Текст книги "Укрощение огня (СИ)"

Автор книги: Виктория Абзалова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

– Ты в порядке?

Аман вздохнул, промокая пальцами мокрые дорожки, и со стыдом за свою истерику отвел глаза:

– Не знаю… – тихо признался он, – я никогда раньше не плакал.

Горло перехватило, Амир бережно собрал губами последние капли с его ресниц:

– Значит, тебе это было нужно.

Юноша вскинул на него взгляд, но не нашелся с ответом, поэтому просто вернулся в кольцо надежных рук.

* * *

– Сколько ты за меня заплатил? – тихий вопрос, заданный голосом, в котором уже было всхлипов, раздался внезапно, и заставил мужчину вздрогнуть.

Амир приподнялся, вглядываясь во все еще заплаканное лицо юноши, но не заметил ни вызова, ни злости, ни даже всегдашнего щита из упрямой гордости, если не гордыни… лишь странную задумчивую сосредоточенность во взгляде.

– Зачем тебе?

– Сколько? – настойчиво проговорил Аман.

– Много! – парировал в тон мужчина.

Кофейные глаза князя начали темнеть, но пока возможная гроза была еще далеко, Амани упорно повторил свои слова. Нависавший над ним Амир, слегка наклонил голову, так что упавшие на лоб пряди не позволили различить выражение его глаз, но ответил честно:

– Всю свою часть за тот поход, и… кое-что из хранилища… – внезапно тон его стал непривычно жестким, и мужчина веско завершил тему. – Если понадобилось бы – отдал больше! Или выкрал бы тебя.

У Амани даже дыхание прервалось от последнего признания. Он прислушался к себе: не так давно Аленький цветочек точно взбесился бы от подобного расклада, но после всего, что было между ними и есть сейчас – именно в этот день и в этот миг…

– Что если я однажды захочу уйти? – вырвалось само собой, прежде чем новая мысль успела оформиться.

Он почувствовал, как напряглось сильное тело рядом, с неосознанным полностью страхом утраты увидел, как до хруста сжались челюсти и до белизны губы, но – в первом луче рассвета, на перекрестье клинков ночи и дня – можно было быть лишь откровенным, и Амир это тоже знал.

– Ты уйдешь… – тяжело уронил мужчина.

Прозвучало четко и ясно, весомее, чем любая клятва.

И снова «но»! Почему-то услышав его ответ, юноша ощутил не столько торжество от осознания абсолютной своей свободы, тем более не азарт от возможности достичь возвышенного положения, сколько – необъяснимую, нелепую и никому не нужную обиду, которой трудно было найти оправдание.

– Но это не значит, что я не стану пытаться вернуть тебя обратно!

Низкие мурлычущие ноты сопроводил поцелуй у виска, поскольку, оказывается, несравненный Ас-саталь успел позорно уткнуться носом в подушку, и – такая же глупая и нелепая, как и предшествующая злость, на ярких волнующих губах немедленно проступила улыбка. Пьянящее чувство – быть тем, кого завоевывают, а не продают!

Не тем, чем пользуются, а тем, кого лелеют и берегут… и внезапно действительно захотелось быть нежным – только для него, с ним… Кончики пальцев сами по себе чертили на коже мужчины прихотливые узоры и остановились только у бинтов, не решаясь пока их коснуться.

– Если пожелаешь, – Амир зарылся в разметавшиеся волны черных волос, одновременно предусмотрительно сжимая юношу так, чтобы лишить его любого намека на сопротивление, – украду прямо сегодня!

И приблизившись к губам, чтобы смешалось само дыхание, спросил:

– Хочешь, проведем этот день вдвоем?

В черных глазах бесчисленным отражением переливалась утренняя звезда, а в карих – уже золотом пылал рассвет…

– Да! – просто выдохнул Аман.

41

Словно сдвинулась какая-то незримая ось мироздания, меняя знакомые до мелочей очертания предметов и смысл событий. То, что раньше казалось незыблемым, вдруг покачнулось, дрогнуло, сорвалось и покатилось в пыль, как изъеденный червями прогнивший плод. Амани не хотелось сейчас думать об этом, о своих недавних слезах, о том, что они значили, и что Амир сделал для него в тот миг: на это еще будет время.

Сейчас – он желал просто жить, дышать, наслаждаться каждой минутой радости, пронизывающей все вокруг подобно золотым лучам солнца и звенящей прозрачным горным ручьем… Аман даже не стал спрашивать, куда и зачем они направляются – похищение, так похищение, да и усилий, чтобы приноровиться к Иблису, для настолько «опытного» наездника как он, требовалось еще много.

Несмотря на вредную бестию, доставлявшую немало хлопот в пути, спроси его кто – юноша не смог бы назвать еще какой-нибудь момент в своем прошлом, когда ему было так хорошо и легко, как рядом с Амиром! Было неловко и странно, позволять кому-то, причем тому, от кого напрямую зависит твоя судьба, – увидеть, что в чем-то он может быть неопытен и неумел. Слаб и уязвим… Только теперь, превосходно разбираясь во всех возможных постельных тонкостях и хитростях – неожиданно узнать колдовское очарование и силу случайных прикосновений, как например, когда князь помогал своему Нари впервые самому седлать нетерпеливого жеребца!

А после чувствовать, как с головой тонешь в огненной купели взгляда мужчины, полного горделивым восхищением, – почему?! Просто потому, что ты – есть… Аман впервые не понимал, как ему нужно вести себя и следует поступать, поэтому с осторожной готовностью передал все в надежные руки своего повелителя.

И не пожалел! Юноша искренне наслаждался обычной прогулкой, полюбовавшись издали мощными бастионами Мансуры и разломами скал, постепенно переходящими в бесконечное царство пустыни. Конь пока слушался его, и Амани не удержался, пустил его вскачь к самому горизонту, где слепящая синь сливалась с белой рябью песков… Правда, почти сразу он вернулся к остановившемуся на бархане князю, но Амир, видимо, как всегда лучше него самого понимал, что происходит с бывшим мальчиком-наложником, поэтому смолчал, только покачал головой в ответ на чуть смущенную улыбку в черных глазах возлюбленного.

Они опять свернули к горам, выйдя к неглубокой прозрачной заводи среди немногочисленной зелени. Ключ бил из-под камней, чтобы тут же, в нескольких шагах от своего рождения, исчезнуть под ними снова, оставив после себя мерцающее прохладой зеркальце… Вода – это дар, означающий жизнь! Позволяя утолить жажду лошадям, Аман опустился у источника и убрал платок, проводя влажной ладонью по лицу, шее, спускаясь по груди почти до рубца, а затем – с трепетом пригубил живительной влаги из протянутой ладони Амира.

Он думал, что они задержатся здесь немного, чтобы потом вернуться в крепость, но оказывается, путь их еще был в самом начале. Князь без труда отыскал тропу, уводившую казалось в самое сердце гор. Она была узка, так что приходилось следовать друг за другом, поднималась все выше и петляла по краю каменистого обрыва, на дне которого, судя по шуму, текла река. Броские виньетки зелени, становившиеся все ярче по мере того, как громче звучал плеск стремительного потока, оживляли склоны, а река неутомимо точила камни, разделяясь на рукава, огибавшие наиболее крупные скалы, и то и дело спадавшие с них по каскаду порогов. Ключи сбегали по склонам тонкими струйками, и как бы прозрачны не были воды, их насыщенный цвет говорил о том, что неширокое русло реки достаточно глубоко.

Тропа сошла на нет у невысокого водопада, буквально уперевшись в кипевший на камнях поток. Проехать дальше было невозможно, а вот пройти, как оказалось, вполне.

– Настоящее похищение! – рассмеялся юноша, привязывая вороного, рядом с невозмутимым Ахафисом князя.

– Разумеется, – хищно усмехнулся в ответ Амир, подавая ему руку, чтобы помочь подняться на скалы над водопадом. – Как дикий горец, я просто обязан увезти свою добычу в тайное и недоступное убежище, чтобы сполна насладиться доблестно добытым сокровищем!

Мужчина тоже категорически не желал, чтобы его драгоценный загрустил, позволяя теням прошлого вновь завладеть собой.

– А добыча последует в убежище самостоятельно, или ее уволокут, закинув через плечо? – озорно поинтересовался Аман, стараясь изо всех сил сдержать томящую дрожь, пробегавшую по телу, потому что запрыгнув на высокий валун, оказался в крепких объятьях князя.

Амир весело фыркнул, и с явной неохотой отпустил юношу.

– Ты грациознее легконогой серны и стройнее кипариса на склоне, огненный мой! Но боюсь, что здесь мы так не пройдем.

Амани выразительно выгнул угольную бровь, и последовал за скрывшимся в расселине мужчиной, чтобы через короткое мгновение задохнуться от восторга, благодаря открывшемуся зрелищу.

Вправо не получилось бы сделать ни шага, наоборот пришлось огибать еще один вросший в недра огромный валун, так что если бы не вновь протянутая рука Амира, юноша оступился бы от неожиданности. Он по инерции сделал несколько шагов по пологому склону, и замер в восхищении от увиденного: почти у самых ног плескалась вода!

Они стояли вначале узкого и длинного ступенчатого языка, который шел вдоль одной из стен и исчезал, постепенно сливаясь со скалой у самого водопада… Водопад! Каскад пенных струй широким веером ниспадал с высоты около трех человеческих ростов, и нырял в настоящее озеро, которое, по всей видимости, питало его меньшего брата, где они оставили лошадей, и всю реку ниже. Значительная часть площадки скрывалась в тени от нависающей над нею, изъеденной ветрами и сыростью скалы, однако спуск к воде и само озеро было залито ярким солнцем, отчего озерцо отливало золотом – ровным спокойным оттенком света там, где вода едва достала бы до колена, и яркими слепящими искрами на поверхности, где глубина уже была куда большей…

Аман очнулся от наваждения, только осознав, что пока он глазел на нерукотворное чудо, созданное природой и богом, Амир успел вернуться с парой седельных сумок.

– Мы останемся здесь? – с долей растерянности спросил у него юноша. Чувство было такое, будто он еще спит или очутился в сказке!

– Ты против?

Амани лишь молча покачал головой: какими словами возможно было передать, что как бы близко он не успел узнать князя, чтобы перестать удивляться его поступкам, каждый раз ожидая чего-то невообразимого и все равно благополучно ошибаясь, да, все равно – разве мог он представить, что за обычными словами «день вдвоем», кроется все это, и Амир окажется способен подарить своему любовнику настоящий Рай, пусть даже всего на один день?… Чтобы хоть как-то справиться со смятением, юноша резко развернулся, опускаясь у воды и погружая в нее руку:

– Теплая… – уронил Аман, потому что так и не смог подобрать подходящих слов.

А может, любые слова здесь были бы чуждыми и неуместными… И разумеется, озеру было далеко до нагретой ванны, но ведь горные источники должны быть холодны так, что сводило бы кости, разве нет?! Тут же вода была всего лишь немного прохладной, и юноша вполне был способен представить, что его может потянуть купаться!

При определенных условиях. Особенно если захочется немного остудить пылающее сердце, бедовую голову и разгоряченное от ласк тело… – Аман едва не застонал в голос от непередаваемой смеси бессильного отчаяния, и восторженного предвкушения.

– Она немного успевает прогреться. Здесь солнце весь день, а ночью отдают тепло камни, – ладони мужчины мягко легли на плечи. – Нари?

Юноша обернулся к нему, и показалось, что далекое солнце утонуло в бездонных очах цвета непроглядной тьмы, заставляя их кипеть бурным течением, чья порой обманчиво спокойная гладь – сейчас мерцает и дрожит искрами непривычной робости:

– Амир…

Почти неразличимый выдох обрушился на обоих стремительным горным потоком, сметая все на своем пути! Звезда рождалась заново, глаза его были отражением бездонного неба, со слепящим черным солнцем в зените, а в широком карем ободе по краю двух медных чаш – тягучей спиралью вязко плавилось золото на колдовском огне…

Руки сами легли на крепкие плечи, чувствуя, как вокруг сплетаются ответные объятия. Юноша подался вперед, настолько, что щека теперь касалась щеки, и каждый мог ощутить малейшие изгибы тела другого – и возбуждение, само собой! Но то, что росло между ними сверх простого влечения плоти, наконец явило себя в полную силу. Ничего излишнего: только легкие осторожные прикосновения и неровный ритм биения сердца рядом, который для каждого из них заглушает даже звук водопада…

– Не будем торопиться, – Амир заправил буйно змеящуюся прядку, и Аман понял, что не заметил, когда он оказался без платка, и куда делась очередная заколка. – У нас впереди весь день!

– Хорошо… – просто согласился Амани, бездумно пропуская рассыпавшиеся по плечам волосы сквозь пальцы.

Действительно, каждое из этих дивных мгновений вместе с князем, хотелось растянуть как минимум в часы, а то и на целую вечность.

– Что в сумках? – спросил он, чтобы хоть что-то сказать.

– Настоящее похищение должно быть тщательно организованно, – поддразнил Амир притихшего юношу. – Немного еды, вина, и… это!

У Амана уже не осталось сил удивляться, и при виде уда в руках мужчины, он только тряхнул головой с нервным смешком.

– Ну, я в самом деле никогда не писал стихов, – с мягкой усмешкой отозвался Амир, располагаясь на расстеленном плаще, – но льщу себе, что умею ценить чужие…

– Не нужно никаких стихов, – негромко прервал его юноша, пряча пылающее лицо и полный смятения взгляд, – иногда даже самые красивые слова кажутся убогими, потому что и они не способны передать того…

«…что творится в сердце!» – так же молча закончил за него мужчина, когда Амани остановился поодаль и осекся, – «Неужели, бесценный мой?…»

Амир коснулся пальцами щеки юноши. Тот отстранился, но словно бы отвечая на так и не прозвучавший вслух вопрос, и разрешая все возможные сомнения, Аман грациозно опустился на прогретый солнцем камень, оказавшись почти у самых ног князя.

Мужчина не произнес больше ни слова, но это молчание между ними было крепче любых уз. Сильные чуткие пальцы перебрали прижатые струны, рождая первые скупые ноты грядущей мелодии, а затем она потянулась тонким зеленым ростком к высокому небу, оплела собой застывшего юношу, цепко прорастая корнями вглубь. Музыка билась прозрачным ключом среди нагромождения острых скал, звенела стремительными ручейками, сбегавшими в подставленную чашу открытых ладоней. Глотком прохлады унимая мучительную жажду внутри, заполняя собой сосущую пустоту разлома. Омывая собою душу и навсегда унося из нее последние остатки яда. Очищая и исцеляя…

Амани сидел не шелохнувшись, лишь густые ресницы чуть вздрагивали, отбрасывая на скулы причудливое кружево теней. А когда мелодия смолкла, как родник снова скрывается под камнями, не давая иссушить себя обжигающему светилу и питая полноводную реку, – юноша плавно качнулся, уложив голову на колени своего князя… Амир на миг даже задержал дрогнувшую руку, прежде чем запустить пальцы в темный поток волос, растекшийся у бедра, и Амани невольно улыбнулся: несколько фанатичное отношение мужчины к ним – в чем-то забавляло его. Что особенного? Да густые, длинные, блестящие, потому что ухоженные, – всего лишь волосы! Он уже забыл про всяческие украшения и изыски, но Амир, казалось, часами готов был перебирать тяжелые пряди: как истинный художник любуется переливами цвета и красок на крохотных кусочках смальты в мозаичном узоре.

– Хайяти!

Что-то было в его голосе, отчего сердце завибрировало тугой, самой тонкой и звонкой струной под ударом плектра. Амани обернулся на князя… и подался выше гибкой лозой, бутоном цветка, раскрывающегося из утреннего сумрака среди листвы и трав навстречу дневному светилу. Чуть задержав руку, он кончиками пальцев прочертил контур лица его мужчины от виска до самого подбородка, и ниже, ладонь плавно легла ему на грудь, на мгновение замерев снова, прежде чем заскользить к плечу. Не отрывая взгляда от бездны черных глаз, Амир отложил уд в сторону, откидываясь к скалистой стене, чтобы опереться спиной, и одновременно чуть придерживая взволнованного возлюбленного, чтобы оставить ему больше простора для действий.

Впервые он видел Амана таким и готов был поставить оставшуюся половину своего состояния, что никому не удавалось еще разделить с ним подобное! Медленно, заворожено, словно под действием чар – узкие красивые кисти продолжали свое движение по его телу, то останавливаясь, то пускаясь в путешествие снова, постепенно пробираясь сквозь одежду князя. Веки юноши были опущены, лишь иногда мерцающие омуты мелькали за пологом ресниц, а руки замирали, – затем, чтобы снова прочитав в потемневших от желания глазах мужчины единственно возможный ответ на пока еще не осознанный до конца, но жизненно важный вопрос, – продолжить свой путь… Аман как будто пытался увидеть, узнать, запомнить каждый изгиб мышц под смуглой кожей с резкими росчерками шрамов на теле воина. Услышать, прочитать и понять отклик на каждое, самое невесомое свое прикосновение… Пальцы юноши блуждали по груди, по плоскому животу, нерешительно, но неуклонно спускаясь к паху, и отражением случайного луча на дрожащей озерной глади – по лицу, вдоль шеи, по контуру распущенного ворота – им вторили короткие и робкие касания обычно дерзких губ.

Горячие ладони князя огладили его бока, вначале от висков зарывшись в волосы, не торопясь спустились причудливым пылающим узором по шее и выгибающейся вслед спине, – и Амани с трудом перевел дыхание, наконец сжимая пальцы на напряженном до предела естестве мужчины. И застонал беспомощно, уткнувшись лбом в откинутую шею, в то время как Амир ласкал его там же…

– Амир! – резкий выдох.

– Амани, мой…

Это уже после, – после всего. Когда время снова начало свой бег, когда следовало бы стереть с себя белесые капли страсти… сделать хоть что-то! Или навечно остаться так, обивая друг друга, как ветви двух деревьев, растущих на узком и крутом обрыве. Затухающим отзвуком мелодии, настолько прекрасной, что ее не дано расслышать даже избранным, эхом в горах.

Юноша открыл глаза, взглянув на мужчину, в объятиях которого лежал, – Амир улыбнулся, проведя костяшками вдоль виска. И, кажется, только в этот момент Аман осознал, что на самом деле произошло между ними.

42

Господь, взгляни на созданный тобою мир, – он полон света! Он воздает Тебе хвалу теченьем вод. Ручьем сбегая по камням и склонам в тихую долину – звенят Тебе во славу голоса ключей. Изломом скального хребета – смиряется пред властью Судии, не требуя Твоих ответов на свою молитву… Он дышит, он живет, он бьется ритмом сердца, сгорающего в вечном пламене любви.

«Твои глаза, хаяти, – опрокинутая бездна, ночь перед рождением луны…»

«Твои глаза, мой благородный князь, как переполненное магмой жерло, предрекающее извержение вулкана…»

«Взгляни на меня, кальби! Кудри твои, как раскинутые сети на бурном море. Ложатся они как пелена сумерек в ущельях на излете вечеров…»

«Несравненный повелитель мой, губы твои как угли, что нещадно жгут мое тело… в своей милости утешь ими эту сладкую боль!»

«А-нари! Кожа твоя под ладонями как тончайший шелк под иглой… Дай мне украсить ее письменами страсти!»

«Господин мой, твое тело под пальцами моими как глубокое дно для ловца-жемжужника, полотно ковра под руками слепой ткачихи – будь снисходителен ко мне… Дозволь одарить тебя, чем могу!»

«Звезда моя неугасимая, познать тебя, – как познать Небо!»

«Мой неистовый барс, быть с тобой, – как разделить откровение о нем…»

«Прости меня, пламенный мой, я солгал тебе! Ибо никуда не смогу отпустить от себя…»

«Пощади, Амир! Разве смогу теперь когда-нибудь оставить тебя по своей воле?!»

…Плавно колыхнулись густые ресницы, приоткрывая два темных омута, улыбка юноши, обращенная к мужчине, была тягучей и ленивой, чувственной до остроты клинка. Пальцы князя слегка поцеловали его у виска в ответ на этот взгляд:

– Ты создан для любви, Нари! – само сорвалось с губ.

Улыбка стала чуть лукавой, и Амани сильнее откинулся ему на грудь, устраивая голову на удобно подставленном плече, в то время как пальцы бездумно гладили сильное запястье обхватившей его у талии руки.

– Как пожелаете, мой господин!

Какими словами можно было описать и этот день, навсегда впечатавшийся в память золотым сиянием, и этот дар, навстречу которому душа раскрывалась лепестками водяной лилии в сезон дождей, как будто заново рождаясь… К чему слова, когда молчание становится откровением?

И единением. Связующим уже не столько два охваченные страстью тела, сколько куда большее, что огненной искрой заключено в смертной плоти. Они отдыхали в объятиях друг друга и занимались любовью – медленно и вдумчиво, заглядывая друг другу в глаза, а чуткие руки уже не столько владели юношей, сколько поддерживали и направляли, позволяя творить сообразно его желаниям. Давая возможность расслышать их, а не слепое вожделение…

Возлюбленный – сосуд, зачерпнуть из которого возможно только то, чем ты его наполнил, и что сохранил. И каждый миг их рая, Амир наполнил тем, что так долго теснилось в груди, не оставляя и с нетерпением дожидаясь своего часа. К чему все обещания и клятвы, когда так ясен взор? И свет его звезды пылает ровно, снежинкой на вершине пика – собственное имя, вдох жжет гортань…

«Нет ни вчера, ни завтра, ничего… Быстрее, солнце! После такого впору только умереть, чтоб ненароком не осквернить подаренного чуда…»

По счастью, струи водопада не обманули, оказавшись ледяными! Но и они не помогли очнуться от наваждения, вернув себе рассудок… Амир же – уже нес его обратно, отогревая бережным движеньем рук и своим дыханием.

– Амани… Мой нежный, мое пламя… мой…

Но веер угольных ресниц – надежно сомкнут, чтобы ни лучика, ни отблеска негаданно обрушившегося чуда – не растерять!

* * *

К сожалению даже самые прекрасные мгновения невозможно заставить остановиться! День неудержимо клонился к закату, заходящее солнце все гуще окрашивало пески, скалы, вздымающиеся из них мощные стены – в оттенки розового и пурпурного, а сумерки теней уже растягивали свои полотнища.

– Не печалься, пламенный мой, – от порога обратился Амир к юноше у стоила, задумчиво поглаживающему шею довольно фыркающего Иблиса, – таких дней у нас будет много. Сколько пожелаешь!

Повода не верить своему повелителю у него не было, как сказал князь, так и станет, но все же, не оборачиваясь, Аман возразил негромко:

– Они будут другими…

Сердце сдавило в груди от того, как это прозвучало: Амани даже в мыслях уже не оглядывался в прошлое, смотря прямо вперед, а главное – в этом будущем видел их вместе.

– Они будут! – и добавил веско. – Жду тебя.

Черные очи ожгли взглядом искоса, горделиво вскинув голову, юноша наконец покинул конюшню, и вслед раздался тихий смешок: да, Аман не из тех, кто позволит заскучать, погрязнув в рутине!

Распахивая двери в свои покои Амани тоже еще улыбался, и при виде этой улыбки, пылающей на губах нестерпимым жаром, вскочивший было при его появлении Тарик – отшатнулся, бледнея как полотно. Юноша же вдруг сделал то, что никогда не входило в его привычки: на ходу сорвав с себя верхнюю, запылившуюся часть одежды, упал на постель, сгребая в охапку ошалевшую от такого натиска Баст, мирно дремавшую до эффектного появления хозяина, и от растерянности даже забывшую, что она вообще-то хищная и страшная кошка, а не обычная мурка. Правда, когда смеющийся Амани, перевернулся на спину, почти затащив ее на себя и принялся почесывать нежные ушки, пантера благосклонно заурчала, видимо решив, что в такие моменты последнее обстоятельство не принципиально.

– Я пьян! – подвел итог своему шокирующему поведению Амани. Подрагивающие в улыбке уголки губ противоречили сокрушенному тону.

Пьян от счастья. До сегодняшнего дня он даже представить себе не мог, что может быть так хорошо! Так не бывает, – твердил опыт, так было только что – безжалостно заявляла память, рассудок – мудро молчал.

Аман резко сел, намереваясь привести себя хотя бы в подобие порядка, и наткнулся на полный ужаса, страдальческий взгляд мальчишки: а вот и первая ложка дегтя! Он подошел к мальчику и сказал так терпеливо, как только был способен:

– Послушай, я кажется не давал тебе повода питать иллюзии и объяснил все сразу. Возьми же себя в руки наконец! Мужчина ты или кто? В нашем подлунном мире много всего невозможного, и твои желания из их числа. И если что-то ты не можешь изменить, то следует просто принять это, осмыслить и идти дальше! Иначе, – Амани помедлил, и жестко продолжил, – почему бы тебе просто не спрыгнуть с башни?! Один шаг и все, все беды позади…

Да если б Амир не заботился о племяннике, то несчастный фантазер действительно отправился бы… коз пасти, никогда не оказавшись в Мансуре!

– Вы говорите по собственному опыту? – неожиданно отчаянно и зло выдохнул Тарик, уворачиваясь от руки, пытавшейся взять его за подбородок.

Аман изумленно вскинул брови – ого, да в мальчишке просыпается норов?! Ну, дай Бог!

– Нет. Я никогда не прятался от жизни за пустыми мечтаниями. Прятал мечты… но и то до добра не довело! Что касается этого, – молодой человек привычно скользнул пальцами по шраму под рубашкой, – лучше быстрая смерть, чем долгий позор перед ней!

Это мальчишка понял, в конце концов понятия о чести среди горцев точно соответствовали сказанному. Слезы сбегали дорожками по щекам, но Тарик отступил, твердо произнеся:

– Спасибо за науку, муалим аху! Я… я сейчас принесу вам умыться.

Аман только тяжело вздохнул ему вслед, прекрасно понимая, что один разговор еще погоды не делает. Но начинать-то с чего-то надо, если он хочет не только наслаждаться в постели князя, но и приобрести в клане реальный вес и уважение.

* * *

Жалобный вид удрученного мальчишки был слишком слабым облачком, чтобы хоть сколько-нибудь омрачить для Амана сияние этого без преувеличения волшебного дня. Он собирался долго, ловя себя на вроде бы давно забытой суете, и останавливаясь то и дело – подвести ресницы или не рисковать перепугать на утро князя безобразными разводами по векам, тем более, что Амир давно привык видеть его совсем без красок… И не чересчур ли мрачен ставший обычным черный для вечерней трапезы вдвоем? Его – любимый цвет был цвет листвы, но в алом или золотом Амани всегда выглядел эффектнее всего… Оставить волосы свободными, как нравится Амиру, или пойти на маленькую хитрость, заинтриговав мужчину узорчатым переплетеньем шпилек, чтобы тот мог сам вынимать их по одной, любуясь как высвобождающийся каскад кудрей стекает вниз по спине, играя в приглушенном свете ламп… Амани посмеялся над собой, хотя, – что смешного в желании нравиться и вызывать восторг мужчины, которого желаешь, тем самым крепче привязывая его к себе?

Тем более, когда весь опыт юноши внятно говорил, что поддержать интерес куда труднее чем просто пробудить его, ведь если для последнего хватает любопытства, то в первом случае необходим упорный каждодневный труд.

Такие мелочи ни теперь, ни прежде – не могли смутить всерьез ни Аленький цветочек, ни теперь уже Ас-саталь! Однако когда все еще опьяненный и окрыленный юноша почти ворвался горячим пустынным ветром в княжие покои, то открывшееся его взгляду зрелище сразу же заставило Амани нахмуриться, окончательно возвращая из райских кущ на землю. Он прихорашивался и собирался, размякнув почти что хлеще наивного Тарика, размечтавшись о продолжении свидания, зато Амир успел едва лишь сбросить плащ, и очевидно, что вечер для мужчины выдался далеким от спокойствия.

Князь в задумчивости смотрел на развернутую перед ним на столе, испрещенную многочисленными пометками карту, сжимая в пальцах свиток, и юноша припомнил, что только что идя по коридору, видел Салеха, этого, как его, Джинана и еще одного, незнакомого ему воина.

– Дурные вести? – уронил настороженно подобравшийся Аман, раздумывая насколько сейчас уместно его присутствие и расспросы.

До сих пор он не вмешивался во внутренние дела Мансуры, за исключением тех случаев, когда это затрагивало его самого. Да, он не собирался останавливаться на малом, но несколько ночей в одной постели с князем – далеко не причина вот так сразу, настырно лезть в вопросы управления кланом. Скорее основание удвоить осторожность, не дав даже заподозрить себя в корысти и нечестии!

Впрочем, Амир как и прежде, не осадил его за дерзость. Вскинув голову, он отозвался без тени недовольства, но и без улыбки:

– Нет, пока всего лишь тревожные, – князь отложил послание, отошел к окну, устало потирая переносицу, и спокойно продолжил, прежде чем юноша успел продумать и задать следующий вопрос. – Мне пишет старый друг о том, что здоровье эмира оставляет полагаться только на молитвы. Это не удивительно, повелитель правоверных отнюдь не молод, так что сам понимаешь, Фадил не стал бы посылать гонца ради обычных сплетен…

С минуту Амани тоже бездумно глядел в ночь, а затем осторожно перевел дыхание: вот как! В стенах сераля внешние бури безразличны, сводясь к отъезду или возвращенью господина, ведь уготованная жизнь коротка и без того. А в Мансуре он вовсе позабыл, что за ее стенами существует что-то кроме царства песка и камня, чересчур увлекшись собственными переживаниями и переменами в судьбе… Опрометчиво и неосторожно, недальновидно!

– И если бы даже у эмира был достойный наследник… – между тем продолжал Амир.

– Власть мало взять, ее необходимо удержать! – мрачно закончил Аман: в этом законы сераля ни в чем не отличались от дневной половины дворцов.

Мужчина красноречиво усмехнулся в ответ:

– Послание Фадила значит, что он уверен – мы тоже не сможем остаться в стороне, хотя Аллах ведает, как я всегда старался избегать подобного!!!

Амани дольше задержал взгляд на разложенной карте, и – понял уже до конца:

– Франки! – коротко вырвалось у него.

– Усобица очень ослабит нас, только дурак не воспользовался бы этим.

Амир благодарно принял из его рук наполненный кубок, и неожиданно улыбнулся, остывая от мгновенной вспышки гнева на обстоятельства, из-за которых благополучие рода оказалось под угрозой. Он от души любовался юношей, стоявшим рядом с ним: острый ум, недюжинное самообладание, практически инстинктивное владение не только телом, но и словом, точное ощущение момента… Зная своего Нари, он и не ожидал увидеть замешательство или страх взамен на откровенность, но даже на страсть и ярость, против воли прорвавшиеся в последней фразе, – черные очи вдруг замерцали… восхищением?

«Мое неукротимое пламя!» – не верь он никогда в предначертания звезд, одного взгляда нынче на сосредоточенного посерьезневшего возлюбленного хватило бы для самых безумных предсказаний об их связи!

Амани же не думал о своих поступках, позволив руководить собой привычке и желанию. Тем более что ничего для себя необычного он не делал: да, он не наложник больше, но Амир – его князь и повелитель. Его любовник, наконец! И он встревожен и устал. В этот момент никто из них не может изменить что-либо, а значит нужно просто набраться сил для нового дня.

К тому же, в очередной раз заметив, как Амир неловко поводит плечом, юноша напомнил себе, что рана, пусть даже не опасная, за пару дней не зажила бы. Амир все еще носит повязку, хотя который день таскает его на руках, а в близости князь был нежен и осторожен настолько, что даже обратный путь на Иблисе не вызвал неудобства в… «нижней части» тела.