решил размяться и взбодриться перед дальнейшей нервотрепкой. А что могло взбодрить его больше, чем короткий, стремительный и вдохновенный полет куда глаза глядят.

Наш постоянный читатель уже знает, что Птусик относился к редчайшей породе покорителей неба – к тем, кому просторов этого самого неба всегда было мало. Заложив пару крутых виражей, Птусик не без удивления обнаружил себя парящим над головами изумленных демонов. Даже с высоты его полета демоны симпатий не вызывали, и он благоразумно решил вернуться. Как обычно, завернув за милое облачко, похожее на шляпку, как за угол, и вызвав ропот восхищения в адских войсках, не владеющих высоким искусством полета зигзагами, Птусик вошел в крутое пике и на какой-то краткий миг чуть не столкнулся нос к носу с особенно кошмарным демоном – крылатым, глазастым, грозным, немыслимо большим – и на золотом троне. Тут всякому птусику станет ясно, что пора брать рукокрылья в лапы и драпать. Что он и сделал. Уже через минуту мастер сложных траекторий снова висел на облюбованной ветке, тяжело дыша и давая интервью вездесущему Бургеже.

Впоследствии этот шедевр, озаглавленный «На тет-а-тет с Тьмой», вошел во все учебники для всех учащихся летописных факультетов как образец оперативности, ибо был написан всего через пару минут после непосредственного события, по самым горячим следам.

У владыки Преисподней еще никто не спросил, какого он мнения о своей короткой встрече, поэтому бедняга не знал, что за счастье ему привалило, и маялся нехорошими подозрениями, склоняясь попеременно то к вражеским чарам, то к болезненной галлюцинации.

– Вообрази, – обратился он к адъютанту. – У меня в глазах мельтешит какая-то кошмарная птичка.

Судя по тому, как сочувственно покивал адъютант, дело было не столько в птичке, сколько в глазах, и Князь пал духом.

* * *

Приблизительно в то же самое время Алекс Редс – придворный распорядитель Князя Тьмы, полковник Даэлис, а также демон-герольд, гордо носящий имя Барбосис, явились в лагерь кассарийцев, дабы обсудить условия двух оставшихся поединков.

– Я его навсегда убил? – поинтересовался Такангор, выразительно скосив глаза вниз.

– О нет, что вы, милорд! – замахал на него крыльями Даэлис. – Он неуничтожим, как большинство из нас. Думаю, как раз сейчас его латают в храме Ненависти, и уже к ужину он будет в полном порядке. Хотя и в отвратительном расположении духа. Но тут я его как раз понимаю. Видите ли, последний раз Малакбела сокрушали в поединке через несколько месяцев после сотворения нынешнего Ниакроха. Он тогда был еще крайне юн, почти подросток – всего две или три головы и только один хвост. И у него просто нет опыта поведения в подобных ситуациях.

– Надеюсь, у него не будет из-за меня крупных неприятностей, – сказал добрый минотавр. – Он такой ничего парень. Азартный. Заводной. Ему бы на Кровавую паялпу. Вот Архаблог меня понимает.

– Надеюсь, очень больших не будет, – дипломатично ответил вместо полковника бес Алекс Редс. – Но это в большой степени зависит от исхода остальных поединков и собственно самой битвы.

– Тогда, боюсь, мне нечем вас порадовать, – вздохнул генерал Топотан.

– Боюсь, вы рано боитесь, – любезно осклабился Барбосис.

– На то она и жизнь, – произнес за спиной демонов мягкий, рыкающий голос. – Поживем – увидим.

Они обернулись, медленно, как завороженные, чтобы нос к носу столкнуться с улыбающейся физиономией слепого оборотня. Трое демонов как-то странно попятились от твари Бэхитехвальда, хоть это и было им не по чину. Но случаются в жизни ситуации, любит говаривать Мардамон, когда как-то забываешь о чинах и сразу тянет принести умилостивительную жертву.

– Хорошего вам дня, рыцари, – приветливо молвил Гампакорта. – Рад видеть вас в добром здравии.

– Э-э-э, да, конечно, – невпопад отвечал Даэлис. – Взаимно, князь. И ты здравствуй, Борромель.

Какое-то неуловимое сияние на миг зажглось в черных слепых провалах глаз каноррского оборотня.

Могло быть хуже. Твой враг мог быть твоим другом.

Станислав Ежи Лец

– Они с Борромелем очень дружили – насколько это вообще принято у нас на родине, – счел нужным пояснить Барбосис. – Так вот, господа. Следующим нашим поединщиком Господин назначил графа Форалберга Беспощадного, повелителя Ненасытных. А четвертым отстаивать честь Преисподней будет барон Астрофель Двуликий, глава клана Предателей.

– И мой непосредственный начальник, – неизвестно зачем вставил полковник Даэлис.

– Борромель говорит, ты никогда не был предателем, Даэлис, – сказал Гуго ди Гампакорта, круто разворачиваясь на каблуках и удаляясь в сторону реки.

– В Аду это не столько комплимент, сколько обвинение, – заметил Алекс Редс.

– Но вы находитесь в моем лагере, – громыхнул Такангор. – А в моем лагере это комплимент.

– Теперь мы желаем знать, кого из своих рыцарей выставит милорд.

– По приказанию мессира Зелга честь Кассарии выйдут защищать князь Гуго ди Гампакорта и милорд Кехертус.

– Ловко! – восхитился Барбосис. – Я с удовольствием посмотрю на встречу Форалберга с тварью Бэхитехвальда.

– Герольд Барбосис с недавних пор – лет эдак восемьсот – девятьсот – ненавидит Беспощадного, – пояснил Даэлис.

– Это я уже понял, – ухмыльнулся Такангор. – Полковник, что вы все шею вытягиваете к тем шатрам, я не понимаю? Ставки больше не принимаются.

– А в виде исключения? – тихо спросил Даэлис.

– При всем желании – не могу. С этим у нас строго.

– Понимаю, понимаю, – грустно закивал головой демон. – Просто я сегодня такую кучу денег просадил. Меня супруга заживо обглодает до последней косточки.

– Сочувствую, – твердо сказал минотавр. – И где-то даже разделяю. Но правила нарушить не могу. Вот супругу пришибить… в смысле деликатно призвать к порядку – это всегда пожалуйста. Имею бесценный опыт семейных конфликтов с победоносной маменькой. Если что – обращайтесь.

– Я могу твердо рассчитывать на ваше обещание? – спросил Даэлис, с надеждой заглядывая в алые глаза генерала.

– Разумеется!

* * *

О поединке между Форалбергом Беспощадным и князем Гуго ди Гампакортой специальный корреспондент Бургежа выразился так: «Уж не знаю, на что он там рассчитывал, этот Ненасытный, но каноррского оборотня он явно видел впервые. И морда у парня, надо сказать, была озадаченная».

Старинная пословица гласит: лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. В принципе, Форалберг ничего не имел против народной мудрости и даже слыл большим любителем подобного рода фразочек, с удовольствием пересыпая свою речь меткими высказываниями, которые прошли лучшую из возможных проверок – проверку временем. Но в данном конкретном случае он мнения народа не разделял. И, узнав, кто будет его противником, поблек и увял, как нежный цветок в морозы.

Кровожадный демон охотно слушал бы рассказы о слепом оборотне хоть каждый день, регулярно, как проповеди ересиарха, но предпочел бы избежать визуального контакта. В отличие от маразмирующего Иоффиного дедушки, утверждавшего, что внуков он «глазами наблюдает, а разумом не постигает», Форалберг как раз был готов на все, чтобы не «наблюдать глазами» Гуго ди Гампакорту.

Да и славное Зелгово воинство, особенно та его часть, что была по техническим причинам лишена удовольствия видеть драку, случившуюся между кассарийским и каноррским оборотнем, оказалось поколеблено до самых основ.

Когда князь ди Гампакорта распахнул свои тяжелые крылья, когда привычный образ аристократа и вельможи уступил место устрашающей бэхитехвальдской твари, кое-кому из шеннанзинцев чуть не сделалось дурно.

Дело, как мы уже говорили однажды, было вовсе не во впечатляющих размерах и не в грозном облике, а в том, что не объяснить словами и глазами как раз не увидеть, а можно только ощутить.

Бездна разверзлась перед несчастным Форалбергом, и сия бездна показалась ему во сто крат страшнее, чем привычная огненная геенна, чем кипящие лавой адские провалы и пропасти, в которых метались и стонали души, обреченные на вечную муку.

Когда-то, в далекой юности, в которую теперь он и сам верил с большим трудом, тогда еще не Беспощадный и вовсе не повелитель Ненасытных, а всего лишь еще один из несметного адского воинства, Форалберг поспорил с такими же, как он сам, шалопаями – своими приятелями, что поднимется выше облаков и окунется в черную бездну ночного неба.

Он побился об заклад, что глотнет хотя бы один глоток ледяного мрака вселенной и расскажет остальным, чем эта необъятная тьма отличается от тьмы Преисподней. Но на поверку оказалось, что рассказать это невозможно. Нельзя ни понять, ни объяснить, что такое бесконечность и вечность. Это можно только знать от рождения, но для этого нужно родиться богом.

Там, на недоступной высоте, в самом сердце отчаянного и невыносимого одиночества, в великолепной сверкающей черноте, демон прикоснулся к самому краешку тайны. В вечном безмолвии, где стали мгновенно бесполезны проклятия и заклинания, он не услышал, но почувствовал чей-то голос. Ему помстилось – с него заживо сдирают шкуру, так звучал тот голос, и он ринулся вниз, не помня себя от ужаса, и так и не узнал, что говорила ему бесконечная тьма.

В пустых глазницах Гуго ди Гампакорты плескались ее озерца. Форалберг ни с чем не мог ее спутать…

* * *

В период брачных игр вавилобстеры – создания обычно кроткие и, несмотря на свои невероятные размеры и бронированный панцирь, даже робкие, способные испугаться одного только писклявого гоблинского вскрика, – становятся совершенно невыносимыми.

Вынести их невозможно не только потому, что мало в мире отыщется титанов, способных поднять взрослого, хорошо откормленного вавилобстера, а еще и по той причине, что именно в это время они чрезвычайно подвижны и нападают буквально на все, что шевелится.

Врачующиеся вавилобстеры производят то же впечатление, что и дядя Гигапонт: кажется, что они везде и всюду.

На мысль о вавилобстерах нас натолкнул поединок между Форалбергом Беспощадным и Гуго ди Гампакортой. Очевидцы утверждали, что они были всюду – хотя как им это удалось, не знает никто.

– Я думал, мы с Малакбелом славно потрудились, – вздохнул Такангор, оценив усилия поединщиков взглядом истинного знатока. – А вот она – настоящая пахота.

– Форалберг сделал что мог, и даже больше того, и в Аду ему задолжали по этому поводу памятник, – заметил добрый Отентал.

– А там популярны памятники национальным героям? – уточнил дотошный доктор Дотт. – С табличкой «За полученные особо тяжкие повреждения»?

– Медицинский юмор? – вкрадчиво поинтересовался Мадарьяга.

– А чем он в принципе отличается от вампирского? – обиделся Дотт.

– Над нашими шутками смеются, – доходчиво пояснил князь. – Над медицинскими – грустят.

– Имел подобное лупасение от Зюзака Грозного, когда разбивал вдрызг редкоценное имущество, – гордо поделился Карлюза. – Но без выкрутасей.

«Выкрутасями» слепого оборотня залюбовался даже Фафетус, в котором они пробудили самые теплые воспоминания о работе дознавателя. И он втайне пожалел, что не имел возможности пройти такую практику с наглядной демонстрацией приемов, когда в том была насущная необходимость.

Нужно ли говорить, что одна восторженная персона в синей рясе в желтый горошек, затаив дыхание, наблюдала «выкрутаси» влюбленными глазами. Мардамон дал себе твердое обещание, что первого же добытого им демона он преподнесет именно Гампакорте, с маленькой скромной карточкой: «От восхищенного почитателя».

– Вот что в газетах описывают словами «летели пух и перья», – с ноткой сочувствия вздохнул Узандаф да Кассар.

Сострадательная мумия была права. Слепой оборотень явно не любил обитателей Преисподней, и несчастный Форалберг, став объектом этой горячей нелюбви, отдувался сейчас за всех.

Мы не знаем, важно ли это читателю, но следом за Мотиссимусом Мулариканским на всякий случай сообщаем: светило солнышко. Его золотые лучики согревали некогда зеленую равнину, нынче напоминающую поле, распаханное под озимые. Или на территорию, тщательно исследованную Бумсиком и Хрюмсиком в поисках чего-нибудь питательного.

Гуго ди Гампакорта, тварь Бэхитехвальда, без конца атаковал своего противника, не спуская с него мертвого безжалостного взгляда, и только иногда проскакивала в черных ямах бывших глаз шальная дикая молния.

Демон отбивался с энергией утопающего матроса.

Впрочем, и с тем же конечным результатом, который старые морские волки, неоднократно ходившие в море Мыдрамыль, определяют как «накрыться Папланхузатом».

По меткому же выражению лауреата Пухлицерской премии, «обломки Форалберга Беспощадного в конце концов прибило к правому берегу Тутоссы…».

Тут хучь сову об пенек, хучь пеньком – сову, а все одно сове не жить.

Михаил Шолохов

* * *

После такого леденящего душу зрелища боевой подвиг Кехертуса показался многим тихим и незаметным. И хотя барон Астрофель Двуликий старался как мог, чтобы разнообразить картинку и свести разгромный счет поединков хотя бы не всухую, а сумму собственного проигрыша – к приемлемой цифре, достойный паук этой возможности ему не предоставил.

Во время Бесстрашного Суда его внимание привлекло одно простенькое дело.

Судились двое гномов – владельцев образцовых агрипульгий. Один из них, Юпапс Блохасис, случайно посадил лучшие сорта своей моркови на участке, который принадлежал его соседу, Лулалису Копаке, каковой Лулалис по осени радостно выкопал урожай и спрятал в своих кладовых. Тогда Блохасис в качестве компенсации немного пообтряс фруктовые деревья семьи Копака, а не на шутку обиженные Копаки позаимствовали семь штук пулярок из птичника Блохасисов на, как объяснял ответчик, «безвозмездной основе». Огорченный Юпапс выразил свой категорический протест при помощи садового инвентаря, а именно – огрел соседа граблями, на что сосед обрушил на Блохасиса всю ярость международного гнева.

К нему как раз приехал кузен из Ниспа, прославленный вышибала в портовом кабачке, которого до одури боялась даже пьяная матросня. Кузен, к сожалению, в судебном разбирательстве участия не принимал – в его отсутствие прибыли ощутимо падали и кабачок хирел. Ибо в отсутствие кузена Копаки порча имущества возрастала раз в десять, а приличная и платежеспособная публика обходила этот кабачок десятой дорогой. И начальство ждало его из отпуска, как ждут своей очереди в общественную уборную после полуведерной кружки бульбяксы. Так вот этот самый вышибала наглядно объяснил, почему его так ценят на работе.

Злосчастный Блохасис, ни за что вышибленный вместе с окном из собственной кухни аккурат в разгар скромного семейного ужина, возразил уже лопатой…

Кехертуса тогда поразило, с какой потрясающей точностью судья Бедерхем определил это дело как «спор хозяйствующих сторон». И когда перед ним возникли две яростные физиономии Астрофеля, он вдруг понял, что это та же самая проблема. Демоны проигрывали всухую, и кассарийская армия могла безбедно жить на свой выигрыш целый год. Такого надругательства трепетные демонские души вынести оказались не в состоянии. Они страстно желали сатисфакции, кто-то должен был исполнить это их желание.

Адский барон находился как раз при исполнении и не мог отказаться от поединка, даже если бы и хотел. Поэтому ничего личного в предстоящем сражении паук не усматривал.

Но если добрый читатель полагает, что это как-то повлияло в дальнейшем на горькую участь Астрофеля Двуликого, то он заблуждается. Ибо, как строго указал Кехертус в своем знаменитом интервью авангардной газете «Задорные затрещинки», он и маму родную караваем не называл, но в печь посадил.

Хотя у Астрофеля было две морды, на выбор, ни одна из них не внушила Кехертусу симпатии. Фигура тоже не понравилась, но фигура – дело такое, заковыристое. Как утверждает доктор Дотт, от чрезмерной полноты гарантированно помогает единственная диета – год в подземном каземате, на хлебе и воде, причем порции должен отмерять жуткий скупердяй.

– Конечно, еще лучше действует стремительная диета из блюваблей, прелой соломы и капель, падающих с потолка сырой камеры, но это уже антигуманно, – вздыхал доктор, – а жаль. Если бы не решение Ломдатьевского Слета Свободы Медицинской Мысли и Врачебного Волеизъявления, я бы имел огромный успех среди придворных красавиц со своими новаторскими методами.