Текст книги "Фантазм (СИ)"

Автор книги: Виктория Абзалова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

– Мон сир Кантор ле Флев? – вежливо осведомился мужчина.

И кажется именно его менестрель приметил предыдущим вечером, подпирающим стены, когда волок Айсена домой… Кантор ухмыльнулся про себя: О! Явление праведника! По всему, парнишка господинчику тоже не безразличен, но это вовсе не означает, что он, Кантор, приветливо распахнет двери и сломя голову бросится соединять руки и сердца. Староват уже для амурчика, да и проучить кое-кого не мешало бы!

– Он самый. Чем обязан? – трубадур изобразил самую обаятельную из своих улыбок.

– Мое имя Тристан ле Кер. Я знаю, что Айсен у вас, – прямо назвал свою цель Фейран. – Мне необходимо встретиться с ним.

– Никак не возможно! Юноша сейчас умирает от разбитого сердца, а сие процесс тонкий, хлопотный… Посторонних не терпит.

– Вы издеваетесь?!

Как он и предполагал, терпением и выдержкой горе-возлюбленный не отличался.

– Что вы! Издеваться это ваша прерогатива, а я всего лишь немного играю на нервах! – Кантор небрежно оперся на стену над плечом «гостя».

– Прекратите паясничать! – Фейран снова отступил, понимая, что его не стесняясь провоцируют на конфликт.

Однако ему и так понадобилось все его самообладание, чтобы придти сюда снова. Ведь не привиделось же, в конце концов! Отчаянная надежда в синих глазах и прерывистый от затаенной боли вздох, умиротворенно опустившаяся на плечо головка… Неужели все это смогла перечеркнуть небрежная оговорка?! Да так, что мальчишка вдруг пустился во все тяжкие…

О да, тебе куда приятнее было бы увидеть, что Айсен за эти сутки выплакал все глаза, сгрыз ногти до локтей и пробил голову о стену!

– Что за насмешки! – процедил Фейран.

– Упаси меня боже! – Кантор сделал круглые глаза, которые вначале наполнились безмерной печалью, чтобы затем полыхнуть злым огнем. – Смеяться? Какой кошмар, какая бестактность!

Он уже практически загнал собеседника в угол своим напором и даже приобнял его за плечи, отчего Фейрана передернуло.

– А хотя вы правы, я смеюсь, – резко сменил тон трубадур и внезапно, не выпуская жертву из цепких объятий, выдал звучным баритоном. – Смейся, паяц! Над разбитой любовью… Гениальная строчка, вы не согласны? Надо подсказать кому-нибудь!

– Прекратите! По какому праву вы смеете обращаться в подобном тоне! – тоже разозленный до предела Фейран буквально стряхнул его с себя, – Я вообще пришел не к вам!

– Ах вы пришли! Простите, что никто не рыдает от счастья! – в голосе Кантора уже не осталось ни следа насмешки. – Чтобы окунуть тебя в канаву за все твои подвиги, мне никаких особых прав не требуется!

Он наклонился вплотную, не давая возможности противнику вставить свое слово.

– Любишь хорошеньких мальчиков? Иди в бордель! Там тебе за отдельную плату на блюдечке подадут хоть девочку, хоть мальчика, хоть жареную рыбу. А к Айсену не смей приближаться ближе, чем на полет стрелы, пока он сам не захочет видеть тебя!

Кантор выпрямился с прежней, полной обаяния улыбкой.

– Простите, «вас», – и аккуратно расправил смятые его рукой складки, прежде чем в удовлетворении удалиться.

Фейран не стал ни догонять, ни возражать, – в противном случае дело точно окончилось бы дракой, а он и без того уже унизил себя дальше некуда.

– Айсен! – чего больше в голосе: раздражения или страха, постепенно перерастающего в нечто, очень напоминающее панику?

Все просто: Айсен не хочет его видеть, как без обиняков сообщил его своеобразный наставник, и трудно упрекать юношу в том, что он не желает знать человека, который последовательно, раз за разом унижает его и приносит одну только боль!

Что он вообще сделал для этого мальчика, чтобы требовать хотя бы элементарной привязанности, не говоря уже о взаимности, верности? Что вылечил – так это его обязанность, долг врачевателя, призвание если уж на то пошло… Что не отправил после этого на рынок, равнодушно вышвырнув обратно в мир, где его подкладывали под каждого встречного с этой… грушей в анальном проходе? О да, безусловно, есть чему гордиться! Да и думал-то, вовсе не о том, чтобы защитить ребенка от посягательств.

Что ласкал его в постели? Положим, не всегда, а долгие ласки превосходно помогали справиться с собственной неловкостью от ситуации. И к тому же, ведь самому нравилось, наслаждался зрелищем, как в его руке твердеет член юноши, как учащаются его вздохи и темнеют глаза, как Айсен прикусывает пухлые, выразительные губки, и все равно не может сдержать стон… Как он отзывается на малейшее прикосновение, выгибается следом за движением ладоней, неторопливо скользящих по его коже, и разморенный, сломленный истомой, мечется на простынях, потерявшись в нахлынувшем возбуждении, чтобы потом свернуться клубочком под боком – теплый, мягкий, сонный, – прижимаясь к мужчине всем телом, переплетая ноги, и доверчиво прильнув щекой к груди или плечу…

От подброшенных памятью картин, Фейран едва подавил рвущийся из горла вой. Идиот! Как он мог отказаться от всего этого! Как смог дожить до сегодняшнего дня и не сойти с ума без него?!

Как мог его отдать хоть кому, даже брату! А ведь Айсен действительно ему верил, даже после всего, что с ним делали в жизни. Для него их близость была близостью на самом деле, знаком безоговорочного доверия, единственным знаком любви, которому его научили…

А других знаков он мальчику и не показывал! С каким-то мерзким холодком, пробравшим сердце, Фейран честно признал, что ни разу доброго слова ему не сказал просто так, лишь какие-то глупости, которые все шепчут в постели…

Но даже преданный столько раз, Айсен все равно ждал, любил, верил. Чтобы в конце концов дождаться…

– Айсен! – юноша не смог бы его не заметить, он шел прямо навстречу.

Удрученным, сломленным или убитым событиями молодой человек не выглядел, скорее сосредоточенно задумчивым

Однако пока Фейран заново перебирал сотню и один передуманные способы начать разговор, юношу остановил какой-то молодой мужчина.

– Луи! – Айсен оживился, с искренней радостью улыбнувшись ему. – Ты задержался, метр Кер ждал тебя еще день тому…

– Дожди какие! Там не дороги, а болота! – до отступившего Фейрана долетали обрывки оживленной беседы между знакомыми, которые дальше шли уже вместе.

Фейран отвернулся, чувствуя себя кем-то, вроде навязчивого воздыхателя. В приступе раздражения он решил не искать больше встречи, подождать, хотя сам не понимал чего он хочет дождаться…

Уязвленное самолюбие заткнулось уже к вечеру, еще один день Фейран продержался на силе воли, развлекая племянников, а когда в тишине ночи больше ничто не могло отвлечь, он понял, что эта вредная пакость, причинившая столько зла, издыхает в последних конвульсиях.

Что ж, мир не вертится вокруг него, и можно только порадоваться, что юноша обрел нормальную полноценную жизнь! Вопрос в том, есть ли еще в этой жизни место ему, или он разрушил все безвозвратно… Наверное, это было бы даже в чем-то справедливо, после того, как он с усилиями, достойными лучшего применения, выпихивал влюбленного в него мальчика из своей!

Самолюбие в последний раз щелкнуло клыками и испустило дух. На утро мужчина снова ждал, когда Айсен выйдет из дома и им представится возможность объясниться, не откладывая это еще на два года.

– Айсен! – голос предательски дрогнул.

Неужели судьба вдруг решила стать благосклонной?

Молодой человек запнулся на ровном месте. И обернулся.

***

За два года мальчик вырос, научился не вздрагивать и не опускать глаз, услышав свое имя. И то, что сейчас стояло в их глубине – вышибло воздух из легких, стерло из головы готовые стройные логичные фразы, а мгновение показалось бесконечно долгим от того, что Фейран там увидел…

Исступленная, отчаянная, горячечно-безумная, вынимающая душу смесь обреченности и надежды, от которой становится жутко.

Фейран не заметил как шаг его сам собою замер. Он просто стоял напротив не в силах подобрать ни одного слова, дыхание перехватило…

Айсен заговорил первым.

– Вы что-то хотели? – тихо проговорил юноша.

– Да…

Иногда самый глупый ответ – самый верный, потому что самый честный. Тебя, навсегда – вот что стало бы единственным правильным ответом, однако эти слова так и не прозвучали. Наверное, показались слишком нелепыми и вычурными немного опомнившемуся мужчине.

– Что же? – Айсен как-то неловко перевел дыхание: как человек, который понимает, что уже оступился в пропасть, но удержаться ему все равно не за что, а падение неминуемо.

– Ты не прогуляешься со мной? – неожиданно даже для себя услышал Фейран.

– Что?! – юноша ошеломленно заморгал, ожидая, скорее всего, чего угодно, кроме такого небрежного предложения. – Зачем…

В синих глазах отразились недоумение и растерянность.

– Нам с тобой о многом нужно поговорить, разве нет? – Фейран уже действительно взял себя в руки. – И довольно давно…

Поговорить… Это предложение было не совсем то, чего Айсен мог ожидать, и совсем не то, чего мог бы желать, но тоже имело право на существование. Юноша побледнел слегка, а упрямое сердце снова зашлось в рваном безумном ритме, в голос требуя быть рядом с любимым и не лишиться возможности на объяснение с ним.

– Хорошо… – юноша двинулся вниз по улице к реке.

– Айсен, я должен извиниться! – торопливой скороговоркой заговорил Фейран, спеша выплеснуть наболевшее за дни разлуки. – Я не имел права оскорблять тебя, не зная, как ты жил… И я не имел в виду ничего унизительного, только то, что мы могли бы побеседовать без помех!

– Хотя… – после паузы признался мужчина с принужденным смешком. – Наверное, имел! Если бы ты пришел ночью, сомневаюсь что я смог бы удержаться и ограничиться одними словами… Рядом с тобой я теряю рассудок!!

Айсен изумленно вскинул брови, не зная чувствовать ли себя польщенным или принять как новое обвинение.

– Спасибо! За честность…

Некоторое время они шли в тишине и, не сговариваясь, выбирая пустынные улочки и безлюдные места, пока не остановились в каком-то маленьком запущенном садике со сломанной оградой.

– Твой наставник тебя не хватится? – спросил мужчина, чтобы просто нарушить молчание.

– Кантор мой друг, а не хозяин, – совершенно спокойно пожал плечами Айсен, глядя куда-то в сторону. Прогулка помогла собраться с духом и ему.

– Да, хозяев у тебя теперь нет, – согласился Фейран, ощущая себя крайне неловко и неуютно оттого, что юноша защищается даже на самое невинное его замечание.

– Вам это не нравится? – поинтересовался вдруг Айсен и с интересом взглянул на него, склонив голову к плечу. В отличие от прошлой встречи, истерики не было и в помине.

– Отчего же! – Фейран не нашелся, что можно ответить на подобный вопрос.

– Наверное, нелегко увидеть равного в том, кого привык видеть у своих ног, – мягко заметил Айсен, улыбка горчила на губах. – Не терзайте себя, я понимаю! То, чем я был, любить трудно, а уважать и вовсе не за что. Но что же поделаешь… Жизнь переписать нельзя.

Молодой человек даже несколько виновато развел руками.

– Вы благородный человек, но не вините себя, – продолжил он отворачиваясь. – Вы мне ничем не обязаны. Я ни в чем никого не упрекаю и ни о чем не жалею. Чтобы между нами ни было дальше, вы уже дали мне очень и очень многое!

Фейран молчал, раздавленный его великодушием: это значит, что ты меня прощаешь? Эти слова – чтобы он не чувствовал себя таким виноватым? Но подобная благодарность ему не нужна!

Осталось ли еще что-то кроме…

– А ты в самом деле изменился…

– Вам это неприятно?

– Нет! Почему же… Я ведь и раньше совсем ничего о тебе не знал! – честно признался мужчина.

– Что же вам мешало?

Страшный вопрос, на который нет ответа.

– Я…

Неужели все… Неужели этот разговор – последнее прости?!

Фейран резко поднялся с основания ограды, на которое присел, и, протянув руку, отвел растрепанные ветром темные прядки, упавшие на лоб юноши – Айсен вздрогнул, как будто в него попала молния!

– Подари мне один день, пожалуйста! – вдруг безнадежно попросил мужчина. – Я обещаю сделать все, чтобы ты о нем не пожалел тоже…

***

Человек – странное, парадоксально неблагодарное существо! В большинстве своем, людям свойственно задуматься и оценить имевшееся, только тогда, когда они в лучшем случае встают перед непосредственной угрозой этого лишиться. Если не безнадежно позже.

Айсен, осыпающий мужчину фантастическими ласками и целующий руки господина лишь за то, что тот вспомнил его имя, когда позвал к себе – злил и раздражал. Зато сейчас, когда они просто шли рядом по улице, даже не касаясь друг друга и смотря в разные стороны, – у Фейрана голова кружилась от близости юноши, а сердце сжималось в груди и сбивалось с ритма, заставляя переводить вздох, как недорослю-подростку на первом свидании.

Свидание… Хотя смех далеко не самый веселый, над собой, великовозрастным закоренелым прагматиком, ни с того ни с сего без памяти влюбившимся в мальчишку, – посмеяться можно было бы! Как говориться, сам бог велел.

А вот для Айсена свидание или же просто прогулка с тем, кто его волнует – наверняка впервые!

Много это или мало – кто сможет измерить? Новая мысль ударила даже не изысканной светской пощечиной, а увесистой оплеухой базарной торговки: вот ты и первый для него… Все раздумывал, анализировал, копался в себе, чего-то хотел, требовал и бесился, запутавшись, а ответ на все вопросы, как это обычно и бывает, оказался прост и очевиден. Первый поцелуй, первая ласка, первое свидание… Он скомкал это, лишив юношу возможности испытать щемящее очарование первой любви.

Действительно первой, ставшей для него событием и откровением. Солнцем, под светом которого Айсен поднялся и расцвел.

«Вы уже дали мне очень многое…»

Но сколько же я у тебя отнял, малыш! – с горечью признал Фейран, и это преступление, пожалуй, превосходило тех, кто пользовался беспомощностью одинокого ребенка для удовлетворения похоти.

– Что-то не так? – тихо спросил Айсен, заметив, как мужчина нахмурился с тяжелым вздохом.

– Нет-нет, – очнулся Фейран, и, чтобы разбить неловкость между ними, предложил первое, что пришло в голову. – Не хочешь перекусить?

Удивленный Айсен неуверенно пожал плечами.

– Здесь недалеко «Сытый гусь», можно зайти туда…

– Не помню такого места, – невольно улыбнулся мужчина, когда они дошли до кабачка, и отмечая, как уверенно юноша держится. – А ты частенько здесь бываешь!

И тут же обругал себя, увидев, что Айсен напрягся.

– Приходилось, – с усмешкой ответил юноша. – С Фей спорить бесполезно.

Снова, хотя его слова не имели никакого оскорбительного подтекста и не несли в себе намека, Тристан ощутил стыд.

– Я рад, что тебя так хорошо приняли, – мягко сказал он. – Ты совсем освоился, даже говоришь чище, чем я теперь.

– Мне было кому помочь, – синие глаза затуманились от какого-то давнего воспоминания, – Метр Филипп и мадам Мадлена столько сделали для меня! Алан – мне друг, и Фей тоже хорошая… Когда не зацикливается на какой-нибудь рыцарской истории!

Тристан рассмеялся страдальческой гримасе юноши, и ледок отчужденности и недоверия был сломан.

– Кажется, моя племянница и ее компания не очень тебе нравятся! Филипп говорил, что… – потемневший взгляд Айсена насторожил мужчину, и он закончил осторожным вопросом, – вы не слишком поладили?

– У нас нет ничего общего, – спокойно объяснил юноша, опуская глаза. Возможно, когда-нибудь он расскажет об этом, но сейчас повесть, как на самом деле они «не поладили» с Илье и Дамианом выглядела бы так, словно не получив любви, он пытается играть на жалости.

Тристан сделал себе заметку на будущее: ясно, что Айсену пришлось нелегко, но не стал развивать неприятную тему, боясь нарушить хрупкую ниточку между ними. Он что-то спрашивал о пустяках, молодой человек отвечал – Тристан не смог бы сказать что, просто слушая голос, и не мог отвести глаз от сидевшего напротив юноши, тихо сиявшего румянцем, то и дело нисходящим до призрачной белизны под этим жадным пристальным взглядом.

Растерянный, смущенный, непонимающий совершенно, чего ему нужно ожидать, Айсен нервно улыбался, но сопротивляться собственной мечте трудно, почти невозможно. Он забывался, растворялся в любимом. Тристан коснулся его руки, и у юноши пресеклось дыхание. Сил на борьбу уже не осталось, то, что выглядело уверенностью – было спокойствием осужденного на эшафоте, который ждет знака о помиловании или сигнала к казни. Их встреча становилась одновременно счастьем и пыткой, но прервать ее Айсен не решился бы: пусть так! Что же поделаешь, если иначе не получается… Пусть. Хотя бы на один день поверить, что любовь возможна, что она не выдумка упрямого наивного мальчишки… что она может быть взаимной. А боль… Он же сам говорил, что с любимым и боль – это радость!

Пусть этот день будет твоим без остатка, как ты просишь! – мягко мерцали синие глаза, и Фейран терялся в их глубине, способной вместить в себя столько чувств:

– Ваше путешествие… – тревога.

– Жаль, что ты сейчас без инструмента, я бы очень хотел послушать, как ты играешь…

Всплеск горделивой радости:

– Мы можем зайти?…

– Нет уж! Твой наставник пообещал свернуть мне шею, если я к тебе подойду!

Смех, и мужчина вдруг понимает, что никогда его не слышал раньше.

– О! Кантор невероятный человек!

Беспощадно задушенная ревность! Обыденная беседа двух людей, ни чем не выделяющихся и не привлекавших к себе внимания окружающих, становилась таинством, связывавшим их теснее любых обрядов. Слова действительно не имели значения, единственное, что было важно – то, что самый дорогой человек рядом.

Они все– таки идут к дому. Айсен забегает только на минутку, пока любимый ждет его на улице, и, едва схватив дрожащими пальцами гриф, вылетает обратно, растерянно озираясь…

– Замерз? – прежде, чем юноша успевает запротестовать, ему на плечи опускается плотный уперлянд. – Вечер прохладный.

Руки – сильные, родные – на плечах, обнимая… Не выдерживая этой сладкой изощренной муки, Айсен разворачивается навстречу и прижимается к мужчине, утыкаясь лицом куда-то в район ключицы.

– Что вы…

– Не зови меня на «вы» больше! Пожалуйста…

– Хорошо, – юноша кивает, не поднимая головы. И отстраняется внезапно со смущенной улыбкой. – Только оденься. Мне не холодно.

– Ты же дрожишь весь!

Айсен не ответил, опуская ресницы, и у Тристана перехватило горло. Айсен… Хрупкое синеглазое чудо! Как можно было надругаться над ним, истязать или просто пользоваться им, как хозяйка пользуется полотенцем, вытирая руки! Все равно, что мочиться в сосуд, предназначенный для священнодействия! Его лелеять нужно, восхищаться, каждую черточку целовать…

Как он помнил, губы юноши сладкие, теплые, нежные – нежнее лепестков, а легкое касание их – пьянит крепче вина! Но почти сразу Фейран встревожено отстранился: напряженный Айсен осторожно высвободился и отвернулся, глядя в сторону потемневшими глазами.

– Прости… – мужчина тоже сделал шаг назад.

Проклятье! Трудно делать вид, будто не понимаешь причину подобной реакции, и никому кроме себя спасибо не скажешь, что теперь любое неосторожное слово или ласку Айсен воспринимает, как понуждение к сексу и бесцеремонность.

– Прости, – повторил Тристан с виноватой усмешкой. – Рядом с тобой я с ума схожу!

– Нет, ничего! – после недолгой паузы, юноша решительно тряхнул волосами, и попросил. – Погуляем еще?

– Как хочешь, – с облегчением согласился Тристан.

Некоторое время они шли в молчании. Айсен просто ждал, не решаясь назвать даже себе чего именно, чтобы не спугнуть ненароком привередливую птицу-счастье… А его горе-возлюбленный не заводил нового разговора из опасения снова расстроить юношу. Филипп прав, когда в сердце столько ран любое прикосновение может причинить боль: молодой человек слегка оживился и в полной мере вернулся к реальности только тогда, когда они оказались у городских ворот.

– Куда мы идем?

– Ты хорошо знаешь окрестности?

К удивлению Тристана, легкая тень, все еще сохранявшаяся в синих глазах, проступила сильнее: видно, все же не так сладко жилось Айсену эти два года и не все они были праздником… Мужчина ощутил укол совести: то, как он со зла швырнул невольника брату, точно приевшуюся безделушку, не выглядит преувеличением или недоразумением – он бросил мальчика, на самом деле бросил на произвол судьбы.

– Знаешь, – Тристан загадочно улыбнулся, не позволяя юноше сосредотачиваться на неприятном, – я хочу тебе кое-что показать…

Идея была сумасшедшей, но возможно, смогла бы отвлечь его от переживаний после поспешного поцелуя и преодолеть вернувшуюся неловкую натянутость.

– Что?

– Увидишь! – мужчина прислушался к доносившемуся поблизости монастырскому колоколу, отмечающему время. – Это далековато, но если поторопимся немного, то как раз успеем. Тебе понравится!

Заинтригованный, Айсен не протестовал, теряясь в догадках, лишь удивился еще больше от того, что его проводник свернул в поля. Идти действительно пришлось долго, особенно когда Тристан с несвойственной ему задорной усмешкой: «надо же, помню еще!» повернул на почти заросшую стежку, вероятно, когда-то все же бывшую дорогой. Крутой поворот вдоль пригорка, занятого арьергардом отступающей рощицы, и Айсен без подсказки догадался, куда его ведут – к видневшимся вдалеке развалинам.

Местечко и впрямь было живописными, но, подходя ближе, Тристан все больше выглядел разочарованным: само собой, что за пятнадцать лет предоставленные ветрам и дождям стены обветшали сильнее, чем он знал, а от башни осталось нечто, напоминающее гнилой старушечий зуб. Подниматься на это «великолепие» было попросту опасно для жизни. Мужчина обругал себя уже в который раз за день: романтика романтикой, но надо не забывать и головой думать!

– А что здесь было? – восхищенный вздох за спиной прервал поток самообличения.

– Замок. Небольшой, – улыбнулся Тристан, радуясь, что задумка удалась, и юноша забыл о чересчур поспешном поцелуе.

А главное, что здесь, вдали от всяческой суеты их только двое.

– Кто его разрушил? – Айсен гладил ладонью веточки ольховника, которым густо заросла восточная стена.

Мужчина пожал плечами. Вообще-то еще Луиза в свое время поведала ему историю о молодой паре, погибшей во время очередной драки за власть сильных мира сего, но ее подробности не задержались в памяти. К тому же, он привел сюда юношу не для того, чтобы пугать кровавыми историями о сожженном со всем обитателями доме, замученном хозяине и его жене, выбросившейся из окна.

– Пойдем, – Тристан протянул руку, помогая Айсену подняться по осыпавшейся кладке в наиболее удобном для этого месте, и развернул в сторону, противоположную той, откуда они зашли.

…Замок стоял на холме, на высоком берегу и внизу спокойно несла свои воды Гаронна. Река еще не прошла через город, и они были чистыми, почти до прозрачности, с зеленовато стальным отливом глубины. Низкий берег плавно переходил в заливной луг с разбросанными по нем островками деревьев, справа соединявшимися в настоящий лесок, постепенно теряющийся в голубоватой дымке. Погода стояла ясная, и слева можно было различить шпили и башни Тулузы, а над всем этим горел закат, окрашивая розовато-лиловые перья облаков в оттенок червонного золота…

Затаив дыхание, Айсен пил глазами раскинувшееся перед ним великолепие, совершенно особую, наполненную звуками жизни, тишину, простор, пронизанный лучами уходящего светила, в то время как Тристан любовался тонкими чертами самого захваченного зрелищем юноши. Сиянием распахнутых глаз в оправе бархатных черных ресниц, легким намеком на улыбку, тронувшем губы… его восторгом, его радостью, беззащитной открытостью миру – за одно такое мгновение не жалко отдать жизнь целиком, если она без него !

Так и не отпустив плечи, мужчина придвинулся к Айсену теснее, и тот обернулся, отвечая на улыбку:

– Ты привел меня сюда, чтобы показать солнце… – в невинной фразе почувствовался вдруг какой-то иной смысл.

Мое солнце это ты! Тристан канул в синеву предназначенного ему взгляда, в котором тоже плескались золотые лучики, и тихо попросил:

– Сыграй что-нибудь…

– Сейчас? Здесь?

– Самое время! – истово произнес мужчина. – Оглянись: на тебя смотрит сам Бог, и весь мир сейчас ждет!

Это было верно. Первые неуверенные аккорды прозвучали как ответ на тайну бытия. Набирая силу, мелодия вплелась в шепот волны, дыхание ветерка, скрыла очарованием волшебства горькую суть рассыпающихся руин, и перемешалась с алыми брызгами света, в которых солнце купало затихшую под ним землю. Она спрашивала, она звала, она была ослепительным небом в предчувствии грядущей ночи… Она была жизнью. Она – была! Музыка влекла за собой из переплетения звуков в смешение чувств. Она ничего не брала себе, она приглашала войти, вслушаться, и ждала ответа…

Струны умолкли, и поцелуй уже не выглядел неуместным или поспешным, словно став продолжением песни. Собственно, ею он и был!

Некоторое время они просто стояли, ловя губами дыхание друг друга, и Тристан с удивлением прислушивался к необыкновенному ощущению цельности в себе, завершенности, как будто обрел что-то предельно важное, отсутствие чего ухитрялся раньше не замечать.

***

Сумерки обрушились внезапно, возвращая парящие где-то в «нездесь» души на бренную землю.

– Мы не успеем… – шепнул Айсен, не отстраняясь.

Тристан вздрогнул: слова прозвучали, как ответ на еще не заданный вопрос. Однако заставил себя произнести почти небрежно:

– Не тревожься! – он обнял юношу крепче, чувствуя себя так, как будто ступает по тоненькой скользкой кромке на краю ледяного обрыва и может сорваться вниз в любой момент. – Нам никуда не нужно спешить…

И это тоже был своего рода ответ: зачем? К чему требовать еще чего-то, когда самое важное у них уже есть?…

Тристан боялся разомкнуть руки: прерывать миг абсолютного единения казалось святотатством, как будто уйти с этого места, оборвать звенящую на надрыве струну пронзительной нежности – явилось бы катастрофической, непоправимой ошибкой! Словно единственный шаг мог стать роковым, тем самым необратимым проступком, после которого безвозвратно меняется и человек, и его судьба, и смысл в ней уже перестает существовать…

Но вечно стоять так они, к сожалению, не могли. Забывшись, молодые люди уже пробыли на развалинах куда дольше, чем следовало, и теперь действительно вряд ли успели бы вернуться в город до закрытия ворот. К тому же, быстро темнело, и вскоре дорогу найти стало бы совсем затруднительно.

– В самом деле, уже поздно! – со вздохом сожаления улыбнулся Тристан, ловя себя на смутном, но тяжком ощущении, что он все же что-то упустил. – Пойдем?

Кивнув, Айсен сошел с обрушившейся кладки следом за мужчиной, успешно делая вид, что речь и правда идет не более чем о пристанище на ночь. Этот закат точно отравил его, разъедал душу ядовитой смесью надежды и самых сокровенных мечтаний, от которой не существует противоядия. Но юноша был спокоен, – как человек, который знает, что ему больше нечего терять и нечего бояться, потому что все страхи давно уже стали явью.

– Куда? – с какой-то странной улыбкой спросил молодой человек, но Тристан не смотрел на него в этот момент и не видел ее.

Мужчина медлил с ответом: ничего подобного он заранее не планировал, да и было нечто неправильное в том, чтобы вести Айсена туда, где он когда-то встречался с давней любовницей. Однако ни вопрос, ни ответ на него не имели для юноши ровно никакого значения – когда сердце заходится в агонии, какая разница здесь или там… Какая разница, где умирать.

И умирать теперь было не жалко. Любимый звал и просил, предлагая руку, чтобы помочь, и это было так болезненно-остро, как последний глоток воздуха перед стынущей глубиной дна. Как долго они шли на этот раз, и как называется постоялый двор в предместьях, на удивление приятный и уютный, куда привел его Тристан, молодой человек сказать не мог. И вряд ли бы нашел это заведение на следующий день, хотя местечко, как и его хозяева – несмотря на удар, гордо восседающий у стойки на пивной бочке старикан со щербатой кружкой, размером на добрую пинту, и его дочь, отличающаяся не менее могучим сложением, – были весьма колоритными.

Пусть так! Это было даже лучше – просто место. Просто один дивный день, который подходит к концу. Просто одна ночь… Огонек желания, никуда не исчезавший из светлых глаз мужчины, вспыхнул ярким откровенным пламенем, когда они оказались в снятой комнате. Он помнил этот огонь, ясно узнавал его в коротких взглядах Тристана…

Пусть! Пусть будет так, если нет ничего иного. Айсен потянулся к нему первым…

Поцелуй вышел резким и жадным. Юноша, знающий лишь как отдаваться, даривший себя любимому без остатка, всегда послушный, покорный чужим желаниям, – сейчас брал, требовал все, что ему только могли дать до капли! Тристан, раздумывавший о том, как выйти из щекотливой ситуации с одной кроватью, не нарушив хрупкой связи между ними и не настроив опять против себя стыдливость Айсена, оказался захвачен врасплох настолько, что даже не сразу ответил. А когда ответил…

Это не было почти случайностью, попыткой воссоединения, пробой пера; и не было трепещущим крещендо слияния двух душ на переломе судеб. Это была страсть – чистая, подлинная, – и огненное буйство в крови, заставляющее бренную плоть плавиться тягучей лавой…

Все было неправильно, все не так. Их первая настоящая ночь, ночь возлюбленных, а не раба и господина, должна была стать событием, знаком взаимности и примирения, символом того, что изменились оба. Она не должна была случиться в гостиничной комнатушке, все достоинство которой – постель со вроде бы свежим бельем.

Но изменить что-либо было уже невозможно. Они не смогли бы остановиться даже под угрозой немедленной казни. Тристан запустил руку в густые волосы юноши, слегка оттягивая их назад, вторая рука без участия сознания крепко прижимала к себе гибкое тело за талию, хотя Айсен и не думал отстраняться, позволяя убедиться в охватившем его желании. Это был поцелуй-сражение, в котором они перехватывали друг у друга судорожный вдох, чтобы в следующий момент слиться еще яростнее.

– Малыш… солнце мое синеглазое!

Губы мужчины спустились ниже, оставляя на горле пятна ожогов, и юноша откинулся, вцепившись пальцами ему в плечи и выгнувшись сильнее. Тристан поддерживал его одной ладонью у затылка, вторая уже ласкала конвульсивно сжимающиеся ягодицы. Плохо контролируя себя, Айсен приподнимался, потираясь пахом о напряженную плоть мужчины, чувствующуюся под одеждой. От близости его тела было жарко, юноша дрожал, как в лихорадке, и было бы бессмысленно отрицать, что он тоже хотел заняться любовью не меньше Тристана… Но почему тогда на душе так тяжело и больно?

Может быть, потому, что она уже не умеет ничего другого? Ничего, боль это жизнь, он помнит! – Айсен раздраженно дергал пояс, который никак не хотел сниматься, хотя куртка и рубашка были уже распахнуты.