Текст книги "Фантазм (СИ)"

Автор книги: Виктория Абзалова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

В последнем помогал еще и Клеман, с молчаливого одобрения Кера ставший Айсену почти постоянным опекуном. Саза в их распоряжении не было, его заменила гитара, под сопровождение которой Луи с азартом выдавал фривольные песенки и едкие куплеты. Филипп смотрел на это хулиганство сквозь пальцы, изредка несерьезно хмуря брови. Пусть! Шалость – шалостью, главное, что он при этом тормошил юношу, не позволяя сосредотачиваться на страхах, отвлекая от беспокойства о том, как его примет семейство купца, и исподволь приучая держать себя свободнее, смелее, не боясь отвечать на разговор чем-нибудь кроме «да, господин» и «простите, господин».

Или хотя бы заставляя поднять взгляд от пола и улыбнуться.

А улыбка у него была просто замечательная! Немного робкая, правда, и от того, еще больше напоминающая проглядывающий сквозь серую хмарь солнечный лучик.

Безошибочным чутьем молодой человек уловил еще один способ продемонстрировать Айсену перемены в его жизни. Он первым позаботился переодеть юношу в новое, европейское платье, заодно постаравшись, чтобы в его распоряжении оказались не только единственные штаны и рубаха с чужого плеча. Покрой куртки прикрывал ошейник, так чтобы приниженное положение мальчика не слишком привлекало к себе внимание.

Разумеется, речь не шла о роскошном обширном гардеробе, к тому же Айсен привык держать себя в чистоте и опрятности и принял изменения естественно, испытывая неудобства лишь от непривычной обуви.

Еще неизвестно, узнает ли Фейран вообще своего котенка, когда увидит! – усмехался про себя Филипп. Он сам не узнавал в стройном, скромно одетом, стеснительном и молчаливом синеглазом юноше забитое, замученное существо, которое не так давно отвоевал у всяческих «хозяев».

Конечно, внешние перемены это только начало, но и они уже обнадеживали!

Важнее же всего было то, что юноша все-таки сохранил способность открыто тянуться в ответ на доброту и смотреть вокруг с надеждой. Этот бледный росток, упорно пробивавшийся сквозь толстую корку грязи, сколько бы его не топтали, сейчас напоминал хрупкий молодой побег: чего проще, неловкого движения хватит, чтобы обломить. Но дай ему опору, чтобы стебель окреп, – и деревце вытянется, подымется, распустится нежным вишневым цветом…

Что ж, за опорой дело не станет, а вот с цветами пока придется подождать! Известие догнало Кера едва ли не на пороге родного дома и удивило так, как наверное еще ничего в жизни не удивляло.

– Он что, совсем с ума сошел?!

Тристан никогда не давал повода уличить его даже в призраке истовой религиозности, – иначе он бы наверняка не сменил веру так безболезненно для своей совести, – а вот поди ж ты! Предположить, что вернувшийся из короткой отлучки, доставившей им столько хлопот во время разбирательства с Фонтейном, брат отправится в путь снова, причем не куда-нибудь а в святой хадж… Нет, на это не хватало ни воображения, ни логики!

Видно, в самом деле крепко зацепил его маленький синеглазый раб! С этой своей «недостойной» любовью брат борется отчаянно и жестоко, и чем это обернется – бог ведает, к добру ли, к худу так все сложилось…

Но только, хадж – это не в соседнюю деревню к приятелю заглянуть! Путешествие было опасным, не говоря уж о том, что могло занять не один год. Об Айсене, само собой, Кер позаботится, однако как сказать этому мальчику, только-только начавшему проникаться мыслью, что он такой же человек как остальные, и может заслуживать большего, чем быть постельной игрушкой, – что столь желанная встреча с любимым откладывается на неопределенный срок? Или возможно не состоится вовсе? Он ведь только на ней и держится.

Раздумья мужчины не могли быть более тяжкими, но по крайней мере честности юноша заслуживал точно.

Айсен принял новость внешне спокойно, и долго молчал, не поднимая головы, прежде чем повторить свое решение снова:

– Я подожду.

Вопрос в том, чего именно он может дождаться! – с горечью признал про себя Филипп Кер.

***

Даже ранняя весна на юге, само собой, не отличается особой суровостью, но и она может показаться слишком резкой тому, кто родился и всю жизнь прожил там, где не знают, что такое зима и холода. Погода, ясная и солнечная, еще не радовала настоящим теплом, случались и заморозки.

Айсен сполна прочувствовал, что новая добротная одежда не прихоть необычайно щедрого господина, а насущная необходимость. Попав по дороге под дождь, затянувшийся противной мелкой моросью, он весь вечер не мог отогреться, стуча зубами и не отходя от очага на постоялом дворе.

В конце концов озабоченный Клеман не на шутку встревожился. Юноша был безжалостно растерт неупотребленным покамест коньяком, в нужной пропорции чудодейственное средство залито внутрь, после чего несчастная жертва лечения на некоторое время потеряла способность дышать и видеть из-за хлынувших из глаз слез. Молодой человек еще немного посидел рядом с моментально уснувшим после экзекуции, закутанным в одеяло пареньком, качая головой: может, кому Айсен и покажется хрупким недоразумением, но на самом деле силы ему не занимать, – видно, что вынести парнишке пришлось немало, а все-таки он не сломался, не оскотинился. Иные свободные скатывались гораздо ниже!

По счастью, Айсен оказался крепче, чем выглядел не только духом, но и телом, и никого не задержал внезапной болезнью, так что можно было спокойно продолжить путь. Он с интересом наблюдал за жизнью в чужой далекой стране, которая отличалась от всего, что он знал до сих пор, – иные лица, одежда, нравы. Юноше нравились основательные жилища северян, завораживала мрачная эстетика храмов их веры, потрясало изобилие вод и деревьев… Более же всего, хотя он и не признавался себе в этом, его трогало то, что ни разу, с тех пор как они покинули портовый Перпиньян – он не видел, ошейников, подобных тому, который охватывал его собственное горло. Айсен разволновался: как отнесутся к нему люди, с которыми ему придется жить?! В свое новое обиталище он вступал не без внутреннего трепета, настороженный и испуганный.

Жилище купца его даже несколько разочаровало: Кер был богат, но деньги предпочитал тратить на дело, а не на пустую похвальбу. Двухэтажный дом, вполне обычный по убранству для этих мест, – и только, а краски в большинстве своем казались немного приглушенными, как бы обесцвеченными для привыкшего к восточной яркости. Бурная встреча, устроенная его главному покровителю домашними едва последние посторонние были отосланы, отвлекла от стороннего созерцания.

Высокая, вся спело-округлая женщина не первой молодости, но все еще цветущая, в необыкновенно шедшем ей чепце с кокетливо загнутыми кончиками и выбивающимися из-под них крутыми каштановыми кудрями волос – стремительно и величаво плыла навстречу мужу, как груженый венецианский неф по безбрежной морской глади. Ей досталось короткое, но крепкое объятие. Порывистая девушка не старше шестнадцати, в броском котарди из алого аравийского муслина с буйными смоляными змеями рассыпавшихся кос – просто повисла на шее у отца. Коренастый, но отнюдь не приземистый, вполне развитый мальчик лет четырнадцати подошел следом, солидно пожав протянутую руку… И тут же засыпав кучей самых разнообразных вопросов: о торговых делах, о перипетиях путешествия, о чудесах, наверняка увиденных в дальних странах. Маленький бесенок восьми-семи лет с проказливыми зеленоватыми глазищами уже давно не отлипал от ноги вернувшегося папы, зато четырехлетний ангел с сомнением наблюдал с рук няньки за еще более усиливаемой снующими слугами суетой (в предвкушении щедрот хозяина после твердой ручки его супруги) и основательно подзабытым мужчиной…

Бог миловал Филиппа Кера не только в торговых делах! Из пяти детей умерла лишь одна девочка, да и то во время эпидемии, скосившей весь край.

Позабытый Айсен замер у порога, жадно наблюдая за семейной идиллией и не решаясь войти следом. Не то чтобы зависть подняла в нем голову от подобной сцены, но он впервые в жизни задумался, – и пожалел, что не может вспомнить ничего такого о себе.

Юноша тихо отступил, стараясь не потревожить никого, и отошел к небольшому оконцу в коридоре, бездумно глядя сквозь частые решетки рамы.

– Айсен, что же ты?! – широкие ладони ободряюще легли на плечи.

Наверное, именно так обнимают сыновей… Юноша сморгнул неведомо когда и отчего успевшие выступить слезы, и подчинился развернувшим его рукам, подталкивавшим к с любопытством разглядывающим его людям. Он едва не отшатнулся, но чувствовал за спиной надежную поддержку го… метра Филиппа.

– Это Айсен, – просто представил его хозяин дома, – Он будет жить с нами, и я надеюсь, что вы поможете ему освоиться.

Последнее было обращено к детям. Первым – отреагировал Алан в своей основательной манере: представился сам, представил сестер и братишку, пока родители были заняты тихой беседой. Так же уверенно и естественно, как его отец менял жизнь ничем не примечательного в сущности раба, мальчик в несколько слов выразил доверие к воле отца положенным гостеприимством: осведомившись у неожиданного гостя не слишком ли тот устал, не голоден ли, и предложив показать дом… Пока не привыкший не то что к светским любезностям, но даже к свободному разговору на равных, Айсен беспомощно молчал, что наконец привлекло внимание госпожи.

Если Мадлена ле Кер и была удивлена возвращению мужа в обществе незнакомого парня, то уж во всяком случае, вида она не подала: в конце концов, не молоденькую же красотку приволок метр Кер! Конечно, волне могло оказаться, что сей Айсен – плод какого-нибудь синеокого увлечения молодости, однако: Филипп не такой человек, чтобы, не моргнув глазом, приводить прижитого на стороне пащенка-ублюдка под опеку законной жены, и если уж – не приведи Господь – было что-то подобное, без самой крайней нужды не позволил бы себе!

…Да, мадам Мадлена была очень и очень ревнива! Хотя и обходилась без скандалов и ругани, считая это несолидным.

– Айсен? – она окинула растерянного юношу придирчивым взглядом, в первую очередь, пытаясь оценить сходство, полное отсутствие которого настроило ее на практически благодушный лад.

Внезапно, цепкий женский глаз вычленил небольшую, но очень значительную деталь в облике паренька, в корне менявшую ситуацию – недвусмысленно видневшийся в вороте край ошейника… Мадлена величаво выпрямилась.

Сомнительно, что юноша носит его ради удовольствия!

На что направлено внимание хозяйки, Айсен понял мгновенно и сжался от неосознанного страха, прокатившегося вдоль неоднократно поротой спины липким холодком. Ладошка метнулась верх: толи прикрыть, толи уцепиться, как за единственный пока незыблемый ориентир, – узкую полоску металла, непроницаемым барьером отгораживающую его от мира обычных людей… Свободных!

И замерла на полпути…

Оказывается, в тесном мирке корабельной команды, под ненавязчивой, но от этого не менее крепкой опекой всеобщего приятеля Луи, он на самом деле расслабился, умудрился забыть о своем положении вещи… Что ж, к хорошему привыкаешь быстро!

И возвращение к реальности было далеко не самым приятным чувством!

Господин это одно, госпожа – совсем другое! Как солнцу и луне – свое время, так и каждому из них – так же свое место, и нельзя сказать, что кто-то важнее! Господин – правит миром, госпожа – правит домом господина…

И для таких, как он, – лучше не попадаться лишний раз на глаза!

Речь даже не о каких-то издевках, – хотя и такое бывало, уж если хозяин заиграется наложниками и выкажет пренебрежение… Просто: госпожа иногда говорит с рабами – озвучивая свою волю либо расположение. Иногда из няньки делая наперсницу и поверенную, а из любимой служанки, зачесывавшую волосы как нравится, кладезь сердечных тайн и салфетку для слез… Но ему-то расположения госпожи ждать не от чего!

И каким бы добрым не был хозяин, – на его госпожу, в случае чего, не жалуются!!

Губы беззвучно дрогнули в приветствии, но вовремя прозвучала подсказка:

– Мадам.

– Мадам… – покорно пролепетал Айсен.

Очевидная растерянность и страх в синих глазах юноши неприятно царапнули женщину по сердцу и заставили ее нахмуриться.

Растерянность немедленно переросла в панику. Парнишку разве что не затрясло: у него на лице было выражение кролика, которого уже начал заглатывать и переваривать удав!

Извечная женская жалостливость, многократно усиленная мощным материнским инстинктом, моментально взяла верх над всеми иными соображениями, да и муж представил юного раба совсем не как домашнюю утварь.

– Айсен, да? – она подошла ближе, доброжелательно улыбаясь и отложив разъяснение обстоятельств до более удобного случая: не грудью же вставать, прямо на пороге требуя объяснений что да как и почему, выясняя отношения на глазах прислуги и детей!

– Ты знаешь наш язык? Это хорошо, тогда тебе будет совсем нетрудно… Меня можешь звать мадам Мадлена, ну а с Фей и Аланом вы уж сами как-нибудь разберетесь.

Мадлена не удержалась и все-таки обняла оцепеневшего паренька, не отводившего от нее завороженного жалкого взгляда, сразу же ощутив, насколько он напряжен: плечи под ее ладонями слегка подрагивали, как перетянутая струна, которая готова вот-вот лопнуть.

– Ты наверняка устал с дороги и проголодался, – мягкие теплые руки успокаивающе поглаживали, в то время как юношу уже уверенно увлекали в сторону кухни, не обращая внимания на робкий лепет, что язык он знает немножко еще, ничуть не устал и совсем-совсем не голоден.

– Идем, Берта найдет тебе что-нибудь вкусненькое, а то ведь ужин еще нескоро! Потом я покажу тебе, где ты будешь жить, – устроишься как тебе нравится…

Прежде чем выйти, Мадлена обернулась на мужа, сумев коротким взглядом выразить множество возникших у нее вопросов, требующих подробных ответов, и получив в ответ столь же краткий кивок, одновременно выражающий согласие вместе с одобрением ее действий в отношении Айсена.

Молчаливый диалог родителей не прошел мимо Алана, очень его обрадовав: ошейник он не заметил, а новый знакомый ему понравился сам по себе, будучи к тому же иноземцем, а значит, давая возможность повыспрашивать о заморских диковинах в свое удовольствие. Мать же могла стать серьезным препятствием для всего этого. Алан не помнил, чтобы она открыто и яростно шла против воли отца, но Мадлена Кер, несмотря на внешнюю мягкость, на самом деле обладала характером железным, и игнорировать ее мнение не рисковал никто, в том числе и супруг. Она была из тех людей, которые обладают способностью единственным словом ли взглядом расставить все по надлежащим местам, определяя, что «годится», а что «не годится». К последнему могло быть отнесено что угодно: от недостаточно свежей выпечки и чересчур костлявой рыбы на обед, выреза платья и необоснованно переплаченного за него портному денье, до недобросовестности кого-либо из мужниных приказчиков и жирной рожи отца Конана, вместо службы шарившего поблескивающими глазками по всему, что двигалось и носило юбку. Имевший несчастье утратить ее расположение очень скоро начинал об этом жалеть, ибо вернуть ее доверие было потруднее, чем попасть на прием к Папе Римскому, а поставить на место Мадлена тоже могла не утруждая себя. Айсен само собой подобных подробностей не знал, но неожиданная доброжелательность хозяйки ошеломила его и без того.

Еще одним человеком, кто взирал на происходящее с глубочайшим недоумением, оставалась Фей – с братом-то все ясно, но с чего бы такое внимание старших к непонятному приблуде?! Ясно, что первое ее мнение о «госте» оказалось отнюдь невысоким, если не сказать пренебрежительным: моль в обмороке… хотя смазлив, конечно, не отнимешь!

В шестнадцать лет (почти семнадцать!) – простительно путать характер с апломбом и напускной самоуверенностью.

***

Айсен проснулся резко и сразу, как от удара, вскинувшись на постели, хотя прикосновение ко лбу было очень легким, почти невесомым.

– Тише-тише! Не пугайся… – Мадлена придержала его, присаживаясь рядом на краешек высокой узкой постели так близко, что юноша невольно едва не шарахнулся в сторону. – Ты так долго и крепко спал, что я подумала: не заболел ли…

Страшно смутившись от искреннего участия в тоне, Айсен бросил быстрый взгляд в сторону окна: ставни были распахнуты и становилось ясно, что сейчас никак не меньше полудня, а то и далеко за!

– Ох!! – глядя на госпожу несчастными глазами, юноша неловко промямлил, – Простите…

С чего это вдруг он так разоспался?!

Что сама госпожа пришла его будить!! Стыдно-то как! Не успел порог переступить, а уже нахальничает!

Но женщина только благодушно рассмеялась и опять, как бесчисленное число раз вчера, – погладила по плечу, механически расправила воротничок ночной сорочки Алана, пожертвованной ему давеча вечером, убрала со лба встрепанные волосы…

– Что ты! Что такого? Значит, тебе и нужно было отдохнуть хорошенько! Выспался? – Мадлена была даже довольна: видимо, мальчик действительно наконец расслабился совсем и почувствовал себя в безопасности!

После откровенного разговора с мужем, который без утайки поведал все известные ему обстоятельства из жизни юного раба, – суровая госпожа проплакала полночи, одновременно негодуя на Бога за крайнюю несправедливость и благодаря Его, что ее дети растут в достатке и довольстве. Уснуть она все равно бы не смогла при всем желании и оставшиеся пол ночи, приводя себя в порядок, чтобы на утро можно было без опаски показываться людям, – в нарушении Евангельской заповеди она поклялась себе, твердо определив, что сделает для этого загубленного ребенка все, что в ее силах.

И даже больше! По здравому рассуждению, Айсен не может отвечать за буквально вбитые в него пристрастия и склонности. И уж всяко лучше любовь, пусть даже к мужчине (вон, трубадуры нынче – о чем только не поют!!), чем тот блуд, который осознанно творят святые отцы прямо в церквах!

Мадлена знала о чем говорила ибо однажды стала невольным свидетелем греха, свершаемого прямиком за кафедрой – без малейшего стыда либо опасения!

К тому же, она рассудила, что по всему – мальчик просто потянулся к кому-то, кто отнесся к нему не как собака к куску сырого мяса! И понадеялась, что тот сможет перерасти свою привязанность, в которой обостренная чувствительность первой влюбленности усугублялась впечатлениями от пережитого…

В этом споре – Мадлена Кер была отнюдь не на стороне деверя!

Хотя когда-то сама упрекала мужа в небрежении чаяниями родного брата, сейчас она была далека от оправданий, и счастье, что Тристан не перевиделся с ней немедленно! Единственное, о чем жалела сейчас Мадлена, – это то, что Филиппу не удалось выкупить мальчика сразу же, а то и все девять лет назад, пока юноша еще не попал в «школу».

Жаль, но в целом мир, как и прошлое, изменить нельзя, и само собой, что Айсен не единственный в нем страдалец… Однако – это не причина, чтобы оставлять на гибель того, с кем судьба столкнула вплотную!

Утром, на посвежевшую голову, все вышеперечисленные аргументы, дополнились новыми: в муже она не сомневалась, а в этом случае идти против него вообще не хотелось. Ясно, что Айсен останется в доме! Что касается предпочтений парня в постели – то тут они ей были только на руку, избавляя от опасности для добродетели излишне активной и уже вполне созревшей Фей.

Так что, на робкий кивок женщина ответила со всей сердечностью, на какую была способна:

– Не нервничай, никто тебя не торопит! Так что одевайся спокойно… И поесть не стесняйся! Берта только рада будет: ты такой худенький!! И бледный совсем! – Мадлена сокрушенно коснулась щеки юноши.

Это было верно: на два года младший Алан был почти одинакового с ним роста, и гораздо шире в плечах! Айсен скромно промолчал.

– Будешь сегодня у меня на подхвате?

– Да!! – синие глазищи засияли при мысли, что он может быть чем-то полезен такой потрясающей, изумительной, невероятной женщине, как мадам Мадлена.

– Тогда иди завтракать, а я буду ждать тебя, – она направилась к двери.

Его будут ждать?!!! Не говоря уж о том, что этот вневременной завтрак сильно смахивал на ужин – метр Кер пришел часом позже, чем спустился Айсен.

Мадам была так добра, так внимательна к мелочам, о которых сам он и не вспомнил бы! Одновременно страшило и умиляло, когда она говорила:

– Обживись пока, а потом уж найдем, чем тебя занять…

Это обнадеживало, означая, что у него будет некое дело, а не только участь игрушки-украшения.

– Спасибо, Мадам… – именно так: с большой буквы!

– Спасибо, Метр! – Филипп тоже о нем не забывал.

– Благослови тебя Бог, дитя!

Говорить этим людям спасибо Айсен не уставал никогда, лишь сейчас осознав, чего он оказывается был лишен всю свою жизнь. Чем теперь с ним запросто поделились.

Думал ли он, мечтал ли, что его однажды просто полюбят? Ни за что, ничего не требуя и не отбирая взамен – бескорыстно! Что можно обнимать не только без похоти, но и без страсти – а чтобы лишь успокоить, утешить… Что кого-то будет искренне тревожить, что у него на душе, волноваться о его здоровье – ни почему, просто потому, что он есть. Впервые он в полной мере прочувствовал, что значит относиться по-доброму!

Он не сразу вообще смог придти в себя – уж слишком отличалась действительность от того, что он мог ожидать… К тому же, в первый день он был слишком напуган, что бы понять, а после уже не сразу нашел в себе силы поверить!

Метр Кер для юноши давно был сравним разве что со святым пророком… Пожалуй даже более значим, потому что в пророка должно было только верить, причем вера эта не несла в себе ничего кроме очередных разочарований, зато Филиппа можно было почитать здесь и сейчас! Да, он все еще оставался рабом, однако изо дня в день поступки купца исподволь, незаметно, но последовательно, меняли не только какие-то обстоятельства в его жизни, но и переворачивали душу: жизнь его, его сердце отныне принадлежали тому, кто дал ему почувствовать хотя бы на миг достоинство свободного человека, продемонстрировав, насколько верит в него и его волю. Верит, что он сможет стать кем-то большим, чем домашняя зверушка…

Это была не та любовь, которая заполняла его сердце к бывшему господину, но чувство от этого не становилось менее сильным или менее важным.

И Айсен скорее был готов умереть, чем позволить мужчине разочароваться в себе.

Впрочем, в этом доме еще никто не дал юноше почувствовать себя вещью! И то, как Айсен вошел в него – обернулось едва ли не большим потрясением, чем понимание и участие, так неожиданно и внезапно проявленное к нему очередным хозяином в час, когда уже, казалось, ничего не могло тронуть.

Хозяйка дома невозмутимо и величественно сразу же продемонстрировала его место, и с этого мгновения такая деталь как ошейник была словно вычеркнута раз и навсегда, – такова была ее непререкаемая власть. Айсен не сразу сумел понять, чем именно он ей обязан, хотя отношения со слугами страшило его не в последнюю очередь: они слуги, но они свободные… Он не представлял как вести себя, и ошейник буквально душил его под любопытными взглядами искоса.

Вполне возможно, не возьми мадам Мадлена юного раба под свое покровительство настолько явно, кто-нибудь из прислуги не преминул бы задеть его, выказать пренебрежение – повод найти всегда можно. Само собой, что останься он с ними один на один, Айсену бы пришлось куда труднее: защищать себя он не умел, а пожаловаться вряд ли хватило бы духу. Однако благодаря благожелательности хозяйки у него появилось время, чтобы показать себя, так что привыкание и притирка к новому образу жизни прошла так безболезненно, как только можно. Кто-то был доволен, что парень, несмотря на горячее расположение господ, помнит свое место и не задирается, кто-то умилялся природной скромностью, если не робостью юноши: по началу он и слова в ответ сказать не смел, лишь благодарил к месту и не к месту – из-за чего скоро даже до самого тупого дошло, что, судя по всему, парнишка хорошего в жизни видел – кот наплакал, раз так радуется каждому пустяку. Берта, к которой он сбегал, прячась от необходимости садиться за общий стол, и вовсе записала его в любимчики в первый же вечер.

– Что ж ты не попробовал даже? – сокрушалась радующая глаз своей дородностью опрятная кухарка, настойчиво пододвигая припрятанные специально для него вафли ближе.

Айсен неловко улыбнулся ей: он был тронут, и расстраивать добрую женщину не хотелось, но его мутило от одного вида, и справиться с собой было не просто.

– Я… спасибо, я не люблю такое, – все-таки решился юноша.

– Правда? – всплеснула руками Берта, но не отступилась, самодовольно добавив. – Да ты попробуй кусочек! У вас такого точно нет!

Айсен открыл было рот, чтобы повторить отказ, но промолчал, вдруг цепенея от нового страха… Нового ли? Разве не это стало препятствием для его счастья, разве не это заставило любимого не верить ему?! Как объяснить, что для него это не десерт, который любой ребенок уплетает за обе щеки – это плата…

Плата за боль в растянутом вторжением анусе, переполненном липким семенем. Знак, что почтенный Бабудай-ага, имеющий пристрастие не только к только что купленным девственникам, но и предпочитающий лично проверять выучку – доволен старательностью раба. Память о том, когда удовлетворенный гость милостиво треплет за щеку и прикармливает с руки, прежде чем продолжить. Способ перебить во рту вкус спермы, от чего становится еще отвратительнее… Как можно объяснить ЭТО?!

– Айсен, – его обеспокоенно окликнули, – Тебе плохо? Приболел? С непривычки, наверное… Ты прости дуру старую, перестаралась!

Юноша ответил кухарке еще одной вымученной улыбкой. Разошедшаяся Берта тут же отловила кого-то из слуг, поручив отвести парнишку до кровати.

– Я пока травки заварю, на случай если тебя тошнить будет…

Айсен ощутил себя совсем скверно от подобной заботы. Все эти люди добры к нему сверх всякой меры, но ведь они не знают, что именно он за раб… Получается, что он обманом пользуется их доверием, ведь они не имеют никакого представления о нем!

Слуги Магнуса ясно давали ему почувствовать себя грязью, даже раб Хамид относился к нему хорошо лишь до тех пор, пока он не стал снова спать с мужчиной. Господин Филипп прямо сказал, что считает это постыдным и мерзким (с чем Айсен был полностью согласен), хотя и готов дать ему шанс. Господин Фейран счел его недостойным. Да даже жалевший его Клеман не знал всех подробностей… Что будет если все узнают? Как же рано он успокоился!

Но ведь все равно все станет известно, когда вернется господин Фейран! Юноша сидел, потеряно уставившись на сумерки за окном: оказывается, что выбор перед ним стоял куда серьезнее – либо любимый либо весь мир…

Хорошо, на такой обмен он согласен! Он стерпит и эту боль, но что если любимый не примет его?! Или забудет о нем… От острой безысходной тоски, сжавшей сердце, хотелось плакать, но слезы почему-то не шли.

Когда раздались уверенные шаги мадам Мадлены и она вошла, Айсен не вздрогнул. Притворяться спящим было поздно, да и к чему? И глаз не поднял, не повернулся, – иногда кажется, что уж лучше вовсе не знать, чем потом ощущать утрату в сто раз острее…

Женщина зажгла свечи, некоторое время внимательно разглядывала юношу, а потом села рядом ласково обняв за плечи и притянув к себе:

– Айсен, тебя обидел кто-нибудь?

Молодой человек мотнул головой: горло сдавило.

– Ты скажи, не бойся!

– Нет, никто… – прошептал юноша, сжимаясь еще сильнее.

Мадлена еще подробнее всмотрелась в него: нет, парнишка все-таки не был болен, то что грызло его не поддалось бы знаниям медиков.

– Ну что мне с тобой делать… – она вздохнула, – Не хочешь – не говори. Но поверь, ты всегда можешь придти ко мне и рассказать, что тебя беспокоит. Нельзя все держать в себе, Айсен! То, что раньше тебе не с кем было поделиться, не значит, что так и должно быть. Я буду всегда рада тебе помочь, ты мне веришь?

– Да…

– Обещаешь, что не будешь больше прятаться в одиночку? А то ведь и правда заболеешь!

– Да… – Айсен поднял на нее совершенно несчастные глаза: рассказать? Мадам? Об ЭТОМ?!

Мадлена едва сдержала еще один вздох, – было очевидно, что юноше не дает покоя нечто, что не так-то просто поведать, и это нечто скорее всего из прошлого, а не из настоящего. Ей даже страшно стало от мысли, что еще она может услышать об этом хрупком забитом мальчике, а перед глазами на минуту возникла жуткая картина – обнаженный юноша, распластанный под бездушно и безжалостно вколачивающимся в него самцом, покорно отдающий себя на поругание под страхом мучительной кары… Ей самой стало трудно дышать.

Женщина тряхнула головой, из-за чего концы чепца взмахнулись двумя крыльями.

– Ладно, ложись-ка ты и правда! А то совсем я тебя загоняла, а завтра метр Филипп собирался взять тебя с собой на склады, – самым естественным на свете жестом, Мадлена поднимаясь поцеловала юношу в лоб. – Не переживай, все образуется!

Айсену показалось, что в него попала молния! Мгновение назад он был уверен, что госпожа обо всем догадалась, и вдруг…

– Спокойной ночи, – женщина обернулась на пороге, и увидела, что щеки юноши мокры от внезапных слез.

У него в глазах был край пропасти, к которому очень не хотелось подходить! Однако она пересилила себя и вернулась на прежнее место, промедлив самую малость, и прижав парнишку к себе еще крепче, чем прежде, гладя и укачивая, как маленького.

– Бедный, бедный мой мальчик…

После этого нежного шепота Айсена словно прорвало! Он рыдал, вцепившись пальцами в пышные рукава так, что плотная ткань едва не трескалась. А потом заговорил, – глухо, прерываясь на новые приступы плача, путаясь, перескакивая с одного обрывка кошмара на другой, – обо всем… Даже о том, о чем не спрашивал метр Кер.

Уж лучше так, самому, чем постоянно ожидать огласки и позора, или как с Фейраном – прикипеть всем сердцем, чтобы потом это сердце оказалось разбито!

Надо же, и у рабов есть сердце! Наверное, нужно, что бы оно болело, чтобы помнить об этом…

Когда уже ни слов, ни слез не осталось, юноша еще некоторое время тихо вздрагивал в так и не разжавшемся кольце теплых рук. Обессиленный своей внезапной вспышкой, Айсен не сразу осознал, что его все еще гладят, шепча на ухо, что-то успокоительно ласковое, что он понимал только наполовину.

– Ничего, ничего… все уже позади! Успокойся, не надо так… Все позади, ни одна скотина не посмеет больше тебя тронуть!! Это главное… Ты не один больше, и мы со всем справимся…

Обессиленный юноша позволил уложить себя на постель. Мадам Мадлена куда-то исчезла, – Айсен не понял куда. Его начало трясти в ознобе, а голова была невероятно тяжелой… И пустой: он чувствовал, как будто внутри не осталось ничего, кроме вязкого бултыхающегося тумана…

Мадам вернулась, заставила его сесть.

– Пей, а то голова болеть будет.