Текст книги "Укрощение огня (СИ)"

Автор книги: Виктория Абзалова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

27

Спустя примерно пол часа, после того, как они перешли собственно к делу, по крайней мере у Сахара определенно пошла кругом голова от по-военному кратких и четких указаний. Ошеломлял вовсе не объем, а характер требований Амани, и к своему стыду он не имел ни малейшего понятия, для чего юноша собирается все это использовать, хотя в свойствах человеческого тела разбирался уже недурно, благодаря учителю. Но если назначение некоторых трав, цветов, листьев и прочего – вопросов в целом не вызывало, состав кремов, мазей и пропорции смесей из масел тоже в принципе были объяснимы, и даже, скажем, шарики из плавленного с лимонным соком сахара еще можно было как-то понять… то последний задумчивый вопрос Амани, поверг его в полное недоумение:

– Скорлупа грецкого ореха?! Это-то тебе зачем?!

– Да, пожалуй это уже чересчур и мне все равно не грозит, – с сомнением согласился сам с собой задумавшийся Амани, – Но свежий сок молодых побегов виноградной лозы, думаю, достать будет куда труднее… На всякий случай, пусть будет и орех.

– Зачем? – переспросил окончательно убитый Сахар, которому судя по всему придется к тому же исполнять особо сложные рецепты.

– А, – спохватился Аман, отмахнувшись, и наконец закрыл сундучок, – лишние волосы удалить…

– Где? – ляпнул Луджин, приспособленный ими вместо писаря, и тут же покраснел, под насмешливым взглядом Амана оттого, как можно было оказывается понять его вопрос.

– Везде, где понадобится, – с ехидцей уведомил юноша. Дразнить открытого парня доставляло огромное удовольствие. – Или то, что Аллах не обделил меня мужскими признаками, значит, что я должен мужественно скрести щеки отточенным кинжалом, а ниже развести такие кущи, что можно голышом спать на снегу?

– Ниже… – жалобно пролепетал Луджин, но Амани смилостивился и не стал его добивать подробностями. Ни к чему.

Уже Сахару он объяснил серьезнее:

– Правда, мне вряд ли это понадобится, ведь со временем отвар из жженки выжигает волос вместе с луковицей, а я пользовался им достаточно… И еще вытяжкой дурмана потом. Так что, ты прав: к бесам скорлупу.

– Понятно… отвар. Жженка. Дурман. К бесам, – Сахар заторможено кивал каждому слову, и резко потряс головой, борясь с наваждением.

– Не думай, – усмехнувшись, сжалился Аман и над ним, и попытался сгладить впечатление от обрушенных на голову несчастного рецептов, – Просто у дворцовых евнухов есть свои секреты, но на них не всегда можно положиться. Естественно, чем возиться со всем этим каждый день, ленивым тупицам, – что холощеным, что нет, – куда проще и приятнее, повизгивая, изредка быстренько обмазываться воском.

– Холощеным евнухам… в воске?… – побледневший Луджин пораженно распахнул глаза, в ужасе уставившись на юношу, с губ которого так непринужденно сорвались эти слова. – Но ты же не…

Словно поток ледяной воды плеснул в лицо, и Аман мгновенно опомнился, поочередно смерив взглядом напрягшегося Сахара и стыдливо уткнувшегося глазами в стол пунцового Луджина. По виду обоих было ясно, что вот они, те самые неизбежные осложнения от близкого общения с кем-либо, из-за которых сама мысль о нем всегда вызывала у Амана глубокое отторжение.

Но отступать поздно: сейчас или никогда. Проиграет с ними, тогда в конце концов проиграет совсем, ведь они – плоть от плоти Мансуры… И даже лучше, что вопрос о его рабстве остро полоснул сразу.

– Что «не»?! – одним движением юноша оказался перед Луджином, вначале выбрав его как более уступчивого и уязвимого в словесных баталиях. – Не евнух уж точно, и здесь есть кому это подтвердить… – кивок в сторону Сахара, – А даже если бы был, уж поверь, они не сами себе хозяйство отрезают!

– Аман! – помощник лекаря от подобного тона подскочил, как ужаленный, но навстречу упреждающе была выставлена ладонь.

– Погоди, – Амани обращался уже к нему, – Или, вы, только что прослушав целую оду мне и моим умениям в исполнении Масада, красноречивейшего из красноречивых, вдруг пытаетесь показать, что прошлое мое положение и его условия оставались для вас секретом?! Я – не помню, как меня привезли, но это событие явно не было тайным. И ничто сегодня не помешало тебе предложить свою помощь, а тебе – принять мою… Неплохо бы над этим подумать! А теперь приношу свои извинения, за то, что упомянул настолько шокирующие подробности в столь целомудренном обществе!

Круто развернувшись спиной к двум товарищам и отойдя к окну, Аман уже приготовился ждать, пока обостренное чувство справедливости взыграет в полной мере, подстегнув совесть своим острым жалом, однако на это не понадобилось много времени. Расстроенный Луджин оказался прямо перед ним в следующий же момент:

– Ты прав во всем, прости! И пойми – конечно, все знают, что ты был подарен князю, как наложник, но у нас не принято такое… И даже если вспомнить о том, как тебя привезли, то – наложник, прибывший в цепях и раненым? – молодой человек усмехнулся, пожимая плечами. – И извини, но кого-то, менее похожего на смазливенького мальчика-игрушку, чем ты, я себе не представляю! Как и большинство здесь, я думаю… Никто просто не задерживал внимания на такой подробности, танцор и ладно. А Масад… это же Масад!

По ходу его сбивчивой речи, выражение черных глаз менялось, а в конце юноша даже вполне искренне улыбнулся. Ему на самом деле было приятно слышать, что за исключением отдельных полудурков, страдавших словесным недержанием, люди цитадели, как и их князь Амир, не видят в нем всего лишь прикроватное украшение, по случайной прихоти хозяина оказавшееся на воле. До сих пор он ни в чем не ошибся, и тем проще становилась его задача и легче путь.

Тем не менее, с замахом на будущее вопрос необходимо было прояснить полностью, и никого лучше этих двоих для того не существовало.

– Мне лестно слышать, – мягко заметил ему Амани, и обернулся уже к нервно кусавшему губы Сахару, – однако я действительно обучен не только танцам…

– Мы уже поняли, – кивнул парень, и страдальчески поморщился, пытаясь свести все к шутке, чтобы благополучно забыть, – особенно я!

Аман жестко не дал ему такой возможности, с нажимом проговорив:

– И до недавнего времени, не одни лишь танцы требовались тем, кто смотрел на них. Излишне кричать о том на каждом углу, но это было. И утаивать свое прошлое я повода не нахожу, – четко расставил все по местам юноша.

Сахар поднялся, и так же серьезно ответил:

– Я понимаю тебя. Согласен, что о твоей жизни, никто кроме тебя судить не имеет права, – неожиданно он положил руку на плечо Амани, продолжив со вдумчивой улыбкой. – Не сердись, Луджин сказал все правильно. То, что тебя задело, было не отвращением, а скорее удивлением! Само собой, что слухи о тебе ходили, и как видно ходят до сих пор, ведь человеческое любопытство неистребимо, но рядом с тобой все равно ни о чем подобном абсолютно не помнишь.

Против воли слова молодого помощника лекаря тронули сердце. Удивив самого себя, Аман заговорил спокойно и искренней откровенностью:

– Потому что я не вижу причины стыдится себя. Мое обучение дало мне знания и навыки, какие есть не у всякого свободного от рождения, а знания, как известно, сила. Что же до тех, которые настолько смутили вас, – юноша перевел насмешливый взгляд на Луждина, – говорю первый и последний раз: единственная постель, которую я по-настоящему делил с мужчиной – это ложе моего прошлого господина, и у меня никогда не возникало желания избегать его, иначе я бы сделал это. И я никогда не испытывал желания к женщинам, хотя видел и рабынь и даже жен наместника, а они были очень красивы. Такова моя природа, и менять ее просто поздно. Я не могу сейчас отвечать за то, что образуется в будущем, но если моя судьба сложилась именно так, и привела меня именно сюда, то значит об этом судил Создатель. И если какие-то условности тревожат робкие умы – что ж, мне жаль!

Аман выразительно пожал плечами, всем своим видом заявляя, что последнее – не более чем фигура речи.

Некоторое время царило молчание: Сахар не мог подобрать слов, а Луджин не знал, что сказать, но первым снова как ни странно нашелся именно он:

– Пусть их! Если даже Хадис не запрещает альмак» сУи и подобный выбор, то кумушкам вроде Масада следовало бы мыть с мылом рты!

Амани и Сахар дружно фыркнули, в красках представляя картину активного умывания, и скользкая тема была закрыта раз и навсегда на самой веселой ноте.

28

В целом Аман был вполне доволен прошедшим днем, новым знакомством и тем как оно развивалось, но невозможно чтобы все всегда шло идеально гладко, и ложка дегтя все-таки случилась. Упомянув, что все нужное Сахар передаст с Тариком, молодой человек напомнил Амани о еще одном немаловажном вопросе, и юноша в нескольких осторожных выражениях попробовал прощупать почву, остановив приятеля уже на пороге:

– Я имел неосторожность дать ему несколько советов, и наивный ребенок теперь считает, что я его наставник, – недовольно скривился Амани, выдавая необычную причину своего беспокойства.

От того, как понимающе кивнул Сахар, юноша нахмурился еще пуще.

– Фархад уже знает?

– Знает, мальчик в тот же день просил отпустить его к тебе окончательно…

– И? – уточнил Амани, хотя тоже уже знал ответ.

– Фархад согласился, – не обманул его ожиданий Сахар.

Аман на мгновение крепко сжал губы, набирая в грудь воздуха… а затем разразился цветистой тирадой, полной изысканных метафор и выразительных эпитетов, закончившейся скорбным вопрошением Создателя, за какие непростимые грехи он так тяжко наказан, вынужденный вечно страдать из-за чужой глупости.

Богатство словарного запаса и виртуозное им владение, привело обоих его слушателей в состояние близкое к священному трепету, а еще больше удивила почти ярость, ясно читавшаяся на лице прекрасного юноши.

– Да что такого? Тарику будет лучше подле тебя…

Договорить ему не дали: метавшийся от распирающей его злости Амани, метнулся к парню, зашипев сквозь зубы:

– Лучше? Кому?! Я не настолько тщеславен, чтобы требовать себе прислугу исключительно княжеского рода. Чтобы подавать мне полотенце и сложить рубашку не нужно быть семи пядей во лбу! И я не могу понять, как можно, ставя род и его интересы во главе угла, спокойно определить мальчишку, который при должных усилиях может стать вторым Абдаллах Ибн Синной, или просто спасти жизнь важного для тебя человека, – выносить за кем-то ночные горшки! Заодно удобно спихнув со своих плеч заботу на другого…

– Успокойся! – Луджин попытался встать между разъяренной гюрзой, в которую превратился вдруг темноокий насмешник, и опешившим от нападок Сахаром. – Ты думаешь, что его жизнь прежде сильно отличалась от нынешней службы?…

Аман мгновенно остыл: младший сын младшей жены с кучей старших братьев и сестер – плодовитости жен княжего брата позавидовала бы любая крольчиха! Стоило задаться вопросом, вспомнит ли вообще Джавдат Ризван аль Амал имя этого своего отпрыска или о его существовании вовсе.

– Не суди превратно, – наконец нашелся Сахар, – никто не прогоняет его, когда муалим Фархад объясняет что-либо, а то, что непонятно, потом объясняю ему я. То время, что ты даешь ему, Тарик проводит у нас, помогая мне или читая. Но… не смейся и не злись – в последнее время у него получается гораздо лучше! Неужели ты не видишь того, что сделал? Мальчик изменился за несколько недель! Он стал первым задавать вопросы, он успешно учится держать клинок, он начал прямо смотреть в глаза, а не опускать перед каждым голову…

– Он всего лишь начал вести себя, как подобает, – сухо уточнил Амани.

– Да, – невесело согласился Сахар, – но он сделал это, глядя на тебя!

О Аллах, в шутках твоих – порой слишком мало от шутки! Урожденный раб и наложник, призванный преподавать уроки собственного достоинства мальчишке, чье происхождение куда как выше… Воистину, остается только воскликнуть – на все твоя воля!

Но почему однажды пройдя этот путь для себя, он должен повторять его для кого-то иного, кто оказался непростительно слаб?

– О, только потому, что мальчишка навоображал себе невесть что, давайте теперь сделаем из меня героя! – словно выплюнул Аман.

– И делать ничего не надо! Ты и так герой этого дня…

На пороге так и незакрытой двери стоял Амир.

* * *

Князь мирно улыбался, но оба молодых человека, торопливо попрощавшись, поспешили уйти. Амани же понял, что совсем забыл о времени и Амир, не дождавшись традиционной шахматной партии, зашел к нему сам. Подумать только! Аленький цветочек забыл о времени, назначенном господином… Даже если речь шла только об игре в шахматы.

Юноша осторожно подбирал слова извинений, но его прервали улыбкой и легким прикосновением к щеке, побуждая поднять сокрушенно склоненную голову.

– Нари, тебе не за что извиняться! Мне приятно, что ты не одинок и не скучаешь здесь, что у тебя появились друзья. И еще приятнее было бы знать, что наши вечера тоже интересны тебе и ты приходишь не потому, что таков приказ или считаешь себя обязанным…

Амир отошел от юноши, присаживаясь на низком диванчике, и Амани помимо сознания отметил в его движениях изрядную долю усталости. Тем не менее, голос мужчины звучал тепло и мягко:

– Я был уверен, что ты понимаешь это, и зашел совсем по другому поводу, но раз уж возник такой разговор… Хотя от твоего общества я не отказался бы даже под угрозой смерти, но тоже иногда бываю занят, – непринужденно продолжал Амир, в то время как Аман напряженно пытался понять к чему тот клонит. – И не хочу вынуждать тебя жертвовать своим отдыхом и друзьями в угоду чьим бы то ни было прихотям. Скажи, тебе хоть сколько-нибудь приятны те вечера, что ты проводишь со мной?

Амани не сразу нашелся с ответом на такой вопрос! Не уронить себя, не оскорбить господина, остаться на тонкой грани избранного пути…

– Приятны, – он не лукавил почти, – вы сильный игрок и интересный собеседник…

Хоть так, уже что-то!

– Тогда, – кофейные глаза посветлели обжигающей дымкой, – давай договоримся, что если что-то препятствует тебе или ты не в духе, устал, – то пошлешь предупредить об этом. Я в свою очередь, сделаю так же! Ты согласен?

Растерянному и смятенному от выказанного внимания, Аману не оставалось ничего иного, как согласиться, хотя подброшенные воображением картины больше напоминали семейные сцены: скажем, он посылает Тарика… Ага, что-то вроде «господин, госпожа просила передать, что сегодня не сможет посетить вас, у нее мигрени»! Или если князь занят – примерно так «дорогой друг, прошу меня простить, но сегодня я не смогу составить вам компанию, сами понимаете, дела государственной важности…» Юноша фыркнул, тряхнув головой, и с удивлением взглянул на чашу в своей руке, которую бездумно наполнял, чтобы отвлечься.

Мысленно пожав плечами, он протянул напиток не менее удивленному его порывом Амиру и сел напротив.

– Расскажи мне пожалуйста, что у тебя на самом деле произошло с Масадом, – мужчина с удовольствием пригубил прохладный чай с ароматом имбиря и мяты, и вернулся к главной причине своего визита.

Аман знал, что объяснение неизбежно, поэтому не испытал ни замешательства, ни тревоги, в несколько емких фраз поведав о происшествии и его причине, как бы показывая, что ничего из ряда вон выходящего не произошло. Однако, очевидно, что князь придерживался прямо противоположного мнения: лицо его потемнело, на скулах вспухли желваки, а в глазах отразилось уже знакомое бешенство. Аман благоразумно замолчал, правильно подозревая, что сломанная кость – самое невинное, что грозит зарвавшемуся наглецу, и не хотел случайно спровоцировать выход этой ярости.

Что ж, случается, что пожар тушат огнем, Амир действительно едва не сорвался, прекрасно уловив то, что Амани оставил в тени. Гнев его на то, что кто-то посмел задеть юношу грязными намеками, при этом не задумавшись, что тем самым оскорбляет и его, ведь особое отношение князя к гордому красавцу было прекрасно известно всем, усугублялся еще и тем, что кто-то смеет провоцировать конфликты в крепости и за ее пределами. Опять же не подумав, что в бою им вполне возможно придется прикрывать друг другу спину!

Но одного взгляда на само воплощение скромности и невинности с потупленными глазками было достаточно чтобы рассмеяться – настолько оно не соответствовало подлинному содержанию.

– Я вижу, что ты разумен и достоин доверия, не нуждаешься в присмотре и указаниях, великолепно умеешь разобраться в скользкой ситуации и найти из нее выход, – перечислил мужчина, когда заинтригованный неожиданным весельем, Амани вскинул взгляд на него. – Не стану больше ничего говорить и вспоминать об этом случае.

Амир поднялся, приблизившись к юноше вплотную, и продолжил, с нежностью коснувшись пальцами его виска и волос:

– Но я прошу тебя, обещай, что если кто-нибудь серьезно затронет тебя, встревожит или вызовет опасения, то ты обратишься ко мне. Это не надзор! – опередил мужчина все возможные протесты, мгновенно отразившиеся в черных глазах. – Просто я беспокоюсь о тебе, и мне было бы приятно помочь и поддержать тебя. Зачем выбиваться из сил в одиночку и рисковать, если есть на кого опереться… Обещаешь?

Ласкающие тихие прикосновения будто гипнотизировали, разве что мурлыкать не хотелось от них. А может дело заключалось в том, что он просто устал от одиночества… юноша непривычно мягко улыбнулся:

– Обещаю.

Словно камень свалился с души мужчины. И нельзя не признать, что такой – спокойный, открытый, не отторгающий исподволь крепнувшую понемногу близость меж ними, – Аман трогал его сердце все больше, сам не замечая того, и прорастая все глубже в нем.

– Вот и хорошо, – князь неохотно убрал руку и отступил, чтобы удержаться и не перейти за грань, разрушив то, чего уже удалось добиться. – Отдыхай, Нари, день был долгим… Доброй ночи!

Он ушел так же внезапно, как и появился, оставив юношу в изумлении смотреть на закрывшуюся дверь: а как же неизменный ужин на двоих и шахматы?

29

Новый день юноша встречал в одном из самых скверных своих настроений. Он чистосердечно признавал, что в подобном состоянии почти смертельно опасен для окружающих, но сегодня причина того была самая прозаичная и невинная – Аман не выспался.

Для него ночь всегда была не просто обычным временем суток в их череде… Скорее чем-то изначальным, извечным, – стихией, частью которой он был, капризным божеством, которому он принадлежал безраздельно как посвященный жрец и оракул. Живым существом – враждебным и ласковым, жестоким и щедрым, своенравным, прекрасным… способным после подлого удара в следующий момент запросто отдать на откуп триумф и победу.

Единственным другом, хранителем сокровенных тайн, и самым страшным врагом, когда-то каждым своим появлением безжалостно терзавшим незаживающую рану. Советчиком и вдохновителем, бесом-искусителем за плечами и наставником в пути, крыльями за спиной, холодной хваткой ошейника на горле… Они были неразделимы, являясь частью друг друга, и изо дня в день неся искру другого в себе.

Закадычный недруг остался с ним и на этот раз. По привычке Аман поздно лег, обдумывая и взвешивая события дня, быстро уснул, однако почему-то ему всю ночь напролет снилась какая-то чушь вроде оживающих шахматных коней, ферзей с саблями наголо, черного короля лихо теряющего голову от этих самых сабель. Лодьи вдруг вырастали до размеров крепостей и замков, а вместо доски под ногами оказалась развернута огромная красочная карта, больше похожая на пестрое лоскутное одеяло. Сам он на удивление активно и бодро участвовал во всем этом безумии, периодически просыпаясь, чтобы заснув снова, увидеть еще более причудливое продолжение бреда.

Дочитался, доигрался, железками намахался… – мрачно подвел итог юноша, едва распахнув глаза, и твердо решил сделать сегодня небольшой перерыв в осуществлении своих стратегических планов.

Тем паче, что встречаться в таком расположении духа с князем не стоило. В утреннем свете, Амани предельно ясно разглядел, что Амир своим воистину безграничным великодушием загнал его в угол.

Воспользоваться договоренностью и просто перестать встречаться с князем вечерами, юноша не мог – не мог позволить уронить себя теперь, выказав пренебрежение, нахальство, грубость и элементарную неблагодарность. Придумывать отговорки, вроде тех же мигреней и внезапного недомогания – трусость, лицемерие и подлость, к тому же ничем не оправданные. А согласиться с новыми правилами…

Самый сложный вариант Аман оставил напоследок. Согласие, конечно же не означало готовности немедленно предаться любовной страсти, но это все равно был бы значительный шаг к дальнейшему сближению, что понимали оба… Вот только к чему и зачем?

Юноша восхищался своим господином и проклинал его одновременно. Князя невозможно было не уважать за эту по сути мелочь, необременительную уступку, которая тем не менее не пришла бы голову любому из тех, кого Амани знал до сих пор! Как и за ум, терпение и тонкий расчет, чтобы сдвинуть равновесие между ними с мертвой точки, обернув позицию в свою пользу с не меньшим изяществом, чем за шатранжем. Аман знал, что достигнутая оговоренность, не более чем точка нового отсчета, но вот чего и какой мерой? Он так же знал, что вечером пошлет Тарика спросить, желает ли князь Амир, чтобы ему составили компанию за доской и порадовали слух приятной беседой…

Он лишь не знал хотел ли сам продолжать их опасные встречи, хотел ли сближения, которого уже не мог избежать, и хотел ли и дальше его избегать. Нелепо было кидаться в отрицания – ему нравилось общество этого мужчины, приятно льстило его внимание и забота, дразнила и влекла мягкая властность и сила в обращении, и это было хуже всего… в полной мере осознать свое влечение и интерес, жалко оправдываясь, что войти в доверие к господину крепости его прямая выгода.

«Мне нужно время подумать, найти решение…» – битый час убеждал себя юноша, физически чувствуя, как натягиваются тонкими жилками истекающие до занятия с князем минуты.

«Ты просто трусишь и боишься проиграть ему», – с презрением отзывался внутренний голос, многозначительно умалчивая о ставке, – «Проигрывает тот, кто бежит от схватки!»

Что ж, минута слабости может случиться у любого, да вот беда – незаменимый Тарик куда-то запропастился со вчерашнего дня, и красивейшей отговорки передать было некому. Пришлось довольствоваться более скромной, придуманной на ходу, покуда юноша спешил к так взволновавшему его учителю и господину просить об отдыхе в уединении.

* * *

Судьба мудра, хотя и слепа. Ее дороги далеко не прямы, полны камней, и на них легко споткнуться, но путник терпеливый и внимательный, тот, кто не отпустил руки незрячего поводыря, – в конце приобретает царскую награду, при этом зачастую сам того не ожидая и ту, о которой не помышлял вовсе… Жизнь порой любит удивлять, бывая причудливой и невероятной.

Безусловно здравое намерение Амани уединиться, и без помех обдумать малейшие нюансы сложившегося положения и возможного его развития – тем не менее так и не осуществилось: как оказалось, князь был занят этим утром, встречая отряд, пригнавший из долины в крепость лошадей и доставивших кое-что из продовольствия. А заодно и заявившихся с ними родичей. Рассудив, что нынче князю Амиру будет всяко не до него и озабоченный дурным предчувствием, юноша направился – правда, уже без Баст, – разыскивать кого-нибудь из своих новых друзей, чтобы под благовидным предлогом разузнать новости.

Вполне понятно, что первым в этом списке стоял Сахар: близость к Старому лису позволяла предположить, что молодой его помощник будет самым сведущим из троих кандидатов в жертвы, подбросив парочку подсказок, что за родичи, стоит ли обращать на них внимание и если да, то в каком ключе. Как всегда, особых усилий от него не потребовалось:

– Не занят? – с лучезарной улыбкой поинтересовался Амани у открывшего на стук дверь парня вместо приветствия. – Не помешаю?

– Не то чтоб очень. Не помешаешь, конечно, – Сахар вернул улыбку, пропуская гостя. – Решил взять с тебя пример, разобраться в запасах и составить списки…

Последнее донеслось уже откуда-то с лестницы, и юноше ничего не оставалось, как последовать за товарищем.

– Вдруг чего не хватает, а что-то выкинуть самое время. Поможешь немного?… Раз уж зашел, – уже стоявший на самой вершине стремянки со связкой каких-то подозрительных сушеных грибочков, Сахар обернулся на звук шагов.

– Помогу, – само собой согласился Аман, прикидывая правильно ли он помнит описание из библиотеки и не ивовый ли плютей у того в руках.

Помощник лекаря (и не только, как видно) развеял его сомнения, продиктовав: плютей ивовый. Кстати, гриб несъедобный и нисколько не лечебный, и не один такой… В общем, редкий свой день Аман проводил настолько плодотворно и познавательно, как этот – в святая святых Мансурского «лекаря», за разбором ингредиентов! Тем более что его занятый насущными заботами друг охотно отвечал на вопросы о воздействии на человеческое тело какой-нибудь травки или корня, и опомнился только тогда, когда они, не отрываясь от работы, в конце концов заспорили о свойствах шпанской мушки и действительно ли крапива усиливает особенности либо смягчает вред… Молодые люди как-то разом посмотрели друг на друга:

– Тебя и этому учили? – серьезно спросил Сахар, присев на край открытого сундука, в котором только что рылся, и упорно пытаясь заглянуть в глаза случайно закатившейся к ним звезде. Он был далек оттого, чтобы подобно впечатлительному Тарику демонизировать образ юноши, но Фархад прав: те условия, на которых князь определил его статус и некоторые детали – требовали прояснения.

– Не совсем, – Аман встретил испытующий взгляд так прямо, как мог только он, Аленький цветочек, виртуозно умевший показать только то, что намерен. – Как следить за собой, чтоб добиться вершины, некоторым снадобьям и их свойствам, вроде той же шпанки… Просто я никогда не тратил время зря и у меня хорошая память. Остальное – прочитал в вашей библиотеке и не привык… чего-то не понимать!

Сахар предпочел не обострять разговор тем, что круг его чтения был… скажем так, специфическим, а память действительно великолепной, раз Амани почерпнул свои знания не покидая библиотеки, ибо в противном случае, на выбор юноши обратил бы внимание Сафир, обычно готовый ятаганом отстаивать каждый свиток от того, кто намеревался перенести его за порог хранилища.

Но не мог не спросить, – как будто вдруг слегка сместился угол обзора, и того оказалось достаточно:

– Ты не доверяешь нам? – нечто подобное было бы объяснимо.

Аман ждал чего-то такого, но с этим союзником можно было быть только честным до предела допустимости:

– Тем, кого знаю, доверяю настолько, насколько знаю.

Сахар кивнул, принимая этот ответ. И должен был спросить еще:

– А князь?… Ты сейчас ближе к нему, как никто.

К его удивлению, Аман принял этот вопрос не просто спокойно, но как само собой разумеющееся, объяснив с задумчивой рассудительностью.

– Я не знаю, какой он правитель, и ни с кем не стану обсуждать его как мужчину. В воинских умениях я пока только ученик, а он – мой учитель… Но как человека – я не знал никого благороднее него и более достойного уважения.

В следующее мгновение уже Сахар удивил Амани, поднявшись и протянув руку:

– Прости, что и я усомнился в тебе, несмотря на то, что узнал до сих пор.

* * *

Принимая протянутую ему помощником лекаря руку, Аман думал о том, что подчас, честность действительно оказывается лучшей политикой, а правда – самым надежным оружием.

А еще… О чем он мечтал в тот же день, но год назад? О том, чтобы хозяин позволил ему остаться рядом после соития, о новом перстне – знаком его расположения к искуснейшему наложнику, о восхищенных взглядах его гостей, жадно ощупывающих полунагое тело раба-танцора, по глупости своей гордившегося ими, ведь то, чего желают столь многие, принадлежит одному единственному… и о том, чтобы ничего не менялось, а неизбежный конец оставался как можно дальше, но придя, оказался внезапным, быстрым и легким.

Аллах, спасибо тебе за то, что не слышал моих молитв!

Потому что именно сейчас он живет настоящей жизнью, и жмет руку свободного благородного воина, тогда как в прошлом имел право лишь целовать их из особой милости. Юноша был неправ, когда уверял себя, что этот дар князя не тронул его, наверное просто нужно было какое-то время, чтобы до конца осознать, что оковы действительно сняты. Больше никогда не нужно будет считать дни и ночи, рвать себе душу и травить ее ядом. Он свободен прежде всего от того, что так долго считал своей судьбой, и пора наконец прекратить бесконечно оглядываться.

Потому что если этого не сделает он сам, то другие тем более не забудут… – оглядевшись внутренним взором, Аман вздохнул и отряхнул прах со стоп своих. Алой розой на рассвете распустилась улыбка, гибкий стан распрямился так, будто нес за плечами крылья: он не станет прятаться от Амира, как перепуганный ребенок. Они – двое людей со свободной волей, Аман не лукавил, говоря, что общество мужчины ему приятно, в том числе в самом невинном смысле, и до сих пор князь ничем не дал повода к недоверию. Так стоит ли отказываться или мучить себя переживаниями?

Рассмеявшись с нотой лукавства над ошарашенным выражением лица Сахара, не привыкшего еще к настоящему лицу полуночной звезды, и наблюдавшим за преображением с долей испуга, Амани отложил письменные приборы и поблагодарил товарища за то, что тот даже не подозревал. Он в самом деле чувствовал себя так, как будто перешагнул какой-то важный рубеж и вернул, а еще вернее наконец полностью обрел, себя истинного, а это знание, как и любое другое, не под силу отнять ничему.

Он шел медленно, вдумываясь в каждый шаг и чувствуя предельно ярко каждый вздох. Без трепета и дрожи юноша переступил порог княжеских покоев, кивнув с улыбкой стоявшему на дежурстве Исхану, который иногда помогал им во время уроков, и прямо взглянул в глаза, что словно два колдовских зеркала убрали из образа все лишнее, отразив лишь его суть. Амир немедленно поднялся навстречу из-за заваленного картами стола.

– Как хорошо, что ты пришел… – слова эти не были ни игрой, ни фальшью.

– Вы так соскучились по нашим шахматным сражениям? – дрогнуло в ответ, чуть изгибаясь, антрацитовое крыло брови.

Мужчина негромко рассмеялся, любуясь юношей, чьи глаза в этот вечер действительно сияли будто две черные звезды. Они дышали жизнью, мерцали и манили помимо воли, и сердце замирало, пронзенное лучами света, цвета самой беспросветной тьмы…

– Если хочешь. Но давай сегодня обойдемся без шахмат, – попросил Амир, беспомощно растирая переносицу, – мне за день хватило битв и не настолько безобидных…

– Я слышал, что в Мансуру прибыл отряд?… – Амани не задумываясь над тем, что делает, наполнил небольшой кубок, протягивая его мужчине, который так же бездумно принял его из рук юноши.