Текст книги "Укрощение огня (СИ)"

Автор книги: Виктория Абзалова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

32

Множество драгоценных дворцов возвели от начала времен человеческие руки, а возведут еще больше, но ни одному из них не сравниться красотой и величием с творением Аллаха, создавшего этот мир! Войнам не пристало валяться на камчовых подушках, подобно одалискам, да и не гоже делить братьев по оружию на тех, кто достоин сидеть за одной трапезой, а кто нет. Каменные уступы стали пиршественными ложами, хотя подушки и камча на них все же были… Красные разводы скал сменили собой соревнующиеся с ними твердостью крепостью стены, а расшитое самоцветами звезд чернильное полотнище небосвода над головами пирующих – простерлось сводом кровли, дивный узор которой не дано повторить ни одному мастеру.

Бронзовые чаши пылали, освещая выжженные солнцем пустыни лица свободных воинов: от князя в тяжелом золотом оплечье до самого простого из них, чье достояние – сабля да конь и две переметные сумы с их немудреным содержимым. От Седого Лиса неторопливо беседующего с пожилым хранителем библиотеки, до безусого юнца, неделю назад прошедшего свой первый бой. Они все были здесь – те, кто ведут в сражение и те, кто за ними следует, те, кто говорят на равных с правителями на переговорах, и те, кто изо дня в день несет свою службу в дозорах или на крепостной стене, те, кто не брезгует промышлять караванами, лихие рубаки в шрамах, и те, кто следит за устоями клана, направляя его повседневную жизнь и хранит ведущих хозяйство женщин и их детей…

До поры незамеченный, Аман стоял на ступеньках, смотрел и думал: уж конечно, грядущий миг своего триумфа он продумал до мелочей, потому что если речь идет именно о триумфе, то мелочей не бывает, ведь хороший полководец тоже не полагается лишь на удачу… Но наверное только в этот момент он до конца прочувствовал дух твердыни и понял душу этих людей!

Амир мог играть с ним в шахматы, собирать книги и смеяться шутке какого-то мужчины, сидевшего от него по левую руку. Кадер – поэт каких мало, Луджин – рубаха-парень, мечтающий о своей невесте, даже лекарь Фархад беспокоился о том, чтобы у Аленького цветочка не осталось шрамов от когтей пантерыша… Но это здесь! А там – во всем остальном мире, мире вне клана, – Амир становится Черным Мансуром, добрый и чуткий Сахар тщательно отбирает и сортирует яды, и даже блаженный Тарик скорее сдохнет, вцепившись в глотку врага, чем проведет кого-нибудь тайными тропами в горах…

Это Мансура, где даже на пиру ножны не сияют драгоценными камнями, – а Амани пиров видел достаточно, даже рукоять из цельного изумруда видел! Глаза юноши ловили казалось бы совсем незначительные детали, но кусочек за кусочком – мозаика вставала на свое место, и перед ним разворачивалось панорамное полотно.

И вот теперь было самое время повторить вопрос нынешнего господина: по нраву ли тебе? Ответ – не стоил даже упоминания, и единственное, что сделал Аман, выступая из мрака – сорвал с безупречно собранных волос чеканную заколку!

…Так мог бы улыбаться ифрит, погружаясь в родное пламя! Тонкий, черный, – как клинок наивысшего качества, – лишь буря волос колеблется ветром, чуть стянутая у лба золотым шнурком, и отблески огня танцуют в черных очах…

– Ты запоздал, – в ту же секунду потянуло горьким кофейным ароматом. Амир поднялся, протягивая руку, и все стихло. – Звезды уже взошли и лишь твоей не доставало!

– Я был здесь, – ясно отозвался юноша, медленно спускаясь на встречу. Сошествуя… Улыбка его – дохнула жаром кипящей магмы.

– Смотрел и видел, – с долей лукавства продолжил Аман на невысказанный короткий вопрос.

– Станцуешь нам? – вызов.

А вызов ли, – руки соединились и разомкнулись, продолжая невидимо поддерживать расправлявшиеся в предвкушении полета крылья молодого сокола…

– Сейчас? При… всех?

Создатель, совсем иные слова говорили они в тот миг друг другу, не разрывая взглядов меж собой и чувствуя у горла наточенное острие других, направленных на них! Постепенно наливающееся густотой молчание потянуло преддверием бури…

– Если хочешь, «они» – уйдут! – веско уронил князь.

Такого не ожидал никто!.. Но Аман обернулся, обводя внимательным взглядом неровные стены исполинской чаши Зала собраний, и каждый из присутствующих мог бы поклясться, что на это мгновение встретился с ним глазами.

– Для меня честь порадовать танцем тех, кто настолько превосходен в ином искусстве!.. – звонкий голос завибрировал в стенах ущелья.

* * *

Аман вскинул голову, словно вслушиваясь в торжествующую тишину ночи, и своенравная госпожа не оставила достойнейшего из своих сыновей! Густая, тягучая и томная мелодия потекла, как прозрачная слеза смолы по стволу босвеллии… Или то был совсем не душистый ладан, а анчар, чей яд смертелен, если попадает в кровь?!

Резко соединив ладони: тревожным рокотом бубна со стремительным перебором струн, торопливым, как вихрем вздымающие песок копыта скакуна, – без вызова и объявления войны ночь явила себя во всей красе и мощи с неистовством песчаной бури!

Пламя и сталь. Черный огонь, его ревущие языки, вздымающиеся к безмолвному небу, и бесшумный шелест холодного железа, высвобождающегося из ножен, чтобы одним изумительным броском оставить свой росчерк в великой Книге Бытия… И мимолетный взгляд антрацитовых очей через плечо – испепеляет до золы плещущейся в нем страстью!

Резко, остро, ярко, неистово, на грани возможного – каждым движением, похожим больше на высверк пламени на разящем полумесяце ятагана, отталкиваясь каблуками сапог от земли и устремляясь всем существом в бездонный сияющий мрак неба! Один неуловимый жест – и в руке юноши зажата сталь уже вполне осязаемая, а серебристый мазок падающего метеора по бархатному полотну торжественного вечера, – внезапной молнией с глубокого ясного неба вонзается смертоносным жалом в песок у его ног.

Вздох – взмах, разворот! И еще один холодный цветок расцветает короткой вспышкой у самых узких мысков впивающихся в розовый песок сапог, чтобы позвать за собой прочих собратьев…

Разворот, пируэт, защита! Не Аленький цветочек, греза желания, до сих пор не превзойденный от Гранады до Магриба во дворцах на ложе их владык, но – в звенящий натянутой тетивой миг обрушившейся тишины – Ас-саталь, Звезда!.. Упал на колено в центре пылающей каменной чаши, и если левая его ладонь была в предельно ясном жесте раскрыта и обращена вверх, то правая – сжимала клинок в столь же ясной готовности к бою. Кругом у его ног с обманчивой невозмутимостью чуть подрагивали 13 метательных листов…

Аман плавно распрямился, – и язычок огня почти угасшего костра вновь лизнул сухую ветвь, набирая силу. Взгляд юноши прошел по замершим воинам, царственно кивнув их восторгу, как единственно должному и подобающему, и обратился к князю. Амани отступил на шаг и вогнав подаренный им кинжал в ножны у пояса, повел стрелами ресниц, склоняя голову, как ветвь клонится над водой под тяжестью пышных соцветий и темные воды мерно колышутся, отражая в себе зарево.

К этому мигу стояли все, кроме Амира, сжимавшему чашу в своей руке так, будто висел над пропастью, а чеканная ножка сосуда – последнее, что удерживает его от падения… Конечно, в недавнем обнадеживающем порыве откровения Аман поделился с ним идеей танца о Мансуре и что собирается танцевать с кинжалом. Князь Амир безоговорочно верил в своего Нари, который был в своем искусстве не просто мастером, но художником, идеально умевшим почувствовать и отразить условия как места, так и времени. Аман вполне мог знать о ритуальных танцах мужчин, танце с мечом, ведь те же арда, аль-бара, хафиф других народов и кланов – не являются тайной. В задумке Амани он увидел едва ли не указующий перст: специально выдумывая способ ввести его в клан, инициировать как равного среди них мужчину, воина и брата – невозможно было отыскать лучший и за добрый десяток лет раздумий!

Однако, спокойно смотреть, как вокруг кружащегося юноши в воздухе тонко поют разящие жала ножей… Это было немного чересчур даже для его стальной выдержки! Амир с усилием перевел дыхание, поднимаясь и протягивая руку навстречу его негасимой пламенной звезде: еще считанные минуты назад он был уверен, что нет никого прекраснее этого мальчика, но Амани – со скулами, тронутыми легким румянцем, чью грудь под черным шелком рубашки вздымает участившееся дыхание, а губы на точеном лице в обрамлении клубящегося облака волос – пылают будто после поцелуя… Будь милосерден ко мне, Аллах! Один клинок уж точно вошел сегодня прямо в сердце.

В то же мгновение, возвращая от грез на бренную землю, казалось, сами остывающие от дневного зноя скалы взорвались слитным торжествующим ревом, хлопками и восхищенными выкриками. Аман ступал по ним, как по ступеням к трону, и точно следуя одной, лишь ему различимой нити. Не разрывая взглядов, Амир принял его ладонь в свою, и поднимая выше соединенные руки, чтобы их видели все – снял тяжелый перстень с пылавшим алым огнем камнем, бережно нанизывая его на тонкий палец юноши.

Алый бриллиант словно вспыхнул на его руке от нового всплеска одобрительных и восторженных выкриков! Сжимая до боли ладонь юноши, Амир не отпустил его, усаживая рядом с собой. Какой-то мальчик тут же протянул танцору душистую чашу, и прежде чем исчезнуть в тени, обдал изумленно зачарованным взглядом… Аман купался в них, губкой впитывая упоенный экстаз его нового дома от его неистовой пляски.

Всякое было в его жизни, а такого еще не было! Он внимательно, и где-то взволнованно, оглядывал ущелье, понимающе улыбнувшись Кадеру, который вернулся на свое место, ласково уложив рядом неразлучный уд. Благодарно качнул головой суровым вожакам разведчиков Хиссеину и Салеху, без мастерства обращения с метательными ножами которых, нынешняя феерия потеряла бы половину себя. Почтительно поклонился задумчиво оглаживающему бородку, глядя на него, Седому Лису Фархаду, плечом чувствуя близость крепкого плеча князя Амира. Усмехнулся в ответ покрутившему головой со звонким щелчком пальцев Сахару – трое ножей были его… Пожалуй, еще ни одна его ночь не кипела такой страстью, не била в высь фонтаном жизни, брызжущим вокруг себя искрами хмеля!

Лишь одно облако посмело омрачить горизонт: обводя оценивающим цепким взглядом ожившие стены Чаши Собраний, чуть правее князя Амира черные очи споткнулись о приснопямятного Джавдата, и тех, кем он окружил себя. Знатный родственник, что-то говорил скрытому мраком собеседнику, гневно и зло кривя губы…

Аман слегка наклонил голову и отвернулся, продолжая следить из-под ресниц за беседой, увы, не различимой посреди шедшего своим чередом пира.

– Нари?… – Все еще касавшийся его запястья Амир не мог не почувствовать напряжения юноши.

– Он предаст тебя!!! – вдруг вырвалось само собой.

Мужчина отвернулся к другому своему соседу, слева, и лишь Амани мог уловить его слова:

– Я знаю!

Как и крепкое признательное пожатие.

33

Первым, что по пробуждении увидел Аман, был, сияющий алым в ореоле из золота солнечных лучей, перстень у себя на руке, и поднес его к глазам, задумчиво любуясь на неповторимую игру граней… Красный бриллиант, каких не наберется и десятка во всем мире!

Но суть даже не в том. Юноша опустил руку, бездумно вертя перстень на пальце, пришедшийся на удивление впору, и об этом тоже стоило подумать: Амир опять втайне готовил для него подарок, от которого остается лишь глубоко вздохнуть, потому что никакие слова не идут на ум – ни достойные, ни недостойные? Кольцо…

Ему дарились драгоценности – много и часто, как признанному фавориту. Само собой перстней и колец среди них было достаточно, но вспомнился почему-то лишь один, когда грозный наместник бросил ему царственный рубин – символ королевского достоинства и любовной страсти, камень Четвертого Неба, сотворенный из света сердца Создателя, которое есть абсолютная любовь… – как бросают корку надоедливому попрошайке!!!

Гнев Небес разумеется, не придавал значения силе самоцветов, кинув первое, что подвернулось, но горный князь, помимо прочего, будучи еще ученым, читающим по звездам, – не мог не знать, что дарит камень, призванный хранить ясность рассудка и отгонять силы тьмы, сторицей возвращая зло пославшему его недругу, символ красоты и непобедимости, – но так же любви и постоянства… Камень, который без опасения могут носить лишь равные ему по чистоте и твердости.

Аман повернул перстень, читая на широком золотом ободке: «неодолимый», «несокрушимый», «неукротимый»… И улыбнулся лукаво: так вот каким ты видишь меня, мой господин князь? Есть чем гордиться, ибо ты прав – я не сдаюсь!

Алая звезда на пальце пылала, как и сердце в груди сейчас, и следуя безотчетному порыву, юноша на доли мгновения прижался губами к горящему в цепких коготках оправы камню: таких даров не дарят для забавы, и возможно только одно – принять вызов!

Ощущая необыкновенный подъем сил, Амани наконец-то соизволил покинуть постель, где-то на периферии сознания с неудовольствием и беспокойством отмечая затянувшееся отсутствие Тарика, обычно более чем внимательного ко всем его нуждам. В свете этого обстоятельства, прежде всего следовало сделать две вещи – уделить внимание всеми покинутой вчера обозлившейся Баст и… отыскать себе завтрак! Последнее на его памяти тоже случалось впервые.

– Князь у себя? – имени парня, встреченного у дверей Амира, он не помнил.

Тот не выказав ни тени недовольства или удивления, лишь пожал плечами:

– Должно быть, лошадей смотрит…

Амани поблагодарил его, добавив капельку очарования улыбке – вчерашний вечер не должен был пройти зря!

Однако, как оказалось, старался он впустую! Все выглядело так, будто перстень на его руке был волшебным и оживил спавшее до поры зачарованным сном царство: его приветствовали, окликали, расспрашивали о танце и яростно хлеставшей себя хвостом по бокам голодной пантере, уже без малейших усилий со стороны самого Амана. В конце концов, он оказался там, где не бывал никогда – хозяйственном дворе и кухне, где яростно урчащую Баст наконец удалось покормить.

Откуда-то образовался внимательный Хисеин, с которым они тоже обсудили вначале свойство камней, затем клинков. Скупые и точные вопросы юноши давали разведчику возможность говорить с ним свободно, а не как с ребенком, который только учится читать вязь букв… Предельно вежливо извинившись, Амани все же прервал увлекательную беседу и поднялся при виде Сахара.

Уже вдвоем они более подробно обсуждали последствия вчерашнего празднества и танца, покуда юноша водворял сонную от обрушившегося изобилия пантеру на ее место.

– А хочешь – князь Амир после твоего танца – звезду с неба сорвет! Попроси его о скакуне… – вдруг серьезно предложил помощник Лиса. – Клинок у тебя уже есть, да такой, что хоть сейчас в сказках описывай!

Аман замер: вот оно что… Он узнал достаточно, чтобы судить: по традиции вольного клана у мужчины есть только три достояния – его честь, его клинок и его конь. Первого – не лишит даже смерть, второе – может отнять только Ночная госпожа, а третье – должен добыть себе сам… Впрочем, там было еще что-то про женщин, но Амани это не касалось ни каким боком, и юноша от души поблагодарил Тарика, с его сказками на ночь за нужную информацию.

Но вот как разрешить еще и этот возникший вопрос – он находился в большом затруднении!

Аман не стал об этом распространяться, оставляя себе время на раздумья для выбора стратегии: суть крылась даже не в том, что он должен, допустим, увести лучшего скакуна из табунов враждебного клана или выполнить еще что-нибудь подобное, «героическое»… Хотя вполне возможно, что когда-то на заре рода существовало такое условие, являясь обязательной частью посвящения мальчика в мужчину. К счастью для него, те времена давно миновали, ибо по вполне понятным причинам этот способ приобретения лошадей для каждого из воинов клана был попросту не выполним.

И все же отзвуки легенд еще хранились в сердцах, а традиции в чем-то жили! Так что в простой на первый взгляд ситуации Амани приходилось взвешивать два весьма различных между собой варианта. Первый и самый легкий – прямо обратиться к Амиру с просьбой оставаться последовательным в своих поступках, и помимо обучения обращению с оружием, начать учить его верховой езде. Потому как кроме проклятого верблюда, доставившего его в Мансуру, единственным животным, на которое юноша садился за свою жизнь, был маленький ослик, на котором его везли тогда еще будущему наместнику Фоаду, выбравшему его во время короткого визита в школу. Понятно, что особых усилий от 11-летнего мальчика, да еще и предназначенного конкретно для постели – не требовалось: вряд ли кто-то, в том числе и он сам, был способен предположить, что наложнику когда-нибудь может понадобиться умение держаться в седле, управляясь с поводьями и стременами!

Не приходилось сомневаться и в том, что князь будет только рад просьбе, дающей им еще больше возможности сблизиться, да и среди остальных обитателей крепости его желание не вызвало бы ничего, кроме одобрения… Однако на вкус Амани, для Ас-саталь, это было слишком пресно!

Юноша в задумчивости покрутил на пальце перстень: любому образу следует соответствовать… И соответствовать безупречно! Особенно после его блестящего выступления на общем пиру, заметно переменившего к сомнительному «гостю» отношение большинства членов клана. К тому же не хотелось без крайней необходимости заострять внимание на некоторых, – подобно Луджину и Сахару, – благополучно упускаемых ими из виду подробностях своей прошлой жизни. И без того найдется кому это сделать!

В последнем Аман оказался прав сполна, правда, прежде ему предстояло выдержать еще одно суровое испытание, о котором он признаться порядком подзабыл за всеми треволнениями…

* * *

К превеликому сожалению, сокровищница библиотеки ничем не могла помочь Амани в его благом намерении обзавестись еще одним отточенным талантом, а возможность обращения за помощью к кому-либо он исключил почти сразу. Попроси он помочь кого-то другого, – помимо всех прочих «но», это стало бы оскорблением его благородному господину, а просить князя самому – не позволяло все его существо бывшего Аленького цветочка… Он должен поражать и потрясать, быть непредсказуемым и непревзойденным – не меньше!

По крайней мере, в глазах его господина князя, и юноша упрямо отворачивался от прямого осознания, что ему более чем приятно… нет, даже не так! Что он просто хочет снова видеть как плавится медово-имбирной нотой восхищения горчащий кофе его глаз, и в них начинают мерцать золотистые отблески огня, от которых кровь вдруг обжигала жилы кипящей ртутью…

Аман от души мысленно потряс себя, приводя в ясное сознание, и изощренный интригами ум без особых усилий отыскал лежавшее на поверхности решение – Тарик, разумеется!

Как наставник мальчика Амани само собой обязан позаботиться о его достойном воспитании. Конечно, в такой среде мальчишка вроде как должен был вырасти в седле, но только и то – что, вроде как! Стоит вспомнить об остальных его занятиях.

Зато, присматривая за мальчиком, юноша получит возможность приучить себя к лошадям вообще, понаблюдать за правилами обхождения с ними, присмотреться внимательнее к опытным наездникам, а заодно – к чужим ошибкам…

Стратегия была определена и тактика разработана. Дело оставалось за малым – отловить наконец Тарика, последние несколько дней успешно изображавшего из себя привидение.

34

Бегать за мальчишкой по всей крепости Аман не собирался, и поэтому сейчас напоминал себе Баст во время охоты, притаившуюся в ожидании стоящей ее внимания добычи.

Ждать пришлось долго, что вызывало уже не столько раздражение, сколько откровенное недоумение: чтобы Тарик пренебрег своими обязанностями, да еще перед Ас-саталь, к кому испытывает одно сплошное восхищение, и это не упоминая о навязанном наставничестве?… Обычно, большую часть времени мальчишка от него без пинка не отлипал и разве что в рот не заглядывал! Аман нахмурился, осознав, что фактически не видел его уже несколько дней, а с приезда его батюшки точно, – не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы сложить два и два.

Правда, они с Амиром предполагали несколько иное развитие событий, но видимо не до конца оценили занимаемое мальчиком в семье место, – Амани даже не заметил, что впервые назвал князя просто по имени. – Либо же, Джавдат оказался достаточно умным человеком, и так же, как и Лис Фархад, пришел к выводу, что шпион из сына никудышный, поэтому не стал натягивать скуфью на барабан, попросту удалив мальчика подальше от влияния недостойного раба, пусть даже бывшего.

Что ж, никому еще не мешало, когда противник тебя недооценивает! А в том, что Джавдат Ризван аль Амал – противник, юноша почему-то не сомневался: для ядовитого цветка, который пророс, поднялся и расцвел среди сладкого дворцового дурмана, – если разумеется, все это время держал глаза и уши открытыми, – многие незначительные мелочи, конечно, пока еще не складывались в единую картину, но их было слишком много, чтобы считаться только мелочами и оговорками…

И Амир обо всем этом знает! – по губам юноши скользнула обманчиво мягкая улыбка, при виде которой сведущие обитатели сераля обычно старались оказаться как можно дальше от прекраснейшего сына гадюки и скорпиона.

Амани тут же одернул себя, услышав звук осторожно приоткрывавшейся двери и легкий шорох шагов. С искренним интересом он наблюдал, как Тарик, – несомненно уверенный, что двигается тишайше и незаметно, при этом совершенно не замечая сокрытого объемной кадкой и разросшимся розовым кустом в ней, хозяина комнаты, проскользнув между дубовыми створками, опустил на столик едва удерживаемый худыми, смуглыми до черноты, лапками тяжелый поднос…

По всей вероятности с обедом, – заключил Аман, не торопясь обнаруживать себя.

Далее, сноровисто и быстро мальчик, наполнив кувшин родниковой водой, начал убирать покои несравненной княжей звезды, хотя особых усилий на это не требовалось: неряшливость и Аленький цветочек были более не совместимы, чем лед и пламя… Но юноша все же оценил усилия, повергнувшие в прах его подспудно вызревшие умозаключения на счет Тарика, и негромко окликнул «ученика»:

– Подойди!

Вознаграждением стал звон посуды, рассыпавшейся с изукрашенного подноса.

– Тарик?

Алла! Амани хмурился, зло кривя безупречную линию губ в ответ на настороженные и неуверенные движения мальчишки.

– Я здесь, я слушаю, – подросток повторил давно затверженную фразу послушания почти без запинки.

– Хорошо, – согласился Аман, не делая ни одного движения в ответ, – теперь наконец подойди ко мне, и я задам тебе вопросы, а ты на них честно ответишь…

Черные очи едва заметно сузились в намеке на опасность, пока юноша наблюдал за скованными движениями своего «ученика»: что-то в них его настораживало.

– Для начала, скажи мне, – негромко и вкрадчиво поинтересовался Амани, – почему я должен искать завтрак на заднем дворе, как седьмой пасынок хозяйской кухарки, а после терять время, разыскивая тебя по всей цитадели или дожидаясь часами аки ответа от самого Пророка?!

К концу прочувствованной речи, его тоном мог бы отравиться добрый десяток кобр. Мальчишка ожидаемо содрогнулся, прикусил мелко задрожавшие губы и раздавлено потупился:

– Простите…

– Всегда говори четко и ясно, – уже без тени чувства поправил его Аман. – И это не ответ, а я задал конкретный вопрос.

Сбитый с толку перепадами интонаций, Тарик неуверенно поднял взгляд, но ничего обнадеживающего заметить так и не смог: в обрамлении острых стрел ресниц, черные глаза отливали обсидиановой гладью. Ифрит, устроившийся в свободной, но неподражаемо изысканной позе, – в самом деле ждал его объяснений, не торопясь с пощадой или пренебрежительным ругательством.

И Тарик пересилил себя, будто с кровью выдавливая каждое слово:

– Мой отец… и брат… оскорбили вас… и князя Амира…

Как будто это все объясняло! – Амани задавил порыв мученически закатить глаза, возопив как безумный кликуша «доколе!».

– Как я помню, я ответил им тем же, – сухо напомнил юноша, несколько недоумевая и потому чуть более нетерпеливо, чем собирался.

И в этот самый момент рассудок все-таки собрал воедино все части мозаики, которые он видел сейчас и знал о мальчике, и его накрыло озарение, заставив Аленький цветочек на мгновение потерять наигранную невозмутимость.

– Ты думал, что Я(!) – взамен отыграюсь на тебе, или сначала отыграюсь, а потом отправлю куда подальше, коз пасти?!

Ответ на этот вопрос был ясен без слов: Тарик мучительно покраснел, понимая, что кажется робостью и недоверием оскорбил своего кумира больше, чем оба его старших родича вместе взятые грязными словами!

– Простите!!! – мальчишка даже заплакать не решался.

Прежде, чем сказать что-то еще, Аман медленно и вдумчиво закончил читать про себя все 30 айатов Аль-Фаджр, и только ощутив, что вполне владеет собой, не задумываясь распорядился:

– Сними рубашку и повернись.

Тарик рвано выдохнул, охнул и отступил на шаг.

– Мне повторить? – Амани не шелохнулся, лишь идеальной формы бровь дрогнула приподнимаясь и этого, само собой, оказалось достаточно. Мальчик стянул одежду и повернулся, лицо его в этот момент было мучнисто белым, что не укрылось от «учителя».

Юноша недолго оценивал увиденное:

– И думать не желаю, за что было это наказание, – уронил он, поднимаясь, и Тарик отшатнулся в сторону. Ас-саталь плавно прошествовал к дверям и скрылся за ними на короткий промежуток времени, все же оказавшийся достаточным, чтобы отыскать первое же хотя бы приблизительно знакомое лицо, и, не утруждая себя дальше, попросить его найти Сахара с известием, что нужна помощь.

Когда Амани вернулся к себе, подросток все так же стоял, опустив голову и бессмысленно теребя рубашку.

– Скажи, если ты не веришь Амиру, который приходится тебе дядей… почему забыл еще и то, что я все еще остаюсь наставником тебе, и не пришел сразу, сказать о том, чего боишься? – негромко, но с чувством проговорил юноша.

Предельно искренним чувством досады, правда, удачно скрытым за другими удобными масками, и Аман мысленно поаплодировал себе: ну да, только ему и учить мальчишку честности и прямоте!

– Простите… – почти беззвучно прошептал окончательно уничтоженный Тарик.

Аман не ответил, рассеянно приласкав довольно заурчавшую пантеру, спавшую в теньке после сытного обеда.

– Скажи мне, – в третий раз повторил юноша, не глядя на свою беззащитную жертву, – почему ты отказался от приказа своего отца?

* * *

– Ты в самом деле собираешься его отослать? – тихо поинтересовался Сахар, после того, как прохладный бальзам был нанесен на ссадины, покрывавшие спину паренька, и нанервничавшийся Тарик задремал в уголке, яснее всяких слов невольно признаваясь своим защитникам, до какой степени он замучился за эти дни.

Амани окатил приятеля насмешливым взглядом, фыркнул и весьма выразительно передернул плечами:

– Разумеется, нет!

Даже если речь идет всего лишь о неисправимо наивном мальчишке, – верхом глупости было бы избавляться от человека, который обожает, почитает и превозносит тебя настолько, что практически на полном серьезе считает существом высшим и сверхъестественным! Чего только стоил его простодушный ответ на вкрадчивый вопрос Амана:

– Когда отец спросил о вас, я сказал тоже, что уважаемому Фархаду и вам, когда вы спрашивали. Остальное, о чем говорил отец… – голосок почти угас, но закончил мальчик вполне твердо, – нечестно и недостойно!

Юноша смог только головой покачать: вот тебе и робкое дитя! Амани безоговорочно поверил в искренность отказа Тарика исполнять направленные против него приказы отца, а представив, какую пылкую речь о достоинствах Ас-саталь пришлось выслушать Джавдату Ризвану, даже посочувствовал и уже не удивился, что тот взялся за плеть. Наверняка княжий родственник оскорбился еще пуще, чем после прямого обмена любезностями в лучших традициях Аленького цветочка и раз уж не оказалось возможным использовать близость младшего сына к наглому чужаку, не мог не пожелать избавить его от влияния бывшего наложника. Однако раз Тарик здесь…

– Ты настолько хочешь остаться со мной? – с мягкой насмешкой проговорил юноша, приподнимая за подбородок опущенную голову мальчика.

– Очень… – шепнул Тарик, зачарованно глядя в бездонные очи и вспыхивая мучительным румянцем, когда прохладные пальцы слегка погладили его по щеке.

И с ужасом понял, что выдал себя с головой.

Однако Аман лишь вздохнул, отводя руку:

– Глупенький… – и сразу же жестко обрезал, – в таком случае, тебе придется забыть о своих фантазиях.

– Я понимаю, – уронил уничтоженный Тарик, все гадкие слова о том, что судя по всему он сам только и годен на то, чтобы мужчина мог снять напряжение в чреслах, мгновенно вспыхнули в мозгу, обжигая до крови с новой силой.

– Ты понимаешь меньше, чем вон та нахальная кошатина! – раздраженно повысил голос Амани, которому уже до смерти надоело няньчиться с мальчишкой. – Я предпочитаю мужчин, а не маленьких мальчиков, и закончим на этом!

Только появление Сахара спасло Тарика от безжалостной расправы его разозленного кумира, который наконец в полной мере осознал какую заботу только что добровольно повесил себе на шею. Как и то, что обратиться за советом к князю уже не сможет, потому что ставить его в известность о некоторых аспектах относительно мальчика почему-то не хотелось… Однако, немного остыв пока наблюдал за четкими действиями помощника лекаря, Аман пришел к выводу, что все не так плохо. Мягкий как воск, Тарик был идеальным орудием для многих его честолюбивых планов, и неужто Аленький цветочек не справится с детской влюбленностью? Поэтому он ответил Сахару так, как ответил, и молодой человек с облегчением улыбнулся:

– Хорошо! Отказ наставника – трудно пережить, а для Тарика наверняка стал бы смертельным ударом!

Амани кивнул в задумчивости:

– Мы уже говорили о нем с Амиром, решив что мальчику лучше остаться у меня… И мне тут пришла одна идея, – юноша взглянул на Сахара и лукаво рассмеялся над его настороженным выражением. – Не пугайся, ничего особо сложного или экстравагантного! Ты упоминал о коне, и я подумал, что неплохо бы и Тарику найти какую-нибудь лошадку, чтобы он не забыл как садиться в седло. Поможешь?

Сахар задумался лишь на мгновение, прежде чем охотно согласиться.