Текст книги "Укрощение огня (СИ)"

Автор книги: Виктория Абзалова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

Растворяясь в мягком движении в своих волосах, воздушных прикосновений губ у виска, юноша покорно выдохнул:

– Обещаю…

«С тобой совсем не трудно быть честным, господин мой!»

– Спасибо, – почему-то он опять абсолютно точно знал, что Амир улыбается.

Последнее, что ощутил Амани, прежде чем сдаться на милость сну, – было покрывало, бережно укрывшее его плечи.

39

Просыпаться рядом с мужчиной было по меньшей мере непривычно, и прислушиваясь к себе, юноша даже не сразу понял, что это за странное ощущение. Было хорошо – тепло, уютно, спокойно, разве что мурлыкать не хотелось… Аман потянулся, отчего рука на его пояснице чуть сместилась, но не исчезла, и нехотя распахнул глаза.

И тут же сел от неожиданности, потому что князь не только лежал рядом и ничуть не спал, а подперев голову, открыто и безудержно наслаждался видом безмятежно спящего в его постели юноши, цедя и смакуя это зрелище, как драгоценное вино по капле.

– О… я… я очень долго спал? – умнее вопроса Амани не нашел, да и вообще не знал что сказать и стоит ли, ведь в подобной ситуации оказался впервые.

– Долго и сладко, – Амир улыбнулся как сытый кот, слизывающий с усов последние остатки вкусной жирной сметаны, так что юноша вдруг вспыхнул жарким румянцем и не задумываясь потянул покрывало повыше на себя.

Глаза мужчины затянуло обжигающей кофейной дымкой. Гибким слитным движением поймав в объятья принявшегося отбиваться Амани, он повалил гневно шипевшего юношу на спину, снова зацеловав все, куда смог дотянуться, и только потом отстранился, вздохнув с непритворным сожалением:

– Ты сейчас так соблазнителен, что я почти схожу с ума и с удовольствием провел бы здесь с тобой всю оставшуюся жизнь, но… и правда уже довольно поздно, а дела никуда не исчезнут. Позавтракаешь со мной?

Аман только в сомнении выгнул бровь на его слова: соблазнителен? Растрепанный, заспанный… Зато повод наконец вырваться из покоев князя и обдумать случившееся без помех, нашелся вовремя.

– Я бы хотел привести себя в более достойный вид и переодеться, – Амани был вынужден признать, что как всегда в присутствии Амира не совсем владеет собой, поэтому улыбка вышла несколько ядовитой, и даже «мой господин» в конце не исправило положения.

К изумлению окончательно сбитого с толку юноши, князь резко посерьезнел и выпрямился:

– Нари, я все понимаю… Можешь язвить и шутить, играть. Титул есть титул, перед людьми можешь величать хоть солнцем на небосводе! Но когда мы одни и тем более в постели, – мне было бы куда приятнее слышать свое имя. Хорошо?

Амир поднялся, не дожидаясь ответа, и принялся одеваться, оставив шокированного юношу растерянно следить за ним взглядом. Тряхнув головой, Аман все же привел себя в некое подобие порядка, и тоже встал, только для того, чтобы убедиться, что ровно через четверть часа вся крепость будет знать о случившемся между ними. Было достаточно одного взгляда охраны князя, когда он сейчас выйдет, потому что если штаны оставались в полном порядке и только слегка примялись, то испачканную их спермой рубашку он на себя одевать точно не будет, а в довершении всего на теле кое-где остались следы от губ мужчины… Ничего необычного, но ведь здесь не сераль, а он не наложник больше и последняя просьба князя подчеркнула это жирной чертой.

Амир обернулся, присмотрелся к опасно задумчивому возлюбленному и фыркнул, признавая правоту предыдущего замечания Амани. Прежде, чем его пламенная звезда успел что-то вытворить в запале, он набросил на плечи юноши ту самую черную с золотом абаю, что была на нем в вечер их первой и самой сложной шахматной битвы. Аман благодарно улыбнулся, расправляя ее и запахиваясь: абая была ему слишком свободна и длиннее, чем следовало, но добраться до своих комнат не уронив лицо – хватит.

– Я не смогу сегодня позаниматься с тобой, извини, – Амир не удержался и заправил за ухо юноше своевольную прядку.

– Ничего, – Амани сам не понимал, что тоже улыбается, мир вокруг потерял свои краски, сжавшись до одного человека. – Разомнусь немного, и пожалуй, стоит проведать Иблиса.

– Будь осторожнее… – плечи чуть сжало.

– Да… – юноша опустил ресницы. Неожиданно вырвалось, – Вечером вы тоже будете заняты?

– Да.

Сердце почему-то неприятно сдавило.

– Тем, что буду ждать тебя.

Отпустило, и оно снова забилось ровно.

– Я приду…

* * *

Лишь благополучно добравшись до своих покоев, Аман задался вопросом, что на него нашло, и принялся приводить себя в чувство. Он только поморщился, когда явно не сомкнувший за ночь глаз Тарик тихонько охнул при его появлении и отвел глаза: да уж, это не вышколенные евнухи! Но, пусть и окрасив в свои цвета, суть случившегося мальчишка все-таки понял правильно… Хотя, трудно заблуждаться на счет его времяпрепровождения, если юноша вернулся только утром, кутаясь в княжескую абайю и с парочкой свежих засосов. Тут и дурак сообразит в два счета, что если он эту ночь не был в своей постели, то однозначно провел ее в чужой, и в чьей именно гадать не приходилось тоже.

Помогая с утренним туалетом, Тарик следил за своим сосредоточенным кумиром, глазами избитого щенка, однако Амани было не до его рухнувших фантазий: во-первых, он ясно предупреждал, во-вторых, – со своими бы разобраться! Малейшие признаки небрежности в облике были убраны за считанные минуты без всяких усилий, которых, надо признать, не требовалось в принципе: юноше доводилось встречать новый день и в более потрепанном состоянии, а Амир был с ним до умопомрачения нежен… И вот об этом задумываться было попросту страшно.

Потому что мысли, в отличие от волос, не хотели ложиться ровно и гладко! Аман перестал понимать себя, точнее наоборот – понимал слишком хорошо, но соглашаться с этим и признавать – упрямо не желал. Юноша посмеялся бы над собой, но побоялся, что с ним впервые в жизни случится истерика: стало любопытно почувствовать, каково быть с таким мужчиной как Амир? Что ж, он прочувствовал это сполна, чтобы знать, что не только не сможет сказать «нет» в следующий раз, но и сам будет искать внимания князя.

Он придет к Амиру вечером… Чтобы снова метаться под ним, задыхаясь от вожделения, и подаваться навстречу, раскрываясь до предела возможного. Но не только, и в этом все дело!

…Он вновь заглянет в эти глаза, которые действительно видят его высокой звездой, сияющей и желанной, а не красивой подстилкой, лучшим образом подходящей к пышному дворцовому убранству. Снова отдастся во власть сильных и ласковых рук, которые касаются его тела как святыни, а не удобно настроенного инструмента, и губ, что пьют его, как приникают к прохладной воде источника посреди палящего зноя, и он впервые понимает, что значит чувствовать себя живым по-настоящему… За такое отдают не только жизнь, но и продают душу!

По сравнению с прежними самыми дерзкими его мечтами – эта реальность как пламя факела, пусть ярое и жгучее, способное жестоко опалить неосторожную руку, и свет самого солнца, без которого нет жизни. От такого не способен отказаться даже неизлечимый безумец, обратной дороги нет. Невозможно однажды попробовав амброзию, забыть об этом и со спокойной душой до конца дней питаться простым хлебом! Аман знал, что проиграл, и теперь, в безжалостно-ясном свете дня пытался без помех осознать, насколько сокрушительным оказалось его поражение.

Без всяческих пророчеств, о которых не имел ни малейшего понятия, он отдавал себе полный отчет, что его дальнейшая судьба тесно связана с Мансурой и ее князем. Только не был уверен, – о нет, не в том удастся ли, – а в том, как следует поступать, если он не хочет утратить одно сокровище, со временем растеряв и другое…

Остаться свободным и равным, Ас-саталь, и вновь испытать изумительное безумие на ложе Амира, – Амани усмехнулся уже жестче, возвращая себя привычного: от скромности он явно не умрет. Все и сразу, лучшее и никак иначе!

…Но трудно верить, и особенно трудно для того, кто всю жизнь учился обратному так же успешно, как и прочим своим искусствам, а проигрывать пусть даже самому благородному и желанному противнику – одна из самых сложных наук. Он желал и боялся следующей ночи, так и не придя в своих рассуждениях к какому-либо выводу. Чувствуя себя как человек, который знает, что наркотик уже отравил его кровь, очищать ее будет – тяжело.

Но когда Амир прямо задал свой вопрос, Аман честно и твердо ответил «да», и сам протянул руки, позволяя плотной ленте стянуть запястья…

* * *

– Ты мне веришь?

– Да!

Амир только покачал головой, прекрасно видя, что хотя ответ прозвучал уверенно, юноша все же весь на нервах. Для него самого день прошел, как в тумане, вновь обретя четкость лишь тогда, когда Амани, как обещал, переступил порог его покоев, – и суть тревоги мужчины крылась отнюдь не в охватившем его вожделении. Теперь сдержаться, остановиться и отступить становилось куда труднее, потому что видения смуглого тела, изгибающегося на простынях со стонами страсти, больше не было игрой воображения. Но набрасываться на юношу, как хищник на схваченную наконец добычу было бы чудовищной ошибкой. Аман возлюбленный, а не трофей, и овладеть одним только телом – слишком мало.

Прошлая ночь была даже не первым шагом к той близости, которой желал Амир с этим удивительным мальчиком, а скорее всего лишь рывком через один из барьеров, которыми отгородил свое сердце Амани. Справиться с ними было нелегко, но упрекать за них – просто грешно… Князь невольно поморщился, все еще глядя на перевязанные лентой запястья юноши в своих ладонях: их первое соединение принесло и неприятные сюрпризы, о которых он раздумывал, прислушиваясь к ровному дыханию любимого рядом – ему причиняли боль… Проникновение было болезненным, не могло не быть, к сожалению, ведь Амани давно не был с мужчиной и не готовил себя, а Амир был более чем не обделен в достоинстве, но то как быстро, почти мгновенно юноша справился с болью, отбросив от себя, – говорило о многом. О том, что он подразумевал и принимал нечто подобное, и сталкивался достаточно часто, чтобы научиться справляться с этим, даже не задумываясь.

Амир долго думал о предстоящей ночи: как сделать так, чтобы юноша смог забыться, отбросить весь прежний опыт, до конца прочувствовав, что значит заниматься любовью. И вздохнул с облегчением, когда Амани дал ему такую возможность.

– Не туго? – он привлек юношу к себе, второй рукой вынимая из его волос, сдерживающую их заколку.

Не удержался и, исполняя давнее навязчивое желание, почти перецеловал пальцами каждую прядку, а затем и позвонки, которые они укрывали своим плащом.

– Нет… – шепнул Аман, прижимаясь к груди мужчины и откидывая голову.

– Расслабься, мой огненный… не думай ни о чем в эту ночь… – шептал мужчина, лаская гибкую спину, – она вся для тебя! Помнишь? Просто позволь мне любить тебя…

Юноша долго выдохнул, когда ладонь спустилась ниже поясницы, проникая под ту часть одежды, которую он еще не снял. Позволь любить себя… Не за этим ли он сюда и пришел? Амани сам откинулся на ложе, заводя руки и позволяя привязать их к стойке: такие игры не были для него внове, наместник ценил остроту ощущений… Он только отметил, что князь, по-видимому, предпочитает делать все сам, поскольку даже ширваль все еще был на нем.

Но Амиру опять удалось выбить почву у него из-под ног. Раздевшись, мужчина не торопился переходить в решительную атаку или к изощренным забавам. Опустившись рядом, он легонько гладил золотистую кожу, перебирал волосы, разбавляя все это невесомыми поцелуями и ласковыми прозвищами. Юноша не замечал, что через какое-то время он бездумно улыбается и выгибается, подставляясь под властные, уверенные и необъяснимо успокаивающие прикосновения. Когда растаяли последние признаки нервозности, касания стали более дерзкими, дразнящими – шея от границы под волосами до ключиц, плавное скольжение по груди, тем не менее минуя соски, живот, и только потом так же мучительно медленно все-таки освободили юношу от одежды полностью, отогрев ладонями и дыханием каждую клеточку бедер и изящных лодыжек до самых ступней.

То, что юноша возбужден, откликается искренне, уже не полностью владея собой, не вызывало никаких сомнений. О чем-то задумываться, и играть в верю – не верю тоже становилось все труднее… Чуть придерживая любимого, Амир целовал его стянутые лентой запястья, ловил губами кончики вздрагивающих тонких пальцев, целиком зацеловал след от зубов пантеры на предплечье и шрам на груди – каждый раз при взгляде на него холодело сердце, что его драгоценный упрямец мог умереть, и они бы так и не узнали друг друга…

Он не лукавил, когда говорил, что запомнит, что нравится юноше: Амани нравится, когда целуют шею и ласкают соски? А ему нравится, когда его строптивая звезда так стонет от наслаждения! К тому времени, как мужчина добрался до впадины пупка, юноша был готов разрыдаться… А когда ощутил прикосновения губ к члену, то почувствовал, что вот-вот сойдет с ума!

– Господин!!! – но ноги были крепко прижаты, а руки связаны.

– Еще раз назовешь господином, – вкрадчиво пообещал Амир, – завяжу и рот.

И вернулся к своему занятию. Амани выгнулся и с жалобным криком кончил.

– Нари, – уже серьезно говорил мужчина, нежно гладя вздрагивающие лопатки, прижавшегося к нему потрясенного юноши, – Аллах создал тебя целиком, а не какую-то часть по отдельности, и создал прекрасным. Тоже целиком. Почему я должен брезговать какой-то частью твоего тела и лишать нас обоих того, что приносит радость? Эта ночь и эта постель только наша, и никому больше в ней нет места… тем более святым мужам и их книгам. Иногда ты стыдливее девственницы, пламенный мой цветок!

Юноша, уткнувшийся ему в плечо и млевший ласк, неожиданно фыркнул:

– Ты все-таки варвар, господин мой!

– Разумеется! – смеющийся Амир опять уложил его на спину, заглядывая в черные очи, подрагивающие как озерная гладь от ветра, и низко шепнул. – Дикий необузданный горец… Не жди пощады!

Аман развел ноги и качнул бедрами, потеревшись о угрожающе упиравшееся в него орудие. Это трудно было принять за намек, но мужчина входил в него осторожно и медленно. Амани не ждал чего-то феерического – он испытал оргазм только что, и приятная дрожь еще сотрясала тело… Но мужчина входил все глубже, резкими толчками вонзаясь в жар упругой плоти и действительно не собирался щадить своего возлюбленного, целуя колени оказавшихся у него на плечах ног.

Увы, собственное окончание наступило слишком быстро из-за долгого ожидания. Однако любоваться, как юноша всхлипывает и начинает беспомощно кусать пунцовые губы, если пощекотать у него головку подушечкой, как стонет и мечется, если сжать член, гладкую мошонку, перекатывая яички, бьется и кричит, когда кончики пальцев щекочут крохотный бугорок внутри разгоряченного тела… доставляло не меньшее удовольствие!

– Мой!!! – голос больше напоминает низкий звериный рык.

И Аман не протестует, он покорнее ленты, по-прежнему стягивающей запястья над головой, лишь бы слышать заклятье, страшнее и вернее которого не отыскать и в легендах:

– Амани! Амани… Мой… Мое ярое пламя, моя ясная звезда… – и каждое слово из него причудливым узором выжигается прикосновением губ…

Ягодицы горят под ладонями, ночь катится под откос огненным колесом. По угрозой смерти юноша не смог бы объяснить как, когда и почему он вновь подается вперед, толкаясь в ладонь, обхватившую его напряженную плоть, и сразу назад, насаживаясь на заполнившую его без остатка твердь – до стона, до крика:

– Ами-и-ир! – вжимаясь потной спиной в его грудь, растворяясь в стальном объятии…

* * *

Время остановилось ради них двоих, и даже луна стыдливо прятала лицо, не желая своим серебряным лучом разбить творимое колдовство. Мужчина опомнился только тогда, когда после пятого, а то и шестого, сухого и мучительного оргазма – Аман даже не смог свести ноги. Серая дымка предупреждала о том, что вот-вот солнечный диск вынырнет из бездонного океана ночи и займет свое место на небосклоне…

И хотя тело юноши не несло на себе следов грубой похоти, у Амира впервые в жизни тряслись руки, когда он распускал пресловутую ленту, разминал пальцами и нежил губами ее исчезающие следы – он все-таки потерял голову! Не задумываясь, он поднял находившегося почти в обмороке юношу, закутав его в покрывало, и направился туда, где располагалось прекрасное средство от упадка сил.

Амани вначале не понял, что происходит, а потом с тихим вздохом просто опустил голову на плечо мужчины. Надо ли говорить, что еще никогда у него не было такой безумной и такой упоительной ночи? На руках его тоже несли впервые, даже из детства он не помнил о себе ничего подобного… В затуманенный разум почему-то пришло сравнение с полетом.

Прохладная вода приятно охватила измученное тело, убеждая в реальности происходящего. Собрав в тяжелый узел и аккуратно придерживая волосы юноши, чтобы они не намокли, другой рукой Амир осторожно обтирал его, смывая пот и следы их страсти. Пальцы бережно касались высокого лба и точеных скул, твердой линии подбородка, нехотя спустились ниже, к груди с горящими пунцовыми сосками, тщательно омыли вздрагивающий живот, послушно раздвинувшиеся бедра и ягодицы от липкого семени… Амани лишь тихонько охнул, когда рука мужчины опять дотронулась до его члена, а затем перешла к растянутому, опухшему анусу.

– Очень больно? – в голосе Амира отчетливо слышалось раскаяние.

– Нет… – почти беззвучно выдохнул Аман, качнув головой.

Он действительно не ощущал боли и вообще почти не чувствовал своего тела, способный только цепляться за его плечи и шальными, абсолютно пьяными глазами всматриваться в тепло мерцающие глаза мужчины, который сотворил с ним все это и продолжал творить дальше.

Обратно его тоже несли на руках, голова юноши покоилась на плече князя, а руки обвивали его шею, как будто не было ничего более естественного и правильного, чем держать его так.

– Прости, – сокрушенно произнес Амир, – я совсем измучил тебя… Слишком давно, слишком сильно желал тебя и потерял рассудок!

Амани не удержался и не открывая глаз, фыркнул в ответ:

– Кажется, я не был против в этом участвовать!

Последнее, что юноша услышал, прежде чем сдаться приятной истоме и погрузиться в сон, был смешок, за которым последовало легкое прикосновение губ.

Амир крепче прижал к себе драгоценную ношу и с замиранием сердца понял, что Аман заснул прямо у него на руках. Улыбаясь, потому что ничего не мог с собой поделать, он отнес юношу в его покои, бережно уложив на постель, откуда одним взглядом была изгнана наглая кошатина, от удивления похоже забывшая, что она вроде должна рычать и кусаться, и сам опустился рядом. Во-первых, во сне Аман так и не разжал рук, продолжая его обнимать, а во-вторых, ложе в княжеских покоях сейчас походило скорее на поле боя и мало располагало ко сну.

Амир лежал, пропуская сквозь пальцы черную прядку, слушая спокойное дыхание юноши, чувствуя тепло его расслабленного тела даже сквозь ткань наброшенной на себя галабеи, которую не стал снимать, чтобы не потревожить, разомкнув обнимающие его руки, – и понимал, что ради таких мгновений можно пойти на все…

«Мой! Любимый…» – ведь судя по всему, не говоря уж о последнем замечании, Амани до конца принял их связь и перестал изводить себя страхом и недоверием.

«Значит, мой…»

40

Это пробуждение было куда менее приятным, чем предыдущее, потому что еще не открывая глаз, юноша понял что лежит один, и Амира нет рядом, что необъяснимым образом испортило настроение даже прежде, чем Аман окончательно проснулся. Он едко напомнил себе, что привыкаешь к хорошему быстро, а потому это особенно опасно, и нет ничего необычного в том, чтобы просыпаться в одиночестве. Скорее вчера случилось волнующее исключение, а теперь все потихоньку должно войти в привычное русло, ведь князь уже добился своей цели, – то есть его, – утолил первый «голод», и вполне понятно, что страсти слегка поутихли. И без того, окончание вчерашней ночи было как в чудесной сказке… Однако все эти разумные доводы не отменяли непонятного разочарования, горечью разлившегося внутри и отравившего душу: вот так! Не настолько он и интересен оказывается…

Это мы еще посмотрим! – Аленький цветочек не имел привычки отступать и сдаваться, передав это полезное качество Ас-саталь.

А по опыту он мог судить, что не так трудно завоевать, как удержать завоеванное, поэтому определил, что самое время приступить к осуществлению своих стратегических планов, и для начала хотя бы встать с постели. Благодушия к настроению не добавляло и другое обстоятельство: вчера он даже не столько заснул, сколько почти потерял сознание от захлестнувшей его волны удовольствия, но теперь тело спохватилось, сообщая своему хозяину, что это было несколько чересчур! Амани зашипел, когда попытался подняться, чтобы добираться до заветного сундучка.

Впрочем, в том все равно не было большой необходимости, – юноша с иронией подумал, что составляя внушительный список Сахару, предусмотрел, кажется, все случаи жизни, кроме того, что ему опять придется вспомнить, как избавляться от последствий бурной ночи.

– Проснулся, соня? – Амани едва не подскочил от голоса князя с необидной насмешкой в нем, и ощутил, как сами собой вспыхивают румянцем щеки, а на губах расцветает улыбка: а ведь Амир все-таки здесь!

– Я опять проспал целое утро?

Юноша приподнял брови – чуть смущенно, чуть лукаво – и развернулся к сидевшему у окна с каким-то свитком князю. Глаза мужчины вспыхнули. Он отложил свое занятие, пересев к Амани, и погрузил пальцы в бурные кудри, водопадом спадавшие на обнаженные плечи.

– И даже полдень уже миновал, – произносил Амир, в то время как взгляд говорил совсем иные и более значимые слова, – но ты так сладко спал, что я не стал тебя будить…

– Думаю, у меня были причины для долгого сна, – веер угольных ресниц всплеснулся и опустился.

Амир с усилием перевел дыхание, и золотистую ракушку ушка обжег яростный шепот:

– Ты понимаешь, что я хочу сейчас с тобой сделать?!

– Да… Амир? – последнее слово прозвучало почти беззвучно.

Мужчина резко выдохнул и поднялся так поспешно, что Аман забыл про увлекательную игру – игру ли? – ошеломленно и непонимающе распахнув глаза.

Не такого отклика он ждал, и судя по всему князь это понимал.

– Ну уж нет! – вместо поцелуев Амир ехидно усмехнулся, глядя сверху вниз на разобиженное воплощенное искушение, и бросил, борясь с желанием. – О, отрок, взглянув на которого, ты примешь его за жемчуг рассыпанный… Мы подождем до вечера!

– Отдыхай, огненный мой, – закончил мужчина уже серьезно, очертив тыльной стороной ладони контур его лица, – тебе ведь нужно это…

Князь Амир ушел, Амани же бездумно откинулся на подушки, довольно потягиваясь: утро, хоть и позднее и благополучно пропущенное, – все же было из рук вон замечательным!

Но отдыхать? Валяясь в кровати в ожидании «господина»? Как бы не так! Он давно уже не просто украшение для постели!

С хищной улыбкой Аман вскочил с ложа, забыв о недомогании, которое сменилось охотничьим азартом и неодолимой жаждой деятельности. Быстро и тщательно приведя себя в порядок при помощи подавленного Тарика, явно видевшего их с князем спящими на одном ложе, юноша выкинул это из головы и в первую очередь навестил Сахара, попросив о некоторой необременительной услуге. Не забыл о Бастет и скучающем в стоиле, а потому особенно злом, Иблисе, хотя об обещанной Луджину и Халиду прогулке по окрестностям речи быть не могло… Отыскал Кадера, увлекая его в обсуждение нового танца, а так же незаметно вытягивая из него и присоединившегося к ним Исхана – детали и подробности долгого противостояния Джавдата Ризвана с князем Амиром.

Заодно узнал, о том, откуда шрам у Халида. Молодой человек получил уродующее его увечье еще ребенком в тот же день, когда из-за небрежения одного, вероломное нападение бывших союзников обернулось гибелью князя Файзела и многих его воинов. Женщин и детей, которых они защищали. Становище не крепость, у него нет стен, только полотно шатра, который к тому же запросто может загореться… Тогда же погибла первая жена Амира, получившего титул после смерти деда и вместо старшего Джавдата. Молодой князь, принявший управление родом, именно тогда заслужил прозвище на весь прочий мир – Черный Мансур. И страшную славу благодаря кровной мести, а клан полностью перешел в долину, на страже которой века незыблемо стояла цитадель… Аман долго раздумывал над этой историей, пока еще не записанной, рассчитывая как сможет ее использовать. Услышанное не тронуло и не взволновало его – решения Амира были оправданными и четкими, и само собой, что у врагов правитель должен вызывать боязливое уважение. Собственно это даже историей назвать было трудно, Амани просто сопоставил несколько замечаний и фактов, расставив их в логическом порядке.

День его выдался коротким, зато насыщенным, а потому необычайно утомительным. Расположившись, на кушетке со свитком стихов, чтобы передохнуть перед визитом к князю, юноша вынужденно признал его правоту на счет отдыха, благодарный к тому же за то, что Амир не поддался на его совершенно неуместную провокацию: насколько он желанен для мужчины Амани убедился сполна, так что последствия ночи еще существенно сказывались. Если говорить прямо, он не был уверен, что выдержит нынче нечто подобное, но отказывать в себе в мгновениях счастья? Ни за что! А Амир будет с ним чуток и ласков.

Подгоняя про себя минуты, Амани смотрел сквозь витиеватые строчки, похожие на пышные распускающиеся бутоны, не замечая, что улыбается с несвойственной ему мечтательностью, перебирая в памяти бесценные мгновения любви и нежности, каких ему не случалось даже представить раньше.

Амир… – юноша прикрыл глаза, чтобы ничто не отвлекало его от образа, словно выжженного под веками. – Мой благородный ирбис…

* * *

Мысли Амани были полностью сосредоточены на приближающейся встрече и мужчине, с которым она предстояла, но и Амиру приходилось прилагать серьезные усилия, чтобы отвлечься на повседневные заботы, и хоть на миг забыть беззаботную улыбку юноши, обращенную к нему с утра.

Признаться, реакция Амана на события ночи, когда тот окончательно придет после нее в чувство, продолжала беспокоить мужчину. Он отпустил себя только увидев, что юноша доволен, весел, и более того – без тени стеснения, переживаний или гнева, не стесняется его дразнить! Что последние преграды между ними действительно рухнули, и можно двигаться дальше, – к тому, чтобы быть вместе не только в постели… Мужчина с нетерпением ожидал восхода своей ослепительной звезды, постаравшись подготовить все так, чтобы и этот вечер оказался для него незабываемым, хотя и более спокойным. Они не виделись всего несколько часов, но с каждой минутой ждать становилось все труднее, а между тем Амани уже не на шутку запаздывал!

Это было столь же удивительно, сколь и неприятно. Раздумывая, что еще могло придти в голову его взбалмошному возлюбленному, Амир потратил некоторое время на бесполезное ожидание, после чего решительно направился к покоям юноши. Он сразу отпустил Тарика, невнятно лепетавшего, что да, мол у себя, чтобы мальчик не мешал предстоявшему по всей вероятности объяснению, однако… так и застыл на пороге ко внутренним комнатам.

Юноша свободно устроился на кушетке, и самым обыкновенным образом спал, свиток, который он читал до того, чтобы отвлечься, выпал из откинутой руки. Бесшумно приблизившись к нему, Амир все-таки принюхался к содержимому чаши на столике, попробовав на язык, покачал головой: Аман явно тоже готовился к их встрече. Волосы были собраны в привычный хвост, но перед тем от висков уложены по-особому. Кажется, он слегка подвел глаза и подкрасил ресницы, свободная домашняя одежда была выбрана из дорогих подарков, а кроме того, плавно обтекала линии тела и… хм! Должна была сниматься куда проще, чем то, что юноша обычно надевал на себя к князю.

Аман несомненно ждал их свидания и хотел его, это грело сердце, но накопившаяся с ночи и за день усталость взяла свое, а глоток вина с травами сыграл дурную шутку. Погрузившись в мечтания, юноша, по-видимому, не заметил, как задремал, и теперь крепко спал, улыбаясь чему-то своему.

Опустившись рядом на колено, Амир не торопился его будить, вглядываясь в расслабленные, необыкновенно открытые сейчас черты – что ты видишь в это мгновение, кальби, что твоя улыбка, как солнечный луч среди холодных скал на дне ущелья?

Каким бы сильным духом и телом не был человек, но бывают моменты, когда в заботе нуждается каждый. Даже не подозревая, к чему приведет, его поступок, Амир убрал свиток, а затем, улыбнувшись пристально наблюдающей за ним пантере, осторожно снял с ног юноши шитые бисером туфли. Распустил шнурки, которые могли бы помешать и стеснить его, разомкнул и вынул из волос заколку, расправляя густые пряди. Аккуратно поддев руки, поднял Амани, так же как и вчера относя его на кровать и укладывая.

Покрывало ресниц чуть дрогнуло, но даже увидев над собой князя, Аман лишь вздохнул, по-прежнему улыбаясь продолжению своего сна… Сердце в груди сжало. Быстро сбросив с себя все лишнее, мужчина лег рядом, и юноша, не просыпаясь, придвинулся к нему, устраиваясь поудобнее желанных объятиях. К чему просыпаться, если сновидения так сладки?

Однако все имеет свое окончание и вполне понятно, что в отличие от князя, не сомкнувшего глаз едва ли не полночи, на этот раз Амани встретил новый день первым. Он с изумлением обнаружил, что почти раздет и вольготно расположился на обнаженной груди спящего мужчины, закинув ногу ему на бедра, Амир крепко прижимал его к себе у поясницы, а вторая его рука накрывала ладонь юноши. Но… но… но вчера… – Аман замер, словно у него к шее было приставлено острие кинжала, понемногу осознавая, что произошло.

Что-что! Травки оказались коварными – вот что, и в облаках витать надо меньше! А Амир… он… Ооо!

Он не сразу понял, что с ним, почему очертания комнаты в предрассветной дымке расплываются еще больше, только плечи вскоре начали вздрагивать.

– Нари? – мужчина спал чутко.

Слезы прорвались еще сильнее, как юноша не пытался их удержать, выворачиваясь из рук.

– Нари, что с тобой? Что случилось? – всерьез испуганный неожиданными, необъяснимыми слезами своей неукротимой и довольно-таки колючей звезды, Амир тщетно пытался добиться хоть сколько-нибудь внятного ответа, а когда это не удалось, прижал его к себе, шепча в растрепанные кудри, что все хорошо. – Успокойся, хаяти, драгоценный мой… Я с тобой!

От последних слов, юноша буквально зашелся в рыданиях, уткнувшись лицом в раненное плечо князя.

– Нежный мой…

Амир пытался успокоить его ласковыми поцелуями и прикосновениями, и мало-помалу слезы иссякли. Только тогда мужчина отпустил любимого от себя.