Текст книги "Коварные пески"
Автор книги: Виктория Холт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)
– Но ведь он умер, не так ли? – мягко заметила я.
– Мертвые не всегда уходят. Бывает, их не может оторвать от тех, с кем они жили, даже смерть. Иногда их удерживает любовь, иногда ненависть. Бо все еще здесь. Он не может обрести успокоение, бедный Бо. Здесь ему было так хорошо. Понимаете, у него было все. Красота, очарование, блестящий ум. Он так умел играть на фортепиано, что невозможно было удержаться от слез. У Бо было все. И вот поэтому он никак не хочет смириться с потерей жизни, в которой был столь совершенен.
– Но, может быть, там, где он сейчас, к нему пришло еще большее совершенство.
Мисс Стейси тряхнула головой и по-детски топнула ножкой.
– Это невозможно, – сказала она сердито. – Бо был само совершенство, и он не может стать нигде еще более совершенным… Ни на земле, ни на небесах. Почему он должен был умереть, как вы думаете?
– Потому что пришло его время, – предположила я. – Случается же, что умирают совсем молодые. – Пьетро, Роума, – мысленно добавила я.
– О, он был молод и прекрасен, – благоговейно проговорила мисс Стейси, взглянув вверх на портрет так, как смотрят на божество.
– Вот таким он был в жизни. Этот портрет, кажется, вот-вот оживет. Я никогда не забуду тот день. Кровь… кровь…
Лицо ее опять судорожно сморщилось, и я поспешила сказать:
– Пожалуйста, не надо вспоминать об этом. Для вас тяжелы воспоминания даже сейчас.
Она приблизилась ко мне. От ее печали не осталось и следа. В глазах сверкало какое-то дьявольское озорство, и оно внушало еще большую тревогу, чем ее горе.
– Перед смертью Бо сделал признание под присягой. На этом настоял врач. Бо сказал, что Нейпьер не виноват. Они играли с пистолетами… ну, как это делают мальчики. «Руки вверх или я стреляю!»– выкрикнул Нейпьер. А Бо ответил: «Я застрелю тебя первый!» Во всяком случае так рассказывал Нейпьер. Но никто этого не видел. Они были одни в оружейной комнате. Бо схватился за свой пистолет, а Нейпьер в это время нажал курок. Они оба думали, как сказал Нейпьер, что пистолеты не заряжены. Но, как видите, в одном оказалась пуля.
– Какой жуткий случай.
– И с тех пор в доме все изменилось.
– Но ведь это произошло случайно.
– Как вы можете это утверждать! Вы, должно быть, очень уверенный в себе человек, миссис… миссис?
– Верлейн.
– Теперь запомню. У меня хорошая память на имена. И на лица тоже. Так вот, вы очень самоуверенная, миссис Верлейн. Вы ведь не пробыли здесь и дня. Поэтому, чтобы заявлять так, вы должны быть очень уверены в себе.
– Конечно, я не могу знать всего, – сказала я, – но ведь совершенно ясно, что, когда два мальчика играют, может произойти несчастный случай. Так бывало не раз.
– Нейпьер завидовал Бо, – прошептала она таинственно. – Все это знали. Иначе и быть не могло. Бо был так хорош собой, и он умел все делать превосходно. Он стремился доказать и доказывал свое превосходство над Нейпьером во многих вещах.
– Ну тогда он не был таким уж хорошим, как вы думаете, – откликнулась я резко и сама удивилась своему желанию защитить Нейпьера. Но я жаждала справедливости не для того надменного мужчины, которого встретила на конюшне, а для отверженного мальчика!
– Да, конечно, это было детское соперничество… Он был таким еще не взрослым… Но вот Нейпьер, он-то был совсем другим.
– Что значит – другим?
– Трудным. Он всегда предпочитал поступать по-своему. И всегда так поступал. Ни за что не хотел учиться музыке.
– В этом доме всегда любили музыку?
– Их мать прекрасно играла на рояле. Так же, как и вы. Я слышала сейчас вашу игру. Мне вдруг почудилось: это вернулась Изабелла. Она могла бы стать очень большой пианисткой. Но когда вышла замуж, то оставила свои занятия. Уилльям был против. Ему хотелось, чтобы она играла только для него. Ну, вы, наверное, понимаете это, миссис Верлейн.
– Нет, – ответила я с жаром. – Не понимаю. Мне кажется, он должен был дать ей возможность продолжить занятия. У кого есть талант, тот не должен зарывать его.
– О, да, евангельская притча о талантах! – воскликнула она, ее глаза восторженно засветились. – Вот так думала и Изабелла. Она очень сожалела, что…
Мне это сожаление было понятно. Из-за замужества Изабелла забросила свою карьеру… почти так же, как я.
По-детски голубые глаза пронизывали меня взглядом. Затем Сибила Стейси снова повернулась к портрету.
– Открою вам один секрет. Это – моя работа.
– Вы художница?
Сибила заложила руки за спину и кивнула.
– Как интересно!
– Да, это я написала портрет Бо.
– Он позировал вам незадолго до своей смерти?
– Позировал… Да он бы ни за что не стал бы позировать! Я даже не думала просить его об этом. Я знала Бо. Он всегда у меня перед глазами. Поэтому не было нужды в том, чтобы он позировал. Я пишу только тех людей, которых знаю, миссис Верлейн.
– Очень мудро с вашей стороны.
– Вы хотели бы посмотреть другие мои картины?
– Да, было бы очень интересно.
– Изабелла была одаренным человеком, но не единственным одаренным в этом доме. Пойдемте сейчас ко мне. У меня здесь есть свои собственные покои. Я там живу всю жизнь. Но однажды чуть было не уехала. Потому что собиралась выйти замуж.
Ее лицо сморщилось, и я подумала, что она сейчас разрыдается.
– Но я не вышла… и поэтому прожила здесь всю жизнь. Теперь у меня есть только этот дом и мои картины.
– Я вам сочувствую, – призналась я. И вдруг она улыбнулась.
– Возможно, когда-нибудь я напишу ваш портрет. Но не раньше, чем узнаю вас. Только тогда станет ясно, как изобразить вас. А теперь пойдемте со мной.
Эта маленькая, очень странная женщина совершенно заворожила меня.
Мисс Сибила проворно засеменила из комнаты, из-под голубой юбки замелькали черные бархатные туфельки. Посмотрев через плечо, она улыбнулась. В ее улыбке промелькнуло озорство, как я уже говорила, она была похожа на шуструю девочку, и эта невзрослая манера держать себя в сочетании с морщинистым лицом производила интригующее и вместе с тем болезненное впечатление. Мне было очень интересно, что я увижу в ее комнате, и действительно ли портрет над камином ее работы.
Мы то поднимались по лестницам, то шли по каким-то коридорам… Вдруг она обернулась и хитро спросила:
– Ну, как, миссис Верлейн, вы еще не запутались в наших переходах?
Я призналась, что запуталась, но добавила, что, надеюсь, со временем сумею сама находить дорогу.
– Со временем… – прошептала Сибила. – Возможно. Но время не всему может научить, не так ли? Говорят, время лечит. Но ведь не все, что говорят, – правда, согласны?
Мне не хотелось пускаться в рассуждения по этому поводу, и я не стала спорить. Улыбнувшись, Сибила снова повела меня за собой.
Наконец, мы вышли в ту часть дома, где находились ее покои. Они располагались в одной из башен замка. В них было три комнаты.
– Они идут одна за другой по кругу, – объяснила мисс Стейси. – Можно переходить из одной комнаты в другую и оказаться в той, с которой начали. Необычно, правда? Сначала я хочу показать вам свою студию. Она выходит на север. Свет, как вы понимаете, имеет для художника очень большое значение. Пойдемте, и я покажу вам кое-что из своих работ.
Я вошла следом за ней. Окна в студии были гораздо больше, чем в других комнатах, и все ее пространство наполнял сильный ровный свет с севера. Он безжалостно изобличил тщетность усилий, которые прилагала Сибила, чтобы выглядеть юной. Ни маленькие бантики, ни крохотные бархатные туфельки не могли обмануть глаз: на лице ее отчетливо были видны глубокие морщины, на тоненьких руках, похожих на птичьи лапки, проступали темные старческие пятна. Но ничто не могло приглушить ее детскую живость.
Комната была обставлена просто и скромно. На стенах висели несколько картин, а в углу сложены подрамники с холстами. На столе лежала палитра, а посередине комнаты стоял мольберт с незаконченным портретом трех юных девушек. Я сразу же поняла, кто они: Эдит, Оллегра и Элис.
Я подошла. Сибила внимательно следила за моей реакцией. Все верно: с золотистыми волосами Эдит, с копной черных вьющихся волос Оллегра и безукоризненно чистенькая Элис.
– Вы их узнали?
– Конечно. Сходство передано превосходно.
– Юные создания, – с расстановкой произнесла Сибила. – Но их лица пока ничего не говорят.
– Почему же? В них видна молодость… неискушенность… неопытность.
– Ничего в них не видно, – настойчиво повторила Сибила. – Но тому, кто хорошо знает эту троицу, ясно, что скрывается под их юным обликом. Но видеть – это дар художника. Видеть то, что пытаются скрыть.
– В таком случае художники – не очень удобные люди.
– Да, их стараются избегать, – смех у Сибилы прозвучал звонко, как у девочки. Она смотрела на меня, и от ее голубого детского взгляда становилось не по себе. Будет ли она пытаться проникнуть в мои секреты? Станет ли интересоваться моей бурной жизнью с Пьетро? Может быть, она постарается разгадать причину моего появления в этом доме? А что, если она узнает, что я сестра Роумы?
– Ну, это зависит от того, есть ли человеку что скрывать, – пояснила я.
– Всем людям есть что скрывать, разве не так, миссис Верлейн? Может быть, какой-то пустяк… но очень личный. Взрослые люди для художника намного интереснее молодых, Природа тоже живописец. Она изображает на лицах людей много такого, что они хотели бы скрыть.
– Но природа дает лицам и привлекательные черты.
– Вы стараетесь видеть только хорошее, миссис Верлейн. У вас есть нечто общее с той молодой женщиной, которая приезжала сюда на раскопки.
Меня охватило возрастающее беспокойство.
– С какой женщиной? – осторожно переспросила я.
Но Сибила продолжила, не обратив внимания на мой вопрос.
– Сэр Уилльям не хотел, чтобы трогали его земли. Но она была такой настойчивой: не давала ему покоя, пока он, наконец, не согласился. Сюда приехали археологи и начали раскапывать какое-то римское поселение. С их приезда все и началось…
– Вы были знакомы с этой женщиной, которая уговорила сэра Уилльяма?
– О, да. Мне хотелось знать, что у них там происходит.
– Это она исчезла?
Сибила в радостном возбуждении закивала, ее глаза почти скрылись в набежавших на веки морщинах.
– И знаете из-за чего все случилось? – спросила она.
– Нет.
– Из-за их копания. Этого не любят.
– Кто именно?
– Те, кто умер и перешел в мир иной. Хотя они и уходят, но… но не совсем. Они возвращаются.
– Вы имеете в виду римлян?
– Мертвых. Их присутствие ощущается повсюду. – Она приблизилась ко мне и прошептала:
– Мне кажется, что Бо не понравилось, что Нейпьер вернулся. Я даже точно знаю об этом. Он мне сказал.
– Бо… сказал вам!
– Во сне. Мы были очень дружны… Он был моим маленьким мальчиком. Такой сын мог быть у меня. Я представляла себе своего малыша именно таким, как Бо. Все шло нормально, пока не приехал Нейпьер. Было совершенно правильно, что его отослали отсюда. Раз Бо пришлось уйти, разве может Нейпьер оставаться здесь? Это несправедливо. И вот Нейпьер все-таки вернулся. И это очень плохо, поверьте мне. Подождите… – она подошла к груде картин в углу и вынула одну. Когда она ее поставила к стене, я чуть не задохнулась от ужаса. Это был мужской портрет в полный рост. Лицо имело злобное выражение, подчеркнуто была выделена горбинка носа, глаза сужены, губы изогнуты в отвратительной усмешке. Я признала в этом лице Нейпьера.
– Узнаете? – спросила Сибила.
– Не очень похоже, – ответила я.
– Я сделала этот портрет сразу после того, как он убил своего брата.
Меня охватило негодование. Но негодование это вызвано было несправедливым отношением к мальчику, а не к тому мужчине, который встретился мне на конюшне, – повторила я про себя с жаром. Сибила не сводила глаз с моего лица и затем рассмеялась.
– Вижу, что вы готовы взять сторону Нейпьера. Но вы не знаете его. Он злой. Он завидовал своему брату, красавцу Бо. Он желал себе того, что имел Бо… поэтому и убил его. Он был способен на такое, я знаю. И другие знают.
– И все же я уверена, что не все так думают… Сибила прервала меня:
– Как вы можете быть такой самоуверенной, миссис Верлейн? Что вы знаете? Вы думаете, если Уилльям вернул его домой и женил на Эдит, то… Но Уилльям тоже жестокий человек. Все мужчины в этом доме жестокие… кроме Бо. Бо был красавец. Бо был добрым. И должен был умереть. – Она отвернулась. – Простите меня. До сих пор не могу успокоиться. Не могу забыть.
– Понимаю, – я отвела взгляд от страшного портрета юного Нейпьера. – Очень было любезно с вашей стороны показать мне свои картины. Но теперь мне надо идти в свою комнату. Я могу скоро понадобиться.
Сибила кивнула.
– Надеюсь, вы еще придете и посмотрите другие мои работы.
– С удовольствием, – ответила я.
– Когда? Скоро? – произнесла она просящим, как у ребенка, голосом.
– Как только вы будете столь добры, чтобы пригласить меня.
Сибила радостно закивала и потянула за шнур звонка. Пришла служанка, и Сибила попросила ее проводить меня в мою комнату.
Когда я пришла к себе, там меня уже ждала Элис.
– Меня послали передать вам, – сказала она, – что сегодня вы будете обедать с нами в маминых покоях. Я зайду за вами в семь часов.
– Спасибо, – ответила я.
– У вас встревоженный вид. Сэр Уилльям хорошо вас принял?
– Да. Я играла для него. И, кажется, ему понравилось. Но я заблудилась на обратном пути и случайно встретила мисс Стейси.
Элис понимающе улыбнулась.
– Да, она немного… странная. Надеюсь, это встреча не очень вас смутила.
– Она показала мне свою студию.
Элис удивилась.
– Вы, должно быть, очень ее заинтересовали. Ее картины вы тоже видели?
Я кивнула.
– На одной из них – вы, миссис Стейси и Оллегра.
– Неужели? Она не говорила, что пишет наш портрет. Как он, хорош?
– Сходство передано превосходно.
– Мне бы хотелось посмотреть его.
– Мисс Стейси наверняка вам его покажет.
– Знаете, она бывает временами немного ненормальная. У нее была несчастная любовь. Кстати, вы не заметили ничего странного в наших именах?
– В именах?
– Да, но именно в соединении наших имен. Они как раз, как в одном стихотворении… Вы любите поэзию?
– Да, есть вещи, которые я очень люблю, – ответила я. – А какое стихотворение ты имеешь в виду?
– Лонгфелловское… Можно, я прочту ту часть, которая мне особенно нравится? Я знаю ее наизусть.
– Да, пожалуйста.
Элис сложила руки за спиной и, опустив глаза, продекламировала:
В приоткрытую дверь в свете лампы ночной
Вижу скромную Элис, озорную Оллегру,
Подле – Эдит с копной золотистых волос.
То шепоток встрепенется, то молчанье средь них.
Но я знаю, я вижу по задорным глазам,
Замышляют они, строят планы они,
Как меня чем-нибудь поразить.
Элис подняла на меня глаза. Они сияли.
– Видите, – сказала она. – Озорная Оллегра. Эдит с золотистыми волосами, и я, – скромная Элис, разве не так? Видите – это о нас.
– И вы строите планы, как кого-нибудь чем-нибудь поразить?
На губах Элис появилась ее обычная слабая, тихая улыбка. Затем она сказала со своей неизменной скромностью:
– Мне кажется, все мы временами чем-нибудь поражаем друг друга.
3
В тот день я обедала с миссис Линкрофт и Элис. Миссис Линкрофт приготовила еду сама, так как помимо спальни и гостиной в ее распоряжении была и маленькая кухня.
– Когда в доме принимали гостей, а в свое время это бывало часто, – объяснила она, – я посчитала, что иметь у себя небольшую кухню намного удобнее. И слугам меньше хлопот, и мне самой приятнее. Теперь, я думаю, и вы, миссис Верлейн, можете обедать здесь. Элис тоже будет с нами, правда, время от времени сэр Уилльям любезно приглашает ее обедать с семьей. Возможно, и вас он иногда будет звать к своему столу.
Обед прошел тихо и приятно, и был отменно вкусен. Элис сидела все это время молча, и я подумала, что отныне буду мысленно звать ее скромница-Элис.
Миссис Линкрофт рассказала мне о болезни сэра Уилльяма: год назад с ним случился удар, и с тех пор он сильно сдал. Затем мы заговорили о музыке.
– Его жена часто играла ему на фортепьяно, – сообщила мне миссис Линкрофт. – Мне кажется, что, когда мистер Нейпьер вернулся, сэру Уилльяму вспомнились прежние времена, и он решил, что в доме снова должна звучать музыка.
Как сильно, видимо, сэр Уилльям любил свою жену, раз после ее смерти запретил в доме музыку, подумала я тогда.
– Уже и сейчас видны перемены к лучшему, – продолжала миссис Линкрофт. – Но со временем их будет еще больше, поскольку мистер Нейпьер и Эдит поженились, – она с улыбкой сделала паузу, пока подававшая на стол служанка не вернулась на кухню. – Теперь пойдет более нормальная жизнь в доме, – продолжила она. – Большое облегчение, что Нейпьер взял управление поместьем в свои руки. Он деятелен, первоклассный наездник, отныне он ездит всюду верхом, во все вникает со знанием дел. Даже сэр Уилльям вынужден согласиться с этим.
Я молча ждала продолжения рассказа, но, видимо, миссис Линкрофт посчитала, что и так сказала слишком много.
– Не хотите ли еще пирога?
Я с благодарностью отказалась, отметив, что пирог приготовлен превосходно.
– Вы умеете ездить верхом, миссис Верлейн? – спросила миссис Линкрофт некоторое время спустя.
– Мы с сестрой ходили в школу верховой езды, и случалось, катались верхом, когда бывали за городом. Но мы жили большей частью в Лондоне, а там нет таких возможностей для верховой езды, как здесь. Кроме того, у нас было много других занятий.
– Ваша сестра тоже музыкант?
– О, нет… нет… – и тут я запнулась, наступила пауза… Я поняла, как легко могу себя выдать. Интересно, как все они поведут себя, если узнают, что я сестра той женщины, которая каким-то загадочным образом исчезла из Лоувет Стейси несколько месяцев назад.
– Мой отец был профессором, – начала я не совсем уверенно. – Сестра помогала ему в работе.
– У вас в семье, видимо, все были талантливы.
– Мои родители придерживались прогрессивных взглядов на образование, и нас обучали, не делая скидку на то, что мы девочки. Мальчиков в семье не было. Возможно, если бы родители имели еще и сына, то наше обучение пошло бы несколько иначе.
Неожиданно в разговор вступила Элис.
– Я бы хотела, чтобы меня обучали именно так, – сказала она, – как вас и вашу сестру. Наверное, вам бы хотелось быть сейчас рядом с ней, а не здесь.
– Моя сестра умерла, – ответила я коротко. Мне показалось, что Элис хотела спросить меня о чем-то еще, но миссис Линкрофт остановила ее взглядом и заговорила сама.
– Как это печально. Мы очень сочувствуем.
Все замолчали в некоторой растерянности, не зная, что сказать, и тогда я решила спросить, хорошо ли ездят верхом мои ученицы.
– Мистер Нейпьер решительно взялся научить Эдит верховой езде. Они вместе совершают каждое утро прогулку верхом. Я думаю, она уже сделала большие успехи.
– Не сделала, – уверенно заявила Элис. – И даже хуже того – она теперь боится.
– Боится? – переспросила я.
– Эдит по натуре очень робкая, а мистер Нейпьер пытается сделать ее смелой, – пояснила Элис. – Но она все равно всегда предпочтет трястись на старом Сильвере, чем скакать на любой другой прекрасной лошади, которую выбирает ей Нейпьер.
Миссис Линкрофт снова строго посмотрела на дочь. И я тогда подумала, что, может быть, столь поразительно скромное поведение Элис вызвано тем, что ее постоянно подавляют.
Когда обед закончился, я провела за разговором у миссис Линкрофт что-то около часа, а затем она сама предложила мне пойти отдохнуть, так как дорога была утомительна. Я отправилась к себе, но несмотря на усталость, спала урывками. То и дело всплывали воспоминания о том, что я видела и узнала за этот день, но я убеждала себя: как только моя жизнь войдет здесь в рабочую колею, все встанет на свои места.
Завтрак мне подали в мою комнату. Когда я уже допивала кофе, в комнату постучала Эдит.
Она вошла в амазонке глубокого голубого цвета и черной шляпке в форме котелка. Выглядела она очень хорошенькой.
– Вы собираетесь покататься верхом? – спросила я.
Эдит едва заметно содрогнулась. Ей трудно скрывать свои чувства, подумала я.
– Не сейчас, немного позже, – ответила Эдит. – Но у меня может не остаться времени, чтобы переодеться, а я бы хотела поговорить о вами о наших занятиях.
– Хорошо.
– Потом я провожу вас в дом настоятеля, где проходят уроки у других девочек. Вам, вероятно, необходимо будет согласовать время ваших занятий с уроками, которые дает настоятель. И еще мне хотелось бы сказать вам: я так надеюсь, что не разочарую вас.
– Я уверена в этом. У вас, несомненно, есть музыкальные способности.
– Мне очень нравится играть на фортепьяно. Это… помогает мне, когда… бывает грустно.
– Так не начать ли нам прямо сейчас?
Эдит провела меня в классную комнату, к которой примыкала еще одна, поменьше, где стояло пианино.
Я послушала, как Эдит играет, затем мы поговорили с ней о наших будущих занятиях. Я сразу поняла, что кое-что она уже умеет. Несомненно, Эдит будет прекрасной ученицей, трудолюбивой и увлеченной. Музыка станет доставлять ей подлинное наслаждение, однако большим музыкантом она никогда не станет. Но другого я и не ожидала, поэтому могла уже без труда представить, как пойдут наши занятия.
– Понимаете, музыка – это единственное, в чем я действительно чувствую себя хоть немного уверенной, – сказала Эдит с неожиданной откровенностью.
– Думаю, со временем вы станете еще более уверенной в себе.
Мои слова доставили ей очевидную радость, и, оживившись, она предложила проводить меня в дом настоятеля.
– Это всего в пятнадцати минутах ходьбы отсюда. Вы бы хотели пройтись или лучше поехать в коляске?
Я ответила, что мне приятнее было бы пойти туда пешком, и мы тотчас отправились.
– Скорее всего у девочек с утра будут уроки с Джереми Брауном, он всегда с ними занимается в это время, – сказала Эдит, слегка покраснев, что с ней случалось, как я успела заметить, довольно часто. – Мистер Браун – здешний викарий.
– Он был и вашим учителем?
Эдит, улыбнувшись, кивнула. Затем, внезапно помрачнев, добавила:
– Но, конечно, после того… после замужества я уже у него не занимаюсь. Мистер Браун очень хороший преподаватель. – Эдит вздохнула. – Он вам наверняка понравится, и здешний священник тоже.
Мы подошли к очаровательному старому дому из серого камня. Невдалеке виднелась церковь с высоким шпилем.
Миссис Ренделл приветствовала меня как старую знакомую и, предложив отвести меня в кабинет настоятеля, вопросительно взглянула на Эдит. Я заметила, что многим было затруднительно решить, как теперь обращаться с Эдит, видимо, потому, что ее уже нельзя было считать девочкой, но и на замужнюю даму она не походила.
– Не беспокойтесь, миссис Ренделл, – сказала Эдит. – Я пойду в классную и посижу там.
Миссис Ренделл слегка повела плечами, как бы выражая этим, что поведение Эдит, на ее взгляд, несколько странно, и затем повела меня к священнику.
Его кабинет оказался уютным и светлым, с большим окном, выходящим на ухоженный газон, примыкавший к церковному двору. Вдалеке виднелись надгробные камни, и при лунном свете, подумалось мне, этот пейзаж выглядит, наверное, немного жутковато. Но у меня не было времени развивать фантазии на эту тему, так как мне навстречу поднялся священник. Его сдвинутые на лоб очки готовы были вот-вот свалиться; сквозь редкие, зачесанные назад волосы проглядывала розовая лысина. В его облике чувствовалось что-то трогательно отрешенное, и он показался мне намного симпатичнее своей энергичной жены.
– Прошу познакомиться – его преподобие Артур Ренделл, – церемонно объявила миссис Ренделл. – Артур, это миссис Верлейн.
– Весьма, весьма рад… – пробормотал священник, правда, смотрел он в этот момент не на меня, а на стол, и мне стало ясно почему лишь тогда, когда миссис Ренделл прошипела: «На лбу, Артур!»
– Спасибо, дорогая, спасибо! – и, водрузив очки, найденные миссис Ренделл, на переносицу, он взглянул на меня.
– Очень приятно видеть вас, – сказал он. – Я так рад, что сэр Уилльям решил дать девочкам возможность продолжать занятия музыкой.
– И теперь нам надо назначить удобное для всех время.
– Ну, об этом мы легко договоримся, – радостно улыбаясь, ответил священник.
– Будьте любезны, миссис Верлейн, садитесь, – вмешалась в разговор миссис Ренделл. – Право, Артур, как можно заставлять миссис Верлейн так долго стоять. Думаю, его преподобие захочет поговорить с вами о Сильвии. Мне очень важно, чтобы и она смогла продолжать уроки музыки.
– Не беспокойтесь. Я уверена, что смогу уделить ей время.
Затем, обсудив расписание уроков, мы решили, что я буду давать уроки каждой ученице по отдельности в доме священника, где есть хорошее фортепьяно, на котором они и раньше занимались. Эдит, Оллегра и Элис смогут упражняться в Лоувет Стейси, а Сильвия у себя дома.
Когда мы начали обсуждать расписание, миссис Ренделл ушла, и как только за ней закрылась дверь, священник сказал, как бы оправдываясь:
– Не знаю, как бы я обходился без моей славной жены. Она так прекрасно все умеет организовать.
Закончив составлять со мной расписание уроков, священник начал рассказывать о древностях в здешней округе и признался, что страшно обрадовался, когда недавно в Лоувет Стейси обнаружили остатки римского поселения.
– Я часто ходил на раскопки, – сказал он. – И мне всегда там были рады. – И тут его преподобие бросил осторожный взгляд на дверь; мне вспомнились нелестные отзывы его жены об археологах, и я представила себе, как ему приходилось украдкой ускользать от бдительного ока жены, чтобы посмотреть на раскопки.
– Остатки амфитеатра были обнаружены в том месте уже давно, а как вы, вероятно, знаете, амфитеатры обычно строились на окраине города, поэтому было резонно предположить, что поблизости могут быть обнаружены какие-то еще следы пребывания древних римлян.
Его слова вновь вызвали воспоминания о Роуме. Сердце мое судорожно сжалось, когда я спросила:
– Вы знали ту женщину, археолога, которая так загадочно исчезла?
– О, да! Какое ужасное происшествие… Совершенно непонятное! Но знаете, я не удивлюсь, если окажется, что она отправилась в какую-то дальнюю экспедицию… в другую страну. Получила какое-то неожиданное предложение и уехала…
– Но если это была бы экспедиция, тогда о ней было бы что-то известно. И потом такие вещи обычно организовывает Британский музей!
– Я вижу, вы хорошо разбираетесь в этих вещах, миссис Верлейн, – сказал священник. – Намного лучше, чем я.
– Не думаю. Но меня очень занимает это таинственное исчезновение.
– Да, ведь это была такая разумная, уравновешенная женщина, – задумчиво проговорил священник. – И оттого вся эта история кажется еще более странной.
– Вы, должно быть, много с ней беседовали, поскольку вас интересуют римские древности. Как на ваш взгляд, не было ли у нее склонности…
– К самоубийству? – изумленно догадался священник. – Выдвигали и такое предположение. Думали и про несчастный случай. Но она не из тех людей, с кем может такое случиться. Признаться, я в полном недоумении. И все же склоняюсь к тому, что она куда-то уехала. У нее, вероятно, просто не оставалось времени на объяснения…
Видимо, священнику очень не хотелось расставаться с иллюзией, что это загадочное происшествие еще может разрешиться вполне благополучно. Поэтому ничего нового я от него не узнала. Затем священник предложил мне показать церковь, и я с радостью согласилась.
Выйдя из дома и миновав сад, мы пошли по дорожке через маленькое кладбище к церкви. Когда мы вошли внутрь, нас встретила знакомая прохладная тишина. Священник обратил мое внимание на витражи, которые, как он сказал, были подарены церкви семьей Стейси. Затем священник подвел меня к алтарю, чтобы я могла лучше рассмотреть великолепную резьбу.
– Это действительно уникальная работа, – светясь гордостью, сообщил он мне.
В стенной нише я заметила мемориальную доску, над которой возвышалась статуя юноши в длинных одеждах со скорбно сложенными руками. Внизу была видна надпись:
«Покинувшему нас, но незабвенному
Боументу Стейси. Ушедшему из жизни…»
Пока я пыталась разобраться в римских цифрах, обозначавших дату, священник произнес:
– О, да, это так печально, так печально…
– Он умер совсем молодым.
– В девятнадцать лет. Просто трагедия…
Его взгляд затуманился.
– Он был убит… случайно, братом. Красивый был мальчик. Мы все его так любили. Произошло это очень давно. Но теперь после того, как Нейпьер вернулся домой, все снова пойдет хорошо.
Я уже знала, как оптимистично смотрит на вещи священник, но не была уверена, что в данном случае подобный взгляд вполне обоснован. Я пробыла в доме Стейси всего один день, но уже успела почувствовать глубоко затаившуюся там печаль, неизгладимый след прошлой трагедии.
– Какое ужасное испытание для его брата, – заметила я.
– Большой ошибкой было обвинить во всем Нейпьер а и затем поступать с ним так, выгнать из дома… – священник печально покачал головой. Но тут же радостно добавил:
– Но теперь он снова здесь.
– Сколько лет было Нейпьеру, когда это случилось?
– Лет семнадцать. Мне кажется, он был на два года младше брата. Он всегда очень отличался от Боумента. Бо был само совершенство. Все обожали его. И поэтому… Никогда нельзя позволять мальчикам играть с оружием. Это так легко может привести к беде. Бедный Нейпьер. Мне было очень жаль его. Я тогда сказал сэру Уилльяму, что, если он будет обвинять Нейпьера, то это может иметь весьма пагубные последствия. Но сэр Уилльям и слушать ничего не хотел. После того, что случилось, ему был невыносим один вид Нейпьера. И бедного мальчика выслали из дома.
– Какая жуткая трагедия. Казалось бы, потеряв одного сына, отец должен был бы еще больше дорожить другим.
– Сэр Уилльям необычный человек. Он души не чаял в Боументе, а Нейпьер напоминал ему о случившемся несчастье.
– Очень, очень странно, – произнесла я, не в силах оторвать взгляд от статуи скорбящего юноши с молитвенно сложенными руками и взглядом, устремленным к небесам.
– Я был страшно обрадован, когда узнал, что Нейпьер должен вернуться. Теперь после его женитьбы на Эдит Коуэн все войдет в прежнюю спокойную колею. Одно время поговаривали, что сэр Уилльям собирается сделать Эдит своей наследницей. Но это вызвало бы большое неодобрение. Конечно, он очень привязан к Эдит и был ее опекуном… Теперь все счастливо разрешилось. Эдит станет его наследницей… благодаря своему замужеству.
Священник сиял от радости, подобно доброй фее, которая одним взмахом волшебной палочки привела все к счастливому завершению.
В этот момент в дверях церкви появилась служанка и сообщила, что пришел приходской староста и дожидается в гостиной, ему надо поговорить со священником по какому-то неотложному делу. Я сказала отцу Ренделлу, что хотела бы остаться и еще осмотреть церковь.
– Вы, надеюсь, найдете дорогу к дому? Миссис Ренделл будет рада вас чем-нибудь угостить, – сказал, уходя, священник. – Потом вы сможете познакомиться с моим помощником, Джереми Брауном, и поговорить с ним о ваших занятиях.
